Без двадцати шесть, пятница, конец рабочего дня, впереди выходные. Моросил противный холодный дождик. Я возвращался домой, приподняв воротник своего старенького пальто и не глядя по сторонам, топал о чем-то задумавшись. То ли об очередном бездарно прожитом дне, растворяющемся в сгущающихся сумерках, то ли об испортившейся погоде и забытом дома зонте, то ли еще о чем, не помню…

На новом светофоре, сменив привычных с детства разноцветных человечков, меняли одна другую светящиеся цифры, отсчитывающие время до старта. Наконец, появился красный ноль и моментально превратился в зеленую цифру тридцать. Тут же начался обратный отсчет, поторапливая пешеходов. Я, не глядя по сторонам, припустил по белым полосам пешеходного перехода, среди спешащих, как и я, кто куда прохожих.

Вдруг, резкий скрежет вцепившихся в мокрый асфальт шин и глухой удар мгновенно заглушили монотонное жужжание мегаполиса. И словно в тишине раздался резкий женский крик, заставивший меня застыть на месте. Несколько человек, отказываясь верить в происходящее, торопливо продолжили свой путь, огибая прижавшую дрожащие руки к перекошенному криком рту, женщину и лежащее перед ней на асфальте тело сбитого человека. Это был молодой ещё мужчина, над которым навис бампер сбившего его автомобиля. Пожилой водитель, вывалившись из машины и седея на глазах, молча рухнул на колени рядом с голосящей женщиной. Через миг послышался его обреченный рёв. Случайные прохожие отворачиваясь, спешили мимо. Притормозившие было машины с любопытными, объехав препятствие, торопились поскорее покинуть это зловещее место.

Словно лишившись здравого смысла, на подгибающихся ногах, я подошел ближе - лежащий на асфальте мужчина был ещё жив. Об этом свидетельствовало его резкое, частое дыхание и редкие конвульсии. Я не врач и мне трудно было оценить состояние этого человека, но желая хоть чем-то помочь, я снял с себя пальто с намерением, свернув его, положить под голову пострадавшему. Если быть откровенным – я здорово растерялся и не знал, что ещё сделать. Пройдя мимо голосящей женщины и хозяина машины, я нагнувшись над лежащим в неестественной позе мужчиной, собирался приподнять его голову. В этот момент кто-то несильно оттолкнул меня в сторону и я, потеряв равновесие, упал на мокрый асфальт, едва успев выставить руки.

- Не трогайте его! – закричал оттолкнувший меня человек, склоняясь над пострадавшим. Ради Бога, извините, я не хотел, - сказал он, обращаясь ко мне, протягивая руку. Я врач, с Вами всё в порядке?

- Да, ерунда, - ответил я, приняв его руку, и встал, мысленно поблагодарив вмешавшееся провидение.

Врач вызвал «скорую». Кто-то, успокаивая, отвел в сторону рыдающую, перепуганную женщину. Отойдя, что бы ни мешать, я заметил лежащую на дороге выроненную ей сумочку и направился к ней. Действуя скорее бессознательно, я непослушными руками, механически собрал в сумку высыпавшееся из неё барахло. Врач суетился над лежащим на мокром асфальте телом. Сбитый человек был неплохо одетым молодым мужчиной, около сорока. Закатившиеся глаза и перекошенный рот, с собравшейся в уголках розовой слюной, уродовали его приятное лицо. Доктор прикладывал голову к груди пострадавшего, слушая его дыхание, потом обхватив его запястье, долго нащупывал пульс и, качая головой, повторял всё снова и снова. Мимо прошел тяжело дышащий, не замечающий ничего вокруг, осунувшийся водитель, доставая из кармана мобильный телефон.

- Алло, Мила, алло, Мила, Милочка, ты меня слышишь? Мила, такое горе, такое горе, - ревел он, захлебываясь басом огромного плюшевого медведя, у меня за спиной.

- Да, Милочка, я.... Да, ты меня слышишь? Я.... Я сбил человека.... Такое горе.... Не знаю, не знаю.... Мила, что мне делать?- и, помолчав немного, снова обреченно зарыдал.

Из-за страха и волнения я утратил ощущение привычно текущего времени и, услышав звук сирены, глянул на часы. Уже начало седьмого....

