Часть I ЛЮБОВЬ

Ой, бабоньки!

 

- Ой, бабоньки, смотрите, негр!

- Не негр, а афроамериканец. Говорят, им не нравится, когда их неграми называют. А так политкорректнее.

- А какая разница? Все равно черный как баклажан.

Баклажан прошел мимо, ярко сияя белыми как первый снег зубами.

- Вот интересно, девки, а эта штуковина у него тоже черная?

- А ещё говорят, она у них большая очень...

Бабоньки хором громко проглотили накатившийся к горлу ком девичьих воспоминаний.

- Вы б лучше это у Нинки спросили, она эту обезьянку к себе на квартиру пустила.

- А плату она с него натурой штоль берет то?

"Девки" хором заржали.

- Натурой или нет, только ей известно. Но сама ходит теперь счастливая как молодая телка. А откуда радость то спрашивается? Сама уже полтинник разменяла, ни мужа нет, ни детей, страшная как перловка, а нет, радуется, как негра впустила... Вот и думай теперь чему.

- Эх, бабоньки, а я б тоже пустила. Негры то они, видать, народ неприхотливый: какая есть, всё баба. Не чета нашим: пожрал, выпил и спать, радует раз в месяц... И то, если зарплату приносит. Никакой тебе любви и романтики... Не, я б негра впустила.

- Дура, наш пожрал, поспал да долг свой супружеский кое-как да сделал, ни на что не рассчитывая. Так просто, от безысходности. А этот вон за квартиру работает.

- Ну и пусть. Зато, наверно, хорошо работает, от души!

- Ага, придушит тебя в порыве страсти, и помолиться не успеешь. Я такой случай недавно в журнале одном прочла. Пришел один их домой и прям с порога жене: "молилась ли ты на ночь?". А она бедненькая сидит перед ним и не может признаться, что нет, не молилась, некогда было. Да и когда молиться то при таком хозяйстве? Тут постирай, тут погладь, жрать сготовь да приберись - и молиться уже некогда. Вот дуреха со страха и говорит тогда: "да, молилась". А эта обезьяна в ответ: "так умри". И задушил окаянный девку то... Жалко.

- Да, бабоньки, такое животное дома держать опасно. Кто знает, что этой обезьяне в голову стукнет?

- А все-таки наш мужик всех мужиков лучше!

- Да что ты говоришь?! Вспомнила баба, когда девкой была! Давно ль тебя твой на сеновал водил то? Вот и молчи.

Минутная тишина прервала перепалку.

- А ведь, правда, лучше наших мужиков нет. С нашими хоть поговорить есть о чем, полаяться и не бояться, что задушит. А с этой обезьянкой о чем говорить то? Он и по-русски то, небось, несилён.

- Поговорить, поговорить, а че толку то? Залезет на тебя в лучшем случае раз в месяц, да и то сзади... Противно даже становится.

- Да ладно сзади! Так еще ж так иногда подловит, что и неудобно, и стыдно до ужаса!

- Не, девчонки, по мне, мужчина сзади это вполне нормальная поза: можно отвлечься от процесса и, убрав с лица счастливое выражение, подумать о своем, наболевшем. А он там попыхтит-попыхтит да и отстанет вскоре. Ну а как отстанет, так ты уже несколько дел сделала. Молодец, вобщем!

- Молодец... Вон что удумала! Эт так только если у мужика гормоны играют, а если для тебя каждый визит его как праздник?

- Так ты наряжайся и встречай его с елкой под музыку!

Начинавшуюся перебранку прервала сидевшая с краю и до этого молчавшая баба неизвестного года выпуска:

- Ну вы, девки, даёте: спереди, сзади, сбоку! Тут глядишь, идет по улице вымытый, трезвый - сердце радуется, не налюбуешься. Люблю таких! А вот мне что за мужик достался?! До обеда не смог, после обеда ни руки, ни ноги... Да разве это мужик?! В голодный год его за таз пельменей не взяла бы! А тут на, подкинул Господь радость! Не, девки, это не жизнь... Тоска какая-то. Тьфу! Только от тоски етой, проклятой, сюда и вышла! А вы: мужчина спереди, мужчина сбоку... Стыдоба!

"Девки" хором вздохнули, потупили взгляд и, продолжая грызть семечки, задумались каждая о своем, наболевшем.

Тем временем черный как баклажан афроамериканец свернул на маленькую тенистую улочку с трудно произносимым названием. Здесь в доме номер тридцать семь он и проживал на квартире у уже знакомой нам вдовы Нинки, в миру так же известной как Нина Григорьевна Штольц.

 

Дом, в котором находилась квартира Нинки Григорьевны, был полон странностей. Основной из которых были жильцы дома.

Вот, например, сосед Нинки снизу, Семечкин Сан Саныч, в прошлой своей жизни явно был собакой. Притом не какой-нибудь домашней Пуфой или Муфой, а натуральным боевым догом Адольф или овчаркой Фюрер. И дело не в том, что он всем своим видом напоминал злого голодного пса, - наоборот, он был довольно упитанный, - а в том, что в новой реинкарнации у него осталась дикая нелюбовь к котам, кошкам, а также их детенышам независимо от возраста и цвета шерсти. Бывало, увидев эту тварь на своем пути, Сан Саныч моментально приходил в бешенство и, разъяренный, бросался на ни в чем не повинное животное.

Обычно коты от него успевали скрыться. Ну а зазевавшимся и не заметившим его, Сан Саныч со всей своей богатырской удали отвешивал пинка под хвост и, громко крича проклятия в след улетающему за горизонт животному, уходил прочь с места конфликта.

Особо доставалось котам, живущим во дворе Сан Саныча - уж этим то он устраивал козни посерьезнее учебных полетов в космос! В итоге, Сан Саныча знали все коты в округе. И, даже издали завидев его перекатывающееся на маленьких ножках плотное тело, убегали, поджав хвост, прятались по углам, и, дрожа там от страха, шептали свои кошачьи молитвы.

Иначе, нежели приведенными доводами эту странную нелюбовь к невинным тварям просто невозможно объяснить.

Правда стоит отметить, что в остальном Семечкин был довольно набожным человеком и отличался скромностью и покорностью, что, скорее всего, являлось результатом его лени и невыразимо огромным чувством себялюбия. Заставить его резко сдвинуться с места могло разве чувство голода, поэтому даже сам Семечкин очень удивлялся своим мгновенным вспышкам ярости. Он пытался лечиться, но врачи вскоре развели руками, когда после нескольких электрических ванн он опять начал кидаться на бедных животных.

Вскоре после ванн он по совету психолога завел у себя дома кота, старательно поил его из блюдца прокипяченным молоком и рассказывал на ночь сказки. Но, прожив так три дня, кот сбежал. Куда не известно. Сан Саныч всячески искал питомца, обращался за помощью в органы, но все безрезультатно. Кот как в реку канул. С тех пор Сан Саныч больше не принимает прописанных докторами лекарств, не посещает психиатров и продолжает яростно ненавидеть всех представителей кошачьего рода.

 

Сверху над Ниной Григорьевной жил сосед, ничем не уступавший по странностям Сан Санычу. Фамилия его была Тарасов, звали по паспорту просто - Иван Ильич. И отличался он от прочих жителей дома тем, что уже много лет изобретал машину времени. Притом процесс изобретательства нападал на него ночами, обычно в полнолуние, и сопровождался громким шумом, вскриками и благим матом, что очень не нравилось соседям. Поэтому соседи часто сдавали изобретателя в милицию, но, как говорится, талант не пропьешь и, возвращаясь после очередной ночевки в клетке, он принимался за старое.

Вскоре на одинокого изобретателя в милиции перестали обращать внимание, потом он наскучил соседям. И лишь иногда некоторые индивиды, хорошо знающие Тарасова, встретив его во дворе, подтрунивали: ну что, изобрел своего Диблойда, Тарасыч? На что Тарасыч загадочно улыбался и старался как можно скорее и незаметнее ускользнуть от шутника.

И вот как раз с этим то соседом и столкнулся у подъезда негр Вася. Следует отметить, что Вася был действительно далеко несилён в русском языке, представление о его величии и могучести не имел и тем более не знал таких тонкостей как падежи и склонения. Столкнувшись с запыхавшимся Тарасычем в дверях подъезда, он сделал шаг назад и сказал:

- Гуд утро, Дибилойд Тарасыч! Вы кам бэк из хоспиталь?

- Дубина ты не русская, - вращая бешено глазками, произнес изобретатель, - уж вечер давно! Что стоишь как осел, на вот лучше мне узел развяжи!

При этих словах Тарасыч повернулся к негру спиной и показал связанные на ней рукава смирительной рубашки. Желая сделать доброе дело, Вася потянулся черненькими ручонками к узлу, но тут на лестничной площадке послышались быстрые шаги, и грозный голос властно окрикнул Васю:

- Держи его, гражданин!

Гражданин Вася не успел ничего сделать, как сильные руки резко оттолкнули его от Тарасыча и, взвалив последнего на не менее мощные плечи, понесли в стоящую рядом больничную Газель.

Изобретатель Диблойда сопротивлялся, кричал, бил ногами и руками, но все без толку, ибо вскоре двери автомобиля с тяжелым металлическим скрипом затворились и от Тарасыча остались лишь воспоминания.

Иван Ильич, больше не в силах от обиды стоять на ногах, сразу же упал на пол фургона и заревел как ребенок:

- Вот всегда так. Если какая-то серая, забитая личность, ничем не интересующаяся, кроме пива, так её считают нормальной, а если человек изобретает Машину Времени, записывают в психи. Тем более, он её почти изобрел, летал на три дня вперед, так нет, сейчас же набегут врачи и заберут его, - собрав неизвестно откуда силы, Иван Ильич вскочил на ноги и, с силой ударяя головой по заднему стеклу авто, закричал, - выпустите меня отсюда! Немедленно! - потом немного успокоился и тихо добавил, - ну, пожалуйста...

Гражданин Доминиканской Республики Вася этого, конечно же, не слышал. Зато отчетливо видел, как пойманный докторами сосед энергично машет ему головой. "Наверно, прощается", - подумал афроамериканец и, махнув ему в ответ, прыгнул в подъезд.

Но попасть так просто домой на съемную квартиру у него не получилось. В дверях лифта его уже поджидал Сан Саныч.

- Как жизнь, студент?

- Я в порядке. Как Вы?

- Лучше, чем Тарасыч. Видал, че делают, прям посреди белого дня забрали! Не с проста так скоро забрали! Видно, что-то всё-таки успел этот сукин сын сделать. Что думаю, а не сходить ли нам туда вечерком и не поискать чудо-агрегат какой-нить? Ты как думаешь? Пойдешь?

Негр испугано моргнул глазками.

- Значит, пойдешь. Эх, классно, наверно, этот агрегат котов распугивает, раз мой Кирпич так быстро сбежал, - задумчиво произнес Сан Саныч и на секунду отвлекся от негра, припоминая для продолжения разговора сладкие мгновенья совместной жизни с Кирпичом. Этой секунды Ваське вполне хватило, чтобы исчезнуть с глаз долой замечтавшегося соседа. Когда же Сан Саныч понял, что негра и след простыл, он в сердцах плюнул и отправился к себе, готовиться к вечерней прогулке.

 

Ночные волки

 

Ровно в десять часов по местному времени ночь уверенной поступью взошла на трон. Оглядев свои владения, она накрыла город непроглядной мглой словно мягким ватным одеялом. В её нежных объятьях всё окружающее потеряло утренний блеск, превратилось в слабые очертания. А на небе то там, то здесь стали немедленно загораться звезды. Когда их количество перевалило за число неподдающееся подсчетам, в квартире вдовы Штольц раздался звонок.

- Уже подымаюсь, выходи! - и короткие гудки известили, что разговор окончен.

