Для лошадей и влюблённых сено пахнет по-особенному. Сенокос на Севере особая пора, надо всё успеть за короткое лето. Участок был порядочным, взглядом не окинешь, все луга и полянки, вдоль реки и тропинок, всё входило в государственный план сельскохозяйственных заготовок. Сорок третий год, время военное. Невыполнение задания влёчёт за собой суровое наказание военного трибунала. Поэтому привлечены были все, в том числе и ребятишки-дети военных лет. Работали от зари до зари. Спали на рабочем месте в маленьких шалашах из еловых веток. «Сено-то, какое - овса не нужно!»- радовались бывалые старики. С погодой пока везло, сено подсохло, а вот вывозить его на заготпункт, расположенный за много, много километров, было не на чём. Время затянулось. Когда сверху пришла грозная телеграмма, начальство решило сплавить сено по реке.

В таёжном леспромхозе на берегу было достаточно связанных из шестиметровых брёвен плотов-плиток. К реке подвозили сено и на каждую плитку ставили хороший стог. Когда всё сено уже стояло на плотах, созвали детей, взрослые нужны для выполнения плана лесозаготовок. А дети…?

Адалине было всего двенадцать, но с неё требовали, как со взрослой, хотя щупленькая девочка пугалась и боялась всё и всех ещё и потому, что была всегда в чём-то виновата и должна была молча сносить обвинения и упрёки потому, что была, как преступница выслана с тёплой Украины в эти дикие медвежьи края, в эту беспросветную глушь, в комариный край за свою презираемую всеми национальность. Адалина была немкой. И таких детей, униженных и оскорблённых, в посёлке было большинство.

Родители и дети на берегу не хотели расставаться, но приказ был неумолим. На каждый плот посадили по подростку, дали в руки жердь и показали, как надо управляться. Задание простое: постараться не сесть на мель и пригнать плот с сеном вовремя на заготпункт, туда, где железнодорожный мост пересекает реку. Там их встретят, выловят, помогут разгрузиться, и организовано вернут гужевым транспортом обратно в леспромхоз.

-Всё для фонта, всё для победы. А вам, немцам, надо стараться втройне, чтобы искупить свою вину!- строго сказал комендант.

Какую вину совершила Адалина в свои двенадцать лет, она не понимала и, стоя на плоту с длинной жердью в руках, громко плакала, размазывая слёзы по лицу. Берег стремительно удалялся, и мама, упав на колени, отчаянно колотила руками землю. Рядом причитали другие женщины, а матери уплывавших по реке детей бессильно оседали на землю. Подневольные мужчины отталкивали от берега один плот за другим, и целая флотилия со стогами сена на борту уходила по течению в далёкий и опасный рейд.

Многие дети не умели плавать, но это была их проблема. Утонет плот-утонешь и ты, а если утонет сено, будет ещё хуже. Пацаны, что постарше смело, выводили свои плоты на середину большой широкой реки, где течение было сильнее, и вскоре скрылись за поворотом. А малыши и девчонки старались держаться ближе к берегу, и скорость у них была не такой большой. Плот часто стукался о берег, его крутило в водоворотах, и удержать его длинной жердью было не так-то просто. К вечеру на реке стало ветрено, холодно и сыро. Других плотов нигде не было, всех раскидало по реке. Адалина изрядно замёрзла. Накинув на себя пиджак умершего зимой отца, она залезла на стог, зарылась в сено и от усталости и переживаний незаметно заснула.

Проснулась от страха, холода и воды. «Тону!» - была её первая мысль, но она лежала на сене. Было ещё темно, вокруг плота журчала и шипела чёрная вода. Шёл дождь, да такой сильный, что неба не видать. Дождь шёл и шёл и не думал кончаться. Сено вобрало всю влагу с реки, быстро намокло и стало тяжелым, а тут ещё в тумане с громкими гудками прошлёпал колёсный пароход. Большие волны сильно раскачали плот, стог сорвало водой, он съехал с места, скособочился, и плот стал плыть как-то боком, став на дыбы.