Машина скорой помощи, с трудом пробиралась через образовавшийся из-за аварии затор, обнадеживая своими мигающими маячками. Подойдя к успокаивающейся женщине, я спросил:

- Это Ваше?–и протянул ей сумочку.

- Спасибо,–сказала она, вытирая носовым платком залитое слезами лицо,-вы не могли бы вызвать мне такси? А то я...

Она развела руками, намекая на своё состояние. Я вызвал ей машину. В это время «скорая», выехавшая на тротуар, объезжая скучившиеся и уже при всем желании не имеющие возможности пропустить её машины, медленно приближалась к нам, прижимая к стенам домов пропускающих её пешеходов. Женщина с сумочкой подошла ко мне и ещё дрожащим голосом, сказала:

- Извините, пожалуйста, позвоните в такси, откажитесь от машины, я не могу ждать. Тем более, что уже час пик и здесь такая пробка. Я поймаю с руки на площади. Еще раз «спасибо» и извините, ради Бога...

- Да, конечно, а разве вы не знакомы?- спросил я, кивая в сторону лежащего на асфальте человека.

Она отрицательно качнула головой. Не затягивая прощания, она развернулась и, стуча каблучками, быстро пошла прочь от этого злополучного места, раскрыв над собой нелепый, жизнерадостный розовый зонт.

Санитары шустро уложили пострадавшего мужчину на носилки и понесли к машине. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы ощутить дух витающей неподалеку смерти. Покрывшееся белыми пятнами лицо лежащего на носилках, его раздувшийся живот и хрипы при дыхании не внушали особых надежд на благополучный исход. Я смотрел на табло светофора, на скачущие без остановки цифры, на людей, боящихся или не желающих переходить улицу в этом месте и идущих на другой переход, ограждая себя от прикосновения с этим подсознательно ощущаемым и повергающим в оцепенение, духом. Духом страшного и непонятного, но для каждого из нас абсолютно неизбежного. Я смотрел на лежащего на носилках человека и не замечал застилающего глаза дождя, который плакал о нем....

В последний момент, перед тем как носилки с пострадавшим погрузили в машину, я увидел, как из разжавшихся пальцев его руки что-то выпало на мокрую брусчатку. Я стоял, прижавшись к стене дома, пропуская "скорую", которая снова включив сирену, торопливо ширяясь среди прохожих, двинулась по тротуару. Приехавшие «гаишники» опрашивали свидетелей, делали свои замысловатые замеры. Доктор стоял в сторонке, ожидая, когда до него дойдет очередь. Заметив меня, он подошел, и извиняющимся тоном обратился:

- Ещё раз прошу прощения, я не хотел вас толкнуть.

- Да пустяки, - ответил я, - не о чем говорить.

- Просто нельзя трогать пострадавшего, понимаете? Можно запросто навредить. Тоном, принимающего случившееся близко к сердцу человека, сказал он.

- Понимаю,-ответил я, восхищаясь его самоотдачей и профессионализмом.

- Вдруг черепно-мозговая или смещение позвонков, понимаете?

Я посмотрел на его светлое, немолодое лицо, по которому стекала вода, делая его заплаканным. Я кивнул и протянул ему руку. Так много хорошего хотелось ему сказать, так много... Но вдруг раздавшийся звонок моего мобильного телефона, заставивший нас вздрогнуть от неожиданности, спугнул все, собравшиеся было, мысли.

-Алло? Вы вызывали такси по адресу такому-то?

-Да, я, но...

-Машина ждёт, голубая «SKODA» с нашими шашечками. Спасибо.

Я вспомнил о вызванном для заплаканной женщины такси, которое я забыл отменить, мне стало неловко и я, извиняясь, попытался в двух словах обрисовать ситуацию. Но девушка, не дослушав, перебила меня:

-Я вынуждена занести ваш номер в чёрный список. Извините, мне очень жаль. И положила трубку. На том конце провода послышались короткие гудки. Какой дурацкий, совершенно неуместный разговор...

-Извините,- обратился я к стоящему рядом врачу, снова протягивая ему руку, - спасибо Вам огромное! Не найдя ничего более подходящего, сказал я, пожав его показавшуюся почему-то слабой, ладонь. Доктор грустно улыбнулся в ответ. Не глядя по сторонам, я подошел к белеющему на мокром асфальте комочку, поднял его и положил в карман. И подняв воротник своего намокшего пальто, пошел домой.

- Странно, а ведь и удар-то был не сильный... Услышал я за спиной слова врача, не весть к кому обращенные.

