На окраине Орла, в грязно-розовом двухэтажном доме, в квартире №24, жил одинокий человек. Он не знал имён своих соседей, а своё собственное имя давно забыл. Он почти не выходил на улицу - только по необходимости, у него никогда не было гостей, и он уже лет пять-шесть сам не был гостем. Целыми днями человек просиживал на железной кровати с книгой в руках или смотрел в окно, или разглядывал потолок, или слушал, как ругаются соседи и ревёт их малолетний ребёнок. Он просыпался обычно только к одиннадцати часам, а ложился всегда после полуночи. Человек много спал, потому что видел удивительные сны, иногда очень красивые и реалистичные, а иногда очень страшные; изредка ему снились совсем уж фантастические сны, которые он, проснувшись, записывал в отдельную тетрадку, а через неделю-другую, забыв их содержание, открывал записи и прочитывал их, вспоминая ощущения, пережитые в этих странных видениях.

 

Когда дома не было новых книг, он придвигал трехногий табурет к окну, садился на него и подолгу глядел в окно, раскачиваясь вперёд-назад и делая вмятины в старых досках плохо покрашенного пола. Вид из окна открывался довольно мрачный: никогда не засаженный, но всегда перекопанный огород с пустой собачьей будкой посередине, справа от него – помятые и перегруженные мусорные контейнеры и черырёхдверный, так сказать, общественный туалет (две крайние двери которого никогда не закрывались), слева – всегда запертый сарай (что в нём хранилось, неизвестно), позади, метрах в пятидесяти – железная дорога, а за ней – кладбище. Такой несимпатичный пейзаж вряд ли мог надолго привлечь чей-то взгляд, но человек всматривался в давно заученные картины по нескольку часов подряд, стараясь отыскать любое, даже самое незначительное, изменение. А когда темнело, человек включал свет в своей комнате, служившей ему также кухней и спальней, ложился в кровать и разглядывал облезлый потолок и стены со старыми пожелтевшими обоями. Иногда он замечал на потолке подобия рисунков, которые получались из-за наложения теней от паутины на люстре на плесневые пятна потолка. Но часто человек только придумывал эти рисунки.

 

Как-то вечером в один из обычных дней ему в голову пришла нелепая мысль: начать переписку с самим собой. Ложась в тот день спать, человек твёрдо решил утром пойти и купить конверт, положить в него письмо и опустить его в почтовый ящик, только в каком-нибудь другом городе, чтобы письмо шло подольше.

 

А ночью ему приснился кошмар. Вот что это был за сон.

 

Человек стоял в своей комнате перед распахнутым настежь окном и смотрел, как вздувается его живот; когда живот вырос настолько, что кожа больше не могла растягиваться, человеческий палец проткнул его изнутри и оттуда – из утробы – стал выбираться близнец человека. Он выкарабкался на свет только до пояса. Получилось, что у них на двоих - только одна общая пара ног. Выбравшись на свет, близнец стал бить кулаками по лицу своего «родителя».

 

В этот раз он проснулся рано: в седьмом часу утра. Первым делом человек сделал запись в тетрадку для снов, затем несколько минут посмотрел в окно и опять лёг в постель. Примерно через час он снова взял ручку, лист бумаги и написал следующее:

 

«Человек шел по улице и встречал разных людей. При встрече с каждым из них, он доставал из кармана какое-нибудь лицо и надевал его. Расставаясь, он снимал это лицо и прятал его обратно. Но тень от снятого лица отпечатывалась на его лбу и щеках.

 

2.11.09»

 

Затем человек оделся, положил лист бумаги и ручку в карман куртки и вышел на улицу. Через тридцать минут он уже был на вокзале и разглядывал почтовый конверт. До электрички оставалось ещё 20 минут, поэтому человек решил поглазеть на новые лица. К его разочарованию, здесь не было интересных лиц; всех их объединяло одно выражение: будто они не были настоящими сейчас, то есть не жили в этот момент, да были на этих лицах ещё две тусклые краски - ожидание чего-то, что должно наступить через несколько часов, и отстранённость. Лишь лицо какого-то сумасшедшего старика было очень оживлённым и открытым. Он что-то кому-то горячо доказывал, спорил и смеялся, хотя рядом с ним никого не было. Старик смотрел по сторонам и рассказывал себе о картинах на стенах зала, потом говорил фразу «а вот» и начинал снова о чём-то с кем-то спорить.

 

До электрички оставалось пять минут. Человек вышел на платформу, прошелся до первого вагона, постоял ещё какое-то время на улице и, войдя в вагон, сел на первую же лавку. Вагон был совсем пуст.

 

Он почти сразу задремал. Снова ему что-то снилось: его комната, школьный экзамен, Новый год в детстве и много других сменяющих друг друга почти ежеминутно снов. Потом ему снилось, что в вагон вошли контролёры, спросили: «Ваш билет?», а затем схватили человека и вышвырнули его в окно. Человек проснулся от страха удариться о землю. Электричка подъезжала к городу Мценску.

 

«Мце-э-энск», - протянули динамики. Человек вышел из вагона.

 

Шёл дождь. Люди, высыпавшие из электрички, слиплись в длинную толпящуюся полоску, окрасились зонтами и потекли пёстрой рекой к автобусной остановке. Кто-то кого-то встретил, кто-то кого-то проводил; те и другие ещё какое-то время постояли на перроне, но через пять-десять минут и они ушли к остановке. Так на перроне остался один человек да ещё бродячая собака, выпрашивающая своими честными глазами что-нибудь съестное.