Испуганная Адалина, промокнув до нитки, спустилась вниз, пыталась своей длинной жердью развернуть плот навстречу волнам, но оступилась, упала на скользкие бревна, сильно ударившись лицом, выронила жердь. Когда она открыла глаза, жердь уже плавала далеко от плота, и достать её не было никакой возможности. Теперь плот был не управляемый, и всё решала судьба.

Начало светать. Смирившись и наплакавшись, Адалина почувствовала зверский голод, но есть нечего. Мать дала с собой только ведро сырой картошки, больше в доме ничего не было. В стране голод, всюду карточная система. Пристать к берегу без шеста и развести костёр в такой дождь было невозможно. Где голодно, там и холодно. Девчушка клацала зубами, и в животе от голода прошли болевые судороги. Адалина помыла свою картошку под дождём, стала её сырую грызть, добавляя в приправу свои горькие слёзы.

Прошло больше недели. Отчаянье, молитвы, слёзы, дни и ночи-всё слилось в памяти, и разделить их даже в мыслях было невозможно. По берегам реки был лес, лес и лес, и она-одна на всю округу. От дождей река разлилась. Прибрежные луга были под водой. Неуправляемый плот ночью снесло на заливной луг, и он зацепился за какую-то корягу, или за высокий пень и встал на вынужденную стоянку, опасно накренившись ещё больше.

Как Адалина не пыталась отцепиться, ничего не получалось. Дождь кончился и, провозившись безуспешно до утра, она решила покинуть свой плот и добираться домой пешком. Будь что будет. Не умирать же тут из-за сена. Ночь прошла без сна. Утром вышло скромное северное солнце, и оказалось, что её плот стоит без движения посреди широкого моря, и берегов почти не видно. Все кусты, деревья в воде. Плот стоит почти под водой, угрожающе накренившись, и готов вот-вот перевернуться вместе с сеном и своим пассажиром.

Адалина стала реветь и громко молиться и кричать, но лишь эхо откликнулось. Больше вокруг не было ни души. Девчушка сунула руку в воду – вода холоднющая, как лёд, скоро река ляжет под стекло.

Делать нечего, она взяла своё ведро с оставшейся картошкой и сползла в воду, было глубоко. Пришлось скинуть пиджак, и она поплыла к ближайшим деревьям, стараясь не отпустить ведро. Возле деревьев было помельче, и она стала пробираться к суше, цепляясь за соломинки и кусты, отдыхая на деревьях. Где шла, где плыла; в конце концов, добралась до берега, вышла на сухую землю и вдруг обнаружила, что она босиком и сандалики её остались где-то на дне залива, но главное ведро с картошкой было при ней. Адалина сняла своё платьишко и, стуча зубами, стала его выжимать, солнышко хоть и северное, но светило и согревало душу.

Плот вдалеке под напором воды совсем накренился и стал медленно переворачиваться, и сено широкой лентой поплыло по реке. Вытащив очередную картошечку, Адалина принялась её есть. Подкрепившись, встала и пошла в сторону дома, вдоль берега, вверх по течению реки. Какой сегодня день, где она, где дом и сколько надо будет идти, она представления не имела.

Шла, шла по лугам, по лесу, снова по лугам; шла так, чтобы речку не терять из виду, к вечеру почуяла запах дыма и пошла на него. Вышла на лужок и наткнулась на пастухов. Пацаны пасли коров и грелись у костра. Исхудавшая, вся в синяках и в ссадинах, с красными от бессонницы и слёз глазами, подошла Адалина к костру и поздоровалась. Попросила разрешения погреться и испечь оставшуюся картошку. Пастушки подвинулись, разрешили всё, угостили горячим чаем, рассказали, что на той стороне реки недалеко их деревня, и посоветовали ей там заночевать, а ещё сообщили, что деревенские на днях выловили несколько утопленников, да проплыли мимо разбитые плоты с остатками сена.

Подкрепившись, Адалина встала и пошла к широкой полноводной реке. На другой стороне она увидела деда, который веслом вычерпывал из лодки воду. Адалина спустилась с берега к самой воде и, сложив руки рупором, стала громко кричать по-коми.

-Ву дже дей! Ву дже дей! Перевезите!!!

Но дед черпает себе воду, ничего не слышит. «Не дай Бог уйдёт»- испугалась девочка и ещё громче закричала «Ву дже дей!!!!!»

