ГРААЛЬ ИУДЫ. роман КЛАД АЛКЕДАМЫ 12 июля 2006 года боевики «Хезболлы», базирующейся в Южном Ливане, подорвали израильский БТР, убили трех и взяли в плен двух израильских солдат. На расстрелянной бронемашине насчитали более трехсот пробоин. Наглость и жестокость теракта возмутили весь Израиль. Но главное – были пленены двое евреев! Израиль двинул в Ливан танки. Началась Вторая Ливанская война. Евреи наносили по Ливану авиационные удары и планомерно разрушали инфраструктуру страны. В ответ «Хезболла» применяла тактику партизанской войны и обстреливала Израиль самодельными ракетами «Кассам». Объявление воздушной тревоги застало студентов Иерусалимского университета Шмуэля Кислева и Эфраима Гасанова возле «Алкедамы», древнего приюта Иоаннитов для странников. Если стоять на холме Алкедамы лицом к Иерусалиму, то слева виден известняковый хребет горы Злого Совещания, а справа зеленеет оазис Царских садов. Иерусалим же, древний и величественный, многократно разрушенный и столько же раз восстановленный, виднеется за долиной Енном. Вон Древние городские стены, построенные еще Давидом и Соломоном, вон Навозные ворота, из которых выходит дорога, ведущая к Мертвому морю, а за ними – святыни: Дом Тайной вечери и Гробница Давида. Сама Алкедама погружена в звенящую тишину июльского зноя. Недавно уложенный асфальт во внутреннем дворике Приюта растрескался от жары чудовищными трещинами, словно бы его вспахали плугом. На древнем куполе приютского здания чужеродно смотрелась параболическая антенна космической связи. Шмуэль услышал объявление воздушной тревоги через наушник миниатюрного радио, висящего у него на поясе, и тут же сообщил об этом приятелю. Друзья дисциплинированно бросились на поиски убежища и вскоре на кладбище Приюта увидели не так давно прорытую археологами траншею, ведущую в древний, погруженный по макушку в выжженную землю склеп. Шмуэль и Эфраим втиснулись в склеп, сняли рюкзаки и уселись на них. Ракета врезалась в «Землю крови», как переводится Алкедама с древнееврейского, совсем рядом со склепом, ставшим прибежище для двух студентов. Оглушительно громыхнуло, взметнулось густое облако пыли. От сотрясения обрушилась часть стены древнего строения, просел и растрескался потолок. Шмуэля и Эфраима засыпало. Первым выбрался из-под завала Шмуэль. Прочистив глаза, он увидел открывшуюся за обвалом глубокую нишу. В пронзающих клубящуюся пыль лучах солнца смутно проглядывали очертания трех древних кувшинов высотой в половину человеческого роста. Нащупав в под завалом тело Эфраима, пышногривый Шмуэль потряс друга за плечо, навернул на рот кусок пушистой, никогда не знавшей ножниц бороды, и сквозь нее глухо позвал. - Эфраим, ты живой? - Кажется, да, - невнятно ответил тот и стал выползать из-под обломков. Он был весь белый, словно вывалялся в муке. Друзья надсадно кашляли и дико озирали друг друга. В оседающей пыли все четче проступали очертания трех древних кувшинов примитивной лепки. - Это - оссуарии, - Шмуэль чихнул. - Что? – спросил полуоглохший Эфраим. - Древние гробы для костей, - глухо пояснил Шмуэль сквозь бороду. Эфраим тоже дышал через ладонь. Друзья приблизились. Шмуэль прочитал надпись на центральном кувшине. «Наффанаил, сын Бен-Элиазара, хранит тут тайну тайн и беса бесов». - Откроем? – спросил Эфраим. Шмуэль посмотрел на него, как на полоумного. - Ты что! А вдруг это ценная археологическая находка? Нет, надо сообщить в Министерство охраны памятников. Но Эфраима словно бы обуяло не только любопытство, но и жадность. Зачем отдавать находку каким-то там ученым? А вдруг внутри древние свитки? Вон Кумранские пергаменты – они стоили дороже картин Пикассо! А Синайский кодекс оценивается вообще в сто миллионов долларов! Друзья выволокли средний кувшин из ниши под свет палящего солнца. Горловина оссуария была залита древним асфальтом. Шмуэль потрогал его пальцем – состав был тверже камня. Эфраим осторожно выдул из горловины пыль, и друзья увидели печать из тринадцати звезд, составляющих «звезду Давида». - Ваймэ, - сказал подкованный в археологии Шмуэль, - это печать Синедриона. Еще ее называют «Печатью ужаса». Я такую видел в Черной книге Каббалы. Эта печать передавалась из поколения в поколения. Ее хранил Первосвященник Синедриона, ею запечатывали самые важные документы и священные предметы. И без того воспаленные от пыли глаза Эфраима разгорелись. - Если на этой посудине стоит печать Синедриона, значит, в ней хранится что-то очень важное, - сказал он. – Давай посмотрим. - Нет, - сказал Шмуэль, - нас накажут. Разве ты не знаешь закона «О древностях»? - Да плевать на закон, - отмахнулся Эфраим, оглядываясь в по сторонам в поисках предмета потяжелее. – Сейчас мы наколем яичко! - Ты что, с ума сошел?! – вскричал Шмуэль. - Скажем, что ракета разбила кувшины! – пояснил свою идею Эфраим, выворачивая из щебня еще горячий обломок ракеты. – Шмуэльчик, таки не морочь себе голову и ничего не бойся. Все решат, что ракета попала в склеп и разбила кувшины. А нас тут вроде как и не было. Представляешь, а вдруг там внутри свитки, рукописи? Ты хоть знаешь, сколько стоит лист древнего пергамента? Нам за всю жизнь столько не заработать! Эфраим подошел к кувшину, но Шмуэль заступил ему дорогу. - Эфраим, - озабоченно спросил он, - тебя контузило? Ты не еврей, ты гой, если так говоришь. - Отойди, - нетерпеливо сказал Эфраим, замахиваясь полуметровым осколком. - Нет, – покачал гривастой головой Шмуэль, - я не дам тебе разбить древнее захоронение. Неужели у тебя нет уважения к могилам? Недаром ты из «алим-падашим», из новых репатриантов, ты не уважаешь страны, которая тебя приютила. Не слушая друга, Эфраим снова замахнулся на кувшин зазубренным осколком, но Шмуэль перехватил его руку. - Опомнись, что ты делаешь, - сказал он. – Нельзя разбивать древности, а тем более запечатанные печатью Синедриона. Это абсолютное табу для любого еврея! А вдруг там священные или даже, не приведи господь, заколдованные предметы? - Ты дурак, Шмуэль! - закричал Эфраим, вырывая руку из потной пятерни приятеля. – Сейчас сюда придут люди, и тогда нам уже ничего не достанется! Отойди! Одно из двух: или я разобью этот дурацкий кувшин или твою такую же дурацкую, глиняную голову! - Я нахожу только две причины твоего безумного поведения, - сказал Шмуэль, озадаченно разглядывая рассвирепевшего друга. – Либо тебя контузило при взрыве, либо солнце напекло тебе темя. В любом случае надо смочить твою голову водой. С этими словами он нагнулся к рюкзаку, чтобы вынуть оттуда бутылку минеральной воды, и повернул к Эфраиму потемневшую от пота спину. В голове Эфраима мелькнуло, что ракета ведь могла попасть и в его друга. Не соображая, что творит, Эфраим Гасанов нанес зазубренным осколком арабской ракеты удар в курчавый затылок Шмуэля Кислева. Приятель упал лицом вниз. Эфраим выдернул осколок. Зазубрины зеленого металла были в крови. Кровь выступила сквозь гриву белых от пыли волос Шмуэля. Эфраим остолбенело смотрел на дело рук своих. Как это могло случиться? Он ничего не понимал. Скажу, что выдернул осколок, чтобы понять, насколько сильно ранило Шмуэля, мелькнуло в его голове. Он размахнулся и окровавленными зазубринами ударил по кувшину. Древняя глина дала несколько сколов, но не лопнула. Эфраим ударил еще раз, изо всех сил. Извилистая трещина подобно молнии рассекла кувшин. В образовавшуюся дыру высыпался прах. Эфраим обеими руками развалил кувшин по трещине. Внутри лежал истлевший череп, ребра и берцовые кости. Эфраим разворошил руками древний скелет. Ничего, кроме костей, там не было. Эфраим принялся грести судорожно, как собака. Он вдруг понял, что только что в помутнении рассудка убил приятеля. Внезапно под костной трухой открылся мешочек, нечто вроде окаменевшего кожаного кисета, довольно крупного и увесистого. Эфраим взял его за горловину, стянутую истлевшей веревкой, и поднял. Под тяжестью содержимого ветхий кисет прорвался. Под ноги Эфраиму хлынул поток новехоньких серебряных монет. Жуткий смрад наполнил воздух. Не может быть, подумал Эфраим, кости же уже давно истлели. Неужели захоронение не такое древнее, как он думал? В тот момент убийца еще не знал, что к нему в руки попал «клад Алкедамы» стоимостью в миллионы долларов. СТЕРТЫЙ ЧЕЛОВЕК Москва. Зима. Наши дни. Холодно, холодно в Москве. Декабрь, стужа. Метель овевает ярко освещенную площадь перед Казанским вокзалом. Мерзнут таксисты, москвичи и многочисленные, только что прибывшие пассажиры, мерзнут рекламные щиты и горящие яркими огнями вывески супермаркетов и казино. Тепло только курам в уличном гриле. - Отправляясь в дальний путь, несессер не позабудь! Здравствуйте, я коммивояжер! Мужчина в черной дутой куртке с салатовыми вставками на плечах и рукавах, в джинсах, кроссовках и лыжной шапочке «петушком» в ужасе смотрел на стоязенго перед ним и бодро рапортующего рекламные слоганы человека. Ужас его проистекал не от врожденного страха перед коммивояжерами, а от того поражающего факта, что мужчина ничего не помнил! Абсолютно! Словно бы его никогда не существовало, а голос торговца вдруг резко и неожиданно вывел его из небытия. Мужчина не знал, ни кто он, ни как его зовут, ни каким образом он очутился на огромном, гулком, заполненном кишащими людьми вокзале. Откуда-то с небес раздался женский голос: «Внимание! Скорый поезд № 62 «Сызрань – Москва» прибывает на первый путь. Граждане встречающие! Скорый поезд…» - Возьмите несессер! – коммивояжер совал баульчик в руки, - возьмите-возьмите! Он стоит всего двести рублей! Мужчина полез в карманы, но денег там не обнаружил. Не было у него и документов, словом, не было вообще ничего, карманы были пусты. Он даже вывернул их наружу. Коммивояжер воспринял это как намек, подхватил дорожную сумку с «несессерами» и скрылся в толпе. Мужчина остался стоять с вывернутыми наружу карманами и глазами, в маске страшной растерянности на лице. Он озирался по сторонам, осматривал свое тело и с мукой мозговой натуги смотрел на собственные руки. И не узнавал их. - Где я? Прохожие обходили беспамятного человека стороной. - Какой этот город? Уборщица сжалилась, ответила, вытрясая урну в мешок для мусора. - Москва. - А это что? - Казанский вокзал. Допился! В сознании мужчины вспышками возникали непонятные сценки, люди, обрывки разговоров. Все это напоминало бред наяву. Он силился проснуться, но не мог. Садился на корточки и плакал от бессилия. Где он? Что с ним? Надо же так нажраться! Но он не пьян. Он просто ничего не помнит. Все вокруг – этот гремящий вокзал, спешащие толпы людей, грохочущие голоса и объявления, плавающие плафоны света, всплывающие отовсюду рожи, хохот, толчея, все это сводило с ума, пугало до полусмерти. Голова жутко болела, просто раскалывалась, в ней пульсировала мысль, что за ним следят и хотят его убить. Спасение предстало в облике милиционера. Беспамятный человек подошел к нему и прохрипел. - Я ничего не помню. Помогите. Милиционер осмотрел прилично одетого мужчину, внюхался, алкоголя не уловил, предложил предъявить документы, а после того, как пострадавший вывернул карманы, показывая, что они пусты, отправил последнего в травмпункт. В поисках травмпункта мужчина заблудился и забрел на сортировочную станцию. Бесчисленные пути были забиты составами. Он нырял под вагоны, проползал по воняющим креозотом шпалам, извазюкался в мазуте и на очередном перроне был оглушен громовым гласом с небес: «Куда прешь, Семакин?! Освободи пути! Пути освободи! Семакин, твою дивизию!» Может, это я - Семакин, в полуобмороке подумал мужчина. В чем-то я страшно согрешил, раз небеса на меня накричали. Он пошел назад. Поток вываливших из прибывшего поезда людей увлек его в длинный и темный подземный переход. Беспамятный чувствовал неприятное давление внизу живота. Оно нарастало и становилось все нестерпимее. Он решил посмотреть, что там, кое-как расстегнул джинсы и увидел, что внизу живот его заканчивается краником с волосами. Давило там. Инстинкт подсказывал, что надо открыть краник и выпустить то, что напирало изнутри. Но он стеснялся. Он не мог объяснить себе это чувство, но откуда-то знал, что не надо лить из себя здесь. - Хулиганье! – с укором сказала проходящая мимо женщина. Он удивился, разве нельзя рассматривать свое тело? С ним же надо ознакомиться. Инструкции для пользователя нигде не было. Он решил отойти в сторону и усилием мысли расслабить краник. Это сработало. Сначала из него закапало, а потом полилось струей. Что из меня течет, в шоке думал он? Я убываю? Я умираю так? Что это? Это не опасно? Нет, мне стало легче. Струя закончилась. На него ругались прохожие и он понял, что сделал что-то плохое. Застегнул джинсы и пошел прочь от оставленной им лужи. Перед выходом на поверхность стало заметно холоднее и светлее. Вдали забрезжили ступеньки лестницы и свет уличных фонарей. Возле выхода из перехода горлопанили под гитару уличные музыканты. Беспамятный остановился возле нищего старика, сидящего на стопке газет прямо на слякотном полу. Перед стариком стояла засаленная кроличья шапка с мелочью внутри. Беспамятный сел на корточки рядом с дедом и закрыл глаза. Так он сидел довольно долго, пока нищий не дернул его за рукав. - Ты чего, парень? – громко, чтобы перекричать уличного певца, спросил дед. – Ты чей? А? Ты тут копейку не сшибай, это наше место. - Я ничего не помню, - сказал Беспамятный. - Иди давай, ступай с богом, - старик махнул на него культей руки без всех пяти пальцев. - Я ничего не помню! – заорал Беспамятный. - Ты мне сюда говори, - старик указал на правое, дальнее от Беспамятного ухо, - я на это ничего не слышу. Москва. Осень. Наши дни Игорь Ледовских, охранник ЧОПа «Ибис», закончив дежурство в офисном центре «Престижный» на Фрунзенской набережной, сдал оружие и вышел на улицу. Была осень, ползли низкие серые тучи, моросил дождь. Игорь шагал к метро, подняв воротник куртки. После первой чеченской компании Игорь Ледовских вернулся в Москву, застукал жену с любовником, избил обоих и развелся, в результате чего потерял родительскую квартиру и остался совершенно без средств к существованию. Дед его, академик и знаменитый скульптор сталинской эпохи Иван Ледовских в свои 95 лет еще был телесно здоров и умственно трезв. Старик владел огромной квартирой-мастерской на Верхней Масловке, и внук вполне законно считал, что дедуля зажился на бренной земле и пора бы ему уже освободить планету, а заодно и жилплощадь в пользу своего молодого, полного сил и надежд наследника. А разве он не заслужил? А муштра в ВДВ, а «краповый» берет, добытый кровью и потом, а медаль «За отвагу» за бои в Грозном во время первого, самого страшного штурма? А чеченский плен, а избиения? А измена не дождавшейся его жены? Разве все это не должно быть компенсировано дедовым наследством, с-с-сука…? Однако годы шли, а старик и не думал умирать. Более того, престарелый «Казанова» закрутил роман с красавицей-медсестрой Изольдой Мартиросян, а потом взял и женился на ней! Конечно, это был лишний повод возненавидеть армян и вообще всех кавказцев! Накануне свадьбы в последней попытке образумить старика Игорь заявился к нему и устроил скандал, результатом которого стал полный разрыв. Старик упорно не хотел видеть, что его обводят вокруг пальца, что за него выходят замуж только по расчету. Молодые с разницей в возрасте почти в семьдесят лет сыграли свадьбу и зажили в свое удовольствие. Более того, после медового месяца Иван Авдеевич позвонил Игорю и злорадно сообщил, что переделал завещание. Я все свое состояние, нажитое непосильным трудом, завещал Изечке, хихикал он в трубку, думаешь, я не знаю, ты смерти моей хочешь! Шиш вам всем! Я еще долго буду жить, до-о-лго! И вот теперь сама Изольда Тельмановна, она же Изя, она же подлая брачная аферистка с Кавказа, позвонила, попросила приехать, сказала, что Иван Авдеевич очень плох, зовет попрощаться. Дед лежал на первом этаже мастерской, в отгороженном для него закутке. Изольда шепотом сказала, что Иван Авдеич хочет быть рядом со своими скульптурами. Игорь усмехнулся – выселила шустрая девушка старикана из спальни, чтобы вонь его не нюхать, да хахалей к себе водить. Дед огородил свою кровать, которую он сам называл по-украински «лижком», статуями, навесил на них драпировки, знамена, старые плакаты и лежал в этой каморке под грудой одеял. Оглушительно орал с телеэкране ведущий программы «Выход есть!» Андрей Махалов. Дед к старости на одно ухо оглох, поэтому включал телевизор на полную громкость и при этом еще умудрялся спать. Игорь нашел на стуле возле старческого одра пульт и уменьшил звук. Он ненавидел Махалова и всегда мечтал горлопана заткнуть. Никогда никого не выслушает, бесконечно экает, перебивает, орет, не дает слова главным героям, превращает их в посмешище! Вообще на телевидении нет нормальных людей, тусуются одни и те же опротивевшие «звезды»! Багровый свет электронагревателя, стоящего у кровати, превращал вонючую халабуду в подобие преисподней. Костлявый остов когда-то сильного мужчины вырисовывался под одеялами. Наружу торчала одна голова – седая, местами пегая. Изольда сменила на капельнице флакон и осторожно потрясла спящего мужа за плечо. Он не сразу проснулся, длинно закашлялся. - Игорь пришел, - сказала ему жена. Попросила внука. - Последите, когда флакон закончится, позовите меня, ладно? Игорь сел на стул в ногах кровати. С потолка до самой кровати свисали бинты, похожие на цирковые лонжи. Назначение этих бинтов Игорь понял, когда старик со стоном схватился за них, подтянулся и сел. Игорь хотел было помочь, но дед недовольно зарычал и закашлялся. Отхаркавшись, трясущейся рукой Иван Авдеевич взял со стула металлический сосуд, похожий на братину, поднес ко рту и выпустил в него студенистую слюну. - Полный уже, - отдуваясь, прошамкал он и поставил сосуд обратно на стул. – Потечет, гляди. Игорь с отвращением увидел, что чашка до краев полна пенистой слизи. - Давай я вылью, - предложил он. - Ку-уда? – просипел дед, вставляя в рот челюсть, вынутую из стакана с водой. - Куда-куда, уж не в запазуху. В унитаз. - Куда-а?! – еще более повысил голос Иван Авдеевич и снова зашелся в кашле. – В унитаз к-ха… к-ха.. он выльет… к-ха! Ты в своем уме? Дожил уже вон до седых волос, а ничего не понял в жизни. Подушку мне лучше за спину подоткни! Игорь только зубами скрипнул. Седым у него был только один клок в чубе слева, появившийся после рукопашной с чеченцами в «доме Павлова», когда в ход пошли штыки и саперные лопатки. Авдеич как был, так и остался зловредным и страшно доставучим стариканом, для беседы с ним требовалось запастись ангельским терпением. - Люди – идиоты! – хрипел дед, устраиваясь на вставленных ему за спину подушках, - плюются, где ни попадя, ногти обрезают и выбрасывают в мусорные ведра, волосы стригут и по ветру пускают… к-ха, к-ха, уг-г-кхагм! – а потом жалуются, у меня суставы гниют, у меня кости ломаются, у меня то, у меня се! Люди не верят в магию, а я знаю, какую порчу можно навести по одному обрезку ногтя, понимаешь ты! Совсем дед спятил, подумал Игорь, готовясь к мучительному получасу жалоб, поучений и нотаций. Отхаркавшись и не клокоча более мокротой в бронхах, Иван Авдеевич приступил к рассказу. - Плох я, Игорюня, да и пора бы уже. Сто шесть лет живу. Сто шесть, ты подумай! И не забирают меня отсюдова, как в наказание тут держат! Пока не передам своей силы, не умру. Тебе надо передать, младшему внуку. Что мы с тобой ругались, забудь. Ты внук мой, тебе оставлю наследство, не обижу, знай. Но главное в другом. На нашем роду лежит проклятие. Бабушку мою, твою прабабушку забили кольями крестьяне, посчитав ее ведьмой, тетя Клава пропала в лагерях, брат Кузьма погиб в Гражданскую, два старших сына от Прасковьи арестованы в 37 и погибли в лагерях, твой отец спился и умер, обе сестры моей второй жены умерли от рака желудка, а сама она покончила с собой. Твоя мама пропала без вести, ушла из дома и не вернулась. От всей семьи остались только мы с тобой. Игорь попытался прервать наскучивший мартиролог. - Дед, - перебил он, - ну а кто виноват, что нам так не прет, а? Ты яснее говори! Ты знаешь-на причину? Иван Авдеевич возмущенно посмотрел черными дуплами глаз. - Еще бы! Кому, как не мне, знать причину этой страшной череды несчастий, которая разворачивается на моих глазах вот уже больше ста лет! Слушай меня внимательно. Сегодня я открою тебе великие тайны. Мы, Ледовских, древний род, мы -«явны», ассирийские колдуны, мы были изгнаны соплеменниками и прошли полмира с войском Александра Македонского. Это мы обеспечивали Александру его молниеносные победы, мы дали ему власть над всем миром. Наш род осел в Карпатах, нас там звали мальфары, мы были местными колдунами. С детства мои сверстники боялись меня, со мной никто не хотел играть, потому что я был внуком самой страшной мальфарки Карпат. Только младший внук наследует способности к колдовству. Я и был у нее младшим внуком, как ты у меня. С детства я подглядывал за бабушкой, она лепила из воска фигурки людей, а потом проделывала над ними колдовские обряды. Мне самому так нравилось лепить кукол, что я мог часами сидеть и делать подобия людей, наших соседей, моих сверстников. Я видел, как бабушка прокалывала их раскаленными иглами и делал то же самое с фигурками тех драчунов, которые обижали меня на улице. Потом они долго болели, а некоторые даже умирали. Однажды все село поднялось и пошло нас громить. Наш дом сожгли, а мы чудом спаслись, убежали в чем были, почти без одежды, без денег, без еды. Добрались до Львова, там бабушка устроилась дворничихой, а я пошел в школу. Но и там нас не оставили в покое, бабушка снова начала помогать людям, а люди нас невзлюбили, бабушку убили. Ее нашли под утро во дворе дома, где мы жили. Меня выгнали из подвала, я стал бродяжкой. Добрался поездом до Киева. Однажды шел по улице и увидел через окно, как в большом светлом зале много молодых людей лепят статуи из глины. Я был так потрясен, статуи был такие большие, что я провисел на том окне до самой ночи. Я лепил изо всего – из снега, из грязи, из жеваного хлеба. Бабушка всегда говорила: хочешь чего-то добиться, ярко представляй это! И я представлял, как буду стоять в таком же зале, и передо мной будет куча мокрой глины, и я буду лепить таких же красивых натурщиков. И вот я набрался смелости и зашел в зал училища. С краю стоял худой юноша с изможденным лицом и длинными до плеч волосами. Чого тоби, хлопчик, спросил он. Я тоже хочу лепить фигурки, пролепетал я. На, он дал мне кусок глины. За полчаса я слепил его точную копию. Все сбежались и дивились, как у меня это получилось. Юноша взял меня к себе. Он был учеником Грабаря, звали его Богдан Ковбасюк, он потом он стал известным на Украине скульптором, его «Кобзарь» стоит в Виннице. Мне было шестнадцать лет. Через год грянула революция, мы вместе с Богданом участвовали в революционном движении, присоединились к большевикам. Потом в Киев вошли петлюровцы, и мы бежали в Москву. Там я работал в Изоцентре Революционного искусства, познакомился с Маяковским, Крученых, Татлиным, Родченко, Мейерхольдом. Но это все предыстория к главному событию в моей жизни. Знай, Игорь, скульпторы – это не просто лепилы, настоящие скульпторы - маги высшего ранга! Мы лепим не жалкие фигурки из воска, мы лепим архетипы, воплощаем мифы, мы работаем не с одной отдельной личностью, а с целыми сгустками народной психики. Возьми конную скульптуру маршала Жукова. Ведь это не просто Жуков, это жуткое метафизическое существо-воитель, защитник русского народа. Ну, да ладно, это я к слову. Что бы я ни лепил, все начинало влиять на судьбы народа, я заряжал энергией мальфаров свои произведения, и они производили огромное впечатление на зрителей. Ко мне приходили даже во время революционных событий, стояли на холоде в очереди, чтобы только взглянуть на статуи. И вот меня призывают к Троцкому. О, тогда это имя гремело почище имени самого Ленина! Троцкий возглавлял Реввоенсовет, он был в сотни раз круче Кашпировского, с его митингов толпы уходили в трансе, он явно обладал огромной силой суггестивного воздействия, мог заставить загипнотизированную толпу собирать на снегу грибы или идти громить дворцы. А гипнотиками тогда было 99% населения России, все безграмотные, чумно пьяные свободой. С фронта катились эшелоны вооруженных дезертиров и выплескивались на площади городов, а Троцкий ими повелевал. Требовалось незаурядное мужество, чтобы выйти на арену к этим диким животным, вырвавшимся из клеток. Троцкий был их главным укротителем. Я слышал его, и это - самые сильные впечатления моей юности! Слезы закипали в груди, яркий свет озарял мозг, восторг лишал силу земное тяготение. И вот, представь, меня вызывают к нему! Я пришел, взволнованный, весь в ожидании невероятных перемен в судьбе. Да тогда такие перемены происходили с целой страной, люди делали фантастические карьеры, бывшие боцманы становились адмиралами, барышни катались на императорских корветах, еврейские мальчики-подмастерья становились министрами и ломали через колено окостеневший хребет царской империи. Я вот, пришел. Троцкий был необыкновенный человек. Рядом с ним ты понимал, насколько он огромен как личность. Он не был высок или кряжист, нет, скорее сухощав, тонок в кости, но главное – необычен. Прическа его была чуть ли не в два раза больше самого лица, она стояла дыбом, как косматая космическая туманность, а под ней жили пронзительные глаза, стрелы усов, бородки и главное – воля! Ты явственно чувствовал жаркое дыхание этой воли, как в мартеновском цеху возле печи чувствуешь жар кипящего металла. Он видел тебя насквозь. Он просто говорил, и ты с радостью бежал бы сделать невероятное, непредставимое, лишь бы он приказал. В него вселился бес революции, он уплотнил время до состояния глины и из нее лепил историю. Он сказал: Иван, твой талант нужен революции. Мы начинаем огромное дело монументальной пропаганды революционных идей. Ты должен вылепить статую… - старик надолго замолчал, вправляя движениями впалых щек вставную челюсть во рту. - Статую кого? – не выдержал затянувшейся паузы Игорь. Он ошарашено слушал рассказ деда, потому что и сам в детстве лепил из пластилина фигурки, приносившие людям вред. Поэтому он сразу поверил в проклятие, легшее на их род, и в то, что он - мальфар. Дед остро глянул из-под косматых нависших бровей, сказал шепотом. - Иуды. Иуды Искариота. ПОЕЗДА ОТ ПЕРРОНОВ ОТХОДЯТ Длинноволосый парень в плаще громко пел под гитару: С лязгом тронулся поезд, буфера соударились с плеском, Дрожь прошла по вагонам и дальше, слабей, по домам, Под «Прощанье славянки» на мир наползла занавеска, Поезда от перронов отходят, как, наверное, сходят с ума. Это обо мне, понял Беспамятный, это я сошел с ума. Он пересел, прокричал в ухо нищего. - Я ничего не помню, – и добавил, – отец! - Как это? – прокричал ему старик, обдавая вонью изо рта. Но Беспамятный даже не отстранился. - Ничего не помню! – прокричал он. – Вот тут, тут, тут – все пусто! – он показывал себе на лоб, темя и затылок. - И давно ты того? - Да вот уже не знаю, часа два прошло, как я очнулся. - Ага, понятно! – старик покопался в тряпье и достал пакет, откуда вытащил булку и разломил ее пополам. – На, поешь! Беспамятный жадно впился зубами в хлебный мякиш, нажевал во рту целый ком теста, еле его проглотил. Боже, как он хочет жрать! Рвал и рвал хлеб зубами, пока в руках не осталась хрустящая «попка», ее разжевал уже со смаком, кайфуя. - Спасибо, - сказал, икая. И снова добавил. – Отец. - Клаванули тебя, парень, - сообщил нищий. - Чего? – Беспамятный не расслышал. - Клаванули, говорю, - громче повторил старик. - Это как? - Ты же с вокзала идешь? С вокзала. Значит, приехал откуда-то на поезде. А там тебе подсыпали клавелина, слышал про такое? Беспамятный пожал плечами. - Это гадость такая, что человек сознание теряет и ничего потом не помнит, - пояснил старик. - А его сонного грабют. У тебя что-нибудь осталось по карманам? Беспамятный на всякий случай еще раз ощупал карманы. - Нет, - сказал, - пусто. Ни денег, ни документов. - Ясно. Грабанули тебя. - Слушай, отец, а сколько этот клавелин действует? – крикнул на ухо нищему Беспамятный. - Смотря, с чем ты его потреблял, - тоже криком ответил старик. – Если с чаем, то может день, или неделю, а если с водкой, то пиздец! - Как пиздец? – испугался стертый человек. - Можешь и месяц так проваландаться, без памяти. Опять же от дозы зависит, смотря сколько в тебя влили, понимаешь? - Слушай, а что делать? Я не знаю вообще ничего. Куда идти? Че делать, а? - Да-а, - протянул старик, покачивая головой. – Задачка. Надо вот чего, подождать тебе надо. Поспать. Может, и оклемаешься до завтра. Нечего горячку пороть. В милицию идти – последнее дело, там те еще грабилы собрались. Повесят на тебя какие-нибудь убийства, и будешь по тюрягам маяться, доказывать что. Давай так. Ты посиди тут, подожди, пока у меня рабочий день закончится, а дальше я тебя устрою. - Спасибо, отец! - Спасибо не булькает. Ты тоже давай, работай. - А как? - Руку протяни, может, кто и кинет на прокорм души. Беспамятный вытянул перед собой кулак, но разжать его не мог. Мимо текли высокие люди, а он сидел на корточках, скрюченный и жалкий, и не мог разжать ладонь, чтобы попросить у людей милостыню. Его вывел из забытья болезненный толчок в колено, грубый голос сверху. - Плати! Беспамятный открыл глаза, привскочил. Над ним стояло трое мордоворотов в камуфляжных куртках, черных штанах и шнурованных военных ботинках. - Плати! – повторил старший, с металлической фиксой в презрительно искривленном рту. - За что? – Беспамятный озирался спросонок. - Милостыню сшибаешь? Половина наша. Он перевел взгляд вниз, куда смотрели мордовороты. В его лыжной шапочке мутно блестела мелочь. - Таранчик, Таранчик, - продребезжал снизу нищий дед, - этого паренька в поезде клаванули. Ничего как есть не помнит! - Че с ним сделали? – брезгливо сморщился Таран. - Это они клофелин так называют, - пояснил другой мордоворот. Спросил беспамятного. - Башка болит? - Очень. - Во рту сушит? - Ужасно. - Клофелин, - удовлетворенно улыбнулся увалень. – Жанка или Цапля работали. С девками бухал? Беспамятный пожал плечами. - Все равно пусть платит, - Таран сплюнул на кафельный пол перехода, залитый снеговой слякотью. - Слышишь, ты! Тут все платят, понял? Половину от выручки. Беспамятный кивнул. Мордовороты ушли. - Это кто? – спросил Беспамятный нищего. - Таран. - Он кто? - Налоговая инспекция, - засмеялся старик, - ага, ага. - Чулима! – гаркнули сверху. Они подняли глаза - над ними, заслоняя свет плафонов, маячил пьяноватый бомж в солдатской шапке с опущенными ушами, сером длинном пальто и калошах на валенках. – Завязывай! Пошли ужин готовить. Дед с кряхтением встал. Поманил беспамятного бедолагу за собой. - Это кто? – спросил новоприбывший бомж. - Беспамятнай, - продребезжал старик, - клаванули его. - А, – бомж скользнул по Беспамятному мутным взглядом заплывших глаз и потерял к нему всякий интерес. – Слышь, Чулима… - он начал что-то рассказывать, хихикая и пытаясь выдернуть у старика мелочь из увечной ладони. Но Чулима не отдавал, зажимал монеты обрубками пальцев, отпихивался и сердился. Они вернулись по тоннелю на вокзал, обошли стороной милицейский патруль и вышли в длинный, широкий переход, ведущий к перронам поездов дальнего следования. Там и сям в темноте тоннеля висели светящиеся плафоны, на которых было написано «Выхода нет». Беспамятный воспринимал эти надписи, как сигналы от окружающего мира, и мрачнел все больше и больше. Куда я иду? С кем? Кто эти бомжи? Почему я иду с ними? Я не должен быть с бомжами. Я не бомж. Я лучше. Я важный, значительный человек. Что со мной случилось? - Слышь, клофанутый, - крикнул второй спутник, - а ты чего насбирал? На пузырь заработал? Беспамятный разжал кулак – в нем была горсть разнокалиберных монет. - Не тронь его, Паскуда, - сказал Чулима, - у меня сегодня богатый улов. Но Паскуда не послушал, забрал все монеты и пересчитал. - Ниче, - сказал уважительно – на полпузыря заработал. НАЙДИ МНЕ ГОЛОВУ ИУДЫ! Наступила тишина – такая, что стала слышна редкая капель в капельнице. - Ко-го?! – Игорю показалось, что он ослышался. – А ну, повтори еще разок. - И-у-ды! – прокаркал старик. – Того, того самого! Предателя Христа. - Да на хер им сдался Иуда?! – с отвращением крякнул Игорь. - Я был удивлен не менее твоего! – развел руками Иван Авдеевич. - Но Троцкий назвал его первым революционером в мировой истории! Первым богоборцем. Мне была дана неделя на изготовление прообраза. А через месяц мы должны были уже ехать по России, устанавливать эти статуи по всей стране. - Погоди, дед, у тебя лекарство кончается. – Игорь позвал Изольду. - Я ее сделал… – бормотал старик, пока жена отключала капельницу. – Я сделал, сделал проклятую статую! В трансе, в состоянии экстаза, гипноза, словно моими руками лепил сам Сатана! Я не чувствовал пальцев, они шевелились сами, я лепил сутки напролет, а потом упал без сил и спал, спал, спал. Очнулся глубокой ночью. Я помнил, что работал над статуей, что я ее почти закончил, но как она выглядит, этого я не помнил! Я взял лампу и пошел в мастерскую. Дед долго молчал, шевеля челюстями под пергаметной кожей. Наконец выдохнул. - Лучше бы я этого не видел. - Почему, дед? Старик тихо проговорил. - В мастерской стояла невысокая сгорбленная фигура, под мокрой простыней, она высыхала. Я стянул простыню и поднес к лицу статуи лампу. Он снова надолго замолчал. - Ну, и что ты там увидел? – поторопил его внук. - Что я увидел? - прошептал старик и вдруг гаркнул срывающимся голосом. – Я увидел воплощенный ужас! – Иван Авдеевич протянул к отшатнувшемуся Игорю костлявые скрюченные пальцы и завопил, брызжа слюной и пуча бесцветные глаза в иссохших воронках глазниц. - Вот этими руками я вылепил исчадие ада! Я привел его в мир! Он смотрел мне в глаза неистовым взглядом пойманного в капкан демона! Он орал! Вопил! Знаешь, как я сделал ему рот? Я воткнул вот этот кулак в глину, - старик сжал мосластый кулак и показал его Игорю, - облепил его со всех сторон, а потом выдернул! И тогда мой Иуда завопил! Он беззвучно вопил мне в лицо огромным зияющим ртом! А ведь тогда у меня был здоровенный кулачище, не то, что сейчас. Я отшатнулся и уронил лампу! Я бежал из мастерской, а вслед мне орало страшное, искаженное ненавистью и гневом лицо страдающего существа, словно бы по пояс погруженного в расплавленную магму огненной геенны! Это был Иуда, стоящий перед петлей! Предсмертный вопль всей его обугленной души вопиял из глиняного отродья. Вот что я увидел, Игорек, вот что… - Ну, ты даешь, дед, - пробормотал ошарашенный яростным всплеском Игорь. - Радзинский отдыхает! Старик высморкался в полотенце. - Я боялся работать над этой статуей, - прошамкал он, - но как я мог отказать Троцкому? Это было немыслимо! Но я же понимал, что свершается магический акт. Мои руки мальфара вылепили не просто фигуру, они вывернули из небытия в мир живых страшный архетип предательства и ненависти. Наутро я пошел посмотреть на свое произведение при дневном свете. То, что я увидел, напугало меня еще больше. - Почему? Старик заговорил размеренно, гипнотизируя внука пристальным взглядом. - Огромная папаха словно вихрем сбитых набекрень волос, маленькое лицо, плоские, злобно искривленные губы, гримаса ненависти и ярости, усики, клин бородки… Я перепугался до полусмерти! - Но почему? - Потому что перед мной стоял сам Троцкий! – хрипло закричал старик. – Вот чего я испугался! Это был Троцкий, орущий на толпу с трибуны! В приступе полубессознательного вдохновения я слепил Иуду с Троцкого, с этого богоборца и пламенного революционера! Что это могло тогда означать для меня? Что я исчезну в недрах ЧК! Вот чего я испугался. Я взял молоток и сбил волосы, затем срубил бородку и усы, внешняя схожесть исчезла, но я знал, кто стоит передо мной! Я все понял. Иуда воплотился снова. Это он стоял во главе Реввоенсовета молодой советской республики, он - железной рукой формировал из разбегающейся царской армии угрюмые и несокрушимые полки Красной Армии. - Ну, ты гонишь, дед! – восхитился Игорь. – Радзинский в натуре отдыхает! - Я в трансе сейчас, Игорек. Мне сто шесть лет. Разве может так говорить нормальный больной старик? Нет, так может говорить только мальфар, колдун. Ты – единственный мой внук и, значит, наследник. Наследник родового дара и родового проклятия. Ты сам станешь мальфаром, а это значит, что тебе предстоит пройти через страшные испытания. Ты не сможешь развиваться как маг и колдун, если на твоем пути не будут стоять ужасные, подчас непреодолимые препятствия. Так рождается мальфар! Ты не станешь никем, если тебя не будет изгонять и преследовать общество, если ты не будешь на грани жизни и смерти. Силы не пробудятся в тебе. Вот почему, мальчик мой, я не давал тебе денег, никак не помогал, делал вид, что лишаю тебя наследства. Ты должен рассчитывать только на собственные силы! Я знаю одно: у каждого своя судьба и, как бы я тебя ни любил, мне не удастся уберечь тебя от испытаний. Я знаю, ты сильный человек, ты не уклонялся от судьбы, воевал в Чечне, это многое говорит о тебе – ты сам пошел на это, тебе было суждено прожить войну! Но поверь, война – это еще не самое страшное испытание. Войны – испытание внешнее, а муки внутренние, от которых не убежать, не скрыться, потому что ад – в душе, вот что самое страшное на земле. Послушай, не перебивай, я должен сказать тебе самое главное. Запал кончается, силы иссякают, скоро я не смогу договорить, а сказать надо самое главное. Игорь, тебе предстоит задача чрезвычайной важности для судьбы нашего рода. Ты должен снять проклятие с нашей семьи. - Как? – Игорь оглянулся на погруженую во мрак мастерскую, ему показалось, что их подслушивают занавешенные простынями статуи. - Тебе надо… - старик закашлялся, надсадно, чуть ли не рвоты. В затхлой атмосфере берлоги сильно завоняло нечистотами. Иван Авдеевич сморщился, будто хотел заплакать, нащупал среди грязных бинтов, свисающих с потолка, нужный, задергал его. Далеко на кухне, где сидела супруга, зазвонил колокольчик. Она прибежала, все поняла, достала из-под кровати «утку», сказала Игорю. - Вы бы вышли пока, я его обслужу. А знаете что, Игорь, выгуляйте нашу собачку. Я отлучиться ни на минуту не могу, а она, бедненькая, терпит. Изольда Тельмановна чмокнула губами, из темноты показался черный клубок шерсти с блестящим мокрым носом и блестящими же глазами. - Это наша Шэрри. Шэрри, познакомься с Игорем. Он пойдет с тобой гулять. Игорь хороший. Слышишь, Шэрри, Игорь – хороший. Она боится чужих, а если ей скажешь, что человек хороший, она его тут же полюбит. Игорь усмехнулся – ну и попала армянка! Думала захапать квартирку в центре Москвы, а заделалась сиделкой при вонючем старикане! - Вы знаете, - Изольда подала ему металлическую цепочку ошейника, – у нас во дворе часто гуляет просто ужасный бультерьер, вы с ним поосторожнее, он на всех кидается. - Ладно, - Игорь вышел в подъезд, спустился на лифте на первый этаж и вышел на улицу. БОЙ ПИТБУЛЯ И БОЛОНКИ Игорь глубоко вдохнул свежий и сладкий после дедовой берлоги осенний воздух. Он отстегнул поводок и дал собачке побегать по опавшим листьям. Внезапно из темноты выскочила низкая собака тигрового окраса с белым клином на широкой груди и набросилась на пуделиху. Все произошло так быстро, что Игорь не успел среагировать: резкий шорох кустов, бросок, истошный визг вверенной ему собачонки. Не долго думая, Игорь в два прыжка настиг сцепившихся собак и ногой ударил агрессора в бок. Кобель перевернулся вместе с визжащей Шэрри, отпустил ее, и бросился теперь уже на Игоря. При свете фонаря бывший десантник увидел, что его атакует стаффордширский питбуль, о боевом опыте собаки свидетельствовали многочисленные шрамы на морде и плечах. Первым же укусом он вцепился Игорю в штанину, располосовав скользнувшими клыками всю голень. Развернулся и кинулся снова. Собака атаковала молча и решительно. Игорь сразу понял, что дело худо. Если хозяина нет рядом, придется как-то отбиваться. Но как? В руках, кроме тонкой металлической цепочки поводка, ничего не было. А собака уже прыгнула и натренированно вцепилась ему в рукав. Даже сквозь толстую куртку он почувствовал жуткую силу сдавивших предплечье челюстей. Питбуль начал трепать, да так сильно, что чуть не свалил с ног. Если упаду, вцепится в горло, мелькнуло в голове. По какому-то наитию Игорь обернул поводок, который держал в руках, вокруг шеи собаки, пропустил конец с карабином через ручку на противоположном конце поводка и сделал, таким образом, петлю. Затем наступил ногой на поводок, устроив из собственного ботинка шкив, и резко потянул. Петля затянулась на рычащем горле пита, а затем потянула пса вниз, к ботинку. Затрещала куртка. Морда собаки с зажатой в челюстях куском дорогой «колумбии» уползла к земле и оказалась зажатой в петле возле ботинка. Игорь все сильнее тянул к себе поводок, пит стал задыхаться. - Что, сука, не нравится?! – заорал Игорь, хотя перед ним был кобель, а не сука. Теперь пит был в его власти, ворочал тигровой башкой в тщетных попытках вцепиться в ботинок зубами, но петля не пускала, все сильнее сжимала горло и перекрывала доступ кислорода. - Э! Э! Че там такое? – из темноты показался крупный парень в спортивном костюме. - Твой, блядь, кобель? – заорал на него Игорь. - Где? - хозяин старался разглядеть в полутьме своего питомца. – Але, Киллер, - быдловатым басом закричал он, - ты че? Киля! – разглядев капкан, в который попала его собака, парень вызверился на Игоря. - Але, ты, а ну быстро! Отпустил мою собаку! - Да твоя псина меня чуть не загрызла, собаку мою порвала! - Ты это. Кто такой, а? Чего тут ходишь? – парень угрожающе пошел на Игоря. Сейчас освободит своего питбуля и снова натравит, мелькнуло в голове у Игоря. - Держи своего урода! – крикнул он. - Ногу убрал! - Держи его, я сказал! - Ногу убрал! Ты ж его душишь, сука! Ты, гондон! А ну отпусти собаку, блядь помойная! Пидор ты гнойный! Киля, взять его! Фас, Киля! Чужой! У Игоря от ярости потемнело в глазах. Он намотал ошейник на руку, снял ногу и увесистым телом полузадушенного питбуля, перемахнув им через всю спину, с размаху огрел наступающего хозяина по голове. Далее произошло неожиданное. Питбуль рухнул на голову парню, и в тот же момент раздался дикий вопль. Собака вцепилась хозяину в лицо, Игорь рванул поводок и оцепенел: вместо лица у стоящего перед ним здоровенного и наглого всего секунду назад противника зияла рваная рана, мгновенно залившаяся кровью. Парень закрыл лицо руками, завыл и попятился. Игорь, матерясь, на чем свет стоит, закрутил пита над головой и шмякнул им о ближайшее дерево. На собаку это не произвело особого впечатления. Она снова поднялась на ноги, хотя и не так бойко, как прежде, и попыталась кинуться на обидчика. Игорь снова крутанул ее на ошейнике, практически проделал ею круг над головой, перехлестнул конец через ветку дерева и подвесил Киллера в таком состоянии. Собака плясала в петле, извиваясь в тщетных попытках броситься снова. - Ну, ты зверюга, - с уважением сказал Игорь, с трудом переводя дыхание и завязывая второй конец поводка на узел вокруг ветки. Хозяин пса убрел в темноту, были слышны только его вой и громкий треск кустов. Вот тебе и выгулял собачку, подумал Игорь. Закричал в темноту. - Шэрри! Шэрри! Пуделихи нигде не было. Твою мать! Что делать? Дед раскудахчется, Изольда эта! Навязали на его голову! Наконец на его крики из кустов выползла дрожащая Шэрри. Игорь схватил ее за шкирку, пошел в подъезд. В лифте при мутном свете потолочного плафона осмотрелся. У собачки было прокушено плечо, шерсть липла к пальцам. Он брезгливо вытер руку о пластик лифта, оставив кровавый отпечаток, и нажал на кнопку пятого этажа. В зеркале лифта увидел свой перепачканный облик: из разорванного рукава куртки торчала серая набивка подкладки, брючина свисала, сквозь лохмотья была видна кровоточащая голень. Надо найти того урода и стребовать за разорванную одежду. Так ему и надо! Морду своя же собака раскроила, удачно как! Он вернулся в мастерскую и вкратце рассказал Изольде про случившееся. Профессиональная медсестра, она не стала охать и ахать, осмотрела собаку и пошла выстригать на ране шерсть. Разодранную голень Игорь от нее удачно скрыл. Прошел к деду. Иван Авдеевич сидел на кровати, откинувшись на подушки, и, казалось, ждал его. Форточка была открыта, в мастерской уже не так сильно воняло. - Дед, - позвал Игорь, но старик не отзывался. Внук потряс деда за плечо. Тот открыл глаза и долго смотрел, не понимая, кто перед ним. – Дед, - повторил Игорь, - ты сказал, что надо типа снять проклятие с нашего рода. Иван Авдеевич кашлем прочистил горло. - Тебе надо отправиться в Свияжск, - сказал он. - Найти там голову и привезти ее мне… - Какую голову? – Игорь начал подозревать, что старик попросту выжил из ума. - А что это с тобой? – Дед разглядел растерзанный вид внука. Тот вкратце рассказал. - Я так и знал! – простонал Иван Авдеевич. – Началось... - Да что началось, дед? - гаркнул вконец сбитый с толку Игорь. – Говори яснее! - Проклятие Иуды. Как только я поделился с тобой этой тайной, все началось сызнова! Само мироздание атакует нас. Достань мне ее, достань! Мы выкупим свою судьбу, мы откупимся, Игорь. - Что я должен достать? – заорал Игорь в лицо трясущемуся в плаче старику. Тот прижал палец к губам, призывая хранить молчание, закрыл глаза, словно бы прислушиваясь к неведомому голосу. По склеротическим щекам пробежали прозрачные жилки слез. Глазные впадины старика походили на вареники с вишнями, так сильно выпирали под натянутой кожей глазные яблоки. Наконец он открыл веки, посмотрел внуку в самую глубину зрачков и раздельно произнес. - Ты должен привезти мне голову Иуды Свияжского. СВИЯЖСК. ЛЕТО. 1918 г. Воплощаясь на земле, душа створаживает вокруг себя свою точную копию – тело. В зависимости от развитости и мощи души тело получается либо сильным и красивым, либо хлипким и убогим. Вырастая и матерея, люди ткут вокруг себя дополнительные силовые оболочки, опять же в точном соответствии с мощью духа. Незначительные люди образуют вокруг себя дешевенькие квартиры и автомобили так называемых «народных» марок – «запорожцы», «жигули», в лучшем случае, «фольксвагены» эконом-класса. Люди рангом покрупнее ваяют вокруг своих особ лимузины, джипы и гоночные болиды. Гиганты духа перемещаются в оболочках стоимости запредельной – в длиннющих черных членовозах и личных «боингах», причем гиганты при этом думают, что это очень круто. Председатель Реввоенсовета молодой Советской республики Лев Давидович Троцкий в качестве средства передвижения соткал вокруг себя многосотпудовый бронепоезд № 10 ««Грозный мститель за погибших коммунаров», вооруженный пятью орудийными башнями линкоровского калибра, двадцатью пятью пулеметами «Максим» и десятком 76-милиметровых зениток для защиты от налетов авиации. Выкрашенный в цвет выгоревших на солнце приволжских степей бронепоезд на огромной скорости рвал пространство, оглушая станции ревом паровозных гудков, содрогая воздух тяжким дыханием несущейся стальной махины. Движителем состава являлась миниатюрная копия геенны огненной – гудящая раскаленная топка, в которую двое чумазых чертей-кочегаров беспрестанно подбрасывали лопатами специальный бездымный уголь, чтобы не демаскировать передвижение вождя по агонизирующей, ввергнутой в пучину Гражданской войны царской империи. «Грозный мститель» торопился. На Восточном фронте прибытия бронепоезда ждали, как мессию. К пяти вечера 2 июня 1918 года сбылось: «Грозный мститель» подплыл к перрону железнодорожной станции Кальбарово. Усеянные рядами круглых заклепок стальные борта, гоня во все стороны плотную волну жара, медленно проползали вдоль оцепленного вооруженными красноармейцами перрона. Броневые листы закрывали весь состав вплоть до колес, поэтому со стороны казалось, что к станции подплывает не поезд, а флагманский эсминец Волжской флотилии. Впечатление усиливала высокая фигура изящной женщины в черном морском кителе и кожаной юбке, с комиссарской фуражкой на каштановых, уложенных в круг косой, волосах. Фигура стояла в проеме открытой стальной двери в точности между написанными на борту огромными словами «Броневой» и «Поезд № 10». Ниже шло название «Грозный мститель за погибших коммунаров» РССР Центробронь». Женщина выглядывала в толпе знакомые лица и, увидев их, замахала рукой. Мелькнули черные бушлаты, вскинутые бескозырки с золотыми вылинявшими надписями, полосатые тельники, усатые, радостно вопящие рты. - Лариса! – орали лужеными глотками матросы. – Ла-ри-са! Рейснер лучисто улыбалась товарищам по революционной борьбе. Еще недавно они вместе давили контрреволюцию в Петроградском Адмиралтействе, а теперь прибыли сюда для спешного формирования Волжской речной флотилии в целях борьбы с восстанием белочехов. Духовой оркестр грянул «Интернационал». Проплывали шеренги красноармейцев «Железной дивизии имени Розы Люксембург» в разномастных гимнастерках, зато в одинаковых картузах с красными звездами. - Здорово, братва! – закричала Лариса. – Встречайте Председателя Реввоенсовета республики товарища Троцкого! Шеренги ликующе взревели. Лариса спустилась по лесенке на перрон, а в проеме, как в картинной раме из стали, появилась фигура, с ног до головы закованная в черную комиссарскую кожу. Перекошенная влево папаха шевелюры, кажущееся маленьким сравнительно с пышной прической заостренное книзу клинообразной бородкой лицо, острые усы, пронзительный сверлящий взгляд сквозь стекла пенсне – Троцкий. Рука наркома коротко простерлась вперед, обвела растопыренными пальцами толпу и сжала ее в кулак. Проходя среди возбужденных матросов и красноармейцев, Лариса услышала гармошку, остановилась. Как родная меня мать провожала, Как тут вся моя родня набежала. Частушки слушали под одобрительный хохот братвы. Комендант станции тронул ее за локоть, показал на лысеющего человека с толстой нижней частью лица. - Агитационная песня, только что написана, вот это – товарищ поэт. - Как ваша фамилия, товарищ? – Лариса крепко пожала поэту руку. - Демьян Бедный. - Молодцом! Нам нужны такие стихи! Она улыбнулась и прошла дальше, думая про себя, какое дерьмо эти стихи и сам человек, их написавший. Вспомнились недавние долгие прогулки на лошадях с Блоком в окрестностях Санкт-Петербурга, серебряное кружево ее чарующих стихов, свои собственные строки, разве может с ними сравниться это пролетарское быдло с его корявыми ублюдочными частушками? Зато народу нравится. Разве Блока они стали бы слушать? Или Ахматову? «Ах, куда ты, паренек, ах куда ты, не ходил бы ты, Ванек, во солдаты». Хотя и Блок написал «Двенадцать», там тоже Ванька какой-то фигурирует, стреляет свою возлюбленную, чушь какая-то! Под вечер из бронепоезда перегрузили на яхту «Межень» деревянный ящик, похожий на свежеоструганную домовину, на борт взошли матросы, Лариса и Троцкий с личной охраной. Отчалили. На полпути к Свияжску уже в сумерках яхта попала под кинжальный огонь пулемета – из засады в маленькой рощице на холме в упор бил «Максим», Лариса узнала его по характерному рокоту. Взметнулись крики раненых, вспыхнула паника, матросы повалились на палубу, залегли за переборками. Среди черного копошения бушлатов и бескозырок выделяется одна Лариса – теперь она одета в белое платье, похожа на гимназистку, перешагивает через залегших матросиков, не кланяется пулям, ободряет со смешком. - Братишечки, чего боимся? Двум смертям не бывать, а одной не миновать. Эх, и режет пулеметчик, жаль только – мазила! Я Лариса Рейснер, комиссар Балтфлота! Слушай мою команду! Пулеметчика-мазилу – расстрелять! То-овсь! Поднялся Смагин, нащупывает оброненную винтовку в человеческом месиве Игнатов. - А кто мне его сшибет, - митинговым площадным криком кричит Лариса, - я тому подарю комиссарский свой поцелуй, вовек не забудет! - Да за твой поцелуй, за твой… за Ларису, в бога-душу-мать! – вразнобой через борт вскинулись винтовки, там и сям катер ощетинился штыками и дулами. Очередь вражеского «максима» прошлась по капитанской рубке, полетела щепа, ахнул раненый, брызнули кровь и стекла. - По моей команде, - сквозь стук пулемета пронзительно закричала Лариса, хватая голосом сердца мужчин, - целься! Залпом! Пли! Вдоль ее протянутой руки харкнул огнем весь борт. Снова Ларисин голос чайкой взмывает над иссеченным пулеметными очередями кораблем. - То-овсь, братишечки-и! Лязгнули затворы. - Целься! Навелись винтовки – теперь их гораздо больше, торчат густо. - Пли! Рвануло втрое сильнее – это поднялись залегшие на палубу под шкальным огнем братишки с «Марата». Высекло кусты на холме, повалилась густая ива, срубленная залпом. Тишина. Минута тишины. И голос – ее голос, грудной, насмешливый. - И кого теперь целовать? Всех вас, что ли? Громовой хохот братвы. - Высаживаемся! Прочесать кусты, взять этих сволочей! С борта с винтовками наперевес матросы прыгают в воду, бредут к берегу, знают – на них смотрит самая красивая женщина революции, она обещала поцелуй, она не обманет. ВЫРВИНОС VERSUS БЕСПАМЯТНЫЙ Штатный киллер буровской группировки Игнат Сивцов с погонялом «Питбуль» без устали рыскал по Казанскому вокзалу. Если бы не проклятые менты, задержавшие его в метро, он бы успел к указанному поезду из Казани и взял бы «Курьера» прямо у вагона. А где его теперь искать? Вокзал огромный, людей - море. Говорили, он после клофелина будет, как рыба сонная. Здесь где-то валтухается, не может он далеко уйти, чумной, без денег, без документов. Лепрекон свою часть работы сделал – сбросил встречающего на рельсы, а вот Питбуль застопорил все дело! Куда ж он делся, хрен этот с казанского бугра! Беспамятный человек чувствовал опасность. За ним следили. Кто-то ходил рядом, кругами и это кто-то его ненавидел и хотел убить. Беспамятный чувствовал это так обостренно и свежо, потому что был лишен глушащей интуицию Личности. Поэтому страх все сильнее и сильнее угнетал его. - Эй, стойте! Бомжи обернулись. Мужчина в синей блестящей куртке с натянутым на голову капюшоном с меховой опушкой нагонял их. - Пошли вон! – мужчина оттолкнул бомжей и сильно ударил Беспамятного ногой. Удар пришел в живот, Беспамятный лишился дыхания и согнулся. Второй удар – кулаком - пришелся в лицо, ослепительно и оглушающе. - Беги! – орал чей-то голос, то ли голос Чулимы, то ли голос изнутри пустой головы. Он попробовал бежать, но сильный удар каблуком в поясницу швырнул его лицом на кафельную стенку подземного перехода. Беспамятный обернулся, сжался в комок, закрыл грудь коленями, а голову локтями. - Беги, - надрывался внутри чей-то голос. Голос был отчетливым, как если бы кто-то кричал в наушники. «Кто ты, спросил он сам себя». - Твой Стра…, - невнятно ответил голос, проглотив окончание слова. Страх? Страж? - Кто?! – отчаянно переспросил он. - Беги, дурак! Спасайся! Беспамятный неуклюже побежал. Преследователь сзади нагонял. Удар ребром ботинка пришелся в ребра, беспамятный упал, задохнулся от боли. Пополз на четвереньках, его догнали, пихнули в зад, он завалился, закрываясь руками и подтянутыми к животу коленями. В ребра с маху воткнулся тупой носок ботинка, он взвыл от боли и ярости. За что? За что его убивают? Да, ведь его не просто бьют, его тупо убивают! Но за что?! Что он сделал этому человеку? Под градом ударов он завыл, утробно, от ужаса и бессилия. Вой перешел в инфразвук, тонкий, неуловимый для слуха. Вдруг он расслышал, что в голове помимо крика «беги!» давно уже звучит другой крик – «дай я!». - Дай я, выпусти меня! Дай я! Я тебя спасу! – кричал другой голос, грубый, рыкающий. - Кто ты? – завопил он внутрь себя. - Я спасу тебя, выпусти меня. - Но как?!! - Кричи! Боевой крик! Крик! Крик! Вопи! - Тихо-тихо! – Питбуль рывком поднял жертву за грудки, впечатал в стену, переждал, когда пройдут люди. – Ты это. Не бойся, я тебя убивать не буду, - он оглядывался по сторонам, крепко прижимая Беспамятного к стене и дыша в лицо луком. - Я тебе только это. Только нос и уши обрежу. На холодец. Новый год же близко. Чтоб ты пожил, помучился, как я. Только сначала это. Монета где? - Какая монета? - Не придуривайся! Где монета, сука?! - У меня ничего нет… вот, мелочь, насобирал, - Беспамятный трясущейся рукой вынул из кармана горсть милостыни. Грабитель схватил ее, осмотрел, отшвырнул, рыча от злости. Приказал. - Куртку снимай! - Что? - Куртку давай, снимай, ну! Быстро, гнида! - Дай я, пусти! Пусти меня! Дай я! Беспамятный уже несколько минут слышал странные крики внутри своей головы, но жуткий шепот прижавшего его к стене человека парализовали и слух, и волю. И вот теперь, когда мучитель отпустил, чтобы он мог снять куртку, Беспамятный явственно услышал голос, идущий изнутри его собственной головы. Голос кричал. - Дай я! Выпусти меня! Меня выпусти! - Кто ты? – спросил он голос. - Какая разница! Я тебя спасу. - А как тебя выпустить? – снова задал он вопрос, мешкаясь с «молнией» куртки. - Я же говорил! Закричи! Зверем закричи! - Ну, че ты возишься! – мучитель отвесил Беспамятному тяжелую оплеуху, обжарившей всю правую сторону лицу. Беспамятного отбросило, в глазах потемнело, ярость хлынула в мозги, он вобрал в грудь как можно больше воздуха и заорал что было мочи. – К-йа-а-аы-ы-ырррр! – крик прокатился по трубе подземного перехода и затих вдали. Кйа-а-Ыр-ыр-р-р-! – вопль был похож на рев раненного ягуара. Содержимое головы изменилось: вместо ватного обессиливающего тумана она наполнилась звенящей красной яростью. Беспамятный принял боевую стойку. В голову, плечи, руки и ноги, в кулаки стремительно и горячо вливалась сила и звериная ярость. Глаза отслеживали движения нападающего, движения прохожих, тусклый свет подземного перехода, время замедлилось, он все видел и все обсчитывал. Вот нога противника медленно оторвалась от слякоти пола и поплыла к нему, целя в область паха. Мгновенно его правая нога независимо от его воли поплыла навстречу атакующей ноге противника и ребром стопы встретила надкостницу врага. Он знал, что это больно. Врагу стало очень больно. Недаром он отскочил и припал на ушибленную ногу. Беспамятный человек повторил боевой вопль и словно бы увидел проступающие из его пальцев серпообразные когти, а из пасти, исказившейся в хриплом реве, выползли длинные острые клыки. Он нырнул под удар вражеской руки и всадил в нападающего стремительную серию ударов, похожих на удары лапами атакующего леопарда, сек справа и слева, норовя скрюченными пальцами попасть в глаза, в горло, в ноздри. Атаку довершил ударом ноги в солнечное сплетение ошеломленного противника и пружиняще отскочил, чтобы сориентироваться и оглядеться. Они был один на один, никто больше в драку не вмешивался. Прохожие с чемоданами и сумками опасливо обтекали дерущихся. Когтевые удары пальцами сорвали латексную маску с лица Питбуля. На короткое время он ослеп и попятился, а когда маску сорвал, увидел, что его недавняя жертва убегает по тоннелю. Взревев от ярости, Питбуль бросился в погоню. Он понимал: что-то переменилось, и время сладких разговоров кончилось. На бегу он выхватил из кармана нож, взмахнул им, и длинное инерционное лезвие с щелчком зафиксировалось. Преследующий и беглец с топотом мчались по тоннелю, от них шарахались пассажиры с только что прибывшего поезда «Бугульма-Москва». Нож пришлось спрятать в рукав. На бегу Питбуль отшвырнул несколько прохожих, сбил с ног женщину с ребенком, возмущенно ступивший ему навстречу мужчина остолбенел, увидев его жуткое, лишенное большей части кожи и хрящей лицо. Питбуль огромными скачками несся за Беспамятным по длинной трубе подземного перехода от вокзала к путям. Он явно нагонял. До удара ножом оставались считанные секунды и считанные метры. Внезапно жертва обернулась и встретила преследователя ударом ноги в живот. Питбуль прямо напрыгнул на выстрелившую ему навстречу ногу и задохнулся от жуткой боли в солнечном сплетении. Еле успел уйти нырком от другого удара и наотмашь полоснул ножом по атакующей ноге. Беспамятный вскрикнул и отшатнулся, на ноге чуть ниже колена вспыхнул резкий ожог пореза. Застыли друг против друга в стойках, тяжело дышащие, ненавидящие друг друга. ПАМЯТНИК ИУДЕ УСТАНОВЛЕН! До Свияжска дошли заполночь. Ларису разбудил Троцкий, они вышли из каюты на палубу. В темноте слышался только голос матроса, промеряющего глубину. Хлюпала вода, показался фонарь на берегу, на него пошли, вскоре ткнулись боком о причал, Ларису качнуло к Троцкому, он обнял ее за плечи. Внезапно ударила зарница, выхватив из тьмы невероятно красивый сказочный городок. Четко очертились по бледному мерцающему небу башни на высоком холме, купола церквей, зубцы крепостных стен. Остров Буян! Бросили трап. Он упал с грохотом. Только через мгновение Лариса поняла, что это не трап, это докатился раскат грома. Пахло болотом, зудели комары, квакали лягушки. Троцкий сошел на берег, подал ей руку. За ними при свете факелов матросы вынесли деревянный ящик, длинный, узкий, похожий на гроб. В нем, в стружках, лежало таинственное изваяние, долженствующее увидеть завтра свет. Троцкий хлопнул себя по щеке, размазал жирного комара. - Насосался, эксплуататор! Лариса засмеялась, ее восхищало чувство юмора этого человека, даже к комару он подходил с классовых позиций! Он склонился к ней для поцелуя, в стеклах узкого пенсне полыхнули багровые факела. Троцкий с Ларисой разместился в местном монастыре в покоях святителя Гермогена. Ночью квадратная площадь Свияжска была оцеплена ротой красноармейцев Симбирского Полка Пролетарской славы. До утра продолжались работы. Наутро под конфискованными в церкви драгоценными ризами на постаменте возвышался новый памятник, но кому он был посвящен, никто не знал. После обеда был созван митинг на площади. Имя Троцкого гремело по России, многие пришли послушать вождя добровольно, многих, особенно монахов, согнали на митинг силком. Троцкий вышел после сытного монастырского обеда, во время которого отведал знаменитых свияжских медов. - Товарищи! – сильный, надтреснутый на многочисленных митингах голос трибуна прокатился над толпой. - Там, где в течение сотен веков попы дурили головы людям, мы открываем памятник первому в мире революционеру - Иуде Искариоту! Личный телохранитель Троцкого Вольфганг Залус, затянутый в чертову кожу верзила, сорвал ризы, и перед оцепеневшей толпой возникла буро-красная гипсовая фигурка злобного уродца с зияющим кратером вопящего рта и занесенной, словно бы грозящей небу правой рукой. Люди шарахнулись, ахнули, попятились. Многие осеняли себя крестным знаменьем, женщины зажмуривались и закрывали глаза ладонями. Убегающих загоняли обратно штыками. - А теперь, ввиду этого памятника одному из величайших революционеров всей истории человечества мы накажем тех, кто покрыл себя несмываемым позором – дезертировал с фронта, предал своих пролетарских братьев и сестер! В центре площади прямо напротив памятника, окруженные заградотрядовцами, понуро стояли разоруженные красноармейцы бежавших с фронта частей. Орлов, командир ЧОНа, чуя жарящий в спину солнечный фокус страшного пенсне, прошел вдоль строя дезертиров, отсчитывая наганом каждого десятого и указывая выйти вперед. Вернулся вдоль второй шеренги - эти тоже выпускали вперед смертников, но еще не знали того. Опять ушел в дальний конец площади – теперь мимо третьей шеренги. Вернулся вдоль четвертой, последней. Все «десятые» стояли перед строем, дико озираясь. Орлов подбежал к трибуне, задрал голову, запрашивая распоряжений. Обряд децимации проводился впервые. Никто не знал, что делать дальше. Троцкий поднял руку, сжатую в кулак. - Ваш полк… - взмыл в воздух надорванный голос наркома, - покрыл себя позором! Вы бежали с поля боя… открыв фронт врагу! – Троцкий делал большие паузы между каждой парой слов, чтобы смысл слов дошел и был услышан каждым. - Смыть позор солдат может только своей кровью. Сейчас эти подлые трусы, изменнически предавшие дело революции и пролетариата, будут расстреляны! На всех фронтах моим приказом вводится обряд децимации, то есть каждый десятый из бегущих с поля боя будет расстрелян перед строем своих же товарищей! Приступайте! Орлов выслушал отданный вполголоса приказ, кивнул марлевой тюбетейкой с кровяным пятном во лбу, на кривых кавалерийских ногах пробежал от трибуны к шеренге дезертиров. Сабля била его по пыльным смазным сапогам. Чоновцы гуськом бежали за ним, растягиваясь вдоль приговоренных. По команде повернулись лицом к осужденным, штыками оттеснили их к стене управы. - То-овсь! – тонко прокричал Орлов, саблей указывая, где чоновцам стать. Солдаты выстроились в шеренгу, вскинули винтовки. – По трусам, изменникам дела революции и пролетариата – пли! Махнула сабля, сухо рванул залп. «Десятые» повалились вразноряд. Ахнули женщины в толпе, зазвенело выбитое шальной пулей стекло, с хриплым карканьем взлетели вороны. Орлов, держась левой рукой за звенящую после контузии голову, провел инвентаризацию расстрелянным, двух шевелящихся добил из нагана. Обернулся за одобрением к трибуне, оттуда льдисто сверкнуло пенсне. Бурый Иуда с разверстым в крике «ура» ртом потрясал воздетым к небесам кулаком, словно он тоже поддерживал свирепую расправу. С бешеными глазами Орлов приблизился к оставшимся в живых. - Уберите эту падаль! – пролаял он Гуменному, замкомвзвода. – Затем строиться и на фронт! Все ясно? - Так точно! – во фрунт вытянулся смертельно белый с лица Гуменной, безмерно счастливый тем, что выжил. Части маршем прошли мимо только что установленного памятника. Апостол-предатель напутствовал красноармейцев воздетой рукой. За его спиной повторял угрожающий жест сам Троцкий. Орлов, надрывая глотку и натягивая жилы на горле, надрывно кричал. - Свинцо-овым… огненным ве-еником… выметем паразитов из истории! Ползучие гады, буржуазные недобитки - обречены! Контрреволюционная сволочь будет беспощадно уничтожаться! Всякий, поднявший руку против советской власти, будет выжгнут каленым железом! Смерть эксплуататорам! Да здравствует товарищ Троцкий! Ура! Марширующие шеренги нестройно грянули «ура». Громче всех кричала часть, только что подвергшаяся децимации. У солдат были безумные выпученные глаза, рты разевались сами и сами вопили. Лариса вернулась в покои Гермогена. Расстрел произвел на нее угнетающее и одновременно возбуждающее впечатление. Она ходила по комнате, не в силах находиться в покое. В английском френче и желтых гетрах, стремительно вошел пасмурный Троцкий. На пыльном лице из-под пенсне - светлые борозды от слез. - Что с тобой? – она взяла его за руку, заглянула в глаза. - Что со мной? – голос наркома звучал глухо. - Ты плакал? - С чего ты взяла? - У тебя борозды от слез на лице, - она пальцем осторожно провела по щеке вождя. Он взял в ладони ее лицо - так берут в ладони реку. Напился долгим поцелуем. Она утекала сквозь пальцы, как вода, как время. - И сказал Моисей Господу, - прошептал Троцкий, - я не могу нести этого народа, потому что он тяжел для меня. - Боже, - прижала его голову к своей груди Лариса, - за что это выпало нам? - Однажды я уже спрашивал об этом, - глухо ответил он. - Лейба, - сказал ребе, и пейсы его зло затряслись, - род Бронштейнов никогда не был идиотами, таки не начинай и ты! Истинные мидрашим всегда презирали нечестивцев, всуе произносящих Шем-Гамфораш, истинное имя Того, Кто вас, болванов, создал! - Ребе, а почему он создал нас болванами? Огненная затрещина была ответом. - За что? – сквозь рев выдавил маленький вихрастый Лейба. - За то, что ты, болван, слово «Он» произнес с маленькой буквы! - А как его произносить с большой? - Повторяю для идиотов! Истинные мидрашим презирают нечестивцев, всуе произносящих Шем-Гамфораш, истинное имя Того, кто вас, болванов, создал! Теперь понял? Как не понять под занесенной для удара тяжелой учительской рукой. - Никому об этом не говори, - прошептал Лейба Бронштейн, утирая следы от слез белоснежным платком. – Мне тяжело, Лара. Троцкий отвернулся, отошел к окну. Ударил кулаком по раме. - У меня та же ноша, что у Моисея. Но иначе фронты не остановить. У меня болит сердце, каждый день. Я принужден расстреливать десятки и сотни людей. Если железной рукой не загнать эту стремнину в русло, Россию разнесет в клочья, начнется новое смутное время, бедствия – на века. Нам надо сковать стихию – льдом, железом, все равно как - но сковать. И победить! Это страшная доля. Но никто, кроме меня, ее не исполнит – знаю. ИГОРЬ В СВИЯЖСКЕ ИЩЕТ ГОЛОВУ ИУДЫ - Вы знаете, что Свияга течет в сторону, обратную течению Волги? Игорь Ледовских обернулся. Перед ним опирался на черный зонт типичный провинциальный интеллигент: высокий сухопарый мужчина в очках и с бородкой. - Предположим, не знаю, - сказал Игорь. – И что? - Свияга дала название нашему городу. Означает сие название – виться, свивать, потому что была река эта зело извилиста. Но и город сам был свит словно по волшебству, как птичье гнездо, это настоящий чудо-городок, подобного которому в мире больше нет. - Ничего, красиво, - сказал Игорь. Прошло больше двух недель после его знаменательного разговора с дедом. За это время он взял отпуск на работе и отправился в Свияжск на поиски головы Иуды, слепленной его полусумасшедшим дедом в далеком 1918 году. Чеховский интеллигент, работающий в забытом богом городке экскурсоводом, процитировал: Остров на море лежит, град на острове стоит, с златоглавыми церквами, с теремами да садами. Это Пушкин о нашем острове написал. Остров Буян! А город наш – вообще чудо из чудес! Меня зовут Михаил Львович, - интеллигент церемонно снял шляпу и склонил лысеющую голову. – Если вам интересно, я могу провести экскурсию по нашему городу. - Экскурсию? – переспросил Игорь. – Сколько? - Плата весьма и весьма умеренная. Вы, простите, откуда? - Из Подмосковья, - буркнул Игорь, чтобы скостить цену. - Ну, для вас, москвичей, деньги будут просто смешными, а мы тут сидим без работы и вынуждены перебиваться вот проведением экскурсий. - Конкретнее, профессор! - Триста рублей недорого будет? - Двести. - Хорошо, пусть будет двести. Итак! В 1550 году царь Иван Грозный воевал Казань, не взял и отступил. Для осады требовалась крепость, но построить ее на глазах неприятеля было немыслимо. Тогда Иван повелел рубить крепость в угличских лесах, в вотчине бояр Ушатых, на Верхней Волге, за многие сотни верст от свияжского холма. В великой тайне под руководством дьяка Ивана Выродкова рубили крепость-городок. К весне 1551 года городок разобрали по бревнышку, разметили и погрузили на суда. Караван, везущий с собой готовый деревянный город, отправили вниз по Волге. Проплыв тридцать дней, 24 мая 1551 года караван начал выгрузку вот здесь, - гид указал на косогор, - у подножия Круглой горы. 75 тысяч человек ждали приказа к началу работ. Для строительства Свияжска Иван Грозный разрушил Торжок Перевитский в южном Подмосковье, а его жителей поголовно пригнал сюда, на ударную, так сказать, «комсомольскую», кхе-кхе, стройку. И буквально в считанные недели город был собран, как… - Как конструктор Лего, - подсказал Игорь. Экскурсовод улыбнулся. - Да-с, первый в истории конструктор в натуральную, с позволения сказать, величину. Игорь огляделся. На пристани должен быть магазин, пива, что ли, выпить? Целых три часа шли на тихоходном катере от Казани, пока дочапали до этого богом забытого места. За эти три часа душа его впала в оцепенение вместе с сонными водами Волги и согретыми осенним солнцем лесами по ее берегам. Хлюпание воды о днище катера только подчеркивало тишину, царящую на островке. Немногочисленные пассажиры катера уже сошли на берег, их разобрали местные гиды, а Игорь достался интеллигентнейшему Михаилу Львовичу, увлеченно указывающему зонтиком на церкви и храмы сказочного городка. - Строительство крепости усложнялось тем, что леса хватило лишь на половину стройки, - говорил он, по-цапльи вышагивая рядом. - Дело в том, что зодчие полагались лишь на впечатление царя Ивана Грозного от единственной ночной стоянки на горе осенью 1550 года. Строили на глазок… От пристани дорога пошла в гору, Игорь глубоко дышал. - Львович, - сказал