"Краткость сестра талант", подумал незнакомый с отечественными классиками афроамериканец и вышел в подъезд. Саныч не заставил себя долго ждать и, вмиг закатившись на этаж, сбил Васю с ног.

- Где свет то? Темно как у негра в ж... - Саныч тут же осекся, не желая спровоцировать международный скандал, - ладно, пошли. Только тихо, не дома в Зимбабе, - и, глядя на два моргающих в темноте глаза, про себя подумал, "ему вообще лучше и не одеваться для таких дел, голым идти - никто не заметит".

Сам же Сан Саныч основательно подготовился к вечернему мероприятию. Еще днем, после встречи с Василием, он пересмотрел свою коллекцию иностранных боевиков и подчеркнул необходимые для себя фишки. Так что теперь Саныч выглядел как опытный специалист-рецидивист: темный спортивный костюм на голове увенчивала черная зимняя шапка, а по лицу были размазаны черные полосы то ли сажи, то ли крема для обуви. Из общей картины выбивались только кипельно белые корейские кроссовки abibbas. В общем, просмотр иностранных боевиков не прошел для него бесследно.

 

На двери квартиры Тарасова висел огромный амбарный замок, а поверх него была наклеена какая-то бумажка с печатью и потершейся надписью.

- Ух, пресвятые отцы, сыновья, - прошептал Саныч и протянул Василию ключи, - открывай давай!

- Не буду. Меня сажать – отказался доминиканец и, подумав, а не вернуться ли ему сейчас же в свой сладкий русский дом, добавил, - лучше ты.

- Эээ, не могу, - замялся Саныч, - пальцы в прошлую зиму обморозил, - и, нагло всунув в руки афроамериканца ключи, для убедительности покрутил несгибаемые пальцы обеих рук перед носом доминиканца.

Не ожидавший такой дерзости Василий отшатнулся назад и случайно толкнул входную дверь квартиры инженера Тарасова. Дверь с легким скрипом отворилась, оставив старый замок висеть на месте.

- Прошу, мой друг! - распростерся в поклоне лживой учтивости кошачий Чикотило, - входите! Ну, смелее, смелее!

 

Среда обитания изобретателя Тарасова встретила взломщиков во всей своей дикой красе. Кучи разного хлама валялись по всей квартире словно неприступные вершины гор. В них было все: советская электроника и грязная одежда, грязная посуда и незаконченные изобретения Тарасыча. Словно лианы, под потолком были растянуты провода и бельевые веревки, на которых кое-где покачивались, словно спящие ленивцы, различные элементы гардероба изобретателя. Тут было все, но ни где не было видно главного - Машины Времени.

- Спалось мне плохо. Так что начнем с кухни, - решительно заявил Саныч, - если ничего не найдем, так хоть покушаем.

Кухня хозяина квартиры, по сравнению с коридором, отличалась ограниченной упорядочностью вещей. Все в ней было на своих местах. Затушенные о стол окурки валялись в огромной банке с водой. Некоторые из них принимали ванну в стакане с черным, похожим на кофе, напитком. Правда, ни одной тарелки на столе не было. Не было их и в раковине. Все они аккуратнейшим образом стояли в шкафчике со стеклянной дверцей. Правда, в разнобой грязные с чистыми. Похоже, профессору было не до мытья посуды. Но все это не интересовало ночных гостей, ибо Саныч был голоден. Что-что, а покушать он очень любил, поэтому сразу же приступил к осмотру холодильника. Как истинный хозяин кухни, тот красовался своим потертым металлическим боком на самом почетном месте. Это был старый, прожженный временем и коррозией советский холодильник марки "ЗИМ" с огромной блестящей ручкой. Толстым слоем на всей его поверхности гордо расположилась вековая пыль. Да, Тарасыч не особо часто им пользовался. Но Саныч не собирался так просто сдаваться и дернул дверцу агрегата.

Картина, представшая взору друзей, была ужасающей. Внутри холодильника возле пятилитровой канистры с наклекой "святая вода" стоял пыльный граненный стакан. Ни еды, ни машины времени не было. С каплей угасающей надежды Саныч открыл морозилку. В царстве холода и тьмы среди ледовых сталактитов и сталагмитов притаился небольшой белый сверток с однотипной наклейкой "святое сало".

- Мда... - признал Саныч, - пусто... Был бы мышью, повесился бы. Пошли дальше.

Следующим объектом исследований новоиспеченных домушников стала спальня ученого. Горы разнообразной литературы возвышались от пола до самого потолка. Хозяин квартиры явно не проявлял к ним должного уважения после прочтения, ибо книги валялись как придется. Рядом с толстенной Ядерной Физикой спокойно валялся томик Булгакова, а квазистационарные торсионные поля соседствовали с Гете и учебником по органической химии за десятый класс.

Из мебели имелся разложенный двуспальный диван о трех ножках - вместо четвертой использовались стопкой сложенные книги. Еще в комнате проживал огромный коричневый шкаф. Больше мебели в комнате не было. Правда, среди книжных гор можно было обнаружить мониторы, - Саныч насчитал их ровно шесть, - а где-то в глубине тихо шуршал компьютер. Но, когда Саныч попытался подобраться к нему ближе, то был остановлен внезапно скатившейся на него книжной лавиной.

Выбираясь из-под завалов, Саныч заметил стянутый резинкой бумажный сверток. Моментально оценив ситуацию, он спрятал деньги в карман. Видя, что Василий ничего не заметил, Саныч быстро покинул лавиноопасную зону. Тем более смотреть больше здесь было нечего.

В зале, в отличие от других комнат, было поразительно пусто от всякой электроники и литературы. Все пространство было загромождено кучей грязных тряпок и пустых коробок. Кроме них там ещё были: один диван, тумба с телевизором, умывальник и стул. А вот машины времени не было. Даже ничего, что могло бы натолкнуть на мысль о местонахождении агрегата, не было. Надежды друзей рухнули.

- Похоже, он просто псих. Да к тому же сильно пьющий, - огорченно произнес Саныч, - пошли отсюда...

- Только руки помыть от пыль.

Вася подошел к рукомойнику и повернул кран. Тонкой струйкой побежала вода. И вдруг весь рукомойник как взбесившийся козел запрыгал на месте. Вася в испуге сделал шаг назад, но было поздно - задрожали полы квартиры, яркая вспышка чистейшего света ослепила друзей. И вдруг все так же неожиданно стихло. Глаза постепенно отошли и привыкли к темноте. Ничего вокруг не изменилось: та же комната, тот же бардак... Только вся электроника неожиданно сошла с ума: жужжала бритва, несколько раз моргнув, включился телевизор.

- Ну-ка бегом отсюда! - тихо промолвил Саныч и дернулся к двери.

- Постойте, сударь, куда ви побежали? - вдруг из ниоткуда произнес незнакомый голос с сильно выраженным акцентом.

Саныч так и застыл в дверях, по его спине прошел холодок, а оставшиеся на голове волосы вдруг засуетились под вязаной шапкой.

- А в прочем, - промолвил тот же голос уже за Васиной спиной, - вас ждутс.

От страха Васины глаза стали похожи на два шарика от пинг-понга. Собрав остатки воли в кулак, Васек ринулся к двери. Саныч не стал дожидаться отдельного приглашения и сиганул следом. Вместе они просто вывалились на площадку у лифта. Как раз в руки приехавшего по звонку анонима наряда милиции.

Тот еще вечер.

 

Побег

 

Удары о стекло ближе к свободе Ивана Ильича не привели да к тому же наградили его страшной головной болью. В итоге Иван Ильич решил экономить силы и здоровье. Тем более, по его расчетам, вскоре они должны были понадобиться - изобретатель в серьез задумался о побеге. Один за другим в его голове рождались планы все сложнее и коварнее. Среди них были и выковырять в крыше автомобиля ложкой отверстие, чтобы спокойно улететь на воздушном шаре, и притвориться мертвым, чтобы усыпить бдительность медбратов, и даже предложить взятку министру здравоохранения. Но руки изобретателя были связаны, ложки и шара не было, а министр здравоохранения, почему-то сегодня, не ехал с ним в больницу для душевнобольных. Все идеи как волны прибоя разбивались о рифы реальности.

Тем временем газель, пролетев через весь город, прибыла по месту назначения.

- Ну что, дружок, успокоился? - санитар открыл дверь машины и взял уставшего Тарасыча под руку, - буянить будешь?

- Нет, - виновато потупил взгляд изобретатель, - Вы только развяжите меня, доктор, пожалуйста.

- Сейчас укольчик сделаем и развяжем, - успокоил доктор, - а пока пойдем, пропишемся.

 

Сидевшая в регистратуре женщина была очень занята разглядыванием сквозь толстенные линзы своих очков каких-то бумажек и поэтому особого внимания вошедшим не проявила. Будь её воля, она бы даже не стала с ними разговаривать, но долг службы обязывал.

- Новенького привезли? Небось, тоже Медвед? Сейчас на них мода.

- Не угадала. Этот машину времени изобрел.

- Тогда в тринадцатую, там его коллега сидит. Будет о чем пообщаться.

Комната номер тринадцать была самой необычной комнатой в больнице. И дело не в магическом числе, даже не в пациентах, её населявших. Все дело было в телевизоре. Да, да, персональный телевизор психам не положен, но здесь психи были особенные.

Всего в комнате было четыре койки. Тарасыч занял последнюю, четвертую. Врачи сделали ему укол, и он сразу же провалился в сладкие мгновенья сна. Ему снилось, как он гуляет вдоль пруда с красивой девушкой, как нежно берет её под локоть. Ему снился блеск её глаз, манящий шелест губ... И вдруг он почувствовал непреодолимое желание коснуться их, утолить жажду своего одиночества и пустоты. Он потянулся к ней губами и тут же получил сильнейшую затрещину, от которой моментально проснулся и вжался в спинку кровати. А вжаться было от чего: рядом, на самом краю ложа, сидел мужичок лет пятидесяти, совершенно лысый, круглый, в полосатой робе и неряшливо стриженой бородкой клинышком.

- Ты что псих??? Чего дерешься? - вскрикнул Тарасыч.

- Не кричи, милок, просто я с незнакомыми мужчинами не целуюсь, - распростерся в совершенно обычной улыбке здорового человека тот, - кстати, не представился. Я профессор Семипядов. Изобрел первую в мире машину времени. Был посажен сюда при попытке получить лицензию на свое изобретение. А вот эти, - Семипядов махнул рукой в сторону двух сидящих у телевизора в точно таких же робах людей, - настоящие психи и с недавних пор мои соседи по жизни. Кстати, теперь и Ваши. Того, что слева, зовут Бивис. Ну а справа Бадхид. Так они себя называют. А кто Вы такой и почему здесь, позвольте поинтересоваться?

- Иван Ильич, - хриплым от неожиданной встречи голосом ответил Тарасыч, потом прокашлялся и, протянув руку профессору, уже нормальным голосом добавил, - изобретатель Тарасов.

- И что же, позвольте узнать, Вы, сударь, изобрели?

- Это может показаться совершенно нереальным, - Тарасыч придвинулся поближе к новому знакомому и тихо, так, чтобы никто больше не услышал, с неподдельной гордостью произнес, - Машину Времени!

- Не может быть! - вскочил профессор Семипядов, - изобретатель машины времени может быть только один! И этот изобретатель я!

- Нет, нет, Вы ошибаетесь, - попытался успокоить разгневанного мужа науки Тарасов, - я даже на ней уже летал...

- Как Вы смеете чернить моё доброе имя?! Все знают, что изобрел её я, а Вы нагло врете, молодой человек!

- Нет, Нет...

- Ах, нет?! Тогда предъявите её мне! Ну же, где она?

- К моему великому огорчению, она осталась дома... - Тарасов склонил в скорби голову, - но, если хотите, я расскажу, как она работает.

- Вот так то! Значит, машины у Вас с собой нет!?

- Нет...

