Друг.

После выхода на пенсию, мой дедушка остался работать на мельнице. До этого он работал председателем колхоза и, отдав этому всю жизнь, не мог оставаться без дела. Это был 1997 год, Россия уже начала расправлять плечи после смуты девяностых. В газетах появились заголовки примерно такого плана, «РОССИЯ ХХ ВЕКА – БЕДНА, ВООРУЖЕНА И ОЧЕНЬ ОПАСНА!», что весьма воодушевляло некоторых на застольные дискуссии. Рыночные отношения становились не просто диалогами на базаре, хотя нефть продолжала течь по венам нашей матери-родины. В то время дедушка часто говорил со мной на эти темы после стопочки «Огненной», а я слушал и запоминал.

Он жил в деревушке по соседству с нашим городком, неподалеку от которого высилось огромное и впечатляющее детище рук человека, Курская Атомная Электростанция. Деревушка эта мне никогда не нравилась, коровники в ней пустовали, колхозы разорились, и постепенно люд там обозлился, да частенько стал в рюмку заглядывать. Были хотя и исключения, отчим моего друга по кличке Максимыч, что жил в соседнем доме, построил достаточно прибыльное фермерское хозяйство, за что и получил

злые взгляды в спину да зависть. Коров он не держал, зато растил на полях свеклу да капусту, а по осени сдавал куда-то, за что получал хорошие деньги. Настоящие имя Максимыча было Лешка, хотя звали его так только мама и отчим, которого он смело, звал отцом.

Что касается меня, в деревню я ездил редко, мне казалось, что дедушка был слишком строг к своему 16 летнему внуку, но для меня это был не просто дед, а отец моей мамы, а это уже четверть меня самого. Он даже выглядел сурово, тяжелая походка из-за обострившейся болезни суставов на ногах, большой рост, примерно метр восемьдесят, да и плюс к тому богатырская кость, чему я не раз завидовал. Все это было неотъемлемой частью его веселого нрава и острого ума, и этому я не завидовал, а гордился! Он часто улыбался, а когда смеялся, брался рукой за седую голову и прищуривал глаза. Сейчас я уже не могу сказать, нравилась ему его работа, или он не хотел обременять родных своей старостью, но он был единственным ХОЗЯИНОМ в нашей большой семье. С ним не спорил ни кто, кроме моей бабушки…

 

Бабушка…. Да я помню её, хотя когда её не стало, мне было около 9 лет, но я ни с кем не мог так долго разговаривать как с ней. Жаль, что помню я лишь глаза…, прости…

 

И вот о чем я хочу рассказать. Был на работе у дедушки один весьма старый друг, он был предан как пес, хотя им и не являлся. Эта была старая дворняжка, которую сам дед называл или Дружок или Белка. Откуда она взялась, было не ясно, но она так привязалась к нему, что не отходила ни на шаг. Как она понимала команды деда, этого я не знаю, но это было поразительно.… Вот, что произошло в один из коротких осенних дней, на этой старой мельнице.

 

- Иди Белка, иди, не путайся под ногами, – дедушка шел по обычному маршруту осматривать склады с зерном, она бежала впереди и своим наполовину красным, а наполовину черным носом нюхала перед собой землю. Тропинка, по которой мы шли, проходила между бетонным забором, состоявшим из больших плит, опирающихся на огромные подставки в виде трапеции и длинными складами со старой побелкой. Трава под ногами еще не успела пожелтеть, хотя седина уже успела тронуть некоторые виды деревьев. Небо было ясным, но уже не таким светло-голубым, каким оно бывает летом, а повзрослевшим синевой. Мы приблизились к первому складу, который тянулся перпендикулярно тропинки и пошли между первым и вторым зданием. Крыши этих старых сооружений были сделаны из прибитого к стропилам шифера, который, утеплившись мхом, тихо доживал свой век. На стыке стены и крыши укромно разместили свои гнезда ласточки. Сейчас они пустовали, но весной здесь снова будут жить эти маленькие птицы и из гнезд будут видны их змеиные языки – хвосты. Белка бежала впереди. Она то и дело оборачивалась, замирала на месте и ждала, пока мы с ней не поравняемся, а потом снова убегала вперед.

Мы прошли первый ряд и свернули во второй, потом в третий и четвертый. Картина повторялась из ряда в ряд, только изредка нам попадались ржавые части старых машин и оставленные не известно кем старые инструменты. Толи они были нужны при разгрузке складов, толи все думали, что они нужны именно здесь и не трогали их, в общем, они продолжали ржаветь под открытым небом. Мы прошли последний ряд и направились обратно по той же тропинке. Белка теперь, поняв, что мы идем назад, крутилась вокруг нас.

- Белка?! – дедушка остановился и посмотрел на собаку. Она в свою очередь сделала то же самое. Они постаяли так какое то мгновение, потом белка кивнула головой в сторону выхода, как бы приглашая идти нас за ней, и виновато опустила голову.

- Ну, пойдем, только беги впереди, - дедушка улыбнулся и посмотрел на меня, - вот внучек, как моя смена, она от меня на шаг не отходит, а на других лает. С этими словами он наклонился и поднял, что-то с земли.