Игорь, - вижу, экскурсию ты выучил на пять-на. Меня интересует, что тут происходило в восемнадцатом году. - Должен вам сказать, что именно в Свияжске в 1918 году закладывался штаб одной из армий Восточного фронта, здесь Лариса Рейснер в великой спешке формировала Волжскую флотилию для освобождения захваченного белочехами золотого запаса России. Да что там говорить - здесь был штаб самого народного комиссара по военным и морским делам Льва Троцкого! Здесь стоял постоем ленинский «агитпроп», среди которого были тогда еще мало известные Всеволод Вишневский и Демьян Бедный, последний, кстати, именно в Свияжске сочинил свою знаменитую песню «Как родная меня мать провожала…». Естественно, атеистическая власть опоганила церкви и монастыри. В Троицком монастыре разместили пересыльную тюрьму, ее у нас окрестили «фабрикой смерти», филиалом ГУЛАГа. «Политических» сюда свозили со всей России, здесь устроили вторые Соловки, расстреливали днем и ночью, а трупы сбрасывали под монастырские стены и присыпали землей. Атеисты крушили и взрывали свияжские храмы. До сих пор посреди города высятся холмы битого кирпича. Однако, благодарение Богу, не все было стерто с лица земли. Несколько церквей все же уцелело. Вот эта деревянная – поистине бесценная реликвия, построена еще в XVI веке! Михаил Львович подвел Игоря к почерневшей церквушке. - Обычно здесь фотографируются. Не хотите ли? - Я без фотоаппарата. - Могу кликнуть местных фотографов. Они вам прямо на месте все проявят и отпечатают. Игорь понял, что следует действовать напрямик. - Я где-то читал, - сказал он, - что именно здесь, в Свияжске, Троцкий поставил памятник Иуде. Это правда? Перемена, произошедшая с лицом чеховского интеллигента, поразила. Оно передернулось, глаза сильно закосили, правая рука судорожно сжала и отпустила ручку зонтика, снова сжала и отпустила. Затем зонтик был переложен в левую руку, а правая трижды совершила крестное знаменье. ЧТО ЗА МОНЕТА? Встретив неожиданное сопротивление, Питбуль прибег к хитрости: стремительными взмахами отвлек внимание, а затем, сделав оборот вокруг собственной оси, воткнул нож прямо в сердце беглецу. Треск прорезанной ткани, горячее касание стали под соском, пронзительная боль, доставшая до левой лопатки. Беспамятный отскочил, дико воя, зажав сквозь прореху на куртке резаную рану. Я убит? Я жив? Что пробито? Сердце? Бьется? Против ножа я не устою. Беги! Убьет в спину! Дерись! Я порву его! Я его кончу! Я перерву ему горло, пусть бьет ножом! Пока добьет, я успею его загрызть! Сам того не зная, он стал в «стойку ягуара» и приготовился к последней схватке. - Сдохни! – заорал Питбуль, занося нож для решительного удара. Бабах! – выстрел в подземном переходе грохнул оглушительно. Питбуля ударило в спину, он изогнулся назад, зашелся в болевом вопле и повалился на пол. Резиновая пуля попала ему под лопатку. Его грубо, рывком, подняли за локти. Трое крепких парней в камуфляжных куртках с бейджами «Охрана вокзала» окружили дерущихся. Четвертый держал в руке пистолет травматического боя «Оса». - И че тут происходит? – спросил он. - Пацаны… - кривясь от боли, прошипел Питбуль, - ну пацаны… вы попали. Я под Бурым. - Да хоть под каурым! – сказал Таран. - Серый, нож возьми. Пакетом возьми. Серый поднял пакетом, чтоб не стереть отпечатков, выпавший нож, разглядел лицо Пибуля и гадливо поморщился: на месте носа у того зияла рваная рана с черными рубцующимися краями, из глубоких нор дыхательных путей текли сопли. - Это что за… - Фредди Крюгер, блин! - Вырвинос. - Живые мертвецы, пацаны! Видели «Ночь живых мертвецов»? Там такие же бродили. - Тихо, парни, - сказал Питбуль, морщась от боли в спине. - Это. Фраер этот у меня деньги украл. Он сказал первое, что пришло ему в голову, не рассчитывая, что его слова будут проверяться. Но ошибся. - Ты крал? – Таран повел в сторону скособочившегося Беспамятного вороненым стволом пистолета. - Ничего я не крал! – крикнул тот. Вспомнил, как Чулима называл охранника, и крикнул. – Таран, он куртку с меня хотел снять. Угрожал нос и уши обрезать. - Ты кто вообще? – Таран озадаченно посмотрел на Питбуля. - Буровский. - Это мы уже слышали, - сказал Таран. – А погоняло твое какое? - Питбуль. - Питбуль? Нет, брат, ты не Пибуль, ты Вырвинос-на. Ты че ножами тут машешь, придурок? - Да говорю же, грабанул меня вот этот. - Врет! – крикнул Беспамятный. - Я его не трогал. - Врет, врет, как есть врет, - из темноты суетливо подбежал вызвавший охранников Чулима. – Мы, Таранчик, отработали и пошли себе, а этот напал, бить стал вот этого, нож достал, а ведь мы его не обижали, ты ж нас знаешь, мы никого не обижаем. - Знаю, - хмыкнул Таран. Сказал Вырвиносу. – Пошли, разбираться с тобой будем. Охранники с «Вырвиносом» ушли. Беспамятный остался с двумя бомжами, избитый, с горящими от ножевых ран боком и ногой. - Выпей вот, - Паскуда подсунул к окровавленным губам бутылку водки, но Чулима его остановил. - Нельзя ему. - Че так? - Говорю ж тебе, дурья башка, клаванули его. Видать, на водке. Водка с клавелином так штырит, что память неделями где-то кочует. Водки нельзя, пусть трезвеет, может, что и вспомнит. - А как же его это… оклемать? Он, гляди, трясется весь. Пусть глотанет, по-малой. В губы ткнулось горлышко, Беспамятный сделал пару глотков. Его повели по тоннелю. Чулима ощупал разрез на куртке, остановил, развернул. - А ну! А ну! Ты ж ранен, парень. Снимай куртяк, гля, тебя ж всего распанахали. Во, блядь, как! Гля, вскользь прошел, а тут – синячище, гля, Паскуда, сюда били, но не прошел, синяк остался и царапина така, по ребрам чиканули. Как такое могло быть? Нож как что остановило. - У нас случай был, тоже в сердце били, а у чувака тут паспорт лежал с вложенным жетоном из камеры хранения. Так нож в жетон попал и на хрен в сторону соскольнул. А так бы убил, точно бы убил. - Гля! - На корявую ладонь Чулимы из прорехи в куртке Беспамятного выпал металлический кругляш с блестящей ножевой насечкой на орле. – Покоцанный-то, видишь? - В него попали, в жетон! Вон и отметина! – Паскуда оживился, взял «жетон» показал Беспамятному. – Вот что тебя спасло, паря. Жетон! Держи, оберег будет. - Что это? – Беспамятный принял в руку странный кругляш. На мутной поверхности выделялся стертый профиль и идущие по ободу буквы незнакомого языка. Монета. Старая. Чужая. Откуда она в ватнике? Загадка. *** В халабуде бомжей слышалось сопение спящих людей и глухое бормотание маленького радиоприемничка. Беспамятный человек дрожал от холода. Его безмерно потрясло нападение Вырвиноса, но не менее поразили раздавшиеся изнутри голоса. С закрытыми глазами он нырнул внутрь себя, как в подводную пещеру. Открыл глаза. Кромешный мрак растекался смутными бликами, убегающими за окраину зрения. - Эй, - позвал он. - Кто вы? Тишина была ответом. - Страх, - позвал он, – можно с тобой поговорить? - Да, - отозвался Страх. – Только я не Страх, я Страж. - Страж, что ты делаешь во мне? - Я охраняю тебя. - Как? - Если твоя агрессия вырывается на волю, я стреляю в нее специальным шприцом со снотворным, твои руки-ноги слабеют, и ты ничего не можешь сделать. Точно! Беспамятный человек вспомнил, что в первые минуты нападения Вырвиноса он от ужаса почувствовал страшный приступ слабости. Он не мог ударить, руки и ноги сделались ватными, он готов был бежать, и он побежал. - Зачем ты это делаешь? – возмутился человек. – Меня же могли убить! - Я оберегаю тебя, - ответил Страж. – Если твоя агрессия вырвется наружу, ты ринешься в бой и можешь пострадать. Этого лучше избегать. - Трусливое брехло, - раздался мурлыкающий голос, и послышалось сильное кошачье урчание. - А ты кто? – в изумлении спросил человек. - Даже спасибо не сказал. Я твой Ягуар! Это я спас тебя. - Да, Ягуар спас тебя, - согласился Страж, - но только потому, что я разрешил выпустить его. На самом деле это я охраняю хозяина. - От кого ты меня охраняешь? – крикнул человек Страху. - От твоей агрессии! От дикого Ягуара. Я держу его в клетке. - Страж, - горестно сказал человек, - если бы Ягуар не выскочил из клетки, я бы погиб. Выпусти его из клетки навсегда. - Я не могу выпустить Ягуара из клетки, - без колебаний ответил Страх. - Почему? – спросил человек. - Я смотритель при нем. Если Ягуар вырвется на свободу, он превратится в убийцу и причинит тебе много страданий. - Не слушай его, хозяин, - промурлыкал Ягуар. – Ты знаешь, как выпускать меня на волю в случае нужды. - Как? - Кья-а-а, - боевой крик плавно перешел в зевоту, кошачье урчание и сонный человеческий храп. И вдруг незивестно откуда, вместо пожелания спокойной ночи, чей-то голос негромко, но четко произнес «Страшно впасть в руки Бога Живаго». *** Москву сотрясали резонансные убийства. Одним из первых пал непримиримый борец с банковской коррупцией и отмыванием грязных денег первый зампред Центробанка России Вячеслав Крылов. Главный патологоанатом Центрального округа Москвы Семен Казнодей осматривал труп банкира, погибшего в результате расстрела после товарищеского матча на стадионе «Динамо». Тело было крепким, чистым, тренированным. Крылов, по всей видимости, собирался жить в нем долго и счастливо. Сейчас, однако, он лежал, задрав кверху бородку, а в грудной клетке его чернели три огнестрельных отверстия. Завершив устное описание трупа на диктофон, Казнодей вместе с помощником-прозектором перевернул труп на живот и нахмурился. Чистое тело было обезображено в области поясницы непонятной наколкой. Татуировка никак не вязалась с образом интеллигентного финансиста. Хотя… сейчас все себе накалывают что ни попадя… но… не такое же! На белой, приобретшей уже восковой отлив коже, чернела фигура повешенного на дереве человека. Под ней тонкой вязью шли слова на неизвестном Казнодею языке. КОЛЯ КАЗАНСКИЙ - КРЕСТНЫЙ ОТЕЦ ВИКТОРА Пьяные бомжи быстро заснули, пригретые собаками и водкой, а Беспамятный дрожал от холода и не мог заснуть. Изредка впадал в мучительное забытье, и ему снились кошмары. Растолкал его Чулима. Было еще темно. Беспамятного трясло от мороза нескончаемой дрожью. Бомжи пошли на ежедневный добровольный «субботник» - убирать от мусора перроны. На перроне Таран с дружками по старой тюремной привычке сидели на корточках, курили, наблюдая, как бомжи собирают бутылки и сметают мусор. Дежурство бригады Тарана заканчивалось в семь утра, ждали сменщиков. Беспамятный нагибался, кривясь от боли в боку, носил пакеты с бутылками, двигался, стараясь хоть чуть-чуть согреться. Оглянулся на хриплый голос. - Это тебя вчера Вырвинос порезал? На вот. - Таран протянул ему недокуренную сигарету. Беспамятный взял ее, сказал спасибо, жадно затянулся. Таран сплюнул, приказал никуда не уходить, очную ставку будем делать. Через час Таран сменился и повел Беспамятного за собой. Они прошли за здание вокзала и углубились через пути к дальним пакгаузам. Маневрировали тепловозы, погромыхивали формируемые составы. Небо прояснилось, и наступил бледный зимний день. Подошли к огромную зданию старого депо на дальних заброшенных путях. Рядом с депо стоял памятник времен войны - крашенный черной краской паровоз с красной звездой во лбу тендера и четыре бронированных вагона. На боку одного из вагонов красовалась надпись «Грозный мститель за погибших коммунаров». Таран застучал кулаком в гулкие металлические ворота. Но открылись не ворота в три человеческих роста, а маленькая дверца сбоку, в нее выглянул парень в камуфляжной форме, узнал Тарана и пропустил. Вошли внутрь депо. Это оказался музей Великой отечественной войны! Законсервированные станки, паровозы, краны, лозунги белой краской по кумачу. «Бей фашистских гадов!», «Сталинец», «Бронепоезд имени товарища Кирова». В глубине депо миновали еще один пост вооруженной охраны и оказались в … спортзале. Рядами стояли новенькие тренажеры, штанги, гири, на стенах блестели зеркала, с потолка свисали боксерские груши. Таран велел ждать, а сам прошел в следующую дверь в дальнем правом углу спортзала. Оттуда он вернулся в сопровождении настоящего гиганта. Ростом за два метра мужик с обритой под ноль, шишковатой головой, в тельняшке, открывающей накачанные волосатые плечи, надвинулся на Беспамятного и принялся разглядывать его, как циклоп Одиссея, наклоняя голову то на одно плечо, то на другое. При этом он чвыкал жирным ртом, видно, только позавтракал. - Ты кто? – прогудел Человек-Гора. - Этого я не знаю, - ответил Беспамятный. - Но я бы дорого дал, чтобы открыть эту тайну. - Говори яснее. - Я ничего не помню. Таран с подельниками привели вчерашнего агрессора с изуродованным лицом. - Что вот с этим не поделили? – Гора кивнул на Вырвиноса. - Он куртку с меня хотел снять. - Ку-уртку? Хотел просто снять куртку. И бежал за тобой с пером по всем тоннелям? – Человек-Гора посмотрел на Вырвиноса, спросил. – Ты его знаешь? - Нет, - буркнул Вырвинос, глядя в сторону. Таран на блатном вскрике спросил. - А че ж ты его тогда пописать хотел? Обезображенное лицо пленного исказилось. - На гоп-стоп взял, и че? Просто. - Просто – срать с моста! – крикнул Таран, обходя Вырвиноса по кругу. - Ты че- то не договариваешь, пацан! Я таких, как ты, тут давно не видел. Не, че за рожа тут нарисовалась, а, Коля?! Писанка, блин, Руслана! Пишет он людей ножичком. Трезвый, не по буху, не обкуренный. Ты гля, Коля, какой у него мессар! Не, ну ты че, чувак, совсем схуел, че ли, я не врубаюсь! Колись давай, че за дела! Если ты под Бурым ходишь, на хера тебе в переходах людей писать? Ты ему вон бочину распанахал и чуть пику в сердце не загнал. Это че, шутки? У нас так уже не поступают. Это тебе не роковые девяностые, понимаешь? Беспредел окончен. - Он монету у меня искал! – вспомнил Беспамятный. - Какую монету? – прогудел Коля Большой, он же Коля Казанский, он же Человек-Гора. Виктор показал. Циклоп с верхотуры роста осмотрел монету, взял, понюхал и брезгливо бросил на пол. - Че за монета? – спросил он. Беспамятный пожал плечами. - А же ничего не помню. - Ты эту монету искал? – Коля смотрел на Вырвиноса. Тот покосился на пол. Все смотрели на тусклый кругляшек на деревянном полу тренажерного зала. - Да какая-на монета! – презрительно скривился Вырвинос. – Я монету спрашивал, в смысле деньги. Коля Казанский внимательно смотрел на обоих из-под бугристых надбровий, как из-под низко надвинутой бейсболки. - Мутят оба, - сделал вывод. – Чего морщишься? У Беспамятного огнем горел порезанный бок. Коля приказал раздеться. Беспамятный снял куртку, свитер и почерневшую от засохшей крови на левом боку майку. - Ишь ты, - сказал Коля. Но взгляд его был направлен не на резаную и сочащуюся сукровицей рану, а выше, на левое плечо. Беспамятный тоже перевел взгляд и даже поднял руку, чтобы было виднее. На плече синел раскрытый парашют и надпись «ВДВ - 1994». - Десантура, - лицо Коли подобрело. – Где служил? - Я ж говорю, - пожал мускулистыми плечами беспамятный человек, - ничего не помню. - Тар-ран, - командным голосом прорычал Коля, - индпакет! Пока Таран обрабатывал рану перекисью, Коля Большой обошел голого по пояс Беспамятного. На правом плече внимательно осмотрел татуировку в виде оскаленной морды пантеры. На спине, повыше поясницы, увидел странную татуировку, изображавшую повешенного на дереве человека. - Повоевал ты, браток, - сказал Коля Большой, увидев на смуглой спине Беспамятного бугристый шрам осколочного ранения. – У меня такие же иероглифы. Огромный человек задрал на животе куртку и показал зигзагообразный шрам, идущий от пупка до ребер. Протянул ладонь размером с саперную лопатку. - Николай Телепов, вторая рота отдельной мотострелковой бригады. Грозный, Хасавюрт, Ханкала. Беспамятный пожал неохватную руку. - Извини, - сказал он, передернувшись от озноба, - представиться не могу. Не помню, как меня зовут. - Одевайся, - прогудел Николай. – Будешь Витьком. Был у меня корефан, Витя Неделин, на тебя похож, тоже это… раненый был. Даю, короче, тебе временную прописку по вокзалу. Отныне звать тебя Витя Беспамятный. Живи пока. Виктор Беспамятный оделся, поднял с пола монету, сунул в карман. - Ну, а с тобой, чудище болотное, будем разговаривать, - Коля Большой, он же Смотрящий по вокзалу Коля Казанский, тяжело повернулся к Вырвиносу. Виктора вывели на улицу. Он пошел по путям обратно к вокзалу. На полпути дорогу ему пересек товарняк. Тяжело постукивали колеса, громыхали сцепки. Внезапно Виктору страстно захотелось прыгнуть под поезд и враз покончить со своим мучительным положением. Пальцы нащупали в кармане монету. Он решил кинуть жребий. Если по расжатии кулака на него глянет стертый профиль неизвестного древнего правителя, он будет жить. Если решка - прыгнет под поезд. Монета взлетела в воздух, слилась в вертящийся волчок. Вагоны проползали мимо. Монета вращалась в воздухе: орел - жить, решка - умереть. Рука схватила монету. Виктор Беспамятный застывшим взором смотрел на сжатые, побагровевшие на морозе, чужие, неузнаваемые пальцы с содранными заусенцами. ЭКСКУРСИЯ ПО СВИЯЖСКУ - После установления памятника Иуде на наш город обрушились все кары небесные. Монастыри Свияжска были превращены в концлагеря Гулага! Под всем островом скрывается огромное кладбище жертв политических репрессий. С 60-х годов в Святотроицком монастыре находилось царство скорби – психиатрическая колония. Излучение горя и страданий в этом месте просто зашкаливает за мыслимые пределы. Игорь Ледовских в сопровождении гида вышел через Рождественские ворота на центральную площадь Свияжска. - Вот здесь и стоял памятник Иуде, - Михаил Львович указал в центр квадратной площади. - И куда он делся? Гид развел руками. - А куда делись памятники советского периода? – в свою очередь спросил он. Снесены, конечно. Как и монастыри, и церкви. Сик транзит, как говорится. А с Иудой местные горожане и монахи долго боролись. Такого нигде на земле еще не видывали! Шутка ли – Иуда, в центре города, стоит, да еще и кулаком небу грозит. Народ был очень напуган, все свято верили, что не миновать городу большой беды. Да так оно и случилось! Бухенвальд и Освенцим не идут ни в какое сравнение со страданиями Свияжска. Там горе длилось несколько лет, а тут десятилетиями. Массовое уничтожение людей здесь было организовано в промышленное производство. - А памятник? – настаивал Игорь. – Что с ним случилось? - Верующие попытались снести идола, так к нему выставили вооруженную охрану. Писали письма, упрашивали, умоляли – все бесполезно. Тогда монашки из женского монастыря решились, пошли на Иуду с хоругвями и крестами, попытались сломать, - гид перекрестился. - И чем кончилось? - Всех монашек расстреляли, а монастырь женский - так вообще взорвали. Все, с тех пор к идолищу даже подходить боялись. И только когда Троцкого изгнали из СССР, памятник Иуде заменили на памятник Ленину. Так вот, тут-то и произошла интереснейшая история! - Какая? - В целях экономии горе-скульпторы отбили Иуде голову, а на ее место присобачили, уж простите за грубое слово, голову Ленина. Такой вот у нас симбиоз получился, двух, с позволения сказать, «великих революционеров»! И памятник этот сдвоенный был вообще одним из самых первых памятников Ленину во всей России! - Отбили голову? – живо переспросил Игорь. – И куда ее дели? - Голову-то выкинули, а вот тело Иуды осталось, только с головой Ленина на плечах. - А куда голову-то выкинули? – настаивал Игорь. Гид посмотрел озадаченно. - На свалку истории, очевидно. Но самое интересное – это то, что в Свияжск потом присылали скульпторов со всего Советского Союза, чтобы они, значит, в точности копировали позу Ленина и не позволяли себе вольностей в трактовке великого образа. Так вот, первый памятник Ленину с туловищем Иуды изначально стоял в той самой знаменитой позе. – Михаил Львович отвел одну руку вниз, а в другую поднял и указал вперед и вверх. - Ничего себе, - хмыкнул Игорь, - круто Иуда под Ленина замаскировался! - Вот именно! – радуясь интересу слушателя, подхватил экскурсовод. – Голова Ленина, а тело-то – Иудино! И вот эта-то поза Иуды и стала на долгие десятилетия канонической, все статуи Ленина с нее копировали! И никто уже и не знал, что тело-то Ленина принадлежит не Ленину, а Иуде Свияжскому! Так и расселились по всей земле русской Ленины с телом Иуды, вдобавок еще и грозящим небу кулаком. - Обалдеть! – сказал Игорь. – Просто обалдеть! Экскурсовод подбоченился, профессиональная гордость его была польщена. - Эти материалы я сам раскопал, - похвалился он. - Послушай, Львович, - Игорь взял гиду под локоть, - классную ты историю мне рассказал, вот твои деньги. Я тебе дам еще столько же, отец, если ты мне цинканешь, где сейчас находится та самая, отбитая голова Иуды. Михаил Львович диковато посмотрел на него, всплеснул руками. - Помилуйте, кто же об этом знать может! Столько лет прошло! - А если ее в архив сдали, а? Где тут у вас архив? - Архива у нас как такового и нет, - растерянно пробормотал гид. - Но есть краеведческий музей. Если где что и сохранилось, то только там. А почему вас так заинтересовала эта голова? - Дело в том, - Игорь оглянулся по сторонам, - что я – внук того самого скульптора, который эту самую статую и слепил! Такой реакции Игорь не ожидал. Экскурсовод сначала отшатнулся и попытался перекреститься, потом опомнился, снял очки, оглядел необычного экскурсанта с ног до головы, затем снова надел очки и пристально вгляделся ему в лицо. - Боже мой! - вскричал он. - Как странно! Внук того самого скульптора! Подумать только! И какова же его судьба, позволено будет спросить? - Кого? - Вашего дедушки. - А, деда. Да ничего, жив-здоров старик. - Как! – отпрянул экскурсовод. Пригнулся, уронив челюсть и выпучив глаза. – Он еще жив? На лице добрейшего Михаила Львовича было написано такое изумление, что Игорь понял: свияжский гид был уверен, что скульптора-святотатца давным-давно жарят черти в аду на тефлоновой сковородке. - Живее всех живых, - хохотнул Игорь. - Это же он прислал меня в ваш городишко. По следам боевой юности. Знаешь, зачем? - Могу только догадываться, - экскурсовод нервно протер очки носовым платком. - Судя по вашему интересу к статуе, вы ищите ее следы. - В точку попал, отец, - усмехнулся Игорь. - А сколько же вашему дедушке сейчас лет, позволительно будет спросить? - Много, блин! Просто до фигища! Кощей Бессмертный ему младший брат. - А как вашего дедушку зовут? - Ледовских Иван Авдеевич! Гид вынул из кармана разлохмаченную записную книжку, глаза его горели. - Сенсация! – шептал он, записывая. – Семен с ума сойдет! И Аня! Расскажите мне, как у него возникла эта идея, как он ваял скульптуру, откуда он. Я должен все знать! Это войдет в мою экскурсию. Люди будут просто рыдать! - Баш на баш, - предложил Игорь. – Вы помогаете мне найти местные архивы, где могла заваляться эта чертова башка, а я вам рассказываю про своего деда и его творчество. - Архивы, архивы… - Михаил Львович покусал шариковую ручку. - Так! Первым делом идем в музей. Он находится в Троицком монастыре. Но позвольте, - экскурсовод запнулся, - я знаю наизусть тамошнюю экспозицию и уверяю вас, там нет головы никакого Иуды. Впрочем, идемте! Гид увлек Игоря по узкой улочке мимо здания школы, откуда выскочили на перемену звонко галдящие дети. - Далеко туда? – спросил Игорь. - Пятнадцать минут, островок-то маленький! По проселочной дороге вдоль огражденных штакетником огородов дошли до монастыря – за поворотом как-то сразу возникли белые стены, зеленые крыши корпусов, черные купола колокольни и храма. - Вот мы уже и дошли! Монастырь основан архиепископом Гурием, в 1555 году, мрачный был человек, креститель Поволжья, махал кадилом прямо на пепелищах сожженных сел и городов. Сейчас монастырь вернули церкви. Я знаком с иеромонахом Дионисием, он восстанавливает монастырь из запустения. Подождите меня здесь. Михаил Львович вошел в здание Троицкого храма, и вернулся десять минут спустя в сопровождении русобородого молодого человека в черном одеянии православного священника с медным крестом на груди. - Вы директор? – спросил Игорь, пожимая заскорузлую, привыкшую к земляным работам руку. - Нет, я не игумен, - скромно ответил священник. - По чину я только иеромонах. - Отец Дионисий тут всем заведует, - пояснил Михаил Львович. - По мере сил занимаюсь обустройством заброшенного когда-то Святотроицкого монастыря. - Я все рассказал отцу Дионисию! – тоном заговорщика сообщил экскурсовод. – Он знает, что мы ищем! Игорь понял причину того отчуждение, с каким на него поглядывал поп. Конечно, никакой симпатии внук скульптора памятника Иуде вызвать у православного монаха не мог. *** «Буровскую» (изначально - реутовская) ОПГ возглавляли три исторических лидера – Михаил Савельевич Тытенок, он же Тытя, (похоронен на Введенском кладбище), и ныне здравствующие Платон Федорович Лютиков (Лютый) и Валерий Егорович Бурыкин (Бурый). Валера «Бурый» представлял собой тип закончившего выступления штангиста: заплывший жиром бочкообразный торс, широкие покатые плечи, могучие бицепсы рук. Двойной подбородок его гармонировал с двухбастионным бритым затылком. Стылый взгляд серых глаз был исполнен тотального презрения к окружающим людям. Валерий Егорыч не встречал в своей жизни людей сильнее его. В том числе и физически. Однажды малолетний сын его потерял ключи от гостиничного номера в египетском Шарм-аль-Шейхе. Это обнаружилось уже перед дверью, мощной, из красного дерева. Отец хмыкнул и слегонца толкнул ладонью. Дверь сорвалась с петель, распахнулась, выламывая замок из стальной рамы. Однако с течением времени бывший рэкетир превратился в благонамеренного предпринимателя Валерия Егоровича, который очень не любил, когда его выдергивали из респектабельной жизни бизнесмена Бурыкина и возвращали в шкуру бандита Бурого. Он уже не мог принимать острых решений, как легко делал это в годы беспредела. Выросшее в его буйной натуре второе «я» бизнесмена начинало тут же взвешивать последствия, указывать на возможный ущерб, и Валерий Егорыч тормозил, тянул с решениями. С утра Валера Егорович Бурыкин был встревожен. Пропал посланный на Казанский вокзал его человек, Игнат «Питбуль». Мобильный телефон его не отвечал. Бурый вызвал напарника Питбуля Сашу «Лепрекона». Тот рассказал, что все выполнил, как приказывали. Столкнул под поезд армянского курьера. Правда, баба одна заметила, как он толкал, подняла хай, пришлось делать ноги. Питбуль же должен был встретить Курьера отдельно. Однако, прошли сутки, но Питбуль не объявлялся. Выходит, человек буровской группировки пропал на Казанском вокзале. Бурый приказал Лепрекону поехать на разведку. Саша Лепрекон разведчиком не был. Приехав на вокзал, он, не долго думая, остановил проходящего мимо охранника вокзала, тоже Александра, по фамилии Летов. - Эй, друг, мне ваш Смотрящий нужен. - Кто? – удивился охранник. - Майданщик местный. Александр Летов, дюжий, тренированный, наглый, выглядящий еще более раскачанным в своей камуфляжной форме, с презрением оглядел щуплого просителя. - Нет у нас таких, - поправил он. - У нас есть начальник охраны вокзала. - И где он? - А ты кто такой? - Я друга ищу, брат, помощь нужна. - Ищи, - охранник пожал плечами и пошел прочь. - Гнида! – бросил ему в спину Лепрекон. – Сволочь. - Ты че сказал? – Летов повернулся и угрожающе пошел на невзрачного Лепру. Тот попятился, свернул в узкий проход между камерами хранения. Обернулся, воткнул набежавшему охраннику здоровенный черный пистолет в подбородок. - Ты че? – осел Летов. – Че ты? Лепрекон обнажил криво сросшиеся клыки в жуткой улыбке. - Тебя ж просили помочь, пидор ты гнойный, - прошипел он, - нормально же просили. Говори, вчера чувака тут такого не видели, без носа? - А я откуда знаю, - охранник скосил глаза на пистолет. – Вчера не моя смена была. - Ты че жалом водишь, - дулом подбросил его голову Лепрекон. – В глаза мне! Охранник посмотрел в маленькие, глубоко утопленные под узким морщинистым лбом глазки, и побледнел. Шестым чувством он осознал, что перед ним даже не человек, а хищный и злобный зверек. Но Саня Летов находился на своей территории, вокруг патрулировали друзья, а у этого отморозка кишка тонка стрелять при народе. - Отстрелю сейчас башку твою дурную, - прошипел Лепрекон, шевеля порепаной губой над кривыми желтыми клыками. - Говори, сука, ну! Где Питбуль, наш товарищ? Мы буровские, слышал про таких? - Ствол убрал, - перекосился от ненависти охранник. – Все, ты с вокзала не уйдешь, учти! - Не ну, сука, я те учетчик, что ли? – с этими словами Леперкон взмахнул пистолетом и рукоятью ударил охранника в висок. Александр Летов покачнулся и начал оседать. Лепрекон схватил его за грудки и локтем припечатал к автоматическим камерам хранения. - Убью, - раздельно сказал он в закатившиеся глаза. Саша Летов поверил. - Ну, был тут один Вырвинос, - хрипанул он, - гонял по вокзалу с кинжалом. - Где он сейчас? - У Коли сидит. И че? - Это где? - В депо. - Где депо? Подавив волю охранника и «выпотрошив» его, Лепрекон немедленно отзвонился боссу. Узнав, что его человек находится в плену у казанских, Валерий Егорович поручил Платону «Лютому» разобраться. Платон позвонил главному майданщику Москвы. Тот перезвонил Коле Большому и узнал, что пацан безносый парится у него на нарах. - Ты че, Николай, - сказал встревоженный майданщик, - это человек Бурого. - Он на моей территории гоп-стопом развлекался, людей пугал. Должен я с него спросить? - Я тебе советую, отпусти, - опасливо сказал майданщик, - буровские же отмороженные. - Я их не боюсь, - лаконично ответил Коля и отключился. ЗНАКОМСТВО С НОЗДРЕЙ Виктор проходил по пандусу вдоль северного фасада Казанского вокзала, когда из сплошного потока ночных машин с бесчисленными, багрово горящими стоп-фарами вильнул к обочине тонированный джип с нанесенным на всю правую боковину ярким лицом рекламной красотки с помигивающей в ноздре стробоскопной лампочкой, изображающей пирсинговый бриллиант. Взвизгнули тормоза, из водительского выскочил высокий длинноволосый мужчина в смокинге, обежал машину и, яростно матерясь, распахнул пассажирскую дверцу, за шиворот выволок наружу девицу в дубленке и с бутылкой в руке. Девица орала и пыталась плеснуть из бутылки молодому человеку в лицо. Он отшвырнул ее на тротура, захлопнул пассажирскую дверцу, обежал машину, реванул мотором и взвизгнул шинами в стремительном старте. Упавшая на колени девица вскочила и на подламывающихся каблуках побежала за машиной. - Сволочь! – орала она вслед автомобильному потоку. – Ублюдок! Я тебя б…, изничтожу! Говнюк! Тварь! – она порылась в болтающейся на боку сумочке, вытащила мобильник и нетвердыми пальцами потыкала в кнопочки. – Але, Гуляш! Гуляш! Не бросай трубку, сволочь! Если ты сейчас же не вернешься, знай, я пойду в парк и меня там изнасилует маньяк. И расчленит. И в этом будешь виноват только ты! Ну, ты горилла! Кто размечтался? Я? На меня? Даже маньяк не покусится? Гад, я тебя завтра уволю! Отовсюду! Алло! Видимо, спутник красавицы отключился, потому что она снова затыкала маникюром в кнопки, снова завопила на всю ночную улицу. - Ты хочешь, чтоб меня арестовали, как придорожную путану, ты этого хочешь? Хочешь, чтобы я провела ночь в обезьянника вместе с ворами и блядями? Завтра я скормлю тебя… - но она не успела договорить, кому она скормит Гуляша, - из переулка выскочила юркая фигура с наброшенным на голову капюшоном, вырвала из рук скандалистки мобильный телефон и задала стрекача. Виктор неожиданно для самого себя бросился за воришкой. Он сам не понимал, зачем догоняет такого же побирушку и доходягу, как он сам. Но внутренний импульс был сильнее – он мчался, лавируя между прохожими, держа в перекрестьи пляшущего взгляда стремительно несущийся впереди капюшон. Вдруг капюшон врезался в мужчину с чемоданами, вся компания завалилась, чемоданы разлетелись в стороны, раздалась ругань, Виктор в два прыжка долетел до воришки, вывернул руку и отобрал телефон, а вдогонку еще и дал пендаля по заднице убегающего на четвереньках щипача. Виктор оглянулся. Он отбежал довольно далеко от ограбленной девушки, в густой толпе ее уже не было видно. Виктор бегом вернулся назад, добежал до места «высадки», но девушки там не обнаружил. Взяла такси и уехала, мелькнула мысль. Стало почему-то жалко, что его подвиг остался неизвестным. Внезапно раздался звонок и засветился экранчик «Моторолы» в его руках. Звонок был таким громким и необычным, что на него оглянулись прохожие. Телефон играл какую-то мелодию. Виктор не знал, что делать. Отвечать? Но что он скажет? Не примут ли его за грабителя? - А, вот где мой телефончик! – раздался сзади низкий, хрипловатый голос. Виктор оглянулся. Девушка шла к нему, размахивая бутылкой виски и делая из нее глотки. Дубленка с пушистым капюшоном была распахнута и всю ее фигуру было видно – длинные ноги в нежно-розовых, доходящих до паха сапогах, узкая, как бандана, миниюбка, короткий батничек, открывающий, несмотря на мороз, пупок с сережкой. - Вот, - Виктор испуганно протянул ей телефон, чтоб его не заподозрили в воровстве. – Догнал и забрал. - Спасибо! – девушка царапнула его ладонь ногтями, забирая телефон. Нажала кнопку ответа. – Але! Регина? Здоровского! Ты где? Помолчи, блин! Ты не можешь меня забрать? Этот гад выбросил меня… не знаю где! Где мы, молодой человек? – она обращалась к Виктору. - Казанский вокзал, - подсказал он. - Казанский вокзал! Что? Какое такси? Он выбросил меня без денег! Абсолютно! У меня чуть не украли мобильный, хорошо вот молодой человек помог, догнал, забрал. Почему не можешь? Где? В Шереметьево? А куда? Да наплюй на билеты! Подумаешь, Рим! Завтра улетишь. Какой показ? У Гальяно? А че он в Риме делает? Я? Ну, выпила. Да все я помню. Хорош, подруга, ты скажи, ты за мной едешь? Ах, вот как! Такая ты подруга? Чтоб ты себе в анус вставила пирсинг и чтоб цеплялась бумажкой каждый раз, когда подтираешься! Чтоб ты… алло! Ну и черт с тобой! Меня вот молодой человек отвезет? Отвезете, молодой человек? - Отвезу! – решительно сказал Виктор. Девушка захлопнула «раскладушку» и дубленку. – Бр-р, как холодно! – она отхлебнула из горлышка. – Будете? – протянула бутылку Виктору, но он отказался. Зря, сказала девушка. Бурбон - лучший напиток в это время суток! Ну, так везите меня! - Идемте, - сказал Виктор, - тут рядом стоянка, там полно машин. - Лови здесь, пацан! – девушка вновь приложилась к бутылке. Виктор подошел к обочине и принялся голосовать. Пока он тормозил тачку, девушка выкурила сигарету, и фигура ее сделалась совсем неустойчивой, ноги подкашивались, голова плавала, лицо коверкались в злобных гримасах. Виктор усадил ее в такси и сел рядом. - Адрес! – сказал он. - Калининский проспект. Дом 28. После этого… как его… Дома Книги… В салоне резко запахло спиртным, девушка закашлялась, ее давил надсадный кашель, переходящий в рвоту. Ну, сейчас обделается, подумал Виктор, но она справилась с приступом и откинула точеный профиль в пушистую берлогу мехового капюшона. У нее было молодое, тонкое, сильно накрашенное лицо с пухлыми губами. В ноздре девушки в мелькающем свете уличных фонарей посверкивал бриллиантик. Доехали быстро. Девушка очнулась и, не подумав расплачиваться, вышла из машины. Денег у Виктора не было. - Сейчас, шеф, - сказал он, выскакивая вслед за спутницей и на морозный проспект. На Калининском дома стоят, как гигантские костяшки домино, наискосок друг к другу под тупым углом к широченному шумному проспекту Сквозь вьюгу светились бесчисленные оконца зданий, летели машины, развевая за собой снег и выхлопной дым. - У нас денег не хватает, - сказал Виктор красавице. - У нас? – изумилась она. – У тебя! – и пошла на длинных ногах, имитируя поступь подиумных моделей. Через два шага правая ее нога подломилась, она взмахнула руками и грохнулась бы во весь рост, если бы Виктор не подхватил ее сзади. Девушка выпростала из навалившегося капюшона лицо и пьяно пробормотала. - Да ты мой спаситель, блин! Ты уже дважды спасаешь меня за сегодняшний вечер. А эти все – суки! Подруга, если она настоящая, должна была все бросить – самолет, Рим, Гальяано-Мальяно и приехать, когда ее подруге плохо. Ни одна сволочь не приехала. А Гуляш завтра будет скормлен птицам! - Нам не хватает денег, чтобы расплатиться за такси! – потряс ее за плечи Виктор. - Мне? Мне не хватает денег? – девушка засмеялась и запрокинулась на его руках в приступе хохота. – У меня денег больше, чем на этом проклятом проспекте снежинок! Идем в квартиру, там есть бабки. - Э! Вы куда? А платить? – таксист вышел из машины и ежился под снегопадом. - Шеф, я сейчас принесу, - крикнул Виктор. Таксист преградил им путь. - Нет, парень, так не пойдет, - сказал он. - Пусть кто-то один останется. - Ты же видишь, она в одиночку не дойдет. - Это ваши проблемы. Оставьте что-нибудь в залог, я не знаю. Виктор встряхнул висящую на его руке красотку. - Девушка, как вас зовут? - Меня? Ты меня не знаешь? – она пьяно изумилась, сняла капюшон, и в ее волосы густым роем вцепились снежинки. – И ты меня не знаешь? – она пошла на таксиста, размахивая сумочкой, как нунчакой. – Ты телевизор вообще смотришь? - Некогда мне телевизоры смотреть, - угрюмо буркнул водитель. – Платите, не надо устраивать скандала. - Давай оставим ему в залог мобильный, - предложил Виктор, охватывая ее за плечи и морщась от бьющего в лицо снега. - Что? Мой телефон? Да он стоит дороже трех таких тачек! Подожди, - девушка порылась в сумочке, достала маленький пистолетик с перламутровой ручкой, направила его на опешившего таксиста, грубовато хохотнула. – Вот, держи залог! - А настоящий? – спросил таксист, осторожно принимая пистолет в руку. - Настоящий! Постреляй тут пока, - девушка направилась в вестибюль высотки. Походка ее стала увереннее, видимо, метель отрезвила. Виктор поспешил следом. Прошли консьержку, поднялись в теплом и тихом лифте на восьмой этаж, девушка порылась в сумочке и удовлетворенно икнула – ключи нашлись. Открыла тяжелую бронированную дверь с цифрой 36, оставила ее нараспашку и прошла внутрь, хлопая ладошкой по выключателям. Квартира озарялась по мере ее продвижения. Виктор из прихожей увидел анфиладу богато отделанных комнат, шкафы-купе, плотно набитые вещами. Игорь обратил внимание на пол – в красный мрамор была вделана черная звезда с золотой подписью «Ноздря». Прошло пять минут, десять – хозяйка квартиры не появлялась. Вот вляпался, подумал Виктор, на хер оно мне было надо! Гоняться за барсеточником, везти ее в такси. Как я-то теперь вернусь на вокзал? Где я вообще? Метро не знаю, денег нет, город чужой. - Эй! – крикнул он в глубь квартиры, - дама! Эй! Тишина была ответом. Виктор осторожно прошел по комнатам, но нигде скандальной красотки не обнаружил. Вдруг заметил, что из шкафа торчат каблуки розовых сапог. Раздвинул шубы. Девушка спала в шкафу, свернушись клубочком.снимала дубленку, упала в шкаф и заснула. Виктор потряс ее за плечо, девушка всхрапнула. Он увидел в ее кулачке пачку купюр. Выдернул их и поспешил на улицу. Расплатившись с таксистом, Виктор получил назад пистолет, сунул его в карман куртки и пошел обратно, чтобы вернуть сдачу и оружие спящей красавице. За стеклянной перегородкой вспорхнула консьержка – вы куда? - Да я только что заходил с ней… - С кем? - Ну, с девушкой, с восьмого этажа. - С Ноздрачовой? - Наверно. - Подождите, - консьержка набрала на пульте номер квартиры, но телефон, конечно, не отвечал. - Она спит, - сказал Виктор, - заснула, понимаете? - Я-то понимаю, - худая женщина недовольно слушала длинные гудки в трубке. - Но посторонним к постояльцам подниматься запрещено. - Мне надо отдать деньги, это ее, я за такси расплатился, - Виктор показал ей пачку купюр. - Извините, но я не могу вас так пропустить, - женщина разглядывала его все более подозрительно. - Пойдемте со мной, - предложил Виктор, - я верну деньги и уйду. - Делать мне нечего, - повысила голос дама, - я не могу покидать пост. - Но вы же видели, я с ней пришел! – обозлился Виктор - С кем – с ней? Вы ее имени даже не знаете! - Послушайте, я хочу отдать деньги, а не взять. Я отнесу деньги и уеду! - Оставьте деньги здесь, я отдам ей завтра! – решительно заявила консьержка. - А пистолет вы ей тоже отдадите? - Какой еще пистолет? - Вот этот! – Виктор сунул ей под нос пистолетик с перламутровой ручкой. - Проходите, - сказала дама сдавленным голосом. Виктор вбежал в лифт и посмотрел на себя в зеркало – небритый рослый парень в черной куртке с угольным взором – грабитель да и только. Он вошел в квартиру, прошел на кухню, положил пистолет на стол, рядом оставил деньги. В желудке невыносимо засосало. Неужели я не заработал хотя бы кусок колбасы, злобно подумал он. Рывком распахнул холодильник, вынул из забитого под завязку нутра палку «останкинской» салями, грызанул ее и устало опустился на стул. Откусывал и жадно глотал крупные куски сервелата, ел торопливо, как волк. Когда совсем было решил вернуть огрызок колбасы в холодильник, сбоку раздался мужской голос. - Руки! *** Платон Федорович Лютиков, он же «Лютый», он же «Федорыч», один из трех исторических лидеров «буровской» ОПГ, возглавлял в группировке службу ДСП. Ничего общего с древесно-стружечной плитой эта структура не имела. Она расшифровывалась как Департамент Слияний и Присоединений. Иными словами, Платон возглавлял рейдерскую службу «бурых». К тридцати пяти годам он соткал вокруг себя несколько слоев силовых защитных оболочек. Первый слой состоял из железных мускулов, второй представлял собой кожуру пуленепробиваемых бронежилетов, кевларовых поножей и стрелковых очков, которые непременно надевал Лютый перед выходом из убежищ, третий слой кольцом маячил спереди-сзади, с боков-со спины в виде телохранителей «Лютого» – Чибиса, Глухого, Пиночета и Толстяка, накачанных угрюмых бойцов, прошедших «горячие точки» и умеющих убивать. Четвертый слой защиты представляли собой сделанные по спецзаказу бронированные автомобили «Мерседес» и «Хаммер». Вот так выглядели взаимоотношения между человеком по прозвищу «Лютый» и окружающим его добрым и прекрасным миром. При этом Платон трусом не был, а был безбашенным отморозком. Латы средневековых рыцарей были тесными и тяжелыми, они сковывали движения, требовали недюжинной силы для ношения и одну лошадиную силу для медленного и неуклюжего передвижения по поверхности планеты. Современные же доспехи позволяют развивать скорость до двухсот километров в час, обладают мощью целого табуна первоклассных скакунов, снабжены климат-контролем и джи-пи-эр-эс-системой спутникового ориентирования, а также противоугонными устройствами, компьютерами, телевизорами и еще кучей всевозможных прибамбасов, в которых сам Платон так и не удосужился до конца разобраться. За «Хаммером» главаря следовали джипы с бригадами Лепрекона и Десантника. Кавалькада направлялась к Казанскому вокзалу. В черном тонированном джипе «Чероки» сидела бригада Александра Копейкина (Лепрекона). Саша был позднего призыва. В яростные девяностые, когда на полях «стрелок» и «разборок» полег цвет русского народа, Саша подрастал в интернате для трудных подростков, насиловал мальчиков-дебилов и держал в страхе училок. Из интерната он сделал первую и единственную «ходку» по статье 111, ч. 4 – «тяжкие телесные, причинившие смерть». В тюрьме судьба свела его с «Носом», вором-рецидивистом, который «подвел» его к «буровской» группировке. Стажировку Лепрекон проходил в Подмосковном городе Жуковском (50 минут на электричке от Казанского вокзала), спалив за один год в разных районах города три кинотеатра (выкупленных затем за бесценок подконтрольными бизнесменами) и смертельно пугая предпринимателей уродливым лицом киношного злыдня, острыми и желтыми, вкривь и вкось растущими зубами. К началу 2000-го «Лепра» выбился в бригадиры. Его бригаду называли в группировке «Гестапо», она специализировалась на актах устрашения и состояла из настоящих «расписных» отморозков, один «синий, наколотый» вид которых вводил жертв в ступор. Владимир Кусакин (Кусок) и Метелев Виктор (Метла) отсидели соответственно 8 и 9 лет по ст. 105. ч. 2, «убийство с особой жестокостью». Водителем на тонированном до состояния полярной ночи джипе работал несидевший угрюмый качок Федор «Штанга» Новиков, помешанный на «железе». Вооружены «лепреконовцы» тоже были основательно, Кусок и Метла чешскими скорострельными «скорпионами», сам «Лепра» укороченным АКМС-74У с откидным прикладом, а водила «макаром» с глушителем. Основательно, вплоть до гранатометов, была «заряжена» и бригада Кости «Десантника». Правда, арсенал ударной группы следовал в багажнике старенького «жигуленка», который, в отличие от кавалькады устрашающе дорогих машин, никак из автомобильного потока не выделялся. На вокзале бойцы окружили «жигуль» и быстро разобрали оружие. Пряча волыны и автоматы под плащи и куртки, буровские пошли ко входу. На стоянке вокруг типичных машин и типичных людей бандитского вида мигом образовалась мертвая зона. Людей распугивала аура прямой и неотвратимой угрозы, излучаемой мощными фигурами и зловещими рожами Лютого, Лепрекона, Метлы, Куска, Десантника, Колотого, Лепса, Упертого, Чибиса, Глухого, Пиночета и Толстяка. Продвижение боевиков к центральному входу мигом утихомировало бурлящую толпу и ввергало ее в оцепенение. Почтительно отходили в сторону «бомбилы» и «карпалы», прекращали свою суетливую деятельность барсеточники и карманники, отползали в сторону нищие, семенили прочь проститутки, предпочитали держаться в стороне внезапно озабоченные чем-то наряды милиции. *** В тот же вечер патологоанатом Семен Казнодей проводил вскрытие еще одного резонансного трупа. Генерал МВД Казаков погиб на даче в Болшево от руки собственной жены в результате вроде бы случайного выстрела. Мент – это диагноз, говорил Казнодей практиканту Вадику Петрову. Рассказываю реальный случай. У меня один знакомый был, мент, так тоже захотел разнообразить половую жизнь, поиграть в ролевую игру, купил кожаную плетку, взял с работы наручники, завел жену в спальню, скомандовал. «Лицом к стене!» Она стала. «Руки за спину!» Жена, хихикая, завела. Мент ей руки наручниками сковал и вдруг как даст по почкам! Жена на пол, верещит. Он за голову! Это я инстинктивно, кричит, прости, родная! - И что простила? – спросил смеющийся Владик. - Ага, три раза. Берем! Казнодей с Владиком перевернули труп и тут патологоанатом замер. На пояснице убитого чернела татуировка человека, повешенного на корявом и словно бы вырастающем из позвоночного столба суку. Да что это за мода пошла среди московских вельмож – висельников на себя накалывать? Совсем недавно Казнодей видел такую же татушку на теле первого зампреда Центробанка, теперь вот генерал МВД. На следующий день для расследования убийств высокопоставленных чивновников со странными татуировками на спинах в МВД была создана смешанная группа из важняков и следователей прокуратуры и ФСБ, возглавил ее начальник отдела «Ф» ГУ ФСБ по Москве и Московской области полковник Ярослав Ильич Гурьянов, замкнутый, апоплексический крепыш с багрово-сизыми щеками и заметно поредевшими на темени блондинистыми волосами. В ГОСТЯХ У НОЗДРИ Виктор замер и повел глазами: в дверях кухни стоял охранник в камуфляжной форме и наводил на него обеими руками пистолет. – Руки-руки! – подбодрил его охранник. Виктор поднял руки – в одной была зажата обглоданная колбаса. - Где пистолет? – шепотом спросил охранник. - Вот, - Виктор показал глазами на стол. - Еще оружие есть? - У меня – нет. - На пол! - В смысле? - На пол мордой, я сказал! – рявкнул охранник. Как был с колбасой в руке, Виктор сполз со стула на колени и улегся на мраморный пол. – Руки за спину! – скомандовал охранник. Виктор оставил колбасу и завел руки назад. На запястьях щелкнули наручники. Его охлопали по карманам. - Убили! – раздался из глубины квартиры сдавленный женский голос. Кричала давешняя консьержка. - Лежать! – рявкнул охранник и бросился на голос. Виктор счел за лучшее дождаться разрешения ситуации. В квартире хлопотали и причитали, что-то грохнуло. Затем послышался хрипловатый голос разбуженной «спящей красавицы». Она вошла на кухню в сопровождении консьержки и охранника и разразилась нецензурной бранью. Высказала все, что думает о правопорядке в России и в одном, отдельно взятом блядском доме на Калининском проспекте! Виктор, глядя снизу, хорошо видел, что под мини-юбкой у нее ничего нет. Как она ходит по морозу в таком виде? - Он с вами? – спросил охранник. - Кто? - Он, – охранник указал дулом пистолета на лежащего на полу мужчину. - Я вас привез на такси, - углом рта напомнил Виктор. - Меня? Кто? Ты? Да я тебя впервые вижу! - Э-э! – заорал Виктор и сделал попытку подняться, но охранник шнурованным ботинком прижал его к мрамору. – Я ваш мобильный телефон спас, на Казанском вокзале, у вас его выхватил карманник! А потом привез сюда на такси. Вспомните, вы что! Меня же засадят за мою же доброту! - Мобильный? – девушка надула и без того невероятных размеров губы и свела брови к переносице, выдавив на лбу пучок ранних морщин. Хлопнула себя по лбу. – А точно, блин! Так это ты! Вспомнила! Леонидовна… - она обратилась к консьержке, - он со мной, не кипятись. На вот, за верную службу! – она сунула в руку бдительной консьержке смятую банкноту и жестом отправила всех «на мороз». - А пистолетик это чей? – спросил охранник. - Мой, чей еще! – девушка забрала из рук охранника перламутровый « вальтер» и указал им на дверь. – Ауфвидерзеен! - Может, мужчину с собой забрать? – спросил охранник от дверей. - А это я сама решу! – пьяно пробормотала девушка. - Наручники снимите, - подсказал Виктор, поднимаясь. Охранник вернулся, отстегнул наручники и ушел вместе с консьержкой. Хозяйка квартиры нетвердой походкой ушла их провожать. Хлопнула входная дверь. Девушка вернулась. Она была вопиюще блестящая, гипертрофированно алый рот, яркий макияж, иссиня-баклажанного цвета волосы, на руках и ногах браслеты, бдюрочки, штучки, брилик в носу. - Ты вообще кто? – украшенная, как елка, красавица пьяновато опустилась за стол, серьги-обручи в ушах заколебались, кидая фиолетовые брызги на смуглые плечи. Перед ней стоял длинноволосый скуластый парень в модной щетине. На застывшем, словно бы оплавленном растерянностью лице его отдельно жили раскосые глаза в обрамлении дремучих ресниц. Взгляд его поражал. Зрачки были черными, а раек вокруг – почти прозрачный. Так смотрят волки. Обалденный типаж! - Ты вааще кто? – спросила девушка. – Откуда? Из под…подтанцовки? Она долго ковырялась с трудным словом «подтанцовка», но все-таки выговорила. - Нет, - сказал парень. - А что это? - Что? - Под-подтанцовка? - Под-тан-цовка? – заплетаясь языком, переспросила девушка. – Это место, где люди под-тан-цовывают. – Она начала давиться смехом, ей показалось очень смешным кому-то «подтанцовывать». Вроде подмахивать. Долго тряслась от смеха, понятного только ей одной. Вновь сфокусировала расплывающийся взгляд на парне. - Слушай, ну ты кто ва-абще? - Я не знаю. - Очень приятно, - представилась хозяйка квартиры, - Ксения Ноздрачова. А скажи мне, «Я не знаю», имя у тебя есть? - На вокзале меня зовут Виктор. - Меня звали Виктор, - пробормотала себе под нос Ксения. – И че? - Да ниче, - пожал широкими плечами незнакомец. Ксения оглядела его простенький прикид, пощупала рукав кашлатого свитера. - Ты не модель случайно? – с маской мучительного припоминания на лице спросила она. - Модель чего? Ксении опять стало дико смешно. - А ты при-при-прикольный, - сквозь смеховую икоту сказала она. – Модель чего? Модель человека, блин! Туго зачесанные назад в «хвост» волосы ее открывали обтянутое сияющей кожей скуластое лицо, на котором главной деталью был большой губастый рот бордового цвета, обведенный для объема по контуру черным карандашом. - Откуда ты вообще взялся? – спросили губы. Виктор пожал плечами. Зачем она мучает его вопросами, которые он сам задает себе под сотне раз на дню. - Кто кого снял? – допытывалась она. - Ты меня или я тебя? - Я не знаю, - твердил парень. – Я ничего не помню. Ксении часто приходилось просыпаться в чужих домах в окружении незнакомых людей, поэтому ее не особенно встревожило появление в доме этого хмурого персонажа. Но его тупые ответы и манера поведения совсем не походили на тусовочные. Он вел себя странно, смотрел волком, отвечал угрюмо и неохотно. Нет, на отвязанного и расслабленного чела из богемы он никак не походил. Ей стало не по себе. С кем она вообще сидит один на один на ночь глядя? - Хочешь выпить? - спросила Ксения. Парень занавесился чубом с четким клоком седины. - Мне нельзя. - Почему? Здоровье не позволяет? - Меня отравили клофелином на водке. Я ничего о себе не помню. Пить нельзя, иначе память не восстановится. - А-а, - обрадовалась Ноздря, - то-то я смотрю, ты странный какой-то. И че, ничего не помнишь? Он отрицательно повел головой. - Все-все забыл? - Да. - А как за девушками ухаживать, тоже забыл? - В голове серый туман, - сказал парень. Он сказал это так подавленно, что Ксении расхотелось смеяться. - Ничего, - она бодрячески потерла руки, - клофелин проходит. Это не надолго. Ты не отчаивайся. Парень сглотнул, небритый кадык его поднялся и опустился. - Я не отчаиваюсь, - сказал он в сторону. Было видно, что врет. Ксении вдруг стало его жалко. Попыталась представить, что бы она ощущала, если бы тоже все забыла. А хорошо было бы все-все на фиг забыть! И главное – всех! - Какие же гады этим занимаются, - сочувственно сказала она. – Я бы их расстреливала. Сейчас полно таких случаев. Ты знаешь, что я думаю? Я думаю, это спецслужбы. Ну, что клофелин? Просто страшный бодун с утра и сушняк. А вот память стереть – для этого нужны технологии, психотропы, тут нужны усилия целого государства. Короче, без бутылки все равно не разберешься. Возьми там рюмки, в сушке, и налей даме водки. Ксения достала из холодильника пакет с апельсиновым соком и принялась пить жадными глотками. – Фу-у, пустыня, блин, Сахара! – Она отрыгнулась. – В детстве я думала, что Сахара – это такая большущая куча сахара. Все мечтала поехать туда и пожрать сахарку на халяву! Ну, давай, за знакомство! – она подняла рюмку, но пить в одиночку раздумала. Парень был странный. А вдруг маньяк? Откуда она его привезла? Да с вокзала же! Ну, не дура ли? Ксения отставила рюмку и принялась варить себе кофе. Сделала закладку покрепче, чтоб протрезветь, и пока орудовала вокруг кофейного экспресс-автомата, отвлекала «гостя» болтовней. - Между прочим, я очень быстро трезвею, - говорила она, хлопая дверцами навесных шкафчиков, - практически мгновенно. Закалка! Телевизионная муштра. Бывает, припрешься на съемки, ну никакучая, а как только крикнут «Эфир!» или «Мотор!», вмиг напрягаешь анус, зажимаешь желваки и все – я трезвая, как стекло! Да ты поешь! Вот колбаса, сыр. Че ты, жуй! Ну, память потерял. Я сама ее теряю чуть не каждый день. – Напела. - Помню, я еще молодушкой была. И звали меня Ксюха-Писюха. А сегодня я в этом не уверена, особенно в том, что еще молодушка. Кофейный аппарат зачихал первыми порциями свежесваренного кофе, вкусно запахло, а хозяйка квартиры уже веселее, предвкушающе запела сильным низковатым голосом. - Ой, как я еще молодушкой была-а-а-а! О, вспомнила, я же - Ноздря! Точно, я Ноздря! Нет, реально я - Ксюха, а Ноздря - это сценический псевдоним. Псевдоним - как презерватив, предохраняет при многочисленных контактах с публикой. Ох, блин, как ноги болят! – она уселась с чашкой кофе на диван. - Это не итальянские сапоги, это «испанские сапоги»! Инквизиторы ими пытали! Ног не чую на фиг. Помоги, - девушка протянула Виктору длинные тонкие ноги, он смущенно вытер жирные от колбасы пальцы о свитер и помог стащить сапоги. Ксения в наслаждении пошевелила сомлевшими пальцами. Скомандовала. – Не нюхай, это не у меня, это сапоги так воняют, они новые просто! Покупали – ничем не воняли, только надела, чуть вспотела, такое абрэ из этой «Дольчегабаны» поперло, будто их лошадь носила. Выбрось их на балкон. А лучше с балкона! Виктор отнес сапоги на балкон, но никакого запаха от них не уловил, после остервенелой вони привокзальных сортиров нос его лишился чуткости. Вернулся на кухню, где Ксения лежала, задрав голые до паха ноги на спинку дивана. - Я этим Дольчеву и Кабанову счет выставлю за моральный ущерб! – сказала она, шевеля пальцами ног. - Вонища, блин! Я в них брызгала духами, так стало еще хуже – будто навозную кучу оросили туалетным дезодорантом. Это Гуляш мне подарил. А? Думаю, подлянка с его стороны! Точно, как я сразу не догадалась. Да! – она внезапно вспомнила и вся вызверилась в пространство. - Он же выкинул меня из машины! Из моей собственной машины, между прочим! Вот же скотина! Мы же с корпоратива ехали. Отпахала полночи, устала, укаталась по полной программе, а он меня выкинул. Бабки отмел и адью! Вот же сука! - А кто он вам? - Гуляш? Бойфренд. От слова «бой». У нас с ним вечный бой. Слушай, ты че такой побитый? Ты с кем подрался? С вором - да? - который мой телефон украл? - Нет, это другой случай. - А какой, расскажи! Виктор, запинаясь, припомнил события первой ночи на вокзале, постепенно разговорился, рассказал, как очнулся, как бродил по перронам и подземным переходам, как на него напал человек без носа, как бил его ногами, как в пустой голове вдруг возник голос и дал приказ завопить зверем, как он реванул дурным голосом, как из него выпрыгнул Ягуар, самый настоящий хищник, и исполосовал нападавшего когтями. Девушка внимательно слушала. С каждой минутой она трезвела все больше. От рассказа про хищника, живущего внутри этого парня, ей стало конкретно стремно. Психа привезла на свою голову, шизика полного! - Какая глючная фигня! – она со вздохом встала, поманила Виктора за собой. Он поднялся, послушно пошел следом. В прихожей Ксения дважды повернула пимпочку замка и открыла тяжелую створку бронированной двери. Сделала приглашающий жест наружу. Виктор вышел на пустую лестничную клетку. - Вот видишь лифт? – спросила девушка. - Да. - Нажмешь на кнопочку и спустишься вниз. И поедешь к себе на вокзал. - Почему? – ошарашено спросил Виктор. - Че ты мне тут гонишь, а? – девушка нервно зевнула, держа дверь наготове. – Просто не бомж, а гонщик «Формулы один»! – она двумя указательными пальчиками нарисовала в воздухе на прощание сердечко, томно разлепила тугие губы в прощальном воздушном поцелуе –м-м! - Шумахер, ну тебя на хер! Хочешь совет? Перед зеркалом в вокзальном сортире потренируйся, когда гонишь, а мне тут не надо! Дверь захлопнулась. *** - Если бы было можно, я хотела бы умереть от оргазма, - избыв последние содрогания наслаждения, прошептала начинающая певица Тая, получившая от продюсера Владлена Куляша сценический псевдоним «Атая». - Я сделаю из тебя звезду, - пообещал Владлен, целуя девушку в пушистый затылок. - А как же твоя Ноздря? - Неблагодарная зазнавшаяся дрянь! – молодой продюсер встал с постели и надел на безволосое тело стеганый халат. - Правильно сказал поэт, «В одну телегу впрячь не можно коня и трипперную лань». Она вечный клоун, а не певица. Я знаю только один удачный пример, когда конферансье стала певицей – это Лолита. После нее эта тема закрыта и умерла. *** Виктор помялся, пошел вниз по ступенькам, вспомнил, что на улице мороз, вернулся. Постучал в дверь с номером «36». - Чего тебе? – глухо донесся из-за двери голос. – Шуруй отсюда, а то вызову охрану. - Куртку отдайте, - попросил Виктор. - Чего? – глухо донесло из-за двери. Виктор повторил просьбу. Рана на боку ныла все сильнее. Он задрал свитер, осторожно принялся отлепливать присохшую к порезу майку. Дверь открылась, и под ноги ему вылетела куртка. Девушка уже захлопывала дверь, когда увидела этот его задранный свитер и пятно засохшей крови. Тяжелая створка замедлила свое движение. Виктору показалось, что сейчас перед ним закрывается единственный запасной выход его жизни. Вот осталась совсем маленькая щелка. Дверь замерла. Поползла обратно. - А ну, - Ксения вышла и осмотрела его бок. Брезгливо взялась пальчиками за край кашлатого свитера, принюхалась, поморщилась. – Шумахер, ты ж гниешь! Так ты не врал, это тебя взаправду на вокзале порезали? Чего ж раньше не показал! Она взяла Виктора за руку, провела через всю в квартиру в блестяще-кафельную ванную комнату, приказала раздеться и вышла. Виктор, очумевая от перемен в судьбе, тупо разделся, оставшись только в трусах и присохшей майке. Ксения вернулась с коробкой, полном медикаментов. Смочила майку водой, отодрала от раны, осмотрела, выругалась. - Какой дурак заклеил тебе рану скотчем! Она же преет! Резким движением девушка сорвала скотч, Виктор охнул от жгучей боли, она шикнула на него и ваткой с перекисью промокнула черный порез с блестящей в глубине сукровицей. Перекись вскипела. Она снова промокнула, уже чистой ватой, наложила влажный марлевый тампон, смоченный желтой дезинфицирующей жидкостью, и сверху заклеила медицинским скотчем. Полюбовалась своей работой. - Лезь теперь в душ. Да рану не мочи. Мы твою одежку кинем в стиралку, она у меня с сушкой, через час все будет чистым. Виктор залез в душевую кабинку, блаженно принял горячий душ. Выглянул из-за занавески. В заполненной паром комнате тихо гудела стиральная машинка. Виктор взял с блестящего полотенцесушителя махровое полотенце и крепко растерся. Заглянула Ксения, и он прикрыл полотенцем бедра. - На, - сказала она, - надень пока. Виктор поймал охапку одежды. Когда развернул белую майку из добротной материи, увидел на лицевой стороне поющее изображение новой знакомой. Это моя фирменная майка, пояснила Ксения, она дорогая. Что, не похожа? Я это, я. Вот, смотри, девушка показала на брилик, вделанный в правое крыло ее носа, и потом показала точно такой же страз на своем портрете на майке. – Маечка сто баксов тянет. Так что цени! Когда Виктор повернулся спиной и натянул майку на голову, он почувствовал прикосновение ее руки к своим бедрам. Замер. Обернулся. Она оттянула край влажного полотенца и разглядывала татуировку висельника у него на пояснице. - Это что? – спросила она. Виктор пожал плечами. - Не знаю. Я же ничего не помню. - Какая глючная фигня! – сказала девушка со вздохом. – А это что? Виктор взглянул на плечо, куда она показывала, на татуировку «ВДВ-1994». - Воздушно-десантные войска. - Так ты десантник? Виктор снова пожал плечами, дескать, и рад бы вспомнить, да грехи не дают. Ксению осенила идея. - А можешь кое-кому морду набить, а? – спросила она, оживившись. - Если я попрошу? - Могу, наверно. - Я себе недавно тоже сделала татушечку, хочешь посмотреть? Вот моя мулечка! девушка приспустила юбку, повернулась спиной, показала на копчике меж двух изящных полупопий красивую изумрудную саламандру. РАЗБОРКА НА КАЗАНСКОМ Ночной зал ожидания Казанского вокзала походил на вздыбленное лежбище. Сидя, лежа, боком, откинувшись, навзничь, калачиком - спали мужчины, женщины, дети. В проходах, на скамьях и сиденьях громоздились чемоданы, баулы, сумки. Возле буфета на высоких круглых столиках висли на локтях последние клиенты. Буфетчица устало наливала кофе и взвешивала на весах заветренный окорочек. Запоздавший газетный киоскер черными от мелочи пальцами подсчитывал дневную выручку и складывал стопками оставшиеся непроданными газеты. Внезапно двери распахнулись, и в зал ожидания ворвалась группа людей в камуфляжной форме и черных масках с прорезями для глаз и рта. Буровские мгновенно рассыпались по залу, хватали спящих мужчин за волосы, поворачивали сонными лицами к свету. Возле двери короткая заварушка с нападавшими завершилась для охранников вокзала жестоким избиением. На подступах к депо, превращенное казанскими в штаб-квартиру, буровских встретили беспорядочным огнем. В первую же минуту были ранены Лепс и Толстый. Буровские залегли между вагонами. Началась перестрелка. Наконец первые обоймы и рожки закончились, и Костя «Десантник» воспользовался наступившей тишиной. - Сдавайтесь, суки казанские! – заорал он из-под товарного вагона. – Иначе всех положим! - ВДВ не сдается! – отозвался из темени гулкий бас. «Десантник» опупел – он узнал этот голос. - Эй! – крикнул он, пристегивая к АКМу новый рожок, - ты кто, обзовись! - Командир особой роты ВДВ Николай Телепов, - грозно отрапортовал Коля Казанец. - А ты кто, гнида? Чего приперлись? Костя отозвался примирительно. - Чего ругаешься, Рвотный? Коля замер – это была его армейская кличка, ее мог знать только сослуживец. - Это кто меня там Рвотным зовет? - Костя я, Шемраев. Здорово, Ротный! - Шемрай, ты? - Слава ВДВ, Коля! - И че мы палим? - А пострелять охота. - Старший сержант Шемраев, доложить как положено! - Есть! Разрешите явиться лично? - Ко мне! - А стрелять не будешь? - Даю слово. Скажи и ты своим, чтоб стволы убрали. - Мы стрелять не будем, Коля. Огромная фигура Казанца появилась из-за вагона. Казавшийся игрушечным автомат он повесил на плечо. Навстречу ему вышел Костя «Десантник», старший сержант ВДВ в запасе, ныне «бригадир» буровской группировки. Они пожали друг другу руки. - Какие претензии, браток? – спросил Коля. - Отдай нам Питбуля, Ротный. На хера вы его замели? - Он ножом тут махал, людей брал на гоп-стоп. Должен я с него спросить? - Это ты со старшим моим перетрешь, лады? – спросил Костя. - Кто такой? - Платон Лютый, слыхал? - Приходилось. Ну, давай его сюда. «Десантник» позвал Лютого. Платон вышел из-за вагонов, рослый, в белом плаще поверх бронежилета «Драконья кожа», выдерживающем автоматную очередь. Руки в карманах, подошел. - Ты че, Мыкола, - издевательски обратился он к Коле Большому, - человека моего замел, а? - Какого человека? - Не понти. Питбуль его погоняло. У тебя он? - Это который без носа? У меня. - Так отпускай его, майданщик хренов! - Ты че хамишь, в натуре? Твой Вырвинос гоп-стопом развлекался, ножом махал, я с него спрошу. - Отпусти Питбуля, я говорю! – вскипел Лютый. – Рамсы попутал, забыл, с кем говоришь? Коля спокойно и насмешливо прогудел. - А ты че орешь, как Шарапова на корте? - Что ты сказал? – Лютый внезапно выстрелил из кармана плаща. Пуля ТТ попала Коле в бедро. Он с подавленным стоном опустился на колено. Прикрывавший Колю Таран выстрелил в Платона, тот отшатнулся, но пуля «макара» не пробила бронежилет, скрытый под просторным плащом. Обе стороны, шмаляя друг в друга, бросились в укрытие. Буровские открыли беспорядочную стрельбу. Огонь вели два ТТ, один кургузый «макар», двадцатизарядный автоматический «стечкин», два короткоствольных автомата и два мощных «мосберга», выплевывающих зараз по тридцать картечин. Казанские, оставшиеся без раненого вожака (его уволокли прочь), отступали к депо. Между вагонами Кусок и Метла нагнали и сбили с ног Тарана, подбежал Лепрекон. - Где Питбуль, сука? – заорал Лепрекон, пиная Тарана ногой. – Веди в депо! - Какой Питбуль-на? – хмуро огрызнулся Таран с вывернутыми за спину руками. - Что ты лепишь тут дурочку! Игнат! Безносый такой! Ну! - А, этот. У него «сифон», что ли? А че ж он без носа? Лепрекон переложил «Стечкина» в левую руку, взмахнул правой рукой с телескопической дубинкой. Три никелированных сочленения, щелкнув, выскочили из черной ручки. Блеснул круглый набалдашник. Хрясь – удар по голове опрокинул Тарана навзничь. Сознания он не потерял. Веди в депо, сука! Когда Лепрекон наклонился к нему и повторил свое требование, Таран плюнул ему в лицо. Рукоятью дубинки Лепрекон выбил ему три верхних зуба. Таран залился кровью. - Повторяю вопрос, - сказал Лепрекон, - где наш кореш, сука? Ломая сопротивление, буровские пробились к депо. Там их встретила полная тишина. Противник бежал. Светили яркие лампионы. Неподвижно отливала зеленой краской махина мемориального бронепоезда. Лепрекон проверил, не скрываются ли там враги, но все двери в стальные вагоны были заварены намертво. Платон Лютый громыхнул кулаком в гулкую створку деповских ворот. Оттуда ответил Витя «Дуб». - Че надо? - Открывай! – рявкнул Платон. - Милиция! - Суки! – заорал Дуб изнутри. – Порежу из пулемета! Костя «Десантник», имеющий опыт взрывного дела, быстро прикрепил на сталь ворот зеленую лепеху пластида, воткнул взрыватель, повернул таймер на четыре секунды, отбежал, заткнул уши и открыл рот. Все залегли. Громыхнул взрыв. Ударная волна пыхнула наружу и ушла внутрь депо вместе с переплавленной в раскаленную шрапнель сталью двери. Дуба и Бокса выкосило. Буровские боевики ворвались в депо. Изнутри послышались звуки боя. Затрещали пистолеты. Мощно ухали «мосберги». Вскоре все стихло. ТРОЦКИЙ И РЕЙСНЕР В САЛОН-ВАГОНЕ Паровоз - дело нехитрое, самоходный самовар на колесах. И придумал его мужик Ползунов, который чаевничать любил. Паровоз-то и топили, как самовар, углем да дровами. Он и пел, как самовар. И пар пускал. А еще машинист Махров представлял, как подъедут к станции три богатыря, такие громадные, что солнце закроют, и попросят у него чайку. Вот он им и нальет из тендера в три вагонетки кипятку, вот и напьются, наконец, богатыри. Товарищ «Троцкай» тоже представлялся Махрову богатырем, огромным, как Илья Муромец. Перед отправлением со станции и паровоз истошно завопил, ну чисто припадочный, и весь окутался белым паром. Вокзал взбурлил, люди суматошно вскакивали, хватали пожитки, бежали по перронам, а паровоз все вопил, спуская лишний пар, словно терпение его кончилось и он вот-вот ударится в эпилептический припадок. - Я всегда мечтала жить на ковре-самолете. Мечтала улететь от всех, чтобы все смотрели на меня снизу вверх. Показывали пальцами и восхищались. Вот, моя мечта сбылась. Я живу на миноносцах, бронепоездах, я лечу над землей. Мое имя значит… знаешь, что значит мое имя «Лариса»? Рейснер коснулась руки глубоко задумавшегося Троцкого. Вагон покачивало, стучали колеса, погромыхивали сцепки, и это монотонное движение вводило в состояние гипнотического оцепенения. - Чайка, - сказала Рейснер. - Лариса значит «чайка». - Хриплые, жадные, сварливые птицы, - брезгливо пробрюзжал Троцкий в узкую щель между усиками и клином бородки. Лариса рассмеялась. - Я все равно не обижусь. Ты нарочно так говоришь, да? Почему ты не в духе? - Как же я могу быть в духе, если на нашей шее захлестнулась петля вражеских фронтов! – нарком сильно хлопнул себя ладонью по шее. - Тем славнее будет победа! - сказала Рейснер. – Ты же прекрасно знаешь, что победим – мы! Побеждают те, за кем идет народ. А народ идет за нами. - Ты знаешь почему? – с загадочным выражением лица спросил Троцкий. - Потому что за нами правда. - Лара, - досадливо поморщился он, - не повторяй хоть ты эти благоглупости! Мы не на митинге. Запомни, народ идет за нами, потому что возглавляю фронты – я! - Я и это знаю, - покорно сказала Рейснер. - Хочешь, я поставлю музыку, чтобы улучшить тебе настроение? Она подошла к патефону, принялась перебирать пластинки. - Обожаю плохую музыку. В Петербурге курсисткой я ходила в синематограф и часами слушала тапера, он так неумело бренчал по клавишам, а мне нравилось. В дверь постучали. В личный вагон Предреввоенсовета под страхом расстрела не мог войти никто, кроме второй жены Троцкого Натальи Седовой и любовницы и фаворитки Ларисы Рейснер. Если бы отчаянные балтийцы или угрюмые латышские стрелки все-таки смогли хоть одним глазком заглянуть в таинственный вагон, то увидели бы они ненавистный им мирок царской роскоши, против которого они, в сущности, и воевали. Стальные стены были затянуты экзотическими тканями и увешаны дорогими коврами, кровать в спальном отделении застелена голубым атласом, на рабочем столе, инкрустированном золотом, стояла пишущая машинка, громоздился ворох телеграфных серпантинов, россыпью валялись листы рукописей, походные дневники, толстенный древнегреческий словарь, карта-трехверстка, наган, гардемаринский палаш, морской бинокль. Далее стоял обеденный стол, уставленный драгоценной посудой из мейсенского фарфора с вензелями царской семьи, а в углу поблескивал алмазами настоящий ханский трон, конфискованный из музея. Гостиную часть вагона отделяла от спальни тонкая ажурная перегородка. В дверь снова настойчиво постучали. Лариса пошла открывать. На пороге в гремящем тамбуре стоял личный порученец Троцкого Ефимов. - Я насчет завтрака, Лариса Михайловна? Что на завтрак прикажете? - Лев Давидович, - крикнула Лариса в глубину вагона, - что закажем на завтрак? - Закажи