 

Дождь почти не приносил неудобства, но вот ветер! Он щедро одаривал пощёчинами, а иногда и плевался холодными каплями прямо в глаза, поэтому стоять на улице было неуютно, и человек направился к зданию вокзала.

 

В вокзале он чуть не столкнулся с толстой уборщицей, которая хоть и не сказала при этом ничего грубого, но посмотрела так, что взгляд её обидел больше, нежели непроизнесённое резкое слово. Человек узнал из расписания движения поездов, что обратно ему можно будет поехать через полтора часа. Эта новость его немного обрадовала, поскольку он чувствовал себя немного неуютно, можно даже сказать, неуместно в этом вокзале и городе; ему хотелось поскорее попасть домой.

 

Дождь не кончался, но нужно было опустить письмо в один из почтовых ящиков. Конечно, это можно было сделать прямо здесь: в здании вокзала, но, несмотря на скверную погоду, человек решил найти другое место.

 

Он вышел к автобусной остановке, с минуту постоял, поглазев по сторонам, и побрёл по обочине дороги в ту сторону, откуда приезжали автобусы. Примерно двести метров дороги оказалось позади, когда, наконец, в глаза вцепился синий цвет почтового ящика, висящего на стене школы. На нём корявыми буквами было нацарапано: «Коля я тибя люблю». Человек быстро опустил в него письмо и, резко развернувшись, быстро зашагал, почти побежал, в сторону вокзала.

 

Время до электрички тянулось мучительно долго, казалось, что оно врылось в землю или обронзовело и стало памятником. Долго. Долго! Человеку до плача хотелось домой, хотелось влезть в свой угол, где один только он - полный и единственный хозяин.

 

Через неделю ему пришло письмо. Человек не сразу вскрыл конверт: сначала он положил его на подоконник, затем посмотрелся в зеркало и только после этого разорвал бумажный прямоугольник.

 

«Человек шел по улице и встречал разных людей. При встрече с каждым из них, он доставал из кармана какое-нибудь лицо и надевал его. Расставаясь, он снимал это лицо и прятал его обратно. Но тень снятого лица отпечатывалась на его лбу и щеках.

 

2.11.09»

 

Прочитав текст, он лёг на кровать, посмотрел задумчивыми глазами на потолок, поднялся, взял ручку и, отступив одну строчку от написанного неделю назад, ответил:

 

«Человек шёл по улице и встречал разных людей. Люди что-то говорили ему, но человек не мог разглядеть полупрозрачные слова. Он пытался надеть очки, но его сильно выпирающий взгляд мешал это сделать. После расставания человек прятал очки в карман, так и не воспользовавшись ими, а в его взгляде не отражалось ни одной тени услышанных слов.

 

9.11.09»

 

Почерк, которым был написан этот текст слегка отличался от того, которым человек писал на прошлой неделе, но отличие было не очень заметным, можно даже сказать, едва уловимым.

 

На следующий день история отправки письма повторилась почти в точности. Разве что на улице стало прохладнее, другие люди встречались человеку, а в здании мценского вокзала не было видно уборщицы. Поэтому нет нужды описывать каждый шаг человека на пути от дома до почтового ящика и обратно или его впечатления, коих было совсем немного. Можно только упомянуть, что вскоре улицы выбелил первый снег (растаявший, впрочем, довольно быстро), затем уже второй, посланный небом вслед за растаявшим разведчиком, лёг надолго, прикрыв изъеденные язвами языки дорог и тощие полосочки троп. Приведём далее только тексты писем человека.

 

«Если все люди – братья, то один сильный человек должен помогать другому, менее сильному.

 

10.11.09»

 

«Если все люди – братья, то один человек не должен помогать другому, ведь, помогая этому другому, он, возможно, мешает третьему (не прямо, но хотя бы косвенно) или, приближаясь к другому, он всё более отдаляется от того третьего.

 

17.11.09»

 

«Мир скверно устроен: к добру и счастью мы идём по дорогам зла и страдания. Чтобы спасти почти всех, надо хотя бы одного пригвоздить к кресту.

 

18.11.09»

 

«Добро есть маска, которой сильные разукрашивают свои дела, а зло – маска, которой они очерняют вредное им.

 

24.12.09»

 

«Я» нет вне людей.

 

25.12.09»

 

«Вне «Я» нет мира.

 

1.12.09»

 

«Никогда не добраться до того, чего ты действительно желаешь. Все дело в том, что просто не знаешь – чего ты действительно желаешь. Бредёшь в тумане к чему-то, вроде бы, сокровенному через преграды и лишения, через уроки и обретения. И кажется, что где-то там свет и мечта.

 

2.12.09»

 

«Природа и воспитание дают нам руки, ноги и дороги, на которые мы обречены. Мы и желаем только того, на что мы обречены.

 

8.12.09»

 

«Те, кто нас окружает в общей реке жизни, толкают нас в ту или иную сторону. Чтобы идти только своей дорогой, нужно запереться и закрыть уши.

 

Человек – это лишь подделка себя самого.

 

9.12.09»

 

Это была последняя запись в недолгой переписке человека с самим собой.