- Знаете, я не могу смириться с существованием смерти. Понимаю, что это как-то неуклюже звучит, будто говорим о старухе с косой; смерть не может существовать. Я попробую выразиться по-другому…

- Позвольте спросить, - вежливо начал гость. - Вы со мной говорите?

- Да, конечно, с вами. С кем же я ещё могу говорить?- спокойно ответил я.

Он стоял в моей комнате, держа в руке мокрый зонт.

- А знаете, я вам рад. У меня беда: мои новые мысли не могут ужиться со старыми, исконными. Кажется, я ни с кем не говорил об этом. Я уже шесть дней ни с кем не говорил. Сижу в этой бетонной клетке, творю нового себя. Натворил. Теперь: один плюс один и равно один.

Я поднялся с постели и пожал гостю руку. Неловко получалось: он всё ещё стоял.

- Ну, коли вы мне рады, тогда я у вас дождичек пережду. – Гость снял с себя плащ и повесил его на край кресла. - Там, знаете ли, сквернейшая погода: свинцовые тучи висят, как приклеенные, верите ли, совсем не двигаются. Управы на них нет. Видно, времени у них не столько, сколько у нас с вами.

Мой гость сел в кресло.

- Я, кажется, сейчас не сплю. Сплю. – Неуверенно прошептал я. – Иногда трудно отличить сон от реальности. Вот сейчас я с вами говорю вроде бы наяву, а ведь где-то на краю сознания прячется верная мысль, что это всё сон. Хотите, докажу?- теперь я говорил с оживлением. – Слушайте. Мы с вами сидим друг напротив друга: я на диване, а вы в кресле. Но, вы меня извините, кресла в моей комнате нет. А я всё равно верю, ну, или почти верю в реальность происходящего.

- Осмелюсь сказать, вы зря не имеете этого кресла, оно очень удобно, - улыбаясь, заметил гость. – Если позволите, я всё-таки останусь в нём. Я очень извиняюсь за то, что перебил вас минуту назад; был удивлён, что вы говорите со мной. С большим удовольствием послушал бы ваши мысли о смерти.

- Нет. Вы ведь всё знаете. Вы знаете даже то, чего я не знаю. Мои слова вас не удивят, а говорить то, что не может удивить, я не хочу. Это пустое. Тишина совершеннее многих речей, по крайней мере, моих.

Я встал с дивана, прошёлся по комнате. Горел свет. Я, кажется, выключал его, когда ложился спать.

- Хотите чаю? – спросил я, не знаю зачем.

- Нет. Благодарю. Сейчас три часа ночи – не совсем чайное время. Я бы, может быть, и выпил чашечку, но не могу себе позволить, - диета, ем по часам. А вы о чём думаете? – неожиданно спросил гость.

- Так, ни о чём. Я живу в этой комнате уже два с лишним года, успел выучить каждый её квадратный сантиметр, но, мне кажется, что мы с вами находимся не в моей комнате.

Я ходил взад-вперёд и вглядывался в углы.

- Да бросьте вы это! – гость отчего-то развеселился. – Бьюсь об заклад, что, если сейчас вас попросить закрыть глаза и сказать, какого цвета ваши шторы, то вы не сразу вспомните или вовсе не вспомните…

Гость не договорил. Ему не дал продолжить звон разбившейся посуды, разорвавший тишину во всем доме, и со всех ног мчавшийся прочь от места своего рождения.

- Кошка, - спокойно констатировал гость. – Вы забыли покормить её вечером. Она не виновата, не наказывайте её. Животные вообще-то иногда даже лучше людей, - заметил он после небольшой паузы. - Животное, в отличие от человека, не тратит своё время впустую, оно всегда чем-то занято: добывает пищу, защищает себя, заботится о продлении рода. А человек не может похвастаться тем, что все его поступки имеют полезную, хотя бы для него самого, сторону. Но животное по-другому не может, оно обречено на такую жизнь. Животное действует, чтобы жить, а человек живёт, чтобы действовать.