- Тогда какой же Вы изобретатель?! Ведь изобретатель как отец, никогда не оставит свое детище! А моя вот при мне! - при этих словах Семипядов показал Тарасову язык и достал из кармана обычный спичечный коробок, - вот она, вот она! Теперь, признаешь свою ложь? Нет? Это только с виду обычная спичечная коробка, а внутри сложнейшая нано технология! Вот сейчас нажму на нее, и вон та стена исчезнет, открыв вход во времяной портал!

Больной Семипядов с силой сжал в руке спичечный коробок и, разбежавшись, со всего маху ударился об стену. Как раз в том месте, где по его словам должен был открыться портал. Но портала не было, и Семипядов, встретив лбом кирпичную стенку, упал и потерял сознание.

- Хы, смотри, Бивис, профессор опять в будущее отправился!

- Ыг-ы, Бадхид, снова на неделю пропадет, - ответил его товарищ, и оба как-то странно засмеялись.

Вообще, эти двое были довольно интересные персонажи. Поговаривали, что оба когда-то были студентами психологического факультета, которые однажды решили опытным путем доказать всему миру, что телевидение не вызывает привыкания и деградации, то есть абсолютно безвредно. Вобщем, мечтали прославиться и разбогатеть.

Прославиться у них получилось ровно на сто тридцать шесть секунд - столько времени длился репортаж в "Хрониках города". А вот разбогатеть не получилось. Но их все устраивало, ибо они были счастливы. Счастливы вместе: Бивис, Бадхид и телевизор. При этом, когда из их любовного треугольника пытались убрать последнего, первые два очень сильно сердились и вели себя неадекватно.

Тем временем в комнату вошел санитар, оценил сложившуюся обстановку и позвал товарища. Вместе они куда-то утащили профессора Семипядова.

Спустя некоторое время зашел доктор в чистом халате. Доктор не стал оценивать ситуацию и просто спросил:

- Ну что здесь произошло, товарищи?

- Тык эт, профессор в будущее полетел, - хором ответили бывшие студенты.

- Уже третий раз за месяц, - ни к кому не обращаясь, пробормотал доктор и ушел.

Все это время Тарасов сидел не двигаясь. Он был поражен тем, что с виду совершенно здоровый человек так запросто сам себя ударил о стенку. "Да он псих", - кричали его мысли. "Но в этом что-то есть", - перебивал их голос разума. "И что же?" - спрашивали мысли. "А вот что!" - Тарасов встал с кровати, поднял с пола смятый коробок и рванул из-за всех сил на стену. Едва прохладная стенка коснулась лба изобретателя, как в его глазах помутнело и он, лишившись чувств, стал медленно сползать на пол.

- Хы, Бивис, смотри, еще один путешественник!

- Ага. Х-хы!

Вошедшие санитары вынесли Тарасова. Вслед за ними появился доктор, который тем же голосом спросил снова:

- Ну что здесь опять произошло, товарищи?

- Так этот за профессором в будущее полетел, - хором ответили экспериментаторы и дико засмеялись.

- Ещё один... Никак не угомонятся. Уже второй за месяц. Так и эпидемия скоро начнется, - ни к кому не обращаясь, пробурчал доктор и ушел.

 

Допрос

 

Следователь Коновалова внешне соответствовала многострадальному идеалу обычной русской женщины, которая и в горящую избу войдет, и коня на скаку остановит. Характер был под стать техническими характеристикам. Вот только сегодняшняя ситуация на работе в точности не соответствовала её фамилии: рабочий день давно закончен, а конь ещё не валялся. "Что ж, будем брать быка за рога", - подумала она и приступила к допросу.

Из двух задержанных, она решила начать экзекуцию правды с того, что справа. Этот несчастный был невысок, упитан и небрит. Ко всему прочему, у него были непропорционально короткие к телу ноги, чем он сильно походил на сказочного колобка, пойманного дедом с бабкой после долгих скитаний по лесу. Зато он выгодно отличался от соседа проглядывающей на лице сквозь крем для обуви белой кожей. И, как следствие, решила следователь, более хорошим владением русским языком.

- Кто Вы такой, гражданин? - без энтузиазма обратилась к несчастному следователь.

- Я советский гражданин! Меня каждая собака во дворе знает! И кошка! Это возмутительно, - вдруг закричат новоиспеченный рецидивист Семечкин, - я буду жаловаться! Честных людей в наручники... А настоящие грабители по квартире гуляют!

- Успокойтесь, гражданин! Как зовут, и где работаете?

Но, к огромному сожалению следователя, задержанный дальше по делу говорить отказался и на все вопросы лишь повторял:

- Честных людей ни за что сажаете! Вы б лучше кота нашли моего! Уж сколько раз обращался, заявление писал, а Кирпича так и нет. Живет где-то, скучает бедный, мерзнет, а вы честных людей в наручники! - при этих словах задержанный показательно выставил руки вперед и стал побрякивать прочной металлической цепью, потом успокоился и добавил, - ни стыда, ни совести! Я ж налоги плачу. А вор по квартире гуляет! Жуете даром харчи на мои деньги. А Кирпича так и нет...

Следователю ничего не оставалось, как успокоить задержанного в том, что кирпич они ему обязательно найдут, а если одного будет мало, принесут и второй, всех воров обязательно посадят, но главное сейчас, чтобы гражданин успокоился и не волновался. Труды следователя ознаменовались успехом, Саныч успокоился. Теперь настало время перейти ко второму задержанному.

Второй задержанный был угрюм и черномаз. И, хотя имелись сомнения в возможности установления с ним языкового контакта, следователь попыталась для начала обойтись без помощи переводчика.

- По-русски понимаете?

- О, ес. Да, - и, желая продемонстрировать свое владение языком Пушкина и Ленина, добавил, - я Вас люблю, любовь еще быть может...

- Нет, не может. Так что говори, юморист, откуда приехал?

- Я есть гражданин Доминиканской Республика, быть приехал доктор.

- Документы с собой?

- Ес, - и Вася дернул связанными руками карман на рубашке, из-за чего прямо к ногам следователя свалились паспорт и небольшой прозрачный пакет с каким-то уж больно подозрительным порошком.

"Во попал", - подумал Сан Саныч, - "точно на работу напишут". "Так они наркодилеры", - решила следователь. И только Вася ничего не подумал, а просто потянулся за упавшими на пол вещами.

- Стоять! Руки на колени и сидеть смирно! Что это такое? - взяв в руки пакетик, спросила следователь. В её голосе заиграли железные нотки, а ставший моментально жестким взгляд прочно пригвоздил Васю к стулу. От такой совокупности недружелюбных приемов невербального общения Вася покрылся холодным потом, волосы по всему телу встали дыбом.

- Этот порошок для стать сильный мужчина, - дрожащим голосом произнес доминиканец, - Это банана. Спесифик рэд банана. Развел в вода, и три капля вечер - стронг мэн. Девушка рад. Говорит: сильный мэн - спасибо банана. А семь капля - девушка о-о-очень рад. Делает так: "У-у-у! Хорошо! У-у-у! Хорошо!" Большой сатисфект.

- Ну а если десять капель?

- Десять капля - девушка уже не мог, умер от слишком большой харашо.

- Что ты мне тут сказки рассказываешь, одна-две, девочку нашел??? Говори прямо, твои наркотики?

- Нет наркотик! Какой наркотик! Да банана! Бери, бери муж угости...

- Взятку предлагаешь??? Да ещё этим??? Ничего, экспертиза разберется, что здесь за банана насыпан. А пока вы у нас поживете. Дежурный, в камеру обоих!

Как только дверь за задержанными закрылась, следователь аккуратно отсыпала часть порошка в газетку, бережно её свернула и ласково положила в свою миниатюрную дамскую сумочку. Так, на всякий случай.

Сегодняшний вечер обещал быть особенным.

 

Не званный гость

 

Прасковья Ивановна вот уже сорок с лишнем лет проживала в доме номер тридцать семь по труднопроизносимой улице. Её квартира находилась как раз напротив квартиры Тарасова но, к сожалению, старушка больше ничем не отличалась ни от жильцов это дома, ни от прочих старушек города. Даже выглядела как все. Никак. И, если бы было возможно отловить на улице города любую другую старушку и поставить с ней рядом, то незнакомый с ними наблюдатель вряд ли нашел бы с десяток отличий. Как будто обе сошли с одного секретного конвейера по производству городских старушек. В этом, наверно, и заключалась главная неповторимая особенность Прасковьи Ивановны.

Четко следуя своей главной особенности, Прасковья Ивановна и дела вела самые, что ни есть обычные, старушенские. Рабочий день её начинался рано, лишь только первые солнечные лучи заиграют на раскатистых городских крышах. Хотя она уже давно находилась на пенсии и могла спокойно отдыхать дома, но каждое утро ей было жизненно необходимо куда-то мчаться. То это была больница, где очередь следует занять за несколько часов до открытия, то рынок-барахолка, с которого точно заберут все самое лучшее, если опоздать хоть на минуту. Поэтому каждое утро Прасковья Ивановна сразу же после завтрака бежала на остановку, где более молодые жители города в надежде вовремя добраться на работу или учебу ожидали редкий городской транспорт. И пускай Прасковья Ивановна была уже довольно пожилая женщина, но сил у неё было ещё о-го-го как много. Был порох в пороховницах и на оружейных складах! Она бойко расталкивала несчастных пассажиров, пробираясь в глубь транспорта, при этом умудрялась протаскивать за собой огроменные сумки, непонятно зачем с собой взятые. Что в этих сумках хранится, до сих пор интересует многие умы человечества, но ни один ещё не дал четкого и вразумительного ответа. Скорее всего, в этих сумках все скопленное за множество лет добро Прасковьи Ивановны, из-за боязни кражи которое постоянно таскалось с собой. А может, это просто старушенский экстрим - бег с сумками по переполненному транспорту.

Но самым смаком было для Прасковьи Ивановны, пробившись в гущу толпы, громко, на весь сонный вагон запричитать. Мол, как старость плоха, место не уступают, ноги отдавили и пенсия маленькая, а молодежь глупая и все наркоманы-фашисты поголовно. Ну а летом, в особо жаркие дни, любила Прасковья Ивановна затягивать ещё и песню "как дует, простыть можно, окно закройте, умираю". Когда же народ исчезал из транспорта, ездить в нем становилось скучно, и старушка быстро возвращалась домой. Как раз к очередной серии какого-нибудь слезного сериала.

Особое место в уличной тусовке старушек уделялось занятиям по шпионажу за соседями, друг другом, собой и просто так. Это считалось высшим пилотажем старушенского мастерства, и поэтому редкая старушенция не любила, притворившись божьим одуванчиком, прокрасться в логово жертвы и выведать скандальную историю. Потом эта информация тщательно пережевывалась и перемалывалась в группе по интересам, приобретала дополнительные детали и оттенки, обрастала свежими фактами и пикантными подробностями. Прасковья Ивановна просто обожала это занятие. Да так, что, охотясь за поводом для горячих сплетен, могла подолгу просидеть в засаде. Обычно она пряталась за входной дверью своей квартиры, ибо её не видно, а она всё видит... И слышит.

Сегодня из засады она первой увидала, как два белых санитара выводят из собственной квартиры инженера Тарасова. Вывести вывели, но он сбежал, а доктора в суматохе дверь не закрыли, замок на одно ушко повесили и бумажку налепили, простофили. Но вот сразу же разносить эту новость по лавкам, лавочкам и табуреткам, как положено порядочной старушке, она не стала. Ибо давно мечтала побывать на квартире инженера и поискать, что-нибудь для себя необходимое. Тем более, что большой апельсиновый электрочайник арестованного соседа сказочно подходит к её новеньким кухонным занавескам с ядреными красными персиками! Ему-то он больше не нужен. А они бы прекрасно сочетались вместе: он, она и занавески. Так мечтала старушка и строила коварные планы. И сколь бы сильно ей не зудело раскрыть новость коллегам, она не могла это сделать, ибо это вело к неотвратимой погибли её заветной мечты.