сама, - донесся голос наркома, - доверяю твоему вкусу. - Значит так, Ефимов, - сказала Лариса предвкушающе, - гренки из свежего хлеба, масло сливочное, пармская ветчина, кофе «Мокко», а мне мороженое с жареным миндалем. - Лариса расхохоталась. - Что, Ефимов, слабо? - Никак нет, Лариса Михайловна, - не моргнув глазом, ответил всемогущий «джин» Ефимов, - достаточно желание выразить. Достанем. Как из-под земли. - Это не ковер-самолет, а какая-то скатерть-самобранка, - вскричала Лариса в восторге. Ее переполняло веселье. - Что-с? – не понял вышколенный Ефимов. - Нет, не надо, Ефимов, милый, какой миндаль. Война же, разруха, голод! Достаньте мне кочерыжку от капусты – это моя самая любимая еда. - Помилуйте, Лариса Михайловна, - поезд сильно качнуло, и Ефимов ухватился рукой за поручень, - изволите кочерыжку, доставим в лучшем виде. Лариса вернулась в вагон. Пошла переодеваться. В серой армейской коловерти Лариса давала вождю солнечную яркость чувств, вия обольстительный призрак рая в стальной коробке штабного вагона. Она сама обставляла их гнездышко, конфискуя в захваченных дворцах старинную мебель, драгоценные гобелены, тонкую посуду. Он раздирал на ней уникальные одежды работы Бакста и Бенуа, шедевры созданные для спектаклей Большого театра. Вечерами под грохот колес из закованной в черную кожу комиссарши являлась восхитительная гурия, баядерка, апсара, наложница, разнузданная, не знающая удержу вакханка. Лев Давидович в парчовом тяжелом халате, простеганным золотыми нитями, восседал на усеянном крупными алмазами деревянном троне! Трон был конфискован в Казани еще до захвата ее белочехами и принадлежал одному из последних ханов Казани Утямыш Гирею. Трон был неудобным и жестким, Троцкий на него садился только для развлечения, чтобы поиграть в их с Ларисой любимую игру. И вот, истомив ожиданием, женщина появилась. У Троцкого захватило дух: сегодня Рейснер явилась в образе императрицы Ларисы Великой. Она вся переливалась в полутьме вагона огневыми сполохами царского платья из златотканой парчи. Шею ее отягощало ожерелье из жемчужин безукоризненной формы. В волосах подтаявшими снежинками переливались бриллианты. В ушах покачивались алмазные подвески. Руки ее были обнажены и протянуты к нему. Она была величественна и покорна. Это сочетание возбуждало больше всего. В момент соития Троцкому чудилось, что он овладевает настоящей царицей, он, местечковый еврей! НОЗДРЯ СОВРАЩАЕТ ВИКТОРА - Слушай, так ты ж Адам! Я буду звать тебя Адам, хочешь? Ты новый, хотя и немного сэконд-хэнд. А у тебя еще не было Евы? О, как я не понимала! Я же и есть та самая Ева! Адамкус, давай я тебя совращу! А? Как у нас дела со змием? Ксения подошла вплотную, через влажное полотенце взяла ладонью его за пах и стала мять. Полотенце упало на пол. Виктор опустил глаза вниз и ужаснулся – его писюн в руке девушки набряк и сделался несоразмерно огромным. А был таким маленьким! Опух! Заболел! Он испуганно отдернулся. - Что с ним? – Виктор с ужасом показывал на покачивающийся писюн, приобретший размер съеденного им вчера банана. - Как что? – удивилась она. – У вас встало. - Что сделало? - Это у тебя эрекция, - пояснила девушка, удивленно вглядываясь в перепуганное лицо Виктора - Что это у меня? Ноздря во все глаза смотрела на беспамятного. - Ну, ты прикольный! Встает у тебя нормально! Куда ты пятишься? Разве тебе не приятно? - Я… я не знаю. - Чего ты не знаешь? - Я все время буду теперь с таким? Ксения постояла с вытаращенными глазами, потом пошла по ванной комнате, цепляясь от смеха за шкафчики, пока не упала грудью на гудящую стиральную машину. - Ой, не могу! Все время, с таки-им! Размечтался. Кончишь, и все пройдет. - Кончишь? Что значит «кончишь»? Девушка смотрела на него, полуоткрыв губастый рот. - Господи, неужели ты все забыл, даже это? Что ж нам с тобой делать? О! Идея! Я тебе кое-что сейчас покажу. В качестве учебного пособия. Ксения провела кутающегося в полотенце Виктора в спальню, включила телевизор. На экране появились мужчина и женщина. Они быстро раздели друг друга. Женщина легла на спину на кровать и задрала кверху ноги. Мужчина развел их в стороны и показал в камеру, что между ягодицами скрываются два отверстия. Верхнее, большое, походило на вертикальный шрам, а нижняя дырочка была стянута концентрическими мышцами в сжатое колечко. Мужчина попеременно встал вводить пальцы то в верхнюю, то в нижнюю дырочки, актриса застонала, а Виктор поразился – так вот как женщина устроена! Ксения меж тем тоже разделась и стала перед ним. Нагота ее была ослепительна. Виктор даже зажмурился. Он снова открыл глаза, чтобы как следует разглядеть нежданно ниспосланную ему прекрасную юную женщину. - Ты чего так смотришь и ничего не делаешь? – спросила она. - Какая ты красивая… прошептал Виктор. - Да? Нравится? – она польщено улыбнулась, наступила коленом на кровать между ног Виктора, уперлась ему в грудь ладонью, опрокинула и села сверху. - Вообще-то, я на любителя. Я вся какая-то продолговатая. У меня длинные и узкие глаза, длинные разляпистые губы, длинные ноги практически без бедер, даже груди у меня не круглые, а длинные! Вот, блин, длинные и все! Когда я собираю их в чашечки лифа, они ничего еще, но без него висят, как у кормящей козы! Я ненавижу себя! Я как карта без широты, одна долгота. На подиуме это, конечно, классно и где-то даже стильно, но лично мне ну о-очень не нравится. Хотя мужики с ума сходят, чего скрывать. Че ты меня целуешь, как Иван-царевич жабу на болоте! Осторожно так. Ты ж и целоваться разучился. Слушай, это так прикольно. Как в первый раз. Будем тебя всему-всему учить. Надеюсь, герпеса у тебя нет. Ее шея и грудь покрылись красными пятнами возбуждения, она сделалась похожей на самку ягура. СЕКС ВОЖДЕЙ Паровоз топили вприхлопку. Помощник машиниста металлическим шарниром распахивал створки, кочегар вбрасывал лопату угля в гудящую топку и помощник тут же печь захлопывал, чтобы не утратить ни единого вздоха тепла, нужного для дальнейшего продвижения бронепоезда товарища Троцкого, несущего народам победу революции. Вагоны трясло и шатало. Неслись за стальными бортами бескрайние просторы ввергнутой в гражданскую войны России. Флагманский бронепоезд Красной Армии мчался на фронт, набитый вооруженными матросами и суровыми, закованными в скрипящую кожу, комиссарами. И никто из них не узнал бы в роскошной баядерке, облаченной в душистое облако восточного прозрачного пеньюара, знаменитого железного комиссара Балтфлота Ларису Рейснер! Колени ее упираются в белый войлок каспийской кочевой кибитки, голова зарылась в пушистый пах вождя, видны лишь каштановая макушка, поднимающаяся и опускающаяся в размеренном ритме, да тонкие сжимающиеся руки, лежащие на бедрах агонизирующего от наслаждения Предреввоенсовета. Пальцы ее усеяны драгоценными перстями, среди которых выделяется один, с огромным бриллиантом, из Зимнего дворца. Именно им Лариса зачеркнула нацарапанное на стекле царской яхты «Межень» имя последней русской императрицы и начертала свое! Новая императрица России - Лариса Великая! - Погоди, Лара, - хриплым шепотом попросил Троцкий, - я не хочу так скоро... Не хочу… стать… бессильным сейчас, с тобой. Волосы лобка лезли в нос, щекотали. Нарком был так же курчав в паху, как и на голове. Лариса пошевеливала ноздрями, чтобы не чихнуть. - Лев, это было потрясающе! – облизнув губы, воскликнула Лариса. – Такое грандиозное кощунство не снилось даже Люциферу! - Что ты имеешь в виду? – Троцкий медленно отползал от края оргазма, широко раскрыл близорукие, сейчас не защищенные стеклами пенсне глаза. - Установить в сердце православного мира памятник Иуде Искариоту! Это божественно смелый поступок! Лев Давидович снисходительно улыбнулся, выравнивая дыхание. - Да, - сказал он, - чтобы подвигнуть массы на революционные выступления, необходимо в первую голову взломать обыденную психологию, рутинное мещанское мировоззрение. Для этого требуются сильнейшие потрясения – вроде мировой бойни и таких актов святотатства и вандализма, как разрушение церквей и возведение памятников ересиархам. Для этого будем топить печи иконами, низвергать колокола и взрывать храмы, будем неистово перекраивать человеческую косную природу, ковать нового человека. Мы воздвигнем памятники не только революционерам, но и всем великим ересиархам! От Василида Великого, который еще во втором веке учил, что космос – это бездарная, а часто и злокозненная подделка ущербных ангелов, до Саторнила и Карпократа! Все они полностью и целиком будут стоять на площадях. На постаментах их великолепных статуй будут высечены слова дерзновенных учений, тех учений, которые на протяжении столетий были затоптаны мрачными и отвратительными организациями – такими, как христианская и магометанская церкви. Лариса с восхищением и мистическим ужасом, от которого захватывало дух и сбивалось сердцебиение, слушала этого необыкновенного человека. Со мной ли это происходит, думала она и даже щипала себя за бедро, я ли причастна всемирно-историческим событиям? И сам себе отвечала: я! Меня ли любит – о, пусть на мгновение своей ослепительной жизни! – этот великий человек? Да и человек ли он? Идеи его грандиозны, деяния – потрясающи. Он повелевает фронтами, толпы людских стад идут за ним, по мановению его длани рушатся вековые империи – о, кто же он, какой великий дух вмещает в себя это небольшое тело? Разве такая густая и объемная шевелюра может принадлежать обычному обывателю? Она черна, как ночь, она похожа на библейские отары овец, покрывавших долины Галаада, он сам – велик, как библейский патриарх. Библейская лепнина его шевелюры подавляет лицо, лицо кажется несоизмеримо маленьким под буйством черных блестящих волос, это не волосы, это клубящаяся вселенная, венчающая лицо еврейского мальчика с припухлыми твердыми губами и льдистыми пенсне, за которым живет страшный, сверлящий, пронзительный взгляд Пророка и Мудреца! - Я ведь с семи лет учился в хедере, еврейской религиозной школе, - сказал Троцкий. - Лара, нет ничего страшнее, чем детское религиозное воспитание! От него невозможно избавить мозги. Я ненавижу христианство, но при этом осознаю, что все мы все равно живем в рамках христианского мифа. Сам факт установления памятника Иуде свидетельствует об этом! Где Иуда, там и Христос, и все их догматы и притчи. Да-да, не смотри на меня так, я не оговорился, я иудей, но ведь иудеи дали христианству все основные экуменические черты – именно евреи создали христианство, как ответвление от основного ствола своей религии. Разделение мира на свет и тьму, на добро и зло, на право и левое, на Христа и Иуду – это все идет от древнего иудейского мировоззрения. - А разве это не так? – спросила Рейснер. - Разве мир не поделен на верх и низ, Свет и Тьму, на Бога и Дьявола? - Конечно, так! Но до нас, евреев, мир не считал, что верх должен отрицать низ, а свет бороться со тьмою! У эллинов не было противопоставления Бога и Дьявола. Пан – козлоногий бог вина, ну какой он диавол? Так, веселый божок пианства… погоди, Лара, - Троцкий придержал женские руки, вновь проникшие к нему под халат. - А святые и грешники, черти и ангелы? Нет, ни у греков, ни у других наций до нас, евреев, не было такого разделения этого мира – на разрыв! Только мы, евреи, ясно увидели истинное устройство мира и поняли его фундаментальную ущербность! Не мог великий Бог создать такой неудачный и несовершенный мир! Наша задача – завершить творение, исправить ошибки Творца и, в первую очередь, переделать человека! - О, как тебе идет твое имя! – прошептала Лариса. - Ты настоящий лев. У тебя львиная грива, ты знаешь? Это не случайно. Римские императоры – жалкие гиены рядом с тобой, львом! И не от ласкающих губ восставала все больше и больше плоть наркома, а от упоительных славословий роскошной женщины, распростершейся у ног, как у подножия креста. Он и раскинулся в экстазе крестом, изогнулся в оргазме, разбросил трясущиеся от напряжения руки. - О, как я понимаю твой дерзновенный, богоборческий акт! – все тем же благоговейным шепотом проговорила Рейснер. – Своим установлением памятника Иуде ты попираешь всю косную, трусливую человеческую мораль, все двадцать веков духовного рабства, пресмыкания у ног грозного Бога! О, как ты велик! Кто бы мог решиться на такое? Я задаю себе вопрос, и сама отвечаю – никто, кроме тебя! Я буду достойна тебя! Я усвоила урок! Послушай, жизни достойны лишь поэты! Дерзновенные поэты. Ты величайший поэт и пророк мировой революции! Обыватели, быдло, буржуазная сволочь жизни не достойны! Я люблю моряков, солдат, они чисты, как ненаписанная книга, табула раза, на них мы начертаем письмена нового завета, новой морали! А эти, бывшие… они достойны лишь одного – уйти в топку истории, в топку того локомотива, что несет нас сейчас сквозь ночь и бурю! Однажды, Левушка, и я совершила поступок, который содрогал меня своей новизной и смелостью. Я упивалась, как, наверное, упивался Иуда в момент своего знаменитого поцелуя. О, как я его понимаю. Предать и прийти поцеловать! Как это остро! Недавно я тоже совершила поступок не менее дерзновенный. Троцкий с интересом посмотрел на нее. - О чем ты, Лара? - Вот послушай. Будучи комиссаром Балтфлота я устроила в Адмиралтействе вечеринку для своих бывших знакомых из буржуазии. Ты видел Адмиральскую столовую в Морском штабе? Она огромна, вмещает до пятисот гостей. Я пригласила всех, кого могла вспомнить, профессоров с семьями, крупных чиновников царского режима с женами и дочерьми, знакомых отца, он был профессором философии. Не думай, он уже тогда был большевиком и читал революционные лекции рабочим, с большим успехом, между прочим, еще до октябрьского переворота. Отец написал докторскую диссертацию, ты не поверишь, она называлась «Трактат о божественном происхождении царской власти». Он издевался в этом трактате над всеми догматами, а ему поверили. Он заявил, что он - рейнский барон Рейснер, а вовсе не еврей, иначе бы ему не дали защитить диссертацию. Так вот, отцовы друзья, так называемая интеллигенция, все пришли, клюнули на приманку, захотели вкусно отобедать. Отвыкли от роскоши, стояли на блестящем паркете и боялись ступить, как в ледяную воду. Смотрели на бутерброды с икрой и сглатывали голодную слюну. Моисей Урицкий прислал ребят, и мы взяли всех! Мигом сняли головку возможной контрреволюции в Петрограде! - Урицкий умница, - сказал нарком. - Замечательный товарищ! ЧК не пришлось ездить по всему Петрограду, выискивать эту притаившуюся сволочь. Всех арестовали прямо там, в этой огромной адмиральской столовой. Ты бы видел их перепуганные лица, эти холеные буржуазные рожи, когда чекисты пришли их арестовывать! Я разыграла целый спектакль. Возмущенно кричала, что не позволю арестовывать своих гостей, что я комиссар Балтфлота и флаг-адъютант! А для вечеринки я надела костюм работы Бакста, из «Карнавала», роскошный, просто бесценный. Какой из меня комиссар в таком костюме?! Комиссар должен быть в кожанке! Но меня узнали, братва заробела, не поняли, что я шучу. И гости мои ожили, воспряли духом, решили, что я их спасу. Тогда я подмигнула Володе Миронову, мы вместе посещали большевистский кружок, у него революционный псевдоним «Ледокол», и он как рявкнул на всю залу: «Какие это гости, это гидра контрреволюции!» Я вся поникла, заломила руки, это было так весело, и говорю, ну, если гидра, тогда забирайте! Вот это был спектакль! Это не во МХАТЕ «Чайку» играть, не Блоков «Балаганчик» с томатным соком вместо крови, это сцена самой жизни, живой и страшной. Представь, их начали выводить из зала, а они даже поесть не успели. Только вилки занесли, только рты свои пораскрывали. Стол был богатый, они давно не видели таких яств. Но все поели революционные моряки из петроградской ЧК! А буржуев бывших всех – расстреляли! И будем расстреливать, это война на уничтожение. К чему я это говорю? Ведь я же не повесилась. По старой морали я совершила как бы предательство, но по нашей, революционной морали, это был подвиг! Я растоптала себя старую, я «предательством» в кавычках убила ту, слабую, нежную Лару, которая писала декадентские стишки, вот послушай, все-таки поэты - пророки, совсем юной я написала: Апрельское тепло не смея расточать, Изнеможденный день идет на убыль, А на стене все так же мертвый Врубель Ломает ужаса застывшую печать... Как я угадала, боже! Ведь я сломала печать ужаса в своей душе, мне открылась безграничная свобода. Кто поставил эту печать на души людские, Лев? Я училась в Психоневрологическом именно для того чтобы выяснить, откуда эти запреты, страхи, фобии в душах? Люди всего боятся. А я сломала печать и не боюсь ничего. Печать ужаса – она страшна. Но если сломать – за ней открывается необыкновенная свобода. Я пью жизнь не жалкими глоточками, а полной грудью. Из-за «печати ужаса», наверно, и повесился Иуда. Как ты думаешь, Лев, почему же он все-таки повесился? Ведь он стал новым человеком, по мужеству он равен нам. Почему же Иуда повесился, Лев? - Ты знаешь, что Ленин называл меня «иудушка Троцкий»? - Нет. – Лариса расширила глаза. – Он посмел так назвать тебя? То есть что я говорю! О, шаблоны сознания! Ведь Иуда – герой, а я все забываю об этом. То есть Ленин ласкательно называл тебя иудушкой? - Нет, он не понимает всей мистической глубины этого имени. Это его мало волнует. Ленин - практический человек. Его интересует только власть. - Я стала новой, совсем другой, бесстрашной. Когда мы победим и я вернусь в Петроград, я отомщу всем, кто посмел не любить меня. Знаешь поэта Гумилева? Лариса сжала кулаки. - Почему ты замолчала? – спросил Троцкий. - Он посмел не любить меня! – резко бросила она. - Я бегала за ним, как собачонка, я пресмыкалась, отдавалась ему в дешевых меблированных комнатах, Он бросил меня ради бездушной куклы, Анны Энгельгард. Он звал меня Лери, а я его Гафизом. Он мечтал похитить меня, как пират, а привел в дом свиданий на Гороховой. Никогда не забуду эту улицу Гороховую, я ее всю взорву и переименую, чтоб стереть мой позор с лица земли. Разве могла пойти туда утонченная профессорская дочка, салонная поэтесса серебряного века? А я пошла, я так его любила, что пошла бы куда угодно. И после этих жертв он бросил меня. Поматросил и бросил. И сказал – «красивая девушка, но совершенно бездарная». Разве это не заслуживает мести? Троцкий пристально смотрел на нее. - Ты страшна для обычного человека, - сказал он. - От тебя веет смертью. Все, кого ты полюбишь, погибнут. Кроме меня. Я сильнее. - Я знаю. Ты сильнее всех! Ты – Лев львов, царь царей, повелитель фронтов! Не бойся моей любви, тебе она принесет только радость! - Смотри, всех, кого ты коснешься, унесут свинцовые воды Стикса. - Да, мне это предсказала одна цыганка. Я боялась любить. А теперь так весело! Мы останавливаемся. Какая это станция? Лариса прошла в конец вагона, запахнулась в пеньюар, выглянула. - Ефимов, милый, что за станция? Никогда, казалось, не спящий, бессменный вестовой почтительно доложил. - Лесные Моркваши, Лариса Михайловна. - Какое смешное название. - Это от местного говора, «моркква» значит по-марийски «красивый». - А я – моркква, Ефимов? Какой вы милый, когда краснеете. Поезд притормаживал. В дверь сильно застучали. Вестовой открыл. Связист в форменной тужурке бежал рядом с поездом, в руке его трепетала телеграфная лента. Ефимов свесился, держась за перила, взял ее. Получив сообщение, бронепоезд вновь набрал ход. Лариса читала черные корявые буквы на узкой серой бумаге. «Золотой запас царской России захвачен белочехами Казани вопрос жизни и смерти революции тчк примите все мыслимые немыслимые меры возвращения золота тчк Ленин». НОЗДРЯ И ВИКТОР Виктор и Ксения курили в кровати. - Мне че-то так стыдно стало, когда я тебя выгнала, - шепотом призналась девушка. – Вдруг подумала, блин, ты же меня спасал, привез домой, телефон вон сохранил, а я… Вот так всегда! Я же хорошая, а… да ну! И меня, я подумала, выгонят и никто не приютит. Ты, правда, ничего не помнишь? - Правда. - Верю. Бедненький. Я ведь тоже на вокзале жила. Я из Пензы, а ты откуда? Ой, ты ж ничего не помнишь. Ну, ничего, вспомнишь. А вдруг ты богач какой? Вот будет класс! Ты меня тогда не забудешь? Фу, отходняк начался. Я с бодуна всегда злая такая. Всем разгон даю. Куда б ты поехал, час ночи. Переночуешь у меня. Пошли, мне кое-что сделать надо. Голышом они пошли по длинному узкому коридору. В подсвеченных фальш-оконцах висели красивенькие циновочки с черными иероглифами и фотографии певиц. Это бывшие подопечные Гуляша, пояснила девушка, все они плохо кончали. В конце коридора голая парочка уткнулась в дверь с кодовым замком. Там студия, шепотом сказала Ксения, мы там музыку делаем. Видишь, кодовый замок, Гуляш думает, что только он один знает код. Шиш! Я бы не была Ноздрей, если бы все не пронюхала. Я же Штирлиц – по вдумчивости и обаянию. Пошли в студию, я тебе кое-что покажу. Ксения набрала код, открыла дверь, включила свет. Студия была небольшая, напичканная аппаратурой. В центре возвышался полукруглый пульт с компьютером и бесчисленными кнопочками и рычажками. Пахло дезодорантом. За стеклом на стойках возвышались микрофоны. Ксения включила компьютер, сбегала в прихожую, принесла флэш-карту. У Гуляша и на компе стоит код, но я и его взломала, мне Влад все рассказал, курнули с ним, он и раскололся. Так, она быстро просмотрела музыкальные файлы, скопировала на флэшку, вынула и спрятала в сумочку. На всякий случай, пояснила, Гуляш товарищ ненадежный. Если он меня из машины выкинул, точно так же может и из квартиры выкинуть. Отгребет себе весь материал, и останусь я с носом, а так все у меня сохранится. У меня дубликаты ключей есть от всего. Только ты забудь, я тебе этого не говорила. Зазвонил мобильник. Ксения посмотрела на экранчик, не узнала номер, раскрыла «раскладушку» и строго сказала. - Алле! Да. Нет, это ее администратор. А вы кто? Что ей передать? Вы знаете, сколько время? Говорим, а не молчим! Что вы там дышите? Не звоните сюда больше! – захлопнула телефон, пожаловалась. – Фанаты, блин! Достали! Ты меня узнал-то или нет? - Извини, я никого не способен узнать… - Ах, да, клофелин! Я Ксения. В миру Ноздря. Вон календарь, видишь? «Мисс август 2005»! Виктор посмотрел на красивую голую девушку на календаре под мерцающим фейерверком, составляющим имя «Ноздря», и с трудом признал в ней свою нынешнюю собеседницу. - Это я. Что, не похожа? Певица, диджей, ведущая корпоративных вечеринок, короче, и швец, и жнец, и во все уды дудец. Видишь этот камешек? Это мне Гуляш в нос вставил. Настоящий брилик. Как, блин, гнойный прыщ торчит. Но имидж у меня такой. Есть Глюкоза, есть Ангина, должна быть и Ноздря! Эпатажный такой имидж. Я Ноздря с детства. У меня фамилия Но-здра-че-ва. Меня этой Ноздрей в школе просто задрачивали! Вот я и решила им доказать, что я круче их всех. Собрала вещички и поехала в Москву-матушку. Без денег, без связей, одна. Ночевала на вокзале, как и ты. Передремлешь вприглядку, чтоб сумку не украли, а утром красоту наведешь и - в бой! Меня сначала не брали, я пухлая была, пампушка такая! А через месяц житья-бытья на вокзале да беготни по первопрестольной сделалась я тощая, как сигарета. Вокзал – лучшая диета. Через месяц пошла в туалет привокзальный - батюшки! Мне навстречу из зеркала шкандыбает таинственная такая, худющая раскрасавица с огромными глазищами. Это я так схуднула. Пыталась диктором стать, опозорилась на первом же эфире. Сказала: «На шахте «Юбилейная» произошел взрыв сметаны». Вместо метана. Это я с голоду так ляпнула, мечтала о сметанке. В общем, не подошла. А сколько конкурсов я прошла, кастингов, позорище! Тебя рассматривают, как лошадь на ярмарке. Плюнула, пошла на радио. Неожиданно получилось, я стала диджеихой. Псевдоним взяла школьный - Ноздря. Кому какое дело, особенно в радиоэфире. Мы с Диком Мазафакиным придумали такую фишку, что будто я раздеваюсь в прямом эфире, а он описывал эту картину и ронял слюну. Рейтинг зашкаливал. Ну, а потом я стала зло шутить над всеми. Народу нравится, когда стебаются над знаменитостями. Народ гламур ненавидит. Завидует и ненавидит. Знаешь, как мой отец переключает каналы на телеке? Увидит какого-нибудь артиста или поп-звезду, послушает немного, а потом с отвращением - «Пошел ты на йух!» и переключает на футбол. Он себя королем чувствует в этот момент, властелином. Ну, вот. Я стала в этой струе работать – опускала по полной программе «звезд» и «звездочек». Мне поступал просто шквал звонков. А потом как-то само собой песенка написалась. Я ее спела и вставила в свою программу. И что ты думаешь - пошло! «Эльдорадио» было маленькой станцией, а на мне выросло, как на дрожжах. И тут подполз, как змея подколодная, Гуляш этот! Он, конечно, по Москве крутоватый продюсер, вот я и повелась. Стали с ним по концертам курсировать, клип записали. Короче, карьера пошла в гору. Ну, я и возомнила себя звездой. Планку сорвало, стала выкобениваться, бухать, скандалить. Однажды в самолете стюардессу по морде шваркнула. От нервов, я высоты боюсь. Еле откупились. Но скандалище был, все газеты писали. «Ноздря избила стюардессу из ревности!» И прочая мура. Стала я, короче, королевой скандалов. Но я же не такая, я добрая и тихая девочка, а как попадаю на публику – все, впадаю в транс, становлюсь сама не своя, ради успеха могу и убить. ИЕРОМОНАХ ДИОНИСИЙ - Отец Денис, - Игорь Ледовских обращался к иеромонаху Дионисию, - хочу, чтоб все было ясно с самого, блин, начала. Приезжая к вам за этой головешкой, я сам узнал про Иуду только неделю назад. Сам в шоке, блин! Короче. Дед мой раскаялся в грехах юности и хочет их типа замолить. Потому и послал меня на поиски. В конце концов, внуки за дедов не отвечают, правильно? Я вам не буду мозги парить за просто так. Вот. – Игорь вынул пятисотрублевую купюру и подал монаху на стол. – На монастырь, отец, примите! Пожертвовать ведь можно? - Любая помощь идет от бога. - Я дам еще столько же, если вы поможете мне найти эту чертову головешку. - Сомневаюсь, чтобы она сохранилась, - задумчиво сказал монах. – Хотя находят же обломки и через тысячи лет. Хорошо, пойдемте, открою для вас наш музей. Хотя ничего похожего на главу человеческую в экспозиции я не видел. По дороге к музею Игорь спросил. - А там что? - Третий братский корпус. - Почему за проволокой? - Там покачтомест психоневрологическая больница. - А почему он братский? Как могила? - Так вот же – три братских корпуса, для братии, и настоятельский корпус. Нам вернули почти все, и храм, и колокольню, и корпуса, один только остался у Минздрава, некуда их везти. - Кого? - Психических больных. - И много их там? - То мне неведомо. - Вы что, там ни разу не бывали? - Бывал, почему же. Когда на «Вздыхалку» страдальцев отправляют, нас отпевать зовут. - Куда отправляют? – не понял Игорь. - На кладбище, его у нас «Вздыхалкой» называют. - Ничего себе у вас соседство! Монахи и психи! - Истина ваша. Негоже, когда в божьем месте тюрьмы находятся. - Почему тюрьмы? – не понял Игорь. - Больница эта – особая, в ней людей держат, которые преступления совершили по невменяемости психической. Но все равно, как ни называй, а тюрьма она и есть тюрьма. Вроде лечат их там, лекарствами. А душу молитвой да иконой лечить надо. Ну вот, мы и пришли. Перед нами возвышалась деревянная церковь с пристроенным каменным крыльцом. Священник достал из-под рясы связку ключей. - Эта церковь – единственное, что сохранилось от крепости Ивана Грозного, - экскурсовод с гордостью похлопал по черным бревнам. - Подумать только, именно эти бревна были срублены под Угличем зимой 1551 года, именно их везли на кораблях по Волге! Церковь эту освятили аж 17 мая 1551 года! Игорь уважительно покачал головой. - Как же она уцелела? Деревянная вроде, не каменная… - Бог помог, да искусство строителей, - сказал монах, - В те времена пилу презирали, она треплет дерево, и туда проникает влага и вредители. Тогда рубили только топором, он скол дает, сам себя консервирующий. Отец Дионисий со скрипом раскрыл двойные железные двери. Вошли в душное, тускло освещенное помещение. Из экспонатов внимание Игоря привлекли только доспехи середины 16-го века, обломки изразцов с двуглавым орлом и изображением стен и башен. Ничего похожего на голову Иуды в экспозиции не было. - Отец Дионисий, а что-нибудь вроде склада, архива, подвала тут не сохранилось? - Есть, - ответил монах. - Нечто вроде склада. Мы его разбираем потихоньку, много там разной утвари скопилось. - А где это архив находится? - Здесь и находится, в покоях святителя Гермогена. - А где эти покои, можете показать? Монах замялся. - Можно хоть одним глазком взглянуть на этот склад? – Игорь достал из кармана вторую пятисотенную купюру. - Спрячьте ваши деньги, - строго сказал монах. – Не могу я туда пустить невинного человека. - Почему? - Опогажено то место, и до сих пор еще не освящено. - Чем же оно опогажено? - Там… - монах через силу выговорил, - там пыточная была. ЧК там людей замучивало, до сих пор мешками кости выгребаем да земле предаем. Весь остров на огромной братской могиле стоит. СЛОН – знаете что такое? Соловецкий лагерь особого назначения. А был СЛОН-2, об этом мало кто знает. Свияжский лагерь особого назначения. Здесь он находился. После войны там лаборатория была, секретная, психотропные препараты на людях испытывали, вплоть до самого распада Союза. Много людей там страданий приняло. Кто туда ни войдет, у того… - монах замялся. - Что с тем случается? – Интерес Игоря разгорелся. - Говорите, я не из пугливых. - Кто посещает те кельи, у тех страшные головные боли начинаются, температура поднимается, люди как бы в бред впадают. - Серьезно? - Если бы один только случай, а то каждый второй жалуется. Да и братья там работать подолгу не могут, голова раскалывается, страхование наступает. - Автогражданка? - Пугают их бесы. Голоса слышат, крики истязаемых. Страшное то место, гиблое. Экскурсовод закивал. - Вы знаете, - сказал он, - над этим местом даже климат поменялся. - Что, серьезно? – не поверил Игорь. Монах подтвердил. - То солнце, а то вдруг буря, ветер, - сказал он. – То дождь, и тут же снова тепло, а через час снег может повалить. На той стороне острова тепло, а здесь стужа. Стоишь под солнцем, а в метре перед тобой дождь идет, руку протяни – она мокреет, а сам ты сухой. Говорят, остров наш – место силы. Тут капище было языческое, еще до христианской эры. Это навроде родничков в темени планеты, через нее из подземного царства к нам дует. Игорь понимал, что поп ни за какие коврижки не захочет впускать постороннего в монастырь, поэтому попытался подыскать к нему верный ключик. - Да-а, - уважительно и сочувственно сказал он, - страстей вы нарассказали. И все же! Предполагая, что голову Иуды не могли никуда выбросить, их бы за это по головке не погладили, верно? Не те времена были, дед говорил, тогда за колосок сажали, не то что за целую голову! Так что, думаю я, должна она где-то храниться. И лучшего места, чем ваша лаборатория с психотропными средствами, бывшая пыточная ЧК, она же штаб товарища Троцкого, не может и быть! Там голова и лежит. И это от нее веет заразой, и головы болят у людей, и бредят они после этих посещений, и климат поменялся. Короче, отцы, голову даю на отсечения, там она! И надо ее срочно найти и вывезти. Тогда и остров ваш возродится, и монастырь вздохнет, и вся Россия очнется, как говорится, от векового сна. На иеромонаха его речь произвела впечатление. Он задумался. - А ведь и правда, святой отец, - прошептал Михаил Львович. – Мистика тут кроется, страшная. Давайте покопаемся, отец Дионисий! Ради такого дела я сам готов сутками тут ковыряться, лишь бы проклятую голову найти и освободить от нее наш многострадальный остров. Именно с памятника Иуде тут все беды и начались! - Вы думаете? – из-под насупленных густых бровей посмотрел на него монах. - Уверен! – вскричал гид. - Не зря же товарищ Троцкий установил эту статую именно здесь! Я всегда предполагал, что остров ваш свияжский это и есть…- Михаил Львович расширил глаза, вознес руку в крестном занменьи. - Что? – одновременно спросили монах и Игорь. - Беловодье! – с горящими глазами воскликнул Михаил Львович. – Небесный град Китеж! Остров Буян. Мистическое духовное сердце православной России. Странно, что об этом молчат, никто остров не возрождает, хотя тут храмы стоят самые чудесные. Пока Ленина из Мавзолея не вынесут, и голову Иуды из сердца России не удалят – не будет нам духовного возрождения! Так что, святой отец, как хотите, а покои святителя Гермогена надо открыть! Монах осенил себя крестным знаменьем. - Ради такого дела – открою! – решительно сказал он. – Только не сейчас. Сначала испросить бы надо благословение. - Какое? – спросил обрадованный Игорь. - Архимандрита. А лучше Патриарха. Игорь только скрипнул зубами с досады. ИЗГНАНИЕ ИЗ РАЯ В грязной камуфле, с платком на голове, он стрелял из крупнокалиберного пулемета, с одной руки, сошки висели в воздухе, колеблясь при каждой короткой очереди. Патроны кончались, поэтому отстреливался он экономно. «Дом Павлова» – на первом этаже уже были чехи, федералы держали второй этаж. Чечены кричали снизу в мегафоны, в гулкий пролет подъезда: - Сдавайся, русский вонючка! Солдаты, бросай офицеров, мы вас накормим, отпустим! В углу лысый прапор скрежетал зубами и выл от боли, промедол закончился в первый день штурма, раны поливали местным коньяком, захваченным в разбитом магазине «Продукты». Второй этаж сдали, на третьем ребята лежат раненые, все в бинтах, раны гниют. В дверь ворвался чеченец в черной пиратской повязке на голове с белой вязью арабских слов. Ему всегда было интересно, что написано на этих платках. Наверно, молитва… - Открывай, сдавайся, русский вонючка! В двери звонили и колотили. Виктор понимал, что видит сон, но не хотел просыпаться. Сон казался важным, как сама жизнь. Так и от жизни будет трудно проснуться в момент смерти, подумал он и резко сел, готовый к прыжку и бою. Ксения скакала на одной ноге рядом с кроватью, натягивала трусы и махала рукой, дескать, одевайся быстрее! Она убежала из спальни. В прихожей послышалась ругань, шум ссоры, и вдруг в спальню вперед спиной влетела полуодетая Ксения. Едва удержавшись на ногах, она с визгом прыгнула на вошедшего в комнату молодого длинноволосого человека в белом костюме, того самого, что вчерашним вечером выкинул ее из машины возле Казанского вокзала. Под натиском Ксении мужчина вывалился обратно в прихожую, но тут же вернулся, внося на груди вопящую от ярости, беснующуюся девушку. Увидев Виктора, Владислав Куляш отшвырнул Ксению и возмущенно выпучил глаза. - Это еще кто? – заорал он. – Ты совсем сбрендила, сучка! В мой дом водишь хахалей! Тварь! Все! Это конец! Ты переполнила чашу моего терпения! Убирайся вон! Вон из дома, вон из моей жизни, во-о-он! - Убирайся сам! – сверлящим уши фальцетом завизжала Ксения, - я опозорю тебя на всю Москву! Я тебя уничтожу! Без меня ты никто! Ты ничтожество! Ты никому не нужен! Ты разоришься! Ты должен мне гонорары за десять последних концертов! Пока не заплатишь, я никуда не уйду. - Вова! – крикнул молодой человек в коридор. – Вышвырни их отсюда, обоих! На хер! Быстро! Из коридора в комнату вошел здоровый мужчина с короткой прической в костюме под галстук. Он быстро подошел к Виктору и взял его рукой за бицепс. Сжал. Стало больно. - Давай без рук, - сказал Виктор. – Я сам уйду. Телохранитель сделал приглашающий жест к двери. Виктор пошел на выход. - Не уходи! – завизжала ему в спину Ксения. – Это пускай они уходят! Виктор оглянулся, но остановиться ему не удалось, телохранитель пер сзади и вытолкал его в прихожую. Виктор попытался надеть свои ботинки, но сильная рука сгребла его за шиворот и вышвырнула в открывшуюся дверь. Через несколько минут из квартиры выкинули и вопящую от злости Ксению. Она пыталась колотить кулаками по двери, пинать ее ногой, но все было бесполезно. Звуки ударов гулко разносились по пустому, залитому зимним солнцем коридору. Никто из соседей даже не выглянул. - Вот же сволочь! – Ксения всхлипнула. – Он должен мне кучу денег. Он не имеет права вот так выбрасывать меня на улицу. Гад, там мобильный остался! – она побежала обратно к квартире, Виктор возобновил спуск. - Куда ты! – крикнула сверху в пролет Ксения. - Подожди меня! Хоть ты меня не бросай! – она вновь догнала его, вцепилась в плечо, развернула к себе. - Какие вы сволочи, мужики! Трусы! Неужели ты не можешь избить их? Ты же воевал, убей их! Убей! - Успокойся! – Виктор перехватил ее руки, крепко сжал запястья, стиснул, встряхнул. Она задыхалась от злости и слез, худая, хрупкая. Виктор обнял ее, прижал к себе, ее всю колотило. Постепенно она успокоилась, отплакалась. Отстранилась, шмыгнула носом, вытерла на куртке Виктора мокрое пятно от своего лица, поджала лягушачьи губы, вдобавок утолщенные силиконом. Царевна-лягушка - вот кто она! Причем, поцеловали ее недавно, превращение еще не завершилось, вон еще глаза пучеглазые и губы до ушей! Зареванная, она была страшна. ТРОЦКИЙ ПОСВЯЩАЕТ ЛАРИСУ В ОРДЕН ИУДЫ На станцию Чухломская, погромыхивая, вползали клепаные гробы бронированных вагонов, выкрашенных в цвет выгоревшей степи. Ни души не было видно в узких бойницах, только пошевеливались курносые рыла Максимов, нащупывая цели, да мертво зияли жерла шестидюймовок. Мешки с песком громоздились на пушечных платформах. Ход поезда замедлялся и, наконец, прекратился. В штабном вагоне открылась стальная дверца. Показался командир в черной кожаной куртке и фуражке с красной звездой. Галифе в смазном сапоге нащупало отверстие в форме полумесяца, вырезанное в металлическом фартуке вагона. Полумесяцев было ровно шесть по три для каждой ноги. Держась за металлические поручни, команадир «Грозного мстителя» Яков Ковальзон спустился на перрон. Оправил ремень обеими руками и одернул встопорщившуюся комиссарскую куртку. Принял рапорт подбежавшего командира ЧОНа Орлова. Вместе с Вольфгангом Залусом, телохранителем Троцкого, обошел посты. Вскоре из салон-вагона вышли Троцкий и Рейснер, в сопровождении свиты чернокожанных комиссаров прошли несколько сотен метров до разрыва полотна. Мост через реку Берля был взорван. Еще горели шпалы на обрушенных путях. Обычно белые, отходя, с помощью приваренного к паровозу крюка просто сдирали с полотна шпалы. Здесь они применили новую тактику: специальные бригады развинчивали рельсы, цепляли края тросом и загибали их тягой английских броневиков в дугу. Лев Давидович подошел к краю обрыва. За ним шли два его секретаря, начальник охраны и щуплый гений железнодорожной инженерии Егор Егоров в форменных старорежимных тужурке и фуражке. Замыкала шествие задумчиво жующая травинку Рейснер. Троцкий заглянул в огромную промоину между берегами. Внизу в притоке Волги купались кажущиеся муравьями мальчишки. - Что скажете? – спросил Троцкий Егорова. - Путя мы бы быстро восстановили, - ответил тот, выговаривая слово «путя» на профессиональном жаргоне, - но тут же железные фермы. - Вы же гений, - прищурил глаза за стеклами пенсе нарком. - Если бы я был гений, я бы придумал летающие поезда, - сказал Егоров. – А тут придется варить фермы. - Сколько вам понадобится дней? - Дней? – Егоров изумленно посмотрел на народного комиссара. – Спросите лучше, сколько месяцев. Троцкий поиграл желваками. Пошел назад к бронепоезду. - Лев Давидович, - окликнула его Рейснер. Нарком остановился. - Вы помните историю Свияжска? Блестящее пенсне обернулось - Меня поразило, - продолжала Лариса, - что этот город сначала построили в муромских лесах, а потом привезли и собрали в считанные недели. Даже церковь и ту привезли. Все бревна были пронумерованы. Это сделали люди Ивана Грозного. Так разве мы в век технического прогресса не можем повторить их подвиг? - Все поняли, Егоров? – Троцкий на лету подхватил идею Рейснер. Егоров смотрел недоуменно. - У нас нет месяца! – сказал Троцкий. - У нас нет и недели! Золотой запас вывезут из Казани, и тогда революция погибнет! Но мы не можем штурмовать город без поддержки бронепоезда. По нашим данным, белые спешно готовят эвакуацию Казначейства. Поэтому бронепоезд любой ценой требуется перебросить через пропасть. Егоров развел руками. - Я, простите, не господь бог. - Но вы же инженер! Неужели не понятно, что надо построить в тылу деревянные фермы и собрать их здесь за одну ночь! – Троцкий посмотрел на Ларису, признательно пожал ей локоть. Отрывисто сказал инженеру. - Даю неделю, Егоров, неделю! Через шесть дней, ровно в пять утра бронепоезд с вами на борту трогается с места и переправляется через Свиягу. С мостом или без моста! В шесть утра поднимаются цепи. Мы возьмем Казань! Сзади бежал командир бронепоезда, махал руками, кричал. - С воздушного шара доложили, подходит белый бронепоезд! - По вагонам, - скомандовал нарком. Бойцы оцепления на ходу заскакивали на площадки. Троцкий взял у Кольвазона бинокль. На горизонте в жарком мареве степи рябили синеватые очертания «Генерала Дроздовского», вооруженного тяжелыми пушками. Дуэль с ним сейчас не входила в планы наркомвоенмора. Бронепоезд сильно качало по обветшавшим рельсам, гремели сцепки. Троцкий сидел за столом, вцепившись пальцами в густейшие, дыбом стоящие волосы. Знать бы, знать! Что с золотом! Что сейчас происходит с золотом? Это же кровь государства! Мы обескровлены! Там же девять тысяч ящиков, полных золотых слитков! Полтора миллиарда золотых рублей! Мы должны оплатить этим золотом контрибуцию Германии по Брест-Литовскому договору! Я лично давал гарантии! Я отвечаю перед немцами, своей головой! И что теперь? Они же возобновят наступление и к рождеству займут Москву и Петроград! Сибирь и Урал у белых! Революция погибнет! Платить нечем, но и не заплатить – невозможно! Казанское золото - вопрос жизни и смерти. Если революция останется без золотого запаса империи, мы погибнем! Вдобавок белые вооружат на него полмира! Проклятые чехи! Как не вовремя они вмешались! 14 тысяч вооруженных до зубов чехов! Это безумие! В центре России! Полыхнуло по всей железной дороге, как по бикфордову шнуру. От Пензы до Омска. В Казани все золото России! Пятый связной не доходит. Мы в полном мраке! Провал следует за провалом! В казанском подполье действует провокатор! Я не сомневаюсь в этом. - Я пойду, Лев, - спокойно сказала Лариса. - Куда? - В Казань. - Ты? – Воспаленные от бессонницы глаза мигнули за стеклами пенсне. Прошла пауза, нарком колебался, встал, подошел к девушке, взял ее лицо в ладони. - Лара, я не хочу тобой рисковать, - тихо сказал он. - Я вернусь, - она ясно посмотрела ему в глаза, - я же бессмертная. - Ты так уверена в себе… - Со мной ничего не может случиться. Я вернусь. И принесу тебе достоверные сведения. Если смогу, я организую в Казани подполье, мы саботируем отгрузку золота, сделаем все, чтобы его задержать. Нарком смотрел на юную женщину и поражался ее красоте и мужеству. Безрассудная отвага юности, сметающая на своем громокипящем пути старую и усталую мудрость. Что ж… - Сделаем так, - решил Троцкий. – Ты скажешься больной, будешь лежать я жару, у тебя тиф, никто не сможет войти на твою половину. А втайне ты пойдешь в Казань. - Ты подозреваешь кого-то из нашего окружения? Троцкий понизил голос до шепота. - Я привлек к работе в Красной Армии семьдесят пять тысяч царских офицеров. Среди них, конечно, найдутся и предатели. - Ты же знаешь, предателей нет. Кто может предать меня судьбе, кроме меня самой? - Умница. - Лев, не бойся за меня! Я вернусь, ведь я львица. А львицы охотятся для своего мужа, царя зверей. - Я не могу тебя так отпустить. Я должен провести с тобой Посвящение. - Что провести? – не поняла Лариса. Троцкий сжал ее за плечи, сильно, до боли, встряхнул. - Лара, - сказал он, - мы сжаты временем, как кулаком циклопа. Надо торопиться. Я должен провести обряд прямо здесь, в стальном несущемся вагоне, но это даже лучше. Так еще никого не посвящали. Иван! Иван! Иди сюда! Савельев, стань на дверях, никого под страхом смерти не пускай. Вбежал Иван Ледовских, влюблено посмотрел на возбужденного Троцкого, на взволнованную Рейснер. - Станьте сюда. Опуститесь на колени. Лариса, Иван. Я, Великий Магистр Ордена «Алкедама» Красный Лев, нибиру по крови, мальфар рождению, посвящаю вас в члены Ордена Иуды «Алкедаму», «землю крови», выкупленную за тридцать сребреников Судьбы! *** Троцкий возложил на склоненные и ничего не понимающие головы обе руки – правую на кудряво-каштановую голову Ларисы Рейснер, левую – на льняную голову Ивана Ледовских. - Что это за Орден, Лев Давидович? – спросила Лариса. Троцкий цепко посмотрел ей в глаза, поджав снизу веки. Пенсне жутко оформляло его взгляд в нечто отдельное, существующее самостоятельно и видящее насквозь. - Орден Иуды, - сказал он шепотом, - «Алкедама». - А в чем его цели? - Во всем этом! - Троцкий рванул занавеси с окна, и взглядам их открылась вечереющая приволжская степь, желтая, спелая, начинающая выгорать. Бронепоезд шел по степи, и степь вся – под гигантским облачным покровом со свинцовым грозовым подбрюшьем – шевелилась, как шевелится вшами шевелюра тифозного больного. Обозы тянулись докуда видел взгляд, пыль поднималась к небу, храпели кони, скрипели телеги, ругань неслась отовсюду. Там и сям в степи возвышались курганы, и уже зажигались сотни костров, уже полки становились на привал. Троцкий задернул занавески и повернулся к стоящим на коленях соратникам. - Мы свергаем власть старой знати. Открываю вам тайну. Много веков назад на земле высадились пришельцы с Мардука, двенадцатой планеты Солнечной системы. Имя им нибиру, это они основали шумерскую цивилизацию. Для тяжелых работ о своему образу и подобию они создали людей, бессловесных рабов, лишенных личных душ. Вожди, фараоны, цари суть потомки Нибиру. Веками правили они народами земли. Но и они не устояли перед красотой дочерей земных. От их союзов рождались мы, мальфары - божественные полукровки. И наконец мы восстали. Я, Великий Мальфар, Красный Лев Ордена Алкедамы, веду битву против Чистокровных Нибиру, стоящих за порабощение не только големов-людей, но и за уничтожение нас, мальфаров. Рабы восстали. Мы ведем их. Ради них, ради их счастья. Они пройдут через страшные испытания, но только так и можно приобрести индивидуальную душу, и в этом тайна, неподъемная человеческому уму. Люди проклянут нас. Они будут презирать нас. Они предадут нас анафеме, нас, революционеров, Иуд, пожертвовавших собой ради их продвижения по пути обретения душ! Мы готовы принять проклятия, мы готовы ввести их во ад! Это страшно, но не так ли страшно было начальнику нашему, апостолу и мученику Иуде? Он шел на более страшный подвиг! Его пример дает нам стойкость и волю продолжать дело миротворения. Так что речь идет не о свержении царя и помещиков-капиталистов! Речь идет о духовном освобождении от тупости глиняного бытия миллионов големов! Партия большевиков - ударный отряд великого Ордена «Алкедамы», Ордена Иуды, который осуществляет судьбу мира и спасает из глиняного заточения миллионы зачаточных душ. Донес ли я до вас смысл нашей борьбы? Поняли ли вы ее великий космический смысл? Посвящаемые смотрели во все глаза. Они не поняли ни слова из лихорадочной речи наркома. - Я не сошел с ума! – лицо Троцкого пылало, красные пятна возбуждения слились в одно большое родимое пятно, покрывшее его лицо и шею. - Я вещаю истины! Времени нет разжевывать, вскоре вы сами все поймете! Мы призваны переделать расу людей! Мы взламываем их сознания ради принятия индивидуальных душ. Снимаем ярмо слепой веры в насажденного Бога-деспота и приуготовляем к принятию нового завета, нового Грааля! Троцкий снова раздернул занавески на окнах, уже окончательно стемнело, в черноте ночи на горизонте били извилистые молнии. - Мы жертвуем собой! Мы осуществляем идеи коммунизма и Таблицы Судьбы, мы жертвуем своими жизнями. Наша награда, как и награда Иуды, – вечное проклятие всех поколений! Нас никто не оценит, никто нами не восхитится, никто не скажет в наш адрес благодарственное слово. Плевать будут на сами могилы наши! Троцкий пригнулся, лицо его сделалось цвета запекшейся крови, глаза вылезли из орбит, он проскрежетал. - А я – знаю! - я стану в России Иудой коммунизма! Меня проклянут! Меня проклянут и предадут, от меня отрекутся все мои соратники, все те, кто нынче поклоняется и идет за мной в бой! Я буду проклят в веках! Я буду нести вечное проклятие! Я кажусь со стороны несгибаемым и стальным, я караю людей, я повелеваю массами, но я погибну в петле на оси-и-и-и… Голос Троцкого перешел в тонкий визг, в ультразвук, неразличимый уху. Лицо его стало черным, нос налился баклажанной синевой. Скрюченные руки со сведенными судорогой пальцами скребли по воздуху. Он схватывал воздух короткими вздохами, закидывая голову все выше и выше, словно внизу воздуха уже не оставалось. Оглушительный удар грома громыхнул над несущимся бронепоездом. Щели стального вагона озарились, испустив внутрь белый слепящий свет. Лица людей затрепетали в сполохах. - Наташа, – завопил вождь из последних сил, лицо его набрякло и затряслось так, что Ларисе показалось, что оно сейчас взорвется и обдаст всех вокруг кровавыми ошметками. - Наташа! – слабо простонал Троцкий (почему он зовет Наташу, с обидой подумала Рейнер) и вдруг завопил таким высоким и незнакомым голосом, что Лариса оцепенела. Так не мог кричать человек, так мог кричать только демон разрушения, потустороннее исчадие ада, обладающее невообразимой мощью и злобой, прорвавшееся, наконец, на свободу через бурлящие магмы мозга неистового наркома. Троцкий, все так же вопя, выгнулся дугой назад и начал медленно падать. Бородка его, как мушка на винтовке, клином торчала вверх. - Держите же его! – истошно закричала возникшая на пороге Седова. Рейснер и Иван Ледовских не могли пошевелиться от ужаса. Вагоны трясло и шатало, колеса равномерно стучали, сцепки гремели, вопль эпилептика затихал в булькотении обильной пены, выступившей на изуродованных судорогой губах. Жена Троцкого грубо оттолкнула Ивана и Ларису и бросилась к бьющемуся в падучей мужу. – Ложку! – крикнула она через плечо. Лариса очнулась, кинулась к столу, вернулась с ложкой из серебряного сервиза. Седова скакала на муже, как на бьющемся при первой объездке мустанге, и никак не могла поймать ложку, протянутую ей Ларисой. Наконец поймала, грубо всунула ложку в скрежещущий рот. Она же ему там все порвет, мелькнуло в голове Рейснер, как лошади шенкелями. Хруст зубов о ложку был слышен даже сквозь какофонию грохочущих колес. Тело наркома ритмично выгибалось дугой и взбрасывало жену кверху. Волосы Седовой растрепались, она походила на ведьму на шабаше. - Ноги! – крикнула Седова. – Держите ему ноги! Рейснер кинулась на бьющиеся ноги Льва Давидовича, получила удар коленями в грудь, задохнулась, в глазах потемнело, она скакала всей своей тяжестью на содрогающихся ногах возлюбленного и чувствовала, какая необузданная и нечеловеческая сила колотится в этом теле. Словно в унисон с их ужасом заревел бронепоезд. В его оглушающем реве Лариса поняла, какой страшной ценой дается человеку господство над массами, над толпами, над народами. Пропускать через себя планетарные токи, да ведь это - само распятие, самопожертвование, он – Иуда, настоящий жертвенный агнец, истинный Спаситель. Гудящий ток неимоверной мощи колотил всех четверых, тряс несущийся на всех парах бронепоезд, содрогал выгоревшую приволжскую степь и саму агонизирующую в огне революции Россию. Каждое содрогание народного комиссара, каждый его вопль мощнейшими вибрациями проникал в сознание деморализованных красноармейцев, в теплушки и эшелоны, в роты и полки, укреплял в бойцах классовую ненависть к врагу, ковал из обывательского быдла несгибаемых борцов за дело Мировой революции. ВИКТОР И НОЗДРЯ УГОНЯЮТ ДЖИП На площадке второго этажа перед консьержкой Ксения схватила Виктора за руку. - Жди здесь. Сама упорхнула к стеклянной будке, пощебетала с консьержкой и торжествующе вернулась со связкой ключей и брелоков. - Это что? - Ключи от машины. Я их специально оставила у Леонидовны, на всякий пожарный. Вот он и настал, наш пожарный случай. Слушай сюда. Обычно у Гуляша в машине сидит водитель-телохранитель. Его Славиком зовут. Тот еще громила. Ты его вымани как-нибудь из машины, я сяду, там внутри документы на мое имя, мы на машине и уедем. - А как я его выманю? - Подумай сам! Кто тут мужчина, ты или я? Сделай так, чтобы он за тобой погнался, тут я в машину и вскочу. Понял? – она с таким напором выпалила указания и так живо выпихала его на улицу, что Виктор растерялся и не нашел что возразить. У подъезда стоял джип «RAV4». За тонированным стеклом на водительском месте виднелся круглоголовый парень в кожаной кепочке. Виктор подошел к машине, оглядел. Водитель никак не реагировал, мало ли ротозеев бродит по Москве. Виктор ударил ногой по колесу. Водитель с ленивым любопытством посмотрел на него. Виктор ударил снова. Стекло двери поползло вниз. - Че, придурок, давно не огребал? – спросил водитель. - Пошел ты на хуй, - неуверенно сказал Виктор. - Что-о?! – водила полез из джипа, Виктор попятился. Водила вразвалку пошел на него, плюнул ему под ноги. Видно было, что парню в лом бегать за утренним идиотом. - Ну, иди сюда, - сказал Виктор, - я тебя сделаю! - Вот же сука! – водитель бросился вдогонку. Виктор побежал по Калининскому проспекту вдоль Дома Книги, лавируя среди редких прохожих. Почему я убегаю, мелькнуло в голове, ведь я его не боюсь. Внезапно Виктор шарахнулся в сторону, ему померещилось, что он влетел в пылающий костер. Но это был призрачный, жарко горящий Ягуар. На фоне черно-белой графики зимы хищник переливался пылающими углями, был текучим, пятнистым и прозрачным, сквозь него виднелась заснеженная мостовая и ноги проходящих мимо людей. Виктор побежал дальше, Ягуар не отставал, неспешно трусил рядом, переливаясь желтой пятнистой шкурой, играя гладкими мышцами и наслаждаясь свободой. Я хочу драться. Я – ягуар! Разорву любого! Разомнусь, сука, потренируюсь. Виктор глубоко вдохнул морозный воздух, наполнился радостной и дикой энергией и внезапно страшно заревел ягуаром, обернулся в боевой стойке, поднял перед собой скрюченные когти тотемного животного. От крика закружилась голова, весь пейзаж гигантских домов исказился и пополз. Виктор зажмурился и потряс головой. Открыл глаза. Мир стал на место в тяжком оцепенении. Только был он теперь другой – это был мир войны и битвы, жестоких схваток и погонь. И Виктор был в этом мире могучим и стремительным Ягуаром. Он с хрустом сжал кулаки, предвкушая драку. Драки не случилось. Водитель бежал от него обратно к джипу, который как раз в этот момент отъезжал от дома. Виктор стоял в боевой стойке, как полный дурак. Обманутый водитель почти догнал переваливающийся на тротуарных перепадах джип, но тут машина газанула, окутав фигуру преследователя густым облаком дыма, и умчалась вдоль проспекта. Водитель бежал за ним метров сто, остановился, достал из кармана мобильный телефон и, живо жестикулируя, принялся кричать в трубку. Виктор счел за лучшее убраться подальше от места происшествия. Сейчас спустится Гуляш с охранником, и втроем они его так отделают, что никакой Склиф не поправит. Он быстро пошел по проспекту, миновал маленькую церковку, нырнул в подземный переход и влился в густую толпу, стремящуюся в метрополитен. ИСПОВЕДЬ ОТЦУ ДИОНИСИЮ Игорь Ледовских остался пожить в Святотроицкой обители. Он слонялдся по монастырю и рассматривал фрески и иконы. В конце коридора в одной из келий он увидел умывающегося монаха. Как его, блин, зовут? - Слушай, тебя ведь Денис зовут? – спросил он, входя без стука. Иеромонах в глухой черной рясе с медным крестом на груди распрямился. Русая пушистая борода его была для умывания перехвачена у подбородка резинкой для денег. Это Игоря ужасно насмешило. - Слушай, Денис, тут такое дело… - с улыбкой начал он. - Дионисий, - поправил монах, утираясь полотенцем. - Да ладно, понты одни. Дионисий, Денис. Слушай, Денис, мне голова от Иуды во как нужна с-с-с! – Игорь черканул себя ногтем большого пальца по горлу. – Позарез! Мне дедуган за нее наследство отпишет. Может, откроешь все-таки покои-то Гермионы? - Гермогена, - поправил монах. Неожиданно спросил. - А что вы с дедушкиным наследством-то делать собираетесь? Игорь оживился. - Уж я найду-у… - мечтательно потянулся он. – Продам мастерскую, на фига мне такая большая, куплю квартиру, а остальные бабки положу на депозит. Там на всю жизнь хватит. На джипе буду гонять, телезвезд всяких трахать… ой, простите, брат Денис, вам же этого вроде как нельзя! - Ничего. - А хочется иногда, а? Бабца за это самое потискать, а? Ну, извини, извини, сорвалось. Че ты не откроешь мне эти двери? Наварим на этой голове, а?! Я и с тобой поделюсь. Ты б из монастыря смог уйти, зажить по-человечески. Монах удивленно воззрился на мирянина, превратно понимающего затворническую жизнь. - Нам ничего такого не надо, - только и сказал он. - А, ну да, деньги, бабы, вино – это грех! – озлившись на упрямство тупоголового монаха, заиграл желваками Игорь. – Ты видать в армии не служил, сюда откосил, в пионерлагерь! Тебя бы ко мне в учебку, я б тебя быстро с-с-с… научил уму-разуму! Ты бы у меня поехал с-с-с… в Чечню, повоевал, как я, а не прохлаждался тут на огородах! Там бы ты по-другому запел! В келье повисла грозовая тишина. Игорь постарался взять себя в руки, понимая, что переборщил. - Пойми, Денис, - примирительно сказал он, - если я голову не найду и дед не отпишет мне мастерскую, я же буду всю жизнь маяться в нищете! А я не хочу! Если я потеряю мастерскую, я точняк отсюда ноги сделаю! - Откуда? - Из этого гребанного мира! - Но куда? - На тот свет, в царство божие! Вы же, кажется, только о нем и мечтаете! - И как вы намерены это сделать? - Да повешусь, блин, че тут сложного? Нет, ну ты мне скажи, че тут делать? Гребанный, говенный мир! Ты же тоже из него типа сбежал! Что, не так? И сидишь тут, прячешься от жизни за толстыми стенами. - Мне кажется, вам уже пора в монастырь, - тихо сказал брат Дионисий, убирая догоревшие свечи из-под иконы Серафима Саровского. – Вы созрели. - Че-о? – Игорь с натугой рассмеялся. – Я в плену сидел, мечтал вырваться, а вы меня обратно нах… зовете - в плен! – Он махнул на монаха рукой в жесте полного разочарования. - Рано или поздно каждый человек попадает в монастырь, Игорь Павлович, - все тем же тихим голосом сказал монах. - Это как? - Ну, например, человек попадает в аварию и на всем, так сказать, скаку оказывается в гипсе в состоянии полной неподвижности. Или инсульт. Или кома. Или плен. – Монах глянул так странно, что у Игоря по спине пробежала изморозь. - Чем не монастырь? Или человек нечаянно теряет память. И оказывается в своем теле, как в монастыре. За самыми толстыми стенами. - Память? – удивился Игорь. – А память тут при чем? - Таких случаев очень много сейчас, - словно и не слыша его вопроса, сказал монах. – Я так думаю, это своеобразный постриг. Только не волосы срезают, а глубже захватывают – всю кору головного мозга. В келье сонно звенела крупная осенняя муха. Черная ее точка билась о мутное стекло, за которым догорал день. - Страшно, - вдруг сказал монах шепотом. – Помните, это очень страшно. - Что страшно? – тоже почему-то шепотом спросил Игорь. По всему телу его дыбом встали волоски, даже на щеках кожа стала шершавой. - «Страшно впасть в руки Бога Живаго». – шепотом сказал монах. И после паузы перешел на нормальный тон. – Извините, мне на службу пора. НАПРАВЛЕНИЕ В МОРГ ВЗЯЛ? Виктор Беспамятный шел, задумавшись, и ноги сами вынесли его в подземному переходу, и далее к станции метро «Библиотека имени Ленина», он сам не заметил, как миновал турникет, сел в поезд и очнулся от мыслей, когда уже подъезжал к Казанскому. Блин! Как ему удалось доехать? Значит, он знает город, знает метро! Если не зацикливаться, ноги сами несут. Стоит задуматься и все, застопорил мотор, память ничего не подсказывает. Ксения воспользовалась им и уехала. Ни телефона, ни адреса не оставила. Надежда, как говорится, вспыхнула и погасла. Что за приключение с ним случилось? Прекрасное неземное существо вовлекло его в свой теплый, душистый мир, лишило невинности и умчалось. Скорее всего, навсегда. Что ж теперь, опять возвращаться на вокзал, к холодным залам, грязным сортирам, угрюмым людям. Невыносимо! Виктор чувствовал, что рожден для другой, значительной, интересной и, главное, комфортабельной жизни! Он не может прожить всю жизнь на вокзале! Он не хочет быть бомжем! Он должен вернуть свою личность, свою прежнюю жизнь. Ведь, судя по всему, в той жизни он был красивым, крепким, обеспеченным парнем, все об этом говорило – тренированное тело, навыки боя, шрамы, умное выражение лица. Проходя по подземному переходу, Виктор увидел, как группа подростков «наезжает» на нищего, отнимает деньги. Да это же Чулима! Виктор подбежал и отогнал малолеток. - Здорово, Чулима! - Спасибо тебе, добрый человек. - Это я, Чулима, Беспамятный. - Ты? – ахнул старик, подслеповато прищурившись. – Тебя ж ищут все. Пошли, пошли скорее. Чулима повел Виктора в сторону тоннеля на поезда дальнего следования, по пути испуганно оглядывался и причитал. – Весь вокзал вчера перевернули. Колю ранили, Тарана. Тут настоящее побоище было. Все из-за тебя. Ката того вызволяли, что на тебя напал с ножом. Кто ты таков, а, мил-человек? Ты важный человек, раз из-за тебя такие-то страсти. - Много сегодня насобирал? – спросил Виктор на ходу, чтоб поддержать разговор. - Много. Сегодня люди совсем раздобрели, накидали старику. Или тебе надо? Давай я дам? – нищий протянул дрожащую чумазую ладонь, полную мелочи. - Нет, Чулима, не надо, - усмехнулся Виктор и подумал, дожил – нищие со мной делятся. - Люди все добрей и добрей становятся. Не знаю, куда столько денег и девать, - бормотал старик. – Хотел ребятам дать, так они обиделись. - Малолетки эти? - Да, огольцы. Обиделись, вроде я им милостыню подаю. Скажи ты на милость. Вот не хочешь, а обидишь человека. - Так ты сам им, что ли, деньги предложил? – удивился Виктор. - Сам, конечно. Они мимо шли, я и говорю, ребятки, вот вам денюжка, купите себе мороженого. А они обиделись. Видно, не до конца я их простил еще. - Ну, ты даешь, Чулима! У самого на хлеб не хватает, а он еще пацанам подает. - Как не хватает, - обиделся старик, - да у меня денег больше, чем надо. Говорю же, добрей люди стали. Как ты к ним, так и они к тебе. Думал, со всеми, что ни на есть помирился, а оно вон как. На мальцов серчаю. Не домирился я с ними. - С кем? - С ребятами. С этими, которые напали. - Слышь, Чулима, а как с ними можно замириться? – спросил Виктор, идя рядом с ковыляющим стариком. – Они же отмороженные! Обкуренные или пьяные. Они тебя и слушать не будут, затопчут ногами, и все! - А мне с ними разговаривать не надо. Я у всех людей заранее прощения прошу. Наперед и мысленно. - И помогает? - А как же. Он, скажем, только ко мне идет, а я уже мысленно извиняюсь, будто в чем его обидел. Он подходит и уже подобрел. И денюжку даст. Это бизнес! Виктор рассмеялся, глядя на ободранного «бизнесмена». - Что ж, ты у всех прощения просишь? – с чувством превосходство над жалким стариком переспросил Игорь, а сам подумал, хорошо, что у него есть Ягуар, не надо унижаться перед малолетками и всяким отребьем. - У всех, милый, у всех прошу. Взять хотя прохожего. Он идет с работы, усталый, а тут я, всем видом своим оскорбляю его. Нешто я не понимаю? - А до тебя ему какое дело? - Как какое? Он же на меня поневоле обижается, думает – вот дармоед сидит! А и правильно, дармоед я. Признаю. Деньги прошу. Он их заработал, а тут я сижу, всем своим видом говорю – отдай копеечку. Вот он на меня и обижается, мимоходом, конечно, а все ж. Тут же их тыщи проходит, и всякий на меня смотрит косо. Если я у них прощения не попрошу в мыслях, скажем, или так, я тут долго не протяну. Они меня одним осуждением своим в могилу загонят. А прощения попросишь, и они добреют, дают на пропитание. - Да ты философ, Чулима! - А ты сам попробуй, начни всех прощать. Сразу жизнь изменится. А что, времени много, сиди себе и вспоминай, кого за всю жизнь обидел. Вспомнил – поговори с ним по-хорошему, внутри себя, попроси прощения, искренно, со слезой. Да и прости его грешного, отпусти с Богом. Я так со всеми помирился. С папашей покойным, царство ему небесное, с братом, с родственниками, что меня из квартиры выписали, со всеми. Кого ни вспомнил по жизни, батюшки светы, да я ж на них всех – обижаюсь! Если копнуть поглубже, выходит, на всех, кого ни встретил, зло держу. Да сколько ж его во мне помещается! Сколько бомжую, только и делаю, что прощаю и мирюсь. Смешно вспомнить, я на Петьку из детсада зло держал, сорок лет держал, да какой сорок – все пятьдесят! Он у меня автомат игрушечный отнял. Ну, ты посмотри, как наша память устроена – всех помнит, кто нас обижал. - Стой! – Виктор резко затормозил. – Как ты сказал? Память всех помнит, кто нас обижал? - Этих в особенности. Ничем их не вытравишь из мозгов. Только прощением. Да и то, знаешь, за один раз не обойдешься, прощаешь его, прощаешь, занозу, а он у тебя сидит в голове и нарывает, не хочет уходить. НУ, пошли, пошли скорее. Идя за стариком, Виктор дивился внезапно пришедшей к нему в голову мысли, что память ему стерли за то, что он держал зло на весь белый свет. Они вышли к тому самому депо, где сутки назад его окрестил Коля Большой. Только теперь картина переменилась. В мощным стальных воротах, крашенных серой краской, зияла рваная дыра, оставленная взрывом. Однако, к подорванным воротам Чулима не пошел, а, кряхтя, полез под стоящий рядом мемориальный бронепоезд времен гражданской войны. Под третьим вагоном Чулима постучал в люк, вырезанный в металлическом днище. Люк распахнулся. Чулима с кем-то переговорил, поманил Виктора. - Лезь туда. Задрав голову, Виктор увидел глядящего на него сверху Тарана. Таран протянул руку, помог вскарабкаться в нутро вагона. Не дав ему распрямиться, Таран прижал его левой рукой к холодной стальной стенке, в правой руке его оказался пистолет. - Ты кто, сука? – проскрежетал Таран и сунул дуло пистолета в правую глазницу Виктора. В тусклом свете плафона левым глазом Виктор разглядел, что через все лицо Тарана шел свежий лопнувший рубец, в запекшемся рту зияли беззубые выбоины. - Ты кто? – скрипел «бригадир» уцелевшими зубами - Кто ты, сука? - Я… я… я же не помню, - еле выдавил ошеломленный Виктор. - Врешь! Почему тебя все ищут? Кто ты такой? Из-за тебя весь вокзал раком поставили! Что ты за фуфел, твою дивизию? Колю ранили…Убью, сука! Из-за тебя все! - Не ори, Тараша, - огромный Коля Казанский заворочался в глубине вагонного коридорчика. Бронированный, лишенный окон вагон был освещен только мертвенным светом потолочных плафонов. Припадая на раненую ногу, Коля подошел к сцепившимся Виктору и Тарану, приблизил чудовищное лицо. - Направление в морг взял? – шевельнулись черствые губы, показав протравленные никотинным ядом зубы заядлого курильщика. - Клянусь, крестный, - пролепетал перепуганный Виктор, - я же ничего не помню… наглухо! - Как ты меня назвал? – поморщился Коля. - Ты же меня окрестил. Виктором назвал. Скалы циклопьих скул дрогнули. - Точно, сука, ты мой крестник. Отпусти его! Таран ослабил хватку. - А кто налетел-то? – спросил Виктор, оправляясь. - Лютый, сука! – брызнул слюной Таран. - Они с ментами были. «Крыша» у них мусорская. Требовали Вырвиноса отдать, что тебя порезал, тебя искали. Все вверх дном поставили. Повязали наших, покромсали. Но ничего, мы им обратку включим. Мы растерялись, они ж по форме были. - Стал ведь я на колени, стал, блядь! – густым басом прогудел Казанец. - Ты о чем, Коль? – не понял Таран. - Ногу прострелили, и стал я на звезду свою. Таран знал, что на коленях у Коли Казанского «набиты» звезды, это значит, что их носитель никогда и не перед кем не станет на колени. - Ищут тебя, - сказал Коля Виктору, - очень серьезные люди. Посиди-ка ты здесь пока, на воле тебе опасно гулять. Таран отпер отсек, втолкнул в него Виктора и захлопнул дверь. Так неожиданно для себя Виктор оказался в тюремном заключении. Внезапно он понял, что ему надо побыть одному и обдумать озарение, которое полыхнуло в голове при словах старика о том, что память помнит всех, кто нас обижал. А ведь его лишили этой памяти. Может, это милость была? Может, память его была перегружена обидами, и ее стерли, как информацию с компьютера? Может, та личность, которая жила в его теле, была слишком обременена обидами и ее стерли, чтобы она больше не навлекала на себя кар небесных? А метод Чулимы интересный. Было бы кого вспомнить, стал бы прощения у всех просить. А разве сейчас не у кого, спросил в голове голос. - Ты кто? – спросил его Виктор. Голос ответил так глухо, что имени его Виктор не разобрал. Голоса внутри вновь заговорила вразнобой. Один голос угрожал и ругал его, другой звал на волю, предлагал варианты бегства и спасения, третий бубнил что-то, предупреждая об опасностях. Всю ночь Виктор протрясся от холода в стальном вагоне. Под утро его, окоченевшего, растолкал Таран. Пошли, шепеляво сказал опухший со сна охранник и повел его по вагонам - Слышь, братан, - говорил он, толкая Виктора в спину, - все из-за тебя заварилось. Мы тебя прикрыли, из-за тебя на нас наехали, Колю ранили. Короче, они тебя все равно достанут. Ищут они тебя. Иди к нам. А чтоб к нам поступить, надо тебе экзамен сдать. Обратку сделать. - Что надо сделать? – не понял Виктор. - Мочкануть суку, что Колю ранила. В третьем вагоне возле раскаленного докрасна обогревателя на лежанке спал Коля Казанский. Он был в плохом состоянии, малярийный румянец брезжил на его смуглых, побитых оспой щеках. - Проверь его, - вяло сказал Коля и прикрыл глаза. Таран отвел Виктора в следующий вагон. Бывшая орудийная батарея была преобразована в настоящий арсенал, в котором хранилось самое разнообразное оружие, начиная с «ПМ» и «Калашей» и заканчивая помповыми и снайперскими ружьями. Таран вытащил из стойки «макара», кинул Виктору – разбери. Через минуту на розовой байковой пеленке лежал скелет разобранного пистолета. Виктор сам себе удивился – ум забыл, а руки помнили военное дело. - Молоток! - похвалил Таран. Взял из стойки длинную винтовку, отстегнул обойму. Показал патроны калибра 7,62 производства 1951 года, уважительно покачал головой – при Сталине еще делали! Такие не подведут. Знаешь, что это такое? Виктор пожал плечами, разглядывая карабин со звездой на воронении, с колиматорным прицелом. СКС, с гордостью сообщил Таран. Снайперский. Надо из него завалить Лютого. Сделаешь? Виктор принял тяжелую винтовку в руки. Поджатый под дулом штык стыло спал, спал уже много лет, но ни ржавчинки, ни потускнения не было видно на его ясном лезвии. Достаточно было развернуть штык и застопорить в боевом положении, чтобы карабин превратился в штурмовую винтовку ближнего боя. А что если пропороть им Тарана, шепнул в голове чей-то голос. - Кого надо завалить? – спросил Виктор. - Лютого, суку! – скрежетнул коренными зубами Таран. Изо рта через выбитые зубы вылетели брызги. - Платона! Он по уши деревянный, отвечаю! А Лепрекона я на себя беру. С суками надо по-сучьи! Слушай сюда! Скажу тебе по секрету, соглашайся! Бабки получишь, в мою бригаду вступишь, документы тебе сделаем, устроим по жизни. А нет – не обижайся, отсюда тебе пути не будет, ты же наш схрон видел, сам понимаешь! Виктор поставил карабин в козлы. Подумал. Попросил вывести его в туалет. Таран выпустил пленника на улицу через потайной нижний люк. Виктор помочился на шпалы, застегнулся. Он не хотел участвовать в чужой войне. Таран ежился на морозе, пряча подмышкой пистолет. Давай, кивнул он на вагон. Виктор нырнул под днище, но в люк не полез, а на четвереньках стремительно пересек рельсы и выскочил на другой стороне бронепоезда. Сзади реванул дурным голосом Таран. Виктор помчался по путям, лавируя между вагонами, ныряя под колеса. Грохнул выстрел. Пуля звонко цокнула в стальной буфер и с визгом ушла в сторону. Виктор летел как оглашенный. Сейчас главное - добраться до кишащего людьми