Вдруг старик выпрямился, перестал черпать воду, прислушался и посмотрел в её сторону.

Адалина глазам своим не поверила. Старик сел в лодку и поплыл к ней. Когда лодка уткнулась носом в берег, не вылезая старик сказал ей по коми:

-Пукси! Садись!

Девочка оттолкнула лодку, шустро запрыгнула в неё и села на корме. Дед оказался совсем не старым, а довольно молодым, но у него не было одной ноги. «Наверное, только с фронта вернулся»,- подумала она.

-Кто ты? Рочь? Русская? - спросил он.

Адалина почувствовала не свою вину перед этим человеком и побоялась сказать правду, что она немка. Она только что сама избежала своей смерти и не виновна перед этим инвалидом, по её понятиям, ни в чём.

-Рочь! Рочь! - закивала она головой. - Русская!

Одноногий перевёз девочку на другой берег к самой деревне, но предупредил, что к себе на ночлег взять не может. Вечерело, стало темнеть, с реки повеяло холодом. Она зябло, поёжилась.

-Иди! Стучи в избы, может, кто и пустит тебя ночевать - посоветовал молодой дед.

Адалина несмело пошла по деревне. В один дом зашла, не повезло, в другой дом-не пускают.

-Сами с голоду помираем! Все на фронте, работать некому, - отвечала по-коми древняя, полуживая старуха.

Из дома в дом, из дома в дом. Одна бабка всё-таки впустила. Постелила на тёплой печке, укрыла шубой.

Ещё не коснулась голова подушки, а Адалина уже провалилась в глубокий и крепкий сон.

-Кто спит-тот сыт! - сказала старушка и перекрестила гостью.

Утром без завтрака проводила бабушка гостью до калитки, указав направление, велела поторопиться. Осеннее ненастье-семь погод на дворе: крутит, мутит, сверху льёт и снизу метёт, ветер веет, белых мух сеет, - сказала она на прощанье. - Осень ныне ранняя и короткая.

Погода и впрямь испортилась. Стало пасмурно, холодно! Адалина пошла вдоль деревни. Босиком по холодной земле топать-удовольствия никакого. Даже быстрая ходьба не очень согревала. Иногда она садилась на корточки и мочилась прямо на озябшие ступни, пытаясь возвратить их к жизни, но ощущения тепла не было. Она шла дальше. Спала под деревьями, наломав под себя побольше веток. Ела рябину, ягоды, грибы, где деревня попадалась, шла с протянутой рукой.

Однажды на лугу увидела стог, огороженный забором из сухих жердей. На заборе висели старые мешки, трухлявые тряпки, верёвки, лохмотья какие-то. Обрадовалась путешественница и решила принарядиться. Из нескольких мешков, что покрепче, платья сделала, подпоясалась верёвкой, напихав вокруг себя сухого сена, стало теплее. Другими лохмотьями ноги обмотала, верёвочками все крепко скрепила, завязала так, что и самой не распутать, на голову какую-то тряпку повязала и пошла.

Если бы кто повстречался ей в пути, испугался бы до смерти, но не это было важно. Важно было сохранить тепло и дойти живой до первых утренних морозов. Бабушка сказала, что дорога здесь одна, и идти ей надо самое малое-неделю…

-O mein Gott! O mein Gott! Wie sejst du aus???- Запричитала мама, увидав её на своём пороге…

-О, Боже мой! Боже мой! Как ти фиглядишь!!!

 

PS:. Моя тётя часто вспоминала много подобных историй из своей жизни. Она никогда не выбросила крошки хлеба. Каждую крошку-в ладошку. «Организм помнит карточную систему»,-оправдывалась она.

Она выжила, жила в посёлке Краснозатонской, в Коми АССР, работала станочницей на лесозаводе, вышла замуж, построили дом на улице Белинского, родилось 6 детей, близняшки умерли в младенчестве, и муж Богдан Богданович уже умер.

Адалина живёт в семье дочери, все дети и внуки тоже в Германии, но её настигла безжалостная болезнь Alzheimera. Она физически здорова, но ничего не помнит и даже не узнаёт своих детей. Тяжёлое детство, переживания влияют на старость человека.