День был удачный - в силок попался крупный беляк, и он успел снять его раньше волков и лисиц, так что на обед был наваристый фасолевый суп с зайчатиной.

От сытной еды Писатель разомлел и даже позволил себе часок вздремнуть в кресле, рядом с теплой буржуйкой.

Проснувшись, он подошел к столу, по-стариковски кряхтя уселся на табуретку и начал готовиться к своей ежедневной, привычной работе.

Подвинул плошку с чернилами, раскрыл толстую общую тетрадь, исписанную более чем на половину, и задумался.

Утром, обходя поселок и проверяя силки, он обратил внимание на то, сколько изгородей повалилось за эту зиму. Все ветшает, подумал Писатель. Десять лет, как в поселке нет людей. Десять лет поселок без человеческих рук и человеческого глаза. А зима в этом году ветреная и снежная...Я назову этот год Годом Падающих Изгородей, это красивое название, решил он.

Он задумчиво чистил перо, глядя в мутноватое зеркало напротив.

-- И что в этом красивого? - спросило его изображение в зеркале.

-- Что ты понимаешь в писательском ремесле? - слегка раздраженно ответил зеркалу Писатель.

-- Тоже мне ремесло. Ремесло должно кормить.

-- Не придирайся к словам. Это так говорят - ремесло. Дело, призвание, служение.

-- Сильно сказано.

-- Лучше сказать сильно, чем слабо.

-- Хорошая сентенция. Не забудь записать.

-- И запишу, запишу...- раздражаясь, с вызовом ответил Писатель.

-- Ну ладно, давай, служи, - после паузы сказало зеркало. - Все равно делать больше нечего. Поел, поспал...А может лучше снег пойдешь отгребешь, а?

-- Снег завтра нападает снова. И вообще, Писатель не должен отвлекаться на сиюминутное, он должен творить для будущих поколений.

-- Ха! писатель... Ты что, "Войну и мир" пишешь? "Сагу о Форсайтах"? Ты же просто ведешь дневник. Ну ладно, ладно, не злись - летопись. Значит ты в лучшем случае - Летописец.

-- Летописец тоже писатель. Я не просто излагаю события, я даю им оценку. Я рассуждаю о вечных ценностях - жизни, смерти, судьбе.

-- А кому они нужны, твои рассуждения? Может их никто и не прочтет. Где они, твои читатели? Что-то я еще ни одного не видел.

-- Молчи, старик! - выкрикнул Писатель. - Они будут, они придут, обязательно!

-- А если все же не будут? Ну никогда не будут? - не унималось зеркало. - А ты все пишешь, пишешь, каждый день пишешь...

-- Вот если я не буду писать, - твердо сказал Писатель, - то их точно не будет никогда.

Зеркало хмыкнуло и промолчало.

-- А смотри, что получается, - задумчиво сказал Писатель после паузы. - Мне это только что в голову пришло. Писатель создает не только произведения, он создает и своих Читателей. Вот их сейчас нет. То есть где-то есть, конечно, всякие люди, но Моих Читателей среди них пока нет. Может быть они чьи-то Читатели, но не мои. Моих нет, - повторил он. - Но они прочтут меня, и сразу станут Моими Читателями. Даже если им не понравится, то что я написал, они все равно станут Моими Читателями. Я их вызову из небытия.

Писатель почувствовал волнение, так что даже вскочил с табуретки и зашагал по комнате.

-- Это надо записать, - бормотал он. - Художник, создает не только свои произведения, но и своих Читателей, Зрителей, Слушателей. Значит, любой Художник немного Бог?

-- Ну да, целые толпы богов и богинь, - сказало зеркало. - И все поголовно непризнанные гении. Богема. Копошатся, сбиваются в кучки, ревнуют, завидуют, хвалят друг друга в глаза и поливают помоями за. Забыл, что ли? Да ты ведь и сам считал себя непризнанным...

-- Я нет, - торопливо ответил Писатель, чувствуя, что краснеет.

-- Считал, считал... Да еще и кокетничал при этом. Помнишь свое интервью? Как ты там растопыривал пальцы и распускал хвост? Настоящий писатель должен писать в стол, не думая...э-э-э...о славе. Писатель, тратящий силы на продвижение своих творений, это...э-э-э... баран, мечтающий поскорее попасть в плов...

-- Ладно, перестань - устало сказал Писатель. - Ну, во-первых, когда это было... Было да сплыло. Если кто и занимается этим ремеслом сейчас, то единицы. Большинство просто выживает, им сейчас не до творчества.

-- А во-вторых?

-- А во-вторых Достоевский, Микеланджело, Бах - они что, тоже копошились?

-- Нет, - ехидно прогнусавило зеркало. - Они порхали над грешной землей, аки ангелы, и испражнялись хризантемами.