вокзала, там легче скрыться. Таран не отставал. На перроне пригородных электричек к погоне присоединились дежурные охранники. Виктор, расталкивая густую толпу пассажиров, прорвался на привокзальную площадь. Ноги сами вынесли на северный пандус, туда, где он познакомился с Ксенией. Погоня настигала. В отчаянии он побежал вдоль трассы, маша рукой, но все машины пролетали мимо. Сзади доносились крики. Его брали в кольцо. Внезапно рядом, обдав мокрым снегом, затормозил джип с наклеенным во весь заляпанный грязью борт цветным Ксениным постером. Виктор, задыхаясь, по инерции пробежал мимо. Остановился. Крутнулся в запаре. В лобовом стекле махали ее руки! Мелькнул кричащий губастый рот. Это же она! Спасительница! Виктор рванул дверь на себя, впрыгнул в Равчик. - Давай, давай отсюда! Ксения нажала на газ. Струи из-под его колес ударили в лица набежавшим охранникам. Они тяжело дышали и грозили кулаками вслед. - Что? – радостно кричала Ксения, на скорости лавируя в автомобильном потоке, - за тобой тоже гоняются? Виктор, тяжело дыша, смог только кивнуть. - Ой, я так рада тебя видеть! – под визг тормозов кричала девушка. – За мной тоже гоняются! Ну, ты че тогда, куда пропал? - Когда? – Виктор запалено втягивал воздух в обожженные морозом бронхи. - Тогда – когда! Я развернулась под мостом, перед Кутузовским, свернула на Дорогомиловскую и вернулась назад, только на другую сторону, еду, еду, а тебя и след простыл! Куда ты делся? - В метро пошел. - Балда! Надо было меня дождаться, я друзей в бидэ не бросаю. Мы ж ни телефонами не успели обменяться, ни адресами. А кто это за тобой бегает? Я тут уже пятый круг нарезаю. Короче, говорила Ксения, наполовину в шутку, наполовину всерьез, это судьба! Иначе не объяснишь! Раз – и ты везешь меня в такси! Два – и ты у меня в квартире, а потом и в постели! Три - и мы выкинуты на улицу! Как вообще люди появляются друг у друга в жизни? Меня это всегда поражало. Это самое интересное в жизни! Когда меня знакомят с кем-то, у меня даже сердце замирает: а что несет мне это новый человек, понимаешь? А с тобой я даже задуматься не успела, как ты уже влез в мою жизнь, как вор-домушник, через форточку! - Вот, я же еще и виноват, - Виктору было приятно, что она его искала. - Нет, серьезно! Я скучала. Вот, блин, знакомы буквально сутки, а я уже привыкла! - Что, правда? - А ты думаешь, меня каждый день спасают и возят домой? - серьезно сказала девушка. - А потом еще рискуют, отвлекают охранников от джипа, чтоб я его угнала? Нет, Витюша, не каждый день. Ты ценный кадр. Ты ел уже? Нет? И я! Поехали куда-нибудь, перекусим. У ТИМАТИ. КЛУБ КАЧАЕТ Девушка затормозила возле длинной очереди, стоящей в ночной клуб с яркой вывеской, стремительно выскочила. Виктор последовал за ней. Фейс-контроль миновали без проблем, Ксению тут знали. Вошли в большой низкий зал, битком набитый танцующим народом. Бродящие по танцующей толпе лучи разноцветных прожекторов изредка попадали в глаза и слепили красным, зеленым, голубым светом. Врезанные в низкий потолок зеркальные шары испускали тысячи «зайчиков», кололи глаза и лица. Возле стойки диджея две девочки в алой лайковой коже изображали лесбийский секс, медленно под музыку раздевая друг друга. «Фака-маза – это не зараза», гремели мощные колонки. - Че за бедлам сегодня? - Тимати обмывает новую тату! К Ноздре бешено приставали, лезли целоваться, отводили в стороны для выяснения отношений. За ней ухаживало одновременно до десятка молодых людей, причем в одном только клубе! Ксения вырвалась из всех объятий, втащила Виктора в дверь с плафоном «Служебный выход». В коридоре они столкнулись с молодым бородатым пареньком. Увидев Ксению, он бросил на пол дорожную сумку камуфляжной расцветки, крабом пошел обниматься. - Ноздря-а-а, вот кого я обожаю! Поцеловались скулами. - Хай, брат! - Салям, сестра! - А ты тут че? - Я – очередную татуху себе сделал. Вот, - Тимати показал на горло справа. - Класс! – восхитилась Ноздря. – Кстати, Тимка, посмотри, у моего приятеля татушка странная, а он не помнит, что она означает. Ноздря задрала на Викторе курку, показала фигурку висельника на пояснице. Тимати посмотрел, пожал плечами. - Нет, сестра, - сказал он, - таких тату я не видел. Подожди. Тимати позвал приятеля. - Это - май мэн, друг детства, брат! – представил Тимати спутника. Ноздря хлопнулась с другом Тимати в воздухе ладонями. - Салям, сестра. - Хай, брат! Друг тоже посмотрел на татуировку повешенного человека. - У нас таких не набивают, – покачал он головой. Из клуба Тимати поехали в тату-салон. Жора-Жозеф уже заканчивал работу. По салону ползала уборщица в синем халате, зуммерили тату-машинки, стояли раскладные кожаные кресла, похожие на массажные, на жидкокристаллическом экране большого монитора клиенты выбирали рисунки. Все было белого цвета и напоминало операционную, особенно тем, что мастер Жозеф работал в голубых одноразовых перчатках. Он тоже с удивлением осмотрел наколку на Викторовой спине. Такого он еще не встречал в своей практике. Из салона вернулись в Равчик - Витя, - сказала Ксения, закуривая. – Мне, кроме тебя, никто помочь не может. Гуляш, нехороший человек, объявил мне остракизм. Обзвонил, короче, всех знакомых и предупредил, чтоб со мной не общались. Это как? Благородно? Меня никто на работу не берет, в приличные дома не пускают. Машину уже пытались забрать, я еле сбежала. Хорошо что я водитель-экстремал. Вчера в «Гудзон» фейс-контроль не прошла. Там знакомый охранник сказал, что Гуляш специально предупредил меня не пускать. Ну, что это такое, а? Квартира та по сути моя. Он ее на мои гонорары купил. Он меня обобрал! Он мне жизни не дает, просто заедает, как моль! Он ужас нашего городка, честное слово! Слушай, ты этого еще не понимаешь, ты весь как новенький. А я уже наработала себе имя, имидж, поклонников, и вдруг я все это теряю! Это как тебе память потерять, понимаешь? И все из-за одного мерзкого продюсера! Он у меня все отнял, молодость, красоту. Ты не смотри, это я накрасилась, а если грим смыть – это будет ужас! – девушка посмотрелась в зеркальце заднего вида, ахнула. – Ой, какая я бледная! Как смерть. С меня загар сходит, я не могу пойти в солярий, меня везде ждут его мальчики. Ксения снова посмотрелась в зеркало заднего обзора и вдруг подпрыгнула. - Витя, это они, - мертвым голосом сказала она и зашурудила рукой, нащупывая торчащие в замке зажигания ключи. Виктор оглянулся: между машин к ним направлялись двое крепких парней, одного он узнал, это был водитель в кожаной кепочке, которого он выманил из джипа на Калининском. Мотор заработал, Ксения приподнялась, выглядывая в лобовое стекло. - Не вырулим, - плачущим голосом сказала она, - видишь, подперли! Это страшные люди. Мафия от шоу-бизнеса, она самая гнусная… ой, блин, увидели… сюда идут… ЛЕВА ПОЛУЧАЕТ РЕДАКЦИОННОЕ ЗАДАНИЕ Главный редактор бульварной газеты «Желтуха» Леонид Пафнутьев, он же «Пафа», он же «Желтый рейдер», сидел в своем закутке за столом, заваленным по ватерлинию монитора бумагами. Рядом с ним примостился на краешке стула ударный репортер газеты, топ-папарацци Москвы Лева Ковальков по прозвищу Симба. - Этот Тэр отшивает уже третьего нашего журналиста, - говорил ему Пафа. – Играет в загадочность. Твоя задача – взять у него интервью. В крайнем случае сделаешь комикс. «Комиксами» на жаргоне журналистов назывался более менее связный фоторепортаж из жизни персонажа светской хроники с развернутыми описаниями и даже диалогами под каждой фотографией. Вообще-то Леве достаточно было нащелкать с десяток фоток, а придумывать подписи было обязанностью записного сценариста газеты Лени Харитонова. - Тэр – личность темная, - важно сказал Лева, - окружен магической защитой. - Лева! – кисло скривился Леонид. Посоветовал. – Устройся в «Доширак» весовщиком лапши, а мне тут не надо. - Оплата – двойная! – бухнул Лева. - Ты хапуга, Лев! Полторы ставки и не центом больше! - Значит, оплата в баксах, - обрадовался Лева. Редактор скрутил ему дулю. И вот теперь Лева «Симба» сидел в засаде возле клуба «Княжеское подворье» на Крутицком валу и ждал, когда же появится наделавший в Москве столько шум загадочный маг Тэр. В головной уборе, похожем на огромную голубую чалму, в фиолетовой мантии, вышитой красными иероглифами и подпоясанной шелковым широким поясом изумрудного цвета, Тэр величаво выступил на заснеженную мостовую из услужливо открытой дверцы длиннющего черного лимузина. Чернота густой и курчавой бороды мага вмиг оказалась забрызганной мелкими снежинками. Лева выпихал из «Яриша» заспанного Макса, исполняющего при нем роль живого штатива, положил ему на плечо «Хаббл» - здоровеный японский фотообъектив и судорожно защелкал профессиональной камерой «Fujitsu RX-10m». Камера приближала так близко, что Лева разглядел круглые синие очечки на смуглом лице объекта и даже стянутую, как молочная пенка, кожу на левой, когда-то обожженной скуле. Досняв, как Тэр, паруся шелковой рясой на морозном ветру, входит в дверь клуба, Лева сделал еще несколько панорамных съемок роскошного здания, скоренько снял с плеча напарника объектив, вбросил его на заднее сиденье, обежал машину спереди, впрыгнул на место водителя и завел мотор. Макс чего-то мешкал. Садись скорей, нетерпеливо крикнул Лева. Их могли засечь, клубные камеры наружного наблюдения охватывали местность в радиусе до полукилометра, секьюрити могли надавать бравым папарацци по шее. - Лева, вон! – Макс тыкал пальцем в несущийся по улице черный джип с нанесенной на бок красочной рекламой Ноздри – запрокинутый поющий девичий профиль с бриллиантовым пирсингом в левой ноздре – сам «бриллиант» при движении джипа испускал пульсирующие высверки света. - За ней! – Лева рванул с места. – Вот везуха! Они же с Гуляшом посрались недавно! ДРАКА С ЛЮДЬМИ ГУЛЯША Ксения сползла по креслу вниз, поджала длинные ноги к подбородку и вся сложилась, торчал только ее затылок. Внезапно Виктор увидел, как из Ксении вырвалась маленькая юркая фигурка с накинутым на голову капюшоном и бросилась зигзагами бежать между машинами. Он узнал – это был давешний вокзальный воришка. Осмыслить видение Виктор не смог - о душу изнутри теплым мехом потерся Ягуар. Хищник потянулся спросонок, длинно зевнул, и в потягушечках выпустил наружу кривые кинжалы когтей. - Я не прочь поработать, - промурлыкал он. – Ты доверься мне, я их чую. Это не тигры, так – гиены. Они опасны в стае, а сейчас их всего двое. Первого бей ты, а второго возьму на себя я. Пока он шептался с хищником, крутые пацаны подошли к джипу, и водитель в кепке радостно хлопнул машину по блестящим обводам багажника - так охлопывают по бедрам при встрече классную телку. - Нашли! Вот она, ласточка моя! А ну, вылазь! – водитель хотел рвануть дверцу на себя, и Виктор помог ему в этом благом намерении. Он уже держал ручку открывания нажатой, и в момент рывка всем телом ударил по двери и отбросил ею водителя. Все так же не вылезая из кабины, двумя ногами он ударил в грудь бросившегося к нему второго бойца, и только потом на мягких пружинящих лапах выскочил наружу. Ягуар приземлился рядом, прозрачный, пятнистый, похожий на черном фоне джипа на желтую, пузырящуюся под ветром маскировочную сеть. Водитель потерял кепочку и с распяленными от ярости глазами двигался на него. Виктор шагнул навстречу и фронт-киком изо всей дури ударил водилу каблуком ботинка в грудь, нагнал кулаком в лицо, но промазал, потому что противник уже валился назад, хватаясь руками за воздух. Второй уже почти встал с наста. В этот момент Виктор дал волю рвущемуся в драку Ягуару, и тот яростно прыгнул, колотя лапами с двух сторон с невообразимой скоростью – в лицо, грудь, в пах, снова в голову. Оглушенный метелью ударов, противник закрыл руками и локтями лицо и голову, и тут Ягуар нанес рубящие удары по коленям, в пах. Обернувшись к первому нападающему, Виктор схватил шатающегося водителя за волосы и ударил его лицом о блестящий черный лак джипа, раз, другой, третий. На щеке наклеенной Ноздри растеклась кровяная клякса, противник обмяк, провис, Виктор отшвырнул его, только в этот момент услышав беспрестанный гудок клаксона. Совершенно белая в лице Ксения смотрела на него через распахнутую пассажирскую дверь, намертво вжав пятачок клаксона на руле. Виктор сел к ней, снял ее руку с гудка, стало тихо. - Все, - сказал он, - поехали. «ФОТОСИСИЯ» Джип с наклеенной на борту Ноздрей летел как сумасшедший, Лева отставал, ориентируясь в густом автопотоке на удаляющееся сверкание «пирсинга». Упустим, блин, упустим! Неожиданно джип сбросил скорость и прижался к обочине. Лева, ломая рядность, под скрежет тормозов и возмущенные гудки тоже свернул к обочине, остановился метрах в сорока от «RAV4». Судя по тому, что пропал белый клуб выхлопа из-под днища, мотор в нем выключили. Зачем они тут стали, это же мост, слева поток машин, справа фермы, вознесенные над дымящейся на морозе Москва-рекой, плоско отражающей низкое облачное небо с сеющимся из него снегопадом. - На старт! – Лева выскочил из машины. Проснувшийся в азарте погоне Макс уже стоял на низком старте, Лева положил ему на плечо тяжеленный тубус объектива, навел на Ноздрин джин. Близко-близко возник гламурный профиль красотки с постера, заляпанный круг запасного колеса, темный провал тонированного окна. Специально для фотосессии вспыхнуло освещение моста и через реку переикиналась голубая дугообразная гирлянда. Прошла минута, пять, десять. Папарацци стали замерзать, Макс зажал большим пальцем ноздрю и сморкнулся в снег. Повел затекшим плечом. Лева снял объектив, взял фотоаппарат «на караул». - Че она там зависла, как думаешь? - Пойди и посмотри, - продрогший Макс растирал красные руки. - А это идея! – Лева вынул из багажника фотоаппарат «ближнего боя» с более коротким объективом и, пригибаясь, опасливо затрусил к вожделенному джипу. Обернулся, прокричал, прикрывая рот ладонью: - Макс, сядь за руль, заведи мотор и будь на готове! Напарник кивнул, он помнил, как их испинали охранники Гуляша, когда они вот так же охотились за Ноздрищей возле ночного клуба на Воздвиженке. Сквозь задние тонированные стекла «RAV-4» ничего в салоне видно не было, пришлось осторожно приникнуть к боковому переднему стеклу, затонированному не так густо. То, что Симба увидел, покрыло его, несмотря на мороз, испариной шоковой радости: в салоне, откинувшись на пассажирском кресле, полулежал незнакомый мужчина, а сама Ноздря, склонившись к нему в паховую область, равномерно двигала головой. Любовники были в экстазе и ничего вокруг не замечали. Не долго думая, Лева обежал машину и через лобовое стекло, подняв фотоаппарат над головой, чтобы шире захватить панораму, выпустил по парочке в упор длинную серию снимков, блеском фотовспышек напоминающую очередь из автомата со снятым пламегасителем. Ж-жик-жжик-жжик-жжик! – щелкал затвор. Раскрылись глаза мужчины, лицо его рельефно и по мере оживания с разными выражениями впечаталось в электронную память флэшки, вздыбилась голова Ноздри, исказились ее сначала испуганные, а затем разгневанные глаза. Вжик! – последний раз камера выплюнула протуберанец ослепительного света, Лева бросился бежать, оскальзываясь на заснеженной мостовой. Вот это репортаж, билась в голове радостная мысль, это тебе не полторы ставки! Это тянет на пять, а то и шесть штук баксят, бокситов, полезных ископаемых! И не в «Желтуху» он отвезет «Сосущую Ноздрю», а в сам «Мегаполис»! Или даже в «Спид-инфо»! Вот повезло, так повезло! Молодец, Максюта, засек дуру с мигающим «пирсингом». Ноздря! Надо же быть такой похотливой дурой, это же Москва, тут повсюду глаза, фотобъективы, камеры наружного наблюдения. Влипла, по самые ноздри утопла, дура! ФОТО НА ПАМЯТЬ После драки с охранниками Гуляша Ксения завела мотор дрожащими руками, тронула машину, чудом протиснулась между стоящими впереди «Маздой» и «девяткой» и проехала к обочине. При выезде на оживленную трассу не включила левый поворотник, и сзади завизжали тормоза сразу нескольких машин, но она только газанула сильней и понеслась, взвивая дым и метель. - Ну ты вообще! – ширила она глаза на Виктора. - Ты так гламурненько дрался! Я в шоке! Витя, чего ж ты раньше их не побил? - Когда? - Когда они нас из квартиры выбрасывали! Ты же мог! Чего ж тогда молча сбежал? Слушай, прибей его на хрен, а! - Кого? Ксения стукнула по рулю. - Гуляша проклятого! - Дурочка ты, - сказал Виктор. - Дурочка, - согласилась Ксения, перестраиваясь в правый ряд перед выездом на Фрунзенскую набережную. – Криво улыбнулась, попросила. - Прикури мне сигарету. – Дурочка из переулочка. Дурочка, блин, с дырочкой. Она взяла у Виктора зажженную сигарету и глубоко затянулась. Приспустила боковое стекло, ледяной воздух с гулом ударил в щель и высосал дым. - Когда напали, поверишь, хотела встать, помочь тебе, а ноги не слушаются. У меня душа не в пятки ушла, а вылетела куда-то к черту. Одно тело осталось. Бездыханное, блин. Очнулась, сижу – бибикаю. - Я видел, - сказал Виктор, - интересно, где он сейчас бегает. - Кто? - Тот воришка, что украл у тебя телефон и таким образом нас познакомил. Ягуар медленно приходил в себя после ярости боя, тяжело вздымал бока и сдавленно порыкивал, укладываясь в грудной клетке взъерошенным клубком. - При чем тут воришка? – недоуменно глянула Ксения и тут же заматерилась на подрезавшую справа машину. Виктор загадочно улыбался, он стал уже привыкать, что видит «сущности». - Все, мне необходимо срочно снять стресс! – Ксения круто повернула и затормозила у обочины, решительно перегнулась через него, нажала на рычаг, и кресло под Виктором откинулось назад. - Ты чего? – спросил он, упав навзничь. Отсюда он мог видеть только уходящие в небо фермы моста. - Лежи уж, - она подмигнула с видом заговорщицы, заглушила мотор. Расстегнула «молнию» у него на джинсах, запустила внутрь руку, через трусы начала массировать член. В машине сделалось тихо, только гудел проносящийся слева бесконечный поток автомобилей. Она склонилась к нему туда, вниз… Ксения достала из ящика для перчаток презерватив, распечатала и колечком накатила на успевший набухнуть в ее мнущей руке член. Веки ее опустились, сквозь узкие прорези полуприкрытых глаз она смотрела затуманенным взглядом на вздымающуюся, облаченную в блестящий латекс плоть, облизала губы, опустила голову и Виктор почувствовал, как ее рот охватил его и тугим резиновым бубликом скользнул вниз. Ягуар в нем сладко потянулся, выпуская и втягивая когти, мурлыкание его сделалось таким громким, что заполнило все тело. Он боялся, что Ксения услышит это грозное урчание. - У кого в животе бурчит, - спросила она, отрываясь, - у тебя или у меня? - А ты послушай. Она припала к его животу ухом. - У тебя, у тебя! - Не жрал с утра. - Я тоже – не срамши, не жрамши, ношусь по Москве, как подмазанная скипидаром. - А ты не пробовала с ним поговорить? - С кем? - Со своим продюсером? - По телефону говорила. - И что? - Он послал меня на йух! И орет, требует джип назад! Я прячусь, он меня преследует. Это ужас просто! Так и боюсь, что сейчас вот тормознут и выкинут из машины. Я тебе заплачу, Вить. 10 тысяч долларов тебя устроят? - За что? – он недоуменно смотрел на нее. Стало совсем темно. Вспыхнула подсветка моста, под которым стоял их джип. - Его надо убрать. - Кого? - Гуляша, блин, что тут не понятного? – она вновь горячо оседлала ртом его начавшую увядать плоть. У него помутилось в голове. - Ты шутишь? – в жаркой спазме наслаждения пробормотал он. - Витя, 10 000 баксов! - И паспорт, - в шутку потребовал он. - Паспорт? – она нахмурилась, кивнула. – Ладно, будет тебе паспорт. - И память мне вернешь! – продолжал он прикалываться. Она прикусила ему головку, он охнул. - Я тебе не колдунья Гингема, понял! – глухо сказала она ему в пенис, как в микрофон. – Да, забыла сказать! У Андрюшки Махалова в среду будет запись программы, посвященной таким случаям, как твой. Называется «Я потерял память». Могу тебя устроить. - А что я буду там делать? - Расскажешь по телевидению свою историю, может, тебя кто признает, расскажет, кто ты такой и как потерялся. Вдруг ты олигарх! - Размечталась! Ксения вновь вернулась к оральной работе. Виктор закрыл глаза, наслаждаясь. Внезапно сквозь сомкнутые веки ярко полыхнуло. Почудилась зимняя гроза с молнией. Виктор открыл глаза, ожидая удара грома: сквозь ветровое стекло полыхнула еще одна молния, вторая, третья. Прямо над ними стоял человечек в капюшоне и держал в воздетых руках испускающий слепящие сполохи фотоаппарат. Ноздря вскинула голову, Виктор пахом почувствовал, как яростно она матерится. Взметнулась, взъерошенная, как ведьма. - Догони, догони его! - Кого? - Это же папарацци, - девушка выла от ярости и безнадеги, - вот же блядь! Вот же мразь! Догони, отними пленку, фотик, набей рожу! - Куда я так побегу? – он сидел со спущенными джинсами, с обломанным кайфом. - Это Левка, я его знаю. Вон же он! Виктор оглянулся вдоль ее указательного пальца – в коричневом свете заднего тонированного стекла, густо заляпанного грязным снегом, разглядел бегущую по мосту щуплую фигурку в капюшоне, с прижатым к груди тяжелым фотоаппаратом. Фигурка нырнула в маленький красный «Яриш», автомобильчик рванулся с места, объехал их, фыркнул в лицо густым выхлопом и вмиг оказался далеко впереди. Ксения взревела мотором и рванула следом, Виктора швырнуло на дверь, он в ужасе расхохотался. - Ты не поверишь! – кричал Виктор, жадно вглядываясь в автомобильный поток. - Это же он! - Кто? - Тот парень, что украл у тебя тогда телефон! На Казанском! А я его догнал! - Так это был он? Вот сволочь! – Девушка включила аварийную сигнализацию, надавила одновременно на клаксон и газ, мигающий всеми фарами и лампочками джип рванул еще пуще и заревел, от него в разные стороны шарахались машины, отвечали вслед какофонией возмущенных гудков, стремительно с воем уносились назад и затихали. - Эй, потише! Ты чего! - Виктор на всякий случай пристегнулся. – Ксень, тише! Да ты что! Опомнись! – он уперся руками в потолок, вцепился в ручку над дверью. - Мне пиндык, ты понимаешь! – яростно провопила девушка и включила дворники на максимальную скорость для очистки быстро заляпывающихся стекол. - Он меня просто преследует! Это Лева Симба! Хорек вонючий! - Да кто он такой? - Завтра эти снимки будут по всей Москве. «Ноздря сосет в машине у таинственного незнакомца!» У-у! – она вновь нажала на клаксон, обматерила испуганно отскочившую в сторону «восьмерку». – Это будет полный пиндык! Я его сейчас разобью! Клянусь, разобью! «Яриш» уходил от погони, юрко шнырял в трафике. Он был маленький и находил в автопотоке такие щели, куда громоздкому «Раву» было не пробраться. На Якиманке уперлись в хвост «пробке», «Яриш» протиснулся между белым Мерседесом и заляпанной до самого верха синей фурой с огромной надписью по-немецки на борту, фура фыркнула, дала густой пароходный гудок. «Яриш» меж тем, ковыльнув, взобрался на тротуар и покатил между испуганно шарахающихся прохожих, задние стоп-фары его победно алели, как ягодицы у доминирующего самца-макаки. Ксения материлась и грозила кулаком вслед, ее джипу и не снилась такая «проходимость»! *** Девочки-буратайки Тата, Адель, Таня-Лена и Даббл-Света сидели в банных халатах в комнате отдыха сауны на Шипиловской и курили. «Буратайками» девчонок обозвал затейник Лепрекон. Саша не только отличался тонким юмором, он был настоящим кладезем заковыристых ругательств и прикольных прозвищ. А буратайками девчонок назвал из-за «мамки» «Буратаевой», прозванной так за казахский тип круглого лица с узкими щелочками глаз и сквозящими ноздрями. Послышались грубые мужские голоса и хохот. Бригада Саши «Лепрекона» приехала на «субботник» к подопечным девочкам. Сегодня предстояло посвящение в путаны новенькой - Светы из Харцызска. - Не дрейфь, Шведлана, - похлопал новенькую по попке Саша Лепрекон. – Отправим Светку в кругосветку. - А это как? – робко спросила девушка. - Да очень просто! Впендюрим в поп, а потом поднесем «эскимо» до рота. Это посвящение в путаны. Без этого нельзя. Понюхаешь, чем настоящая жизнь пахнет. Игнат «Питбуль» с перехваченным черной эластичной лентой лицом сидел в комнате отдыха, пока приятели колотили друг друга и девчонок вениками в парилке. Ход туда Питбулю был заказан, он не мог в жаре дышать без носа, ошпаривал носоглотку. Когда Лепрекон выскочил из парилки, багровый, в налипших на костлявом теле дубовых листьях, Питбуль внезапно вскочил и шлепнул об стол газетой. - Вот же он! Лепрекон прыгнул в бассейн с ледяной водой, испустил при выныривании вопль. - Вот же он, сука! – продолжал бесноваться безносый Питбуль. - Кто, Игнаша? – спросил фыркающий Лепра. - Да вот, блин! – Питбуль поднес к краю бассейна свежий номер «Желтухи», в которой он «гадал кроссворд». Лепрекон вгляделся в коллаж из фотографий, на которых пацан в машине со спущенными штанами лежал навзничь, а над ним склонялась красивая девушка с распущенными волосами. Лепрекон прочитал название «Фотосисия Ноздри». - Кто это, говоришь? - Да тот, кого я встречал на Казанском! – завопил Питбуль. – Мы с ног сбились, а он с бабами прохлаждается! Питбуль побежал в прихожую, где в куртке дремал мобильный телефон. - Федорыч, - заговорил он возбужденно, - я его нашел. Лютый приказал найти парня из-под земли. Утром следующего дня в редакцию «Желтухи» вошел молодой человек с необыкновенно уродливым, отталкивающим лицом. Секретарши попытались остановить незнакомца, но тот одной мимикой лица оцепенил впечатлительных девушек и проник в святая святых - в кабинет главного редактора Леонида Пафнутьева. Там Саша Лепрекон, а это был он, вынул из бокового кармана кожаной куртки «Желтуху» с «фотосисией» Ноздри и вежливо попросил растолковать, «кто сделал эти фотки». - Позвольте, вы кто такой? – спросил оторвавшийся от разговора по телефону Пафнутьев. - Че, трудно ответить? - Вы кто? – начал гневаться главный редактор. - Что вам надо? Что вы здесь делаете? - Материал собираю. - Для статьи? - Ну да. - Вы журналист? - Ага. Типа. - Для какой собственно статьи вы собираете материал? - Для статьи 111, ч. 4 – «тяжкие телесные, причинившие смерть». С этими словами уродец взмахнул рукой, и из кулака его выщелкнула телескопическая дубинка. Ею он хлестанул по дорогому пресс-набору из малахита, украшающему стол главного редактора. - Лева сделал, - ошарашено бормотнул Пафнутьев, в лицо которому колко вонзились мелкие малахитовые осколки. - Какой в сраку Лева?! – прохрипел в кривозубый оскал пришелец. – Фамилия! Адрес, сука, телефон! *** - Как они меня вычисляют, ума не приложу! Куда ни поеду, они уже тут как тут! Слушай, а может, тут на джипе стоит система космического слежения? Радиомаяк? - Тормозни, - сказал Виктор. Ксения притормозила возле станции метро. Виктор вышел, указал на разукрашенный ее изображением бок машины. Вот он, твой радиомаяк. Да такой джип за версту видать! Сразу видно – Ноздря едет! Ксения стояла рядом, раздетая, зябко передергивала плечами. - Оденься, - сказал он. - Точно! – она полезла обратно в теплую кабину. - Я просто к ее виду привыкла и внимания уже не обращаю. Давай ее сдерем, Ноздрю эту! Не хочу больше быть Ноздрей! Сменю имя, фамилию, имидж и пол. Отъедем, где поглуше, и сдерем эту рекламу разврата! Возле темнеющего в снегопаде парка долго сдирали с машины клейкие постеры, под конец Ксения даже прослезилась. - Ты чего? – удивился Виктор. - Да, тебе чего, - всхлипнула девушка, - а я будто с себя кожу сдираю. Жалко! *** Леву «Симбу» Ковалькова, известного в Москве папарацци, буровские бандиты искали третий день, шерстили бары, ночные клубы. Питбуль попытался войти с пацанами в очередной клуб, накатить сотку, но Лепрекон оставил его в машине, сказав, что Пит по ходу фейс-контроль не пройдет. - Это еще почему? – возмутился Питбуль, не ведающий, что по-английски «фейс» означает лицо. - Потому что у тебя фейса нету, - загоготал Лепра. «Вырвинос» только зарычал вслед, крикнул, чтоб принесли выпить. В «Гудзоне» им повезло, одна знакомая официантка показала Леву. Схватили папарацци в туалете. - Твои фоты? – ткнул его носом в номер «Желтухи» Лепрекон. - Мои, - Лева затравленно озирался, чуя, что за «подставленную» Ноздрю сейчас его будут бить. Но главаря бандюков женщина на первом плане не интересовала, ему был позарез нужен лежащий навзничь мужчина, приподнявший голову в момент фотовспышки. У Левы с души камень упал. - Я Ноздрю снимал, - сказал он, - а кто там с ней, меня это не интересует. - Хорошо. Мужик этот сейчас где? То есть с кем он, ты сказал? - С Ноздрей. Это Ксения Ноздрачова. Я ее снимал для газеты. Я папарацци, я ей не друг и не брат. Отпустите. - Не дергайся, урод! – гадливо посмотрел Лепрекон на извивающегося в стальной лапе Штанги чахлого клиента. – Где сейчас по ходу эта Ноздря? - Откуда мне знать! Вы кто? Отпустите! Вы что вообще! Штанга поднес кулачище к носу Левки, тот понюхал набитые костяшки и замолчал. - Повторяю вопрос – где Ноздря? - Ездит, наверно, по Москве. Я с ней не знаком. Я всех снимаю, понимаете? Давайте я и вас сниму, напечатаем в газете. - Нет, чувак, ты не понятливый. Штанга, бери его с собой. Так Лева против своей воли пустился в нескончаемый тур по злачным местам ночной столицы в поисках Ноздри и ее таинственного спутника. ДАВАЙ ОЦЕНИМ МОНЕТКУ На лобовое стекло липла мошкара снежинок, справа и слева от «Равчика» по густой снеговой слякоти двигались грязные ряды автомобилей. Возле одной из остановок Ноздря притормозила. Транспорт размолол снег. Люди прыгали через пастозную грязную жижу, шарахались от проносящихся мимо машин. Ксения повела Виктора в магазин мужской одежды. - Тебе надо поменять прикид, - сказала она. - Ты выглядишь, как бомж. Деньги у тебя есть? - Вот, - Игорь достал монету. - Что это? - Все мое состояние. - А ну дай! Ты смотри, древняя. Фу, чем это воняет? – Ксения понюхала монету, пальцы, брезгливо вернула монету Виктору. - Что это за гадость? - Эта штуковина была зашита у меня в куртке. – Виктор показал прореху в боку. – Вот тут чикнули и монета выпала. - А чего она такая вонючая? Давай ее выкинем. - Я ее мыл, но запах не проходит. - Выкинь лучше. - Я бы выбросил, но тот, кто хотел меня убить, искал именно эту монету. - Да? – удивилась Ксения. – Зачем она ему? Виктор пожал плечами. - Слушай, - сказала Ноздря, - может, она ценная? Давай поедем к антиквару, оценим ее. Приодев своего зомби-телохранителя, Ноздря отвезла его в Антикварную Лавку на Варварке. Лавка оказалась настоящим Зимним дворцом в миниатюре. В малахитовых стенах светились глубокие ниши, оббитые алым бархатом, в стеклянных витринах переливались драгоценные сервизы, кубки, табакерки, подсвечники. Сливочно блестело золото, ртутно светилось серебро. Шаги глохли в красном сафьяновом паласе. Лысоватый господин в серой тройке задрал седую эспаньолку навстречу гостям, взял монету рукой в резиновой перчатке, сел за стол со стационарно закрепленной линзой на поворотном штативе. Привычным жестом оценщик надвинул лупу на монету и ярко осветил ее настольной лампой. - Это обычный сикель Маккавейской чеканки, - циклопий глаз моргнул через линзу. Нумизмат погасил лампу, вынул платок и промокнул заслезившийся глаз. - Сколько он стоит? – деловито спросила Ноздря. - Стоимость таких монет не превышает восьми-девяти долларов. На глаз антиквара вновь набежала слеза, он извинился и вновь протер глаз платком. - Я могу предложить вам десять долларов, - сказал он. Ксения обменялась с Виктором взглядом. - Продадим? – спросила она. – Она так воняет! Виктор забрал монету, спрятал в карман нового пиджака. В новом прикиде он выглядел круто. - Мы не продаем, - поняла выражение его лица Ксения. Антиквар страдальчески смотрел на них, закрыв правый глаз платком. Лицо его исказила гримаса боли. - Что с вами? – спросила Ксения. - Глаз, - выдавил мужчина, - что-то попало. - Давайте я посмотрю, - предложила Ксения. - Будете столь любезны, - антиквар отнял платок от глаза, и Ксения отшатнулась – на месте глаза бугрилась багровая опухоль, рассеченная слезящейся щелью. Пальцы раздвинули веки. Ксения посмотрела, но ничего постороннего на воспаленной слизистой не увидела. - Вам лучше сходить к врачу, - сказала она. – У вас, наверно, аллергия… - Да-да, спасибо, - антиквар закрыл глаз платком и проводил их до дверей. Если бы парень с девушкой задержались в антикварном салоне еще на полчаса, то могли бы увидеть, что глаз добрейшего Исаака Романовича, которым он смотрел через толстенную лупу на сребреник Маккавейской чеканки, отек и вздулся до состояния чудовищного фурункула. УМЕРЕТЬ ОТ ОРГАЗМА! Ведя перед собой папарацци Леву Ковалькова, Саша Лепрекон вошел в ночной клуб «Гудзон». За ним шли Метла и Кусок. Оглушительно гремела музыка. На танцполе густо танцевали. Мигали сполохи стробоскопов. Лепрекон крикнул Леве на ухо, чтоб искал по клубу Ноздрю с пацаном, а сам отправился к стойке пропустить рюмашку. Бойцы его перекрыли выходы, чтобы папарацци не сбежал. У стойки Лепра уселся на высокий хокер и взял меню в кожаном переплете. Гордостью night-клуба «Гудзон» являлась эротическая коктейльная карта. Отдельная страница была посвящена коктейлям под названием «Оргазм». «Оргазмы», естественно, горели. Фривольные названия напитков позволяли гостям завести с девушками двусмысленные разговоры, которые очень всех развлекали. - Девушки, вы какой оргазм предпочитаете? – шепеляво спросил Саша двух дорого «прикинутых» путан - блондинку и брюнетку, сидящих на высоких хокерах возле стойки. - А вы, молодой человек? – прищурились вполоборота девушки. - Нет, скажите вы, ведь я вас угощаю! – во весь рот улыбнулся Саша. Зубы у Лепрекона стояли так редко и криво, что сквозь щели был виден язык. Девушки переглянулись. - Ну, если вы угощаете… - насмешливо сказала блондинка, явно приняв неказистого парня за лоха. – Я вообще-то люблю «Сосковый», - она засмеялась, - потому что там две вишенки! - А я предпочитаю «Анальный», - низким баритоном сказала брюнетка, - ничего личного, просто обожаю «Бейлис». - Александр, - представился «Лепрекон» и заказал два коктейля. - Танжерин, - ответила блондинка и шедевральными накладными ногтями вытащила из пачки тонкую черную сигарету. - То есть Таня? – Саша поднес даме огонек зажигалки. - Какая Таня? – возмутилась девушка и затрепетала наращенными ресницами. Пыхнула дымом и надменно дернула голым плечиком с красивой черной-красной татуировкой ящерицы с живым рубиновым глазом. – Тани на фабриках работают. Я – Тан-же-рин, молодой человек! Дорогие путаны понтовались. Лепрекон сдержал порыв гнева. Только ноздри раздул. Обратился к брюнетке изысканно вежливо, хотя и по-прежнему шепеляво. - А вас, простите, как зовут? - Меня зовут Надин, - баском ответила та. - То есть Надя? – попробовал во второй раз угадать Саша. - Надин! – отрезала девушка и выразительно посмотрела на подругу. Взгляды их выражали обоюдно согласованный диагноз: деревенщина и придурок. Обе девушки на свою беду вдобавок еще и хмыкнули презрительно. Их ужимки ужасно раздраконили Сашу. Голова его замутилась от ярости. Блядей угощают, а они еще выпендриваются! Лоха нашли! - Как хер в подъезде сосать, - заорал он, перекрывая грохот музыки, - так ты Таня, а как коктейль за сто баксов сосать, так ты Танжерин! Лева бродил по освещаемому сполохами светомузыки залу и заглядывал в полукруглые кабинки. В одной из них столкнулся взглядами с Ксенией. Увидев папарацци, та мгновенно взмыла с места. Лева бросился прочь сквозь толчею танцующих. Ноздря дернула Виктора за руку – за мной! – и помчалась за поганым журналюгой. Лева шнырял по танцполу вокруг танцующих, ускользая от хищных лап Ксении. Иногда казалось, что он крутит брейк-данс. Ксения гонялась за ним, наталкиваясь на людей и вызывая их бурное недовольство. Наконец ей удалось схватить беглеца и тесно прижать его к себе вроде как для белого танца. Очень кстати сменилась и музыка – на медленную. - Потанцуем, гад, - тяжело дыша, прошипела Ноздря на ухо Леве. - Я не один, - попытался предупредить ее Лева – сзади надвигались «быки» Лепрекона. - Ничего, - ведя папарацци в ритме вальса к выходу, прошипела Ноздря. Передала ублюдка в крепкие руки Виктора. - Вот наш главный гад, - сказала она, - веди его к машине. Но вывести Леву не удалось. С двух сторон Виктора сжали Кусок и Метла. - Эй! – сказал Кусок. - Ты че нашего другана обижаешь? Бандит приобнял Леву за плечи, и на ухо спросил «это он?». Лева кивнул. Бандит повернулся к Виктору и пихнул его в грудь. - Пошли выйдем, пацан, приглашаю. Виктор посмотрел на Ксению. Она растерянно озиралась. Блин, за Левкой стояли бандиты! - Мы, пожалуй, пойдем, - девушка попыталась увести Виктора. Кусок не дал. - Куда отчалил, брат? – он схватил Виктора за рукав. - Мы уходим, - тянула спутника Ксения. А потом взяла и отодрала чужие пальцы от Викторова рукава. Кусок изумился. - Ты до меня дотронулась? – заревел он и обеими руками толкнул девушку в грудь – она взмахнула руками и улетела в гущу танцующих. Хриплый рев Ягуара перекрыл грохот музыки и разметал шарахнувшуюся публику. Сразу же после боевого крика Виктор вступил в бой. Он был отмобилизован, как вермахт. Блицкриг продолжался недолго. Пока Метла и Кусок осознавали происходящее, пока их надпочечники впрыскивали в мышцы адреналин, пока тела принимали защитные позы, Игорь с быстротой шаровой молнии метался от тела к телу и разил безжалостными ударами в самые болезненные точки тела. Бесформенное колыхание драки заполнило центр танцпола. Вопли, мат, удары ног, рубка, уползание на карачках. Секьюрити пробирались сквозь плотную толпу. Внезапно всеобщее внимание привлек дикий женский визг и яркий сполох возле стойки. Получивший от Виктора удар ногой в грудь Кусок отлетел и с размаху врезался в какого-то зазевавшегося парня со старомодным ирокезом на голове. Тот по инерции рухнул на лающегося с путанами Лепрекона. В этот-то миг и случилось несчастье, унесшее десять человеческих жизней. Саша Лепрекон, словно бы в наказание за грубость, ударился грудью о стойку. От сильного толчка два заказанных им пылающих коктейля, которые бармен уже смешал и выставил на столешницу, улетели в угол, точнехонько туда, где стояла канистра с горючей жидкостью для ночного «Огненного шоу». По фатальной случайности канистра была открыта, и огонь двух «Оргазмов», «соскового и анального», обрушился в ее горловину. Пламя ударило в потолок столбом. Бармен махал полотенцем на столб огня, но только раздувал пламя. Истошно вопили женщины. Занялись пластиковые потолки, повалил черный дым. Первым сомлел бармен, за ним упали задохнувшиеся Танжерин и Надин. В узком коридорчике на лесенке перед выходом под безостановочно гремящую музыку ворочалась и визжала человеческая давка. Обезумевшие люди рвали друг на друге одежды и волосы, втискивались в толчею и только сильнее закупоривали проход. Дым был настолько густым, что сквозь него еле просвечивала даже пылающая стойка. В давке у дверей среди прочих посетителей задохнулась и начинающая звезда российской эстрады, подопечная Владлена Куляша певица Атая. Так преждевременно сбылась ее мечта умереть от «оргазма». *** ВИКТОР И КСЕНИЯ ПОЙМАЛИ ЛЕВУ Трещало пламя, косматые языки огня, вырывались вместе с клубами черного дыма из окон ночного клуба «Гудзон» и озаряли темную улицу и стопившихся на ней ротозеев. Из пожарных машин били струи воды. Шел снег. При сполохах огня Левина ряха отливала рыжей трехдневной щетиной. Губы у знаменитого папарацци при ближайшем рассмотрении оказались смазанными, нечеткими, брови заросшими, глазки бесцветными и бегающими. Пайта сбилась, открыв обритую голову, под нижней губой темнел пегий треугольник бородки, подбородок с ямкой, на груди на цепочке болтаются круглые очки с красными стеклами. - И что теперь с тобой делать, а-а? – Ксения тяжело дышала и все не могла прийти в себя. Они только что чудом вырвались из огненного ада и теперь стояли в толпе ротозеев, в шоке и трепете наблюдая за работой недавно подъехавших под вой сирен пожарников. - Ксень, - Лева смотрел на нее истово, как на чудотворную икону, - а ведь это я тебя спас! - Чего? – изумилась девушка. – Как ты? - Я, я! – уверял папарацци. – Это я тебя из пекла вытащил. Ты же сознание потеряла. - Я? – еще больше изумилась девушка. – Ничего я не теряла! - Это ты в шоке сейчас, - заверил Лева. – Ничего не помнишь. Такое бывает. Амнезия от шока. Я, я тебя вытащил, на своих руках, пробился сквозь толпу. - Да ты… да что ты врешь! – возмутилась девушка. – Я сама вылезла. Витя вон дорогу пробивал! - Вот так всегда! – всплеснул руками коротышка. – Как в кино американском, помнишь, там Дастин Хоффман играл, ну помнишь? - Какой Хоффман, ты о чем? – недоумевала Ксения. - Ничего я не помню! - Вот, - обрадовался Лева, - я же говорю, ты все забыла! Короче, там Хоффман спас людей после авиакатастрофы, а его никто не узнал. И все лавры достались другому. В моей жизни так всегда происходит: я сделаю доброе дело, а его приписывают другим - то Путину, то матери Терезе! - Что ты выдумываешь! Витя, - Ксения повернулась к стоящему рядом Виктору. – Он что, правду говорит? - О чем? – очнулся Виктор, зачарованно глядящий на пламя. - Это он меня вытащил из огня? Виктор пожал плечами. - Вот видишь! – торжествовал Лева. Но Ксения не дала ввести себя в обман. - Кого ты хочешь надуть, гаденыш? – зловеще нагнулась она с высоты своего роста к хвастливому коротышке. - Витя! – девушка дернула находящегося в состоянии шока Виктора, - очнись! Видишь вот этого человека? Это главный гад моей жизни! Держи его крепко! Смотри, чтоб не сбежал! Виктор, как робот, исполнил приказ – сгреб Леву за капюшон пайты. - Ксюшечка, - скособоченный Лева внезапно обнял ошарашенную поп-диву. – И это твоя благодарность за спасение? Мы же только что чуть живьем не сгорели, какие теперь могут быть счеты? Ксения во все глаза рассматривала Леву. - Да ты гомерическое трепло! Просто супер-мега-враль! Никого ты не спасал! Ну, погоди! Ксения принялась копаться в копне растрепанных волос. - Сейчас шпильку достану! – угрожающе прошипел она. - Смотри! – выпучился Лева за ее спину. - Агутина несут! На носилках! - Где? – Ксения повернулась. Лева в этот момент резко крутнулся вокруг себя несколько раз, вывернулся из захвата и задал стрекоча. Виктор и Ксения бросились за ним. Но легче было поймать мышь в подвале, чем пронырливого папарацци. Когда Виктор и Ксения пробились сквозь толпу, маленькая фигурка была уже далеко. Они бы никогда его не догнали, если бы Лева не споткнулся о вздувшийся от напора воды пожарный шланг и не полетел в сугроб. Виктор прыгнул на него сверху. Ксения подбежала, пнула Леву ногой. Виктор вздернул его, Лева повис, суча ногами и отплевываясь снегом. Ксения занесла руку с острой шпилькой. - Только не это! – заверещал Лева, читавший в желтой прессе, как Ноздря однажды воткнула шпильку в щеку пристававшего к ней нахала. - Не коли мне зенки, лучше возьми к себе в благодарность за спасение в генеральные продюсеры! - Чего-о? – задохнулась от негодования Ксения. - Вы же расстались с Гуляшом! Тебе же нужен хороший администратор? Так вот, ты его нашла! Это я! Ксения поднесла шпильку к брехливому лицу. - Тебе какой глаз проткнуть, гад? Лева затараторил, косясь на острие. - Ты не думай, Ксюш, я буду честно работать! Я же всех знаю, всю Москву, я пронырливый, я юркий! Я даже из пламени сквозь толпу с тобой на спине проскользнул! Я тебе такой пиар сделаю, я такие корпоративы раздобуду! Мы вместе будем заколачивать кучу бабок. Ну, тебе же нужен нормальный администратор, Ксень! Почему не я? Действительно, подумала вдруг Ксения, такой проныра мне бы сгодился. Вот же враль! Ей вдруг стало смешно. Тут пожар, люди погибли, а это чмо врет в три горла и не сморгнет даже. Такому мочись в глаза, он скажет, что божья роса! - Ты это сейчас придумал? – спросила она. - Что что? - Про продюсерство? - Всю жизнь мечтал! – перекрестился Лева. - Я честный, только очень деятельный. Я не подведу, ты не думай! - Я и не думала, блин, думать! – меряя его взглядом с головы до ног, сказала Ксения. – Нет такой привычки. - Вот! Гениально же! – восхитился Лева, на всякий случай отодвигая подальше Ксенину руку со шпилькой. - «Не думала думать». Это финиш! Аллес! Просто супер! - За что ты меня преследуешь, а, Лева? – Ксения в сердцах отпустила парацци затрещину. – Ты ж меня на всю Москву опозорил! - А вот и нет! Это я тебя пиарил! После меня твой рейтинг неизмеримо вырос! – Лева внезапно подогнул ноги и упал на колени, в притворном приступе идолопоклонства охватывая девушку за бедра. – Не убивай меня, я тебе еще пригожусь. Я хоть и не конек-горбунок, но зато я конец-горбунец! - А ну отпусти! Да отпусти ты! – Ксения уколола Леву шпилькой в руку, он взвизгнул, но не отпускал. На их разборку косились ротозеи. Кто-то блеснул блицем мобильника, узнав Ноздрю. Из клуба повалил густой белый дым, пожарным удалось потушить открытый огонь. Одна за другой под вой сирен подъезжали кареты «Скорой помощи». Санитары на носилках несли пострадавших. Под руки вели закопченных людей. Снег повалил гуще. - Я все уже продумал, Ксюш, - кричал снизу наглец, по-прежнему крепко обнимая девушку за колени, - как только я прослышал, что ты ушла от Гуляша, я сразу решил, что мы должны быть вместе. - Что-о?! Вместе? – Ноздря снова кольнула Леву в руку, чтоб отпустил, он вздрогнул, но не отпустил, она колола, Лева терпел и быстро-быстро говорил. - Уверяю тебя, я буду гораздо лучшим продюсером, чем этот твой несчастный полубезумный Гуляш! Во-первых, он путает постель и бизнес, он же тупо в тебя влюблен, вот и бесится. Нет, это в-четвертых, а во-вторых, я знаю всю тусу, все входы-выходы, в-третьих, я – гений общения, без мыла и даже без эротического геля влезу в любое отверстие, а вернусь уже через другое. Я способен проникнуть на любое светское мероприятие. В самые закрытые клубы мира! Я президент тайного братства папарацци! И все это я поставлю тебе на службу! И при этом не буду драть с тебя таких драконовских процентов, какие брал Гуляш, я удостоюсь и половиной гонорара. - Сколько-сколько? – пригнулась Ксения. – Полови-иной? Она попыталась ударить Леву коленкой, но тот держал крепко, только сотрясался всем телом. Молодой снежок осыпался с их тел. Черная мостовая стремительно белела. - А что? Много? – продолжал торговаться Лева. - Хорошо, сорок процентов! - Ну, ты нахал! Бабок не вкладывал, раскруткой не занимался, а хочешь получать так, будто это ты в меня ввалил пол-лимона бакинских. Максимум, кем ты можешь быть, это арт-директором. - Согласен! – поймал ее на слове Лева. – Арт-директор! Отлично! Всегда мечтал стать именно арт-директором! - Ну ты нахал! – покачала головой Ксения. - Таким и должен быть арт-директор! – Лева поднялся с колен. – Скромность – залог низких гонораров и полной безвестности. Если вам негде ночевать, можно поехать ко мне. Ксения переглянулась с Виктором. Оба одновременно пожали плечами. Откуда он знает, что нам негде ночевать, подумала Ксения. ПЕРЕДАЧА МАХАЛОВА «ВЫБОР ЕСТЬ!» На темной, заполненной людьми трибуне огромной студии Главного телеканала России в ярким круге прожектора стоит невысокий молодой человек с пышной, распадающейся надвое каштановой шевелюрой, с круглым, покрытым трехдневной щетиной лицом, с круглыми вишнями темно-карих глаз - известный телеведущий Андрей Махалов. Своей знаменитой скороговоркой, давшей столько пищи многочисленным пародистам, с фирменным эканьем, Андрей говорит в камеру, а, значит, и в глаза миллионам телезрителей. - Психологи установили, что для многих людей, совершивших попытки самоубийства, последней каплей при принятии страшного решения зачастую оказывалась… э-э… светящаяся табличка в метро, на вокзале, в подземном переходе – «Выхода нет». Сегодня мы начинаем новый цикл передач под названием «Выход есть!» Наша цель – показать свет в конце любого, самого темного тоннеля, помочь людям найти выход в самых тяжелых и, казалось бы, безвыходных ситуациях! Аплодисменты, свет загорается во всей студии – она огромна. В центре ее три больших кресла из белоснежной кожи, за креслами – объемные белые буквы на алом фоне «Выход есть!» Над студией нависает огромное кольцо освещения, усеяно бесчисленными лампами, по всему периметру зала идут трибуны, заполненные до отказа зрителями, в первых рядах – красные кресла для экспертов. Андрей говорит в микрофон, спускаясь в центр студии. - Сегодня героями программы «Выход есть!» станут люди, по невероятному стечению обстоятельств полностью или частично потерявшие память. Кто они? Подопытные кролики страшных медицинских опытов? Эксперименты спецслужб? Жертвы магического зомбирования? На эти и другие вопросы мы и попытаемся ответить в нашей студии. Тема сегодняшней передачи «Я забыл все». Ведущий спустился с трибуны на сцену студии. Ярко загорелись софиты. - Он обнаружил себя на Казанском вокзале, без документов, без денег, без малейшего представления, кто он и откуда. Обитатели вокзала называли его Виктором Беспамятным, но настоящего своего имени человек не вспомнил до сих пор. Встречайте! В студию под аплодисменты вошел крепкий мужчина в черном костюме на майку с изображением поющей Ноздри. В длинных волосах его белела прядь седины. На вид мужчине было около тридцати пяти лет, мужественное лицо его выглядело несколько застылым, словно бы потерянным. Такие лица принадлежат военным, спортсменам, да и выправка говорила о том, что человек этот прошел муштру и закалку. Виктор вошел в огромную, ярко освещенную студию и растерялся. Поразило количество людей, глядящих на него, и гигантское кольцо освещения с лампами, нависшее над этими людьми. Он опустился в кресло и, щурясь, посмотрел на ведущего. - Расскажите нам свою историю, - сказал тот. - Я очнулся на вокзале. Ко мне подошел продавец и предложил что-то купить, и я очнулся. - И что? - Я ничего не помнил. Полностью. - Ни откуда, ни как вас зовут, ни из какого вы города? - Абсолютно. - У вас остались какие-нибудь вещи, документы? - В том и дело, что ничего. Ни документов, ни денег. Я стал спрашивать прохожих, где я. Мне сказали, что в Москве, на Казанском вокзале. - Вы обращались в милицию? - Да. Они послали меня в травмпункт. - И что? - Неожиданно на меня напал человек в маске. Я попытался убежать, но он гнался за мной. - И что случилось дальше? Виктор замялся, борясь с нахлынувшим волнением. - Что случилось дальше – расскажет диджей и певица Ксения Ноздрачева. Ксения, улыбаясь дутыми бордовыми губами, приветствует рукой аплодирующих зрителей. Общим планом – точеное лицо, чуть вздернутый носик с пирсинговым бриллиантиком. Крупно: рука с микрофоном, посверкивающие перстнями пальцы, усыпанные алмазной пылью ногти с квадратной обрезкой кончиков, запястья в браслетах, монетках, фишках, висюлечках и бдюрочках. - Как вы познакомились с Виктором? – подошел к ней ведущий. - Я познакомилась с ним возле Казанского вокзала. Несколько дней назад я звонила по телефону возле Казанского вокзала, вдруг подскакивает какой-то ворюга, выхватывает вот этот мобильный, а Виктор догнал его и вернул мне телефон. - Достойный поступок, – аплодисменты в студии. - Я поблагодарила его и спросила, чем я могу его отблагодарить. Виктор рассказал мне свою историю, и я прониклась к нему сочувствием. Сначала я посоветовала обратиться в передачу «Жди меня», там как раз ищут таких вот потерявшихся людей. Но потом мне пришло в голову, раз я знакома с тобой, Андрюша, я подумала, а почему бы не привлечь внимание более широкой аудитории к этой проблеме. Ведь таких случаев очень много. Кроме того, я читала, что в настоящее время спецслужбы проводят многочисленные эксперименты именно с памятью людей, то есть люди, неожиданно и полностью потерявшие память, могут быть жертвами экспериментов спецслужб! Андрей отходит от Ноздри, дает слово странно одетой женщине в золоченной короне и бархатной, усыпанной звездами, мантии на плечах. - Вы хотели что-то добавить? Представьтесь. - Мать Мира, Академик Межгалактической Академии Света Людмила Прокофьева. Этот человек очнулся на вокзале. И это не случайно! Вокзалы чаще всего расположены в геопатогенных зонах. Экстрасенсы хорошо знают о влиянии геопатогенных зон на кору головного мозга человека. Не исключено, что Виктор попал в такую зону, где его мозг был поврежден. - Спасибо, - ведущий перешел к известному журналисту, главному редактору «Желтухи» Леониду Пафнутьеву. - Пока в студии не появилась пресловутая Ноздря, - сказал Леонид, - я еще мог воспринимать историю этого молодого человека всерьез. Но сейчас я более чем уверен, что таким образом именно Ноздря привлекает внимание к своей начинающей тускнеть особе. Вы посмотрите на его майку! Что это, как не бесплатный пиар Ноздри? Одобрительные аплодисменты. - Молодой человек хочет просто прославиться, - продолжил Леонид. – Любые способы хороши, чтобы попасть на телевидение, привлечь к себе внимание. Не удивлюсь, если скоро они с Ноздрей споют дуэтом. Могу даже названием им предложить – «Кайф вдвоем». Минуточку. Я обосную такое название. У меня есть веские доказательства того, что вся эта история есть удачный или не очень удачный – да? - пиар-ход со стороны нашей певуньи Ноздри. Ее имидж в последнее время был сильно подмочен многочисленными скандалами и провалами, вот она и решила прибегнуть к такому радикальному способу вернуть к себе внимание. Если бы редакция «Желтухи» не располагала материалами, подтверждающими связь Ноздри вот с этим Виктором, я бы еще мог поверить в его историю… - Какие у вас есть доказательства? - У меня есть фотографии, сделанные буквально несколько дней назад. - Их можно показать? - Да, конечно. - Внимание на экран! На экранах возникли разные виды джипа «RAV4» с наклеенным на борт изображением поющей Ноздри, затем снимки внутри кабины, всклокоченная голова Ксении, откинувшийся на переднем сиденье Виктор со спущенными джинсами. - Учтите, мы показываем еще самые приличные кадры! В студии нарастали смех и крики. - То, что вы видите, подделка! – закричала Ноздря. - Наглая фальшивка! Продукт фотошопа! Леня, сволочь, я подам на тебя в суд! В студии нарастает шум, крики, Андрей уходит на рекламную паузу со знаменитой фразой – «Не переключайте!» ЗАХВАТ МАХАЛОВА После рекламной паузы, кое-как утихомирив разбушевавшуюся аудиторию, Андрей начал вторую часть передачи. - Наша программа посвящена людям, утратившим память. В студии человек, который потерял память и пытается вместе с нами ее восстановить. Андрей подходит к экспертам. - В нашей студии известный целитель и экстрасенс маг Тэр. Ваше мнение по поводу потерявшего память Виктора? Маг Тэр одет в фиолетовую переливающуюся мантию с низко надвинутым капюшоном, из-под которого виднеется густая черная борода и круглые черные очки. - Виктор – типичный случай магического воскрешения, - глухим голосом говорит он и аудитория невольно затихает, чтобы расслышать слова мага. - Он умер, а затем был воскрешен очень сильным экстрасенсом. Воскрешение – не самая сложная магическая процедура. Вся ее опасность в том, что, во-первых, человек воскресает там, где сам захочет, а не там, где его ждут близкие. Во-вторых, он чаще всего воскресает с полностью или частично утраченной памятью. Требуется срочно его найти, иначе человек оказывается один на один с враждебным миром и может снова погибнуть. Задача родственников – как можно скорее найти воскрешенного. - То есть вы хотите сказать, что Грабовой, к примеру, действительно воскресил детей Беслана, и их осталось только найти? - Скорее всего, воскрешенные дети сейчас бродят среди беспризорников или попали в детские дома. Они же ничего не помнят, потому что Господь милосердно лишает их памяти о том ужасе, который они пережили перед смертью. С противоположной трибуны кричит женщина, ведущий бросается к ней с протянутым микрофоном. - Шарлатан! Обманщик! – женщина задыхается от рыданий. - Ты обещал воскресить моего сына! Где он? Я тебя спрашиваю, за что ты взял с меня двадцать тысяч долларов?! Студия загудела. - Представьтесь! - Я мать Сережи Сиренко. Этот человек, - со слезами, с трясущимся воспаленным лицом женщина яростно тычет в невозмутимого мага пальцем, - обещал воскресить моего сына, - она показывает в камеру фотографию молодого человека, - но ничего не сделал, только деньги забрал! - Что вы на это скажете? – обращается Махалов к магу Тэру. Тот, как малым детям, растолковывает. - Сын этой женщины воскрешен, и его требуется просто найти. Он сейчас бродит один, без памяти. Я же говорил вам, - Тэр обращается к женщине, - доверьтесь своему сердцу и оно приведет вас к ребенку. - Я месяц ездила в метро, по всем линиям, выглядывала своего мальчика… - женщина плачет уже тише, сморкается. – По вокзалам искала. Иногда мне мерещилось, что я вижу отражение Сережи в стеклах вагонов, я бежала за ним, но он ускользал. Мне стало казаться, что я попросту схожу с ума! Я пошла к психиатру, он мне объяснил, что все это шарлатанство, чтобы выкачать из меня деньги. – Внезапно мама Сережи Сиренко закричала в камеру. - Сережа, если ты меня видишь, приезжай к фонтану в ГУМе, я тебя ждать буду каждый день, с девяти утра до часу дня, потом я работаю. А он, - она вновь затыкала в Тэра дрожащим пальцем, - пусть вернет моего ребенка или хотя бы деньги! - Вам есть что ответить? – Махалов перебежал аудиторию, поднес микрофон магу Тэру. Тот скорбно развел руками. - Повторяю еще раз для непонятливых. Да, ко мне обращаются матери, у которых умерли дети. Да, я воскрешаю их, но дети воскресают без памяти, они нуждаются в материнском уходе, в создании новой личности, а матери не понимают этого, требуют, чтобы я привел детей им за ручку, в точности такими же, каким они были до смерти. Это невозможно. Смерть для того и дается, чтобы убрать негативную карму старой личности. Нужно упорно искать детей, находить и воспитывать снова. Аудитория откровенно смеялась, люди возмущенно кричали, небольшой островок последователей Григория Грабового во главе с Матерью Мира тоже манифестировал – но только в пользу своего гуру. - Он мессия, пророк, а вы ничего не понимаете! – кричала Матерь Мира и Академик Межгалактической академии Света полноликая Людмила Прокофьева. - Что можно посоветовать вот Виктору? – Махалов подошел к профессору Александру Яковлевичу Пасхаверу. - К сожалению, это нередкий теперь случай атипичной амнезии, - сказал тот. – Пусть обратится в наш институт, и мы постараемся ему помочь. - А в чем причины вот э-э…амнезии? - Пока нет окончательных данных. Это может быть воздействие лекарств, удар, травма… Предстоит все это уточнить. - Вы обратитесь в институт Сербского? – Андрей подошел и сел в кресло рядом с креслом Виктора. - Я думаю, что те, кто со мной это сделали, сейчас видят меня. - А кто, по-вашему, это с вами сделал? Виктор провел взглядом по рядам зрителей и вдруг замер. Дюжий парень с черной повязкой, закрывающей нос, тот самый убийца, что преследовал его на вокзале, а потом и по всей Москве, сидел в третьем ряду и, прищурившись, зловеще смотрел на него. - Спецслужбы! – Виктор сглотнул. – Это со мной сделали спецслужбы. Так вот я хочу, чтобы они немедленно явились в эту студию и вернули мне память! - Ничего себе задачка! - воскликнул Махалов. – Думаю, будет трудно принудить людей, способных так чудовищно поступить с человеком, явиться перед глазами многомиллионной аудитории и признаться в совершенных злодеяниях. - Знаете, Андрей, я почему-то уверен, что они появятся здесь не позднее, чем через два часа после моего заявления. - Хорошо, обещаю, как только эти люди явятся на телевидение, мы передадим им ваши координаты и даже заснимем вашу первую встречу, если вы не возражаете. Махалов встал с кресла и направился к ряду кресел, в которых сидели эксперты, но Виктор поднялся следом и остановил его. - Дело в том, Андрей, что никаких координат у меня больше нет. И другого выхода нет! – с этими словами Виктор весь сотрясся и внезапно издал боевой рев, похожий одновременно на крик каратистов «кья» и рык разъяренного льва. В тот же миг он одним длинным, кошачьим движением оказался за спиной знаменитого телеведущего, захватил его горло в сгиб своей левой руки, а правой рукой извлек из кармана перочинный нож с маленьким и уже открытым лезвием. Это лезвие он и приставил острием к аорте не успевшего удивиться Махалова. ДЕЛО ГРАБОВОГО ЖИВЕТ И ПОБЕЖДАЕТ! Крупный предприниматель, совладелец и соучредитель мощных финансово- промышленных концернов, таких как «БЛТ-груп», «Россплав», «Биоспираль», «Инвест-Форум» и многих других предприятий, банков, гостиниц и ресторанов, а по совместительству глава организованного преступного сообщества, известного в Москве как «Буровская ОПГ», Валерий Егорович Бурыкин начинал свою карьеру в городе Реутово рэкетиром Валерой «Бурым», где и прославился отмороженностью и жестокостью. Но по прошествии времени Валерий Егорович все реже выпускал наружу грубияна Бурого, и все чаще являлся людям в виде дородного бизнесмена Валерия Егоровича, одетого в дорогие и строгие костюмы и носящего на мясистом лице маску добродушия и благотворительности. Но сегодня утром буян «Бурый» с ревом вырвался на волю и бушевал в кабинете Генерального директора Бурыкина В.Е., бухая кулаком по столу и изрыгая маты. В кабинете находилась сестра Бурыкина Антонина Сиренко и его помощник по особым поручениям Александр Копейкин, носящий в ОПГ погоняло «Лепрекон». Прозвище свое Саша получил еще в школе за дегенеративное и отталкивающее выражение рано постаревшего, сморщенного и злобного лица. - Александр, видишь эту женщину? – Бурый взял себя в руки и показал на понуро сидящую на диване испуганную пожилую женщину в черном траурном платке. - Да, Валерий Егорыч, - почтительно ответил Лепрекон. - Это моя двоюродная сестра. Ее зовут Антонина Григорьевна. - Здравствуйте, - еле слышно сказала сестра и посмотрела на Лепрекона потухшими глазами. - Здрасьте, - почтительно ответил Саша. - Ее «развели», Александр, - сказал Бурый, гневно раздувая ноздри. - Нагло, грубо «развели». - Понятно, - сказал Саша, собираясь немедленно сорваться с места и лететь мочить лохотронщиков, которые на свою беду посмели «развести» сестру авторитета. Но Бурый команды фас не отдал. - Чего тебе понятно? – раздраженно сказал он. – Ничего тебе не понятно. Сережка наш убиенный – ее сын! Лепрекон скорбно закивал, он знал эту историю. Женщина сдавленно всхлипнула и утерла сползший углами книзу рот углом платка. - Так вот,- продолжал Валерий Егорыч, сменив тон с печального на гневный, - Антонина с горя решила обратиться к экстрасенсам и пошла к этому… Тоня, как его? - Тэр, - сказала женщина и прокашлялась. - Маг Тэр. - Вот. Тэр. Этот Тэр вслед за Грабовым начал задвигать такую туфту, что умеет мол воскрешать покойников. Сестра моя с горя на это и повелась. А я узнал об этом только из передачи Махалова! Оказывается, долбаный экстрасенс взял с нее немереное бабло и объявил, что парня типа воскресил. Но после воскресения он якобы потерял память и бродит по Москве, не зная, куда идти. Я правильно излагаю, Тоня? Женщина кивнула. Бурыкин продолжал. - Гребаный маг уверяет, что после воскрешения мертвые все как бы забывают, и родственники должны воскрешенного найти и рассказать ему, кто он такой и как его зовут. Поэтому якобы сейчас пацан бродит где-то по Москве без памяти. Понял? Лепрекон кивнул. Плохо выбритое из-за глубоких морщин и рытвин лицо его напоминало морду заслушавшегося птичьим чириканием павиана. Вдруг глаза его оживились. - Фотку бы надо, Валерий Егорыч, - деловито сказал он. - Чего тебе надо? – не понял Бурый. - Фотку вот сына вашей сестры, - повторил Лепрекон. - На фига тебе его фотка? – не мог взять в толк Валерий Егорыч. - Пацанам раздадим, - сказал Саша. - Если Серегу типа воскресили, значит, он того, где-то бродит. А где ему бродить – без денег, без памяти? На вокзалах, в бомжатниках. Раздадим майданщикам фотографии, его живо вычислят, и мы это… - Саша, - сказал озадаченный Бурый, - ты на самом деле дурак или очень умело притворяешься? - А че я такого сказал? – личико павиана огорчилось и пожухло. - Какое нах… воскресение?! – заорал Бурый. - Еще один долб…б нашелся! Извини, Тоня, но у тебя хоть мозги были забаламучены горем. А ты че несешь? – Бурый взялся за голову мощными ручищами бывшего штангиста, пиджак на нем затрещал по швам. - Нет, богата все-таки земля русская дебилами! - Валерий Егорыч, - робко возразил Саша, - а как же Христос воскресал народ? Вон в церквях говорят. Да и на Пасху мы все твердим «Христос типа воскресе». Воистину воскресе. Значит, врем? Все неправда получается? Бурый открывал и закрывал рот в изумлении. - То Христос был, - заорал он, вскакивая, - а это - кидалы! Ты разницу сечешь? Сравнил жопу с пальцем! Ну, юродивые, ну долбоебы! Извини, Тонь. Короче. Слушай сюда. Сейчас едете к экстрасенсу, берете его за яйца и зажимаете в дверь. Деньги сестре вернуть. Причем с процентами. Раз. И второе – он теперь мне лично должен, понял? - Понял. - Этот гребаный колдун нанес мне моральный ущерб. Поговоришь с Ефимом, оцените ущерб и выставите ему счет. Если сразу на заплатит, включишь счетчик. Все понял? - Чего ж тут не понять, - расплылся в кошмарной улыбке Лепрекон. Улыбка его выглядела особенно отталкивающей не только из-за желтых и криво растущих клыков, но и вследствие плохо сросшейся в детстве «заячьей» губы. Саша улыбки своей стеснялся и использовал ее только как нервно-паралитическое оружие при «терках» с барыгами. Сейчас Лепрекон лыбился потому, что мистика закончилась и приказ ясен. А «ставить конкретно на бабосы» всяких барыг и кидал Саша умел. Он на этом деле собаку съел. ЗАХВАТ МАХАЛОВА (продолжение) Надо отдать телеведущему должное – он не потерял самообладания и профессионально продолжил ток-шоу. - Вы что, - он поднес микрофон к своему плечу, чтобы ответ нападающего был слышен всей стране, - с ума сошли? - Андрей, не дергайтесь и не делайте глупостей! – сказал Виктор. - Я хочу сделать заявление. Первое. Я хочу, чтобы мое лицо показали крупным планом и держали бы в фокусе все то время, пока я буду говорить. - Окей, окей, - сдавленным голосом сказал Махалов. – Возьмите нашего героя крупным планом. Подкатила камера, на экранах в студии и на миллионах телевизоров по всей стране появилось скуластое, с запавшими глазами лицо угрюмого мужчины. Стали видны серые, со стальным отливом глаза, глубокая вертикальная морщина меж густых бровей, перебитый нос, ямка на волевом подбородке, твердая линия решительных губ. - Второе, - сказали твердые губы. – Я хочу, чтобы в течение ближайшего часа Федеральная служба безопасности России прибыла сюда в лице своих лучших представителей, проверила бы мою личность по всем возможным каналам и сказала бы мне, кто я такой. Это раз! Пусть немедленно найдут тех, кто лишил меня памяти! Это два! И три - после установления моей личности и личностей тех, кто виноват в происшедшем со мной, я требую полномасштабного расследования и наказания этих людей! Ошеломленная аудитория начала понемногу приходить в себя. Трибуны зароптали, Начальник Службы психологической помощи МЧС Вадим Нечаев направился к сцепившейся в центре студии паре. В проходах показались крупногабаритные фигуры охранников в темных костюмах с блестящими бейджиками на лацканах, они с трех сторон начали приближаться к месту происшествия. - Всем оставаться на местах! – гаркнул антигерой передачи. И шепотом. – Андрей, скажите, чтобы к нам никто не подходил, иначе я буду вынужден вскрыть вам аорту. - Пусть к нам никто не подходит! – закричал Махалов. – Делайте, что говорит этот человек. Как ни странно, на первых порах Андрей за себя не испугался, скорее, наоборот – в голове радостно запульсировала мысль, что завтра его рейтинги подпрыгнут до небес. Мелькали также догадки о возможной причастности к событиям Пельша и Тани Арно из программы «Розыгрыш». Как бы там ни было, перед глазами многомиллионной аудитории телеведущий вел себя достойно. - Я вижу тут охранников, - сказал ему на ухо «террорист», – пусть один из них отдаст мне свой пистолет. Тут Махалову стало немного не по себе. - Они меня не послушают, - сдавленно ответил он. - А вы все-таки скажите. - Кто-нибудь, из охраны, - Андрей повелительно махнул рукой, - отдайте ему пистолет. Охранники переглянулись. «Террорист» внезапно уколол острием ножа горло ведущего. - Ой, - дернулся тот, - вы что, с ума совсем сошли?! - Дайте мне пистолет! – заорал террорист. - Делайте, что он говорит! – осипшим голосом вторил ему обмякший Махалов. Один из охранников вынул из подмышечной кобуры черный пистолет и сделал несколько шагов. - Стоять! – скомандовал захватчик. – Пистолет на пол и ногой – ко мне! Охранник выполнил команду – от пинка черного ботинка пистолет крутнулся волчком и подкатил к ногам телеведущего. Террорист коленом ударил в сгиб ноги Андрея и вместе с ним присел за пистолетом. С лязгом передернул затвор прямо перед лицом ведущего, снял с предохранителя – видно было, что общение с оружием является для нападавшего привычным делом. - А теперь пускай все медленно и спокойно покинут аудиторию, - сказал он. Махалов закивал, на побледневшем лице его резко проступила черная щетина. Ассистенты принялись выводить людей из павильона. Психиатры попытались вступить с захватчиком в беседу, но он только отрицательно водил стволом пистолета и указывал всем на дверь. - Мы еще в эфире? – спросил Махалов редактора программы «Выход есть!» Киру Голованову. - Уже нет, - крикнула она от входа. – Андрей, мы уже обратились в ФСБ, они едут! - Очень хорошо! - сказал «террорист» и вежливо обратился к своему пленнику. - Андрей, нам нужна менее просторная комната. Здесь могут сработать снайперы. Что бы вы посоветовали? - Моя гримерка подойдет? Там один вход. - Подойдет. Идем в вашу гримерку. И я хочу, чтобы мое лицо как можно чаще показывали по телевизору и обращались к тем, кто меня знает. Пусть приезжают прямо сюда, я жажду с ними поговорить. - Ну, а если они не явятся? - Они просто обязаны явиться. У меня, да и у вас, просто нет другого выхода! АРЕСТ ЛАРИСЫ РЕЙСНЕР Казань. Лето 1918 г. Высоко над головой маячили мечети Казани. Лариса пробиралась вверх от Волги по крутой улице с вывернутыми ливнем булыжниками. За спиной дымилась утренним туманцем Волга. Деревянные домишки кособочились на буераках, нужниками к речке. В пригороде нашла Каланчевский проезд, 8, постучалась. Открыла старуха со спитым лицом. Лариса, как было ей говорено, спросила Корнея Лукина с Канатной фабрики. Сердце билось – именно на проваленных явках ждала опасность. - Лукины съехали, - прошамкала бабка, - Вы кто им? - Сестра, - ответила Лариса. – Двоюродная. Беженцы мы. - Оставили вот адрес, если кто будет спрашивать. Запишите аль запомните? - Говорите, я запомню. - Каторжная слобода, улица Рельсовая, дом Трусина возле водокачки. - А где эта слобода? - Прямо ступай, мимо центру, за мечеть Улугбека, зиндан пройдешь, там и Каторжная. - Зиндан? – переспросила Лариса. - Тюрьма это по-русски. Лариса пошла через Казань. Конные разъезды белогвардейцев теснили к стенам редких прохожих, в основном мужчин, требовали документы. Одного при ней секли нагайкой и гнали по улице, наверно, в сторону контрразведки. Площадь возле нового здания Казначества с пузатыми купеческими колоннами была оцеплена. Издалека она увидела рабочих, ломами выковыривающих булыжники. На подводе провезли рельсы. Для чего? Кому понадобилось в разгар боев строить трамвайную линию? От Казначества к Волге? Сама себе ответила – золото возить! Значит, Волгой увезут. Пароходами. Нельзя дать достроить линию. Как же сообщить Леве? Льву! Накрыть огнем шестидюймовок именно этот косогор. Никто в штабе не знает, что скоро по этим линиям потечет золото на баржи, а оттуда – в Сибирь. Все, Лукины больше не нужны. Нужно возвращаться. Тайна Полишинеля раскрыта! Золото повезут Волгой, и очень скоро. Но Корней Лукин – железнодорожник, он может знать, где базируется «Белый Ирод». Не уничтожив вражеский бронепоезд, «Мститель» не перекроет пути вывоза золота. - Мадам нездешняя? – щеголеватый поручик из оцепления, с интересом рассматривал Ларису. Она