И вот, выждав момент, когда ночная мгла, пришедшая с Востока, укутала в своих объятьях город и затушила в подъезде свет, Прасковья Ивановна собралась на охоту. Она тихо подошла к своей двери, остановилась и послушала, нет ли кого на площадке. Потом медленно, чтобы не было скрипа, открыла дверь и вышла наружу. Сердце её яростно прыгало, сладкое чувство сбывающейся мечты огромным комком подкатило к горлу.

За дверью было темно и ничего не видно. Впервые Прасковья Ивановна была благодарна местным вандалам, бившим лампочки. Тихо, на цыпочках она подкралась к заветной двери соседа и только собралась её толкнуть, как на лестничной площадке послышались шаги. Старушка резво отскочила в дальний угол, сердце её забилось как стайка свежих карасей на раскаленной сковородке, а дыхание, казалось, напрочь отшибло. Так и замерла она, не дыша и вжавшись в угол. Как только старушка успокоилась и взяла себя в руки, она разобрала речь.

- Лучше ты, - произнес чей-то хриплый от шепота голос. Второй голос ему что-то ответил, и тут же скрипнула дверь, - прошу, мой друг! Входите! Ну, смелее, смелее!

Конкуренты вошли в квартиру. Понимая, что если сейчас ничего не предпримет, то заветный электрочайник никогда не украсит собой её кухню, Прасковья Ивановна влетела в свою квартиру, схватила телефон и набрала короткий номер 02. Теперь необходимо было занять удобное положение в засаде и спокойно наблюдать.

К огромному сожалению Прасковьи Ивановны, в дверной глазок ничего не было видно, - в честь паразитов-вандалов, разбившим все лампы, старушка извергла страшные ругательства. Теперь приходилось довольствоваться только звуками с площадки. Вот пришли милиционеры, о чем-то поспорили, все смолкло. От интереса старушка прижалась к двери всем телом и упрямо продолжала смотреть в малюсенький темный глазок. Опять шум. Возня. Глухой звук. Вскрик и топот убегающих по лестнице ног. "Ушли, слава Богу. Окаянные, вон что удумали, чужое добро расхищать", - в сердцах подумала бабка и, выждав для приличия и личного успокоения еще немного времени, пошла за желанной добычей.

На счастье старушки, чайник был цел. Он стоял в кухне на подоконнике и еще издали манил Прасковью своим глянцевым апельсиновым боком. Схватив его в охапку, она с чувством исполненного долга поспешила домой, решив завтра заглянуть ещё. Вот только далеко убежать ей не удалось, ибо из зала донеслись голоса:

- Ну что ты с ней цацкаешься, мочи её!

- Уйдет, падла! Ну же!

Автоматная очередь прервала разговор.

“Тьфу ты, телевизор”, - успокоила себя старушка и поспешила его выключить.

Пульт нашелся быстро, но, сколько Прасковья Ивановна не давила на него, глупый телевизор никак не собирался выключаться. Тогда порядочная старушка решила просто выдернуть упрямца из сети и, только потянулась к вилке, как до боли знакомый голос произнес за её спиной:

- Ну что ты, блинчик мой, делаешь? Не видишь, я смотрю!

Старушка так и замерла на месте в обнимку с чайником.

- Вот, в гости заглянул, а тебя нет. Решил к соседу зайти, телевизор посмотреть. А ты что здесь делаешь?

- Ванюша?.. – дрожащим от беспокойства голосом произнесла старушка и обернулась.

- Да, солнышко.

- Но ты же уже семнадцать лет как… - старушка медленно оседала на пол.

- Умер? – ухмыльнулся голос, - ну, что ты…

Внезапно вспыхнувший в зале свет осветил знакомые Прасковье Ивановне черты. Не было никаких сомнений, что перед ней на диване сейчас сидит её семнадцать лет назад скончавшийся муж. Только у него на все село были такие огроменные усы! А этот взгляд… Он всегда пронзал подлую душонку девушки насквозь… Нет, это действительно был он. Никаких сомнений. От неожиданности Прасковья так и села на пол, выронив из цепких рук чайник.

- Да не волнуйся ты так, ещё, не дай Бог, сердечко не выдержит, - улыбнулся Ванюша, - вот, архангел на пару часиков отпустил тебя проведать. Ты же знаешь, как я тебя люблю. Как живешь?

- Живу потихоньку, - онемевшими от удивления губами еле прошептала старушку, - а как ты… Там?

- Ой, не беспокойся за меня. У меня все отлично! Живем, как в армии, - довольно причмокнул Ванюша, - в семь подъем, потом зарядка. После зарядки обязательно завтрак. Потом до обеда работаем. Я вот Врата чищу, самого Петра вижу! Ну а после обеда личное время. Потом ужинаем, и спать ровно в десять. Так и живем. А ты мне тут не изменяла?

- Нет, что ты, любимый! После тебя ни с кем…

- А Петька из соседнего подъезда?! – грозно прикрикнул муж, - или, скажешь, не ходил к тебе ни разу?!

- Ой, прости, родной! Бес, попутал! Но больше ни с кем! – старушка перекрестилась слева на право, от чего Ванюша громко рассмеялся - вот те крест!

- Знаю, знаю… А хочешь со мной сейчас? – уже добро улыбаясь промолвил любящий муж и ласково добавил, - там хорошо.

- Типун тебе на язык! Вон что удумал!

- Так я разве не сказал, что архангел меня за тобой послал? – Ванюша потянул к ней руки, лицо его стало искажаться в лучах электрического света, - пошли со мной… Отдай свою дуууушууу…

- За что?! – закричала старушка, - не хочу!!!

Ванюша опустил руки, молча достал пачку любимого "Беломора", вытащил цигарку и, закурив, серьезным голосом произнес:

- Не гоже ябедничать, старуха. Не хорошо это. Особенно в таком возрасте, - и выпустив кольцо дыма, добавил, - собирайся! Русские на войне своих не бросают.

Прасковья вскочила на ноги и с криком "нечистая" вылетела вон из квартиры.

- Эй, а чайничек то забыла! - услышала она вдогонку, и тут же чайник выскочил вслед за ней, и как боевой петух, сияя огненным боком, поскакал по лестнице, награждая неудавшуюся воровку ударами по затылку.

Да, забавную картину могли наблюдать жители города в конце лета две тысячи девятого года. По улице неслась бабка, а за ней летел оранжевый электрический чайник. Чайник часто подпрыгивал, стараясь клюнуть бегунью еще раз да посильнее.

 

Диблойд Тарасыча

 

Вася с Санычем уже довольно долго плутали в компании немолодого сержанта по коридорам здания. Ужасно хотелось есть, еще больше пить и спать. Наконец, сержант остановился и достал огромную связку ржавых ключей.

- Повезло вам, люксовый номер достается, с раковиной и соседом! - сказал он, не с первого раза открыв дверь в темное помещение. Тут же на компанию подуло прекрасным букетом ароматов прелого подвала.

- Нееа! - то ли от страха, то ли от насыщенности дня закричал Сан Саныч Васиным акцентом и выставил вперед руки, - я гражданин Россия! Как вы смеете!

Но сержант еще как смел и без продолжительных церемоний втолкнул обоих задержанных в камеру, отвесив для скорости каждому вполне дружелюбного пинка. Просто так, от доброты душевной, ну и, чтобы не скучали особо. После такой процедуры регистрации, он захлопнул дверь и щелкнул замком.

- Выпустите меня отсюда! Я честный гражданин! - сразу же забарабанил в закрытую дверь Семечкин. Вася не стал отставать от подельника, и тоже застучал по звонкому металлу со всех своих черных афроамериканских сил и закричал на совершенно непонятном присутствующим языке.

- Честных сюда не сажают! Так что вы там по-тише, тем более днем туда буйного привезли, он на людей кидается, - спокойно ответил сержант и быстро ретировался в неизвестном направлении.

Пыл новоиспеченных камеросъемщиков заметно охладился.

- Давай-ка лучше спать, - прошептал на ушко Васе Сан Саныч и сделал шаг в глубь камеры.

К великому сожалению Сан Саныча, полы в камере оказались недавно вымыты, еще не высохли, и он, поскользнувшись, описал сложнейшее шестерное обратное сальто, которому позавидовал бы даже Васкес, и рухнул на пол. Да, выступай Саныч с таким номером на Олимпиаде в Сочи, точно взял бы золото! Но это была не Олимпиада, до Сочи было довольно далеко да и столь эффектное падение не увидели миллиарды зрителей, даже Вася не заметил его. Зато сам Сан Саныч, упав, сильно удивился тому факту, что пол не только скользкий, но и довольно мягкий, притом двигается и крайне нагло пытается его с себя столкнуть. Мгновенно оценив ситуацию, Семечкин понял, что под ним сейчас находится не пол, а как раз тот буйный зек, и ему явно не нравится, что его разбудили.

- Тиши, тише, - засуетился Сан Саныч, подымаясь с несчастного, - только не волнуйся, успокойся. Дыши ровно!

- Нет нервы! - добавил Вася и тут же получил сильнейшую затрещину.

- Ещё тебя не хватало! Молчи лучше, пока не испортил все! - и вновь обратившись к заключенному, Саныч сказал, - товарищ, Вы не беспокойтесь только, не волнуйтесь... Мы понимаем, трудный день, одиночество... Даже поговорить не...

Саныч не успел закончить свою мысль, как потревоженный сосед по камере, неожиданно громко вскрикнув, заставил новых сокамерников впасть в состояние шока и, молча разинув рты, сползти по стенке на пол.

- Разве вы знаете, что такое одиночество!? Так я вам сейчас расскажу!

- Только без рук! – подпрыгнув, закричал Сан Саныч. Но зек, кажется, и не думал его трогать, а просто продолжал о чем-то пламенно рассказывать.

 

- Одиночество это самый тяжкий крест на планете. Тяжкий, потому что лежит лишь на одном человеке. Удивительно то, что само по себе одиночество далеко не одиноко и всегда приходит в компании с грустью и надеждой. Грусть от того, что никто не появится как черт из табакерки и не вытолкнет тебя прочь из этого состояния или даже не составит компанию. Надежда на то, что когда-нибудь это дурацкое состояние закончится. И вы знаете, после стольких лет одиночества, моя надежда победила. Да, да, я наконец-то обрел себе пару!

Была осень, самое начало, когда только появившаяся вечерняя прохлада загоняет неготовые к ней влюбленные парочки в подъезды. Был вечер. Я как обычно вышел погулять. Погода обещала дождь, и я захватил зонтик. Я шел, мыслями погруженный глубоко в себя. Моя жизнь в очередной раз была кончена. И если бы рядом была река, я прыгнул бы в нее, не раздумывая. Я шел и думал, что жизнь ко мне несправедлива, что я самый несчастный человек на планете, что нет никого печальнее меня. Я шел час, может два, и совершенно не замечал никого и ничего вокруг, я был вне этого мира, как вдруг споткнулся об неизвестно откуда взявшийся на тротуаре стул.

Я упал и больно ударился коленкой. При этом умудрился сломать зонт и разбить очки. В мыслях обругав неряшливого хозяина стула, я поднялся с тротуара и собрался идти дальше, но нога ужасно болела, и я решил немного отдохнуть. Рядом была лавочка, но почему-то я сел именно на этот так неаккуратно попавшийся мне стул. Как оказалось, совершенно не зря. Ибо этот злосчастный стул изменил мою жизнь. Нет, вы не подумайте, что я псих! Конечно, обычный стул не в силах изменить что-либо в жизни. Но этот был особенный, ибо попал именно мне под ноги и... И познакомил меня с Ней!