-- Ты, ты... - от негодования у Писателя даже запершило в горле. - Мелкий, гадкий, завистливый старикашка! Да! они тоже люди, но они настоящие гении! Может быть, благодаря тому, что они были, цивилизация и не погибла окончательно! Да! Их окружала тьма посредственностей, и что? Да если хочешь знать, гений на пустом месте не появится, почва должна быть подготовлена, должны быть с десяток талантливых и сотни мелочи!

-- Так я про то и говорю, - покладисто согласилось зеркало. - Что бы дерево хорошо росло, почва должна быть унавожена. Вопрос в том, кем считает себя сам навоз. Вот ты, к примеру, кто?

-- Заткнись, старикашка, или сейчас запущу кочергой, - прошипел Писатель.

-- Ну и пожалуйста, сам начал, - обижено пробормотал седой неопрятный старик в зеркале и отвернулся.

Писатель некоторое время пыхтел, шагая по комнате, потом решительно сел за стол и взял ручку.

Есть в моем труде смысл, есть, подумал он. Не может все это пропасть втуне. Врет, старикашка. И откуда он взялся на мою голову? Год назад его еще не было.

Он макнул ручку в плошку с самодельными чернилами, глубоко вздохнул и старательно записал на новой странице, вверху:

"Сегодня первый день Года Падающих Изгородей".

Потом подумал и продолжил:

"Ночью выли волки, задрав морды к холодной Луне".

-- Избито и не свежо, - сказало зеркало. - Ты пишешь эту фразу практически каждый день.

-- Зато правда, - огрызнулся Писатель.

-- Твои Читатели не станут читать эту муру, им будет скучно.

-- Почему?

-- Потому что жизнь это сплошная несвежая правда. Она скучна, она надоедает. Поэтому Читатели не любят пресной правды, а любят острые и оригинальные враки.

-- Писатель не должен потакать низким вкусам.

-- Ты еще скажи, писатель должен воспитывать...

-- Да! - с вызовом ответил Писатель.

-- Ну и дурак. Ты то сам хочешь, чтоб тебя воспитывали?

-- Я - это другое.

-- Ну да, да...Ты же у нас выше серой массы, ты почти бог, пророк... Моральное право, долг перед человечеством... Ты то сам веришь в этот бред? - зеркало замолчало, но после паузы вкрадчиво добавило. - А кто тебе сказал что воспитывают правдой? Сладкая ложь воспитывает куда эффективней.

Писатель задумался, покусывая перо, и нерешительно сказал:

-- Хорошо, я напишу свежо и оригинально: по ночам выли мыши, задрав мордочки к пылающему ночному солнцу.

Повисла тягостная пауза.

-- Бред, - сказало зеркало.

-- Бред, - как эхо откликнулся Писатель и закрыл глаза.

Вот сейчас я их открою, и окажусь в чистой белой комнате, рядом с другими людьми, подумал он. Пусть даже в смирительной рубашке.

Он открыл глаза и вздохнул.

Работа, работа, и еще раз работа...

 

Через год, или два они все-таки появились, его Читатели. Но он их уже видеть не мог.

Трое рослых, бородатых, в валенках, волчьих полушубках и рыжих лисьих шапках вошли в комнату, оставив лыжи на улице, и остановились на пороге, настороженно оглядывая помещение и брезгливо принюхиваясь.

Самый старший подошел к лежанке, снял с плеча ружье и стволом откинул ветхое, полуистлевшее одеяло.

-- Да, - протянул он, глядя на скрюченный мумифицированный труп, почти скелет.

Самый младший подошел к окну и с усилием открыл форточку. Струя свежего воздуха ворвалась в комнату. Остатки длинных седых волос на голове мумии зашевелились.

-- Закрой дверь, сквозняк, - сказал третий Читатель.

-- Пусть проветрится, а то дышать нечем.

Старший смахнул рукавицей пыль с табуретки и сел.

-- Бедное поселение, - сказал он. - Вряд ли мы здесь чем-то поживимся. Похоже, только этот бедолага здесь и жил.

-- Угу, - ответил третий. - Нужно двигать назад. Зимой темнеет рано.

-- Ладно. Передохнем, согреемся, попьем чаю и пойдем. Затопи-ка печку, вон и дрова в углу. А ты, - обратился он к младшему, - сгоняй к реке, набери воды.

Младший ушел. Третий выгреб из печки золу и начал запихивать в ее нутро дрова.

-- Что-то я здесь нужное видел, - задумчиво сказал он. - А, бумага!

Он подошел к столу, взял в руки Дневник, постучал торцом об столешницу, стряхивая пыль и паутину, и принялся деловито выдирать листы, запихивая их под дрова.