оделась фабричной, но одухотворенное, редкой красоты лицо, тонкие руки, осанка, - все выдавало в ней дворянку. - Да, - потупившись, ответила она, - я беженка. - Могу посоветовать недорогой доходный дом купца Мамонова. Тут рядом, с обедами. - Ба! – послышался громогласный возглас. Она оглянулась. Сбоку стоял, покачиваясь на длинных ногах незнакомый поручик с трехцветным шевроном на правом рукаве серого френча из английского сукна. – Мадам комиссар? Лариса свет Михайловна? - Вы обознались, - она прикрыла лицо краем платка, попыталась уйти. Но железные пальцы впились ей в локоть, грубо развернули. – Почему не в коже, без картуза с красной звездой? А? А?! – поручик сатанел лицом, глаза косили, рот в бешенстве подергивался. – Помнишь званый ужин в адмиралтействе? Помнишь, комиссарская падаль? Не может быть, мелькнуло в голове Ларисы, его же арестовали. Маневич! Его взяли с женой, с этой, как ее? Матильдой Маневич. Как же он вырвался из ЧК? И где встретились – за сотни верст от Петрограда! - Вахмистр! – крикнул поручик. – Отвести арестованную на Прорезную, в контрразведку. Подбежал караул, на ходу снимая винтовки с плеча. - Ты смотри, Леопольд, скольких мы тут уже взяли! – донеслось до ушей уводимой в контрразведку Ларисы. – И всех к золоту тянет. Летят, как мошкара на огонь. И сгорают. – Поручик Маневич торжествующе захохотал. РАЗГОВОР ПО ДУШАМ - Слушай, Андрей, ты же ведущий, ты должен знать. Зачем мы все здесь собрались? Виктор и захваченный им в заложники знаменитый телеведущий сидели в гримерной Махалова. Услышав вопрос, шоумен не сразу сообразил, о чем его спрашивают, поэтому ответил с задержкой. - На запись э-э… программы. - Я не об этом, - покачал головой Виктор. - Зачем мы собрались здесь, я имею в виду на земле, на вокзалах, в метро? Для чего? С какой целью? Как ты думаешь? «Ну, вот, похолодел Махалов, он еще и псих, даром что без памяти!» - Э-э… - начал он обдумывать ответ на экзистенциальный вопрос, но захватчик недовольно перебил его. - Андрей, пожалуйста, не экай. Не знаю почему, но меня это ужасно раздражает. Я вот думаю, что мы здесь собрались, чтобы вспомнить, кто мы такие. Я здесь уже четвертые сутки, но еще ничего не вспомнил. А ты сколько? - Простите? - Сколько ты уже дней на земле? - Дней? – изумился Махалов. – Дней? Ну, вы знаете… Так сразу и не посчитаешь. Легче сказать, сколько лет… - Ну, хорошо, сколько лет? - Двадцать девять. - Это сколько? - Ну, если э-э, простите… если пересчитать в дни, то надо умножить годы на триста шестьдесят пять дней. У меня калькулятор есть в мобильном. Хотите, я посчитаю? - А ну давай, - заинтересовался Виктор. Махалов вынул мобильный, посчитал. - Я здесь, как вы сказали – на земле, э-э… 10585 дней. - Сколько? – ужаснулся Виктор. – Десять тысяч? Ну, и что ты понял? Что вспомнил? - В каком, простите, смысле? - Ты вспомнил, кто ты такой? - Я это всегда знал. - Всегда? – удивился Виктор. - Как это всегда? - С самого детства. - А кем ты был до детства? - Меня не было. Я родился. Потом рос и потихоньку… - А смысл в чем? Зачем все это замутили? - Что именно? - Всю эту жизнь! – с досадой поднял голос Виктор. – На фига все это? Смысл у этого всего должен быть? Андрей Махалов прокашлялся. Он слышал, что с террористами не надо спорить, а следует вступать в человеческий контакт. - Понимаете, - уклончиво сказал он, - вопрос о смысле жизни – это фундаментальный вопрос философии. Его еще никто не разрешил. В этот момент раздался звонок. Андрей вопросительно посмотрел на захватчика. Тот кивнул. Ведущий взял трубку, послушал, протянул Виктору – это вас. - Да, - сказал Виктор. В трубке послышался голос Ксении. - Витя, немедленно отпусти Андрея! - Я не зомби, - раздельно ответил ей Виктор и отключился, потому что боялся, что Ксения заставит его передумать. - Слушай, - сказал он Махалову, - а я под поезд хотел броситься. Страшно жить стало. Кинул монету. Поймал. Вот так держал. Мобильный вновь начал вибрировать. Виктор крепко держал его. Вместе долго слушали мелодию рингтона Ноздри «Э! Тарарам! Ю! Тарарам! Я! Тарарам!». После молчания Андрей спросил. - И что показала монета? - Когда? Андрей жестом показал подбрасывание монеты. - А, - сказал Виктор. – Не знаю. Я не посмотрел. Решил пожить. Ну не может быть все так. Просто, случайно. Не верю. Хожу. Жду, что кто-то придет, вот-вот подойдет и объяснит, что со мной происходит, зачем все. Понимаешь? - Кажется, да. - А никто не приходит, не объясняет. Вот я и решил это, ну, сигнал, что ли, подать. Ну, прошуметь. Может, хоть спецслужбы мне что объяснят. Они же занимаются такими вещами? - Какими? - Для чего все это, кто мы. Это же специальные вопросы. Ими кто-то же должен заниматься! Ты меня не бойся, я в тебя стрелять не буду. Я просто хочу узнать, что со мной происходит. Хочу этого добиться от мира. Веришь? - Да. - Вот и не бойся. Не волнуйся. - А если к вам никто не придет, не скажет, что к чему в этой жизни? Вы так и будете держать меня в заложниках? - Придут, не волнуйся. - Ну а если не придут? - Вот ты уже десять тысяч дней здесь прожил, а ни хрена еще не понял. Может, смысл тогда в том, чтобы самому все расшифровать? А? Но как? Подсказок нет, в голове туман, пустота, ничего не помню. А этот маг, вот что говорил, будто меня кто-то воскресил после смерти и вот я хожу такой, беспамятный, и надо, чтобы меня родственники нашли? Это реально или свистеж очередной? - Я не знаю. Уклончивые ответы ведущего привели Виктора в раздражение. - А кто знает? А че тогда ты приглашаешь таких мудозвонов, которые ничего не знают? Может, ты и сам мудозвон? Андрей Махалов последние полгода находился в нервическом, раздраженном состоянии. Работать приходилось наизнос, иногда он вел по два ток-шоу в день, а последняя программа «Выход есть!» оказалась до того скандальной и сварливой, что каждый эфир малопьющий Андрей переживал, как тяжелое алкогольное отравление. И чего он достиг своей тяжкой пахотой? Квартирку прикупил с видом на Кремль? Но разве ее можно сравнить с виллами и пентхаузами «золотой» молодежи? И ведь они ничего не делают, прожигают жизнь по барам и ночным клубам, спят до обеда, выползают к вечеру, всю ночь где-то «зависают», сидят на наркоте, нигде не работают, а денег у них в сотни раз больше, чем у него, пахаря и трудоголика, звезды первой величины! А работа его! Грязные разборки чужих глупых людей, визги в студии, ругань, выяснение мелких склок ублюдочных людишек, боже, когда это закончится, как он устал от всего этого! И «это все» вдруг закончилось. Напротив в давящей тишине сидел с пистолетом в руках шизик, полностью лишенный памяти и человеческой морали, и задавал психопатические вопросы! - Послушайте, - предложил Андрей, надеясь воспользоваться своими преимуществами человека, наделенного личностью и интеллектом, - все еще можно изменить. Если вы добровольно сдадитесь, я сделаю все, чтобы вы не понесли никакой ответственности! Послушайте меня! Если вы сейчас сдадитесь, мы скажем, что снимали программу «Розыгрыш». Вам ничего не будет! Не усложняйте свое положение! Вы же разумный человек, ну, в самом деле! В коридоре раздался мегафонный голос. - Мы готовы выслушать все ваши требования и условия с целью освобождения заложников! - Ну, вот, - сказал Виктор, поднимаясь, - за мной приехали. НАЕЗД НА МАГА Выйдя от шефа, Лепрекон свистнул своему напарнику по лихим делам Игнату Питбулю. Питу в последнее время не перло. Своя же собака на него напала, выгрызла шнобель, и тут же его казанские замели, еле удалось отбить. Безносый Питбуль носил либо маску, либо черную повязку поперек лица, как пират Карибского, блин, моря. - Слушай, лепра – это, оказывается, проказа, - сказал Вырвинос, сидевший в кабине джипа с журналом «Ярмарка кроссвордов», откуда он и черпал по ходу все свои знания. - Ну и что? – спросил Саша, заводя мотор «Чероки». - Ты у нас Лепрекон, значит - прокаженный. - Дурак ты, Игнаша. Лепрекон – сказочный волшебник. Практически бессмертный. Его может убить только четырехлистный цветок клевера. - А цветок конопли не может? – гундосо гоготнул Питбуль. Он отвернул закрывавшую нос черную эластичную повязку и закурил. Из отгрызенных ноздрей его бесформенно повалил дым. «Лепрекон» и «Питбуль» поехали на разборку к магу Тэру. Гребаный маг поимел наглость «развести» сеструху их босса, взять бабосы за воскрешение и объявить, что ее сын, лишенный памяти после путешествия в страну мертвых, бродит теперь где-то по Москве. Ну, попал баклан! Салон мага находился в подконтрольном районе Остоженки и помещался в цокольном помещении шестнадцатиэтажного дома. Бандиты вломились в современно обставленную приемную, миновали вскочившую секретаршу и, не обращая внимание на горящий над дверью плафон «Тихо! Идет реинкарнация!», вошли в большой темный кабинет, освещенный горящими на столе свечами. Игнат вел под локоть обмякшую от переживаний Антонину Бурыкину. В глубине кабинета за большим столом восседал и сам маг, называющий себя в рекламном объявлении «Посвященным высших ступеней магом Тэром». Маг был одет в фиолетовую мантию, усыпанную звездами, а на голове имел тюрбан из голубой материи, украшенный к тому же типа золотой чеканкой с разными буквами. Перед магом мерцали свечи и большой хрустальный шар. На стенах поблескивали иконы и дипломы международных магических школ и Академий. Неловко ступая в темени, Лепрекон и Питбуль подошли к столу и нагло уселись в стоящие перед ним кожаные кресла. Маг молчал, перебирал правой рукой четки и пристально смотрел на пришельцев черными глазами, в которых мерцали огоньки свечей. - Знаешь эту женщину? – спросил его Саша, показывая большим пальцем назад через плечо. - Значит так, - Лепрекон искривил в оскале отталкивающее лицо, из-за которого и получил соответствующую кличку еще в школе. – Серегу Сиренко ты воскрешал? - Ви кыто, малады люди? - спросил маг с ужасным акцентом. – Прыдставьтысь, пажялиста. Лепрекон и Питбуль переглянулись – ну и чурка! Они имели дело с полным лохом, кавказцем или даже ливанцем, а может и турком! Сейчас таких много понаехало в Москву дурить людям мозги. И как сестра босса могла повестись на такую туфту? - Значит так, - повторил Лепрекон. – Тебя угораздило «воскресить» Сережу Сиренко. Помнишь такого? Так вот. Ты внагляк развел эту женщину. Она сестра одного очень уважаемого человека. Усекаешь? Сейчас ты вернешь деньги, взятые с этой тел… уважаемой гражданки, так? И возместишь нам моральный ущерб в трехкратном размере. Итого с тебя… - Лепрекон назвал сумму. «Р» в его корявой речи похрупывало как трещина на граммофонной пластинке. - Я сир и бос, - глубоким басом ответил маг, - мне нечем платить. Я могу только оказывать магические услуги. - Какие еще услуги-на? – с презрением спросил Саша. – Ты хорошо слышал мои слова? - Например, я мог бы совершенно бесплатно предсказать, как умрете вы, ваши главари и любые другие ваши знакомые. - Ниче себе! – Питбуль посмотрел на Лепрекона. Тот ответил взглядом типа «ну и лошара!» и перевел глаза на мага. В этот момент Тэр поймал его серые водянистые глазки своими цепкими черными очами и гулким голосом без всяких признаков акцента произнес. - Вы, молодой человек, умрете по вине четырехлистного клевера. Ведь вас кличут Лепрекон, не так ли? Саша замер от удивления. - Ты откуда знаешь-на? – подозрительно спросил он и на всякий случай огляделся. - Четырехлистный клевер смертельно опасен для лепреконов, - продолжал Тэр. - Ты че тут втираешь? – повысил голос Саша. – Давай по делу. Бабосы вертай женщине-на! - Я сир и бос, - повторил маг. - Чиво? – скривился Саша. – Ты че тут гонишь, а?! - Я обращаюсь именно к вам, молодой человек, - маг продолжал глядеть Саше в зрачки немигающим взглядом, - потому что вы - человек развитой, любите и, главное, умеете разгадывать кроссворды, (откуда он знает, мелькнуло в голове Саши) а это свидетельствует о высокой степени вашего интеллектуального развития, об айкью, как говорится. Я сказал, что я сир и бос в прямом смысле этих слов. Вслушайтесь и вы все поймете. Я бос в смысле босоты ног, а не в смысле «босс» с двумя эс на конце, как обычно называют больших начальников и даже одного законодателя мужской моды, я имею в виду Хьюго Босса. Вы следите за моей мыслью? Я бос в прямом смысле, Александр, у меня босые ноги. Я сир в смысле сирости и сиротства, а не в том смысле, в каком произносили это слово гвардейцы кардинала и мушкетеры короля, когда говорили своему сюзерену: «слушаюсь, сир!» Таким образом, я не сир и босс, я сир и бос! Вы улавливаете разницу? Саша улавливал, хотя и с трудом. Он сидел с открытым ртом и застывшим взглядом и пытался обдумать услышанное. Быстродействия его головного процессора на это не хватало, поэтому биокомпьютер в его черепе попросту завис. Пока Лепрекон сидел в остолбенении, Тэр быстро и вполголоса дал ему установки на полное послушание, после чего перевел взгляд на Питбуля. Игнат «Питбуль» в принципе не любил слушать чужого базара, он понимал только команды, свои или чужие. Он толкнул застывшего Лепрекона локтем в бок, но тот никак не реагировал. Глаза мага таинственно мерцали. Внезапно Тэр громко щелкнул пальцами. - Вы тоже хотите знать, при каких обстоятельства вы умрете, - сказал он, разглядывая бандитское мурло с черной повязкой на месте отгрызенного собакой носа. Маг прикрыл глаза, как бы вглядываясь в будущее, и потусторонним голосом заунывно, подобно кладбищенскому ветру, завыл. – Ви-ижу! Когда вы умрете, у вас вырастет длинный и красивый, как у Буратино, нос. Питбуль налился яростью. - Сука! – прорычал он и посмотрел на закоченевшего Лепрекона. - Он над нами издевается! Шуток над своей внешностью Питбуль не переносил, руки его затряслись в судорогах неудержимой ярости. - Падла! – заорал он, угрожающе поднимаясь. – Ты кому это сейчас сказал? Мне? Ты мне такое говоришь, падаль?! Тэр и сам подался к нему навстречу и невероятно быстро охлопал буяна открытыми ладонями по лицу, голове, плечам, предплечьям, бокам и коленям. Питбуль впал в ступор и застыл. Застыл он именно в той позе, в какой его застало магическое охлопывание. Тэр взял его правую руку, поднял ее, повернул в нескольких плоскостях и приставил к виску в виде жеста отдания воинской чести. После чего маг повернулся к окаменевшему Саше «Лепрекону» и зычным голосом, подкрепленным пристальным немигающим взглядом черных глаз гаркнул. - Смир-рна! Почему честь не отдаешь, сволочь?! Как сидишь в присутствии генерала?! Очнувшийся Лепрекон мгновенно вскочил с кресла, вытянулся во фрунт и пружиняще приложил руку к «пустой» голове. - То-то! – зычным голосом генерала Лебедя пророкотал Тэр. – А теперь слушай мою команду! Сейчас вы выйдете отсюда и все забудете. Поедете домой и будете спать до самого утра. Кру-гом! Шагом марш! Бандиты четко повернулись через правое плечо и строевым шагом покинули кабинет. - Что же ты, милая, - ласковым голосом обратился Тэр к сомлевшей гражданке Бурыкиной-Сиренко. – Бандитов приводишь ко мне в дом, а? Ведь сынок твой воскрешен. - Так, где же он? – слабо пролепетала женщина. - Зачем вы меня обманываете? - Ты что такое говоришь! – огорченно ахнул Тэр. Огорчился он так сильно, что из под черных насупленных бровей его внезапно ударили по скуластому лицу молнии нервных тиков. Он гаркнул, окатив послушницу, как из ушата, ворохом морозных мурашек. - Как язык твой поганый только повернулся! Господь по моей просьбе самолично твоим сынком занимался, а ты! Неблагодарная! Господь поругаем не бывает! – Внезапно маг сменил тон на ласковый и пропел. - Тут ведь он, сынок твой, ту-ут… - и повел широким звездным рукавом по кабинету. - Так… неужто… получилось? – Антонина Георгиевна оглядывалась по сторонам в поисках сына. – Ой, господи, смертушка моя… ой, онемела вся… - она попыталась перекреститься, но рука ее затряслась и скрючилась. - А ну соберись! – шикнул маг. - Не раскисай тут! Сейчас же возьми себя в руки! И внемли! Только голосу моему и внемли! - Беру, все, ой, взяла себя в руки… и готова, все как есть, готова выслушать… - Воскресил Господь сына твоего, - торжественно, аки диакон в церкви, прогудел Тэр и осенил мать крестным знаменьем. - Ох… - простонала она и стала хвататься за воздух, чтобы не упасть. - Цыц! – осадил начинающуюся истерику Тэр. - Крепись и бодрствуй! И слушай! Только голос мой и слушай, ему только внимай, все поняла? Иначе успеха не будет. - Поняла. Ох, а где? Где сынок-то? - Вот ты ж! – осерчал маг. - Дослушай до конца, курица! Воскресен сын твой, но волю Отца Небесного Сын Человеческий нарушить не может, это ты понимаешь? - А? - вякнула Антонина Георгиевна, не соображая уже вовсе, что ей говорят. - Короче, сын твой в следующем рождении должен быть рожден в образе птицы. Кенара. Поэтому и воскрешен он в образе птицы. Поняла, о чем говорю? Женщина не отвечала, изо рта ее вырывался сдавленный писк. - Увидеть его готова? – вопросил Тэр в благоговейном восторге перед явленной милостью божьей. - Молодец, кивай и молчи! Вон он, сынок твой! С этими словами Тэр распахнул большой черный шкаф, достал оттуда крупный предмет, занавешенный голубым покрывалом, и поднес его к обезумевшей женщине. - Готова ли сына увидеть в новом облике? – грозно вопросил маг и вдруг громко крикнул. – Вот же он, смотри! Покрывало отлетело в угол. Перед неутешной матерью открылась большая проволочная клетка с сидящей в ней на жердочке желтогрудой птичкой. Ослепленный светом кенар громко чирикнул. Антонина Георгиевна закатила глаза и тюфяком осела на пол. В ПСИХУШКЕ После ареста в телецентре Виктор словно бы снова попал на вокзал в первые часы после пробуждения. Мир вокруг мутно вертелся, мял его, скручивал, надевал наручники, бил, тащил, вез, резким голосом отдавал команды, обязательные к исполнению. На него орали, светили в лицо лампой, допрашивали. Он как мог, отвечал, пока не впал в прострацию. Наконец следователь решил отправить Виктора на психиатрическую экспертизу, о чем и сообщил ему под конец допроса. Автозак долго колесил по Москве, собирая по СИЗО других «психов», и к обеду въехал в шлюз перед КПП так называемого «тюремного» корпуса Института Сербского. Государственный научный Центр социальной и судебной психиатрии «ГНЦСиСП им. В.П. Сербского» занимал старинное здание бывшего полицейского приемного покоя. Здоровый прапорщик в камуфляжной зимней куртке со скрежетом открыл дверь, ссадил семерых арестантов. Открылась металлическая дверь в «психосоматическое отделение № 29» для душегубов. - Пошел, пошел! Арестованных загнали внутрь выкрашенного синей краской коридора. - Лицом к стене! – скомандовал прапорщик грубым голосом. - Все стоят молча и смотрят в стену. Руке в горе. Стоят, смотрят и думают, что они тут делают. Эй, Семенов, принимай «командировку»! Из-за массивной решетки вышел дюжий санитар в зеленом халате с закатанными рукавами на волосатых руках. Прапорщик отдал ему папки с документами, начал передавать людей по списочному составу. - Так, сесть! Руки в замок за голову, сумки под себя. Я называю фамилию, вы подходите. Йова! Лепешкин! Суровцев! Виктор с Казанского вокзала! Прокопенко! Виктор встал, его толкнули в шею. - Руки за спину! Пошел! Начкар сдал шизанутых ДПНК (дежурному помощнику начальника корпуса) Семенову. Попкари (надзиратели) развели новеньких по палатам, предварительно еще раз ошмонав до нитки и срезав все пуговицы, «молнии», повытаскивав из обуви шнурки, а из трусов резинки. Корпус для подследственных мало чем отличался от тюремного. Массивные сварные решетки перегораживали коридоры и холлы, стальные замки на решетках были величиной с портфель-дипломат, повсюду охрана. Палаты-камеры закрывались на ключ старшим смены, все как положено: «кормушка» в дверях, оконце для наблюдения, досмотр перед выходом из камеры, перемещение по коридорам в позе раком, руки за спиной, с дубинкой надзирателя-санитара на шее. После душа Виктора водворили в третью палату. Дух в камере стоял густой и спертый, по кроватям сидело и лежало человек пятнадцать. Двое играли в нарды, еще двое следили за игрой. Виктору досталась пустующая кровать возле двери. Было тесно, душно. Люди терлись друг о друга, протискиваясь к рукомойнику или к кормушке в дверях, когда баландер раздавал ужин – похлебку с куском хлеба. В первую ночь в клинике Виктору приснился человек в капюшоне. Виктор попросил его снять капюшон. После долгих уговоров, человек снял капюшон. Под ним оказалось страшное застылое лицо с широко раскрытым и беззвучно вопящим ртом. Кто-то сильно тряс Виктора за плечо. Он ошарашено сел. - Ты че орешь? – раздался из темноты недовольный заспанный голос. - А? - Чего орешь? Еще вякнешь, по хавальнику заработаешь. До утра Виктор не спал, забываясь на какие-то мгновения, опасаясь вновь увидеть страшное, орущее из-под капюшона лицо. Наутро к нему подсел пожилой сивый мужик с впалой грудью и спросил, чего он орал. Виктор рассказал свой сон. Мужик шмыгнул и сказал, что вот ему жена снится, убиенная. После завтрака дверь открылась. - Виктор, к врачу! – позвал надзиратель. - Ну, давай, - положил ему руку на плечо сивый мужик и зашептал, провожая к двери, - шахиня у-у, суровая. Если понравишься, может и в «тройку» перевести, там гулять можно, телек есть. - А как ей понравиться? - Не залупайся. Нормально так держись, понял? Виктор вяло пожал плечами – после «колес» и уколов он был как заторможенный. Его вывели в коридор, поставили к стене, заставили раздвинуть руки-ноги, ошмонали, приказали нагнуться до земли, руки задрать за спину, повели по коридору. Завели в темный и узкий, как пенал, кабинет. Виктор распрямился. За письменным столом, освещенная настольной лампой, сидела полная женщина в роговых очках с толстыми линзами, с распущенными длинными черными волосами, кажущимися смоляными на фоне белого медицинского халата. Очки, строгое выражение лица и полное отсутствие косметики делали ее суровой. Виктор понял, что это и есть «шахиня». Врач оторвалась от работы на ноутбуке, смерила взглядом вошедшего больного. Перед ней в серо-синей клетчатой пижаме стоял высокий, сильно исхудавший и заросший парень. Мосластые руки далеко торчали из коротких рукавов пижамы. - Вы у нас Рембо? – холодно спросила врач, постукивая пальцами по столу. Цокот ее ногтей показался Виктору враждебным. - Почему Рембо? – спросил он, переминаясь. - Не знаю, почему. Это же он захватывал заложников. И носил на военной службе неприлично длинные кудри. Садитесь! Врач кивнула на стул. Излишне высокий лоб ее круглился и маслился, как колобок. Она чувствовала, что новый пациент исподтишка разглядывает ее, и поэтому сердилась. Виктор, действительно, отмечал прыщик, вскочивший у врачихи на виске, шелушащийся подбородок, блестки перхоти в волосах. Врач походила не на женщину, а на снежную бабу в своем белом халате и массивных очках. Ей еще ведро на голову надеть и морковку вставить кой-куда! Виктор хотел придвинуть табурет к столу, но тот оказался привинченным к полу. Женщина, листая его «дело», жестом руки отпустила санитаров. Справа от нее на крашеной зеленой краской стене Виктор увидел красную стрелку. Острие стрелки показывало вниз на «кнопку вызова санитаров». Женщина взяла ручку и подняла на него глаза. - Я ваш лечащий врач, Александрушина Инга Никодимовна, – сказала она, пристально глядя в глаза новенького. Линзы очков увеличивали ее черные зрачки чуть ли не вдвое. - Как меня зовут? – внезапно спросила она. Виктор стушевался. - Вам следует внимательно слушать то, что я говорю, - недовольно пожевав бледными губами, сказала врач. – Повторяю еще раз, меня зовут Инга Никодимовна. Повторите, пожалуйста. - Вас зовут Инга Никодимовна, - повторил Виктор. - Хорошо. Расскажите, что привело вас сюда. Виктор как мог, рассказал. Врач внимательно слушала, что-то записывая в «историю болезни». - Ответьте мне на один вопрос, - наконец сказала она. - От вашего ответа многое зависит. Скажите, зачем вы взяли в заложники телеведущего Андрея Махалова? Может быть, он вызывал у вас чувство неприязни? Известные люди часто навлекают на себя нелюбовь фанатов. - Нет, - Виктор покачал головой. – Я его совершенно не знал! Я же все забыл. Все получилось из-за того… короче, я вам рассказывал, на меня на вокзале напал один ну такой… без носа. Так вот, он там был, в студии. Он ждал меня за кулисами. Я решил спастись таким способом, сдаться милиции, понимаете? Мания преследования, поняла Инга Никодимовна. - Как вы обращались с заложником? – спросила она. - С кем? - С телеведущим. - У вас есть калькулятор? – спросил Виктор. - Что? - Мы с ним считали. Врач нахмурилась. - Что же вы считали? – спросила она. - Если у вас есть калькулятор, я вам покажу. Инга Никодимовна поискала в столе, но не нашла. - Здесь нет калькулятора, - сказала она. – А что вы хотели посчитать? - Ну, я его спрашивал, он же ведущий, должен знать. Для чего мы все здесь собрались и друг за другом гоняемся? Он не знает, хотя живет уже двадцать девять лет. Представляете? Двадцать девять лет - это сколько дней? Инга Никодимовна внимательно смотрела на больного. - Ну, это можно посчитать и без калькулятора, - она взяла ручку, посчитала столбиком. Назвала цифру. Виктор обрадовался. - Вот, столько он живет на земле. И ничего не знает. А я только одну неделю живу. Неужели я тоже ничего не пойму, не узнаю. Врач Александрушина нахмурилась. Разорванность сознания, автоматически поставила она диагноз, бредовость речи. - Что именно вы не поймете? – уточнила она. - Что, об этом вообще никому не сообщается? - О чем? - Зачем мы тут и как появились? Я вот на вокзале появился. А вы? Врач поправила очки. - В каком, простите, смысле? - Где вы впервые появились? Инга Никодимовна усмехнулась. - Лично я родилась в роддоме. - Это как? Вы как появились? Как сейчас? Инга Никодимовна все больше недоумевала. - В каком смысле? – снова спросила она. - В халате? Врач оглядела себя и нехотя улыбнулась. - Нет, Виктор, - сказала она. – Люди рождаются без одежды. - Это как? - Голыми. - А я вот родился одетым, - доверительно сообщил Виктор. - В рубашке? - Да. И в свитере, и в кроссовках. И в куртке. Меня вокзал родил. Инга Никодимовна сглотнула. - Надеюсь, вы шутите, - сказала она. Виктор почувствовал перемену к худшему в выражении ее лица и поспешил согласиться, что шутит. - Просто меня не было до вокзала, - пояснил он. - Вы жили и до вокзала, - сказала врач. - Вы потеряли память. Сейчас случаев стертых людей стало очень много. Ни с того ни с сего человек вдруг теряет память. В основном это работоспособные мужчины в возрасте от шестнадцати до тридцати пяти лет. Я пишу об этом диссертацию. - И что? В чем причина? Инга Никодимовна в знак неведения приподняла пальцы обеих рук. - И все же, - вернулась она к основному вопросу, оценивая уровень агрессивности нового больного. - Вы сами сдались или вас брали штурмом? - Сам, – сказал Виктор. – Я не хотел причинять никому боли. Врач молчала, глядя ему в лицо. Виктор не знал, как ей понравиться и попробовал улыбнуться. Улыбаться он разучился, то есть не помнил, как это делается, поэтому губы его скорчились в волнистый резиновый бублик. Он испугался, что напугает врача своей мимикой и схлопнул лицо. Ему показалось, что врачиха еле заметно улыбнулась на его попытки пококетничать. - Виктор, - сказала врач, - если вы дадите мне, лично мне, слово, что будете вести себя хорошо, я переведу вас в третье отделение. Там нормальный режим. Вы обещаете? - Да. - Хорошо. Я вам верю. Не подведите меня. Вслед за этим «вокзальный человек» попал на врачебный конвейер. Его раздевали и осматривали, ему заглядывали с фонариком в глазное дно, брали кровь из вены и пальца, прослушивали, снимали кардиограммы и энцефалограммы, стучали резиновым молоточком по коленям, водили молоточком по воздуху и просили следить глазами, рисовали на теле узоры, надевали датчики, слушали фонендоскопом, просили дышать и не дышать. Под конец манипуляций он решил, что врачи все-все про него выяснили и вот-вот скажут, кто же он такой и как на самом деле его зовут. Но люди в белых халатах пожимали плечами и качали головами. Для чего же все эти уколы, если они не могут заглянуть в душу, думал Виктор. Почему до сих пор нет аппарата, который бы читал в мозгу? Нет, понял он, врачи мне не помогут. *** Интернет, желтая пресса – все пестрило заголовками и баннерами. «В заложниках у зомби». «Андрей Махалов в заложниках у стертого человека». «Этот человек сдался сам, заявил префект Южного округа…» «Требования маньяка-фаната». «Пистолет у виска телеведущего». «Верните мою личность!» «Что скрывается за захватом знаменитого телеведущего? Пиар Ксении Ноздрачовой!» «Захватчик ставил перед Махаловым «вечные» вопросы». «Экзамен ценой в жизнь». «Кто натравил зомби на Махалова?» «Он спросил меня, зачем мы живем. Он думал, что все знают, а он забыл, так как ему стерли память». «Махалов все подстроил сам ради пиара». «Ноздря на службе у Махалова». «Портрет Ноздри замироточил». После инцидента с захватом Андрея Махалова гламурная туса объявила Ноздре тотальный бойкот. Ее внесли во все черные списки и стоп-листы. Ее обвиняли в том, что якобы она нарочно все так подстроила, натравила зомби на телеведущего, чтобы лишний раз пропиариться. Бывший ее продюсер Владлен Куляш торжествовал – а что я вам говорил?! Она на все способна! ПОЛКОВНИК ГУРЬЯНОВ Помимо координации работы смешанной группы по расследованию резонансных убийств в Москве, получивших кодовое название «Татуировка», у полковника ФСБ Ярослава Ильича Гурьянова было еще великое множество служебных обязанностей. Приходилось работать допоздна. Вот и сегодня он вернулся из Следственного комитета далеко за девять вечера и с удивлением увидел сидящих у него в приемной трех молодых людей. Дежурный офицер привстал и, видя задумчивость начальства, попытался подсказать, кто это такие, но Гурьянов уже вспомнил. Это были Илья Аверкин, Андрей Валентинов и Максим Зямочкин, кандидаты на замещение вакантной должности аналитика отдела. Из трех кандидатов следовало выбрать одного. Три дня назад всем им Гурьянов дал задание написать отчет на тему «Что рекламируют федеральные каналы российского телевидения?» Полковник пригласил всех троих в кабинет. Принял от каждого по листочку бумаги и быстро просмотрел. Илья Аверкин предоставил профессиональный анализ рекламных блоков Главного канала, НТВ, Рен-ТВ и РТР. Указал на ошибки в рекламе прокладок, подчеркнул удачи в подаче стиральных порошков и зубных паст. Гурьянов отложил записку Аверкина в сторону. Андрей Валентинов написал нечто более интересное. Телевидение в массовом порядке рекламирует зависть и тревожность, писал молодой аналитик. Гурьянов одобрительно хмыкнул и глянул на Валентинова – парень смотрел гораздо глубже Осипова и вполне подходил на роль штатного аналитика отдела. Именно это и твердил в своих докладных записках начальству и сам Гурьянов, настаивая на введении цензуры в средствах массовой информации. Записка третьего кандидата, здорового рыжебородого парня со смешной фамилией Зямочкин, поразила краткостью. В ней была всего одна фраза. «Федеральные каналы российского телевидения рекламируют астероидную угрозу». Гурьянов даже листок перевернул в надежде обнаружить продолжение, но изнанка была чиста. Он перевел взгляд на бородатого Зямочкина. - Ну, а что означает твоя… - полковник потряс жалким листиком, - писулька? - Это тест, - невидимым в густой бороде ртом ответил Зямочкин. Весь его хипующий бородатый вид приводил полковника в раздражение. И кто порекомендовал этого «митька» на работу в святая святых – в органы?! Вечно Самсонов начудит! Нашел, кого прислать. А говорил – гений, гений! - Тест на что? - А на то. - Развалившийся в кресле Зямочкин разглядывал кабинет. - Интересно, чем занимается анал-литический отдел ФСБ? - Что означает фраза про астероидную угрозу? Зямочкин сел прямо и в глаза полковнику сказал. - Я указал на то, что в настоящее время реально рекламирует телевидение. - Астероидную угрозу? - Да. Гурьянов вытянул губы и сильно подвигал носогубными складками, что случалось с ним в минуты раздражения. - Свободен! А Зямочкин вместо того, чтобы пожухнуть, усмехнулся и заявил. - Я знаю! И вышел вразвалку. Полковник был крут, и терпеть не мог самонадеянных нахалов вроде Зямочкина, поэтому приказал готовить документы на зачисление в отдел Валентинова. Вернувшись поздно вечером домой, Ярослав Ильич включил на кухне телевизор, заглянул в холодильник, вынул судочек с поджаренной куриной грудкой, кетчуп и сел перекусить. Почему-то вспомнился вздорный здоровяк с рыжей бородой, толковавший про астероидную угрозу. Бывает же такие наглецы! Назвал его отдел аналитический от слова «анал». А сейчас вся молодежь такая – наглая, пробивная, жадная до денег и материальных наслаждений. Почему он мне вспомнился? А, вот! Рекламный ролик нового автомобиля «Тойоты». Автомобиль мчался вдаль, пока не превращался в раскаленный болид. Это и есть реклама астероидной угрозы? Полковник усмехнулся и переключился на любимый канал «Animal planet». Наблюдая за жизнью животных, Ярослав Ильич получал отдохновение. Шел фильм о гибели динозавров. 65 миллионов лет назад огромный астероид поразил землю и вызвал «ядерную ночь». Ящеры вымерли. На компьютерных, очень реалистически сделанных кадрах из глубины космоса к нежному боку голубого глобуса мчался гигантский астероид, входил в верхние слои атмосферы, воспламенялся, мчался к земной коре уже в виде ревущего огненного тайфуна и врезался, вызывая чудовищный взрыв и ударную волну. На следующий день Гурьянов включил на работе телевизор и без звука в течение всего рабочего дня отслеживал картинку. К вечеру полковник понял, что телевидение рекламирует все что угодно, но только не прокладки и не зубную пасту. Полковник словно прозрел – информационное пространство было нашпиговано астероидами гуще, чем звездами шоу-бизнеса. Крутились рекламные ролики дезодорантов и кока-колы, но на самом деле они рекламировали совсем другое! Шли анонсы фильмов, рекламировались стремительные, как болиды, автомобили. Но подсознательно запоминались не бренды и марки товаров, а образ летящего к земле и взрывающегося раскаленного шара с длинным огненным хвостом. Шла массированная реклама страхования от астероидной угрозы! Причем шла она не только на федеральных каналах, но и на «Дискавери», «Энимал плэнет» и даже на «Детском канале». Венчал астероидную пиар-кампанию мировой блокбастер «Армагеддон» с Брюсом Виллисом в главной роли. В фильм с такими спец-эффектами, компьютерной графикой и умопомрачительной по стоимости суперзвездой были вбуханы совсем уж неприличные деньги. Образ падающего и взрывающегося метеорита красной нитью, а точнее сверкающей полетной траекторией проходил через все телевизионное вещание. И образ этот действовал гораздо сильнее рекламных роликов, потому что ненавязчиво подводил к мысли о реальности и даже неизбежности попадания астероида в землю. Гурьянов зашел в Интернет посмотреть, много ли людей страхуются от астероидной угрозы, и поразился количеству глупцов, отдающих деньги за совершенно мифическую угрозу. Впрочем, страхуются же от похищения инопланетян. Но астероидная кампания поразила, во-первых, своей масштабностью, а во-вторых, тем, что в нее была вовлечена Госдума! Гурьянов не поверил своим глазам, когда в выпуске новостей увидел репортаж о том, что Россия готовится присоединиться к всемирной Программе защиты земли от астероидной угрозы. Это уже ни в какие ворота не лезло! ВТОРАЯ ВСТРЕЧА ИНГИ НИКОДИМОВНЫ И ВИКТОРА «Срочная психиатрическая специализированная помощь», номера телефонов. «Ординаторская». «Зам. Главного врача». «Гипнолог». «Логопед». В коридоре стоят каталки, стойки для капельниц, на стенах висят пожелтевшие плакаты с рекламой лекарств, санбюллетени, стенгазеты про вред алкоголя и табака. Возле палаты Виктора висит схема эвакуации при пожаре. Виктор ее изучил и понял, что в случае пожара никто не спасется. У Виктора палата на шесть коек. На окне желтые занавески. У окна справа лежит пожилой пожамканный хрыч с привязанной к боку правой рукой. Эта рука сама по себе взяла бутылку шампанского и убила во время застолья соседа. Хрыч ее боится и не отвязывает даже на ночь. На левой у окна кровати занимается онанизмом человек с огромным лицом по фамилии Нефедов. У Нефедова диагноз 7Б – олигофрения. Он убил школьника во время игры в футбол на дворовой площадке. Подошел к вратарю сзади и ударил по голове железной трубой. Нефедов может онанировать часами, на него никто не обращает внимания. Во втором ряду слева ютится на кровати под зеленым вытертым одеялом потерявший память Вовчик, подозреваемый в убийстве бомжа, справа – Гена, разносчик чая с Черкизовского рынка, убивший жену и пытавшийся спрыгнуть с Крымского моста. На первой кровати слева от входа поселился Виктор, а на правой – подозреваемый в сексуальных действиях с малолетними старик Савватей Гордеич. Заглянула толстая медсестра с усиками, Тамара. - Виктор с Казанского, к врачу! Идя по коридору, медсестра критически его оглядела. - Приведи себя в порядок. Шаха не любит, когда больные неряшливые. Виктор пригладил волосы. Перед дверью с надписью «Зав. Отделением Александрушина Инга Никодимовна» остановились. Справа от двери стоял старый пузатый холодильник «Днепр» с наклеенной бумажкой со сроком хранения продуктов. «Колбаса – 20 часов, сыр 24». Медсестра постучала, спросила в приотворенную дверь. - Инга Никодимовна, можно? - Входите, - послышался низкий женский голос. Виктор вошел. Врач предложила ему сесть и снова стала задавать вопросы. Виктор повторил рассказ про свои мытарства на вокзале. Врач внимательно слушала, изредка делая записи в историю болезни. Пациент словно бы прятался за длинными прямыми волосами с четким клоком седины в чубе. Невозможно было целиком рассмотреть его лицо. То глаз с частью носа покажется, то выпятится волевая нижняя челюсть в щетине. Постричь его надо. Черты лица грубые, нос искривленный, лицо вытянутое, сужающееся книзу, щеки запавшие, скулы торчат, надбровья нависшие. И говорит так тихо, что нужно напрягаться, чтобы разобрать, что он там себе бормочет под нос. - Вы с чем-то связываете потерю памяти? – повысила голос врач. - На вокзале мне сказали, что это может быть от клофелина, - глухо ответил пациент, вновь занавесившись длинным чубом. Он же на молодого Челобанова похож, поняла Инга Никодимовна. Мужественный типаж, только растерянный и напуганный. - Потом мне сказали, что таких случаев очень много и что это вроде бы результаты экспериментов спецслужб, - продолжал бубнить себе под нос Виктор. - Вот я решил, что раз спецслужбы это со мной сотворили, то пускай они и вернут мне память. - Как вы себя сейчас чувствуете? – спросила врач. По прибытии в клинику Виктору кололи лекарства, от которых он сделался вялым и сонным. Он сказал об этом врачу. - Это нормально, - сказала женщина, - мы вас немного тормозим. Что у вас сейчас в голове, в душе происходит? На что, кроме потери памяти, жалуетесь? - А разве этого мало? Врач вздохнула. Вгляделась в изображение поющей Ноздри на майке Игоря. - Почему на вас эта майка? – спросила она. - Что? – не понял Игорь. - Почему на вас майка с изображением этой певички? Вы что, ее фанат? - Нет, - покачал головой Виктор, разглядывая собственную грудь. – Просто мне нечего было надеть. - Слава богу. Вот кого терпеть не могу, так именно эту гламурную болтунью. Низкопробная, вульгарная пошлость! И главное, все ее почему-то слушают, особенно подростки! Мой сын, например. Что он находит в ее песнях? Мат, сальности. Говорит, прикольно. Я этого не могу понять! Виктор пожал плечами. - Она постирала мою майку и на время дала свою поносить. А потом пришел ее продюсер и выгнал нас, в чем были. Вот на мне и осталась эта майка. Инга Никодимовна нахмурилась. - Кто вам дал майку? – не поняла она. - Она и дала, - Виктор показал на фото Ноздри на своей груди. Завотделением прокашлялась. - Я распоряжусь выдать вам казенную майку. А эту сдайте кастеллянтше. Вам ее потом вернут, если она, конечно, дорога вам, как память. Виктор пожал плечами – воля ваша. - Раздевайтесь. - Зачем? - Уколы, шрамы, татуировки, будем смотреть все, что может навести на след вашей стертой личности. Виктор снял пижаму и майку. «Осенний лес заволосател», про себя процитировала любимого Пастернака доктор Александрушина. Невольно залюбовалась широкими плечами мужчины, его крепкой грудной клеткой, густо поросшей блестящим черным волосом, мускулистыми руками и узкими бедрами. От груди по животу его через пупок в пах уходила густая «блядская дорожка». Врач нахмурилась и принялась записывать в историю болезни татуировки «головы оскаленной» леопарда на плече, «ВДВ-1994» и повешенного человека на пояснице. Прикинула возраст по внешнему виду. «Возраст приблизительно тридцать два - тридцать три года». Одевайтесь. Виктор оделся. Слышно было, как по коридору ходят больные, гомон их голосов. Через стену из кабинета, на котором было написано «Гипнолог Сергеев» доносился голос «Веки становятся тяжелей, тело теплое, тяжелое. Спать! Ты слышишь только мой голос!» В коридоре кто-то закричал истошно, послышался топот ног, шум потасовки, потом все стихло. Донеслось дребезжание тележки с посудой, которую катила нянечка Фролиха. Голос за стеной продолжал сеанс гипноза: «Считаю до трех, и ты проснешься. Один, два, три! Просыпайся!» Врач писала. Раздался телефонный звонок. Она ответила, сказала «сейчас», встала. - Меня вызывают. Давайте на ноутбуке попробуем. Посмотрим, умеете вы работать на компьютере или нет. Я скоро вернусь. Ничего тут не трогайте. Врач ушла. Кабинет у Инги Никодимовны уютный, стол с лампой, шкаф с канцелярскими скоросшивателями и папками, кресла кожаные светло-коричневые, тахта у стены, холодильник «Норд» в пол-человеческого роста с маленьким телевизором сверху. Виктор сел за ноутбук, пальцы не слушались, долго искал буку «в», чтобы набрать свое имя. Инга Никодимовна вернулась минут через двадцать, посмотрела на результаты и разочарованно сказала, что в прошлой жизни он на компьютере не работал. Включила программу, надела наушники на голову Виктора. - Садитесь, - сказала, - смотрите на экран и слушайте музыку. - А что это? - Псикорректор. Изобрел Игорь Смирнов для работы с подсознанием. Еще Виктору надели на палец датчик. - Слушайте музыку и записывайте все женские и мужские имена, которые вспомните. Компьютер будет реагировать на самые значимые для вас имена. Врач снова вышла. На этот раз ее долго не было. Виктор послушно выполнял задание. Вернувшись, доктор сравнила записи Виктора и показания компьютера. - У вас из мужских имен максимальную реакцию вызвали имена Анатолий, Иван и Игорь, - сказала она. - Из женских – Ксения, Юлия и Лариса. - Значит, я не Виктор? – спросил он. - Погрешность порядка двадцати процентов, - уклончиво ответила Инга Никодимовна. - Значит, меня звали либо Анатолий, либо Иван? – продолжал допытываться Виктор. Врач развела руками. - У меня один больной был, Ришат, - сказала она, - а реагировал на Эдуарда. Эдуардом звали его брата. Что ж, анализ показал, вы не лжете, вы не симулянт, не шизофреник. Сны снятся? - Да. - Какие? Вы рассказывайте, что я у вас должна клещами все тянуть? - Война снится, - сказал Виктор. Врач записала, поставила большой вопросительный знак. - Как именно снится? - Пытают меня, бьют, ведут расстреливать. - Кошмары, значит? - Да. Просыпаюсь, весь мокрый, ору. - Ничего, антидепрессантов попьем, подлечим, и память восстановим. На что еще жалуетесь? Виктор поколебался, не зная, стоит ли говорить. Наконец решился. - Голоса слышу. - Голоса? – насторожилась врач. – Ну-ка, ну-ка. Какие голоса, милый? - Один говорит: это я стер твою личность! - За что? - Говорит, что я был плохим. Ругает меня, угрожает. - Что еще говорит? - Учит уму-разуму. Другой голос называет себя то Страж, то Страх. - Что он говорит? - Предупреждает об опасности, пугает. - Когда это началось? - Да как очнулся на вокзале, так и началось. На вокзале мне постоянно казалось, что за мной наблюдают, следят. И голоса эти. Они самостоятельные, даже ругались друг с другом. Угрожали, оскорбляли меня. Виктор поколебался, но про Ягура рассказывать не стал, чтобы не напугать врачиху. - Виктор, - задумчиво сказала она, - весь анализ, да и сама ваша речь выдает в вас человека м-м… достаточно развитого и умного. Более того, по внешним признакам, по системе построения психического мира я вижу перед собой человека гораздо более нормального, чем многие так называемые «нормальные» люди-обыватели. Поэтому буду говорить с вами начистоту. Я думаю, - она сняла массивные очки и потерла надавленную до красноты переносицу, - что потеря памяти и, как следствие, личности и спровоцировала появление этих голосов. Еще Фрейд считал, что параноидальная мания преследования отражает «эндопсихическое» осознание само-наблюдательной основы сверх-эго. Глаза врача без очков оказались усталые, с красными веками. Работает по ночам на компьютере, понял Виктор, она же диссертацию пишет. - Постойте, - сказал он, - как вы сказали? - Я поясню, - Инга Никодимовна взяла в рот дужку очков и заговорила немного невнятно. - Потеряв память, вы утратили личность и остались один на один со своим сверхэго, у вас резко усилилась интроспективная чувствительность, которая и сделала сознательным и ощущаемым, как посторонний и гнетущий контроль, нормальную функцию сверхэго, которое является как бы смотрителем внутреннего психического мира человека. Вы чувствуете эту наблюдательную деятельность сверхэго в виде как бы посторонней слежки за собой, понимаете? Виктор поднял палец, призывая ее помолчать и дать ему минуту на обдумывание. - Сверхэго вы назвали смотрителем? – спросил он. - Что? - Вы сказали: сверхэго является внутренним смотрителем психического мира человека? - Да, - Инга Никодимовна с интересом смотрела на понятливого пациента. - У нас на вокзале был Смотрящий, Коля Большой. Значит, он как бы сидит у меня в голове и всеми командует? - Нет, - врач улыбнулась. – Коля Колей, а сверхэго – это ваша психическая структура, осуществляющая контроль за вашим внутренним миром. - Коля тоже осуществлял контроль – только за всем Казанским вокзалом. Полное лицо врачихи расплылось в улыбке. И улыбка у нее оказалась неожиданно замечательная, прямо солнечная. Инга Никодимовна знала о чарах своей улыбки, поэтому редко позволяла ее себе на работе – тогда наружу проступала задорная и добрая девчонка, а ей хотелось быть строгим врачом-психиатром, чтобы ее слушались пациенты и уважали коллеги, поэтому она употребляла такие умные слова, как «сверхэго, фрустрация и интроспективная чувствительность». - Если уподобить вокзал внутреннему психическому миру человека, - сказала она, пригасив улыбку и оставив ее отблеск только в карих глазах за стеклами очков, - то можно приписать вашему вокзальному Николаю аттрибут сверхэго, то есть власть и контроль над психическими процессами человека. Дело в том, что в нормальном состоянии человек не воспринимает наблюдательную функцию сверхэго, а вот в болезненном состоянии человек воспринимает ее как слежку и фрустрацию, как диктат, как «голоса», которые навязывают свою волю. Но вы должны понять, что это не посторонние голоса, сверхэго – это вы и есть! - То есть я сам за собой слежу? - Именно так! Виктор улыбнулся, представив Колю Большого, сидящего у него в мозжечке и командующего его внутренними сущностями. МЕНЯ ВОКЗАЛ РОДИЛ Подъем в больнице в семь, отбой в десять. С утра все больные шли к раздаточному столику в конце коридора, на котором стояли одноразовые стаканчики с написанными фломастером именем больного и таблетками. Виктор высыпал на язык содержимое стаканчика, проглотил, показал открытый рот санитару. От выпитых таблеток Виктор чувствовал, как усыхает в голове мозг. Мозг заметно уменьшился и стучал изнутри по черепу, достаточно было качнуть головой. - Нефедов, о чем ты думаешь? – как-то спросил он олигофрена из своей палаты с диагнозом 7Б. - Ни о чем, - невыразительно ответил тот. Нефедов ни о чем не думал, и Виктор ему в этом завидовал. Самого его не покидали мысли и «голоса». Он чувствовал, что медленно сходит с ума. Все казалось диким и неправильно устроенным. Раз он пошел в туалет, начался мочиться, увидел желтую струю и вдруг вспомнил, что делал это уже много раз. Такая повторяемость действий таила в себе дурную безысходность и была глупой по сути. Зачем делать одно и то же бесконечное количество лет? Вот с Ксений у него была всего одна ночь, а он вспоминает ее, как яркий сон. И ее можно теперь долго вспоминать, но зачем писать так часто? Он стал меньше пить, чтобы меньше писать и сократить дурную повторяемость бытия. Еще он часто размышлял, для чего он появился на Казанском вокзале, а теперь сидит взаперти и не может выйти? Какая-то высшая сила его то выпускала на волю, то запирала в тесноте. Ага, понял он, это мне показывают кусок жизни, а потом дают время обдумать. А что он должен обдумать? Этого он понять не мог. За событиями его жизни не стояло никакого смысла. Люди вокруг него кучковались все больше бедные, унылые, корявые и в пижамах. Одна Ксения была красивой и умной, но ее забрали и больше не показывали, чтобы он тосковал по ней и умирал от любви. Та маленькая жизнь с Ксенией была осмысленной, а эта, в клинике, дикой. После Ксении вторым по важности вопросом было - откуда он взялся. Он спросил об этом соседа по палате, такого же «стертого», как и он. Санитар Семенов таких людей называл «нулями», а Вовчика обзывал «Вовчик-нулевчик». Так вот, Вовчик высказал предположение, что они с Виктором жили и раньше, до того, как потеряли память. Вовчик объяснил, что он, например, раньше, чем потерял память, «родился». На вопрос, а как «люди родятся», Вовчик ответил, что все рожаются, то есть выползают из женщин. Но ведь мы такие большие, сказал Виктор, оглядывая себя и Вовчика и примериваясь к размерам Ксении, как же мы в женщине можем поместиться? Вовчик сказал, что в женщинах мы помещаемся маленькими и без одежды, чтобы втиснуться. Вообще детьми. Виктор с трудом вспомнил, какие из себя дети, потому что в больнице детей не было. А как мы из женщин вылезаем, спросил Виктор, они нас выкакивают? Нет, ответил Вовчик, лично он вылез из тела женщины через то, откуда писают. Это было уж совсем невероятно! Для такого дикого способа появления на свет надо было стать совсем уж маленьким. Как червячок! Нет, Виктор не мог поверить в такой нелепый способ появляться на свет. Гораздо проще было рождаться, как появился он, - взрослым и в одежде. Вылезать из женщины, голым и маленьким, наверняка было еще страшнее, чем появиться на вокзале большим, в кроссовках и куртке. По мере принятия лекарств и проживания в закрытости и покое он понял, что Жизнь дала возможность отдохнуть здесь и обдумать, чтобы прийти к выводам. Никто здесь на него не нападал, как на вокзале. Только врачи мешали, все время осматривали и задавали вопросы, на которые у него не было ответов. Еще ему сильно надоедала заведующая. Она писала диссертацию про стертых людей и изводила Виктора вопросами. Этим утром она пригласила его в кабинет, вместе с нею был и профессор Пасхавер, который всех осматривал по палатах во главе комиссии. - Александр Яковлевич, - сказала заведущая, - это и есть тот Виктор, который взял в заложники Махалова. - Помню, - прищурился профессор. - Имел несчастье присутствовать на достопамятной передаче! Пасхавер упер руки в боки и оглядел Виктора со всех сторон, словно собирался его купить. - Нуте-с, - сказал он, переведя взгляд на заведующую, - как мы себя ведем? Виктор хотел было ответить, но понял, что вопрос задавали не ему. - Все нормально, Александр Яковлевич, - сказала Инга Никодимовна. – Вот только Виктор слышит «голоса»… - Как Жанна дэ Арк? – усмехнулся профессор. - Вот Виктор и спрашивает, не шизофрения ли это? – с улыбкой закончила Инга Никодимовна. Пасхавер заломил седую бровь. - Ну что же, похвально. Пациенты уже сами себе ставят диагноз. Впрочем, это обнадеживает, критика сохранена. Что вообще такое шизофрения? Я, например, разделяю мнение Ван Дюзена, что шизофрения представляет собой гиперболизированную форму фундаментальной тенденции ума показывать себя своему носителю в виде образов. Грубо говоря, ум не может быть запечанным, быть вещью в себе, он может существовать и проживать свое бытие, только являясь сам себе в виде образов. То есть ум - это вынесение во внешний мир нескончаемого внутреннего диалога. Иными словами можно сказать, что ум творит мир из своего собственного содержимого. С одной только разницей, что заболевший человек перестает различать вывернутый наружу мир своего ума от мира реального. Это и называется параноидальным бредом. - Александр Яковлевич, я объясняла Виктору, что его «голоса» не есть посторонняя и опасная сила, а на самом деле это проявление функции его сверхэго и бояться ее не надо. Виктор не следил за дискуссией врачей, потому что не понимал. Вернулся он к действительности, когда Инга Никодимовна сказала ему, что профессор проведет с ним сеанс глоссолалии. - Глоссолалия, молодой человек, - пояснил Пасхавер, - есть явление многоголосия, каковое случилось с апостолами в Пятидесятницу в виде так называемого сошествия Святого духа, и они заговорили на разных языках и гм-гм… пророчествовали. Так вот, в современной психиатрии метод «глоссолалии» есть очень простой и эффективный способ вызывать на поверхность сознания то ваше «я», с которым вы хотите побеседовать. С каким из ваших «голосов» вы бы хотели поговорить? - Со Страхом, - сказал Виктор, - он меня достал. Скажите ему, чтобы прекратил меня пугать! - Замечательно! – потер руки Пахсавер. - Поговорим с вашим страхом. Но прежде чем знакомиться с подличностями второго плана, мы должны поговорить с вашим Высшим «Я». Люди принимают его за рок, судьбу, за свод моральных правил, которым они неукоснительно следуют в жизни. Я говорю об истинном хозяине психики человека, о его Высшем Я, Царе, Владыке, над-Личности, сверх-Эго, у него, как и бога, много имен и названий. Итак. Вы готовы? - Да. Пасхавер обратился, но как бы уже не к Виктору, а какой-то его внутренней сущности. - Высшее «Я» Виктора, Контролер психического мира, вы разрешите с вами поговорить? В комнате повисло молчание. Выдержав небольшую паузу, профессор сказал. - Повелитель психической вселенной Виктора, прошу вас, займите своей место в аудитории. Виктор вопросительно посмотрел на Ингу Никодимовну. - Садитесь, где вам удобно, - подсказала она, - займите комфортную позицию. Виктор подумал, напряженные плечи его расслабились. Он прошел и сел на тахту. Откинулся, попытался разбросить руки, но спинки у тахты не было, и руки его упали. Впрочем, он сел поглубже, прислонился к стене и забросил левую ногу на колено правой, и сцепил на задранном колене пальцы рук. Вся поза его выдавала сейчас уверенность и даже высокомерие. Пасхавер удовлетворенно кивнул. - Спасибо, уважаемый Владыка, - сказал он. - Как прикажите мне вас называть? - Смотрящий, - коротко и весомо ответил Виктор. - Уважаемый Смотрящий, как вы себя чувствуете? - Я всегда чувствую себя отлично. - Вот видите, - сказал Пасхавер Инге Никодимовне, - выход подличности на поверхность сознания манифестируется изменением позы, мимикой, жестами, характерными словечками, типичными только для этой подличности. Вот так сидит ваше Высшее «Я», молодой человек. ПОГИБ ПОРУЧИК ОТ ДАМСКИХ РУЧЕК Казань. Лето 1918 г. Белогвардейская контрразведка - Кто вы, представьтесь? - Я Лариса Рейснер, последняя поэтесса серебряного века, возлюбленная Николая Гумилева, личный друг Блока и Ахматовой. - Вас видели с большевиками. Вы большевичка? Что у вас с ними общего, у вас, поэтессы, дворянки? - Ветер веет, где хочет. Я бы присоединилась и к вам, но вы чахоточные, вы все – Чеховы, вы – погибающая Россия, а я полна жизни, я – чайка, я парю над миноносцами и морскими пучинами, над ревущими валами революции. О, такой жизни я и хотела – неистовой, благословенной и великой, громокипящей, как революция! Нет лучшей жизни, нет доли лучшей! Присутствующие на допросе начальник контрразведки полковник Николай Васильевич Уваров, капитан Валериан Неженцев и поручик Петр Маневич переглянулись. - Уведите, - приказал полковник. Махнул вслед рукой, закуривая толстую египетскую папиросу из розовой бумаги. – Типичная истеричка. - Гражданская война – как страшная психическая эпидемия! – покачал головой капитан Неженцев. – Любой может заболеть. Любой может выявиться зверем под личиной друга. Вот эта Рейснер – она же из нас, из дворян! Что заставило ее пойти с этим быдлом? Поручик Маневич резко встал, сизый дым качнулся под низко висящим абажуром. - Вы же слышали – мы чахоточные, слабые! – зло сказал он, отходя к окну и открывая настежь створки. От окна крикнул. – А ей подавай мужицкого, матросского! - Господа, как хотите, но она не большевичка! – капитан Неженцев оглядывал сослуживцев в легком восторге. – Что угодно, но она не идейное быдло. Она красива, взбалмошна, экзальтированна – да! Господа, она просто авантюристка. Таких всегда являлось в избытке в смутные времена. Княжна Тараканова! Но какова стать! Поверите, у меня рука не поднималась бить ее на допросах. Это был бы вандализм! Все равно, что бить статую Рафаэля! - Рафаэль не ваял, господин капитан, - вздернул подбородок Маневич. – Пракситель, на худой конец. Руки бы ей отбить, как Венере Милосской. Нет, как хотите, но шлепнуть ее надо, причем обязательно! Именно такие принесли России все нынешние беды! Именно такие ведут в бой «товарищей»! Без таких, с позволения сказать, «Ларис» товарищи – просто тупое быдло, не способное к самоорганизации и осмысленным действиям. Вырезать «Ларис» беспощадно, под корень – авантюристок, евреек, проходимок. Но как же они живучи! Как живучи, проклятые! - Вы о проходимках или евреях, поручик? – спросил обиженный поправкой про Рафаэля Неженцев, нарочито опуская в обращении к Маневичу слово «господин». Маневич кулаком ахнул по столу, опрокинув рюмки. - Я о жидах-с! – прошипел он. - Ведь их ничтожно мало в сравнении с общим народонаселением, их всю историю страшно режут, жгут, убивают, почитайте «Иудейскую войну» Флавия! Целый Рим обрушился на них, стер с лица земли весь народ с Иерусалимом и храмом, и что же? Где тот Рим? А евреи повсюду! Как они выживают, крапивное семя! Тараканья способность к выживанию! Они действуют на цивилизацию, как персть дрожжей на квашню теста. Где они – тесто вздымается и выползает из кадушки! Но их-то всего ничего, чих, персть, щипок в солонке! Кто все эти комиссары? Жиды! Троцкий? Бронштейн! Откуда он взялся? Как выполз? Не было его нигде и вдруг – жид во главе Думы Петрограда! А эта Рейснер? Она одна – как крупинка цианистого калия, способна отравить всю Волгу! Эти самые опасные, самые страшные. Позвольте мне, я лично расстреляю ее, вот этой рукой. А на рукояти нагана укреплю золотую табличку – «Из этого оружия была расстреляна авантюристка и большевичка Лариса Рейснер». - Ну что ж, - полковник Уваров поднял рюмку водки. – Вам и поручаю. - Мне? – Маневич запнулся с рюмкой у губ. - Вам-с, голубчик. - Вы приказываете ее… расстрелять? - Безусловно! И чем быстрее, тем лучше. - Для кого лучше, господин полковник? – спросил капитан Неженцев. В голосе его слышалось сожаление, что в расход пускают такую красивую самку. - Что же вы, поручик? – спросил полковник. – Колеблетесь? - Вы хотите… немедля? – Маневич пальцами показал, как взводится курок. - Привести приговор в исполнение! – полковник встал, принялся застегиваться. - Слушаюсь, - Маневич вытянулся. - Правильно, - засобирался вслед за полковником и Неженцев, - нечего рассусоливать. Это нас и губит – рассусоливание. Надо коротко – шлеп, шлеп, шлеп! – он рассмеялся и вышел из кабинета вслед за полковником. Поручик Петр Маневич осушил чарку за упокой души рабы божьей Ларисы и вышел из комнаты для допросов на третьем этаже здания императорского Казначейства. Голоса спускающихся по лестнице Уварова и Неженцева затихли за поворотом. Маневич проверил, заряжен ли револьвер, миновал часовых на лестничных площадках, спустился в подвал. В караульной окликнул спящего вахмистра Толубеева с ключами, с ним прошел по казематам, приказать открыть камеру семнадцать, где на топчане сидела продрогшая женщина в шинели внакидку, с распущенными волосами. *** После сеанса глоссолалии с профессором Пасхавером Виктор окончательно убедился, что внутри него живут разные люди-голоса. - У меня организм из многих людей состоит, - открылся он Вовчику. - Коллектив, - сказал Вовчик. Виктор поразился емкости слова. - Бригада, - сказал Вовчик. Виктор поразился еще более. - А кто у тебя бригадир? – спросил Вовчик. - Смотрящий, - ответил Виктор. - Это кто? - Ну, вроде я. По мере приема лекарств жизнь в клинике представлялась Виктору нескончаемым сном. Вокруг были как бы люди и как бы клиника. Все было понарошку. Он не верил, что это происходит с ним. Все виделось мутно, как сквозь туман. Он вроде бы говорил с кем-то, отвечал на вопросы, но его самого при этом не было. Вот было прошлое, а вот скоро будет ужин, а настоящее все не наступало. Из больных Виктору был интересен только величественный седовласый старик Савватей Гордеич, который заявлял, что он и есть Создатель Мира – Савва-оф. «Саваоф» ходил голый до пояса и у всех просил прощения, если обращался по какой нужде или при разговоре. Виктор подсел к старику. - А ты вправду бог, Савватей Гордеич? - Бог. - А чего ж ты такой явился? - Какой? - Старый, нищий. - Я любой могу. Я свое ставлю главное, что живое промеж людей. Я током жизни в людях теку и когда вытекаю в таком виде-образе, когда выныриваю лешим-водяным. Вот у нас на хуторе… - далее следовал длинный рассказ про водяного, который под мельницу затаскивал ребятишек в омут и оказался на поверку столетним сомом. Говорение Савватея Гордеича ввергало в сон. Виктору казалось, что он спит с раскрытыми глазами. Когда встряхивался, не помнил, о чем Савватей говорил, но очень уважал. - А почему, Савватей Гордеич, ты у всех, как разговор начать, прощения просишь? У врачей, у больных, даже у Семенова, на что он грубый человек? Савватей Гордеич сидел на кровати без пижамы. На впалой груди между дряблыми сосками росла скудная седая борода. - Я прошу за то, что их такими создал, - сказал он. - Моя это вина. И что Семенов грубый, и что вы все тут дураки. Они не виноватые, что умалишенные. Это я их в своей жизни такими сотворил. Они на себе несут мои болячки, как же мне не просить у них прощения? Но в целом Земля же есть совершенное создание по своей исключительной сути. И сказал он, что это хорошо. Иначе я б не сказал, понял-нет? - Так как же она совершенная, если мы в психушке сидим? Что-то значит не так сделано? - Психушка есть всех людей заслуга, - сказал Саваоф. – Каковы мы с вами со всеми сами? Мы сами не сами, понимаешь-нет? Мы не сами, в нас много других намешано, и они нас мучают. Как свиньи, скажи. Я в войну в Сибири жил, так там такие свиньи были, что не дай бог. Сбежали от бескормицы от хозяев, понимаешь ты. И одичали до такой степени, что нападали даже на нас, ребятишков. Мы маленькие были со свиньями бороться. А они могли загрызть, как волки, вмиг. Налетят, затолкут и скушают, так-то вот. В Сибири я жил, дак там это самое заливчик там был, заливчик… и значит, так это на рыбалку мы ходили в тот заливчик, ставили бредни. И вот это самое я с ним еду, это самое на лодке, думаю – там глубоко, а он вылез, а там по колено, хи-хи, вот, значит. И значит рыбячим мы, рыбячим, только бредень это самое вытащили, а там, понимаешь штук пять свиней черненькие с пятнами как кинулись и всю нашу рыбу значить пожрали. Представляешь? Они специаяльно ждали, когда мы это самое бредень вытащим. Вот такие там свиньи умные. - А вы чего? - Чего? Мы ж малые были, еле отбились. Хорошо, нас не пожрали, такие там были свиньи. Охотились на рыбу. А могли это самое и людей задирать, стаей-то, стадом. Старика подозревали в насилии над детьми. - А ты, правда детей насиловал? – спросил его Вовчик. - Какие они дети, - сердито ответил «Саваоф». – Они рецидивисты. - Как дети могут быть рецидивистами? - удивился Вовчик. - В прошлых жизнях они сами насиловали, вот и претерпевают, что положено. Психи относились к Саваофу с насмешкой как к вздорному несерьезному старику, но Виктор по малолетству поверил в Создателя и часто расспрашивал старика, как у него вышло создать человека, как человек устроен и почему сидит в психбольнице, если он венец творения? Старичок иногда отвечал такие вещи, что Виктор вздрагивал - а ну повтори, Савватей Гордеич! - Ась? - Повтори, что сказал? - А че я сказал? – и уже забыл старик только что сказанное, новую ересь несет. Например: - Когда ты спишь и видишь сон, ты точно знаешь, что это твой личный сон. А когда ты живешь и видишь жизнь, ты думаешь, что это общая жизнь. Нет, это тоже твоя личная жизнь, на особицу. Как-то Виктор спросил. - А вы не знаете, Савватей Гордеич, почему меня вокзал родил? - Как это вокзал? - Ну, вот Вовчика женщина родила, а меня вокзал. Почему я на вокзал-то попал, а? - А куда еще ты мог попасть? Ты в ум своей попал. - Что? – спросил Виктор. – Что вы сказали? - Я говорю, вокзалы это такое дело, ты послушай. - Нет, повторите, что вы только сказали! - Я что умное сказал? Я такой, перлы говорю. Ты записуй за мной, я сам-то уже ниче не помню. - Вы про вокзалы говорили. - А. Хорошее это дело – дорога. Когда Виктор поделился с лечащим врачом своими впечатлениями, Инга Никодимовна недовольно сказала, что Виктор очень внушаемый и верит всяким небылицам, поэтому ему надо поменьше общаться с такими харизматическими психопатами, как Деревянко. Он и здесь секту создает, пожаловалась она веселой и добродушной Тане Власенковой. Разговор шизофреника с разорванным сознанием вводит людей в транс получше некоторых гипнотизеров, пояснила Инга Никодимовна. Эриксонианский гипноз использует такой прием. А Савватей этот – стихийный гипнолог, вот и ходят за ним стада идиотов по деревням. Он кому хочешь мозги задурит. Я его в другую палату переведу. Но Инга Никодимовна не успела перевести старика. Ночью он разбудил Виктора. - Уйду я сегодня, - сказал Саваоф шепотом. - Умрешь, что ли? – догадался Виктор. - А что, пора, - сказал Саваоф. – Я попрощаться. - Прощай, Савватей Гордеич. - И ты бывай. Спи дальше. Наутро санитары погрузили тело Саваофа на носилки, накрыли простыней и унесли. Виктор подождал немного, ожидая, что палата рассеется, как мираж. Но стены стояли крепко. - Вот, - подумал Виктор, - сам ушел, а мир его остался. Надолго сделал. Крепкий. ДОКТОР БОДРОВ ГИПНОТИЗИЗУЕТ ВИКТОРА - 7Б – прочитал Виктор вслух табличку на кровати Нефедова. - Ты мой диагноз не разглашай, - заторможенно сказал Нефедов. - Ты видишь, как далеко зашел, - подумав, сказал Виктор, - уже 7Б! - Лы, - гыкнул Нефедов. - 6Б! – сказал Виктор. - Лы, - гукнул Нефедов, не следя за слюной. - 5Б! 4Б! 3Б! – Виктор верил, что счетом назад вылечит идиота и приведет его в человеческий вид, как гипнотизер. «На счет один вы очнетесь умным человеком». - 1Б! – громко сказал он. - Ты выздоровел, Нефедов? У Нефедова изо рта капнула слюна. - Ты, правда, убил вратаря? – спросил Виктор. - Он мячик не пускал, - объяснил Нефедов мычанием. Санитар Семенов заглянул в палату. - В процедурную, ёп! После процедур и завтрака Виктора вызвали в кабинет к лечащему врачу. - Ну, здравствуйте! Меня зовут Сергей Бодров! – с этими словами в дверях кабинета Инги Никодимовны появился красивый молодой человек с нависающей на лоб косой черной челкой, с веселыми искрящимися глазами и обаятельной улыбкой. Принадлежность к врачебному племени выдавал только белый халат, небрежно наброшенный на отлично сшитый костюм. Под костюмом еретически белели дорогие кроссовки. - Виктор, - представился Виктор. - Только это не мое настоящее имя. - Ничего. Мы попрорбуем вспомнить настоящее. Я знаю, тебя пытались гипнотизировать, но ничего не получилось. Скорее всего, у тебя очень сильная психика и воля. Так вот, я не буду тебя гипнотизировать целиком…- все эти слова доктор говорил нормальным голосом, а последние сказал тихо, резко понизив интонацию почти до шепота, - только твою руку. - Что? – не расслышал Виктор. - Что вы сказали? - Именно то, что я хотел сказать. – Сергей прищемил пальцами свои ноздри, сказал немного гундосо. - Я не буду гипнотизировать тебя всего, - и вновь вкрадчивым тоном, каким уговаривают детей, - только твою руку, смотри! С этими словами врач прикоснулся к правой руке Виктора и дал ей посыл к движению вверх. Рука каталептически всплыла и повисла на уровне плеча. Виктор удивленно посмотрел на нее. Воспользовавшись тем, что внимание пациента было отвлечено поднятой рукой, доктор Бодров глубоко вздохнул, синхронно со вздохом удивления самого Виктора, и на выдохе мягко, одной фразой, произнес: «Просто закрой глаза, глубоко вздохни и спокойно засыпай. И когда это случится, твоя правая рука осторожно опустится тебе на бедро и останется именно там все то время, которое нам понадобится, чтобы в лечебном сне найти ответы на интересующие нас вопросы». Молодой врач откинулся на стуле и переглянулся с Ингой Никодимовной. Та с профессиональным уважением смотрела, как Виктор послушно закрыл глаза, и рука его медленно опустилась на бедро, в точности на то место, какое указал доктор Бодров. После недолгого молчания гипнотизер негромко заговорил, поглядывая за окно, заштрихованное косым снегопадом. - Сейчас зима и за окном идет снег, мы не можем слышать шорох опускающихся снежинок, но легко представить себе, что мы этот шорох отчетливо слышим… и тогда наш ум заполнился бы мягким и ласковым шумом… это опускаются снежинки… можно легко представить, какие сугробы наметут они за ту ночь, в течение которой ты будешь долго и крепко спать… под снегопадом не видно никаких изъянов, которые обычно режут глаз, не видно грязи, ям на дорогах, не видно слякоти, остается только чистое белое поле, такое же чистое, как твое сознание, Виктор. Мы можем потихоньку разгребать снег… и тогда наружу проступят те воспоминания, которые прячутся под белым покровом… нет ничего лучше, чем ранним утром выйти из дачи на свежий воздух и приняться лопатой расчищать дорожку от дома до ворот, я, например, обожаю расчищать снег… давай вместе расчистим эти сугробы, чтобы удобнее было доходить до ворот, давай? Виктор с закрытыми глазами кивнул. Лицо его растеклось и стало умиротворенным. - Два месяца назад, смотрим на календарь… два месяца назад был четверг… двадцать третье сентября две тысячи… года. Где ты сейчас, Виктор? - Я в тоннеле… – после долгой паузы ответил Виктор, и глаза его под закрытыми веками задвигались, словно он что-то рассматривал. На лице пятнами проступил малярийный румянец. ПОДЗЕМЕЛЬЕ ТРОЦКОГО МОНАСТЫРЯ Вечером в келью, в которой отец Дионисий дал приют Игорю Ледовских, постучали. Вошел монашек, совсем пальчик, с пухом на подбородке, красивый, бледный, с подносом в руках. - Настоятель вам еды передал, – с этими словами он поставил поднос на стол. - Спасибо настоятелю, - Игорь встал с топчана, снял полотенце, на подносе стоял кувшин из необожженной глины с водой, лежали яблоки, печеный картофель и краюха серого хлеба. Монашек поклонился и повернул к двери. - Постой, - сказал Игорь, доставая из портмоне сто рублей, - вот, возьми. Монашек взял деньги и словно бы заколебался, выходить ему из кельи или нет. - Вы из Москвы? – спросил он. - Да. - А по какому делу? Или просто интересуетесь монастырским житьем? - Интересуюсь, - сказал Игорь. Пошутил. - Хочу поступить в ваш монастырь, послушником. Реакция монашка его поразила, тот охнул и перекрестился. - Вы позволите с вами поговорить? – шепотом спросил он. - Конечно, - тоже понизил голос Игорь. - Послушайте, у вас есть знакомые в Москве среди журналистов? - Найдем, если надо. - Сообщите в Москву, - монашек перешел на совсем уже неслышный шепот, - здесь творятся странные вещи. Сообщите там, что у нас здесь по-прежнему работает лаборатория КГБ! - Какая лаборатория? - Та, которая существовала еще