Он замолчал. Видно, ожидал услышать похвалу или возражения. Стареющее лицо с грустными глазами словно застыло. Я смотрел на него, но в то же время и мимо него, и никак не мог чего-то сообразить; какая-то мысль кружилась на орбите моего сознания. Я не успевал разглядеть её как следует, я видел только её тень.

- Вот вы опять о чём-то задумались, да так крепко, что даже совестно вас отвлекать, - улыбаясь, прошептал мой собеседник.

- А… Извините. Мне просто показалось, что я что-то не могу разглядеть или понять. Знаете, бывает такое странное умственное состояние: вы подходите к чему-то важному и большому, но не можете это охватить взглядом. Как… как бы это сказать? Представьте, - я остановился на секунду, чтобы подыскать подходящую картину для объяснения. – Представьте, что перед вами лежит камень, который вам непременно нужно поднять, чтобы узнать – что под ним спрятано, но поднять этот камень вы не можете или…или боитесь. Как бы это правильно объяснить?

- Прекрасно вас понимаю. Я, знаете ли, однажды пережил большой переворот. Я тогда почувствовал, что мысль моя вот-вот взлетит на такую высоту, какая обдувается самыми холодными ветрами, и испугался. Я почувствовал что-то невыносимое и холодное там и остановился; от этого холода треснули бы святые камни, на которых я тогда стоял. Но эта мысль, друг мой, подобна тяжёлой болезни: она не проходит просто так, без последствий. Прошло какое-то время, и теперь уже я сам крушил свои святые камни; я ломал их с неподдельным озлоблением, осколки царапали мне душу, но я бил с каждым ударом всё сильнее и сильнее, ощущая в себе растущую мощь и ненависть. Прелестное было время – время моих великих открытий.

А я, друг мой, вас рассмотрел: вы боитесь ответа на один вопрос. Вы не знаете, талантливы вы или нет. Это незнание вас и мучает, и спасает. Вы боитесь, что у вас не получится. Вы не делаете ничего из-за этого страха. Отсюда и ваша неспособность «смириться с существованием смерти», как вы давеча выразились. Вы боитесь умереть бесследно, полностью уйти из мира, если хотите. Но ведь дай вам вечность - вы вечность просидите со своим незнанием-страхом, так ничего и не сделав.

Голос гостя звенел в моей голове, хотя его самого я уже не видел; всё расплывалось перед глазами. Я уже ничего не видел, а мой собеседник продолжал:

- Сейчас я вам кое-что изображу. Послушайте, пожалуйста.

На лавке перрона сидит пассажир. Он ожидает поезд, который то ли придёт, то ли не придёт. Поезд, кажется, не может не прийти, если он есть. В бесконечном ожидании проходит почти целый день; холодный голос ночи уже слышится где-то вдалеке, но пассажир всё ещё сидит на перроне. Стрелки часов на вокзальной башне медленно тянут покрывало ночной тьмы. «Не дождался! Не успел!» Человек встаёт, он хочет успеть дойти, но ноги ослабли от долгого сидения, и он вновь опускается на лавку и уже смиренно ждёт ночи.

Резкое болезненное ощущение ударило мне в голову. Я проснулся. «Сон», - прошептали мои губы. Спасаясь от головной боли, встал с дивана и поплёлся на балкон, вдохнуть утреннего воздуха. На кухне, на полу, валялись осколки разбитой тарелки. Я открыл дверь и посмотрел на утреннее небо. Серые тучи перестали быть сплошным полотном, растянутым над мокрой землёй. Ветер гнал их прочь, отщипывая раз за разом увесистые куски. Тучи уже не сопротивлялись, они отползали в сторону, как раненые волки, и там, вероятно, хотели остановиться и зализать раны. Но ветер, успокоившись лишь на мгновение, гнал стаю с ещё большим остервенением.