-Может всё еще и обойдется, – прозвучало с его уст как приговор, и послышался тихий вздох глубокого сожаления.

Не обошлось... Скорая, сигналя, пыталась вклиниться в плотное вечернее движение, лавировала между уступающих дорогу машин, но не доехав до перекрестка, сбросила скорость и не оставив шанса докторскому «обойдется», затихла её сирена.

____________________

Прийдя домой, я достал из кармана свою находку. Это был сложенный вдвое и, смятый видимо в агонии, открытый конверт с письмом. Я расправил его и положил сушиться на подоконник. Сняв пальто, сел в кресло перевести дух и закрыв глаза, уснул.

Проснулся я уже утром, спина болела, шея ныла и затекшие ноги протестовали против такого отдыха, налившись свинцовой тяжестью. К тому же я, наверное, простыл. Взяв высохший конверт с растекшимися от влаги штампом и буквами адреса, я достал из него письмо.

«Может и нехорошо читать чужие письма, но раз уж так случилось, то значит это зачем-то кому-то нужно», подумал я. Тем более, что делал я это в первый раз, за свою достаточно длинную жизнь. Что–то толкало...

Я вынул вложенное в конверт письмо. Оно совсем не пострадало от влаги, в отличие от конверта. Надев очки, я разгладил его у себя на коленях и начал читать:

 

«Здравствуй, дорогой папочка!

Пишу тебе письмо. Потому что, ты не обижайся, но телефон, который ты мне подарил, я потеряла, а другого пока у нас с мамой нет. Я думала-думала, как с тобой связаться... Думала пойти в интернет-клуб, написать тебе по "аське", но как это всё сделать, я пока не знаю. Девочки обещали научить. А вообще мама сказала, что скоро купит себе телефон и я смогу с тобой по нему говорить. А пока она посоветовала написать тебе письмо, я даже не знала, что можно общаться, таким образом, классно!...

Последний раз, когда ты звонил, дела у тебя были в порядке, и ты был здоров. Я надеюсь, что в этом плане у тебя всё по-старому. В школе всё хорошо. Не хотела тебе говорить, но телефон мой украли.... У нас в школе вообще часто воруют, но я, же не знаю, кто это сделал, поэтому какая разница... Считай, потеряла.

А сейчас вообще сижу дома, подвернула ногу. Помнишь ту яму в асфальте перед домом? Так вот, я забыла о ней. Так интересно тоже, я сколько живу её помню, машины в ней буксуют, бьются с каждым годом всё больше и больше и никому нет до неё дела. И я забыла. Как я могла о ней забыть? Сижу теперь, скучаю... В больнице сказали, что это ненадолго...

А письма писать интересно – слова сами вылетают, только держи. А для чего же ещё я в школе учусь?

Спасибо тебе за те деньги, что ты нам с мамой высылаешь. Мама говорит, что ей сейчас совсем ничего не платят, задерживают. Так что мы на них только и живем. Я была в гостях у бабушки Веры до того, как подвернула ногу. У неё всё хорошо. Как всегда суетится... И бабушка Лена приходила с дедом Ваней, все они меня любят, говорят, что я очень похожа на тебя. Мама тоже так говорит. Дед Ваня починил нам телевизор, только он теперь стал плохо показывать. Но мне всё равно – я его почти не смотрю. Всё больше читаю. Вспоминаю, как приезжала к тебе в гости. Как мы ходили с тобой и Машей на каток. Она такая у тебя красивая! Вы скоро поженитесь? Обязательно пригласи меня на свадьбу, хорошо? Да что я спрашиваю, потом спрошу по телефону. Еще вспоминаю, как ходили на Гарри Поттера в кино, ели поп-корн, играли на автоматах. Помнишь? Я не очень без этого страдаю, но иногда очень хочется. Вот Маринка, моя подружка со 2-го, помнишь её, ни разу не была в кино, её папа говорит, что лучше посмотреть на диске, а ей хочется в кино. И я, когда рассказывала ей, у неё были такие глаза... А две девочки в классе, ты их не знаешь, не были ни разу на море. Представляешь? А я была аж дважды. Помнишь, когда я ещё совсем маленькая была, мы все вместе ездили – я, мама и ты? А второй раз в этом году, с тобой и Машей. Спасибо вам огромное! И девочки эти всё время меня расспрашивают, что и как. И я думаю, завидуют. Мне никто никогда не завидовал, и я не знала, что это может быть приятно. Это плохо, правда? Но мне не часто завидуют. Еще раз мне завидовали, когда ты купил мне мобильный телефон. Все по очереди брали его в руки, с интересом рассматривали, и я точно знаю, что завидовали. Так приятно было... Папочка, за всё тебе спасибо огромное. У мамы все никак не клеится, она выпивает, ругается с бабами и дедом. Ничего почти не готовит, зато я уже научилась варить супы и жарить картошку. А баба Вера обещала меня научить готовить, когда я вырасту, также вкусно, как и она. Я так хочу уже быстрее вырасти. Правда мама говорит, что я и так уже большая и «на мне можно пахать».