при Сталине! – жарко шептал монах. - Лаборатория, которая занималась психотропными веществами. Они по-прежнему проводят опыты, а жертв запирают в третьем корпусе. - Это который за проволокой? – Игорь показал через стену в сторону здания психоневрологического корпуса за колючей проволокой. - Да. - Как тебя зовут? - Бегите, завтра же бегите отсюда. Умоляю, обратитесь к журналистам, пусть пришлют большую делегацию, хорошо бы и депутатов подключить. В ФСБ не обращайтесь, это их епархия. Надо устроить шум в прессе. Тогда что-то можно изменить, иначе – всем смерть или прямой путь на свиноферму. - Постой, - удержал его за руку пораженный Игорь, - а где находятся эти лаборатории? - Здесь, в подземелье. - Как туда можно пройти? - Не надо вам туда ходить. Там смерть. Завтра же уезжайте. И возвращайтесь не один, а с людьми! Монашек перекрестил его и выскользнул за дверь. Игорь выпил воды прямо из кувшина. После рассказанного хлеб в рот не лез. Он выглянул в коридор. Густая темень царила в монастырских коридорах. Игорь надел на плечи рюкзачок со всем необходимым для ночных странствий и выскользнул из комнаты. К покоям святителя Гермогена добрался наощупь, так как знал дорогу. Нацепил на лоб обруч с маленькой фарой, включил ее, осветил замок двери. Деревянная, окованная по периметру и крест-накрест потемневшими от времени металлическими полосами, дверь была заперта на внутренний замок. Игорь достал набор отмычек, ввел в замочную скважину. Замок оказался примитивным, видимо, никому и в голову не могло прийти, что кому-то надобится его взламывать. Механизм щелкнул, с лязгом провернулись внутренние шестерни, и замок открылся. Игорь выключил фонарь у себя на лбу и встал. Выждал, вслушиваясь в темень. Но никаких подозрительных звуков не услышал. Нажал плечом, дверь поддалась. Он вошел в покои и притворил за собой дверь. Пахло книжной пылью и еще чем-то тяжким, душным, словно бы долго немытым человеческим телом. Монахи, усмехнулся про себя Игорь, баньку построили, что ж моются так редко? Включил фонарь. Яркий луч выхватил из темноты низкую сводчатую келью. Он, очевидно, попал в приемную, вдоль стен шли шкафы с книгами, стоял дубовый стол на гнутых лапах, дальше виднелась приоткрытая дверь в следующую комнату. Игорь решил осмотреть все помещения, и только потом приступать к обыску. Прошел во вторую комнату, оказавшуюся гораздо просторнее, с коваными решетками на узких окнах-бойницах, и трещащими от обилия бумаг и вещей пузатыми старинными шкафами. В правом углу стояла кушетка, заваленная книгами и хламом, в левом углу громоздилась куча тряпья, из которого торчали ножки табуреток. Толстый слой пыли покрывал полы и подоконники, видно было, что покои давно никто не посещал. Игорь прошел дальше, оглянулся – по пыльному полу за ним тянулись четкие следы. Ладно, завтра сосранья уеду, если кто и хватится, задержать не успеют. Третья комната оказалась забитой от пола до потолка старыми вещами, папками и книгами. Протиснуться в нее можно было только с величайшим трудом, стеллажи стояли вплотную. Очевидно, это и был архив. Игорь скользнул лучом фонаря по полкам и понял всю невыполнимость задачи. Найти голову Иуды в такой свалке за одну ночь было невозможно. На это потребовалось бы несколько недель работы. Он сокрушенно покачал головой. Поймал себя на мысли, что стал просто одержимым поисками этой чертовой головы! Тут уже и наследство ни при чем, тут азарт, отягощенный мистикой и тайной. Посветил на стены. Древняя роспись, святые в нимбах, все потрескавшееся, ветхое. Поразила фреска с изображением святого с головой лошади. Перевел луч и удивился: в низкой сводчатой нише засверкали краски яркие, свежие. Кто-то недавно расписывал эту нишу, либо обновлял. На картине был изображен… поцелуй Иуды. Игорь приблизился. «Целование Иуды», было написано под картиной старославянской вязью. Вот же он, Иуда! Вот голова его, хотя и нарисованная, а не вылепленная. Игорь решил поближе рассмотреть лицо предателя, направил луч фонаря в упор, и вдруг что-то блеснуло – он приблизился и вгляделся: ухо Иуды было не нарисовано, оно было выковано. Игорь пощупал – так и есть, вся улитка уха представляла собой металлическую скважину. Он пощупал пальцем, ключ к этой скважине должен быть очень приличных размеров. Но где он, ключ? Скорее всего, остался у покойного святителя Гермогена. Хотя нет! Таинственная лаборатория КГБ находится в подземелье, сказал монашек. Почему бы и входу туда не быть за этой странной фреской? Недаром дед твердил о голове Иуды, вот она и привлекла его внимание! В висках застучала кровь. Здесь, здесь разгадка – в голове библейского предателя! Игорь вновь надел на голову тонкий обруч с фонарем, включил его, принялся орудовать отмычками. Возиться пришлось долго, замок был хитрый. Ничего не получалось. Игорь сел на пол, вытирая со лба испарину. Внимание его привлек стоящий у противоположной стены старинный, сильно запыленный сундук. А вот замок сундука блестел свежо, к нему явно недавно прикасались. Игорь бросился к сундуку, открыл чеку замка и поднял крышку. На тряпье церковных одеяний лежал большой ключ с витой ручкой. Он лежал словно бы специально на самом верху, на видном месте. Игорь взял его и вернулся к скважине. Ключ вошел в ухо Иуде, легко и мягко провернулся. Щелчок внутри был глухим. Игорь провернул ключ еще раз, снова щелкнуло, на третьем щелчке вся стена явственно вздрогнула, Игорь нажал, и она громоздко поехала внутрь, открывая проход. Он выключил фонарик на лбу и замер, вслушиваясь в тишину. Слушал долго, но ни звука не доносилось из открывшегося тоннеля. Игорь поднял высоко над головой и включил тактический фонарь «циклоп». Выхватил световым пятном кусок шершавой в мокрых потеках стены и тут же отпустил кнопку, погрузив тоннель в темноту. Резко сместился в сторону. Привычно принялся «нарезать пирог» темноты лучом фонаря. Если там кто-то есть, с первого выстрела в него не попадут, он уйдет из-под обстрела и первым обнаружит противника. Но темень непроглядно молчала. От вспышек света рябило в глазах. Наконец Игорь отдал себе отчет в том, что тоннель пуст, и включил фонарь в режим постоянного освещения. Длинная грубая труба уходила в непроглядную даль, стены, сложенные из дикаря, лоснились заросшими плесенью потеками, на полу хлюпала вода. Игорь пошел по тоннелю. По стенам тоннеля шли бесконечные в десятки рядов лианы толстых черных проводов. Над дверями запасных выходов они поднимались, делая волну, огибали проем двери, вновь опускались на стену и уходили в темноту. Постепенно ход становился шире, и вскоре он вступил в большое помещение, из которого три коридора вели в три разные стороны. Игорь пошел направо. Коридор шел и шел, то сужаясь, то расширяясь, стены постепенно все больше сырели, покрывались грибком, дышалось тяжело, тело покрылось липким потом. Наконец тоннель закончился низкой дверцей. Игорь толкнул ее, но дверь не поддалась, точнее она странно пружинила, словно бы что-то мягкое удерживало ее с другой стороны. Игорь нажал плечом, еще раз, еще. «РОССИЯ БОЛЬНА МЕТЕОРИЗМОМ» Лозунгом жизни известной журналистки Анны Полетаевой были слова Мандельштама «Власть отвратительна, как руки брадобрея». Имя себе в журналистике Анна сделала на обличении войны в Чечне. Сутулая миловидная женщина, она не красила рано поседевшие волосы, ходила с коротким седым бобриком, в юбке миди, без грима и украшений, бросая сединой вызов современным гламурным стереотипам. Ее убили в подъезде. В последний момент она выставила перед собой ноутбук. Две пули пробили хрупкий щит и поразили женщину в грудь, третья, очевидно, контрольная, попала в голову. Над развороченным ноутбуком журналистки работали специалисты технического отдела ФСБ. Кое-что им удалось восстановить. Полковник Гурьянов читал с монитора статью, которую Анна закончила писать за несколько часов до расстрела и везла сдавать в номер. Статья называлась так - «Россия страдает метеоризмом». «И кто стоит за всей этой «астероидной кампанией?» Да все тот же известный персонаж – мировой финансист и мошенник Сеймур Друммонд. Он начинал как глава консультационной фирмы Global States, обслуживающей правительство США и бизнес-круги. В настоящее время является главным консультантом президента Торговой палаты США, учредителем международных финансовых и благотворительных фондов. Если верны данные о причастности Друммонда ко «Всемирному Фонду защиты от астероидной опасности» (FSEAM), то вырисовывается афера «космических» масштабов: не рядовые граждане, а мировые правительства втягиваются в гигантскую МММ, финансовую пирамиду непредставимых масштабов. И все вроде законно – вступление во FSEAM одобрено парламентами и правительствами, цели благородны, вот только ракеты никогда не взлетят, потому что современные технологии не позволяют засечь и поразить астероид ракетами с ядерными боеголовками. Это липа, надувательство, утка. Кто конкретно лоббирует в Думе принятие законопроекта о присоединении России к «космической МММ»? Да все тот же Алексей Микрофонов, автор более чем 138 лоббистских законов. Связи г-на Микрофонова со спецслужбами общеизвестны. Без их молчаливого согласия и заинтересованного участия никакой, самый пронырливый мистер Друммонд не смог бы провернуть такую грандиозную «мыльную» аферу. Почему мыльную? Да потому что она поставлена по законам мыльной оперы и обладает такой же способностью проскальзывания в самые неприметные щелочки нашего несовершенного законодательства. Россия больна метеоризмом, господа!» *** - Что дальше? – спросил Бодров. Сеанс гипноза длился уже больше сорока минут. Лицо Виктора горело, на лбу выступила испарина. - Он переутомился, - сказала Инга Никодимовна. – Может быть, на первый раз хватит? - Тут не переутомление, - задумчиво сказал Бодров. – Тут – психическая блокада. Все, выныриваем. Виктор! – Гипнолог повысил тон голоса. - Я надеюсь, ты понял, что путешествовать во времени легко и безопасно, и когда ты откроешь глаза и увидишь на календаре надпись «среда», это будет означать, что это именно та среда, которая наступила сегодня, и настоящее время – это именно то время, в котором ты окажешься ровно через одну минуту, когда захочешь открыть глаза и увидеть окружающий тебя реальный мир и окружающих тебя людей. Прошла минута. Виктор открыл глаза и глубоко вздохнул. - Как ты себя чувствуешь? – спросил Бодров. - Хорошо. Его подняли, дали выпить воды, так как горло его пересохло, и отправили в палату. - На самом деле, дверь, которую Виктор встретил в подземельи - это сильная психическая блокада в его уме. - Может быть, он и не входил в эту дверь, - предположила Инга Николаевна. - А тремор, частичная каталепсия? Нет, Друша, это признаки психической блокады. Там ему поставлен магический замок! - Ты можешь его вскрыть? – спросила Инга Никодимовна. Бодров укоризненно посмотрел на нее – как можно сомневаться? - Думаю, что скорее всего именно за этой дверью и произошла блокировка или стирание его памяти. *** Полковник Гурьянов доложил начальнику Информационно-аналитического Управления ФСБ генералу-майору Горчилину, что в ходе расследования убийств людей с татуировкой висельника на спине вскрылась связь погибших с ведущейся в медиа-пространстве кампанией так называемой «астероидной угрозы» и лоббируемого в Думе закона о вступлении России в Международный Фонд по защите земли от астероидов - ФСЕАМ. Генерал набрал телефон Исоргина, председателя думского комитета по законодательству и переговорил с ним. - На ловца и зверь бежит, - сказал Горчилин Гурьянову. - Исоргин отказался включить этот закон в повестку. Говорит, давление беспрецедентное, покруче, чем с Киотским протоколом. Тогда нас всех изнасиловали, просто раком поставили. Теперь такая же уха. Езжай в Думу, найди Исоргина, выслушай и доложишь мне. Когда Гурьянов подъехал к темно-серому зданию Госдумы, вокруг царило необычное оживление. Улюлюкали милицейские сирены, мерцали многочисленные мигалки. Огромная толпа скопилась на противоположной стороне проспекта. Часть тротуара справа от Госдумы была оцеплена милицейским кордоном. Гурьянов пробился сквозь толпу зевак, показал удостоверение красному от мороза полковнику милиции и протиснулся к эпицентру событий. На тротуаре лежал прикрытый шинелью труп мужчины. Из-под шинели торчали чистые штиблеты, в которых явно не ходили по снегу. - Кто? – спросил Гурьянов милицейского коллегу, а сердце-вещун уже подсказало ответ. Полковник посмотрел в блокнот. Депутат Осоргин, оговорившись, сказал он, «Единая Россия». Выпал из окна. Да где ж эти врачи, черт их побери?! Гурьянов прошел в Думу, зашел к знакомому депутату от ЛДПР, в прошлом коллеге-комитетчику. Блестя обритым черепом, тот выложил всю интересующую Гурьянова информацию. Погибшего Исоргина заменит Леша Микрофонов, его зам по комитету. Гурьянов спросил, где находится кабинет Микрофонова, после чего поднялся на лифте на седьмой этаж. - Алексей Венедиктович, разрешите? - Сколько лет, сколько зим, - напряженно заулыбался полноликий депутат, припоминая, где он мог видеть этого человека явно чекистской наружности. Гурьянов представился. - Вы по делу Кости, Исоргина? – Микрофонов приглашающе указал на кресло перед столом. – Какой ужас! Просто кошмар! Кофе, чай? - Не откажусь. Чай, если можно, промерз. Алексей Венедиктович, я человек военный и прямой. Поэтому не буду ходить вокруг да около и задам вопрос, как говорится, в лоб. Кто финансирует лоббистскую деятельность по пропихиванию в Госдуме Закона о присоединении России к протоколу ФСЕАМ? - В лоб про лоббирование, - скаламбурил депутат, улыбаясь. Углы рта его, зажатые между толстыми овалами щек, при улыбке опускались книзу, отчего улыбка получалась перевернутой. – Но почему же сразу «пропихивание»? Закон о вступлении России во ФСЕАМ, равно как и о вступлении в ВТО, о присоединении к Киотскому протоколу и так далее и тому подобное, включен в перечень требований мирового сообщества к России на ее пути в цивилизованный мир. Только и всего! Гурьянов повторил уже жестче. - Кто финансирует протаскивание этого закона через Госдуму? - Да никто! Помилуйте, Ярослав… э-э…Ильич! Так вы к каждому закону будете цепляться… Полное лицо полковника набрякло. - Я, извините, не цепляюсь, - процедил он сквозь зубы, - я проверяю. Вся эта история обильно вымазана кровью! Журналистка Полетаева не успела опубликовать статью про раздуваемую сейчас астероидную опасность, ее убили. Расстреляли в подъезде собственного дома. Между прочим, в своей последней статье она вас напрямую называла главным лоббистом закона про ФСЕАМ. Не успел я доехать до Думы, как глава именно вашего комитете Исоргин выбросился из окна. И его кресло автоматически переходит к вам, его заместителю! Это наводит на мысли, знаете ли! Депутат Микрофонов сильно оттолкнулся от стола и откатился в кресле - А че так строго-то, а? – на высоких тонах запел он. – Ну и что, что писала? Вранье! Вы же поймите ситуацию – Полетаева питалась слухами, как и вообще все журналисты, которые никогда ни в чем ни хрена не понимают! Это гиены, они падалью питаются, информационной. А у Полетаевой, как у самки гиены, вырос еще и ложный пенис, которым она затрахала всю российскую армию! Вот ее все и зауважали! А она как была дурой, так и … пардон, о мертвых лучше помолчим. Я же ей говорил, уймись, Аня, тебя убьют! Не угомонилась. У нее полно было врагов, еще по чеченской войне! При чем тут ФСЕАМ? Че вы вяжете одно к другому? Это глупость же, ну! - Вы меня не так поняли, Алексей э-э…! - Да нет, так я вас понял! – ожесточенно сотряс жир лица депутат. – Это наезд, что ли? Откуда мне знать, что там стоит за этими убийствами? Это вы должны расследовать! И предотвращать! Мы ведь можем заслушать вашего генерала, Леонид Петровича Горчилина, на одном из ближайших заседаний Думы. Хотите, я лично его приглашу? Гурьянов несколько ослабил натиск. - Алексей Венедиктович, - сказал он примирительно, - я просто прошу вас поделиться информацией, если вы ею располагаете. - Рассказываю вам! Покойный Исоргин, царство ему небесное, вот беда, до сих пор не могу в себя прийти, это он проталкивал закон о ФСЕАМ. De mortuis, как говорится, aut bene aut pene. О мертвых либо хорошо, либо никак. Действительно, мы не дети и понимаем, что у каждого вопроса, есть, как говорится, своя цена. Так вот, собственно говоря, Россия всего лишь присоединяется к мировому процессу. Посмотрите, весь мир понимает угрозу, происходящую от шальных астероидов, об этом снимается множество фильмов, последний назывался, кстати, «Армагеддон», смотрели с Брюсом Виллисом? Так вот, этот закон есть не что иное, как широчайшая программа страхования. Уже не отдельных граждан или предприятий, а целых стран. ФСЕАМ гарантирует перехват астероида ракетами, раннее оповещение стран, которым угрожает удар и так далее и тому подобное. Цели вполне благородные! - И все же, Алексей Венедиктович, вы не ответили на мой вопрос. - Ответил, - не моргнув глазом, сказал Микрофонов. – Закон лоббировал Исоргин. Когда Алексей Венедиктович врал, он инстинктивно поправлял сползающие по испарине носа очки, закрывая тонированными линзами косящие глаза. Гурьянов покачал головой. - Исоргин отказался включить этот закон в повестку дня! И просил защитить его. Вы недооцениваете всей серьезности дела. - Ну, тогда я не знаю! Собеседники посидели, меряя друг друга взглядами. - Хорошо, - сказал полковник и вновь открыл кожаную папку. Достал пачку цветных фотографий, положил перед депутатом на стол. - Что это? – живо спросил Микрофонов, разглядывая фигурку повешенного на суку человека. - Подобные татуировки найдены на телах погибших очень известных людей. Полетаеву тоже убрали, чтобы не мешала прохождению закона о ФСЕАМ. Исоргина, очевидно, тоже. Так что намекните, Алексей Венедиктович. Полковник по-свойски подмигнул. - А почему вдруг Контора заинтересовалась какими-то ерундовыми астероидами? – пристально глядя на фотографии, уже другим, словно бы погасшим тоном спросил Микрофонов. - Они совсем не ерундовые. Но главное – потому, что этим заинтересовалось Первое лицо государства, - приврал для внушительности Гурьянов. Микрофонов помолчал, жуя пухлыми губами. Хлопнул сначала правой рукой по столу, а сверху ударил левой. - Я так и знал! – вздохнул он. – Правильно народ говорит, рыба на тротил клюет. Вот не хотел я сюда встревать, не лежала душа! Этот вопрос лоббирует Фонд Друммонда и лично его представитель в России. - Как его фамилия? - У него нет фамилии. - То есть как? – удивился Гурьянов. - А так. Его зовут «маг Тэр» - это все, что я про него знаю. Загадочная личность. Вы иногда могли видеть его не некоторых телевизионных ток-шоу. Вы уж по своим каналам пробейте, кто он такой и как его зовут. - Я вам очень благодарен, Алексей Венедиктович, - собирая фотографии, сказал Гурьянов, пожал депутату руку и вышел, так и не сделав ни глотка чая из принесенного секретаршей стакана *** В коридоре санитарки возили по полу швабрами, противно пахло мокрым линолеумом и волглыми тряпками. Проснувшийся Виктор посмотрел в окно: провисшее серое небо высеивало бесконечный снег. - Только помоешь, а они насерут, - ворчала нянечка Фролиха. После завтрака Инга Никодимовна вызвала Виктора к себе в кабинет. - Сейчас придет доктор Бодров, попробуем еще один способ гипноза. Виктор пожал плечами, после лекарств ему было все безразлично. Вскоре вошел Сергей Бодров, поздоровался, пожал ему руку. - На гипнорепродукцию согласен? - На что? – поднял угасшие глаза Виктор. - Инга, ты ему говорила? – Бодров посмотрел на Ингу Никодимовну. - Поясни лучше ты, Сережа, - попросила она. Бодров потер руки, словно мыл их под невидимой струей воды. - Виктор, - начал он, сжав в замок переплетенные пальцы рук, - есть регрессивный гипноз, когда ты возвращаешься в прошлое, в точно указанное время. В прошлый раз это сработало, ты оказался в некоем подземелье, но потом мы встретили непреодолимое препятствие, блокаду. Ты остановился перед дверью, помнишь? - Да. - А есть иной метод – гипнорепродукция. - Бодров с видимым облегчением расцепил переплетенные пальцы. - Этот метод предполагает концентрацию медиума, в данном случае тебя, на определенном предмете. Инга Никодимовна говорила, что при тебе из прошлой жизни осталась какая-то монета. Это верно? - Да. - Возможно, эта монета как-то связана с травмирующим воспоминанием. Может быть, она досталась тебе именно в том самом заблокированном подземелье. Я предлагаю провести гипнорепродукцию с концентрацией на монете. Мы узнаем, где и как ты ее получил и, возможно, нам удастся снять блокаду с памяти. Ну, как, согласен? - Да, - вяло кивнул Виктор. - Где эта монета? - Ее со мной нет. - А где она? - Если мне дадут возможность позвонить, я попрошу ее привезти. - Позвонить можно? – спросил Бодров Ингу Никодимовну. Вместо ответа та достала из сумочки мобильный телефон. - Надо найти монету сегодня, - сказал Бодров, - завтра я уежаю, и неделю меня в Москве не будет. Виктор взял у Инги телефон, набрал номер Ксении. Ноздря ответила хриплым соонным голосом. Узнав Виктора, оживилась. - Витя, ты? Как ты там? Ты где? Слушай, я тебе перезвоню, дашь интервью! - Что? - Интервью дашь, по телефону! Левка тут рядом, он задаст тебе пару вопросов. Ты звездой стал! - Ксень, послушай, мне надо, чтобы ты срочно привезла монету к больнице… - Виктор спросил Ингу Никодимовну, - какой тут адрес? Врач сказала адрес, Виктор повторил его в телефон. - Ты в Сербского? – больным голосом переспросила Ноздря. - А че так? Экспертиза? Ага, поняла. Хорошо, подвезу монету, она где-то тут валяется. А ты интервью обещаешь? Кто выйдет? Врач? Как ее зовут? Инга Никодимовна? Ладно, я сейчас кофейку попью и подъеду. Уже не сплю. А как я ее узнаю? Она меня узнает? Хорошо. Меня из-за тебя все рвут на мелкие части, ага! Требуют интервью с тобой! Ты теперь звезда! Ладно. Через час. Пока-пока! Третьи сутки пылали станицы. Ноздря с Левой обмывали выигрыш в казино «Клондайк». Утром третьего дня артистка и продюсер обнаружили, что от денег осталась ровно половина, ворохом вывалившаяся из сумочки и всех карманов гламурной дивы. - Слышь, Лёв, а мы где? – Ксения озиралась по просторным покоям. – А кто это? На черном кожаном уголке спали трое молодых людей. - Мы в «Рэдиссон Континентале», - хрипло отрапортовал Лев, - а это твоя подтанцовка. - Какая подтанцовка? - Мы их вчера наняли на дискотеке в Сокольниках. Они так классно выкаблучивали брейк-данс. - Интересно, это у меня голова болит или это звонят колокола Кремля? Подъем, надо ехать в Сербского. - Ксень, - Лева смотрел возмущенно, - мы только третий день бухаем, а ты сразу кодироваться! *** Полковник Гурьянов вызвал оперативников Вашукова и Мишуткина, показал фотографию мага Тэра. - Все мне про него: ИНН, пенсионный номер, номера кредиток, размер члена, все! Ясно? - Так точно. - Прослушку на все телефоны, распечатку финансовых трансакций за последнее полугодие, встречи, выступления, места отдыха, любовницы, анализ мочи и кала. Через три дня на стол полковника легла кипа донесений. Он перебирал бумаги, пока не споткнулся на двух неряшливых бумажонках. - Это что? Простоватый, но дотошный Мишуткин доложил. - Анализ кала и мочи мага Тэра. Сидящие вдоль длинного стола следователи смешанной группы переглянулись. - Молодец! – сказал Гурьянов, обводя остальных страшным взглядом, чтобы самому не прыснуть от смеха. – Учитесь, разгильдяи! Вот так надо работать! Смеются они. Капитан Вашуков, крепкий, накачанный красавец, которого сильно портили бледные пятна витилиго на лице и руках, доложил. - Выяснилось одно странное обстоятельство, товарищ полковник. При расследовании теракта в «Норд-Осте» выяснилось, что тридцать восемь человек, погибших при теракте, получили билеты на этот долбаный спектакль в подарок от Благотворительного фонда… - Вашуков открыл блокнот, прочитал с ударением на последнем слоге, - «Астерикс». - К нам это какое имеет отношение? - Тэр - почетный президент «Астерикса», так-то вот! Именно «Астерикс» ему организует выступления и башляет за все. Также установлено, что «Астерикс» – это дочерняя структура финансово-промышленной группы «Терра инкогнита», подконтрольной вору в закону Левону-Терминатору. - Та-ак, - сильно повел вытянутыми вперед губами Гурьянов, что было у него проявлением взволнованности. – Сколько, говоришь, билетов они разослали на «Норд-Ост»? - Тридцать восемь. И все люди погибли. Мистика какая-то. - Нет, Володя, - покачал головой Гурьянов, - тут не мистика. Я в мистику не верю. Что получается? Получается, что Левон-Терминатор и этот «маг Тэр» заранее знали, что на этот вечер готовится теракт, вот и подставили нужных людей! - Значит, Левон контачит с чеченами? – высказал догадку Вашуков. Полковник хлопнул по столу рукой. - Эти билеты – косвенное доказательство его причастности к терактам в Москве! Иначе, какого ляда ему их рассылать? – Гурьянов обвел подчиненным тяжелым взглядом. - Вы поняли, из какой жопы эти ноги растут? Установите, кто были люди, получившие билеты на смерть, и какое они имели отношение к Левону Тер-Месропяну. Не было ли между ними конфликтов или финансовых споров. Не исключена месть с его стороны. Ничего себе способ массового устранения врагов! Замаскировать бойню под теракт. Ну и размах! – Гурьянов посмотрел на следователей прокуратуры Истягина и Воробьева. – Что у вас нового? Эдгар Истягин доложил, что в ходе расследования убийства академика Ивана Ледовских «нахлобучили» директора Центра криомедицины «Морозко» Кондрашова Вячеслава Михайловича, в пользу которого покойный перед самой гибелью отписал огромную мастерскую на Масловке. Прослушка показала, что фактическим хозяином Центра является все тот же учредитель ООО «Терра инкогнита» Левон Вазгенович Тер-Месропян, он же вор в законе Левон «Терминатор», лидер этнической армянской группировки Москвы. Чекисты пораженно переглянулись – опять Левон-Терминатор! Я с ним сталкивался в девяностые, мрачно улыбнулся Истягин. Его называли Санитаром Леса. Это его почерк. Сначала заставляет переписать на себя недвижку, а потом люди либо бесследно исчезают, либо погибают при странных обстоятельствах. Зарвался Левон, раньше осторожнее был. А теперь не побоялся отправить на тот свет академика! Знал же, что это не бомж подзаборный, да видать жадность заела. Ярослав Ильич сделал запись в своем блокноте «маг Тэр - «Терминатор» и поставил вопросительный знак. Вы, он посмотрел на оперативников ФСБ Вашукова и Мишуткина, ведете мага. Вы, взгляд переместился на Истягина и Воробьева, нахлобучиваете Левона. КСЕНИЯ ЗНАКОМИТСЯ С ИНГОЙ Инга увидела ее издалека. Ксения Ноздрачова выделялась в толпе, как ярко-желтый жираф среди стада черно-белых зебр. Высокая, экстравагантно одетая девушка, производящая с первого взгляда слепящее впечатление фотовспышки: шубка с красными перьями, красные сапоги на высоких каблуках лимонного цвета, загорелое на фоне московских снегов лицо, ярко белеющие зубы, фиолетовые губы, явно надутые силиконом, дымчатые очки, усыпанные по оправе блестящими камешками, пирсинг в носу, качающиеся серьги, медные волосы в бриллиантовых блестках снежинок. - Здравствуйте, Ксения. Девушка протянула узкую ладонь, унизанную многочисленными, безвкусно огромными кольцами. Инга Никодимовна пожала ледяные пальцы. - Вы привезли монету? Ксения смерила взглядом толстушку. - Привезла, - сказала она. - Только мне взамен нужна от вас услуга. - Какая? - Мне позарез нужно интервью с Витей. Я должна его увидеть. Инга Никодимовна покачала головой в высокой меховой шапке. Она была в бирюзовом пальто с норковым воротником внакидку на белый врачебный халат. - Это невозможно. - Почему? - Виктор проходит по уголовному делу. Свидания возможны только с разрешения следователя. - Инга, кончай, ну ты че! – скоренько перешла на «ты» Ноздря. - Ты кто там? - Девушка, я его лечащий врач! - осадила амикошонку суровым тоном Инга Никодимовна. - Ну, так и сделай мне свиданку! Че тебе стоит? - Извините, ничем не могу помочь! - Тогда и монеты вам не будет, вот вам, – Ноздря показала язык и фигу. Инга Никодимовна обомлела, не потому что ей показали фигу, а потому язык певички тоже был выкрашен в фиолетовый цвет! - Монета нужна не мне, а Виктору, - терпеливо пояснила она. - Зачем? Терпение Инги Никодимовны начало лопаться. - Девушка, - сказала она, - вам не кажется ваше любопытство чрезмерным? Обе напряглись и заледенели. Но Ноздря умела наводить мосты и подбивать клинья. Искусственно засмеялась, взяла собеседницу за локти, затормошила. - Любопытство не порок, а большое свинство! – сказала она. - Знаю за собой такую слабинку! Инга, послушай, после захвата Андрюхи Витя стал звездой, ты это понимаешь? Интервью с ним стоит до пяти тысяч баксов! Я дам половину ему, и тебе перепадет. Хочешь пятьсот долларов? Врач заколебалась. - Все равно это очень трудно! – сказала она. - Свидания с такими больными проводятся только с разрешения следователя! Там охрана, пропуска! - Ну, так сделай мне пропуск! У вас есть клубные карты, ха-ха? – Ксения закатилась дурацким реготанием. – Извини. Представила клубную карту в психушку! Скажешь, что я к тебе на консультацию. У меня с головой не все в порядке, серьезно. У меня раздвоение личности. Во мне живет нормальная девушка Ксюша и сумасшедшая стерва Ноздря. И я никак не могу их примирить. Вот ты мне и поможешь. Как, идет? Инга Никодимовна заколебалась, нарушение было из ряда вон выходящее, за это грозило в лучшем случае отстранение от работы, а в худшем - увольнение с привлечением к уголовной ответственности. Об этом она сказала теледиве. Та нахмурилась, заговорила проникновенно. - Инга, я хочу ему помочь. Витя меня спасал несколько раз, я ему обязана по гроб жизни. Так вот, мы в интервью сделаем ему пиар, преподнесем его как жертву жутких экспериментов, вызовем к нему сочувствие, а потом я добьюсь, чтобы Андроид взял назад свое заявление и сказал, что то было не похищение, а программа «Розыгрыш» или что-то в этом роде, понимаешь? - Какой Андроид? - Андрюха Махалов! - Почему он андроид? - Его в тусе так зовут. Он способен разговаривать, как заведенный! На них оглядывались, кто-то узнал певицу и показывал на нее пальцем. Инге Никодимовне стало неловко. - Хорошо, - сказала она, отводя Ксению в сторонку, - я попытаюсь организовать вам свидание. Давайте монету. - Давай свой телефон. Я жду свидания. Мне до завтрашнего обеда надо с ним переговорить. - Я постараюсь. Ногти у девицы филигранно расписаны дорогим мастером, кончики ногтей обведены блестящей алой каймой. Когда она записывала в память своего мобильного номер Инги Никодимовны, пальцы ее ходили на ногтях по клавиатуре, как на ходулях. ВТОРОЙ ГИПНОЗ БОДРОВА Обменявшись телефонами, женщины расстались, Ноздря уехала на джипе, Инга Никодимовна с таинственной монетой в красном сафьяновом футляре вернулась в клинику. По дороге набрала Сергея Бодрова, сказала, что монета у нее. Встретились в ее кабинете. Бодров принес с собой кассету, включил странную, тягучую музыку. Дал выпить таблетку, уложил Виктора на тахту. - Это психоделическая музыка, - пояснил он, - способствует расслаблению. Таблетка – галоперидол, она безопасна, снимает напряжение, вводит в легкую сонливость. Расслабляйся. Смотри мне в глаза. У Бодрова тяжелый пристальный взгляд, кажется, он вообще не моргает. Виктор долго не выдерживает, прикрывает веки. - Дай ему монету, - сказал Бодров. Инга вынула из футляра монету, вложила в руку Виктора. - Виктор, сосредоточься на монете, она станет для тебя путеводной звездой в путешествии во времени. Ведь ты уже совершал такое путешествие, тебе ничего не стоит переместиться на сотни и даже тысячи лет назад, увидеть эту монету, узнать ее тайну, то, как она пришла к тебе и повлияла на твою судьбу. Думай о монете, смотри на нее, вливайся в нее. Входи в нее всей душой, расслабляйся. Это древняя монета, она прошла через бесчисленное количество рук. Даже трудно представить, сколько человеческих пальцев касались ее. Представь эти бесчисленные пальцы с ажурной дактилоскопией, похожей на рисунок опускающихся снежинок. Сколько снежинок сейчас опускается на Москву, столько и пальцев касалось этой монеты. Они касались и касались ее, трогали и передавали друг другу. Однажды ее коснулись и твои пальцы. Вспомни, когда это произошло. Размеренный вкрадчивый голос, тусклое мерцание металлического кругляша, теплая тяжесть во всем теле, заунывная музыка. НЕПРИЯТКИ БУРОГО «Кашлять» на жаргоне означает «дать взятку». Буровские работали по подмосковной, стремительно дорожающей земле. Саша «Лепрекон» лично прессовал мэров подмосковных городков, некоторых мочил, если договариваться не хотели. В Кратове пришлось опустить в землю особо несговорчивого главу райгосадминистрации. Нет, сначала вообще-то шел разговаривать респектабельный юрист Ефим Вайншпун по кличке «Бухгалтер» и предлагал городскому голове «накашлять» в карман. Ну, а если Ефиму отказывали, в дело вступал Лепрекон и вполне оправдывал свою кличку. Еще бы! Геморрой здесь стоил свеч! Один га подмосковной земли тянул пятьдесят тысяч долларов взяткой. А на рынке тот же гектар превращался в золотой Клондайк! После удачного рейда в Реутово Вайшпун, Лепрекон, Питбуль и сын босса Валера Бурыкин-младший возвращались в Москву. Валера-«джуниор» учился на юрфаке МГУ и проходил реальную практику под крылом многоопытного Вайншпуна. Как многие представители золотой молодежи, он крепко сидел на коксе и после пережитого волнения, когда вслед за юристами в кабинет мэра вошли Лепра и Пит и начали разыгрывать из себя отморозков, каковыми, в сущности, и являлись, молодого человека неудержимо тянуло разнюхаться. - Будешь пылесосить? – спросил он сидящего рядом Питбуля, доставая табакерку с порошком. Перехваченный по откушенному носу эластичной черной лентой Питбуль хмуро покосился на юного приколиста. Воображает себя главарем мафии, визгливым голоском команды отдает, а сам в жизни ничего, кроме кокса, не нюхал! Знает же, что Пибуль после укуса Киллера он не то, что кокс, вообще не мог нормально нюхать. И девки его шугались, думали, что у него сифон. Ну не дуры? - Кокс-то хороший? – спросил он, чтобы хоть так поучаствовать в кайфе товарищей. - Это Шумка кокс, - сказал Лепрекон. - А того раза… - Тот ключарь поганый теперь в инвалидной коляске ездит. Шнягу мне подсунул… Джуниор карточкой «виза голд» разбил на дипломате горку кокса на дорожки, вынюхал одну, Ефим «Бухгалтер» потянул другую, Лепрекон третью. Бурыкин-младший откинулся на сиденье, втирая порошок в верхнюю десну. - Слушай, Ефим, - глухим голосом сказал он, - а че руки все время потеют? Раньше не потели… - Значит, крепко ты подсел на наркоту. - Не каркай Ефима довезли до дома на Якиманке. Питбуль с Лепреконом вышли на Дорогомиловской. Микроавтобус с водителем-телохранителем увез Бурого-младшего в центр на поиски ночных приключений. Таковые не заставили себя ждать. На Тверской возле Главпочтампта «Джуниор» тормознул, чтобы снять наличку с банкомата. Автомат помигал и заблокировал карточку. Валера вызвонил техников сервисного обслуживания. Обдолбанный пацан так ругался и угрожал, что техники вызвали милицию. Менты проверили документы у распоясавшегося юнца, сделали замечание, отдали честь и собирались было удалиться, но тут технарь вызволил из банкомата карточку и вернул ее Бурыкину. Внезапно мухтар ментовской залаял. - Ваша карточка? – спросил сержант. - Моя. - Разрешите, - сержант взял карточку и дал ее понюхать собаке. Та села. Сержант и сам понюхал карточку и разглядел в мигающем неоновом свете прилипшие к краю «визы» белые крупинки. Валера вспомнил про свои потеющие пальцы, все понял и позвонил Ефиму. Отца он тревожить боялся, так как тот крайне не одобрял увлечение сына «благородным». Пока Ефим ехал, сына Бурыкина ошмонали. Обыскали «Мицубиси». У парня в кармане нашли табакерку с кокаином, в бардачке дозу. Водилу и Валеру доставили в отделение. Узнав его фамилию, дежурный кому-то позвонил, и вокруг сына известного авторитета началась странная круговерть переговоров и звонков. В конце концов, приехали офицеры Госнаркоконтроля и увезли парня в Лефортово. В ДРЕВНЕЙ ИУДЕЕ Губы Виктора дрогнули, но ничего не произнесли, более того, они исказились, лицо словно провалилось в само себя, и на поверхность проступили резкие и сухие черты изможденного и угрюмого в своей решимости человека. Глаза его под веками двигались, словно бы он видел что-то. - Ты слышишь только мой голос, - тихо сказал доктор Бодров. – Ответь, что ты видишь? Где ты? - Я в Виффагии, – голос из замогильного сделался запаленным. - Почему ты так тяжело дышишь? - Я тороплюсь. - Куда? - В храм. - Зачем ты идешь в храм? - У меня там встреча. - С кем? - С первосвященником. - Зачем? - Я должен получить тридцать сиклей серебра из сокровищницы храма. - Для чего? - Для пасхальной жертвы. - Почему ты плачешь? - Глаза слезятся, не могу смотреть… - Почему? - Храм горит... - Горит? Там пожар? Виктор сделал рукой движение, словно хотел прикрыть глаза, простонал. - Нет, горит на солнце золотая крыша. О, как он великолепен! Он похож на горные хребты, покрытые снегом, так блестит белый мрамор! Это сердце нашего народа, он возвышается на вершинах холмов, он колет глаза и небо. - Колет небо? Лучами? - Нет, вершина храма покрыта золотыми спицами, они колют небо. - Колют небо? - Да. Чтобы не садились птицы… - А, - понял доктор Бодров. Переглянулся с потрясенной Ингой, приложил палец к губам. - Нет, не могу смотреть, - Виктор сильно зажмурился, из углов глаз скользнули слезы. Вот место, достойное Учителя, а не нищие лачуги Вифсаиды. Сын Бога должен восседать там! Виктор замолчал, сжимал губы, втягивал носом воздух, водил головой из стороны в сторону, словно бы озирался. - Ты прекрасна моя страна, ты прекрасна! - Где ты сейчас? - На верхней террасе… отсюда я вижу под собой весь Иерусалим, всю Иудею. Она вся – как сплошной сад… она зацветает. Как давно я ее не видел, господи!.. сердце мое истосковалось... Наконец-то я вернулся, благодарю тебя, Боже! Я стою перед храмом народа Израилева, это ли не счастье? Неужели он будет разрушен? Так сказал Учитель, и так будет… за что это нам, Боже? - Как тебя зовут? – тихо спросил гипнотизер. - Иуда, - ответил Виктор. – Иуда Симонов Искариот, верный апостол Йошуа Мошиаха, единородного Сына Бога. *** Узнав про арест сына, Валерий Егорович обратился к полковнику Гурьянову, и попросил разобраться, какого черта дуроломы из Госкомдури замели его пацана. Гурьянов послал капитана Вашукова, тот поговорил с лейтенантом ФСКН Монаховым, за которым значился задержанный, но наркополицейский уперся и отпускать Бурыкина-младшего наотрез отказался, ссылаясь на статью 228 ч.2 п.б. «Сбыт наркотиков», по которой сыну авторитета светило от 5 до 12 лет. - Ты мне оперативную комбинацию разрушаешь, - втолковывал Вашуков, - этот человек работает под прикрытием. - Или под «крышей»? – ехидно спросил Монахов. – С каких пор сын Бурого работает под прикрытием? - Говорю тебе, это наш человек! - Вот пусть твой генерал моему позвонит, я и отпущу. Майор Вашуков, пятнистый от витилиго и раздражения, поднялся. ФСБ воевало с ФСКН и ни о каких договоренностях между генералами и речи быть не могло. Из глаз Вашукова плеснуло штормовое море. - Зазнались, нюх потеряли, - процедил он сквозь зубы. - Ну, кто ты такой? Оперок из Госкомдури. А я кто? Я офицер ФСБ! Ты мне, что ли, дорогу переходишь? Перестали Контору уважать. Вы все под нами ходите. И я тебе докажу. Завтра тебя уволят, хочешь? - А пошел ты! – сказал побледневший Монахов. - Так нет же, - окончательно взбеленился Вашуков, - тебя не уволят. Тебя арестуют. И дадут срок. Чтобы ты и такие, как ты, знали свое поганенькое тепленькое местечко. Вы дышите, пока мы вам даем! ПОГИБ ПОРУЧИК ОТ ДАМСКИХ РУЧЕК (продолжение) - Выйди-ка, голубчик, - приказал Маневич вахмистру. Прикрыв за служивым дверь, поручик молча посмотрел на Рейснер. Она удивленно подняла из русалочьих волос глаза – туманные, вроде бы даже заплаканные, глаза-озера. - Как вы могли? – поручик подошел вплотную. – Вы, поэтесса, дворянка? Отвечайте, вы еврейка?! Зачем вы хотите разрушить Россию? Отвечайте! - Когда меня ввели в комнату для допросов, - сказала Рейснер, умоляюще глядя снизу, - взгляд мой мгновенно притянуло твое лицо. Оно необыкновенно, ты знаешь это? Голос ее звучал певуче и охрипло, как надорванная виолончель. - Что? – поручик почувствовал, что краска заливает его щеки. - У тебя мужественное и в то же время мальчишеское лицо. Сидевшие рядом грубые солдафоны не тебе чета. И я подумала, что делает этот романтический, настрадавшийся юноша в одной компании с садистами и палачами? - Что? – тупо повторил поручик. – Мы э-э… сослуживцы… - Да брось! Сослуживцы, - воркующе засмеялась Лариса. – Лермонтов тоже был сослуживцем Мартынова и других офицеришек, но разве они были ему чета? Так и эти тебе не чета. Маневич попробовал стряхнуть наваждение. - Почему, интересно? - Потому что ты другой! Ты исстрадавшийся, добрый, любящий мальчик, случайно попавший в эту мясорубку, к этим черствым, бездушным варварам, которые заставляют тебя выполнять их злую волю. Да, я такой, понял вдруг поручик, да, я именно исстрадался. - Твоя душа светится сквозь измученную войною плоть, - виолончельным голосом продолжала женщина. - Я обладаю особым даром: сквозь заскорузлость плоти я, поэтесса, прозреваю горение духа. Твоя душа прекрасна и добра. Ты не сможешь убить женщину, как велят тебе другие, женщину, которая имела безумие полюбить тебя. Сказав эти слова, Рейснер зажала себе рот, словно у нее вырвалось случайное признание. Поручик усмехнулся – он ясно увидел ее игру. - Так-таки сразу и полюбила? – спросил он, прищурившись. – Вас зовут не миледи Винтер? Нет, ты ошиблась во мне. Я не добрый и глупый мальчик. Таких, как ты, я расстреливал пачками! - Это ты ошибаешься в себе! – с отчаянием воскликнула женщина. – Я же вижу истинную суть твоей доброй, измученной души. Поручик склонил голову, сжал зубы. - Да, я измучен, - наконец признал он. – А кто сейчас не измучен в России? Это вы, смутьяны-большевики, мучаете ее! - Мы все измучены, - вздохнула женщина. - Эта война, и революция, и этот застенок придуманы роком только для того, чтобы в этих декорациях прошло наше с тобой свидание. Мы были суждены друг другу. Разве случайно мы оказались с тобой здесь, наедине, вдвоем? Что за глубокий, грудной, певучий голос! Слушать его – уже наслаждение! Хочется слушать, и слушать, закрыв глаза. Но она большевичка! Или нет? Она просто авантюристка, романтическая, одержимая завиральными идеями дурочка! Но как она невинна и страстна одновременно! Жаль будет убить ее просто так, не испробовав. Таких больше нет. Петр, опомнись, она обманывает тебя. Пусть обманывает. Мы сами ее обманем. - Выходите, - сказал поручик, отступая к двери. - Значит, я правильно догадалась, – спокойно сказала женщина. – Ты пришел убить меня. Поручик не выдержал, отвел глаза. Она встала и подошла вплотную, шинель сползла с нее на пол. - Ты, русский офицер, будешь стрелять в беззащитную женщину? Какая я еврейка? Я рейнская баронесса Рейснер, мои предки воевали в крестовых походах, отвоевывая гроб Господень. Я кавалерственная дама Ордена Иоаннитов! Разве могу я быть еврейкой и авантюристкой? - Не заговаривайте мне зубы! В вас видны семитские черты! - Зато в тебе видна дворянская стать славянских князей. Ведь ты из знатного рода? Скажи хоть, как тебя зовут? Маневич отступил, указывая на дверь. - Выходите! Разговоры излишни. Скоро вы будете читать стихи святому апостолу Петру. - И все-таки. Ты не ответил, как тебя зовут. - Петр Маневич, к вашим услугам. - Петр. Петя. Петруша, - с каждым словом женщина приближалась на шаг, встала вплотную, вровень, лицо к лицу, заглянула в глаза. – Поверь, мне все равно, где умирать и когда, я знаю, век мой будет недолог. – Попросила шепотом, закрывая глаза. - Поцелуй меня перед смертью, Петя. Разве я не красива? Подари мне последний поцелуй. Ты запомнишь его на всю жизнь, уверяю. Поверь, так, как целую я, не целует ни одна женщина земли. Ну, дай мне свои губы! Как ты красив, ты же совсем еще мальчик. Откуда столько страсти, ненависти, готовности убивать? - Ты сдала людей в ЧК! – сквозь зубы прошипел поручик. – Помнишь Адмиралтейство, тварь? - Я?! – вскричала Рейснер в бессильной обиде. – Я, дворянка?! Да вы в своем уме, поручик? Хоть перед смертью не оскорбляйте меня нелепыми подозрениями! Я - кавалерственная дама ордена Иоаннитов! Я не способна на такой низкий поступок! Вы представляете, что я должна была испытать, в какой муке стыда сгореть, если бы пригласила своих любимых, самых близких, родных людей, чтобы сдать их этому рабоче-крестьянскому быдлу, которое ничто для меня? Вы можете сопрячь меня и предательство в своем представлении? Нет! Я сама была в ужасе, когда нагрянуло это чудовищное ЧК! А ведь я всего лишь хотела накормить людей, окружавших меня с детства, воспитывающих меня, привечавших, любивших меня, они голодали, я приготовила для них ужин, своими руками, хотела накормить, напоить, сделать все, что было в моих силах, отогреть в годину лихих испытаний. Как вы могли даже подумать, что я пригласила пятьсот человек, чтобы всех их скопом – чохом сдать в ЧК! Это какой злодейской, бесчувственной змеей без совести и чести надо быть, чтоб так подло поступить! Скажите, разве я похожа на такого Иудушку? Кто-то предал! Кто-то настучал в ЧК, они нагрянули, это стало для меня самой страшной неожиданностью. Я пыталась всех защитить, но разве они послушают. Это трагедия моей жизни. Меня тоже арестовали! За организацию буржуазной сходки. - Почему же вас отпустили? – неуверенно спросил поручик. - Невиновность моя была очевидна. Как и сейчас! Я не была ни в чем виновата, я не устраивала никаких заговоров, я просто хотела накормить людей. Я и сейчас не совершила никаких преступлений, а вы хотите меня расстрелять, я вижу! За что? - Вы смутьянка. Вы комиссарша. Вы подбиваете народ на бунт. Вы организовали государственный переворот и мятеж. Вы и ваши жиды. Если бы вас не было, не было бы ничего, никакой смуты! - Наивный человек! Доверчивый, добрый Петруша! Ваш полковник грязно домогался меня. И когда я отказала… твоими руками, руками того, кого я полюбила, он хочет отмстить мне. Он страшный человек. - Уваров? Да, он жестокий. Мы все стали жестокосердными. Погоди, - ревниво спохватился поручик, - он домогался тебя? - Разве может он идти в сравнение с тобой? Она произнесла эти слова с глубокой нежностью, с придыханием страсти. Она смотрела на него глазами, полными неистовой страсти. Она влюбилась? В него? Не может быть! Комедиантка! Думает взять его этим? Притворимся и мы, что играем в интрижку. Но как она смеет? В своего палача влюбилась? Говорят, такое возможно. Разве я не красив? Не мужественен? Разве я не достоин любви? ХРАМ СОЛОМОНА - Кровь, - глухо сказал Виктор. - Что? – спросил Бодров, нагибаясь ухом к его губам. - Кровь, - внюхиваясь в воздух раздувающимися ноздрями, повторил Виктор. - Какая кровь? - Кровь воняет, дышать нечем. - Чья кровь, Виктор? Виктор вдруг выругался на незнакомом языке. - Ни ветерка, - сказал он, - солнце жжет, а желоба полны крови. - Чьей крови? - Коров. Инга Никодимовна и Бодров переглянулись. - Каких коров, Виктор? Ты попал на скотобойню? Виктору это сравнение, видимо, понравилось. - О, да, - сказал он, криво улыбаясь, - это настоящая скотобойня! Только вся украшенная золотом! - Золотом украшена? – переспросила Инга Никодимовна, но Виктор ее не слышал, он реагировал только на голос Бодрова. Инга пихнула Сергея локтем, спроси его, что за скотобойню он видит? - Виктор, ответь, что это за украшенная золотом скотобойня? Виктор молчал, вглядываясь в невидимую врачам картину. - Ужас, сколько мух! – брезгливо поморщился он. - Что ты видишь? – настаивал озадаченный Бодров. - Ничего себе священник, - вдруг осуждающе сказал Виктор, - весь от крови склизкий! - Ты видишь священников? - Они коров режут, разве не слышно, как они мычат? Бодров пытался сопоставить Храм и скотобойню, но у него ничего не вышло. Виктор косноязычно проговорил. - Бр-р, как собаки в Грозном. - Что? - Собаки так в Грозном ливер из трупов выворачивали. - Ты где сейчас? В Грозном? - Я в Иерусалимском храме, - речь гипнотизируемого становилась все менее разборчивой, губы плохо разлеплялись, язык почти не ворочался. - Мухи… лезут… в глаза и рот… кусаются, - он стал отмахиваться руками и вновь гортанно выругался на незнакомом наречии. – Хорошо священникам, их обмахивают опахалами. И дым кадильниц там гуще. – Лицо его вдруг исказилось, он закричал, отодвигаясь пятками назад и вползая на кожаную подушку кушетки. - О, ужас! Ужас! Горе! - Что случилось Виктор? С закрытыми глазами Виктор прошептал, трясущейся рукой показывая прямо перед собой. - Корова родила прямо на жертвеннике. Бодров и Инга Никодимовна переглянулись в шоке, такого не могло себе представить даже самое буйное воображение, такое можно было только «увидеть». - Виктор, успокойся, ляг! – повелительным тоном сказал Бодров. Инга Никодимовна обняла всполошившегося Виктора за плечи, мягко нажала книзу, шептала на ухо «тихо, тихо, все хорошо». - Как можно успокоиться, - встревожено сказал Виктор, но все-таки подчинился и вновь лег на кушетку, - это предзнаменование великой беды! Народ бежит. Все в ужасе! - Давай его выведем, - шепотом предложила Инга Никодимовна Бодрову. Тот покачал головой. Постепенно Виктор успокоился, но на вопросы долго не отвечал. Так же неожиданно, как и про кровь, он сказал. - Пахнет шашлыками. - Чем? – удивился Бодров, переглянувшись с Ингой Никодимовной. Та понюхала воздух – в больнице готовили обед, и пахло тушеной капустой. - Это он чует в гипнозе, - шепнул Бодров. Громко спросил прямо в ухо Виктора. - Виктор, что ты видишь? - Теленка новорожденного сожгли, - обессиленным голосом сказал Виктор. – Сожгли жертву, рожденную на алтаре. Горе Иерусалиму и жителям его. Он снова надолго замолчал, голова его заметно подрагивала в такт сердцебиению. - Виктор, - сказал Бодров требовательно – слушай меня внимательно, сосредоточься и отвечай. Что ты видишь? Пожалуйста, говори медленно и четко. - Священники сжигают жертвенное мясо, - на этот раз внятно проговорил Виктор, двигая глазными яблоками под веками. – Убита уже третья корова, кровь течет по желобам… много мух… они заслоняют свет солнца и страшно гудят… тучи мух… мухи жирные, зеленые, это храмовые мухи… они питаются кровью убитых животных… за оградой стоят люди… много людей… - Что они делают? - Они ждут своей доли мяса… - Что делаешь ты? - Вхожу в храм. - Дальше. - Прохожу галерею… О, как она красива… вся из белого мрамора… потолок покрыт кедровым деревом. - Почему ты замолчал? - Я стою перед вторым освященным местом… - Иди дальше. Виктор заколебался, отрицательно покачал головой. - Дальше вам нельзя. - Почему? - Вот же, - он дернул рукой, словно хотел что-то показать, - «Законы очищения», на всех столбах… на греческом и римском языках. - Что там написано? - «Чужой не должен вступать в святилище». - Войди в храм, Виктор, поторопись, тебя ждут. Что ты там видишь? - Я прохожу передние ворота храма… они не имеют дверей… они как символ бесконечного неба… они покрыты золотом, сверху донизу… все просто блистает золотом, на меня свешиваются золотые виноградные кисти в человеческий рост. Виктор замер, рот его полуоткрылся. - Почему ты замолчал? - Боже…- прошептал он, - я вижу… - Что ты видишь? - Храмовую завесу! - Как она выглядит? - Она прекрасна… это вавилонская работа… вот гиацинт… виссон… шарлах… вот пурпур… я знаю эти ткани, я работал в лавке мужа моей сестры в Виффагии, шарлах означает огонь, да-да… а виссон - землю, гиацинт – воздух, а пурпур – море. Неужели я допущен… скоро ведь пасха, я вижу… - Что? - Я вижу, - Виктор весь сжался. - Не бойся, - успокоил его Бодров, - что ты видишь? - Первосвященника… - голос Виктора задрожал, во всем облике проступил страх. - Ты боишься его? - Как же мне не бояться высших иерархов? Тут все тридцать старейшин, они смотрят на меня. Их взгляды суровы… Я должен взять себя в руки, ведь и я - апостол! – голос Виктора окреп, лицо озлилось. - Мой Учитель – сын Бога! – выкрикнул он. - А кто они такие? Я выше их! Боже, первосвященник идет ко мне, он страшен. - Почему? - Он одет по праздничному обряду. Так одевается первосвященник только раз в году. Все торжественно и страшно. – Лицо Виктора исказилось, он попытался закрыться руками. - Опиши первосвященника, - доктор Бодров попытался отвлечь «Иуду» от охватившего его ужаса, - как он одет? - Не дерзаю смотреть, колени гнутся… но я не стану на колени! – Виктор зарычал Ягуаром, тело его выгнулось. - Я апосто-ол-л-л! - Не волнуйся, Иуда, тот, кого ведет Бог, не знает страха. Опиши нам первосвященника. С этого момента Виктор заговорил лихорадочно быстро. Врачи не могли разобрать многих слов, настоящая запись восстановлена Ингой Никодимовной Александрушиной уже с помощью пришедшего в себя больного. - Он страшен, борода его крашена хной, глаза черны, как ночь, и рот провален, как пещера ада. О, он замаскирован, порождение ехидны! Он весь – как башня, в голубой одежде, голова его огромна, это купол, а не голова. На нем золотой панцирь. Он громыхает, как гром, при каждом шаге. За ним стоят старейшины - они в белых хитонах, пейсатые, бородатые, в белых надрагах, горбом стоящих над загривками, к их пейсам подвязаны магические нити. Они босиком, их ровно тридцать, они стоят вокруг алтаря. На алтарь возложено мальчиками-прислужниками большое серебряное блюдо. Каиафа называет имя старейшины, и тот от рода своего кидает на блюдо монету сикель, они звенят, одна за другой, и так, пока не набирается тридцать монет серебряных – цена раба. - Ты видишь свою монету среди этих тридцати сребреников? – повинуясь какому-то наитию, спросил вдруг Бодров. Инга Никодимовна ошеломленно посмотрела на него, она поняла! - Да, - ответил Виктор, сглатывая, - вот она… - Какая она? - Как раскаленная среди холодных монет. От нее пышет жаром. Виктор замолчал, лицо его все больше и больше искажалось. На нем проступал страх. - Что происходит, Иуда? – спросила Бодров. - Старейшины взяли в руки священные книги и раскрыли их. Каиафа начал читать. ПОГИБ ПОРУЧИК ОТ ДАМСКИХ РУЧЕК (продолжение) Губы Ларисы Рейснер приникли к губам ошеломленного поручика, руки ее опустились на жесткие погоны, она влилась в него дыханием и языком, мужчину сотрясло, ноги его подогнулись. Окопы, война, атаки, он не помнит, когда у него последний раз была женщина. Она пьет его, целиком, всего, втягивает в себя всю душу. Руки ее оторвались, а губы нет, губы сосут и вьются, язык ворочается, ласкается, лижет. Что она делает? Поручик открывает глаза. Прекрасная женщина, не отрываясь от его губ, сбрасывает с себя одежду. Боже, она прекрасна! Нагота ее ослепляет! Чего стоят идеи, борьба, штыковые атаки, когда рядом такая красота! Да, ради нее я и ходил в атаки! Ради нее с боями прошел германскую и пол-России. Она – мой трофей! Если бы не война, если бы не революция, мне никогда не досталась такая божественная женщина. Но Родина, Россия? Она же губит ее! Она не может губить, она может только воодушевлять. Она спала с матросами. Вранье! А если правда, то какая к дьяволу разница, что было в ее жизни до него! Их свело судьбой, ему подарили гетеру, богиню, эти груди, эти плечи, запах плоти заполнил тесную камеру. Стук в дверь. Вахмистр, он еле отрывает губы, не мешай допросу! Пшел вон, болван! О боже, как проворно она расстегнула все пуговки его английских подшитых кожей галифе, нет сил противостоять, рука ее проникла в святая святых, так отец Сергий у Толстого после десятилетий затвора был в единый миг соблазнен женщиной. Нет сил противиться. Да и зачем? Пусть. Пусть все случится, а потом…. Потом… потом… револьвер всегда со мной, а там… решим… нет, очнись, Петр! Пристрелить, пока сосет, именно сейчас, в голову, в эту прекрасную, сумасшедшую голову, где бурлят все эти идеи, страсти, авантюры. Буду кончать и выстрелю ей в голову. Ну, еще, еще, соси же, сука! Водка все тормозит… голова кружится… Лариса отодвинулась, с колен сказала холодно. - Зачем ты достал оружие, Петя? - Что? – он открыл глаза, очнулся. Где он? Что за морок, соблазн, туман? - Зачем тебе оружие? Ты будешь стрелять? – внезапно она переменила тон, страстно дохнула. - Да, ты будешь стрелять, но только из своего пистолетика, вот из этого сладенького, миленького, любименького пистолетика. Тебя наверно обожают женщины, они часто так тебя ласкали? Удивительно, но и под дулом пистолета она продолжала говорить неторопливо и текуче, низким бархатным тембром, словно и не смотрел ей в глаза черный зрачок револьвера. Ее медленная гипнотическая манера речи завораживала. - Что? – он стоит с расстегнутыми штанами, с поникшим членом, красный. Почему револьвер в руке? Маневич засунул его обратно в кобуру. Перевел дух. - Ты знаешь, что он у тебя необыкновенно красивый? - Что, не видала таких? – хрипло хмыкнул поручик, сглатывая, чтоб снять звенящую красную спазму, сковавшую всю голову. – Возьми же его, возьми… - «Апрельское тепло не смея расточать…» Отпусти меня, Петя. - Возьми, возьми его. - Я возьму его, но только не здесь. - А где? - На улице. Выведи меня и там я дам тебе такую радость, какой ты еще никогда не испытывал. - Соси здесь! Ну! Рейснер поднялась с колен, взглянула царственно. - Вы же офицер, поручик! Неужели вы будете насиловать даму? Она начала одеваться. Маневич смотрел на это в отчаянии. - Но я хочу кончить! – растерянно бормотал он. - Я должен кончить! Она обняла, жарко зашептала на ухо, щекоча волосами. - Я все сделаю, как ты хочешь, только выведи меня отсюда! Ты же хороший мальчик, Петя. Слава Ларисы Рейснер катилась по фронтам. И вдруг она перед ним, на коленях, клянется в любви. Что за подарок судьбы? Красавица у его ног. Он всегда знал, что он не чета этому быдлу, толстяку Уварову или казарменному остряку Неженцеву. Им бы она не дала! И эта женщина у его ног – главное доказательство его исключительности! Пускай она революционерка. Какая разница! - О, боги! Проклятье! Идем! Поручик застегивается, они выходят, идут коридорами, выходят во двор контрразведки. Ночь, звезды, он заводит ее за угол, прижимает к каменной кладке, лезет под платье, тискает груди, задирает юбки, пальцами проникает в лоно, вынимает и жадно нюхает пальцы, стонет с прикрытыми глазами. Давит женщине на плечи, она опускается перед ним на колени. Он взводит револьвер, приставляет ей к виску. - Если прикусишь, - хрипит, - убью. - А если я все сделаю хорошо, ты отпустишь меня? Обещаешь? - М-м… - он мычит, стонет, рявкает, - да! Да, черт возьми! - Даешь слово офицера? - Да. - А вернешь мне печать? - Да! Что? Какую еще печать? - «Ломает ужаса застывшую печать». - Какую, к чертям собачьим, печать?! - Я не могу без нее вернуться. - Куда? К своим? К матросам? К товарищам? - Не глупи. Какие они мне товарищи. Я поэтесса, я играю в мистерию собственной жизни. Как и ты, Петя, я же вижу, какой ты! Ты такой же романтик, авантюрист, ты ищешь страсть и муки. Ты не тупой ограниченный мужлан, как этот ваш пузатый полковник с лицом мясника. Нас, поэтов, несет Рок, древние греки знали толк в Роке, это он столкнул нас на узких улочках Казани, всего на одно мгновение длиной в поцелуй. Я благодарна судьбе, что узнала тебя. Очнись, мы летим над бушующим бытием, как чайки, мы кричим и ныряем вниз, чтобы выхватить глоток счастья, крошку мечты. Дай мне свои губы, ты плачешь, мы солоны с тобой, под нами море, о, как я люблю тебя, на этот миг, на это мгновение! О, дай мне свой член, я хочу всего тебя, всосать, понять, пронзить! Пропитай меня всю, как губку, своим естеством, своим потом, семенем и слезами. Она говорит и ласкает, ласкает и говорит. Певучий, пьянящий, эротичный голос развратной богини. Какой глубокий голос, какая глубокая глотка! Поэтесса, комиссарша и такой наглый разврат. Авантюристка мирового масштаба, правильно сказал капитан. Она невинна и страстна одновременно. - Не уходи, я хочу быть с тобой! Хотя бы еще день, сутки! - Мальчик мой, не держи меня, мы сыграли лучшую сцену из пьесы нашей жизни. - Останься. Еще день, всего один! Я заставлю тебя! Я верну тебя в камеру. Ты будешь в моей полной власти. Останься добровольно, ну! - Не уподобляйся твоим сослуживцам. Мы не чета им, мы сложные и богатые натуры. В душе ты добр и сострадателен. - В душе я добр и сострадателен, - послушно повторил обмякший поручик. – Но внешняя жизнь, полная зла и боли, заставляет меня быть злым. - Почему? – нежно спросила женщина. - Я обязан, – прошептал поручик, - я спасаю Россию. - От кого? – простонала Рейснер. – Он самого себя? Невозможно спасти Россию от России. Прими Родину такой, какая она есть! И ты обретешь мир. - Но я не могу! – силясь стряхнуть наваждение, вскричал поручик. – Принять это быдло? Эту бесноватую чернь? Да никогда! – злоба заклокотала в горле. – Жечь! Каленым железом выжигать большевистскую заразу! - Открыть тебе одну тайну, Петя? – спросила женщина. - Да, говори. - Не с Россией ты борешься, а с самим собой. Твоя родина явилась тебе такой, какова твоя душа. Ты выжигаешь чернь снаружи, но червоточины – в твоей душе, и они дымятся обугленным мясом. И ты стонешь и содрогаешься от боли, я вижу это, каждый твой выстрел во внешний мир есть выстрел в себя самого! Опомнись, прими мир! Теперь Россия явилась тебе в моем облике. Ты и такую Россию застрелишь? - Ты… - поручик облизал губы, - ты не Россия. Ты сирена. Ты заволокла туманом… мой мозг… сковала руки и ноги, ты сладко поешь. Но от пения сирен погибают. Неужели и я погибну от твоего пения? - Я не буду лгать тебе, Петя! Скажу правду - моя любовь убивает. - О, какая ты! – скрипнул зубами поручик. – А не боишься?.. - Чего? Что ты убьешь меня, застрелишь здесь? Неужели ты испугался страсти, которая «и жжет, и губит»? Гибель влечет, Петруша. Пучины увлекают. Я вернусь к тебе, обещаю, ты только дождись меня! Разве не лучше смерть в объятиях прекрасной женщины смерти в грязном поле от случайной пули, выпущенной каким-нибудь ублюдком? Разве я не прекрасна? - О да, еще бы, ты прекрасна! – в каком-то восторженном озлоблении взвыл офицер. – Таких, как ты, я еще не встречал! Лариса пристально посмотрела ему в глаза. - Ведь ты дождешься меня? – шепотом спросила она. - Где? - Здесь, в Казани. - Когда? – тоже перешел на шепот поручик и оглянулся по сторонам. Ночная Казань нависла над мужчиной и женщиной. Минареты подслушивали. - Когда я вернусь, - одними губами прошептала Лариса. - А когда ты вернешься? - Ты сам знаешь. Дождись меня, Петя. Я дам тебе то, чего ты еще никогда в жизни не испытывал. Дождись. А теперь прощай. - Стой, вернись! Я буду стрелять! Я заставлю тебя! - Стреляй, я не боюсь. Чайка летает, где хочет. Прощай и помни обо мне! - Проклятие! Вернись! Я не хочу тебя терять! Я сошел с ума! Всего за пять минут! Солнечный удар! Бунин! Толстой! Кругом смерть, гражданская война, устострастие во дворе рядом с грудой расстрелянных тел. Как смердят трупы… В ДРЕВНЕЙ ИУДЕЕ. ХЕРЕМ Внимание! Во избежание психических травм, спонтанного самонаведения порчи и других нежелательных магических последствий следует читать эту главу и само проклятие «херем» с максимальной отстраненностью, сохраняя трезвый взгляд, окружив себя воображаемой защитной сферой из огня! Бородатые и пейсатые раввины открыли книги и вступили в молитву, сливаясь в носовом вибрирующем мычании – у-у-у-у, эшвэй кылия у-ум-м-м. Двадцать девять священников мычали, один читал священную книгу. Хор ненадолго замолкал и тогда на первый план выступал голос читающего, а затем снова хоровое мычание. Каиафа: “Силой мира и священного слова мы уничтожаем, заклинаем, истребляем, позорим и проклинаем Йошуа из Назарета, называющего себя Мошиах, и эти тридцать монет, уплаченных за него, как за раба, во имя Бога, кагала и этого священного завета; во имя 613 заветов Божиих, изложенных в этом завете; херемом, которым Иисус Навин проклинал город Иерихон; проклятием, которым Елисей встретил его мальчиков и своего слугу Гохзи; уничтожением, которому Барак обрек Мороз; шамтой, которая была употреблена членами великого собора и равви Иудой, сыном Езекнеля, против некоего служителя; всеми херемами, проклятиями, заклинаниями, изгнаниями и уничтожениями, которые были употребляемы со времен Моисея до настоящего дня. Все первосвященники повторяют вполголоса слова проклятия и раскачиваются взад и вперед. Ропот их голосов наполняет купол храма гудением, сливаясь с гулом храмовых мух. Анна сказал: «Мы уничтожаем, заклинаем, истребляем, позорим и проклинаем Йошуа из Назарета, называющего себя Мошиах, и эти тридцать монет, уплаченных за него, как за раба, во имя Бога Акатриэля, Бога Цабаота, во имя Архангела Михаила, великого начальника, во имя Метатрона, который наречен именем своего равви, во имя Сандалфона, который плетет венки для своего равви, во имя того имени Бога, которое составлено из 42 букв; именем, под которым явился Моисею в кустарнике, именем, которым Моисей разделил море, именем Эе. Таинственной силой имени Бога, силой шрифта, которым написаны были скрижали завета; именем Бога Цабаота, Бога Израиля, сидящего на херувимах; именем колесницы святой и всех живущих в небесах, силой имен всех Ангелов, служащих Богу, и всех святых Архангелов, обитающих в вышних. Покачивание туловищ старейшин сделалось ритмичным и частым, голоса их слились в один хор нарастающей ненависти, глаза их закатились, лица исказились гримасами, судороги пробегали по плечам, рукам и ногам их. Гул тысяч мух становится оглушительным. Элеазар бен Иаир почти кричал трясущимся, надутым, как бычий пузырь, лицом: «Проклят да будет Йошуа из Назарета, назвавший себя Мошиах, и тридцать этих монет, уплаченных за него, как за раба, от Бога Израиля, сидящего на херувимах! Йосеф бен Маттиатайаху, глава рода левитина, возопил: «Если он родился в месяце Нисане, в котором господствует Архангел Уриель, то будь он проклят от этого Архангела и всех Ангелов его. Если он родился в месяце Ияра, в котором управляет Архангел Цзапниил, то будь он проклят от этого Архангела и от всех ангелов его. Если он родился в месяце… Монотонное перечисление архангелов и месяцев ввергло раввинов в транс, они выпали из времени и пространства, они положили книги на алтарь, одной рукой каждый тесно обнял шею левого соседа, правую положил на голову правого соседа, уронили вовнутрь тесного – голова к голове - круга длинные седые бороды и пружинящие пейсы. Круг это принялся ритмически подпрыгивать и бормотать. Вскоре раввины стали прыгать так высоко, что удивились бы, если бы увидели себя со стороны. Симон бен Хасмонейяху задыхался и выкрикивал при каждом прыжке: «Будь проклят Йошуа из Назарета и тридцать монет, уплаченных за него, как за раба, устами Бога великого, сильного и страшного. Да поспешит к нему несчастие Божие! Один за другим старейшины выкрикивали древние, выкованные еще в Эдемском саду проклятия: - Создатель, истреби и уничтожь его! - Боже Создатель! Сокруши его! - Боже Создатель! Покори его! Савл, сын Гамалиила, прокричал молодым голосом: - Гнев Божий да разразится грозой над его главой. Дьяволы да встретят его. Будь он проклят, где он обретется. Дух его да улетит скоропостижно, нечистая смерть да схватит его, и месяца он не окончит. Да накажет его Господь чахоткой, горячкой, воспалением, помешательством и мечом, язвой и желтухой. Проклятием он облечется, как ризою: сам он себя уничтожит, и Бог сокрушит его навеки. Сильный запах вспотевших тел заполнил алтарное помещение. Пожилые раввины склонились в пояс и с кашлем и рвотными позывами выговорили всем кагалом внутрь тяжело дышащего хоровода – прямо на серебряное блюдо с тридцатью сребрениками: - Да не даст ему Бог прощения! Да разольются гнев и месть Божий на эти монеты и на Йошуа из Назарета, называющего себя Мошиах, и вселятся в него все проклятия, написанные в законе. И сотрется имя его из поднебесной, и обречет его Бог на несчастья вне всех колен Израиля по проклятиям союза, написанным в законе. Распрямились, расцепили руки, старейшины тяжело дышали. Каиафа сказал: - Итак, внесены все деньги за отвергаемого, и он выкуплен, как выкупается пасхальная жертва. Принесем же присягу, что не вкусим хлебцов пасхальных, покуда жив Йошуа из Назарета, называемый Мошиах. Да будут прокляты эти монеты, дабы сила проклятия перевесила силу жизни жертвы, за них выкупаемой. Отныне, хлеб Йошуа есть хлеб нееврея, вино его – вино «несех» идолослужения, овощи его осквернены, книги его считаются книгами волшебников; ученикам его отрежьте цицес, оторвите им мезузу, коли не отрекутся. Вы не должны кушать или пить с ними; не должны совершать обрезания их сыновей, не обучать детей их закону, не хоронить умерших из их семейства, учеников его вы не должны принимать в братства ни в благотворительные, ни в другие; чашу, которую они опорожнят, должны выполоскать и вообще обращаться с ними как с каждым нахри, неевреем. Аминь. Хасмонаю бен Маккавейяху стало плохо, его подхватили под руки, поволокли сокрушенными ногами по мраморному полу на свежий воздух. Анна шел вдоль стены, держась за нее от слабости. Каиафу тоже шатало – проклятие отняло все силы. Инга и Бодров по время херем-гипноза не все различали в невнятном бормотании Виктора. Больной сделался красным, тяжело дышал, валики губ его шевелились и нервически сокращались. - Выводи его, - все настойчивее требовала Инга. - Дай ему прожить этот паттерн, - шепотом уговаривал Бодров, - это как роды, нельзя прерывать, пусть все завершится. Виктор стонал и кренился на тахте на бок. - Что, Виктор, что? – Инга Никодимовна встревожено склонилась к нему. Больной не отвечал, живот его ходил ходуном, лицо исказилось, он мучительно застонал. - Дать воды? – спросила женщина. - Он тебя не слышит, - сказал Бодров. Виктора сотрясла судорога, его вырвало на пол. ВЫХОД ИЗ ХЕРЕМ-ГИПНОЗА Виктора с утробным кашлем вывернуло вторично. Инга Никодимовна отпрянула, туфли ее были забрызганы рвотой. - Выведи его из транса! – решительно потребовала она от Бодрова. Тот быстро произнес необходимые фразы. Виктор очнулся, голова его раскалывалась, тело горело. Новые рвотные позывы сотрясли тело. По полу растекалась большая лужа мутной жижи с кусочками съеденного и не до конца переваренного завтрака. Инга Никодимовна на цыпочках переступила через рвотную лужу, пошла к столу, налила воды в стакан, подала Виктору. Он не взял, его мутило. Кисло запахло рвотой. Инга Никодимовна вызвала нянечку, та пришла со шваброй и ведром, принялась с ворчанием мыть полы. Инга Никодимовна и Бодров помогли Виктору подняться, под локти вывели его в коридор, открыли окно, затянутое металлической сеткой, дали подышать морозным воздухом. Постепенно он пришел в себя. Попросился в туалет. Прополоскал рот водой, умылся. Глаза слезились, лицо имело ужасный вид, словно он рыдал несколько часов подряд. Бодров и Инга Никодимовна обсуждали увиденное. - Это просто бомба! – возбужденно ходил по коридору от стены к стене молодой гипнотизер. – Мы «увидели» знаменитый обряд херем – обряд проклятия иудейских раввинов. Причем направленный на Христа и тридцать сребреников! - Теперь понятно происхождение монеты, - лицо Инги Никодимовны осунулось от переживаний. - Это сребреник Иуды! Я в себя не могу прийти! Это же кошмар! Монета-то проклята! Уж не из-за нее ли Виктор и потерял память? Бодров скептически посмотрел на нее. - Але, Друша, - сказал он, - мы же люди двадцать первого века. Какие проклятия шаманов и раввинов? Память стирают психотропами, тут и к бабке не ходи. Из кабинета заведующей вышла нянечка с ведром и шваброй, сказала, что убрала. Врачи с Виктором вернулись в кабинет. Инга Никодимовна закрыла форточку. В комнате было морозно. Монета лежала на столе. Три человека стояли и смотрели на таинственный металлический кружок неправильной формы со стертым профилем на лицевой стороне. - Как хотите, - сказала Инга, - можешь смеяться, Сережа, но я к ней не прикоснусь! Она