Вечер в Иерусалиме На исходе декабря. Радость греет, сердце млеет, Откровенно говоря. Площадь пенится народом Перед храмовой Стеной. Праздник нынче, вход свободный. У Стены – армейский строй. Он повзводно и поротно, Как на шахматной доске, Расчертил квадраты плотно, Как редуты на песке. В форме лётной и пехотной, Сухопутной и морской, Молодняк стоит добротно. Что тут скажешь – строй так строй! Флаги плещутся лениво И снуют прожектора. Всё на площади красиво, Так и крикнул бы: "Ура!". За барьером многолюдно: Папы, мамы, детвора. Разговор понять не трудно, Шепчут все: "Швуа, швуа". Слово лёгкое, простое, Как дыханье ветерка. Слово твёрдое, литое, Как скала материка. Это слово значит – "клятва" Новобранца и бойца, И оно вселяет гордость Во вчерашнего мальца. Как тут можно не приехать? Как его не поддержать? Парень знает – эту радость Делят с ним отец и мать. Парень знает – он надежда Для семьи и для страны. Парень знает – он защита В мирный день и в день войны. И сегодня все мы вместе: Пацаны в строю стоят, А родня за парапетом Дух крепит своих ребят. Смолк оркестр, затихла площадь. В наступившей тишине Громом катится присяга: Слёзы с глаз и дрожь в спине! Тишина на миг накрыла Всех и каждого вокруг. И как будто оглушила: Слышен только сердца стук. И повзводно и поротно По команде строевой Площадь дружно огласилась Громким эхом под горой. В ритме пауз, многократно, Как ожившая молва, Площадь долго рокотала Лишь: "Нишба, нишба, нишба!". Каждый гаркнул, что есть мочи, Перепонки треснут пусть, От волненья и от счастья Троекратное "Клянусь!". Клялся он, что в зной и холод, На земле и под водой, Не отступит, не нарушит, Не предаст меня с тобой. Клялся сердцем, клялся кровью, Клялся собственной душой: Ни одну гадюку в мире Не подпустит к нам с тобой. Каждый вышел перед строем, Получая автомат. Каждый хочет стать героем, Будь уверен – наградят! Так же вместе с автоматом Каждый получил Танах: Будь спокоен, будь достоин На Земле и в Небесах! Держит он Танах у сердца, Автомат прижат к бедру, Взгляд сверкает, губы шепчут: "Не предам! Клянусь! Умру!". Мысли вихрем пролетели, Уплотнились как судьба, Спрессовались, заострились В гордом выдохе: "Нишба!". И от сердца к сердцу искра, И от взвода к взводу свет, И над площадью зарница Будто утренний рассвет. В этом пламени сердечном Всё спаялось и сплелось. В этом пламени навечно Каждый к каждому прирос. Я стоял у парапета Словно в землю эту врос. У меня сомнений нету. У меня один вопрос. Как ни жаль, но жизнь промчалась, Вдалеке оставив след. Как мне жаль, что повстречались На излёте бурных лет. Жаль, что хоть не слаб в коленках, Но с седою головой, Вывернись я на изнанку, Не попасть мне в этот строй. Не потеть мне в гимнастёрке На израильской жаре, Не пролить и капли крови Мне в израильской земле. Как же мне судьбу кривую Обмануть на этот раз? Как бы мне страну родную Ублажить хотя бы раз? И ответ пришёл мгновенно На сигнал душевных мук – Перед строем встал для клятвы Мой родной любимый внук. Весь он стройный, весь он ладный, Автомат к руке прирос, До трудов солдатских жадный. Он – ответ на мой вопрос! Ну, и ладно! Я не вредный! Хоть не мне, так пусть ему Труд солдатский, труд победный Служит сердцу и уму. А оркестр завершает Церемонию торжеств: Площадь гимном оглашает. Гордость взвилась до небес. И в сердцах еврейских трепет, В горле ком. Зачем слова? Всех нас бережно сплотила И сроднила "Атиква". Атиква – моя надежда! Атиква – моя любовь! Атиква! Я с гимном этим Возрождаюсь вновь и вновь! А потом команда: "Вольно! Разойдись!". Смешался строй. Все в восторге, все довольны: На побывку всем домой. Вечер в Иерусалиме На исходе декабря. Радость греет, сердце млеет И, как видите, не зря. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