А, забыла рассказать про маминого Толика, помнишь, я тебе про него рассказывала? Добрый такой. Ну, так он с нами уже не живет, мама его выгнала. Правда, говорит, что это я виновата. А я не виновата. Это же баба Маша ей рассказала. Ну, сам посуди. Дело было так.

Я пришла со школы, захожу на кухню, а там Толик сидит пьяный, сидит на кухне и плачет. Я его спрашиваю: «ты чего ревешь?», а он такой смешной, говорит: «индейца жалко», я спрашиваю: «Толик, какого еще индейца?», а он вот представляешь, папа, взрослый дядя, взял мою книжку (ту, что ты мне подарил, про Тома Сойера), прочитал её, сидит перед ней и плачет. Индейца Джо, говорит. Его, говорит, в пещере заперли, а он там бедненький свечные огарочки ел, от голода летучих мышей в тишине ловил и ел, голодно говорит, ему там было холодно, темно и страшно. Представляешь, и как заревет... А он же какой здоровый, я тебе говорила, что он в двери боком проходит, мне стало его жалко. Я подошла, хотела его по голове погладить, а он меня схватил, и целовать начал. Я закричала от страха, вырвалась, убежала к тете Маше, соседке, помнишь её? Ну, я плакала, я же испугалась, рассказала тете Маше всё. А она маме. Ну, короче, нет его больше. Да и толку от него не было никакого, разве что добрый. Хотя мама переживает, и злится на меня. Если бы я знала, что она будет на меня злиться...

Ну, вот и всё вроде. Устала уже писать. И не знаю о чем еще.

Скучаю по тебе, папочка. И еще, знаешь, часто снится Киев. Такие красивые дома, Днепр такой большой и красивый, мосты, памятники, зелено кругом, чисто, а у нас одни пятиэтажки в розовой битой плитке, одинаковые как близнецы, ни леска, ни речки. Да ты и сам всё знаешь. И еще осень эта дурацкая, серая-пресерая, я её так не люблю, и ничего не меняется.... Но и от плохих дорог бывает толк, видишь, вот сижу, пишу письмо тебе с больной ногой.

А, вспомнила! Помнишь, ты спрашивал, что подарить мне на День рождения? Так вот, я долго думала. Пришли мне, папочка, пожалуйста, краски! Если можешь, конечно. Разных. Всяких. Масляных, гуаши, акварели. Ладно? И больше мне ничего не надо. Мне так хочется красок! Это будет самый-самый лучший подарок!

До свидания. Я тебе очень-очень люблю. И очень скучаю по тебе.

Твоя дочка Соня»

 

Не спрашивайте, что я чувствовал в тот момент, когда читал это письмо. Я уже очень пожилой человек, понимаете? Очень пожилой.

...Магазин «Всё для художника» находился в двух шагах от места того печального события. И снова светофор, как и вчера, отщёлкал до нуля красные цифры, сменив их на зеленые, пропуская пешеходов. Я купил в том магазине столько красок, сколько смог унести…

_____________________

Это было почти десять лет назад…. Я уже стал забывать об этом случае в моей жизни, тем более, что забывать за эти 10 лет мне стало ещё проще. И вот на днях раздался звонок в дверь, который заставил вспомнить события того рокового дня до мелочей. Я открыл дверь. На пороге стоял курьер в форме DHL. Он вручил мне прямоугольную плоскую коробку.

Цюрих? Я искренне удивился. У меня никого не было в Швейцарии, да признаться честно, нигде никого не было. Я аккуратно раскрыл посылку, вынув содержимое, и заплакал.

Это была ЕЁ картина!