перекрестилась и неестественно засмеялась. - Эх, пропадать так с музыкой! – молодецки откашлялся Бодров, взял лист чистой бумаги, зачерпнул им монету со стола и стряхнул в футляр, в котором она была привезена. – Футлярчик-то от обручального кольца! – сказал он, щелкая крышкой. - Я ее боюсь, - Инга Никодимовна передернула полными плечами. - Друша! - С упреком воскликнул Бодров. - Ты же врач, без пяти минут доктор наук! Ты же понимаешь, что все это глупости и суеверия! - Какие же это глупости, если вот что вышло! – Инга показала на покачивающегося от слабости Виктора. – Сядьте, Виктор. Больной присел на тахту. - Такая реакция связана не с монетой, а с воспоминаниями, которые она индуцировала, только и всего! – сказал Бодров. - Сама монета безопасна, как жетон в метро! Ну, хотите, я заберу ее с собой? - Нет, - слабо сказал Виктор, - монета моя. - Как хотите, - Бодров глянул на часы. - Ты опаздываешь? – спросила Инга. - Надо бежать. - Она единственное, что осталось от моей прежней жизни, - пояснил Виктор свою «жадность», взял футляр, спрятал в карман пижамы. Бодров постоял, покачиваясь с носков кроссовок на пятки и обратно. - Меня эта история крайне заинтриговала! – сказал он. – Мы угодили по времени в самый первый момент облучения монеты заклятием. Виктор еще не получил ее в руки. Вот и спрашивается, когда и где она попала к нему в руки? Вот где м-м… апофеоз, кульминация всего! Там – причина амнезии! - Иуда получил монеты в храме, читай евангелие! – сказала Инга Никодимовна. - Иуда – да, но не Виктор! – ответил Бодров. - Меня интересует именно тот момент, когда наш нынешний Виктор, а не мифический Иуда, прикоснулся к монете! Вот тогда-то мы и узнаем причину амнезии! - Что ты предлагаешь, Сереж? – спросила Инга. - Если бы Виктор согласился, я бы предложил более суженные рамки гипнорепродукции. Не просто идти по следу монеты, а выйти на тот момент в памяти реципиента, когда эта монета коснулась именно его руки! У кожи есть память, она все вспомнит. Тогда мы поймем и причину амнезии. - Нет, Сережа, - покачала головой Инга, - я возражаю. Посмотри на него, он еле дышит. Сейчас нельзя возобновлять сеанс. - Ну, ты как? – спросил Бодров, кладя Виктору руку на плечо. Потряс ободряюще. Видно было, что азарт исследователя подталкивает его к продолжению эксперимента. У Виктора еле хватило сил отрицательно покачать головой. - Хорошо! – Бодров хлопнул в ладони, - отложим! - Ты говорил, что уезжаешь? – напомнила Инга. - Да, на неделю. - Тогда через неделю можно будет повторить попытку, - Инга вопросительно посмотрела на Виктора. Тот пожал плечами, его мутило. - Дайте мне обезболивающего, - попросил он. – И снотворного. Мне плохо. - Конечно, – сказала Инга Никодимовна, - конечно. Бодров попрощался и вышел. Врач дала Виктору лекарства. - Почему он называл вас Друшей? – спросил Виктор в дверях. - Друшей? – она подняла брови над тяжелыми очками, улыбнулась, припомнив что-то приятное. – Я же Александрушина. Друша. Меня так в институте звали. Мы с Сергеем однокашники. *** Казань. Лето 1918 г. Лариса Рейснер из контрразведки бежала через всю Казань. Видать, ее вела счастливая звезда. Разъезды белых не замечали ее. А когда на рассвете она прочитала надпись на единственном уцелевшем уличном указателе, там значилось «улица Рельсовая». Пригород Казани весь был застроен деревянными домиками в два-три окна в окружении чахлых палисадников. Татарские дома выделялись глухими глинобитными стенами, окнами были все повернуты во внутренний двор, словно и дома их были в чадре. По бокам улиц шли прогнившие мостки. Она постучала. В доме затеплился свет. К окну приблизилась женская фигура в белом исподнем с горящей лучиной в руке. Ставни раскрылись, высунулась голая рука. - Давай. - Лукины здесь живут? – спросила Лариса. - Тебе водки? Седня уже по пятерке, - зевая на разрыв челюстей, ответила женщина. – Берешь, чо ли? - Мне бы Корнея Лукина! – сильным шепотом сказала Лариса. - А! – Баба снова зевнула. - Ходют тут. Война, а они ходют. Господи-Сусе, Корней! По тебе девки с утра сохнут. Вставай! Через минуту в окно выглянул всклокоченный, голый до пояса мужчина – связной Казанского большевистского подполья, выражением лица оправдывающий свою партийную кличку «Угрюмый». ПОСЛЕ ГИПНОЗ-ХЕРЕМА Из кабинета завотделением Виктор еле добрался до кровати. То, что он увидел в гипнотическом трансе, потрясло его до глубины души. В кармане лежала раскаленная докрасна монета, от нее исходило сильнейшее радиоактивное излучение. Теперь он понимал причину несчастий, случившихся с ним. Выкинуть ее! Избавиться, срочно! Собравшись с силами он побрел в туалет, открыл форточку, попытался выбросить монету, но форточка была затянута металлической сеткой, ничего не получилось. Смыть! Он бросил монету в унитаз, нажал на слив, но струйка еле потекла, монета лежала на дне унитаза и не шевелилась. Тут ее оставлять нельзя! Ее вообще нельзя выбрасывать в мир, она навредит всем! Ее надо нейтрализовать, обезвредить. Но как? Мне уже все равно, подумал он, я уже отравлен, я таскаю ее больше месяца. Самое худшее уже случилось. Он запустил руку в унитаз, вытащил монету, понюхал. Едкий смрад, как хорошая горчица, пропекал до гайморовых пазух. Ее надо обезвредить, как фугас, как мину. Взять под саркофаг, как Чернобыль! Но как? Он никогда не имел дела с магическими предметами. Надо идти в церковь, подсказал внутренний голос. Нет, решил он, надо сжать зубы, дождаться уехавшего доктора Бодрова, попытаться снова войти в транс и узнать, когда, где и от кого он ее получил! Все не случайно. Кто-то дал ему сребреник, и он ведет его, как путеводная звезда, в хождении по мукам. Но кто эти муки подготовил? Кто запустил его в темный тоннель, в конце которого сияет тусклым светом серебряная монета из первого века нашей эры? В палате, едва улегшись на кровать, Виктор снова сблевал на настенный кафель, покрытый многочисленными сколами. Лежал на боку и смотрел, как желтая пенистая рвота стекает по плитке за кровать на пол, впитывается в краешек одеяла. К вечеру ему стало хуже, поднялась температура. Следующим утром он проснулся в жару, все вокруг плыло, словно он был погружен в горячую реку. Ходили какие-то тени, гулко звучали голоса. Виктор весь день дремал, просыпался с дикими криками. Инга Никодимовна вызвала к нему врача-терапевта, сделали анализы, но точный диагноз поставить не смогли. Причина явно коренилась в психике, в травмирующем воздействии проломившей кору головного мозга магмы реликтовых воспоминаний. На следующий день Инга Никодимовна пришла его проведать, села на стул рядом с кроватью, выгнала других больных из палаты в коридор. - Ну, как вы? – смущенно спросила она. - Я чувствую себя виноватой. Ведь это я предложила гипноз. Но я не ожидала такой реакции, честное слово! Виктор лежал, голова пульсировала, лицо горело. - Не вините себя, - сказал он пересохшими губами, - вы же хотели мне помочь, я понимаю. - Ничего, проколем вас антибиотиками, и все будет хорошо, - Инга Никодимовна пожала ему руку ледяными пальцами. - Инга Ник… - позвал он. Белая, близоруко расплывшаяся женщина повернулась в дверях. Он поманил ее рукой. Она подошла беззвучно, наклонилась. - Ин…га… Ни… Врач подмигнула с видом заговорщицы и шепотом сказала. - Виктор, вам так плохо, так что если хотите, зовите меня просто Инга. Я знаю, у меня такое сложное имя и отчество, - она улыбнулась. - А ты вдобавок еле губами шевелишь. Но только наедине. При больных обращайся ко мне вы. Идет? - Идет, - слабо улыбнулся Виктор. – Если только на брудершафт выпьем. Откуда я помню, что есть брудершафт? – удивился он сам себе. – Что-то в голове всплывает, из прежней жизни. - Конечно, - сказала она, - конечно. Память потихоньку будет восстанавливаться. Но для этого надо нормально питаться, отдыхать. Да! Совсем забыла! Я же принесла тебе бульону, домашнего! – она ушла и вернулась с литровой банкой, закрытой красной пластмассовой крышкой, поставила ее на тумбочку. - Обязательно попей бульону, пока горячий. - Инга, - сказал, - послушай. - Да. - Мне пришла в голову одна идея. - Какая? - Ведь кроме монеты у меня осталось еще кое-что от прошлой жизни. - Что именно? - Наколка на спине. Она совсем свежая, ей не больше месяца. Ее смотрели в тату- салоне и сказали, что она сделана недавно. - Ты хочешь сделать гипнорепродукцию на татуировку? – догадалась Инга. - Нет, - он покатал головой по разбросанным на подушке свалявшимся волосам, - надо расшифровать надпись под повешенным телом. - Каким повешенным телом? – удивилась Инга. Поправила Виктору подушку. Он протянул ей руку, попросил помочь. Она взяла его за руку, потянула, Виктор поднялся на кровати, спустил ноги на пол, нащупал шлепанцы. - Какие у тебя горячие пальцы, - покачала она головой. Виктор вынул термометр из подмышки, отдал ей, Инга посмотрел – 38 и 7. Много. Он тяжело встал, задрал сзади пижаму и майку. Инга увидела над волосатой поясницей фигуру повешенного человека и под ней – надпись на неизвестном языке. - Да, я помню. Странная татуировка, - сказала она, трогая вытянутую на веревке фигурку пальцем. Кожа мужчины взялась пупырышками. - Тебя морозит? – спросила она. - У тебя палец такой… приятный. - У меня руки холодные, мерзнут. Я мерзлячка вообще, у меня сосудистая дистония. Давай вот что. Завтра я привезу фотоаппарат, сделаю снимок и покажу его специалистам. Виктор сел, отдуваясь. - Попей, пока горячий, - Инга подала ему банку с бульоном, он сделал несколько глотков. В палату вошел Прокопенко с подвязанной замусоленным платком правой рукой, тупо уставился маленькими глазками из-под тяжелых надбровий. - Прокопенко, погуляйте в коридоре, - ледяным тоном приказала Инга Никодимовна. Больной так же заторможено вышел. - Какая ты строгая, - сказал Виктор. - Да уж, с вами иначе нельзя. - А если просто скопировать? – спросил Виктор, отхлебывая из банки горячий бульон. - Что? - Ну, рисунок и надпись. Она подумала, покачала головой. - Нет, текст уж больно вычурный, вдруг там каждая черточка имеет значение? - А мобильный у тебя с камерой? – спросил Виктор, блаженно ощущая, как бульон согревает пищевод. - Боже, какая я глупая! – Инга Никодимовна засмеялась. – И как человека с таким ясным сознанием держат в психушке! Он тоже улыбнулся, вспоминая, как Ксения фотографировала его мобильным телефоном. Инга ушла, вернулась с телефоном. - Ну что, делаем фотографию? - А! Я уже и забыл. Виктор поднялся уже бодрее, повернулся спиной, Инга навела камеру, блеснула фотовспышкой. Она дала посмотреть изображение татуировки Виктору. Он долго рассматривал экранчик телефона, вглядывался в буковки. - Что это за язык, как вы думаете? Он забыл, что наедине они перешли «на ты». - Явно не европейский. Инга Никодимовна тоже посмотрела на снимок, головы их сблизились, щеку его защекотали ее волосы, в ноздри проник аромат женщины. – Я читаю на английском, французском и немецком. На последних двух со словарем, - для скромности уточнила она. - Меня снова в жар бросило, - сказал Виктор. - Да? – испугалась Инга. - Волосы твои щекотятся. Она покраснела, на фоне белого халатика это было особенно заметно. - А где монета? – спросила она. - В тумбочке. - Давай ее выкинем, твою монету - предложила она, - я ее боюсь. Я вообще против опытов с ней, мне почему-то страшно. - Ты правильно сказала – «твою монету», - хмуро сказал Виктор. На лице его проступила решимость, брови сошлись, выдавив по центру лба крупную морщину. Инге он показался похожим на осужденного перед казнью. – Эта монета – мой крест. Моя судьба! Я не могу оставаться в полном неведении, в полной темноте, с вонючим куском металла в руках! - Это рискованно, пойми! Просто опасно для твоей жизни! Если такая реакция была после первой гипнорепродукции, то чего ожидать от второй попытки? Никто до конца не знает, какие силы таятся в психике людей, даже мы, психиатры! Ведь все порчи и проклятия – это психические силы! Они калечат и убивают. Виктор почувствовал, как вдоль позвоночника побежали мурашки. Его словно бы повлекло куда-то, словно бы он попал в скользкий желоб и полетел по нему вниз. Сам не понимая зачем, сгорая от стеснения, он протянул руку и под простыней сжал ее пальцы своей раскаленной ладонью. Она не отняла руку, только напряглась и как-то застыла. - Лучше подохнуть, чем такая жизнь! – с горечью сказал он, ощущая приятный до истомы контакт с живым человеком. – Я хочу любой ценой понять, почему она попала именно ко мне! Должно же быть объяснение! Ну, не может на человека случайно свалиться такое – амнезия, монета, психушка, Вырвинос! Что я такого сделал, чем заслужил такую кару от Господа Бога? Инга Никодимовна вышла из палаты и направилась к себе в кабинет. Как быстро он… - она подыскивала слово и вдруг нашла, - взрослеет! Разговаривал сейчас не как всё забывший слабоумный псих, а как нормальный… да что там нормальный! – мужественный, решительный человек! В коридоре толпились дауны, дебилы, олигофрены, криминальные типы, просто слабоумные. Многие из больных влюблялись в нее, что, в общем-то, было неизбежно, она - врач, молодая женщина, они помещены в замкнутое пространство, переносят на нее свои комплексы, принимают ее за мать, жену, возлюбленную. Но еще ни один из больных не производил на нее такого сильного впечатления, как Виктор Беспамятный. В нем угадывалась сильная и щедро одаренная натура с несгибаемой волей и мужеством. Ей казалось, она понимает, почему именно ему досталась таинственная и зловещая монета. Только Виктор мог пронести ее по миру и не сломаться. Он не погиб на вокзалах, не затерялся среди бомжей, за ним бегает телезвезда, он взял в заложники знаменитого ведущего на глазах всей страны, он решителен, способен на поступки, он не боится даже проклятия раввинов, он несгибаемо противостоит Судьбе. Рядом с таким мужчиной она всегда мечтала стоять плечом к плечу наперекор всем житейским бурям и напастям! Инга села за стол и спрятала лицо в ладонях. *** На третий день после гипноз-херема Виктор проснулся и словно проснулся. Жар вдруг проступил наружу в виде обильного пота, тело сделалось холодным и пустым. Ничего не болело. Над головой парил белый потолок в отчетливо видных пупырышках штукатурки. Палата спала. Клекотал горлом Нефедов. Храпел Прокопенко. Сопел Гена. Неслышно дышал Вовчик. Виктор сел на кровати, спустил ноги на пол. Перед ним оказались его голые худые колени. Он их ясно видел. От коленей вниз свисали волосатые ноги. Он пошевелил пальцами рук и согласился признать их за свои. Все словно бы стало на свои места. Он все отчетливо понимал. Неожиданно ясно увидел палату и своих сотоварищей по психике. Он понял вдруг, что сильно поумнел, и даже продрог от радости. «Подъем!», раздалось в коридоре. Значит, уже семь часов. Время умываться, завтракать. Принимать лекарства и идти на прогулку. Он это и раньше делал, но сейчас четко понимал последовательность и нужность действий. Распорядок жизни был здравый. Для прогулок выдавались черные и синие фуфайки. Виктор предпочитал синюю. Во дворике он трогал снег. Снег был холодный и таял. Его переполняла доброжелательность к сослуживцам. Казалось, что и все они могут, как и он, очнуться от своих мутных снов и все-все начать понимать. Он даже почему-то чувствовал себя виноватым в бедах других больных. Запросто подошел к Прокопенко и спросил про руку. Прокопенко пожаловался, что ночью рука сама лезет его душить. Подошли и другие, да, Прокоп, как рука себя вела ночью? - Да ниче, - пожимал тот плечами, - я ж ее на привязи держу. Не все Прокопенко верили, что рука у него работает сама, в отрубе от тела. Думали, что симулирует. Об этом сказал Гена-разносчик. - «Бриллиантовую руку» смотрели? – обиделся Прокопенко. - Там рука сама летает! Пример всех убедил. Действительно, в кино рука сама летала и хватала хозяина за нос. Почему же у Прокопенко не может? - И как ты ее не боишься? – спросил Вовчик. - Как не боюсь, - оскорбился Прокопенко, – еще как боюсь! Я на что ее на ночь привязываю к кровати? Чтоб не удушила! – И важно заявил. - У меня редкий «синдром автономной конечности». *** Инге Александрушиной позвонил доктор Сергей Бодров, спросил о состоянии Виктора, напомнил, что перед повторным гипнозом следует прекратить прием всех лекарств! Инга возражала, гипнолог настаивал. - Чем вы его там потчуете? – кричал Сергей. - Аминазином, конечно! На фоне аминазина очень хорошо вспоминается прошлая жизнь, ага, в мельчайших подробностях. - Твоя ирония не уместна! - Инга, давай так. Прекращаешь давать ему лекарства… - Он в плохом состоянии. Тревожность, подавленность… - Я все сниму гипнозом! - Ты мнишь себя всемогущим. - Не я всемогущ, а подсознание. Оно все знает и все умеет! А я умею с ним разговаривать. Прекращаешь все лекарства… - Антидепрессанты оставим… - Минимум, Инг! - Хорошо. - Минимум миниморум. - Я поняла. А ты где? - В Магнитогорске. - Ого, что ты там делаешь? - Семинар даю по НЛП. - Какой ты молодец! Ты когда вернешься? - В пятницу. И сразу к тебе. Учти, для тебя я отменяю кучу консультаций и теряю Монблан бабла! - Я ценю, Серж. - Целую кандидата наук, без пяти минут доктора. - Целую, Сереж. Инга Никодимовна отключила мобилный и огляделась. Она находилась на Большом Сачке Гумфаков Университета. Выбрала из толпы самого очкастого филолога и спросила, где находится кафедра классических языков. На кафедре ее направили к доценту Андрею Кашпору. Он посмотрел на фотографию. - Что значит эта фраза? – Инга Никодимовна провела ноготком без лака по странным закорючкам под ногами висельника. - Двести долларов. – Бесстыжий доцент даже не покраснел. Двести долларов за пять слов! Да что тут за расценки! - Тут же всего одна фраза! - Чтобы перевести эту одну фразу, коллега, я учился двадцать пять лет! - Ну, давайте хотя бы сто, - с натугой предложила не умеющая торговаться Инга Никодимовна. Доцент остановился. - Давайте. - У мня рублями. - Возьму по курсу. Инга Никодимовна вынула деньги из сумочки, но не отдала. - Вы переведите сначала. Кашпор посмотрел на снимок еще раз, более внимательно, почесал в затылке. - Это похоже на коптский. Но… не совсем коптский. Какой-то диалект древнекоптского языка. Доцент вывернул из шкафа толстенные словари - Иссоп – это чабрец, - бормотал он, - ну и как это связано? Значит, так. Смысл фразы примерно таков. «Чабрец (или тимьян), для чего, с какой целью ты явился или достался мне?» - И что это значит? - Не могу знать, - Кашпор филолог громко захлопнул словарь. – Вы просили перевести, я перевел. А толкование слов – это уж, простите, не мое дело. Инга Никодимовна растерянно отдала деньги и вышла из кафедры. Она ничего не понимала и чувствовала себя обманутой. ПЕРВЫЙ СЕКС С ИНГОЙ НИКОДИМОВНОЙ Виктор пытался понять, есть ли хоть какой-то смысл в его мытарствах. И не мог. Впрочем, помимо хаоса кое-какие закономерности в жизни были. Например, чередовались день и ночь. Еще в его жизни чередовались напряжения и расслабления. Ему показывали часть жизни, Ксению, например, погони или драки, а потом запирали – в купе поезда, или в СИЗО, или в палату клиники, и давали время обдумать то, что он увидел и пережил. Потом его снова выпускали, давали пожить. А потом снова запирали в одиночестве для размышлений. Ему словно подсказывали – вот же истина, обдумай ее. Но он ничего не видел и не приходил ни к какому выводу. Все было тупо и тускло и пахло хлоркой и туалетом. Инга Никодимовна впервые за многие годы обильно надушилась, идя на работу, заплела волосы в легкую косу, придающие ей девический вид, губы подкрасила розовой помадой, и даже очки сменила на изящные, узкие, в тонкой оправе. Белый халатик выгодно подчеркивал ее рубенсовские формы. На нее тупо зырили больные, оглядывался персонал. - Какая вы красивая сегодня, - басом пискнула медсестра Тамарочка. Инга Никодимовна снисходительно улыбнулась, в душе ей было приятно. В кабинете открыла ноутбук, но работать не могла, что-то ей мешало. Зачем она накрасилась? Из-за Виктора? Да, честно ответила сама себе. Надо его подбодрить, вывести из депрессии. Она вызвала Виктора к себе - Виктор, - сказала она, когда больной вошел, - у нас появилась надежда. - Какая? - Конечно, я в это слабо верю, но надежда умирает, как говорится, последней. Значит так. В Москве живет человек, знающий 96 языков, большинство из них мертвые. В него попала молния, он пережил клиническую смерть, и вот таким образом получил чудесный дар языкознания. Не знаю, верить или не верить, но попробовать стоит, тем более, что больше обращаться не к кому. Верно? - Как его зовут? - Вилли Мельников. Мне дали его телефон, и, я надеюсь, он нам поможет. А она ничего, подумал он, только толстенькая и низенькая. Немножко на свинку похожа вторым подбородком и очками, на очень симпатичную свинку. Вспомнилась яркая Ксения. Он очень скучал по ней, тосковал, влюблялся все сильнее. Она одна ждала его за стенами психушки. Ждала ли? - Мне надо себя вспомнить! – упорно твердил он. - Вдруг меня ждут – там, за стенами этой клиники! Волнуются, ищут! - Кстати, какие у вас отношения с девушкой, которая передала мне монету? Инга Никодимовна прижалась грудью к столешнице, в декольте ее наступил прилив. В рот Виктора поступила слюна в избыточном количестве. Он с трудом проглотил ее. - Случайная знакомая, – буркнул он, занавешивая лицо крылом волос. Виктор явно тосковал по той эпатажной девице, потому и избегал разговоров о ней. Инга Никодимовна прислушалась к себе. Давненько она не испытывала ревности. С тех пор, как Миша ушел к той челночнице, с которой познакомился в Китае. А вдруг Виктор тоскует по той девушке и поэтому температурит? Ясно же, что он попал в зависимость от Ксении «Ноздри». Речь шла не о влюбленности, а именно о психологической зависимости! Сработал «эффект цыпленка», импринтинг, психиатры знают этот механизм, когда первое движущее существо для только что вылупившегося цыпленка автоматически становится мамой. И вот выводок гордо шествует за дворовым Полканом! Так и тут – пронырливая девочка воспользовалась беспамятным состоянием Виктора и влюбила его в себя, как цыпленка. В отличие от стихийной соблазнительницы и интуитивной чаровницы Ксении Ноздрачовой Инга Никодимовна Александрушина была опытным врачом-психиатром, знакомым не понаслышке с техниками НЛП. Если она решит забрать себе мужчину, она сделает это умело и так, что сам мужчина этого и не заметит. Для этого существует, в частности, техника «перенесения влюбленности». Инга Никодимовна вытащила из нарезного батона два ломтика и засунула в тостер. - Часто вот так приходится, - сказала она, - перекус на рабочем месте всухомятку. Пусть хоть хлеб будет горячим. Вскоре в кабинете вкусно запахло поджаренными хлебцами. - Ешьте, - сказала она. Виктор захрустел хлебцом. Инга Никодимовна встала, задернула шторы, налила к тостам чаю, поставила коробку конфет, завела тихий разговор. Она подстроилась под его дыхание, вовлекла в кокон взаимного доверительного общения. Она кляла себя за то, что позволила провести гипнорепродукцию, восхищалась мужеством, с каким он встретил гипноз-херем. Она расспросила его о Ксении и говорила, о ней только хорошее. Когда расслабившийся Виктор рассказал ей, какая Ноздря необычная, яркая, феерическая, она порадовалась тому, что ему досталась такая девушка. Значит, ты - даже без памяти и со стертой личностью - достоин таких женщин, говорила она, поправляя на груди халатик. Она вставала к чайнику и протискивалась мимо Виктора, слегка задевая его бедром. Наливая ему чай, она прикасалась к нему грудью. Она говорила, что когда Виктор восстановит память, девушка, которую он любит, будет рада за него, как и она, Инга Никодимовна, радуется тому, что он делает заметные сдвиги к лучшему. Она прижала его голову к себе, сказала, что иногда ей жаль его, как родного человечка. Он поднялся. Они стояли вплотную друг к другу. От нее пахло духами. Она сняла очки. Глаза ее были подкрашены тушью. Лучше бы она этого не делала. И без того маленькие глазки в черной кайме выглядели еще меньше – стали совсем как семечки. И скулы выпятились. Зато губы выделялись своей мякотью под перламутровым блеском помады. Он благодарно обнял ее. Инга Никодимовна мягко прильнула. Сухие губы в щетине колко коснулись ее виска, уха. Тело Виктора чуть вздрагивало, будто он всхлипывал. - Что с тобой? – прошептала она. – Ты плачешь? - Просто, - тоже шепотом ответил он. – Просто дрожь бьет. Он обнял женщину крепче. Вся ее теплая масса прильнула к нему. Он стал целовать ее в лицо, в губы, отстранился, расстегнул верхнюю пуговку ее халата. Она помогла, сбросила халат на тахту. Она была в облегающем жакете и блузке с люрексом. Когда блузка раскрылась, он увидел через ажурный бюстгальтер, какие вислые у нее и мягкие груди с растяжками, в мелких родинках, с большими нечеткими сосками светло-коричневого цвета. Еще он понял, что это ему нравится. Ноздря была худой девчонкой. Инга Никодимовна была женщиной, полной, с жировыми складками на боках и животе, но щедрой, пышной, мягкой, теплой. Они попятились вместе к тахте, опустились на нее. Инга Никодимовна знала, что после долгого воздержания мужчине не до бурных скачек. Она ласкала его, словно совершала медицинскую процедуру, словно анализ брала. Он закрыл глаза и застонал, откинулся на тахту. Она пошла, помыла руку над раковиной. Села к нему, лежащему с закрытыми глазами. Гладила и гладила по голове. Придя в себя, он попытался поласкать ее, но она не дала. - Тебе же тоже надо, – сказал он, припоминая секс с Ноздрей. - Что? - Кончить. - Лежи уж, - усмехнулась Инга Никодимовна. - Я могу, - вспыхнул Виктор. - Не сомневаюсь. Ладно. Иди, отдыхай. Мне пора. Она выпроводила Виктора из кабинета, надела халатик. Зачем она это сделала? Зачем ей мужчина без памяти и личности? Она и сама толком не понимала. Впрочем, это не ей, это ему надо. Именно для улучшения психического состояния. В научной литературе описан случай, когда жена вылечила мужа от амнезии шоком, внезапно явившись ему обнаженной, уложив с собой в постель. Но ведь она Виктору не жена и никогда ею не была, что же он вспомнит? Мать. Тепло. Ласку. Поймет, что мир добрый, в нем есть и хорошие люди, что его любят, что он не пропащий, а настоящий мужчина. Впрочем, причин своему поступку врач-психотерапевт может найти множество. Самой себе бы еще признаться по-честному, зачем она это сделала. ТРЕТИЙ ГИПНОЗ СЕРГЕЯ БОДРОВА В пятницу в девять утра позвонил Сережка Бодров, бодрый, как и сама его фамилия. - Друша, это я, привет! - Здравствуй, Сережа, - не очень радостно приветствовала его Инга Никодимовна. - Я прибыл! Ну, что наш подопечный? - По-прежнему, неважно. - Ты телевизор вчера смотрела? - Когда? Приползла без задних ног, а Борька приставку включил и рубился весь вечер в свои бродилки да стрелялки. Я телевизор почти не смотрю… - Инга, - Бодров уже не слушал ее, - я приеду через полчаса, и мы проведем гипнорепро… - Нет, Сережа, - прервала она, - я категорически против новых сеансов! - Почему? - Потому что это опасно! Он неделю лежал почти что в коме. - Знаешь, кто виноват? - Кто? - Ты, Друша, ты! - Я? - А кто торопил меня, кто требовал вывести его из транса? - Его же рвало, Сереж! - Нормальная очистительная реакция. Надо обязательно вернуться и провести коррекцию. И станет он как новенький. Оставлять его в таком подвешенном состоянии нельзя. Он должен прожить этот паттерн до конца. Это все равно как хирургическая операция, только осколок вынимается из психики. Нельзя там оставлять осколок, понимаешь? СКАНДАЛ В КАМЕДИ-КЛАБЕ По тротуару к входу в клуб тянулась и мерзла в мигающем свете неоновой вывески длинная очередь. Срывался снег. За стенкой гремела музыка, полуголые официантки летали с подносами, на тумбах извивались стриптизерши, вращались огромные зеркальные шары, испуская во все стороны колючие лучи, оглушительно гремела музыка. Ксения ежилась в короткой шубке с красным меховым жабо вокруг шеи. Морозец больно кусал задубевшие выше красных полусапожек ноги. В разгоряченном зале танцевали потные люди, в испарине работали трое барменов. Губы и нос начали неметь на морозе. Как от хорошей дорожки кокаина. Только кайфа никакого. Сволочь Гуляш обложил ее красными флажками, как волчицу. Ее никуда не приглашали и не пускали. На телеканалах ее имя поставили в блэк-лист. Не пускали даже в приличные клубы. Лева по ее заданию узнал, где намечается самая медийная тусовка. Таковая намечалась на съемках Камеди-клаба, в этот вечер там собирались главные редактора самых лучших журналов. Ноздря решила, во что бы то ни стало прорваться на съемки и эпатажно прорвать блокаду. Клин вышибить клином! На входе в «Камеди» стоял знаменитый Дима-Фейсконтроль, профессионально фильтровал посетителей. Увидев Ноздрю, издалека отрицательно помахал ей пальцем. Ксения все же протиснулась сквозь толпу, сказала, бешено жуя жвачку. - А че такое, Дим? - Тебя нет в списках. Вот вы – проходите. Вы - стойте. - Это ошибка, - лезла в лицо охраннику Ноздря. - Просто забыли. - Извини. Проходите. – Дима сверялся со списками и пропускал редких счастливчиков. Толпа напирала, здоровенные секьюрити в одинаковых черных куртках сдерживали клиентов металлическими решетками. Левка, проныра, уже проник в клуб. В машине разделся, остался только в джинсовом прикиде, достал из своего «магического саквояжа» бутылку вина, бокал, налил, и пошел на секьюрити в психическую атаку, при этом громко разговаривая по мобильному телефону и отхлебывая из бокала. Охрана расступилась – ну, вышел человек из клуба, возвращается. А Ксению не пустили. - Хоть обыщи меня сегодня, Дим, раз не пропускаешь, - на ухо охраннику промурлыкала Ксения. – С пристрастием обыщи, ладно? - А че у тебя искать? – спросил «Фейсконтроль». - Клитор. Никто найти не может, в последнее время. Дима посерьезнел. - Иди домой, - сказал он. - Я трезвая. Только очень сегодня остроумная. - Иди шутить в другое место. Ксения натужно острила, а сама переживала отчаяние. Фейс-контроль, казалось, отделил ее от Жизни и выбросил во тьму внешнюю, где зависть и скрежет зубов. Она не могла поверить, что настоящая жизнь будет продолжаться там без нее, а она будет прозябать здесь, на морозной улице, как дура в дубленке, в толпе обычных горемык. - Иди шутить в другое место, - повторил охранник и вновь принялся дирижировать толпой. – Проходим – вы двое. Кого позвать? Нет, сегодня не его смена. Чего тебе опять? - Дай сигарету, - зло сказала Ноздря. - Я тебе дам сигарету, но при условии. - Каком? - Ты пойдешь домой. - А что, меня приказано не пускать? - Между нами, - Дима понизил голос, - ты персона нон грата. - И кто меня внес в стоп-лист? - Владлен Григорьевич. - Говно он, твой Владлен Григорьевич! - Так, - посуровел лицом охранник, - иди отсюда! - Чмо! – выругалась Ксения, отворачиваясь. - Что ты сказала? – крикнул ей в спину Дима. Ксения обернулась, задрала брови. - Чмок! – невинно сказала она. - Я тебя поцеловала воздушным поцелуем. ИУДА ВЕШАЕТСЯ Руки Виктора, находящегося в гипнозе, совершали странные движения, словно бы он что-то вязал и с усилием затягивал. - Да он же петлю вяжет, - ахнула Инга Никодимовна. Встревожено посмотрела на Бодрова, тот ободряюще улыбнулся ей в ответ. Глаза его оставались холодными и цепкими. - А если он сейчас… - она запнулась, - повесится? - Не думаю, - одними губами, чтобы не услышал пациент, ответил Бодров. - Что-то мне не по себе… - женщина зябко передернула плечами. - Да-а, похоже… – доктор Бодров озадаченно смотрел на жутковато шевелящегося больного, – похоже, мы попали в тот самый момент мировой истории… - Останови его, - попросила Инга, - он же сейчас вешаться будет, неужели ты не видишь? - Это всего лишь гипноз, - Бодров улыбался ей, как малому ребенку, - в реальности нет никакой веревки. - Ну, вот, смотри, осину нашел! Находящийся в гипнотическом трансе Виктор задрал голову кверху, сделал забрасывающий жест правой рукой, повторил бросок, начал завязывать петлю вокруг невидимой ветки. Инга Никодимовна сцепила и сильно сжала пальцы, чтобы успокоиться. - Я бы все-таки остановила процесс... – сказала она, сглатывая комок в горле. Бодров пояснил шепотом. - Если он не проживет до конца этот паттерн, все останется незавершенным, так и будет мучить. Пусть лучше покончит с этим и встанет обновленным. Это и есть его тайная боль! Пусть проживет, иначе не избавится от страха! Отсюда все его аутодеструкции и тяга к самоубийству! Инга Никодимовна замерла в нерешительности. Слова Бодрова казались ей резонными, но и действия Виктора пугали. Ей еще никогда в жизни не было так страшно – она словно бы присутствовала при реальном самоубийстве и не могла вмешаться. - Спроси, он нас слышит? – попросила она гипнолога. - Иуда, - осторожно позвал доктор. Виктор никак не реагировал, он закончил вязать узел и теперь дергал веревку, проверяя ее на крепость. Вот продел внутрь голову, искривил шею, ощупал горло, затянул невидимую петлю, лицо его исказилось предсмертным ужасом, он качнулся вперед и вздернулся, ощутимо вздернулся вверх, дрыгнул головой и плечами, дернулся ногами. Через мгновение лицо его малиново надулось. - Все-все, - зашептала Инга гипнотизеру, - останавливай его. - Иуда, - воззвал доктор, - что ты делаешь? Виктор тяжело вздымал грудь, горло его сводили спазмы, он мычал. - Он же не может ответить! – возмущенно сказала Инга, - Сереж, ну ты чего! У него же горло перехвачено! Давай, буди его! Бодров не шевелился, расширенными глазами он внимательно следил за действиями пациента. - Он же повесился, реально! – повышала и повышала голос Инга. – Он уже не дышит! Виктор, очнись! Виктор! – она бросилась, затрясла «удавленника» за плечо. Оглянулась за помощью на Сергея. - Он должен «умереть», Инга! – пристально посмотрел на нее Бодров. - Ты же психиатр! Как ты не понимаешь, что роды нельзя остановить! - Он задыхается, - вскричала Инга, - ты же видишь, ему плохо! - На выходе из влагалища все младенцы задыхаются и хотят остановить процесс. Почитай Грофа! Но этого нельзя делать. Надо «умирать», то есть рождаться! Он переживает четвертую перинатальную матрицу, Инга, сейчас умирает его параноидальное отношение к миру, негативные переживания младенца во время родов. У взрослого человека эта матрица вызывает чувство общей неадекватности, ощущение постоянной опасности, параноидальное стремление все контролировать и за все отвечать, что-то доказывать себе и другим. Странно, что ты этого не знаешь. - Но я не могу на это смотреть! – после небольшой паузы сказала Инга. – Как хочешь, но я его разбужу. Она затрясла Виктора за плечи. - Бесполезно, Инга, - с превосходством профессионала над начинающим учеником волшебника произнес Бодров, - он слышит только мой голос. Ты для него не существуешь, ты - всего лишь его предсмертные судороги! - Останови процесс! – громким шепотом потребовала она. - Этого нельзя делать! – тоже озлился Сергей. – Что за дилетантизм! - Но он умирает! - Это и есть цель гипнорепродукции! - заорал Бодров. – Слушай меня! Делай, что я говорю или ты все испортишь! Это ты убиваешь его, не даешь прожить матрицу и родиться. Ты хоть понимаешь, что ты творишь? Инга не слушала его, трясла Виктора за плечи. Бодров с силой оторвал ее, отшвырнул в сторону. Они стояли друг перед другом, запыхавшиеся, возбужденные. - Да что с тобой происходит? – Инга Никодимовна тяжело дышала, пораженно глядя в странно изменившееся лицо Сережки Бодрова. Она не узнавала его. Красивое, молодое, веселое, сейчас оно было озлобленным и диким, его покрывала красная пятнистая пленка воспаления, словно бы доктор Бодров находился в долгом алкогольном запое. Расширенными глазами гипнотизер жадно смотрел на конвульсивно подергивающийся правый кулак пациента, в котором мертвой хваткой был зажат сребреник. - Ты что, с ума сошел, Сергей?! – Инга Никодимовна бросилась к гипнологу и затрясла его за плечи. Глаза ее не могли поймать его расширенный, неподвижный, невидящий взгляд – взгляд глубокого транса. - Сережа, - вконец перепугавшись, заверещала она и закачала Бодрова за плечи уже изо всех сил, - опомнись! Хватит уже! Буди его немедленно! Ты слышишь меня?! СКАНДАЛ В КАМЕДИ-КЛУБЕ (продолжение) К тротуару причалил длинный членовоз с мигалкой на крыше, толпа зашевелилась. Из лимузина вышла Ксения Собчак. - Ксюш, - кинулась к ней Ноздря, - тезка! Надо поговорить! Но Собчак сделал вид, что никого вокруг не замечает, улыбнулась защелкавшим фотоаппаратами папарацци, покрылась трепещущей пелериной блицев и прошла внутрь клуба. За ней хлынули стоящие в очереди люди, но охрана вновь сомкнулась, толпа возмущенно забурлила. Ноздря злобно обозвала Собчак по фамилии. Ее бесило, что с ней так обращаются! Выкинули на помойку! Как использованную прокладку! Сволочи! Вчера еще только целовались, говорили комплименты, а сегодня в упор не видят, проходят, как мимо пустого места. Подъехал спортивный «Порш» с Эвелиной Сосновской. Ксения кинулась и к ней, прокричала, чтоб Эва вызвала Гуляша, чтоб ее внесли в списки, но главный редактор журнала «Русский гламур» прошла мимо, нарочито ее не замечая. К часу «Ч» ви-ай-пи-гости посыпались, как из рога изобилия. Мимо Ксении шествовали «сливки элиты» - телеведущий Андрей Махалов, журналист Сергей Доренко, Елена Воробей, Елена Ханга, главные редакторы крупнейших гламурных журналов Алена Долецкая от «Vogue», Эвелина Хромченко от «Officiel», Ольга Соловьева от «Hello!», музыкальный обозреватель Артур Гаспарян, группа «Блестящие» в полном составе, гламурный интим-парикмахер Сергей Ферзев, новая звезда мужского стриптиза Амур, актриса Анна Большова, певец Маршал. Каждого проходящего мимо Ксения ненавидела всеми фибрами души. Отвергли! Делают вид, что не замечают! Какие же все сволочи! Последним на строгом черном «БМВ» с синей мигалкой на крыше подъехал депутат Госдумы Алексей Микрофонов. - Леш, - кинулась к нему Ксения, - меня забыли внести в списки. Леш, помоги, а? - А че такое? А ну пошли! - Депутат взял ее под руку, повел ко входу. Дима «Фейсконтроль» шепнул на ухо депутату, что Ноздря внесена в стоп-лист. - Кто внес? – недовольно спросил Алексей Венедиктович. Дима снова шепнул ему на ухо. - Подожди! – Микрофонов вынул мобильный телефон, набрал номер, поговорил. – Под мою ответственность! – услышала торжествующая Ноздря. Микрофонов дал трубку Диме-Фейсконтролю, тот выслушал и беспрекословно пропустил депутата и Ксению Ноздрачову. Скоро все трое очень сильно об этом пожалеют. ИУДА ВЕШАЕТСЯ (продолжение) Если вы глубоко задумались, а вас окликнули, вы вздрогнете. Если вы в первом веке нашей эры, а вас рывком выдергивают в двадцать первый век? Вы представляете, что происходит с человеческой психикой? Вы переживете шок, кессонную болезнь, кровь вскипит, некроз поразит целые пласты психики. Гипнолог не имеет права выводить пациента рывком из глубокого транса. Чем глубже транс, тем медленнее возвращение. Все эти истины излагал Инге Никодимовне Сергей Бодров, но она не слушала и требовала немедленно вывести Виктора из сделавшегося смертельным гипноза. Виктор сучил ногами, лицо его посинело, он задыхался. Сведенными судорогой руками он как бы растягивал на горле невидимую веревку, с силой скреб ногтями по кадыку, оставляя борозды запекшейся крови, тело его все сильнее выгибалось, голова уходила за край тахты, таз поднимался все выше и выше, с грохотом покатился сбитый ногами стул. Инга бросилась к нему, затрясла за плечи. - Витя-а-а! – закричала она в ухо агонизирующего человека, - проснись! Дыши, Виктор, дыши! Сережа! – она дико глянула на Бодрова, вновь затрясла Виктора за плечи. – Иуда! – она внезапно переменила обращение, закричала со слезами в голосе. - Иуда, не делай этого! Ты ни в чем не виноват! Господи! Иуда! Виктор! Перепуганная женщина вновь обернулась к доктору Бодрову, тот встретил ее взгляд расширенными глазами садиста, следящего за агонией жертвы. - Выводи его немедленно! – заорала на него Инга Никодимовна и затопала ногами. – Ты что, с ума сошел? – и снова закричала во весь голос в самое ухо содрогающегося Виктора. - Иуда, очнись! Витя, Иуда, очнись! На счет три ты придешь в себя! Раз, два, три! Но на ее голос загипнотизированный человек не реагировал, колотил ногами по тахте, тело его содрогалось, из горла шел нескончаемый хрип. - Чего ты добиваешься?! – завопила Инга, бросаясь на Бодрова. - Я хочу, чтоб мне заплатили, - с кривой усмешкой ответил тот. - Что-о?! – выдохнула, не веря своим ушам, Инга Никодимовна. - Я хочу получить свой гонорар, - спокойно повторил Сергей Бодров. СКАНДАЛ В КАМЕДИ (продолжение) Ведущий в шотландской юбке и с посохом микрофона в руке под бурные аплодисменты и бравурную музычку вышел на красный «пятак» сцены «Камеди-клуба». - При его появлении увядают кактусы! – фанфарно объявил он. – Гламурный подонок Павел «Снежок» Воля! Сквозь толпу извивающихся полуголых худышек из подтанцовки, в толстом клетчатом шарфе, обмотанном вокруг тощего горла, остролицый Павел Воля под бравурную музычку прошел через зал на сцену, показал «козу» знакомым, затушил сигарету в бокале сидящей у входа старлетки из группы «Фрисби». - Добрый вечер! – прокричал он, нокаутируя воздух над головой. – Доброго вечера вам всем до одного! Зал отозвался бурными аплодисментами и воем. - Друзья! – начал свое выступление Воля. - Так уж сложилось, что я начинал карьеру, фамильярно разговаривая со звездами. Теперь ситуация поменялась, теперь я звезда, а они - они со мной не осмеливаются разговаривать фамильярно. Мяукают что-то, фа-фа, на-на. Ну вот, например, Анна Семенович! Ваши аплодисменты! – Павел Воля показал ладонью над грудью, что у него бьется сердце, причем учащенно. - Глядя сверху на Анну Семенович, невольно вспоминаешь слова поэта «Что в имени тебе моем?» Анна Выменович может быть музой любого поэта! Простите, что я только что сморозил? Выменович? Простите, Анна, ради бога! Семенович, конечно же, Семенович! Ведь вас так и хочется осеменить. Боже, что я несу! Солистка «Блестящих» довольно погрозила приколисту кулачком. - Еще одна Анна! – ахнул Воля, вглядываясь в зал. - Анна Большова! Замечательная актриса, ваши аплодисменты. Анна, - Павел взялся рукой за гульфик, - а хотите увидеть реально большого? Актриса под общий смех отмахнулась от шутника, как от ребенка. - И правильно! – сказал шутник. - Потому что у меня реально маленький. Вон девчонки смеются, они знают. - Воля показал на хохочущих девушек из группы «Тутси», заглянул в планшет с бело-красной символикой «Камеди» и вскричал. – Алена Долецкая! Наконец-то к нам пришла толстая… гламурная… пафосная… нет, что я говорю… толстый, гламурный, пафосный… журнал! Мировой журнал пришел в наш бедлам! Главред журнала «Вог» Алена Долецкая, здравствуйте! Ваши аплодисменты! Скажите, а вы, правда, носите «Прада»? Временами? Вот даже как! А вы действительно такой главред? Вы вредная? Как героиня Мерил Стрип? Красавица Алена кивает, смеется, разводит руками, мол, должность обязывает. - Замечательно! Я вообще-то не очень, не очень люблю глянцевые журналы. Кто читает в туалете? Поднимите руку. Во-от! Подавляющее большинство. У меня у самого есть несколько любимых толковых, точнее толчковых изданий, которые я читаю исключительно на толчке. Для усиления, так сказать, перистальтики. Ничего, что я такое слово умное сказал? А то все жопа, да жопа. Так вот, гламурные журналы в их число не входят. Знаете почему? Они глянцевые. А туалетная бумага имеет свойство неожиданно заканчиваться. Ну, вы поняли… - Воля под общий смех подмигивает залу, - так что глянцевые журналы ну о-очень непрактичные, вы бы там хоть пару страничек сделали из обычной бумаги, Ален, из такой что можно…- Воля делает разминающие движения руками, - договорились? Отлично! От гламура переходим к Амуру. Вот он, красавчик! Амур, господа! Самый крутой стриптизер Москвы. Так говорят, вот у меня записано – «Амур, крутой стриптизер». Это правда? А в чем крутизна стриптизеров? Я понимаю, в чем круты стриптизерши(показывает руками сиськи), а вот ваша крутизна – в чем? Амур, накачанный красавец с вьющимися пепельными волосами, кричит от своего столика. - А я выхожу на сцену и говорю: «Я принц на белом коне». - И что? - Зал спрашивает, а где же конь? - И что? - И тут я показываю коня. – Амур встает и делает жест расстегивания «молнии» на джинсах. Зал хохочет. - Ага, понятно. Пиписки – вот что самое крутое у стриптизеров. Верим, верим, не показывайте, мы верим, что у вас там все в порядке! Амур порывался все-таки расстегнуть джинсы, его со смехом удерживали двое белокурых спутниц. - Кто видел последнюю «Желтуху» с эксклюзивной фотосисией Ноздри в джипе? - спросил Воля. - Поднимите руку! Все видели? Поэтому Ксению Ноздрачову я оставил на сладенькое. Ноздря, господа! Респект и уважуха! Первая девушка-диджей, раздевающая в прямом эфире. Подчеркиваю, в радио-эфире! Это каким секс-эпилом надо обладать, чтобы страна по слуху возбуждалась до состояния стояния! Друзья! Когда Ноздря выходила в эфир, количество изнасилований в стране сокращалось и становилось равным количеству супружеских соитий. Такова сухая статистика! Ноздря отняла работу у многочисленных фирм, специализирующихся на сексе по телефону. Телефонные стриптизерши гонялись за ней с утюгами и фаллоимитаторами, чтобы отомстить за поруганную работу и утерянную честь. А последний хит Ноздри – вообще атас! «Песенка про три веселых буквы» неожиданно стала настоящим хитом сезона, потеснив на задворки самого Шнура! Ноздря у нас практически основательница эпатажного глэм-рока, она соединила народную матерную стихию с гламуром, до этого этим занимался только Сергей Ферзев, да и то в устной форме. А Ноздря это еще и поет! Респект мой вам и уважуха! Можно ваш телефончик, код подъезда и размер груди? - Размер тебе зачем? – крикнула из зала Ноздря. Она сидела с Левой и депутатом Микрофоновым за крайним справа столиком. - А я к вам с подарком приеду, - сказал Воля. - У нее есть, кому дарить! – крикнул на свою голову Владлен Куляш. – Читайте последний номер «Желтухи»! - Да! – спохватился Воля. – Что это за видео-ряд, где вы что-то там выделываете с незнакомым мужичком в машине? Пипец, какой мужик! Как ему повезло! Я бы все отдал, чтобы оказаться на его месте! - Обломись! – Ксения пальцем показала фак. - Нет, серьезно, расскажите, чем вы там на самом деле занимались? Ну не банальным же минетом? Рев восторга в зале. - Ты этого еще не умеешь! – с похолодевшим от ярости мозгом Ксения встала из-за столика и подошла к сцене. Снизу протянула Воле пачку сигарет. - Курнем, курносый? - Это я-то курносый? - Воля иронично потрогал свой хищный клюв. - С такой Ноздрей, как я, ты живо станешь курносым - гарантирую! - Да-а? – видно было, что ведущий слегка опешил. - Это правда, что вы расстались со своим продюсером? Это я к тому, что я тоже мог бы вас пару раз спродюсировать. Ноздря показала ему фигу, нагнулась, выпятив еле прикрытый натянувшимся платьем зад в сторону зала, и принялась вскарабкиваться на сцену. Воля на свою голову ей еще и помог. - Обойдемся без сопливых! – Ксения взлетела на подиум и повернулась поприветствовать зал. - И это говорит Ноздря? Насчет сопливых? – Воля зажал нос большим пальцем и гулко понюхал микрофон. – Эх, мне бы такую «Ноздрю», вот бы я разнюхался! Хохот в зале. - Обломись! – снова крикнула Ксения, - сегодня твоя фамилия Обломов! Дай я расскажу. Обеими руками она подтянула черное платье-чулок, сползшее почти до сосков, и забрала у Воли микрофон. - Паша, - объявила она громогласно, - извини, но стебаться ты не умеешь! Ты же жополиз! Ты же всем льстишь и говоришь комплименты вместо того, чтоб нормально приколоться и опустить клиента до плинтуса! Почему тебя называют гламурным подонком – секрет! Какой ты на фиг подонок? Подонки на дне, а ты все по верхам, по сливкам! Я тебе покажу, как надо стебаться, договорились?! Посмотрим, кто у нас в зале? Вау! Елена Воробей! Ваши аплодисменты! Вы знаете, недавно Елена вышла замуж за Джека Воробья из «Пиратов Карибского моря»? А что, очень удобно. У пирата пиастров – бочка, а Ленке и фамилию менять не надо! Зал сдержанно заулыбался и выжидающе затих. Леночка Воробей помахала ручкой. - Вау, - завопила Ноздря, вглядываясь в зал, - да тут еще одна Елена! Сколько тут Елен, е-мое! Тут просто остров святой Елены! Елена Ханга! Ваши аплодисменты! Вы знаете, недавно Ханга стала брендовым лицом сети соляриев «Золушка». «Золушка! (многозначительно, слоган) Ровно в двенадцать!» Ханга закаменела. В зале засмеялись, жидко захлопали. - Кстати о Золушке, - продолжала Ксения. - Собирается Золушка на бал, плачет. Влетает фея. Почему ты плачешь, Золушка? Как же мне не плакать, добрая фея, я не могу пойти на бал. Почему? Мне нужны хрустальные туфельки и бальное платье. Фея исчезла. Через два часа старуха возвращается, в руках у нее хрустальные башмачки и крутейшее сексуальное белье, только из секс-шопа, кожа, чулки, резинки, прозрачный лифчик, плетки и кляпы для садо-мазо. Что это, дорогая фея, в ужасе воскликнула Золушка, как я пойду в этом на бал?! Да я сама в шоке, отвечает фея, густо краснея через толстый слой рисовой пудры, но ты же сама это просила. Я просила башмачки и бальное платье, кричит Золушка. А это что, говорит фея, это и есть – «ибальное» платье! Зал напрягся, вялые смешки раздались в разных концах. Один Шура завизжал от смеха. Он тормошил соседку в вызывающе декольтированном платье и кричал: я понял, понял, это у тебя «ибальное» платье! Ксения решила перейти на личности. - Девушка, - обратилась она к сидящей за столиком известной певице, - извините, забыла вашу фамилию. Лабуда? Была такая Светлана из «Виагры». Вы очень на нее похожи. Как? Так вы – Ло-бода? Извините. А чего ж поете всякую лабуду? Хохот. Смех Шуры стал истерическим. - Так, орки, гоблины и вонючки, не расслабляться! – Ксения прошлась по сцене. – Вспомним алгебру, неучи! Кто помнит, чему равняется число «пи»? Вспоминайте! Ну! Сергей Доренко, львино поседевший, низким баритоном крикнул из второго ряда. - Три, запятая, четырнадцать и дальше длинный ряд цифр. - Сколько? – Ксения приложила к уху ладонь. - Три и запятая? Отлично! Знаменитый журналист и теле-терминатор Сергей Доренко помнит еще школьную программу! Ваши аплодисменты! А давайте поверять всех присутствующих числом «пи». Число «пи» преображает! Возьмем того же Сергея Доренко, умножим его на число «пи» - что получим? Сергей, что получится, если мы умножим вас на число «пи»? - Ну, не знаю, - осанисто ответил Доренко. - Получится пи-Доренко! *** Инга орала на пределе натяжения голосовых связок. - Гонорар? Ты врач! Сначала выведи его из транса!!! Сергей отвечал спокойно, с каменным лицом. - Нет, деньги вперед. - Хорошо! Я заплачу! Только быстрей! - У тебя столько нет. - Я соберу. Сколько ты хочешь, только скорей! - Я хочу всего одну монету. - Какую? - Ту, которая у него в руке. Инга Никодимовна остолбенело уставилась на неузнаваемо изменившееся лицо гламурного психиатра. Взмолилась. - Сережа, он же задыхается! Зачем она тебе? Да бери, бери ее! - Не-ет, - покачал головой Бодров, - ты сама мне ее отдай. - Я? – изумилась Инга Никодимовна. – Нет, я не хочу к ней прикасаться! Бодров церемонно развел руками, дескать, как знаешь. Инга Никодимовна сверкнула на него очками, бросилась к Виктору, принялась расцеплять сжатые пальцы, вырывать монету. С ужасом увидела, что больной манифестирует смертельную бледность кожных покровов и синюшность ногтевых пластинок. Она видела монету между сведенными судорогой пальцами, но никак не могла до нее добраться. - Я не могу, - крикнула она, чуть не плача. – Он не отдает! Скажи ему, чтоб отдал, кто из нас гипнотизер?! - Иуда, отдай монету, - сказал Бодров. - Виктор, ты слышишь меня? Отпусти монету. Виктор не отпускал, наоборот – все тело его тряслось в страшном напряжении, мышцы дрожали, на горле натянулись сухожилия, он выгибался. - Вот видишь, - сказал Бодров. – Еще минута и он расслабится. Инга Никодимовна огромными глазами в ужасе смотрела на него. - Прекрати сеанс немедленно! – завизжала она и затопала ногами. – Тебя что, тоже монета отравила? Он неделю лежал в жару, в бреду! Ты этого себе хочешь? - Оставь дурацкие суеверия при себе. Иуда! – Бодров гаркнул в ухо корчащемуся пациенту. - Отдай монету или сдохнешь! Голова Виктора свисала, как надломленная, горло не могло сделать ни вдоха, ни выдоха, лицо из малинового сделалось сизым, невидящие глаза вылезли из орбит, по подбородку текла слюна. Он засучил ногами и вдруг громко рыпнул, испуская газы, весь неистово сотрясся и… расслабился. Длинный выдох вырвался из его исковерканных губ. Голова откинулась за край тахты, открыв исцарапанную шею. Инга в ступоре смотрела на него и не верила своим глазам. Ты его убил, спокойно сказал она, не глядя на Бодрова. Да оклемается, отмахнулся тот, бери монету. Но на Ингу нашел столбняк, она стояла и не могла пошевелиться. Непредставимое случилось. Что? Как? Почему? Да что все это значит? Это сон, бред! Бодров поморщился на запах, испущенный клиентом, присмотрелся. Пижамные штаны загипнотизированного в паху быстро темнели, наливаясь испускаемой мочой. *** Зал загоготал. Поросенком, которого режут, заверещал от смеха Шура. Обеими руками показывал поднятые большие пальцы Сергей Белоголовцев. Сергей Доренко сидел, как облитый из помойного ведра. - Или вот первый советский миллионер Артем Тарасов! – парила над залом вдохновленная успехом Ноздря. – Ваши аплодисменты! Умножим-ка и его на число «пи»! Во, блин, получилось! Пи-Тарасов! Впечатляет? Все лучшие люди поверяются числом «пи». Или вот Елена Ханга. Пи-ханга. Практически «пихалка». Недаром она выпихнула из программы «Принцип домино» Ленку Ищееву, кто об этом не знает! В зале Камеди-клаба послышался возмущенный гул, шиканье. Кто-то смеялся, кто-то свистел. Ксения втянула голову в плечи, прикрылась руками, изображая испуг. - Все! – крикнула она. - Поняла! С математикой у вас слабо. Переходим к рисованию. Вот у меня кусочек мела, я специально его с собой носила, чтобы при встрече передать…(громовым голосом) лучшему промуотеру всех времен и народов Владлену Куляшу! Ваши аплодисменты! Вот, принимайте, Владлен Григорьевич! Ноздря кинула кусок мела на столик, за которым сидел «Гуляш» с Эвелиной Сосновской. Мел ударил в шампанку и опрокинул ее, Сосновская отшатнулась от брызнувшего вина. - Почему Владя лучший промуотер? – продолжала Ноздря. - Да потому что он «промуотал» все бабки, которые я для него заработала! Зачем промуотеру мел? Отвечу! Его этим мелом скоро обводить будут. На асфальте! Ваши аплодисменты! – часть публики растерянно захлопала, никто еще не понял, что шутка перехлестнула через край. Гуляш сидел невозмутимо, смотрел презрительно на беснующуюся Ноздрю. - Вау! – завопила она, не дождавшись реакции от своего главного обидчика и перенося огонь артиллерии на его спутницу, - Эва! Эвелина Сосновская! Вы теперь с Гуляшиком в паре, да? Спелись, да? Подсчитано, что только 9% мужчин обращают внимание на размер бюста. Скорее всего, речь шла о бюсте Эвелины Сосновской. И правильно, бюст у нее такой, что на него никто не обращает внимания! Не смотри на меня так, Эва! Все у тебя есть, Эвелинушка, даже не знаю, чего же тебе еще пожелать. Разве что колготок с катафотами. Тебе Гуляшик уже подарил колготки с катафотами? Господа, колготки с катафотами - новая фишка в московской тусе! Для девушек, работающих по ночам на Ленинградском шоссе. Объясняю для тупых: катафоты – это вставки светоотражающие, чтоб тебя издалека было видно любителям авто-анально-мобильного секса. - Ты че, с роликов упала? – крикнула Ксения Собчак. Ханга возмущенно дудела мулатскими губами «у-у-у-у», Сергей Доренко оглушительно свистел в четыре пальца, в зале свистели, шикали, гудели. Ноздря оглянулась - хохочущие, орущие лица плыли калейдоскопом. *** Инга Никодимовна изо всех сил ломала Виктору окаменевшие пальцы, но каталепсия свела их в замок, она никак не могла выковырять проклятую монету. Наконец удалось отжать большой палец. Инга вынула сребреник, бросила его под ноги Бодрова и с отвращением вытерла пальцы о подол халата. Бодров поднял монету с пола. - Запомни, - сказал он, - ты сама заплатила мне гонорар. Ведь я честно его заработал? - Выводи его-о-о! – завизжала Инга, топая ногами и тряся от негодования щеками. Лицо и шея ее покрывались все сильнее разгорающимися красными пятнами. Пахло мочой. Бодров поднял над головой сребреник, держа его между большим и средним пальцами правой руки. Он смотрел на него восторженно, как на маленькое солнышко. Красивое лицо его исказилось гримасой торжествующей, сатанинской гордыни, упивающейся своей небывалой властью над людьми. Инга Никодимовна в ужасе попятилась. - Все, - крикнула она, - все! Ты получил, что хотел! Выведи его из транса, ну, я прошу тебя, пожалуйста! Бодров захлопнул монету в кулаке. - Я всегда знал, что мне суждено стать великим! – захохотал он, по-американски делая рукой жесты «йес! йес!». - Я огромен и могуч, боже! Я богат! Я велик! Я воспарил над всеми. Дура, чего цепляешься? – Сергей Бодров с неестественным лицом, совершено не похожий на самого себя, оттолкнул Ингу Никодимовну, хватающую его за руки в слезной мольбе. - Чего орешь, дура? Какие же вы все придурки! Он крутнулся на пятках кроссовок и ринулся к двери. В проеме заколебался, повернулся, через плечо крикнул нехотя. – Иуда! Виктор! На счет «три» ты очнешься здоровым и бодрым. Внимание! Раз! Два! Три! Хлопнула дверь. Инга Никодимовна с надеждой смотрела на Виктора, но он не дышал и не шевелился. Она кинулась к нему, похлопала по щекам, принялась делать искусственное дыхание. В кабинет влетели вызванные тревожным звонком санитары, за ними вбежала толстая усатая медсестра Тамара. Оценив ситуацию, Тамара отстранила Ингу Никодимовну и взгромоздилась на Виктора сверху, села над ним на корточки. Инга, не понимая, смотрела. - Дуйте в рот! – скомандовала Тамара. - И! Инга судорожно набрала в легкие воздуха, попыталась раскрыть Виктору челюсти. Они были сжаты намертво. - И - р-раз! – толстое колено Тамары с хрустом вогнуло грудную клетку Виктора в области сердца. Инга неумело тыкалась бездыханному человеку в лицо. - Чего вы?! – крикнула медсестра. – Вдыхайте! - У него рот не отрывается, - растерянно выдохнула Инга, сбрасывая очки на стол. - В нос дыши, б…! – выругалась Тамара. – И! Р-раз! – колено с хрустом вошло в грудь, тело Виктора согнулось, Инга изо всех сил вдула воздух ему в ноздри, грудь мужчины слегка приподнялась. - Вот! – прерывистым от усилий голосом похвалила Тамара. – И – раз! Колено с хрустом вошло в грудную клетку. - И! – вдох в нос. - Р-раз! – колено с хрустом в грудную клетку. - И! – вдох в нос. Тело Виктора безвольно взбалтывалось под двумя насилующими его женщинами. Видя, что толку мало, Тамара соскочила, я сейчас, крикнула она, массируйте ему сердце! Медсестра выбежала из кабинета, растолкав столпившихся санитаров. Инга принялась давить двумя ладонями на грудную клетку в области сердца и попеременно вдувать воздух в нос. Вдох – качок. Вдох – качок. Вдох – качок. Вернулась Тамара. Инга задыхалась от усилий. Медсестра распечатала шприц, высосала подряд две ампулы, скальпелем вспорола правый рукав пижамы, перетянула жгутом безвольно свисшую руку, принялась наглаживать смуглый сгиб, нагоняя вену. - Вены какие плохие… - Быстрей, Тома, умоляю… - Я попаду, Инг-Ник, я по-па-ду, - аккуратно прокалывая срезанным наискось кончиком атравматической иглы голубой бугорок вены, процедила себе под нос Тамара, - и не в такие попадали. – Прозрачный шприц замутился вбираемой венозной кровь. - Я же в реа… - Тамара впрыснула поршнем прозрачное лекарство в вену, - …нимации семь лет отработала. Миллимитровщицей была. Меня звали на самые сложные случаи. Ох, ты, нахвасталась… тут немного пошло, шишечка, ну ничего… - Зубы ему разожми, - сказала Инга Никодимовна. - Сейчас. Тамара нашла шпатель, осторожно вставила между сжатых зубов, нажала. Челюсти чуть разошлись. Вновь сомкнулись на металле. Виктор смотрел в потолок белками закатившихся глаз. *** - Заткните ее! – кричала Ксения Собчак. - Она нам весь вечер изговняет! - Вау! – с распахнутыми глазами и разверстым ртом вызверилась и в ее сторону Ноздря. – Ксюшенька! Собчак! Ну, куда ж мы без тебя! Как только я не вижу Ксюшу больше двух дней по «ящику», я начинаю тревожиться, честное слово, а не заболела ли наша девочка менингитом. Впрочем, нет, менингит мы отметаем с порога, для этой болезни нужны мозги! - Смени стилиста! – приложив руки ко рту, крикнула от своего столика Собчак. - Твой имидж просто ужасен! Легенсы под коктейльное платье носят только лохи! - Я недавно ехала в одном лифте с Ксенией Собчак, - доверительно сообщила залу Ноздря, - и чуть не угорела, честное слово. Глаза просто выедало. Тезка, нельзя же так душиться! Я понимаю, ты после цирка, там лошади, тигры, но смесь «Кашарель» с цирком на Цветочном бульваре – это убойное сочетание! Просто убойное! Зал странно посмотрел на Собчак. Она, действительно, снималась в шоу «Звезды в цирке», поэтому взвилась из-за столика, как ошпаренная. - Я не поняла, ты разговариваешь или тебя тошнит так?! – прокричала она, приложив ладони ко рту. - Не поняла? – приставила ладонь к уху Ноздря. - Ты меня не поняла? Конечно, ведь у тебя мозг вне зоны доступа! Это у тебя роуминг для мозгов не открыт. Давай я сменю стилиста, а ты смени оператора! И не смотри на меня так! – Ноздря сверкнула в глумливом осклаблении зубами и бриллиантиком в носу. – Я от таких взглядов покрываюсь пупырышками и становлюсь такой же, как ты, (она скорчила рожу) – шерша-авой! Собчак поиграла желвачками на щеках, сузила глаза, крикнула. - Ты на губы свои посмотри, а потом трынди, поняла! У тебя же не губы! Ноздря нарочно выпятила и без того огромный рот. - А что у меня? – спросила она, кривляясь и прикладывая руку к уху, чтобы лучше услышать ответ. - У тебя срамные губы! Ты ими только срам говоришь! Вот боттокс сначала из губ откачай, а потом трынди, поняла? Хабалка! Такие губы вообще за гранью добра и зла. Ходячая реклама минета! – Собчак показала Ноздре «фак», съела? Зал засмеялся, одобрительно засвистел. - Ксюш, спасибо за науку! – Ноздря сделала книксен. - Нет, серьезно. Когда-нибудь в память о тебе я заведу собачку, обязательно голожопую, чтоб, как ты была, практически без растительности, и знаешь, как я ее назову? «Собчак»! – и зачмокала губами, пальчиками показывая – «ко мне!». - Да ты просто хамка! – взорвалась Собчак. Запустила в Нозрю пластиковой бутылкой минералки, не попала. Отовсюду неслись негодующие крики, шиканье. - Заберите у нее микрофон! - Хватит уже! - Вон! Павел Воля пытался забрать микрофон. Из-за сцены вышел растерянный ведущий и еще несколько резидентов «Камеди». - В эпоху Перестройки, - орала, не отдавая микрофон, Ноздря, - был пламенный народный трибун Собчак. Во что все выродилось! Вместо него тявкает в эфире его отпрыск, трибун попсы и гламура. Неравноценная замена! - Да она обкуренная… - Ноздря форева! – это вопил Лева, стоя на стуле и бодая воздух двумя «козами». Скандал фонтанировал вовсю, завтра вся «Желтуха» будет в репортажах о «ноздреватом» скандале! - Вот так надо стебаться, теперь понял?! – Ноздря прятала микрофон за спину от рук пытающегося его забрать Павла Воли. К сцене пробирались охранники клуба, их направлял встревоженный администратор – бритый до синевы мужчина в серой тройке. - А на прощанье я скажу! – пропела Ноздря, ища глазами Владислава Куляша. Нашла, показала на Владю факом – отставленным средним пальцем. – Смотрите все! Вот это – Владислав Куляш! Знаете, он кто? Самый мерзкий и позорный продюсер нашей страны! Он бегает по всей Москве, и, как бегемот, дерьмо хвостом разбрызгивает! А дерьма у него много, а все принимают это за шоколад! Предупреждаю, это говно, а не шоколад! Он перекрывает мне эфиры, платит на каналах, чтоб меня не пускали. Распускает грязные сплетни, платит журналюгам продажным, чтоб меня выслеживали и грязью обливали. Он так всех девчонок опускает, всех насилует. Он серийный маньяк! Вы что, не знаете, как он обошелся с Фиалкой, с девочками из «Шпилек», с Анфисой, с Ликой, Атаей? Они все погибли от его рук! А вы с ним мур-мур, общаетесь, руку пожимаете, а на ней крови - по локоть! Гламурный Чикатило, вот кто такой наш Владислав Куляш! Бывший продюсер Ноздри не выдержал и вскочил. - Алексей! – заорал он Микрофонову и ткнул бешеным пальцем в Ноздрю, - я тебя предупреждал! Под твою ответственность! Вот твоя ответственность! Теперь расхлебывай! Ты меня нарочно подставил?! Депутат тоже встал и подошел к краю сцены. - Ксения, Ксения, - сердито прокричал он, - угомонись немедленно! Гуляш кричал Ноздре, приставив ладони ко рту, белыми от злости губами. - Это ты в дерьме, а я всю жизнь буду в шоколаде, поняла?! А вот ты, тварь, ты из говна вышла и в говно вернешься! Утонешь там! - Да обожрись ты своим «шоколадом»! – во все легкие визжала Ноздря. - Чтоб тебя в нем похоронили! - Я-то буду в шоколаде, а вот ты в говне! - Зимой и летом одним цветом! – прокомментировала под общий хохот Ноздря. - Ты никто и звать тебя никак! - Желаю тебе, Владя, чтоб на день рождения у тебя в торте стояло тридцать свечей, и чтоб ты не смог их задуть! Потому что свечи будут геморроидальные! Публика улюлюкала, свистела. На сцену летели пластиковые бутылки, банановые шкурки. Ксения в последний раз воспользовалась микрофоном, чтобы громогласно поздравить продюсера с наступающим днем рождения. - С наступающим тебя, Владя, днем рождения! Чтоб тебе… - Лева взобрался на сцену и утаскивал ее, она вырывалась, вопила уже истерично, - чтоб на день рождения тебе на ногу нацепили бирку! И чтоб это был не роддом! Чтоб тебя в шоколаде похоронили! Чего свистите, господа? Флаг вам в руки, свечку в торт! Охранники приблизились, окружили, один схватил за руки, второй тянулся к поднятому вверх микрофону. Бритый до синевы администратор шипел - микрофон, микрофон отбери! Лева отдирал руки охранников от хрупкой девушки. Композиционно группа напоминала ожившую древнегреческую статую «Лаокоон и сыновья», причем голова невидимой змеи была зажата в высоко воздетом Ксенином кулачке. - Ноздря – специально для Камеди-клаб! – она швырнула микрофон и тот с режущим уши акустическим визгом покатился по сцене. Ксения спрыгнула со сцены и пошла к выходу, махая публике обеими руками. ПОСЛЕ РЕАНИМАЦИИ После реанимации Виктора растерзанная и совершенно опустошенная Инга Никодимовна сидела у себя в кабинете за столом и тупо курила. Из сумочки раздался приглушенный звонок мобильного телефона. Она долго не брала его, руки не слушались, тряслись. «Ноздря» мигало на маленьком экранчике «Сони-эрикссона». - Але, Инга? Привет! Ты телевизор смотрела? - Что? – словно пеплом выдохнула врач. - Телевизор, говорю, смотрела? - Извини, я… не могу сейчас говорить… - Почему? - Извини. Инга Никодимовна отключилась. Достала следующую сигарету, прикурила от окурка. Голова кружилась. Все происшедшее казалось диким бредом, сценой из фильма ужасов. Что произошло с добрым и веселым Сережкой Бодровым? Неужели у монеты такая страшная сила, неужели она, действительно, заколдована, что так пагубно влияет на людей? Но это же мистика! Она - врач, она не может в это поверить! Но все было слишком серьезно, Виктор чуть не умер по милости внезапно сошедшего с ума гипнотизера. Что за сила таится в кусочке металла? Телефон завибрировал и пополз по столу. Инга Никодимовна ненавидела именно вибрирование маленького тельца, словно пчела зависала над цветком, вибрировала и высасывала по капле силы и энергию. Телефон не унимался. - Алло, – она взяла трубку с закрытыми глазами. - Инга, что случилось? – снова голос той девушки. Какая назойливая, бесцеремонная! Все они там такие, бляди из шоу-бизнеса, приставучие и настырные, как перцовый лейкопластырь! - Слушаю, - еле слышно сказала Инга. - Ты вчера смотрела передачу Познера «Времена»? Про монеты? - Нет. – Инга открыла глаза, будто ее толкнули. - Какие монеты? - Монеты Иуды! Их нашли, Инга, представляешь! Инга Никодимовна выпрямилась. - Где? Кто нашел? - В какой-то там могиле. Но это неважно. Главное другое. Наша монета вонючая – одна из тридцати сребреников Иуды! - Я знаю. - Откуда? – опешила на том конце Ксения. - Знаю и все. - А ты знаешь, сколько она стоит? «ВРЕМЕНА» С ПОЗНЕРОМ За день до гипнотического транса, во время которого Виктор отождествил себя с Иудой и чуть не погиб через виртуальное повешение, в эфир вышла телепередача, после которой и начался тот невероятный ажиотаж вокруг тридцатого сребреника Иуды, в результате которого погибли сто двадцать четыре человека и множество было искалечено и контужено, тот ажиотаж, в результате которого переменились судьбы России и всего мира, была ликвидирована величайшая угроза самому существованию человеческой цивилизации, а один из мужчин России исчерпал свою карму и достиг Просветления. Началась та самая сумасшедшая беготня десятков людей по всей Москве в погоне за таинственным сребреником, которая привела ко многим последствиям, в том числе и к окончательной потере одним народным депутатом своего лица. Передача называлась «Времена». Вел ее академик Телеакадемии России Владимир Познер. - В последнее время в нашей прессе и на телевидении разгорелась дискуссия носящая, казалось бы, сугубо нравственный характер, - начал он судьбоносный эфир. - Я имею в виду общемировую сенсацию с находкой так называемого «Грааля Иуды» и вообще обсуждение роли Иуды в создании христианства. Был или не был Иуда предателем? Передача «Времена» обсуждает в основном политические и социальные проблемы, но миф о предательстве Иуды выходит далеко за рамки чисто нравственной проблематики. Тридцать сребреников были обнаружены в при.