Она сидела на соседнем точно таком же стуле и была безмолвна, но разяще прекрасна! Как первый гром после долгой зимы! Как Солнца луч! Вы только представьте: вокруг двадцать первый век, автомобили, салоны связи, интернет - век суматохи и цифрового кино! Все шумит и несется куда-то, а Она сидит одна среди бегущих мимо людей, машин, печалью, словно пледом, укрыла свои мысли, взгляд устремила в даль и в тоже время в себя... Божественна! Как будто сошла из прошлого века в наш, полный суматохи век салонов связи, интернета и глобализации.

Что говорить дальше? Я был сражен её красотой, её безмолвностью и печалью... Я попытался завести разговор, узнать о ней хотя бы что-то, но она молчала. Даже делала вид, что меня не замечает. Тогда я решился на отчаянный поступок. Я присел перед ней на больное колено, взял за руку и... Нет, я не признался ей в любви, которая уже сжигала мое сердце... Нет, хотя именно это и собирался сделать. Я просто обомлел, я забыл все слова, ведь её рука была холодной. Холодной и безжизненной. Да, она была мертва. Я убедился в этом, надев разбитые очки. Но не стоит огорчаться, ведь по сути своей она и не жила никогда вовсе. Она была статуей. Обычной, отлитой из бронзы, статуей...

И я ушел домой один. Но что-то изменилось во мне тогда. Я полюбил ее безумно! И хоть это казалась полнейшим сумасшествием, я стал бегать к ней каждый вечер, дарить цветы. Мы подолгу сидели, глядя друг другу в глаза. Это была любовь! Но ей одной сыт не будешь, и я решил оживить её. Я пробовал все! Но ни наука, ни магия не могли вдохнуть жизнь в холодную бронзу! И, когда надежды уже не оставалось, ко мне попала фотография... Старая фотография, довольно сильно потертая временем и руками, но на ней была Она... Живая! Вот только жила она в своем времени, давно уже забытом времени, куда так просто нет пути...

И я решил. Решил, что обязательно найду её там. Найду и мы будем вместе. Ведь я поклялся не любить другой женщины кроме неё... И снова начались дни работы: я учился, изучал, пробовал... Одна за другой терпел неудачи, но так и не сложил рук. И вот, наконец-то у меня получилось! Я изобрел её! Машину Времени.

 

- Тарасыч, ты что ли?

- Откуда вы меня знаете?

- Во всем этом городе только один придурок изобретал машину времени! - радостно закричал Саныч и полез обниматься.

- Подождите, подождите, - отмахивался от него Тарасыч, - я что-то Вас не припомню. Встаньте на свет.

Саныч снял с себя шапку, растер ей по лицу гуталиновую маску и шагнул в тусклую полоску лунного света.

- Ну же, Тарасыч! Это же я, Семечкин! А со мной Васек, ну студент Нинкин!

- Как вы сюда попали?

Саныч несколько замялся, вспомнив, что перед ним сейчас хозяин квартиры, чья валюта надежно спрятана в его, Саныча, штанах, и резво сменил тему:

- Да долгая история! Ты лучше расскажи, почему здесь, тебя же в больницу повезли?

Но Тарасов не успел сказать ни слова, ибо афроамериканец Василий открыл кран над раковиной и полы камеры затряслись как при землетрясении. И вновь вспышка ярчайшего света ослепила заключенных.

 

Красотка на Лепестке

 

- А убежит? - с легким беспокойством в голосе произнесла Лора.

- Нет, что ты! Пошли скорее, спешить надо!

Девушки вышли на балкон. Ночь давно укутала в объятьях город. Забрав и торговую площадь, и крепостной вал, и каменные стены башни, она смешала их в единое целое с громадным как вечность небом. А всё это темное безграничное пространство густо усеяла ярчайшими звездами. Луна же, словно огромный воздушный шар, висела необычайно низко, украшая и без того, великолепную картину.

- Прекрасная ночь! - восхищенно призналась Лора.

- Лучше для полетов и не придумать! Молодец Святя - отлично постарался.

- Вы бы одели что-нибудь, там же холодно...

- Ну что ты, Лорка! Замерзну, сильнее прижмусь! Он же у меня горячий, - заулыбалась спутница и, обратив взор к Луне, громко крикнула, - хей, Лепесток, где же ты?

Лепесток не заставил себя долго ждать, тут же на фоне серебряного диска Луны появился его силуэт. Огромными крыльями перемалывая воздух, он несся к своей хозяйке. Ещё несколько взмахов и огромный зверь, выкидывая языки красного пламени, спокойно опустился рядом.

- Ну что ж ты опаздываешь? Небось, опять коров на лугу гонял, - поругала его для вида девушка.

Зверь стыдливо опустил взгляд и стал больше похож на провинившегося пса, которого сейчас за мелкую провинность ругал любимый хозяин, чем на свирепого и злого дракона....

- Ну ладно, прощен, - улыбнулся любимый хозяин, - поехали!

Лепесток склонил колено и позволил девушке взобраться на его горячую, покрытую коричневой чешуёй спину.

- До встречи, Лора! - крикнула уже со спины дракона девушка и, крепко прижавшись к горячему телу, тихо прошептала, - лети, Лепесток! Лети!

Тут же огромные лапы впились стальными когтями в камни и, смяв их, резко оттолкнулись. Лепестку было достаточно пары взмахов, чтобы внизу вместе с Лорой исчез и балкон, на котором она стояла, и замок, в котором был этот балкон. Реки, леса, поля и горы превратились в маленькие цветные пятнышки под крыльями чудовища. Пятна сменяли друг друга, вслед уходящей эпохе приходила следующая, целые поколения рождались и умирали, давая жизнь другим, а дракон все перемалывал своими крыльями пространство и время. Но здесь, наверху, это было не важно. Единственным являлась только Луна, дарящая всему свой волшебный и таинственный свет.

Неизвестно, сколько прошло времени, если, конечно, здесь уместно о нём говорить, но вскоре дракон замедлил свой полет и снизил высоту. Девушка смогла увидеть, как тень чудовища поплыла по городу. "Да, этот город выбран не случайно", - решила для себя наездница. И она ни сколько не ошибалась, ведь именно в этом городе плотно сплелись множество эпох. Здесь были и реконструированные крепостные башни, и огромные красные дома длиной в целые кварталы. И современные здания из стекла и бетона, окруженные ещё дореволюционными строениями. И сказочные парки с озерами и фонтанами. И эксцентричная дача, во дворе которой прогуливаются огромные белые слоны. И уникальное здание советского авангарда, представляющее собой в плане скрещенные серп и молот. Жаль, что увидеть это можно, только забравшись на какую-нибудь высоту, например, на спину летящего дракона.

- Как здесь прекрасно, Лепесток! Ты только посмотри! - кричала девушка, - я бы снова все отдала за эти мгновенья! Ах, если бы...

Но речь девушки была прервана каким-то непонятно откуда исходившим металлическим голосом:

- Борт пятьсот шестьдесят семь, посадку разрешаю... Посадку разрешаю... Как слышите меня? Прием...

- Слышим хорошо, заходим на посадку, - грустно ответила девушка и повела своего дракона вниз, туда, где быстро бегали огни посадочной полосы аэропорта.

И вот уже по тополиной аллее засыпающего в ночных фонарях города шла довольно интересная дама в легком белом пальто и черных перчатках. Рядом с ней, дружелюбно лая на редких прохожих, весело бежал каштановый пуделек. Мало кто из этих прохожих мог узнать в даме известную своей жестокостью средневековую королеву Марго. Но те, кто узнавал, замирали в почтенном поклоне.

 

Святозар Летоловски

 

Как только полы в камере успокоились и глаза привыкли к темноте, в воздухе повисло гробовое молчание.

- Ты что наделал! - вскричал Тарасов, - ты хоть понимаешь, что сейчас будет?!

- Таки ви меня обижаете, товарищи, - раздался в темноте чей-то картавящий голос, - я пришел с миром.

Вася вжался в угол и стал шептать на своем языке молитвы. Саныч достал из-за пазухи крест и, крепко сжав его в руках, повторял: "чур, меня! Чур, меня". Тарасов просто молча замер.

- Раньше, Моня, следовало о душе подумать, - и от стены рядом с умывальником отделился силуэт человека роста чуть ниже среднего, в черной шляпе и сером плаще. Обеими руками он опирался на блестящую золотой отделкой рукоять длинной трости, - а крестик уберите, ото коллеги по партии засмеют.

- Изыди, демон! - прошипел Саныч и только крепче сжал крест.

- Я вас умоляю! Разве я похож на демона? Ви что, сударь, белены объелись? - и, смягчив голос, неизвестный продолжил, - Иван Ильич, миленький, ну успокойте же своего друга. Я всего лишь скромный Дух Времени, волей судьбы заброшенный в вашу плейбейскую компанию.

Незнакомец сделал шаг в узкую полоску лунного света. Так что теперь собравшиеся смогли увидеть выступающий из-под шляпы довольно широкий и длинный нос, загнутый на самом кончике книзу и толстые губы. Глаза же гостя остались затенены полами шляпы. Незнакомец выдержал короткую паузу и, смягчив голос, продолжил:

- Ви сомневаетесь. Спросите Тарасова, это он изобрел свой чудо-агрегат и меня вместе с ним. Спасибо, Ваня! - Дух Времени сделал небольшой поклон в сторону Тарасова, и почти шепотом произнес, - и скажу вам по большому секрету, теперь я, как положено, исполню три ваших самых сокровенных желания. По одному на каждого. Притом абсолютно без-воз-мез-д-но, - слушатели, казалось, успокоились и теперь внимательно слушали, гадая, врет или нет незнакомец, - ну что, ви уже решили, чего хотите? Давайте же быстрее, у меня дел полно. Ви же не хотите, чтобы я прозябал с вами в этой сырой дыре?

- А почему всем по одному, это же я изобрел Машину Времени, - недовольно спросил Тарасыч.

- А что Вас смущает? Они меня выпустили. Таки, зачем мелочиться? Мой дорогой друг, это Вам не идет. И я Вам скажу, что Ваше желание мне очень хорошо известно, - неизвестный повернулся лицом к Тарасову и поймал его взгляд, - не извольте беспокоиться, исполню в лучшем виде.

- А Вы врете? - с опаской спросил Вася.

- Нет, ви меня все-таки обижаете! Молодой человек, разве я похож на вруна? Чтоб я так жил, как ви сочиняете! Не знаете так и молчите, - незнакомец приветливо улыбнулся и грозно стукнул тростью об пол, от чего африканец нервно вздрогнул, - ото в жабу превращу.

- Ну раз такой всемогущий, вытащи нас от сюда! - вскрикнул Саныч, но креста не выпустил.

- Я не для того Коледж Святых с отличием заканчивал, чтобы всяких там из тюрьмы вытаскивать, - вскипел Летоловски, но тут же сменив гнев на милость сладким голосом добавил, - конечно, если это есть Ваше желание...

- Оно самое, пустобрех!

- Тогда никаких проблем! - обрадовался Дух, - таки два уже есть, а свое потом скажешь. Вот, звони и говори, - незнакомец протянул испуганному Ваське визитку, - а мне спешить надо. Время деньги, знаете ли...

Визитка была простая, пятьдесят на девяносто. На ней было напечатано: Департамент Времени и Истории, ведущий менеджер отдела Казусов и Желаний, Святозар Летоловски. Один край визитки был обрезан полукругом, на нем стояла гербовая печать, а поверх была надпись: на двадцать пять процентов безопаснее конкурентов. Вася повертел визитку в руках и сунул в карман.

- Ну, теперь, когда таки все вопросы решены, бывайте, - сказал Святозар и тут же растворился в воздухе, как-будто его и не было вовсе.

- Привиделось... - прошептал Саныч.

- Если бы, - вздохнул Тарасыч.

- Обмануть, сука, - выругался осмелевший Вася.

Соседи по камере удивленно уставились на негра.

- Ну, мы здесь сейчас, - виновато потупился афроамериканец.