- Золотник , кто-то не доехал, – он аккуратно положил вещицу в карман, и мы пошли за Белкой. Мы направлялись к главным воротам, напротив которых располагалась огромная мельница. Она примыкала к первому складу, и её рукава для отгрузки муки выдавались на несколько метров в глубь главного двора. От мельницы всегда было много шума, и люди которые там работали, часто переходили на крик, что бы их услышали. Ворота представляли собой огромный дом из белого кирпича, посередине которого был устроен туннель, для проезда машин. Это был не просто дом, а огромные весы, машины перед въездом взвешивались и шли загружаться мукой или наоборот, выгружать зерно. Таким образом, велся подсчет и того и другого.

Мы вышли во двор, и дедушка направился к себе в комнату, специально отведенную для сторожа. Она располагалась в левой части главного здания - ворот. Там он после каждого обхода делал пометки в большой общей тетради, а я остался во дворе смотреть, как загружают машины мукой. Это были огромные грузовики, но вместо кузова были два огромных железных бака, выкрашенных в желтый цвет. Один человек зализал на бак и направлял рукав внутрь и так машина за машиной. Белка носилась по двору и лаяла, но внимания на нее из-за шума ни кто не обращал. Почему ей так не нравились эти огромные, брезентовые рукава, что было на уме у этой шустрой собачонки, я не знаю.

Я устроился на бревнах, которые были уложены у забора, напротив места, куда подъезжали за мукой машины. От бревен пахло лесом. Они были аккуратно обтесаны и на месте спила пронумерованы светло-зеленой краской. Я сложил пальцы руки так, как будто держал, что-то маленькое и стал звать Белку, вытянув вперед руку. Белка услышала, что ее зовут. Она замерла, поводила ушами, пытаясь точно уловить, откуда идет звук и, наконец, поняв, что зову ее я, вопросительно уставилась на меня.

- Иди сюда Белка! – еще раз позвал я, но она, встряхнув головой, отвернулась от меня, уселась на землю и принялась зубами извлекать из собственной шерсти паразитов. Я оставил свои попытки поиграть с ней и снова уставился на машины, которые как раз сейчас менялись. Из ворот показался дедушка, он шел по направлению к вновь подъехавшему грузовику. Дедушка улыбался и шутливо грозил водителю пальцем. Тот вылез из машины, они поздоровались и начали, что - то живо обсуждать.

Я встал с бревен и направился к ним. Дедушка был очень остр на язык, и мне всегда нравилось его слушать.

- И сколько ты взял? – спрашивал он, когда я приблизился к ним.

- Трех взял. Одного к пасхе заколю, а двух, как вес наберут, - водитель поднял голову к небу и мечтательно произнес, - может и в город чего продам. Он поправил черную, потрепанную кепку, уперся левой рукой в бок, при этом подняв вверх правую.

- Главное, чтоб не подохли, а то у свахи той зимой, двоих в отвал снесли.

- Да, наелась сваха!

Они вместе рассмеялись.

Мне казалось, что они не замечают меня, водитель, в сером, парусиновом костюме лишь раз окинул меня взглядом, да и то с каким-то презрением. Я не раз сталкивался с тем, что гостей из города не очень то любят в глубинке. Говорят хилые, да избалованные, поэтому я даже внимание обращать не стал.

Белка продолжала крутиться под ногами у дедушки. Мне было не понятно ее возбуждение, то ли она просила накормить ее, то ли что-то другое, но все чаще переходя на лай, она просто как сумасшедшая носилась между ног.

- Угомонись ты! – не вытерпел дедушка. Он пристально посмотрел на нее и она, как будто почувствовав его недовольство, уселась по одаль и продолжила наблюдать за нами.

- Ну ладно Григорьевич, я загружен, надо ехать, - с этими словами шофер протянул деду руку, - дай Бог тебе здоровьечка . Он сел в машину, захлопнул за собой дверь и начал разворачиваться на внутреннем дворе. Дедушка, прощаясь, махнул рукой и направился к месту погрузки. Там один из рукавов, который крепился к стальной вертикальной трубе, был плохо закреплен, и часть муки сыпалось прямо на землю. К трубе рукав крепился с помощью стальных колец, которые в свою очередь одевались на приваренные к трубе крюки. Дедушка взял стоявший не по далеко шест и принялся одевать рукав.

Машин во дворе больше не было, продолжала гудеть лишь сама мельница, да изредка слышались звуки проезжающего по главной дороге автомобиля. Белка, которая все это время сидела в стороне, опять принялась лаять. Она теперь бегала вокруг дедушки и уже не просто звонко гавкала, а пыталась ухватить его за штанину. Некоторое время дедушка не обращал на нее никакого внимания, полностью увлекшись наладкой отгрузного рукава.

Но Белка, похоже, сдаваться не собиралась, и ее труд был вознагражден. Она вцепилась в штанину и упервевшись всеми лапами, принялась пятиться назад, увлекая за собой деда.

- Ну, Белка, чего тебе от меня надо, а?

В следующее мгновение произошло невероятное. Труба, на которой крепился рукав, с громким скрежетом рухнула в низ, туда, где только что стоял мой дедушка. Все замерли…

Дедушка обернулся, посмотрел на Белку. Белка, отпустив штанину, виновато смотрела на него. На лице у деда, в этот момент не было ни улыбки, ни радости, ни чего не было. Он склонился над собакой.

- Вот значит, кто ты Белка, - произнес он.

- Ты появилась неожиданно и так же теперь исчезнешь да?

Дедушка говорил, но ответа не было. Белка все также продолжала смотреть на него, а я стоял и думал, не у всех ангелов есть крылья…

 

Основано на реальных событиях. Посвящается памяти моего дедушки Титова Григория.

 

22 июня 2002 г.