- И не забудьте, - раздался во мраке картавый голосок Летоловски, - жду Вас вечером на квартире. Отдыхайте, профессор!

Спустя мгновенье за окном проорали первые петухи, и первые лучи просыпающегося Солнца скользнули в камеру. Святозара не было, а друзья, уставшие от напряженного дня, провалились в сон.

Что снилось Тарасычу, неизвестно. А вот Саныч сиял улыбкой во все свои тридцать два белых зуба. Еще бы, ведь он был счастлив! Ему снилось, как он гуляет по пустому парку с прекраснейшей девушкой. Сердце его трепетало от её голоса и сжималось в сладкой неге при каждом прикосновении к Ней. Ему хотелось петь и летать! А когда они медленно проходили вдоль пруда с играющими в воде жирными лебедями, Саныч нежно взял её за локоть и понял, что точно пропал. Да, да, он влюбился в этот светлый и милый образ, который сейчас был рядом. И вдруг ему показалось, что, если он сейчас же не прижмет её крепко к себе и не сольются с ней в страстном поцелуе, она непременно от него убежит, оставит его одного в компании этих уродливых теперь лебедей. Он крепче сжал локоть незнакомки и притянул её к себе. Она не сопротивлялась, даже, казалось, была рада его действиям и сама скользнула в его объятья. Но что-то странное было в тех объятьях, ибо незнакомка почему-то оказалась за его спиной и уже как-то не по-девичьи крепко ласкала его плечи. Потом её рука совершенно бесстыдно скользнула по его телу на бедро. Не просыпаясь, Саныч скинул руку с себя, но та настойчиво появилась вновь и, опять скользнув по телу, крепко ущипнула его за задницу. От неожиданности Саныч проснулся, образ незнакомки растаял, а вот её бесстыдная рука продолжала мять его пятую точку. В трепетном ужасе Саныч обернулся, и его сонному взгляду предстало блаженно-черное лицо Василия. Негр тянулся к Санычу сжатыми в бант губами, стараясь страстно поцеловать. Конечно же, Саныч не интересовал Ваську никоем образом, просто сейчас его фантазию будоражили ядреные формы стальной леди Коноваловой. И вот он уже тянулся к ней в надежде горячего поцелуя и мурлыкал сквозь сжатые губы что-то типа “айс бэби - свит бэби”, как Коновалова совершенно мужским голосом вскричала у него под ухом:

- Ты что, охерел? Какая я тебе бэби!?

Василий открыл глаза и, увидев застывшего в ужасе Саныча, торжественно произнес:

- Поиск родственный душа сопряжен с беспорядочный половой жизнь!

От этой фразы Саныч моментально побелел и перекрестился.

- Ты что, порошка своего нанюхался? Не приближайся ко мне! – Саныч зачем-то достал крест и наставил на смеющегося доминиканца.

Не обращая на него никакого внимания, Вася же молча направился к умывальнику.

- Не трогай его! – хором закричали Саныч с только что проснувшимся Тарасовым.

Но Вася не успел даже коснуться ручки крана, как металлическая дверь с ужасным скрипом отварилась, и в камеру вошел вчерашний сержант. Побрякивая ржавыми ключами, он, потупив взгляд, произнес:

- Извините, господа, ошибочка вышла. Знали бы мы раньше, что вы нашему генералу родней приходитесь… Вобщем, не серчайте, - и сержант достал из карманов маску Семечкина, документы афроамериканца и смятый полтинник. Потом немного подумав, отсчитал из своего кармана еще сотню и положил сверху, - это от меня лично… Чтоб не серчали. Извините меня, пожалуйста! – вдруг заревел как ребенок сержант и упал на колени.

- Да ладно, что ты! Бог простит, - взяв маску и деньги, гордо произнес Саныч и направился к выходу.

- А где банана? – сердито гаркнул Вася.

- Нет моей вины, господин! Пощади старика! Не виноват я, - стал биться головой об пол сержант, - потерялся банана… Не виноват...

- Оставь его, пошли, - Тарасов вытолкнул Васю из камеры и захлопнул дверь.

 

Анналы Времени

 

В то время как раскаленный диск Солнца, медленно утопая за правобережными холмами, оставлял после себя в небе тонкие язычки алого пламени, к квартире инженера, что в доме по труднопроизносимой улице, прибыла делегация. Во главе делегации находился достопочтенный сын Доминиканской Республики Василий, вытолкнутый к двери квартиры двумя другими активными членами. Такими как любитель летающих кошек Сан Саныч и инженер-изобретатель Иван Тарасов. Кроме них к квартире профессора прибыли еще два персонажа. А именно служитель закона, он же милиционер Федор Степкин и неизвестным образом примкнувшая к делегации журналист-любитель Анюта Сарафанова.

Лидер стихийной толпы Василий, крепко сжимая в руках небольшую иконку Николая Чудотворца, тихо постучал в дверь. Все замерли. Ответа не последовало.

- Да кто ж так стучит, мать твоя с ветки, - не выдержал Саныч и что есть мочи затарабанил в дверь, - открывай, нечисть, милиция!

- Потише, гражданин, - успокоил его сероформенный Степкин, - разберемся! - и, отстранив Саныча, настойчиво постучал в дверь, - откройте немедленно!

Дверь тотчас распахнулась, представив взорам собравшихся граждан мужчину в черном фраке и белоснежной рубахе. Мужчина (а это был никто иной, как Святозар Летоловски) учтиво поклонился, но от двери не отошел и впускать делегацию в квартиру явно не собирался. По крайней мере, в полном составе.

- Иван Ильич, милейший, так Вас ждем-с, что все уже давно готово! Добро пожаловать домой, - Святозар дружески обнял Тарасова и пропустил в квартиру. После вновь закрыл вход своим телом решившему нагло прорваться вслед за инженером милиционеру Федору.

- Гражданин, пустите представителя закона! - вскричал Федор.

- Ви здесь живете? Нет? Тогда ходите мимо и не вещайте людям вермишель на уши! - усмехнулся Дух Времени и, указав рукой в сторону лифта, нехотя добавил, - «мимо», это куда-то туда, уважаемый.

- Вы разговариваете с представителем закона, - вскипел Степкин, но тут же взял себя в руки, - Ваш паспорт, гражданин!

- Да держите, - и только Летоловски произнес это, как в руках милиционера появилась целая стопка различных корочек коричневого, красного, зеленного и многих других цветов, - все мои. Можете для коллекции оставить, а я себе еще сделаю.

- Да он издевается над нами, - закричал обиженный желанием Саныч, - а ну посторонись, негодник! - и, обратившись к милиционеру, добавил, - здесь незаконные вещи творятся! Наркотики, электроника, валюта! Да их арестовывать нужно!

- Зачем же? Валюта, Александер, в квартире давно закончилась. Сами знаете, - и Святозар как то странно подмигнул Санычу, от чего у последнего по телу пробежала холодная дрожь и редкие волосы встали дыбом, - и вообще, Ви ко мне так рьяно пристаете... Ви случаем ни того, не из меньшинств?

- Да ты что, совсем что ли, - вскипел Саныч, - я, я большевик!

И в этот момент, стоявший в стороне Василий, подошел к Святозару и тихо зашептал что-то ему на ушко. После очевидцы событий рассказывали, что в этот момент взгляд Летоловски загорелся каким-то странным огнем, а на лице появилась недолгая хитрющая улыбка.

- Ну ты и жук!- усмехнулся Летоловски, - может баночку кофе ещё твоим именем назвать?

- Зато зжук-зжук и в дамки!

- Ладно, будет тебе аудиенция, - Летоловски достал из внутреннего кармана фрака именной конверт с фамильной восковой печатью и протянул его Василию, - в полночь отправляйся на перекресток. Встань под самолетом и жди. Как только часы пробьют первую минуту первого, смотри в оба. Кто бы ни прошел, кто бы ни проехал, в лицо ему не смотри, ни слова не говори. Молчи и жди маслопузова мальца, восседающего на колеснице. Отдай ему конверт, и желание твое исполнится. Ну, если только ты не струсишь, конечно, и будешь действовать решительно, как подобает достойному черному мужу свободной независимой Доминиканской Республики.

Обрадованный Василий засветился как свеже-смазанный гуталином башмак, крепко сжал письмо и, схватив Летоловски в объятья, расцеловал его, как учил товарищ Брежнев. В тоже мгновенье Анюта Сарафанова незаметно для всех проскочила в квартиру. Летоловски захлопнул дверь.

 

Искорка света осветила длинный нос Святозара и тут же погасла. Вспыхнув еще пару раз, искорка превратилась в пламя и радостно заиграла на огарке свечи, отбрасывая причудливые тени на старые каменные стены. Черный мрак таял, превращаясь в узкий коридор с убегающей вдаль тенью. И все бы ничего, но откуда-то из глубины стен исходили свирепые вопли, полные боли и злости. Потом их сменяли жалостливые крики плача... Иногда всё это прекращалось, но вскоре вспыхивало вновь.

- А где мы? - дрожащим голосом промолвил Тарасов.

- В умывальнике, - бросил, не оглядываясь, Летоловски.

- А если честно?

- В аду.

- Я думал в аду потеплее будет - удивился инженер, потирая замерзшие плечи.

- Эх, вы, ученые! Нет, чтоб делом каким заняться и деньги зарабатывать, вы теории строите. Носы свои в каждую дыру суете, выискиваете что-то, захламляете голову глупостями. А потом удивляетесь как дети!

- Что же тогда здесь так холодно, если не секрет?

- Производство искусственных людей требует пониженной температуры, - Летоловски остановился и, сделав небольшую паузу, добавил, - через несколько лет, по крайней мере, один таки будет жить у Вас дома.

- Да что вы говорите! - засмеялся над ним профессор.

- Посмотрим, - ехидно улыбнулся Летоловски и нажал на выступающий из стены камень.

С тяжелым грохотом каменная стена разъехалась в разные стороны, заставив путников прикрыть глаза от ворвавшегося в пещеру холодного голубого света.

- Ааайя, - неожиданно раздавшийся вскрик заставил подпрыгнуть не только Тарасова, но и Летоловски.

Оба путника обернулись. Там, сзади, шагах в десяти от них, протирая глаза, стояла молодая журналистка Анюта Сарафанова.

- Предупреждать надо, - с упреком сказала девушка, - так и ослепнуть можно.

- Вот именно, сударыня, предупреждать надо, - казалось, Летоловски несколько разозлился, но особого вида не подал, - и вообще, кто Вы, как сюда пробрались и что здесь делаете?

- А я с ним, - Аня подбежала к Тарасову, обняла его за руку и крепко прижалась всем телом. Затем, взглянув самым, что ни есть невинным взглядов в глаза профессора, произнесла, - Иван Ильич, я у Вас второй день комнатку снимаю, убираюсь, готовлю... Можно мне с Вами? Ну, пожалуйста... - казалось, еще чуток и из глаз девушки потекут слезы.

- Убираешься? Нет, нет, нет! Исключено, - вспомнив квартиру профессора, Летоловски склеил кислую гримасу, - да к тому же ты журналист. Вон даже удостоверение на видном месте носишь.

Анюта одним движением спрятала бейдж с надписью "пресса" под кофточку и невинномило улыбнулась.

 

Бал Сатаны

 

За каменной стеной скрывалась огромных размеров зала. Зала имела вид таинственный и даже несколько сказочный. Способствовали этому тысячи горящих повсюду холодным голубым пламенем свечей и льющийся на пол сквозь высокие окна бархатный лунный свет. В глубине, у самых стен, мрачно темнели могильные холмики.

- Какая-то здесь, батенька, скукотища страшная, - огорченно вздохнул Тарасов, - как внутри нового холодильника. Никакой жизни!

- И не говорите, - огорченно вздохнул Летоловски, - топливо нынче дорогое. На всем экономим... Но все же, - Дух трижды хлопнул в ладоши, - добро пожаловать на бал!

Моментально вспыхнувшие ярчайшим белым пламенем свечи озарили огромное пространство залы, вырвав из мрачного плена высокие расписные потолки, покрытые старинными портретами деревянные стены и широкий балкон со столиками для наблюдающих за танцполом гостей. Вдоль стен, располагалась нехитрая мебель, накрытая черными пыльными покрывалами. Именно она и показалась в призрачном лунном свете погостом.

В некоторых местах залы, повиснув в самом центре огромных паутин, еще посапывали пауки. Но не успели гости бала произнести ни слова, как резко поднявшийся ветер поднял пыль, сорвал паутину с насиженных мест и вихрями закружил по комнате. Вихри замедлялись и, обретая форму, вскоре превратились в прекрасных девушек в одинаковых белоснежных тонкотканных платьях, с уложенными высокими прическами и похожими лицами. Девушки замерли на ковре в почтительном реверансе, в ожидании партнеров склонив милые головки на бок и вытянув вперед прелестную ручку для поцелуя.

Ветер не унимался, и вслед паутинам как стая взбудораженных птиц вспорхнули со старинной мебели черные покрывала. Кружась по комнате, они останавливались перед девушками. В конце концов каждая скатерть выбрала себе девушку и, приветливо шурша, обернулась перед ней красивым юношей. Заиграла музыка. Пары начали двигаться в медленном танце. А гости, зачарованные неожиданной красотой праздника, с интересом наблюдали за их слаженными движениями.

На правах хозяина Летоловски, не тратя зря времени, подошел к ближе Анне и, почтительно поклонившись, протянул руку:

- Сударыня, позвольте один танец...

- Но я не умею... И даже не одета, - Аня моментально покраснела, но подала руку Святозару.

Дух Времени молча притянул девушку к себе и обнял за талию. На прелестнице вдруг зашуршало появившиеся пышное вечернее платье. В такт музыке сделав шаг назад, потом влево, шаг в сторону, партнеры пропала с глаз Тарасова.

- Д'Аламбер, - произнес над ухом инженера хриплый мужской голос.

- Что-что?

- Д'Аламбер, меня так зовут.

- Очень рад за Вас, - Тарасов повернулся, быстро окинул взором представившегося мужчину, - человек-сыр?

- Ну что Вы, - усмехнулся тот и сунул в руки инженера непонятный сверток - держите. Он Вам может понадобиться.

Постепенно стихающая музыка известила об окончании танца, и тут же между останавливающимися парами резво замелькали одетые в веселую красно-белую форму мартышки. Ловко лавирую между гостями на роликовых коньках, они аккуратнейшим образом разносили фужеры с игривым шампанским. Пары расходились на группы и начинали свои беседы, попивая шампанское, смеясь и споря. А между групп беседующих гостей мелькнула Анна. Оглядываясь во все стороны и суетливо бегая между гостями в поисках чего-то, она, наконец, увидела профессора и сразу же направилась к нему.

- Летоловски мне все рассказал. Все-все-все, - возбужденно заговорила она, взяв Тарасова под руку, - Вам непременно нужно самому. Понимаете, самому. Пойдемте, ну быстрее же, - не унималась она, дергая за рукав Тарасова, как будто от этого он мог ускорить шаг, - она обязательно поможет, она все сможет…

Дотянув, таким образом, изобретателя до лестницы на балкон для гостей, Анна остановилась, оглядела мужчину с головы до ног и обратно, что-то стряхнула с его костюма, что-то пригладила и, довольная результатом, улыбнулась.

- Поднимайся, она тебя ждет.

- Кто она? - Тарасов удивленно посмотрел на Анну, но услышав в ответ лишь, «ты ее сразу же узнаешь», протянул ей полученный сверток и сделал первый шаг. Потом второй, третий... Поднявшись на балкон, он посмотрел вниз на залу. Там, внизу, оркестр снова заиграл какую-то мелодию, и группы гостей, разделившись на пары, пустились в пляс.

- Иван Ильич, не хорошо заставлять девушку ждать, - неподалеку за столиком, сложив ногу на ногу и поигрывая красным вином в длиноножном фужере, сидела удивительной красоты девушка. Лучи света горящих вокруг свечей тысячами маленьких золотых стрел Амура сплетались на ее груди в ожерелье. Из-за тонкого материала ее платья казалось, что из одежды ее тело прикрывает лишь это необычайной красоты украшение. Впрочем, даже без него Тарасов был бы поражен необычайной красотой девушки и, споткнувшись на ровном месте по пути к столику, невольно рассмешил прелестницу.

- Маргарита, - девушка привстала и протянула Тарасову свою ручку для поцелуя.

- Иван Тарасов, - несколько неуверенно произнес изобретатель и, не спуская с девушки глаз, пожал протянутую руку.

Девушка хихикнула и опустилась на стул. Изобретатель, словно зачарованный, не спуская с нее глаз, присел напротив.

- Мне нравятся такие мужчины как Вы. Хотели и сделали, решили и достигли. Наверно, это любовь. А покажите мне, - улыбнулась девушка, - ее фотографию.

Все также зачарованно глядя на Маргариту, Тарасов достал карточку и протянул девушке.

- Красивая, - одобрительно кивнула Марго, и ближе пододвинулась к столику.

Высокие окна под веселые одобрительные крики гостей засверкали всеми цветами радуги от начавшегося салюта. Маргарита оперлась локтями о блестящую поверхность столика и потянулась к профессору. Ее весенний аромат окутал Тарасова, а прохладные губы коснулись его лба. И сколь ни нежен был ее поцелуй, но для Тарасова он обернулось ударом о каменную стену. В глазах изобретателя помутнело и он, лишившись чувств, стал медленно сползать на пол. А гости все также веселились, танцевали, пили шампанское и радовались новым вспышкам салюта.

 

Мечты сбываются

 

Ранним утром, когда крыши и колокольни города проступали черно-багровыми очертаниями на безоблачном свете степной зари... Иван Ильич пробудился в хорошо знакомой ему обстановке. Лежа на чистой простыни, он пустыми глазами разглядывал скучные белые стены и потолок. Где-то в отдалении, то вспыхивая, то вновь теряясь на границах его больного сознания, пел телевизионный ящик. Трын-дын-дын, сорок пятый год, проникали в мозг слова странной песни, а вместе с ними, словно армия рыжих тараканов, в голову лезли странные мысли: машина времени, искусственные люди, девушка с завидным ожерельем и его фотографией в руках... Желая прогнать столь ужасный сон, инженер встряхнул перемотанной головой. Столь необдуманный поступок моментально отозвался острой болью, от чего профессор закричал во весь голос. На дикий крик незамедлительно явился чистый халат с большими усами, а все фантазии профессора превратились в бред сумасшедшего.

- Добро пожаловать в настоящее, – улыбнулись усы над халатом, - перевозить Вас будем.

И легко перекинув больного с кровати в каталку, халат покатил его по коридору. Совершенно отчаявшийся Иван Тарасов даже и не думал сопротивляться. Вместо этого он сжался, опустил голову, и с его грустного носа с завидной периодичностью песочных часов начали скатывались горькие слезы.

- Иван Ильич, Бог с Вами! - окликнул инженера знакомый голос, - сейчас же успокойтесь, не то я тоже решу, что Вы сумасшедший!

Тарасов хлюпнул носом и обернулся:

- Мы разве знакомы?

- Конечно, ведь именно поэтому Вы здесь и лежите, - подсохшими глазами профессор увидел, как белый халат сорвал с лица несуразные усы и тут же обрел знакомые черты, оказавшись хозяином недавней вечеринки. Лукаво улыбаясь, он произнес:

- Советская медицина самая лучшая в Мире!

- Лучшая, потому что бесплатная. Но Вам то что?! Издеваться сюда прибыли? – повеселел Тарасов.

- На все воля Божья. Могу и поиздеваться.

- А Вы верите в Бога?

- Если бы его не было, - Летоловски состроил задумчивое выражение лица и, немного помолчав, добавил, - его бы стоило изобрести.

- И это Вы называете доказательством? - оживился изобретатель.

- Конечно! Он – Дух Времени ткнул указательным пальцем в небо, - точно есть. Только тсссс! Здесь о нем не стоит говорить. Так что давайте уйдем подальше от этого печального места, - и Святозар выкатил каталку во двор, где их уже поджидал черный как смоль воронок, - мне кажется, нам необходимо исполнить чье-то желание...

- А Вы знаете, что я хочу? – Тарасов с сомнением посмотрел на воронок.

- А то, - подмигнул Летоловски, - залазьте уже быстрее! – и, запрыгнув вслед за профессором в кузов, щелкнул водителя по блестящей в утренних лучах лысине, - в кабак, курчавый! Гони как ветер!

 

Воронок резко дернулся, да так, что обоих пассажиров вдавило в заднюю стенку. Но тут же не менее резко остановился, и оба пассажира отлетели на противоположную сторону, как раз к маленькому оконцу-форточке.

- Приехали, - лениво произнесла лысина и грозно добавила, - за проезд не забываем!

- Да за такую поездку с тебя брать нужно, - возмутился Летоловски, но отсчитал пятнадцать золотых и отдал водителю.

- Не нравится, ходи пешком! И дверьми не хлопай, не твои! - рыкнула лысина и резво умчалась за горизонт, окутав оставшихся на тротуаре путешественников облаком придорожной пыли.

- Что за нравы? Куда мир катится? Демократия... - Святозар стряхнул себя пыль, сбив вместе с нею больничный халат. Теперь, одетый в темно-зеленый пиджак в серебряную полосочку и свежевыглаженные черные брюки, он выглядел несколько нелепо и даже смешно, - ну что же Вы, профессор, опять скисли?

- Болячку тебе в печинку, - огрызнулся изобретатель, потирая свеженабитую на голове шишку, - таких много мелких-мелких как дробинки... Глядишь поймешь.

- Какие мы злые... - Летоловски широко распахнул дверцы питейного заведения и внимательно оглядел его скромное содержимое. Несколько грязных деревянных столов, картины на стенах, несколько кисло-сонных рож да барная стойка с спяшим барменом. Интерес же для Летоловски представляла небольшая компания, пламенно дискутирующая в дальнем углу залы.

- Нам точно сюда! - радостно вскричал Святозар и сразу же занял столик позади компашки, довольно вслушиваясь в разговор, - вот они мои любимые. Вы только послушайте их! Свихнуться можно. И что им спокойно не живется?

Компания же не обращала на подсевших соседей никакого внимания и продолжала свою пламенную дискуссию. Довольно странная, следует отметить, это была компания. Состояла она большей частью из молодых студентов и была немногочисленна, но довольно шумна. Студенты много выпивали и громко спорили на крайне неожиданные для такого места темы.

- Государство есть угнетение, - сильно картавя кричал неказистый худощавый студент с редкой бородкой, которую обычно отращивают юноши, чтобы казаться взрослее и мужественнее, - рабочие обязаны бороться за свои интересы и, в первую очередь, против буржуазного государства!

- Империализм полностью неэффективен и сейчас представляет критическую опасность для общества! Неравное распределение благ, - грозно ударяя по столу кулаком, продолжал его мысль другой в точности такой же студент, но без бородки и в очках, - это мина замедленного действия.

- А я вот не согласен. Свобода предполагает ответственность, а ответственность большинство людей страшит. Нужны реформы, а не революция! Только ими мы сможем достичь вершины социалистического государства и равенства. Вот, что нам сейчас необходимо! - третий студент выглядел солиднее прочих, был несколько упитан и аккуратно ухожен. Наверняка, любимый поздний ребенок в зажиточной семье.

- Да ты буржуй! Заглядывать слишком далеко вперед - недальновидно, - яростно настаивал на своем безбородый, - тут нельзя быть деликатным. Необходимо пользоваться грубыми приемами. Бить молотом революции по цели сразу. Ударять снова и снова. Возвращаться и ударять ещё, сильнее и сильнее, пока цель не будет достигнута!

- А я же за себя и за всех подлинных национал-социалистов, - не сдавался поздний ребенок, - скажу: для нас существует только одна доктрина - народ и отечество. И в будущем вся власть будет принадлежать народу. Все будут счастливы, потому что у всех всего будет поровну!

- Какая чушь!

В этот момент Дух Времени оторвался от студентов и повернулся к сидящему с угрюмым видом Тарасову.

- Знаете, мой друг, надо радоваться! Мы с Вами присутствуем на историческом моменте. Именно сейчас рождается революционная теория, без которой не обходится ни одно революционное движение, - Летоловски грубо смахнул пальцем накатившую скупую слезу и, широко улыбнувшись, повернулся к студентам, - падение тронов и царств меня не тревожит. Даже проблемы крестьян меня не беспокоят. А вот ваши пустые стаканы для меня истинная трагедия! Давайте ж поспорим на выпивку, что о будущем Вы ни черта не знаете.

Не дожидаясь согласия или хотя бы одобрения, а просто воспользовавшись минутным замешательством шумной компании, он продолжил:

- Я пережил множество войн, несколько революций, двух жен и Гитлера, видел бесчисленное множество судеб и могу сказать, что обычному народу глубоко плевать на власть и государство. Ибо все эти образования являются политическим последствием экономических интересов правящего класса. Но, к сожалению, ни один другой тип людей к власти не стремится, как те, в чьих жилах кровь ведущего класса.

Студенты только удивленно захлопали глазками, так и не поняв, что именно имел в виду странный господин в нелепом костюме. Так бы долго они и хлопали глазками, кабы скоро до них не дошло, что спор они со свистом проиграли. Понимая, что им не сказать также красиво и чтобы хоть как-то выкрутиться из этого положения, компания картавящем голосом предъявила единственный аргумент в свою защиту:

- Тебя, буржуй, видно давно не били, так мы сейчас исправим этот факт!

- Ни в коем случае! В моем возрасте я не могу позволить себе плохо себя чувствовать, - закричал, подняв вверх руки, Летоловски. Но было поздно, тяжелый молот революции тремя парами грозных кулаков обрушился на несчастного.

Не желая принимать в жарких дебатах никакого участия, Тарасов молча вышел на улицу. Полная Луна уже скрылась за горизонтом, оставив Солнцу в распоряжение весь небосклон. И вот уже багряные лучи степной зари постепенно выхватывали из цепких лап ночи очертания города. Того самого, куда так спешил Тарасов. Того самого, где, укутавшись в теплое одеяло, лелеяла свой сон его заветная мечта. Того самого, где, отразившись от небольшого зеркальца на стене, солнечный луч устроился на подушке, мешая сладкой её неге.

- Всеобщая вера в революцию есть уже начало революции, - выползая на улицу, пробормотал Летоловски, - но все же как-то неприятно быть битым...

Но инженер его не слушал, он заворожено наблюдал за тем, как по вымощенным камнем улочкам бегут конные экипажи, а люди в непривычных ему нарядах спешат по своим неотложным делам. "Получилось", - крутилась единственная здравая мысль в голове изобретателя, - "получилось!"

 

Бабушкин саквояж

 

С другой стороны пространственно-временного континуума старый рукомойник подвергался ужаснейшему истязанию со стороны ворвавшихся в квартиру членов диллигации. Глава диллигации Василий, схватившись за ручку, безжалостно дергал дверцу. Открывал, заглядывал внутрь, смотрел на ведро с помоями, чертыхался и снова захлопывал. Сан Саныч, облокотившись на прибор, наблюдал за Василием, монотонно постукивая по прибору пальцами и ненормативно шевеля губами. Только очень чуткое ухо, поймав легкие колебания воздуха, могло услышать произносимые им жаргонизмы и понять всю скорбь еврейского народа, оставившего в Саныче каплю своей крови. Милиционер Федор крутился рядом, нервно покуривая сигарету.

Несмотря на все усилия, сегодняшняя технология будущего упорно отказывалась работать. Вскоре она подозрительно накренилась на правый бок, скрипнула, крякнула, хрустнула и откинула дверцу. Теперь ожидать, что Диблойд неожиданно проявит себя, было бесполезно. И только слабое пламя надежды найти в квартире профессора другие не менее ценные и полезные изобретения сподвигло друзей на новые подвиги.

Первый подвиг было решено начать с холодильника. Где в результате подробнейшего осмотра были вновь обнаружены, изъяты и вскоре уничтожены бутыль с жидкостью и этикеткой "святая вода" и несколько погрызанный кусок неменее святого сала. В связи с находкой, все прочие героические подвиги были отложены до утра. В результате вскоре служитель закона Федор опустил голову на стол и захрапел как красноармейский полк. Увидя это, Саныч выругался, собрав последнии силы, встал и направился в зал, где свалился на старый диван и громко захрапел в унисон Федору. Василий же вызвал такси и отправился в дорогу навстречу своему желанию.

Всячески борясь со сном, доминиканец прибыл на место. Сразу же отправив машину прочь, он молча сел на придорожный камень. Голова жутко кружилась, негритянские мысли разбегались в разных направлениях, сбегались и сильно стукались друг о друга, а во рту уже ошушался забредший в гости дохлый котенок. Правда наслаждаться столь чудной гаммой ощущений пришлось не долго. Лишь только стрелки часов упали на час ночи, из-за туч выглянула полная Луна. И ясная ночь открыла взору Василия все чудеса, обещанные Святозаром.

С Юга на Север мимо застывшего в ужасе негритенка Васи зашагали призраки в солдатских шинелях. Кто пеший, кто на коне. Кто держал в руках шашку, кто нес свою голову с петлей на шее. Лица их были обезображены неземной скорбью и ужаснейшей болью. Но шли они, пританцовая, даже подпрыгивая и напевая озорную песенку.

Между проходившими призраками Вася заметил восседающую на седом осле куртизанку. Волосы её были распушены и волнами стекали на обнаженные прозрачно-синии плечи. На голове же сияла золотая диадема в виде спящей змеи. В руках она держала золотой хлыст, которым погоняла своего ишака. Одежды на ней было ровно столько, чтобы казалось, что ее нет совсем. Пульзуясь этим, наездница бесстыже выставляла свое полунагое тело всякими вызывающими жестами.

Подъехав к Василию, женщина послала воздушный поцелуй и маняще повлекла пальцем. Но негр лишь поднялся с бордюра и молча улыбнулся. Куртизанка же громко засмеялась, да так ужасно, что по телу доминиканца пробежала дрожь. И, пришпорив своего "коня", всадница понеслась дальше.

Наконец, в самом конце колонны, на великолепной колеснице, сплошь отделанной изумрудами и жемчугами, ехал крайне огромных размеров золотой гроб. Поравнявшись с Васей, колесница остановилась, крышка распахнулась, и из гроба вылез гражданин в дорогих одеждах и тяжелых золотых украшениях. Мертвец впер свои огненно-красные глаза в лицо молодого человека:

- Как ты смел потревожить меня! Меня, самого Стеньку Разина! Смерти ищешь, прыщ??? - и шумный атаман вплотную приблизил свое ужасное лицо к застывшему в шоке доминиканцу.

Но тот, не отвечая, дрожащей рукой протянул пакет с письмом. Увидев знакомую печать, маслопузый Стенька притих и, взяв конверт, живо его распечатал. На желтом потрепанном листке большими буквами было нацарапано: "верни саквояж, паскуда!"

- Мда... - почесал затылок мертвый атаман, - культура такая, воруют! Тащат все и ото всюду. Даже то, что сами потом выкинут. Однако, - призрак запустил в карман руку, повертел ей там, как-будто что-то разыскивая. И вскоре, нащупав это "что-то", вытащил его наружу. В призрачном лунном свете "это" предстало обшитым зеленым бархатом саквояжем.

Но просто так расставаться с ценной вещичкой разбойнику не хотелось и он, не выпуская её из рук продолжил:

- Служил? В каком полку? С Деникиным? Пуришкевича знаешь? Милюкова? Троцкого? В какой партии состоишь? К суду привлекался?

Но Вася молчал как партизан и, схватив саквояж обеими руками, упорно пытался вырвать его из рук мертвеца. Неизвестно, сколько бы это продолжалось, если бы принесенная последним южным ветром туча не закрыла Луну, заставив призрачную процессию раствориться в ночной мгле. Василий же в обнимку с саквояжем отлетел аккурат в самый центр проезжей части где и был принят на капот вылетевшим из-за поворота автомобилем. Последнее, что услышал негр, теряя от удара сознание, - скрип тормозов и громкий гудок клаксона где-то под правой пяткой.

 

Первое письмо Тарасыча

 

Дорогие друзья мои, Василий и Александр!

 

Вот уже который месяц прошел с тех пор, как волею судьбы мы расстались, и я отправился за Святозаром искать свое счастье.

С тех пор минуло много в моей жизни событий. Интересных и скучных. Радостных и грустных. И я безумно мечтаю вам рассказать о них. Но как это сделать долго не мог придумать, ведь между нами не пространство в сотни километров, а время.

Ответ нашелся сам собой, по воле случая. В один из прекрасных последних августовских дней, мы как обычно прогуливались с Мартой Васильевной по парку и вели довольно интересную беседу. Вдруг она остановилась и, взяв меня за руку, сказала, что не может видеть меня таким печальным и что обязательно заболеет, если не узнает причину моей тоски.

Я некоторое время колебался. Боялся, что она не поверит и лишь рассмеется надо мной, но все-таки рассказал ей всю историю с самого начала.

И вот теперь я сижу перед огарком тусклой свечи и вынимаю пером слова из глубин своего сердца.

Казалось бы, письмо - что может быть проще? Клочок исписанной бумаги, высохшие чернила и всё, ничего особенного. Но все-таки, это нечто большее. Это сердце того, кто пишет. К тому же и написать письмо, значит вспомнить о близком человеке, вспомнить все хорошее, что с ним связано. Преодолеть тем самым не один километр, сократить расстояние, а еще больше, время. И заменить, хоть в малой степени, личную встречу.

Кроме вас, друзья мои, мне больше не с кем поделиться своей главной радостью: ангелы зовут это небесной отрадой, черти - адской мукой, а люди - любовью. Да, да, моё желание, как вы уже могли догадаться, сбылось наилучшим образом. Я нашел её здесь, в самом начале суматошного двадцатого века. И она много прекраснее той безжизненной бронзы и прелестней мертвого образа на старой фотографии.

Мы часто с ней гуляем по парку и любуемся волжскими закатами. Во время наших встреч её глаза светятся от счастья, как будто хочет сказать что-то очень важное. Но молчит... Я вижу в них прекраснейшее чувство, имя которому любовь, а ещё та резко вспыхнувшая страсть, огоньки которой обычно блестят маленькими звездочками... После такого взгляда слов уже не надо. Да и заботы окружающего мира становятся ничтожными. Ведь главное уже достигнуто, а что будет дальше, не имеет значения. Наверно это и есть счастье! И в этом счастье тепло, спокойно, нежно и ласково. Как будто лежишь ты где-нибудь в лесу под деревом и всё на столько комфортно, что ничего больше и не надо. Прекрасные моменты!

Она считает, что наша встреча не случайна, так было предопределенно ещё на Небесах. Я же чту этот момент как награду за свои испытания. Воистину, человеку даны лишь те испытания, которые он может пережить.

Люди встречаются, люди влюбляются, женятся… Что делают люди дальше, об этом в песнях поют редко. Но у нас с ней всё обязательно получится, я уверен в этом. Ибо не зря я прошел такой путь в поисках неё.

Очень жаль, что на получение ответа от вас, мне даже не приходится надеяться. Искренне верю, что письмо проживет больше, чем я, и попадет в ваши теплые руки.

 

Хороших вам дней!

 

Ваш друг Иван Тарасов.