те Иланнитов, купленном как раз за эти деньги. Археологические раскопки финансировал известный филантроп и коллекционер Сеймур Друммонд. Вот он справа от меня, ваши аплодисменты. Хау ду ю ду, мистер Друммонд. Сеймур Друммонд, сильный, корпулентный человек, еще полный энергии, но уже переваливший через зенит своего биологического возраста, поприветствовал аудиторию. Полное лицо его было уже тронуто морщинами, кожа кое-где обдрябла, но общий облик еще транслировал на собеседников экспрессию, помноженную на интеллектуальную и волевую мощь. Чуть вьющиеся волосы с рыжим отливом его были зачесаны назад и свисали за ушами, миллиардер порядочно зарос, а может быть, это был такой стиль озорного школяра. Одет он тоже был не чопорно, в черный пиджак, светлую сорочку под синий галстук, светлые брюки, на шее пышный кремовый платок в орнаменте, закрывающий, (журналистам и телезрителям это в данный момент видеть не положено), припухшую щитовидную железу. - Сейчас я представлю остальных гостей нашей студии, - продолжил ведущий. – Справа от меня против часовой стрелки сидит Директор Института Ближнего Востока, член-корреспондент РАН академик Владимир Петров. За ним следует доктор исторических наук, известный нумизмат Геннадий Дмитриевич Козлов, Алексей Микрофонов – председатель комитета Госдумы по законодательству. Свежая голова сегодня – Никита Сергеевич Михалков, ваши аплодисменты. Первым я представляю слово Сеймуру Друммонду. Господин Друммонд, что такое «Грааль Иуды»? Как могут совмещаться два таких совершенно противоположных понятия как Грааль и Иуда? Друммонд дождался, пока в аудитории наступит подобающая моменту тишина, пожевал губами, как бы подбирая самые точные слова. - Что такое «Грааль Иуды»? – повторил он и крепко сцепил пальцы рук перед собой, манифестируя максимальную собранность и сосредоточенность. - Я отвечу на ваш вопрос, господин Познер, но хотел бы заранее предуведомить, что ответ мой может шокировать аудиторию, ибо будет предельно откровенным. Познер улыбнулся и сделал приглашающий жест, дескать, мы и не такое слыхали в этих стенах. - Что ж, - тоже слегка развел руками Друммонд, - я заранее попросил прощения за… э-э… предельную точность моих слов. Но без точного описания вы не поймете внутреннего содержания и метафизического смысла «Грааля Иуды». – Друммонд прокашлялся и, как бы вспомнив что-то, сказал. - Также я попрошу переводчика не сглаживать смысл моих слов, переводить их дословно, даже если они будут звучать грубо и непристойно. Итак. «Грааль Иуды» существует одновременно в двух мирах. В физическом мире – это кисет с тридцатью сребрениками, уплаченными Иерусалимским синедрионом Иуде за предательство Христа. Мы можем увидеть их изображение. - Да, - сказал ведущий, - это было бы интересно. На четырех жидкокристаллических экранах, расположенных по периметру аудитории, возникло изображение деревянного короба, похожего на гигантскую клетку для яиц пять на шесть рядов, накрытого стеклом с синеватым отливом. В каждой клетке покоился сребреник. Центральная сота пустовала. Зал затих. Появилась фотография прорванного ветхого кисета. - Тридцать сребреников не были простыми деньгами, - прервал всеобщее молчание Друммонд, и изображение на экранах померкло, - они были прокляты. Но и этого недостаточно, чтобы дал полное описание «Грааля Иуды». Кисет из кожи козленка, который вы видели на фотографиях, наполненный тридцатью проклятыми монетами… внимание!.. был брошен Иудой себе под ноги в момент повешения. В смертных корчах у удавленников часто происходит непроизвольное кало- и мочеистечение. – После звенящей паузы Друммонд глухо и размеренно произнес. - Нечистоты удавленника истекли на кисет. Извините за прямоту, но я назову вещи своими именами, чтобы они с особой силой проникли в ваш мозг. Кисет с монетами был обосран удавленником в момент самой позорной и отвратительной кончины, какую только может себе представить человеческое воображение. Так образовался «Грааль Иуды». Собравшиеся за круглым столом уважаемые люди в ступоре вслушивались в перевод, многие вжали микрофон пальцем в ухо, чтобы понять, не ослышались ли они. Шокированы были и многочисленные телезрители. - Уникальность этого кисета не только в его содержимом, - продолжал Друммонд, - в смертных конвульсиях он был обосран не просто очередным самоубийцей, но самим Иудой – апостолом-отступником, предавшим на смерть единственного в истории Спасителя мира, Сына Божьего! И в кисете том был не табак, а само воплощение зла – презренный металл, за который продаются души людские. И то был не просто презренный металл, но сребреники, проклятые самым страшным проклятием самых могущественных магов в истории – еврейским синедрионом! Вот что такое «Грааль Иуды»! В метафизическом мире - это самый низ, самая нижняя точка падения, ниже уже нет ничего, геенна огненная гораздо выше, ад выше. Грааль Иуды – это Абсолютный Минус. Точка замерзания жидкого азота. Минус 196 градусов. Точка Космического Холода в человеческой Морали. Зал потрясенно молчал. Молчала внимающая и пораженная страна. - Почему же ему дали название Грааля? – спросил ведущий. - Потому что без Грааля Иуды, без Низа, не может быть и Верха – Грааля Небесного, Грааля Христа! Это дуальная неразрывная пара. Иисус и Иуда создавали в те три Главных Дня Земли крайние точки моральных координат – Абсолютный Верх – Грааль Христов и Абсолютный Низ – Грааль Иуды. Если кто-то назовет мне что-то более святое, чем Грааль с пречистой кровью Спасителя, и что-то более низменное, чем Грааль Иуды с его обгаженными монетами, я выплачу такому остроумцу премию в миллион долларов! - Хорошо, - сказал ведущий, глядя на Друммонда поверх сползших на кончик носа очков. Примирительно приподнял ладони, успокаивая начавшую роптать, возмущенную кощунственным сопоставлением двух Граалей, аудиторию. – Но я видел на фотографии, что одна из ячеек ящика пуста. - Да! – приподнял указательный палец Друммонд. – Вы очень наблюдательны, господин ведущий! Монет в кисете действительно оказалось двадцать девять, а не тридцать. Это подтверждает легенду о тридцатом сребренике Иуды. - Да! Что это за легенда? – спросил ведущий. - Мы ничего о ней не слышали. Сидящие за круглым столом закивали. Друммонд продолжил. - Тридцать сребреников даны были Иуде от тридцати старейшин еврейского народа. Таким образом, монеты символически представляли собой всю полноту и мощь избранного народа. Именно вкупе они обладали непредставимой силой, способной убивать богов и менять течение земной истории. Полнота тридцати монет, так называемая «Плерома Грааля Иуды», несла угрозу для всей земной цивилизации. Поэтому тридцатый сребреник был отделен от остальных монет. Лишенный одной монеты, Грааль Иуды стал неполон и потому не так опасен. Захороненные в Иерусалиме двадцать девять проклятых монет были, тем не менее, подобны Чернобылю, спрятанному под саркофагом. Магическое излучение в Иерусалиме просто зашкаливало за мыслимые пределы. Как известно, в 71 году нашей эры войска Веспасиана захватили Иерусалим и разрушили тысячелетний Храм, который смело можно было отнести к одному из величайших чудес света. После этого еврейский народ, словно взрывом, был разметан по всей планете. Несомненно влияние «Грааля Иуды» на эти события. Да и по сей дней Ближний Восток является самым нестабильным и кровоточащим регионом мира, от которого зависит судьба всей земной цивилизации. Это напрямую связано с тем мощным магическим источником зла, какой представлял собой «Грааль Иуды», пусть и захороненный в склепе Наффанаила и запечатанный так называемой печатью Соломона. Но вот тридцатый сребреник – какова его судьба? - Да, - сказал ведущий, - интересно! - Тридцатый сребреник был отдан первосвященником Каиафой тому человеку, которого синедрион призвал на служение народу израильскому и который дал толкование всем основным постулатам христианской религии и, по сути, создал христианство в его современном виде. - Мы знаем, о ком идет речь? – осведомился ведущий. - Такой человек в истории был один. Он заложил первые христианские церкви по всему Средиземноморью. Именно ему первосвященником Каиафой была поручена мистическая миссия метафизической важности для судеб земной цивилизации, именно ему был отдан тридцатый сребреник Иуды, дававший своему носителю сверхчеловеческие силы и возможности. Как известно, носитель тридцатого сребреника с успехом это задание выполнил и утвердил христианство как мировую религию. Именно он, будучи евреем, сумел оградить от христианской веры сам еврейский народ. - О ком все-таки идет речь? – спросил озадаченный Познер. – Это исторический персонаж или персонаж мифов и легенд? - Это исторический персонаж, - успокоил его слегка усмехнувшийся Друммонд, - его звали Савл. В ДРЕВНЕЙ ИУДЕЕ В голубой, как летнее иерусалимское небо, одежде праздника шаббат, с нашитыми золотыми колокольцами и гранатовыми яблочками на обшлагах длинных рукавов, увенчанный гигантской гиацинтовой тиарой глава Иерусалимского синедриона первосвященник Каиафа величественно преодолел двенадцать ступеней, ведущих к святилищу Соломонова Храма. Далось это ему нелегко, силы покидали его, заклинание херем не проходит бесследно даже для высших иешиботов. Рядом с ним, чуть сзади, с величайшим почтением следовал невысокий молодой человек с сильно выступающим загорбком сутулой спины и ранней нежной лысиной на рыжеватой голове, сейчас покрытой кидаром, с тугими рыжими пейсами вокруг замкнутого и мрачного лица, на котором лежала печать фанатической веры. Войдя в святилище, первосвященник остановился возле жертвенника для курений, состоящего из семи лампад, символов семи планет. Тринадцать видов курильных веществ, взятых с поля, гор и моря, источали в воздух сизые дымы, подтверждая истину: все от бога изошло и к Богу вернется. Благовония выполняли еще одну важную функцию – отгоняли легионы жирных храмовых мух, питающихся кровью жертвенных животных. Благодаря курениям внутри святилища мух было немного. Первосвященник утвердился на троне, блеснув золотым наплечным одеянием с двумя огромными сардониксами, несущими на себе начертания имен двенадцати колен Израилевых. Он сказал. - Савл, сын Гамалиила, ты член Высшего религиозного суда Израиля, член Синедриона, истинный мидрашим, правоверный из фарисеев, лучший из сынов нашего народа. Над верой нашей и наших отцов, над верой Авраама, Иакова и Иосифа, Моисея, Давида и Соломона нависла страшная опасность. Йошуа впал во власть бесов, он не признавал субботы, давал свое толкование всем нашим законам. «Вам говорили, а я говорю» – вот его богохульные слова, после которых он превратно извращал Тору и Писания. За это и был покаран небесами, и не защитил его Шем-Гамфораш, Тот, чье имя невозможно произнести смертным людям. А ведь он объявлял себя его Сыном. Нет, это была ложь, Отец никогда не послал бы Сына на такую смерть. И вот, мы надеялись, что со смертью смутьяна прекратится и растление народа. Но вышло иначе. Обучение человеков в мире построено на принципе боли. Если человек неправильно ведет себя или неверно мыслит, его наказывают плетьми и болезнями, а если упорствует во грехе, его истирают из Книги Жизни смертью. Как же неверно надо было мыслить и учить, чтобы окончить свою жизнь на кресте! Казалось бы, вот урок всем его последователям, доказательство ошибочности учения Йошуа! Их Учитель ошибался, осуждал мир, и за это мир его наказал. Но мы недооценили сатанинскую мудрость этого учения. Смерть во славу Распятого ученики его почитают за высшее благо, верят, что с креста прямиком отправятся в рай. Сколько ни убивай их, на место погибших, как мухи с кровотостоков Храма, восстают все новые и новые исступленные фанатики. Гноеточивым бредом своим они заражают все новых и новых иудеев. Никакое железо не может уже выжечь заразу. Вместе со смертью Йошуа учение его не умерло, как мы все надеялись, наоборот - оно только быстрее стало распространяться. Они выкрали его тело и объявили его воскресшим, выдали за него похожего крестьянина из Виффагии, даже имя его мы знаем, Иоханан, сын Иерота. Фома и Петр даже раны ему нанесли на руки и стопы, дабы походил он на распятого. От этих ран глупец Иоханан заболел и умер, но сорок дней он еще являлся безумным своим последователям, показывал раны, хвалился воскрешением. Мы искали взять его, но он скрылся. А последователи его верят, что вознесся он на небо. Учение это чрезвычайно опасно! Апостолы их учат людей, что мир плох и Творение неудачно, и высшее благо в нем – пережить ту же смерть, что принял их равви! Они называют это - «сораспнуться Йошуа». Судя по извращенной нечеловеческой мудрости этого учения, оно вдохновлено самим Сатаной. Чем больше их преследуют, тем сильнее они укрепляются в вере! Смерть – цель их жизни. Умереть на кресте – благо для них, вожделенная мечта, главная заслуга перед богом. Они верят, что муками здесь на земле покупают себе в Царстве божием высокое положение. Гнать и бить их бессмысленно, они только быстрее плодятся от этого. Мы должны применить тот же метод, ту же хитрость, что и они, то есть захватить новую веру изнутри, побороть, переродив. Ты, – сухой и узловатый перст первосвященника вонзился в самое сердце Савла, - пойдешь в стан врага. Ты - станешь одним из них. - Я? – изумлению Савла не было предела. – Я, который гнал их, как никто другой? Я, который убил больше йошуитов, чем сами римляне? Одно мое имя внушает им ужас! Каиафа с высоты храмового трона величественно склонил брадатую голову, увенчанную гигантской голубой тиарой, обвитой золотой диадемой, с начертанными на ней священными гласными буквами Божьего имени, которых ровно четыре. - Тебе-то и поверят, Савл! – торжественно прогремел голос первосвященника. – У них тоже есть слабости. Они - дети, их главная слабость – вера в чудеса. На попытки Савла возразить, отказаться, припасть к руке, первосвященник в гневном жесте вырвал и вознес над отступником правую руку, зазвенев золотыми колокольцами о нашитые на обшлаги рукавов гранатовые яблоки. Шарахнулись нестерпимо гудящие храмовые мухи. Глухой звук колокольцев прозвучал для Савла, как удар настоящего грома и высверк настоящей молнии, ибо повеление Первосвященника было поистине ужасным. - Ты объявишь, что тебя с небес поразила молния и был голос, явился сам Йошуа и призвал к себе на служение! Ты станешь одним из них, возглавишь бунт. И затем - извратишь его! Бросился Савл в ноги Верховного иерарха, вскричал. - Нет, абба! Они не поверят мне. Они ненавидят меня! Называют живым Сатаной! Не зря Первосвященника величают малым подобием Храма, не зря одет он в те же материи, какими украшены внутренние помещения величайшего из Храмов земных, – шарлах, гиацинт, виссон и пурпур. Опершийся на фундамент трона, грозной башней с голубым куполом тиары возвышался он над раздавленным, подобным плоду с проклятой смоковницы, Савлом. - Поднимись и внемли! – непреклонно повелел священник. Савл встал, его шатало. Мухи облепили его, он не отгонял. Каиафа переменил тон на отеческий. - Именно потому, что ты был их величайший гонитель, - сказал он, - твое обращение и станет для них настоящим чудом. Высшие Иешиботы все продумали за тебя, Савл. Изучена их хитрость, обезврежены их уловки. Недаром наши отцы и пророки все века посрамляли дьявола, преодолевая его хитрость своею мудростью. Любую мудрость людскую или дьявольскую мы преодолеем своею. Сама Сарра, жена Авраама, и в преклонных годах всходила на ложе правителей чужих племен, чтобы привлечь их на нашу сторону. Помнишь ли Эстер, прекраснейшую из жен Израилевых? Пурим – высший из праздников победы! Как досталась эта победа нашему народу? Когда злокозненный Аман, советник персидского царя Ахашверома, сам потомок злейших наших врагов амаликитян, нападавших на нас еще при исходе из Египта, возмечтал повесить всех евреев на деревьях, его планы разрушили не легионы тяжеловооруженных солдат, а слабая женщина - Эстер, любимая жена персидского царя. Она пожелала, чтобы завтра «иудеям, убивших десятерых сыновей Амана, было разрешено действовать по указу нынешнего дня, и десятерых сыновей Амана пусть бы повесили на дереве». Как видишь, Савл, часто достаточно внедрить одного еврея туда, где принимаются решения, чтобы избежать войн и страшных бед для всего народа. Этим и занимается Синедрион и все Цабоаты. Так и ты, - снова сухой палец первосвященника втыкается в сердце Савла, - войди в сердце новой религии. - Слушаюсь и повинуюсь воле Синедриона, - с мукой душевной выдавливает из себя правоверный фарисей. - Завтра же ты поедешь в Дамаск, а по дороге изобразишь явление тебе распятого лже-пророка. - Сделаю. - Он скажет тебе, чтобы ты присоединился к его последователям и стал бы таким же безумным апостолом, как и эти двенадцать сумасшедших, вопиющих на площадях на диких языках, объявляя это нисхождением Святого Духа. Ступай к ним! Стань одним из них. И спаси нашу веру! - Но как? - Ты дашь нужное толкование их учению. Извратишь изнутри и сделаешь безопасным - о, только для народа Израилева, а не для всех остальных язычников. Фразу за фразой, завет за заветом ты будешь подменять их учение, пока из бреда жизнененавистничества не возникнет религия, безопасная для сынов Авраамовых. Ты уведешь бесноватых в толщу язычников, их заразишь новым учением. Ты - станешь Апостолом язычников. Сыны Израиля не должны подпадать под морок нового учения. Пусть страдают другие народы. Это их бич и проклятие. Вера их в нынешнем виде несет в себе страшные беды всему роду людей. Мир будет ввергнут в адские мучения, если заразится этой чумой. Наш народ - народ избранный, мы должны уберечь его от чумы. Нарекаю тебе новое имя, ибо должен ты преобразиться полностью, духовно и телесно. Отныне ты - Павел из Тарса. Будь смел, прямо объявляй, что явился тебе Йошуа Мошиах по дороге в Дамаск и назвал своим апостолом. - Если бы мне явился мертвый, я бы от ужаса ослеп и оглох. Первосвященник осенил его жестом обеих рук «Ассадам-аш-шолом» архангела Цзапниэля, заключающий ум человека в магический «Шелом Ошеломления». Савл сотрясся, голова его запрокинулась, очи закатились, явив Верховному раввину выпуклые полумесяцы белков в красных прожилках. - Ослепнешь, - прогремел Каиафа. - А по прибытии во град, при встрече с новыми тебе единоверцами, изобразишь прозрение. Это и будет чудо, до которых они так падки. Все сбегутся посмотреть на тебя, еще бы – ты гнал Йошуа, а теперь его проповедуешь, ослеп – и прозрел во имя его. Это ли не чудеса, подтверждающие мощь их равви? Прими это! Первосвященник шарлаховой заговоренной салфеткой подал новоназванному Павлу сребреник. - Это сребреник Иуды, уплаченный из храмовой сокровищницы за жертву пасхальную, осененный силой проклятия высших архиереев синедриона. Он даст тебе силы. Никому не отдавай его, не плати из него податей, не уплачивай, даже если заточат тебя в темницу и будет грозить тебе смерть. Передашь только Посвященному, которому суждено нести его дальше во тьму времен. - Как я узнаю, кому передать сребреник? – спросил Павел, принимая монету в дрогнувшие ладони. - Ты поймешь это, не тревожься. У тебя не будет сомнений. Каиафа долго сидел молча, с закрытыми глазами, словно вслушивался в таинственный скрежет перемещающихся скрижалей Судьбы. Наконец отверз воспаленные очи. - Итак, - грозно сказал он потрясенному Павлу, - свершилось. Монета обрела своего носителя. Отныне подвиг твой страшен, до конца дней своих ты потеряешь имя свое, проклят будешь проклятием херем, извергнут из лона Авраамова, станешь неевреем. Безвестный подвиг твой спасет избранный народ. Ты станешь подобен Давиду, вышедшему против Голиафа, Самсону, вышедшему в одиночку против филистимлян. Этим наш народ и силен – сынами и дочерьми самоотверженными. Новый пурим учредишь ты. Никто об этом не узнает. Только ты и я. Вот высшее служение. В безвестности, с чужими тебе, одержимыми бесами, примешь битву духовную и победишь врага изнутри! Все ли понял? - Ужасаюсь. - Выбора нет. Ты – сосуд избранный. Станешь наравне с Иудой. Только участь твоя еще страшнее. Проклятый Иуда хотя бы известен. А ты, Савл, уподобишься врагам, навсегда станешь неевреем. Что может быть страшнее? ПРОГРАММА «ВРЕМЕНА» (продолжение) Стремительно замельтешили на экранах бело-голубые квадраты пикселей, их калейдоскоп слился в название программы «Времена». Вместе с переливом визуальной картинки могучим музыкальным водоворотом прозвучала звуковая заставка передачи. Владимир Познер с белоснежным нимбом коротко стриженной седины вокруг мощной загорелой, в редких веснушках лысины возник на миллионах экранах в российских и зарубежных домах. Пораженные историей апостола Павла, гости и зрители студии программы «Времена» некоторое время молчали. - Что же было дальше? – спросил ведущий Сеймура Друммонда. – Как связана рассказанная вами история с Россией? - Да, с Россией, - кивнул Друммонд, дослушав перевод. – Савл-Павел взял заговоренный сребреник у Каиафы и понес его сквозь тьму столетий. Судя по тому, что ему удалось основать мировую христианскую церковь, сребреник оказал ему существенную магическую поддержку. Далее след самой загадочной монеты в истории человечества затерялся. Она всплывала при дворе Хлодвига, появлялась в ларце Наполеона, а в начале двадцатого века сребреник, совершая свой непостижимый мистический путь по земле, чертя так называемую Скрижаль Судьбы, оказался в руках Льва Троцкого, который ввез его в царскую империю и развязал кровопролитную революцию и гражданскую войну. «Красный Лев» Революции, Лев Троцкий с помощью сребреника победил в Гражданской войне. Но в Кайаокане, в Мексике, куда Троцкий был выслан из советской России, сребреника при нем уже не было! Более того, Рамон Меркадер спрашивал Троцкого перед тем, как зарубить его ледорубом, где монета? Единственное, что сказал Троцкий, это то, что монета осталась в России. Таким образом, тридцатый сребреник Иуды до сих пор находится в России. Он является в некотором смысле запалом. Если хотите, магическим «взрывателем» того «ядерного», в кавычках, «фугаса зла», который был заложен под мировой историей в 33 году нашей эры первосвященником Каиафой и иерусалимскими старейшинами. Поэтому пришло время, когда тридцатый сребреник, «взрыватель» мирового зла, должен быть обезврежен. - Каким образом это можно сделать? – спросил ведущий. - Для начала его необходимо обнаружить, - ответил Друммонд. - Да, ведь именно об этом вы и готовили какое-то важное обращение к народу России. - Да, - подтвердил Друммонд, – это действительно важное обращение. В связи с тем, что тридцатый сребреник Иуды находится в России, я обращаюсь к гражданам вашей великой страны со следующим заявлением. Понимая всю исключительную ценность и опасную силу артефакта, я заявляю, что мной учрежден Фонд под названием «Грааль Иуды», «Giuda’s Grail», и этот Фонд готов немедленно выплатить правообладателю за тридцатый сребреник Иуды Искариота ровно… - Друммонд сделал длинную паузу, - миллион долларов США наличными. Москва точечно содрогнулась. С распахнутыми глазами вскочила у телевизора Ксения Ноздрачова. Тяжело задумался Николай Телепов, он же Коля Казанский, припоминая вонючую монету, за которой с ножом в руках гонялся изуродованный Вырвинос. Сделал звук телевизора на максимальную громкость ошеломленно севший на диване Сергей Бодров. - Итак, тридцатый сребреник в России! – крякнул ведущий, оглядывая поверх узких очков гостей студии. – И за него объявлена награда в один миллион долларов США. Я все правильно понял, мистер Друммонд? Друммонд кивнул. - Ничего себе! – покрутил лобастой головой ведущий. – Сумма далеко не маленькая! И если я правильно понял, получив этот сребреник, вы, мистер Друммонд, его каким-то образом обезвредите, и мировое зло будет наказано? - Нет, - покачал головой Друммонд. – Это должна сделать Россия. В этом ее всемирная миссия. - Но каким образом?! – вопросил ведущий. Друммонд пожал плечами. - Это - Тайна. Она не известна никому, даже мне. Единственное, что я знаю про мистический акт обезвреживания тридцатого сребреника, это то, что в самом этом акте должны сойтись верх и низ, правое и левое, свет и тьма, добро и зло. Мистическими выражениями этих двух полюсов мироздания являются два Грааля – «Грааль Христа», наполненный пречистой кровью Спасителя, то есть вместилище всего самого светлого и духовного, что только может представить себе человеческое воображение, и «Грааль Иуды», «кисет смердения», полный презренного металла, проклятых монет, тех самых «грязных» денег, которые считаются людьми причиной всех земных зол, да к тому же покрытых проклятием иерусалимских старейшин и нечистотами удавленника, считающегося самым великим грешником в человеческой истории. Ведущий задрал брови, согнав морщины на лбу в гармошку, и поверх очков оглядел гостей студии. - Ну-с, что скажете, господа? – спросил он. – Как вам история? Негодующе дрогнул толстыми щеками депутат Госдумы Алексей Микрофонов. - Не ну а что тут обсуждать? – фыркнул он. - Я отказываюсь вообще принимать всерьез эту историю! Перед нами типичная жареная пиар-утка. С монетами вместо яблок. И я даже знаю, против кого она крякает! - И против кого же? - Да против православия же! – прихлопнул пухлой ладонью по столу Алексей Венедиктович. - Да-с! А если шире – то и против христианства! Разве мы не видим, что повсеместно идет целенаправленная кампания дискредитации христианства и христианских ценностей в масштабах всей планеты? Вначале этот несчастный «Код да Винчи», затем Евангелие от Иуды, теперь вот мифический сребреник и такая большая награда за него, чтобы завтра все говорили – слышали, а монета-то действительно существует, вот бы ее найти! Повторяю, это псевдоисторическая туфта! Кощунственно само использование слова «Грааль» в контексте имени Иуды. У Иуды не может быть Грааля, а может быть только клоака! Подумать только, жменя обосранных монет и – Грааль! Да клоака это! (аплодисменты в зале). Так и говорите - Клоака Иуды. А то Грааль, Грааль, люди подумает, действительно что-то святое есть в этом подлеце. Все загомонили. Ведущий, как дирижер, обеими руками успокаивал разгоревшуюся за столом перепалку - На этой мистической ноте я вынужден вас прервать, - с улыбкой сказал он. – Можно, как говорится, сомневаться в чем угодно, но не в наступлении рекламы на Главном канале! *** После скандала в «Камеди» блокада вокруг Ноздри была прорвана! Лева вывесил в Интернете видеозапись звездной ругани – на второй день на сайт зашло 4 тысячи человек! На третий - пять! На четвертый количество посещений вообще зашкалило за десять тысяч. Сцена ругани Ноздри с Собчак и Гуляшом сделалась блокбастером. Ее скачивали все подряд, переносили на мобильные телефоны. Фразы Ноздри пошли в народ, сделались культовыми. Народ общался ее словечками - «курнем, курносый», «сегодня твоя фамилия Обломов», «ибальное платье», «колготки с катафотами», «открой роуминг для мозгов» и, конечно, вовсю применял число «пи» в разным «доренкам» и «тарасовым». Через неделю Лева догадался вывесить на сайте контактный телефон для корпоративов. Звонки обрушились лавиной. Успех был оглушительный. Одним прекрасным вечером Ксюха приехала домой и застала Леву за переносом из тетради в ноутбук огромного количества записей. - Ты че делаешь? – спросила она. - Это наши заказы! – озабоченно проскрипел взопревший арт-директор. – Ты нарасхват! Надо срочно снимать клип на твой хит «ЭЮЯ!» Он гремит сейчас на всех продвинутых дискотеках Москвы! Ксения бросилась на поиски денег. Надо было ковать железо пока горячо. Каждый вечер она выступала в клубах. Она реально опускала клиента. Она оскорбляла. Это не была гламурная эротика, это было жесткое порно. Люди багровели, как раки, и обливались потом, когда на сцену выходила Ноздря и начинала «шокировать». От нее доставалось всем, даже неприкасаемым. Она ходила по лезвию бритвы. Но пока все сходило ей с рук. Попасть на Ноздрю – это был настоящий экстрим. Анти-реклама из ее надутых силиконом губ разлеталась по столице быстрее, чем позитивная раскрутка. Вчерашнее чмо, осмеянное Ноздрей, назавтра просыпалось знаменитым. Многие башляли, чтобы только попасть Ноздре на язычок. В Интернете появилась карикатура - огромная «ноздря» с пирсингом вынюхивает Москву по музыкальным дорожкам. Ноздря на страже. Никакое говно в шоу-бизнес не пролезет! Салоны отмечали новый всплеск моды на пирсинг в носу среди девочек-подростков. ПОЗНЕР. ПРОДОЛЖЕНИЕ Когда после рекламной паузы телекамеры вернулись в студию программы «Времена», ведущий снова дал слово Сеймуру Друммонду. - Самоубийство Иуды, - сказал тот, - а также обнаруженные документы доказывают, что отверженный апостол не был в прямом смысле предателем Христа. Я знаю, что в России ведется реабилитация людей, невинно пострадавших от сталинских репрессий. Думаю, что пришла пора реабилитировать и имя Иуды. - Для чего нас пригласили? – брезгливо возмутился Микрофонов. – Выслушивать мистические мерзости? Эти обгаженные монеты, этот всемирный подлец Иуда – все это, оказывается, стоит миллион долларов! Друммонд поднял указательный палец с прекрасно обточенным ногтем в сторону возмущенного депутата - Мы воспринимаем определенные вещи как плохие, низкие, отвратительные. Но без них не может быть высокого, возвышенного и прекрасного. Бог создал мир так, что кровь не может существовать, не порождая фекалий. Они очищают кровь, берут на себя шлаки, зловоние и людское отвращение. Без Грааля Иуды невозможен и Грааль Христа. Мир дуален, то есть состоит из плюса и минуса, верха и низа, правого и левого, мужчины и женщины, Инь и Ян! Без Иуды не могло быть мировой христианской религии. Вот в чем глубинный смысл Грааля Иуды! Понимание и принятие мира в целом. Иначе получается превознесение одного полюса и однобокое отрицание другого. - Что ж, - сказал ведущий, - я предлагаю высказаться. Кто начнет? Насуплено слушавший дискуссию Никита Михалков встрепенулся и поднял руку. Великий режиссер был в замшевой куртке горчичного цвета, на безымянном пальце правой руки его блестел перстень, на мизинце левой руки – кольцо. - Позвольте мне, - вкрадчивым голосом сказал он. – Мне вот что подумалось. Я сам себя спрашиваю, а кому понадобилось – да-а? – раздувать всю эту истерию вокруг сребреников, вокруг личности Иуды? Сначала появилось «Евангелие от Иуды»... Нет, сначала «Код да Винчи» - да-а? - книжонка антихристианской направленности, на весь мир прогремела – да? – сняли по нему сла-абенький фильмик. Так? Так. Потом появляется «Евангелие от Иуды», как черт из табакерки. Затем находят этот клад древний, якобы со сребрениками. Потом выставку открывают здесь, у нас, в Москве, в столице православия, где выставлена якобы та самая голова, отбитая от памятника Иуды, установленного там в каком-то… в каком?… в 18 году самим Троцким в… в… - В Свияжске, - подсказал ведущий. - Да! – запел на высоких нотах режиссер. - В Свияжске, в самом сердце православной России, в этом граде Китеже православия поганую статую воткнули бесы большевистские! И ввергли российскую империю в неимоверные страдания, нагромоздили гекатомбы жертв у подножия этого памятника величайшему предателю всех времен и народов – да-а? – и теперь вдруг объявляют: люди добрые, мы платим за иудину поганую монетку цельный мильён американских денег! Вот как дорого она стоит! Все сюда, бегите быстрее! Да на эту монетку всю Россию хотят купить – да, я утверждаю! – хотят нас с вами купить, чтоб мы уверовали, что не был Иуда предателем … «Свежая голова» передачи Никита Сергеевич Михалков вдруг сильно ударил кулаком по столу, совсем как в фильме «Жестокий романс», и рявкнул, ощерив культовые усы. - Если Иуда не предатель, то и я не режиссер! Бурные аплодисменты грянули в студии. Михалков поднял палец, пережидая хлопки, снова понизил голос, тонко взвыл, с наигранным дружелюбием поглядывая на Друммонда. - А вам не кажется – да-а? – что всем этим руководят, словно хорошим оркестром? А? Идет хорошо спланированная атака не просто на христианство, а на саму православную нашу веру! Причем идет эта атака, друзья мои, в мировом масштабе. Подрываются сами корни христианства! Сеются смута и сомнения. Вот и эта иудина кампания направлена против церкви, против православия! Если Иуда не предатель, тогда, как говорил Достоевский, все позволено. Нет морально-нравственных критериев, все можно. А что? Предавай, греши, прелюбодействуй, убивай! Нет, други мои хорошие, Иуда – предатель, на этом стояла и стоит православная мораль! Русь на этом стояла и стоит! – Михалков повернулся к ведущему, перешел с трибунного тона на обыденный, свойский. - Я ходил тут к одному крупному вашему руководителю от телевидения, не буду называть его по имени, чтоб не делать ему пиар, да, ненужный... - Давайте дадим слово историкам, - попытался прервать его Познер, - я вижу академик Петров рвется в бой. - Я заканчиваю. Позвольте! – Михалков не дал себя заглушить. - Я ему прямо сказал, вашему начальничку телевизионному: что это за кампанию вокруг Иуды вы раскручиваете, для чего? Это вредная кампания! Знаете, что он мне ответил? Красиво так начал рассуждать – о новых открытиях в области морали! Это в науке можно открытия делать! А в морали - нельзя! Нравственность не есть область изысканий. – И снова елейным тоном. - А он по кабинетику ходит, ручками водит, а я вижу - да? - что ему все по барабану, да? – все наши ценности, святыни, вера наша, ему рейтинг главнее! Я говорю, а мне все ваше телевидение по тамтаму, понимаешь ты, друг сердешный? По тамбурину мне, если тебе – да? – наша православная вера по барабану! И что мы на таких, с позволения сказать, ударных музыкальных инструментах вместе сыграем, а? Рапсодию Рахманинова? «Весну священную» Стравинского? Да ты хоть знаешь, кто такой Стравинский, барабанщик ты хренов?! - Не сердитесь так, Никита Сергеевич, - с улыбкой попытался успокоить разбушевшегося режиссера Познер. - Нет, ну как мне не сердиться, если такие типы – да? – руководят нашим, с позволения сказать, телевидением? Кто он такой? Чхать я на него хотел! (тонким голоском) Я подниму вот тут трубочку – да? - и наберу номерок один (Михалков показывает в камеру мобильный телефон). Один номерочек я наберу и его – что? – его (шепотом и раздельно) не ста-нет. Вообще, нигде и никогда больше не будет. Но я не набираю этот номерок заветный, потому что тратить такой номерок на всяческих говнюков – себе дороже. По номерочку этому позвонить-то можно всего два раза в жизни: один раз попросить место на Новодевичьем, во второй - попрощаться при отбытии на это самое Новодевичье. Бурные аплодисменты заглушили окончание речи знаменитого режиссера. СЛЕД ОТ ВЕРЕВКИ ИУДЫ Инга Никодимовна навестила Виктора. Он лежал под капельницей. В палате копошились больные. Врач выгнала всех в коридор, подошла – в белом халате, еще больше полнившем ее. Виктор хотел приподняться, но только сдавленно охнул. - Лежите, - остановила его Инга Никодимовна, разглядывая флаконы в капельнице, - лежите-лежите! Прокапаем вас. Ей почему-то было страшно посмотреть ему в глаза, она ожидала увидеть там упрек или даже безумие. Наконец собралась с духом. Глаза их встретились. Лицо больного было бледным, глазницы потемнели, как у почечных больных. Он походил на панду. На обиженную, кроткую панду, избитую в заповеднике пробравшимися вандалами. Инга Никодимовна попыталась улыбнуться, но это у нее вышло не очень хорошо. Виктор снова попытался приподняться, но только скривился от боли. Из горла его вместо слов вырвалось хрипение. Инга Никодимовна нажала ему на плечо рукой, придержала - лежите уж! Осторожно расстегнула ему пижаму, осмотрела покрытый лиловыми пятнами бок и область сердца. - Вот же наездница! - сказала она, с досадой покачивая головой. – Это Тамара вам бока намяла. Снимок надо бы сделать, как бы ребра не сломала. Вам дышать не больно? Виктор взялся рукой за горло, отрицательно покачал головой – дескать, дышать можно. - Болит, да? Ну, ничего, это лучше, чем… И как это случилось… Вот несчастье. Виктор выговорил, одними губами, дуновением формируя звуки. - Хде монета? - Сережа Бодров взял на память, - пряча глаза, сказала Инга Никодимовна. На немой вопрос «зачем», бодрячески ответила. - Он считает, что монета, так сказать, выполнила свою миссию и больше вам не понадобится. Да и потом, она может причинить вам только м-м… - она подыскала слово поаккуратней, - осложнения. Виктор возбужденно привстал, на лице отразилось негодование. С гримасой боли он схватился за горло, попытался что-то сказать, но только надсадно закашлялся. Инга Никодимовна положила ему руку на губы – нет, не надо, помолчи, пусть горло пройдет. Виктор откинулся на подушку, поморщился, сдерживая кашель, от которого гудел весь помятый бок, бессильно отвернул голову к стене. Врач внезапно пригнулась, что-то разглядывая. Погрозила пальцем, мол, замри, приподняла Викторов подбородок, вгляделась. Она смотрела и не верила своим глазам - Что… там? – еле слышно просипел он. - Я про такое только читала, - сказала она, с трудом сглатывая. В этот миг у нее самой заболело горло. - Да что там? – беззвучно пошевелил запекшимися губами Виктор. Вместо ответа ошарашенная Инга Никодимовна сказала подождать, вышла из палаты, сходила к себе в кабинет и вернулась с пудреницей, в которую было вмонтировано маленькое круглое зеркальце. Виктор посмотрел, держа пудреницу подрагивающей рукой. В пляшущем зеркальце на своем заросшем черной щетиной горле под вертикальными запекшимися бороздами, оставленными ногтями, Виктор увидел отчетливую багрово-синюю полосу, туго опоясывающую горло от уха до уха. Ее оставило вервие Иуды Искариота. ПАНИКА В МОСКВЕ Желтая пресса, Интернет взорвались статьями о сребрнике Иуды. Сенсация! «Сребреник Иуды в Москве!» «Проклятие синедриона!» «Снова евреи во всем виноваты?» «Иуда не предавал Христа!» «Последним владельцем сребреника был Троцкий!» «Скоро все увидят голову от статуи Иуды, установленной Троцким в 1918 году!» «Где сейчас сребреник Иуды?» «Миллион долларов за монету!» «Грозит ли миру катастрофа в связи с обнаружением «Грааля Иуды»? «Бандитские разборки вокруг монеты». По Москве поползли слухи один страшнее другого. На самом деле, это не сребреник, а магический радиомаяк внеземных цивилизаций. По нему наводятся на землю метеориты. Представляете, что будет, если в Москву попадет астероид? Вы застраховались от попадания метеорита? Нет? Так бегите, скорее! Пока не поздно! В считанные дни в столице наступил массовый ажиотаж по сребренику. Интернет бурлил, все обсуждали древнюю нумизматику и скачивали фотографии сикелей. На лотках появились никелевые копии древних монет Маккавейской чеканки, их продавали под видом могущественных амулетов. Фишкой считалось подарить кисет из кожи ягненка с тридцатью сребрениками. Монеты выпускались уже с дырочкой для ношения на шее или запястье. Его называли Сребреник Смерти или Сребреник Судьбы. В представительство фонда Друммонда на Кропоткинской улице день и ночь стояла длинная очередь коллекционеров и нумизматов с монетами, похожими на сребреник. В приемной особая комиссия принимала посетителей с сикелями и давала по ним заключения. Участились налеты на частных коллекционеров – искали сребреники. Одного из них запытали насмерть. Заколдованный сребреник создает вокруг себя гигантскую аномальную зону, заявил экстрасенс Водейко. Укус комара в ней может привести к летальному исходу, порезы долго не заживают, ушибы отекают, выходят из строя электроприборы, глохнут моторы машин, не снимаются фото, людям снятся кошмары и видятся привидения. Беспричинно гаснет свет. Люди совершают несвойственные им поступки, словно отказали внутренние тормоза и наружу вырвались дикая агрессия и самые тайные и постыдные инстинкты. Ясновидящая Ольга заявила: источник накрывшего Москву Зла перемещается по столице. Его сопровождают провалы грунта, прорывы теплотрасс, гигантские пробки, автомобильные аварии с тяжелыми последствиями. И действительно, все сходилось: в пробках озверевшие люди выходили из машин и били друг друга. Участились уличные драки, нападения скинхедов на иностранцев и кавказцев, массовые драки между футбольными фанатами, стычки на рынках. Прошла волна разборок между криминальными кланами. Как-то очень некстати от ЦРУ поступило сообщение о готовящемся в Москве крупном теракте. В столице был введен усиленный режим обеспечения безопасности. Антитеррористический Центр перевел МВД и спецслужбы в режим повышенной готовности. Отменялись отпуска, выходные, оперативники отзывались из отпусков и отгулов. Патрули были удвоены. На ядерных объектах ввели режим чрезвычайного положения. Телевидение бесконечно показывало усиленные патрули с собаками на улицах и в метро. На следующий день сообщение ЦРУ опровергли, и особое положение отменили, но дело было уже сделано. Паника покатилась по столице, нарастая, как снежный ком. Президенту России сообщили, что за ложным сигналом из ЦРУ стояли высокопоставленные дружки Сеймура Друммонда из американских спецслужб. Подстава была явной и наглой. Паника напрямую ударила по фондовому рынку. Резко пошли вниз котировки «голубых» фишек. Люди Друммонда скупали акции самых доходных российских корпораций. Была отмечена повышенная активность боевиков на Северной Кавказе. Родители массово вывозили детей за город. Желтая пресса верещала о неминуемом попадании в столицу астероида и уничтожении всех жителей. Страховки от «Астероид инкорпорейтид» пользовались бешеной популярностью и уходили со скоростью жареных пирожков у метро. ИНГА ЕДЕТ К ВИЛЛИ МЕЛЬНИКОВУ Вечером после работы Инга поехала в Свиблово, где жил Вилли Мельников. Насилу отыскала нужный дом, поднялась на пятый этаж. Открыл ей мужчина средних лет и взъерошенной наружности. Инга Никодимовна изложила свое дело, показала фотографию в мобильном телефоне. Они прошли на кухню. Вилли внимательно разглядывал снимок. - Уважаемый Вилли, - сказала Инга Никодимовна, - мне перевели эту фразу, но так, что я ничего понять не смогла. Не поможете ли вы? - И как вам перевели? – предвкушающе спросил Вилли, словно заранее был уверен, что перевели неправильно. Инга Никодимовна подумала, что зря потеряла полтора часа в поисках захламленной берлоги самозваного знатока девяносто шести мертвых языков. Как она могла поверить, что после удара молнии человек в состоянии клинической смерти вдруг взял да выучил кучу языков! Она нехотя сказала. - «Чабрец, зачем ты явился?» Вилли усмехнулся. - И кто так перевел? - Профессор Кашпор, из МГУ. - Знаю такого, - кивнул Вилли, - он меня экзаменовал на предмет знания древних языков. Латынь выучил и думает, что все уже знает. Хотя эту фразу он перевел правильно. Лицо у Инги вытянулось. Она машинально погладила меховую шапку, на которой блестели капельки истаявшего снега. Так она гладила кота Ваську, когда хотела успокоиться. - Но! – Вилли торжественно поднял палец. Видно было, что он «задается», как школьник, хорошо выучивший урок. - Фраза имеет и переносный смысл. Действительно, иссоп - это чабрец, но чабрец, он же тимьян, играл важнейшую роль при культовых очищениях. А этого профессор языкознания мог и не знать! Итак, чабрец, он же иссоп, он же тимьян, являясь магической пряностью в древней Иудее, отгонял злых духов и нечистую силу и имел следующие значения – «благодетель, помощник и друг». Таким образом, фраза может иметь такой смысл: «Друг, зачем ты пришел?» Инга Никодимовна поправила слипшиеся волосы. - И что это значит? – отупело спросила она. - Все, - сказал Вилли. - Как все? – опешила женщина. - Просто «друг, зачем ты пришел?» - Да. У женщины опустились руки. Никакой разгадки она не нашла. - А как она звучит на этом языке? - Иссоп, - произнес Вилли, словно пел гимн, - кар дуг вендрабат? Инга Никодимовна записала русскими буквами звучание фразы, спросила. - Кто на нем в древности говорил? - Древние копты. Это сакла, диалект древнекоптского языка. - Копты, – понуро встала Инга Никодимовна. – Сколько я вам должна? Она представила, какую брешь пробьет в ее бюджете гонорар лингвиста- экстрасенса, и ужаснулась. Зло взяло на Виктора, толкнувшего ее на такие траты времени и денег. Но Вилли только рукой махнул. - Да ничего вы не должны! – рассмеялся он. - Я же не платил молнии за обучение, когда она меня шандарахнула! Инга Никодимовна представила, что ведь и Вилли точно так же, как и ее Виктор, лежал в коме и находился между жизнью и смертью. Но Вилли хоть языки выучил, а Виктор? Что получил он взамен? Личность стерта, ни работы, ни документов, ни семьи, ни друзей. Монету – и ту украли. - Вам было больно? – спросила она у Вилли. - Когда очнулся, конечно! – все так же весело ответил Вилли. - Меня ж протрясло до самых потрохов! Редко кто выживает после таких ударов. Я да Ванга. Инга, повинуясь внезапному порыву, рассказала дотоле незнакомому человеку свою с Виктором историю, умолчав только про кражу сребреника. Лингвист-экстрасенс внимательно слушал. - Знаете что, - сказал он под конец ее рассказа, - совершенно очевидно, что ваш Виктор – избранный. - Вы думаете? - Конечно! Такое с людьми случайными не происходит. Сребреник сам выбрал его. Это огромная честь! Ответственность. Я ведь тоже получил свой дар для чего-то. – Вилли ласково посмотрел на усталую женщину. Неожиданно спросил. - Ведь вы его любите, правда? Инга онемела. - Не отвечайте, я и так все вижу! – Вилли взял Ингу за плечи и легонько сжал. - Что вы еще видите? – покорно спросила она. - Что у вас все будет хорошо. - Правда? – с надеждой, как маленькая девочка, спросила врач-психиатр. - Я вижу в вашей общей ауре ребенка. У вас будет девочка. Инга глубоко вздохнула и заплакала. Вилли принес ей воды. Она напилась, высморкалась. - Вот так жила и горя не знала, - сказала Инга насморочным голосом. Спрятала в сумочку платок, защелкнула. - И вдруг свалилось такое. Кому рассказать, не поверят. Сочтут за сумасшедшую. А я ведь кандидат наук, докторскую пишу. Какой тут ребенок? Из сумочки раздалось гудение телефона. Инга Никодимовна извинилась, достала старенькую самсунговскую «раскладушку». Звонил сын, Борька. - Еду, - раздраженно ответила она, - не волнуйся. Поешь! Она снова спрятала телефон, спросила, шмыгнув носом. - У меня тушь не потекла? - Совсем чуть-чуть. Вот зеркало. Инга пошла в прихожую, посмотрела на себя в зеркало, снова щелкнула сумочкой, подтерла платочком глаза. - Почему у него на спине татуировка, вы не видите, как экстрасенс? - Этого я не вижу, - ответил Вилли. – Это закрыто. - Кем? Или чем? - Чем-то очень серьезным. - И эта татуировка с подписью! – с добродушной сердитостью сказала Инга. Пошутила. – Может, он копт? Да еще и древний? Постойте, а что-нибудь дошло до нас на этом языке? Вилли закатил глаза, припоминая. - Дошло, конечно, - сказал он. - В частности, на нем написано недавно найденное «Евангелие от Иуды», настоящая сенсация в религиоведении! В голове у Инги сухо треснула малюсенькая молния. - Вот как! - ахнула она. – Опять Иуда! Как вы сказали? «Евангелие от Иуды»? - Да. - Оно опубликовано? - В Интернете есть. - Спасибо вам, Вилли, - поблагодарила его Инга Никодимовна, - вы мне очень помогли! В метро она раскрывала мобильную «раскладушку», смотрела на фотографию с синеватой фигуркой повешенного и ломала себе голову, как могли быть связаны с Иудой написанные под его трупом таинственные слова. *** Следователи Истягин и Воробьев в составе смешанной группы полковника Гурьянова отрабатывали криоцентр «Морозко» в связи с делом об убийстве академика Ледовских. Выяснилось, что одноименных криоцентров по стране насчитывается шесть и размещены они в местах массового проживания людей – на Урале, в Сибири, на Дальнем Востоке. Деятельность криоцентров показалась Гурьянову подозрительной, и он истребовал и получил санкцию на проведение массовых проверок. Изъятый материал стекался в его кабинет на Лубянке. Вскрылись удивительные вещи. Заморозка людей для последующего воскресения оказалась всего лишь прикрытием, заморозили-то всего три тела и одну голову. Суть была в другом. Криоцентры «Морозко» входили в холдинг «Терра инкогнита», контролируемый армянским вором в законе Левоном-Терминатором. В России делалось в год более двух миллионов абортов, убитые зародышы тщательно собирались тою же сетью «Морозко» и использовались в суперсовременных технологиях по производству стволовых клеток. А затем препараты по омоложению поступали в сеть косметических клиник «Территория любви», входящих в тот же холдинг «Терра инкогнита»! После рейдов ФСБ на клиникам и криоцентрам в СМИ разразился скандал. Телевидение принялось раздувать «дело врачей-трансплантологов», причем выступало на стороне врачей, всячески намекая, что в страну вернулся 37 год. ФСБ шельмовали все кому не лень. Академики медицины выступили с заявлениями, что усилиями спецслужб трансплантология в России отброшена на десятки лет назад. Кто-то очень могущественный руководил оголтелой пиар-кампанией, вовлекая в дело крупнейшие газеты и федеральные каналы. На Гурьянова стали оказывать сильнейшее давление, а затем, видимо, решили покончить с несговорчивым «полканом». Ему позвонил осведомитель и попросил о срочной встрече. Ярослав Ильич поехал на встречу и возле кафе «Сирень» в Хамовниках попал под обстрел. Спасла его чистая случайность. Не успел он прийти в себя, как ему назначили стрелку, на которую явился не кто-нибудь, как сам Левон-Терминатор. Вор заявил, что в полковника не промахнулись, его предупреждали. А затем прямым текстом предложил мир, сотрудничество и большие бабки взамен на молчание и возврат фетального досье на место. - Ты нарыл материал, ты маладэц, - сказал Левон ошарашенному такой наглостью полковнику. – Ты заработал большие дэнги, ты их заслужил. Так получи свое бабло и оставь нас в покое. Авторитет поставил на стол перед ошарашенным Гурьяновым кейс, набитый пачками банкнот. Полковник отказался. Вернувшись на Лубянку, он лично сел лопатить фетальное досье. И обмер! Он понял, откуда проистекали наглость и чувство безнаказанности армянского вора в законе: перед ним лежало история болезни Петра Ивановича Леонидова, но с фотографии смотрело лицо… его непосредственного начальника генерала-майора ФСБ Горчилина! Гурьянов печально усмехнулся - так вот откуда у Леонида Петровича такой цветущий вид, он тоже сделал себе пластическую операцию! Но когда Гурьянов углубился в досье, то он удивился еще больше. Почему-то в «деле» фигурировала молодая женщина по имени Вера Курлович с подробным анализом генетических исследований, затем наблюдения за беременностью этой женщин, почему-то протекавшей в загородном медицинском комплексе «Сосновка». При чем тут Горчилин и Вера Ивановна Курлович? Что делает эта девушка из провинции в досье генерала? Тайная жена? Лежала на сохранении? Гурьянов пролистал дальше. «Плод изъят». Стоп. Как это изъят? Сколько ему было? Семь месяцев? Родился недоношенным? Нет. Вот же написано, «плод изъят», мальчик. Расписка Веры Курлович в получении 50 тыс. долларов. Подробное описание, на изготовление каких препаратов был пущен «плод». «Проведена фетальная терапия. Пациент манифестирует признаки тотального омоложения, функциональные показатели резко улучшились. Стволовые клетки родственного существа оказывают выражено более сильное воздействие, чем те же клетки, полученные от донора». Да что это такое? Неужели? Неужели Леонид Петрович омолаживался за счет жизни своего нерожденного сына? Вот откуда история с детским трупиком, поедаемом червями! Гурьянов поднял голову от дел и огляделся. Шторы задернуты. Который час? Он взглянул на часы. Три часа ночи! Гурьянов перекрестился. Боже мой! Генерал Горчилин, как когда-то Фауст, продал дьяволу душу за вечную молодость, высосал, как упырь, жизнь убитого им родного ребенка, омолодился и окончательно скурвился. Гурьянов выбрал из папок самые «взрывоопасные» досье - на генералов Горчилина, Протасова, Кудрявцева, Овчинникова, на вице-премьера Корнеева, еще на нескольких персонажей, спустился в техническую лабораторию, лично отсканировал и перенес на электронные носители. Через час работы у него в кармане лежал гигабайтный USB-диск величиной с мизинец. Диск содержал просто убойную информацию на целую когорту самых высокопоставленных чиновников государства. САМОУБИЙСТВО ВАЛЕРИЯ БУРЫКИНА-МЛАДШЕГО Сын Бурого Валерий Бурыкин-младший был выпущен из Лефортово через две недели после ареста. Его привезли домой кавалькадой машин и на славу отпраздновали «первую ходку». Оставшись наутро один дома, Валера-джуниор, достал из оружейного сейфа ружье и застрелился. В предсмертной записке он написал нечто совершенно невразумительное. «Папа, я не могу жить с этим. Я мужик, я знаю, что мне надо делать. Смерть пидарасам! Прости, батя». Вскрытие показало, что перед смертью парень был изнасилован. На Валерия Егоровича страшно было смотреть. Очнувшись, он медленным шепотом он отдал распоряжения. Вскоре выяснилось, что насиловал Валерку сокамерник, грузинский рецидивист Ираклий Гоготишвили. По поддельным документам «Гогу» освободили из СИЗО и привезли в загородную резиденцию Бурыкина. Там его пытали. Валерий Егорович лично спустился в подвал. Избитый Гога висел, прикованный к стене. Он уже раскололся, как гнилой орех, и все время повторял, что опустить пацана приказал смотрящий камеры Хазар. Хазар проходил по громкому делу, связанному с крупной партией наркотиков, и выдернуть его из камеры для допроса не представлялось возможным. Бурый через своих людей в ФСИН провернул комбинацию, в результате которой разбойник получил дозу марафета с подмешанной «сывороткой правды». В полубредовом состоянии рецидивиста привели на свидание с Бурыкиным. - Узнаешь? – спросил почерневший от горя отец, показывая фотографию улыбающегося сына. Хазар вяло мотнул свисшей на грудь головой с проступившей на обритом черепе обильной сединой. - За что ты приказал его опидорасить? - Это не я, - бормотнул Хазар. - А кто? - Это Левон, - пустил слюни по подбородку Хазар. - Какой Левон? – даже привстал Бурыкин. Он знал только одного Левона, имеющего власть рассылать малявы по крыткам. – Терминатор? - Ты сказал… - Это же не по понятиям! Хазар слабо булькнул, засыпая. - Левон штуку баксов заслал. Если бы контролеры не уволокли Хазара, Бурый забил бы его до смерти. Он метался по комнате для допросов и бил в шершавые стены кулаками и лбом. Он выл. Этим воем, как струей остервенелого пара из паровоза, вырывалась дикая боль потери и ярость обнаружения врага! Это была она, армянская месть за бойню на Казанском вокзале! Весь в ссадинах Бурыкин вернулся в загородную резиденцию, спустился в подвал и долго бил выродка, изнасиловавшего его сына. Еле сдержался, чтобы не забить подонка насмерть. Нет, Гогу ждала более страшная участь! Передохнув, Валерий Егорович приказал Лепрекону и Питбулю отвезти окровавленное, еле дышащее тело на ферму. Гогу загрузили в багажник джипа, застеленный политиэтиленом, и куда-то долго везли. Привезли на деревенский хутор, затерянный среди бескрайних полей, выволокли во двор, заклеили рот скотчем, стянули джинсы. Распугав закудахтавших кур, избитого насильника внесли в курятник и положили на деревянный верстак, после чего прихватили верхнюю, среднюю и нижнюю часть туловища специальными перекладинами. Закованный всем телом в деревянное ярмо, голый от пояса и ниже Гога лежал на верстаке, как на операционном столе. Роль хирурга исполнял Лепрекон. Александр достал острый, как бритва, нож-бабочку, с которым никогда не расставался, и нанес им множество мелких насечек на посиневшие и опухшие гениталии жертвы. Терпила извивался и натужно выл сквозь скотч. Но вскоре понял, что ему там ничего не отчекрыжили, а только понадрезывали. «Хирург» защелкнул нож, посыпал гениталии пациента пшеном и распрощался. Первым на верстак вскочил петух и замахал крыльями, ища равновесие. Птичьи перья защекотали голое бедро человека. Петух клюнул. Пшено. Клюнул. Клюнул. Клюнул. Вдруг стервец твердым клювом попал прямо в головку полового члена. Гога дернулся и заревел от боли. Петух недовольно сказал «ко-о-о», посмотрел круглым блестящим глазом на бессильно беснующегося человека и сокрушенно покрутил головой. Клюнул снова. Задрал голову с мясистым гребешком, заглатывая кусок плоти. Вслед за ним на верстак вспорхнули давно не кормленые курицы – две белых и одна пеструшка. Они принялись быстро-быстро поклевывать пшено и сочащиеся кровью половые органы беснующегося Гоги, и вскоре он покрылся пернатым и кудахчущим слоем с ног до головы. К утру куры выклевали насильнику гениталии, часть лобка и добрались до семенников и мочевого пузыря. Морды их, слипшиеся и красные от крови по шею, могли бы напугать и самого закаленного поклонника ужастиков. А вы говорите – пираньи, пираньи. Некормленая курица покруче пираньи будет. ВИКТОР ГОВОРИТ ШЕПОТОМ В это утро Инга Никодимовна Александрушина, как никогда, торопилась на работу. Когда Виктор вошел в кабинет, она встала, набрала воздуху в грудь и торжественно сказала. - Поздравь меня! Я узнала, что означает подпись под рисунком на твоей спине! - Да ты что! – радостно ахнул Виктор. Ахнул он беззвучно, одними губами, так как разговаривать еще не мог, горло болело. Подошел, взял за плечи, заглянул в милые глаза, сказал губами. – Ну, говори же скорей! Его охватило сильное возбуждение, дрожь прошла по спине, он «знал» - сейчас ему скажут что-то очень важное. - Ты дрожишь, - сказала она, - замерз? - Это ничего, - по-глухонемому шевелил он губами, - это от радости! Инга, я «знаю», это - шифр! Может быть, даже к моей памяти! Ну, говори же! Почему ты смеешься? - Извини, ты так смешно разговариваешь. Вот вам надо, мужчинам, остаться всем без голоса, вы такие тихие становитесь! – Инга Никодимовна засмеялась. Собралась, посерьезнела. - Эта надпись на одном очень древнем и сейчас мертвом языке, - торжественно объявила она. - Означает буквально следущее. – Женщина пристально посмотрела Виктору в глаза и раздельно произнесла. – «Друг, для чего ты пришел?» Виктор застыл. Повтори, сказал он губами. Инга повторила. - Я уже где-то слышал эти слова! – прохрипел Виктор. – Но где? Где?! Стой! – на лице его проступило величайшее волнение. – Я вспомнил! Я знаю, чьи это слова! Его волнение передалось и врачу. - Чьи же? – спросила она. Виктор схватил ее за плечи. - Это слова Христа! - шепотом прокричал Виктор. - Он сказал их мне, то есть не мне, а Иуде, в момент ареста, в Гефсиманском саду. Я понял! Понял, Инга! - Что ты понял? – спросила она встревожено. Виктор с каждой секундой делался все более возбужденным, это грозило новым нервным срывом, очередным приступом. После гипноза он был очень лабилен – то подавлен до депрессии, то истерически возбужден. - Я понял, для чего Иуда пришел в Гефсиманский сад! – прошипел Виктор и закашлялся. Переждал першение в ноющем горле, сипло продолжил. - Ведь смысла ему не было туда ходить, Инга, не было! Ну, предал, получил бабки, беги и радуйся. Трать бабло, наслаждайся жизнью. Нет, он пошел! На позорище свое пошел. На глаза ближайших друзей. Ведь если бы я предал друга, я бы со стыда сгорел, повесился, застрелился! А он пошел. Представляешь? - Тебе нельзя много говорить, - попыталась отвлечь его Инга Никодимовна. Евангельский бред пугал ее. Так недалеко и до шизофрении. Господи, зачем они сделали эту гипнорепродукцию! - Нет, ты ответь, ответь, – шепотом настаивал он, - для чего Иуда пошел в Гефсиманский сад? - Витя, успокойся, пожалуйста, тебе надо поберечь горло. - Ты можешь ответить на мой вопрос? – Виктор мял горловые хрящи, страдая оттого, что не может докричаться до единственного человека в мире, который был способен ему поверить. Инге Никодимовне надоел и этот дикий допрос, и тягомотина с гипнозами и выяснениями дурацких мифов и бредовых трансовых видений. - Да потому что бессовестный был, твой Иуда! – в сердцах воскликнула она и всерьез озлилась и на Иуду, который и двадцать веков спустя заставляет так страдать человека, и на зациклившегося на нем Виктора. – Я таких видела! Без стыда и совести люди. – Она запнулась, заметив, как страдальчески переменилось его лицо. - Извини, Витя, я не то сказала? Давай отложим этот разговор. Поговорим, когда твое горло пройдет. Просто я всегда думала, что Иуда своим поцелуем показывал солдатам, кто там, среди апостолов, Христос. - Да все там Его знали! – раздраженно прошипел Виктор. – Старейшины, народ – все знали Христа в лицо, иначе кого они шли арестовывать? Че там показывать! Это не объяснение! Нет, все было иначе! Я же все это видел! Пускай в гипнозе, но я прочувствовал это на собственной шкуре! Я это знаю, понимаешь, просто знаю! Дай воды! – он попил, прокашлялся. - Я побывал в шкуре Иуды, Инга! А они все - только догадки строили! Евангелия писали! «Иуда сказал, пошел, предал, взял деньги, поцеловал!» Все вранье! – Виктор сильно застучал себя в грудину, рыча, чтобы прочистить сдавленное горло, его угнетала невозможность нормально говорить. – Пойми, я это лично пережил! Вот следы этому! – он черканул себя большим пальцем по странгуляционной полосе от уха до уха. - Ну, хорошо, хорошо, успокойся, - сказала Инга, - Почему он туда пошел? Говори, пожалуйста, спокойно, не сердись. Хотя лично я другого объяснения, чем в евангелиях, просто не вижу! - Неужели это до сих пор не понятно?! – придушенным голосом вскричал Виктор, даже кулаком хватив по столу от бессилия. – Это же лежит на поверхности! Прошло столько веков, а никто, никто не догадался, никто так и не понял, для чего пришел на свое всемирно-историческое позорище Иуда, перед самой смертью - своей и Учителя! - Да для чего же, наконец, Виктор? – не выдержала Инга. – Говори уж! *** Начальник ОВД «Дмитровский» майор Кулешов говорил по телефону. - Где Стертый? – спросил его низким басом невидимый собеседник. - Кто? - Мужик, который Махалова взял в заложники. Он у тебя? - Его в Сербского отвезли, на экспертизу. Он в двадцать девятом отделение. Туда так просто не попасть. Там охрана. Выслушав предложения незнакомца, Кулешов сказал. - Ладно, попробую. Оформим твоего человечка, отправим под видом психованного, он там его и найдет. - Оформляй, мой человек к тебе приедет завтра. Валера Бурый положил трубку и посмотрел на стоящего перед ним Вырвиноса. - Езжай в ОВД «Дмитровский». Оформляйся в Сербского. Полежишь там, полечишься. Всех бы вас туда положить, недоумков! - Я его найду, - заверил Питбуль, - у меня это. У меня с ним личные счеты. - Личное оставишь на сладкое. Сначала дело, уразумел? - Понял. - Плохо понимаешь! Простейшего дела не смог сделать – встретить и получить посылку. - Все исправлю, шеф, - заверил Вырвинос-Питбуль. ПРЕОБРАЖЕНИЕ - Да-а, - задумчиво сказала Инга Никодимовна, выслушав рассказ Виктора о гефсиманском видении. – Ты знаешь, Сережа Бодров был таким замечательным солнечным человеком… - Почему был? – спросил Виктор. - Он что, умер? - Сережа? Нет, он жив, – как-то странно ответила Инга Никодимовна. - Так вот он уже со второго курса считался признанным гением психиатрии. Он написал курсовую работу, которая ходила по рукам, как ленинская прокламация, - Инга улыбнулась. – Называлась работа «Психическая структура Иисуса Христа». Если вкратце, то Сергей проводил там такую идею, что Христос и двенадцать апостолов вкупе составляют одну полноценную и полнокровную личность Архетипического Человека. Поэтому евангельские легенды так близки каждому человеку. Так выражены основные силы и энергии человека, как Космической Сущности. Так вот, в психоструктуре Христа выделяется собственно Иисус, как живое человеческое эго, двенадцать основных под-личностей, которые воплощают в себе его главные характерологические черты. Так, Фома – это недоверие, сомнение, как говорится, червь сомнения и бес неверия. Петр - это страх, оборачивающий одновременно и стражем. Если помнишь, Петр из страха трижды отрекся от Христа, но в момент ареста именно он единственный из апостолов обнажил меч и отсек ухо рабу первосвященника Малху. Тебе интересно? Виктор кивнул, внимательно глядя на нее. - Или вот евангелист Лука, - продолжала Инга, – это подличность центрального персонажа, воплощающая в себе самонаблюдающую основу сверх-Эго, то есть писателя, интеллигента. И, наконец, Христос – воплощенное Сверх-Эго, Высшее Я, Над-Личность, Божественная сущность каждого человека, которая руководит всем этим конгломератом подличностей в целокупной структуре личности Архетипического Человека… - Инга запнулась, спросила, - тебе понятно, что я говорю? Виктор кивнул. - Ты ничего не сказала о роли Иуды в личности Иисуса, - шепотом сказал он. – Кто был в таком случае Иуда? - Мы об этом поговорим, - сказала Инга Никодимовна, - обязательно поговорим. Но потом. Тебе нельзя переутомляться. Тебе память надо восстанавливать, а не заниматься исследованиями евангельских историй. Нам до них, в общем, дела мало. - Наверно, ты права, - устало согласился Виктор. – Но почему монета ушла? Она бы никому не далась в руки без особого на то знака. Она привела меня к Иуде, показала ту ночь в Гефсиманском саду и дала прожить его муку. А потом ушла. Она выполнила свою миссию в моей жизни. Вот ты говоришь, что нам нет дела до той древней истории, а я, ты знаешь, чувствую - монета показала мне что-то бесконечно важное! - Что именно? - Я еще не понимаю, что за всем этим стоит. Надеюсь, я когда-нибудь смогу понять, что значит вся эта древняя история. Сейчас мозги просто не варят. В коридоре послышались ругань и крики. - Ну и расслабься! – сказала Инга Никодимовна, вставая. - Нам надо своими делами заниматься, насущными. Памятью твоей. Да, ты знаешь, я все-таки надеялась, что расшифровка этой фразы с твоей спины как-то поможет нам в деле поисков твоей прежней личности. Но, как видишь… - Инга Никодимовна развела руками. - Инга Никодимовна, - в кабинет заглянула медсестра Тамара, - Кузнецов опять себе руку заразил! - Вот гад! – воскликнула заведующая. – Я его выпишу! Точно выпишу! Пускай идет на зону! - А Сорокин в глаза клею себе надул. - Где они его взяли? - А я откуда знаю? – обиделась Тамара, будто ее в чем-то подозревали. - Они из корешков старых книг выковыривают, а потом водой разводят! Инга Никодимовна быстро вышла из кабинета. Вернулась она спустя десять минут. - На что они только не идут, чтобы подольше полежать на больничке! – возмущенно сказала она Виктору. - Вот же люди! - Слушай, - вспомнил Виктор, - я же тебя не спросил. Как тебе удалось расшифровать надпись? Что это за язык? - А, это целая история! – Инга Никодимовна вкратце рассказала про свои рыскания по Москве, про Вилли Мельникова, умолчала только про ребенка в их общей ауре, которого, якобы, увидел экстрасенс. - Это сакла, - сказала она, завершая рассказ, - диалект древнекоптского языка. Он давным-давно уже мертвый, его почти никто на земле и не знает. А Вилли вспомнил. Такой хороший человек, ты не представляешь. Не взял ни копейки, в отличие от того профессора-хапуги. Не перевел ничего, да еще и деньги какие сумасшедшие взял, представляешь! - Я отработаю, - сказал Виктор. - Да я не к тому! – отмахнулась Инга Никодимовна и даже обиделась, что про нее так меркантильно подумали. - Просто есть на свете хорошие люди. Этот Вилли, он такой блажененнький потому, наверное, что его молнией ударило. Представляешь, он в коме языки мертвые выучил, сразу девяносто шесть! Постой, я же записала, - она открыла сумочку, вынула записную книжку. – Красивый язык, послушай, как это звучит на сакла. «Друг, зачем ты пришел?». «Иссоп, кар дуг вендрабат?» То, что произошло потом, Инга Никодимовна Александрушина запомнила на всю жизнь. Устремленное на нее измученное лицо Виктора Беспамятного застыло - оно застыло буквально, как застывает жидкий алебастр. На лице отпечаталось глубочайшее удивление, граничащее с потрясением. - Что с тобой? – испуганно спросила врач. – Тебе плохо? Тело мужчины, одетое в больничную пижаму, заметно меняло очертания, плечи расправлялись, он весь словно бы наливался изнутри силой и решительностью. Вот дрогнуло лицо, глаза несколько раз посмотрели направо и налево, потом вверх и вниз, было такое впечатление, словно бы глазные яблоки перевернулись в глазницах и стали на место уже другими, даже цвет их с черного изменился на карий с зеленоватым отливом. По лицу прошли конвульсии, они походили на круги от брошенного в воду камня. Виктор вдруг охватил голову руками и застонал, изо всей силы сжимая виски, словно боролся с мучительной болью. Глубоко вздохнул, задержал воздух в легких и длинно выдохнул со странным звуком, похожим на стон и возглас облегчения одновременно. - Фу-у, - он вскочил с кушетки. - Фу-у, боже! Огляделся. - Где я? - Что? Что с тобой, Виктор? – Инга Никодимовна во все глаза смотрела на нового, незнакомого мужчину, вынырнувшего из тела прежнего больного. Это было похоже на волшебное превращение сказочного героя – ударился он оземь и обратился… - Я не Виктор, - другим голосом, с заметно изменившимся тембром сказал мужчина. - Я – Игорь. Моя фамилия Ледовских! - Кто? – пролепетала она. – Как? - Я вспомнил себя! Инга, родная, я вспомнил себя… с-с-с! Виктор-Игорь издал странный свистящий звук, поколебался, обнял врача, поцеловал в щеку. Инга Никодимовна ошеломленно стояла, не зная, что обо всем этом и думать. - Ты вспомнил себя? – спросила она. - Вспомнил, как потерял память? - Да, – хрипло ответил он. – Это случилось в монастыре. ГОЛОВА ИУДЫ НАЙДЕНА! Сводчатые потолки мрачных подземных тоннелей, огромные трещины в кирпичных кладках, завалы вывалившихся из стены камней. По стенам шли воздуховоды, коробы, трубы. Некоторые ответвления тоннелей были закрыты круглыми металлическими люками с круглыми, как морские штурвалы, кранами. Подземная сеть тоннелей походила на переборки гигантской подводной лодки. Все это было построено давно, еще в советские времена, но механизмы смазаны и действовали, люки открывались, а штурвалы вращались. Даже лампы в металлических сетках на потолке сохранились. Игорь не знал, где включатель, поэтому шел при свете фонарика. На очередной двери было колесо с выступающей круглой ручкой. Судя по тому, как сильно блестела ручка, ею часто пользовались. Игорь начала вращать тугое колесо. Оно не скрипело, видимо, был смазано. Распахнув люк, Игорь пролез в узкий коридор и по нему дошел до низкой деревянной двери. Он толкнул ее, и дверь поддалась, но не открылась. Она странно пружинила, словно бы что-то мягкое удерживало ее с другой стороны. Игорь нажал плечом, еще раз, еще. Навалился всем телом, филенка поползла, что-то обрушилось за дверью и ее окончательно заклинило. Впрочем, образовавшейся щели хватило. Игорь осветил фонариком большую комнату, уставленную шкафами, увидел, что путь ему преграждали тюки с постельным бельем. Пахло гнилостной сыростью, несвежим бельем. Игорь перелез через завал, осветил комнату фонариком. Он оказался в большом подсобном помещении, заставленном хозяйственной утварью - ведрами, швабрами и метлами. В шкафах луч фонаря высветил пачки современных моющих средств. Простая деревянная дверь с закрашенными белой краской стеклом вела… куда? Судя по всему, Игорь прошел подземным проходом в психоневрологический корпус – тот, который он видел за колючей проволокой. Он оказался в психушке! Ну и что теперь делать? Идти в психушку? Зачем? Там явно нет никакой головы Иуды, там психи и дауны, причем особо буйные, раз содержат их за проволокой. Идти назад? Несолоно хлебавши? Почему сюда ведет проход, открывающийся ключом в ухе Иуды Искариота? А, где наша не пропадала! Прирожденный авантюризм взял верх. Игорь развязал тюк с бельем, нашел больничные пижамы, выбрал пижаму посуше, понюхал, отбросил, взял следующую, еще одну. Наконец нашел подходящую, переоделся. Упаковал свою одежду и вещи и отнес их в подземный проход, чтобы все было готово к стремительному отступлению. В конце коридора светилась дверь, оттуда вышел человек в зеленом халате, с маской на лице, ушел в темноту. Игорь подошел к двери, походкой он изображал ковыляющего больного, тем более, что пижама оказалась маловатой и стесняла в движения. Через амбразуру узких окон в двойных створках двери он увидел ярко освещенную операционную. В ней на столе лежал обнаженный по пояс мужчина, прикованный наручниками за обе раскинутые руки. Он был похож на космонавта, на голове у него находилось подобие шлема, подсоединенного пучком проводов к группе мониторов, к венам на обеих руках тянулись катетеры. Над подопытным стоял низенький врач в зеленом халате и маске по самые глаза. Другой возился с капельницами. Третий стоял у мониторов. - Реакция? – спросил маленький у того, кто смотрел за мониторами. Голоса доносились глухо, но отчетливо. - Идет вытирание. - Сканируй мозг. - Я смотрю. - Личность? - Стерта. - Память? - Только функциональная. Рептильный стирать? - Нет, погоди. Кто был прав, Ринат? - Давай отследим до конца! - Ты не хочешь признать мою правоту! Раздражение доли мозга или участка с одновременной инъекцией моего препарата стирает именно возбужденные участки памяти! Триметилфентанил со скополамином творят чудеса. - Это напалм для мозгов! Настоящий напалм! - Чур, я поеду Нобеля получать! - Наёбеля получишь. Врачи рассмеялись. Кто-то тронул Игоря за плечо. Он обернулся. Подошедший сзади врач повернул его за плечи и толкнул в сторону палат. - Иди, спи, - сказал врач. – Чего бродишь. - Пи-пи, - сказал Игорь дурным голосом. - Спать! – приказал врач. Игорь расслабленной походкой дошел до кастелянтской. Он имитировал психа на случай видеонаблюдения. Ему все было ясно. В «братском» корпусе проводятся опыты над психикой и мозгами больными, вот почему он засекречен и обнесен колючей проволокой. Надо отсюда срочно «делать ноги», пока самому тут мозги не промыли! В комнате он перевернулся на спине через тюки с бельем, открыл дверцу в подземелье, плотно затворил ее за собой. При свете положенного на приступок фонарика переоделся в свою одежду, пошел обратно к себе в монастырь. Дойдя до развилки, затормозил. Посмотрел на часы. До рассвета было еще три часа. Что в том рукаве тоннеля? Он пошел по неисследованному коридору. Коридор тянулся недолго и вскоре уперся в кованые двери. Игорь толкнул створки – они бесшумно раскрылись. Он вошел. Постоял, вслушиваясь в глухую темень. Полная тишина царила вокруг, даже показалось, что где-то попискивают мыши. Игорь включил фонарик, прикрыв его ладонью. В темноте возникло розовое пятно руки. Постепенно глаза свыклись с полумраком, Игорь сдвинул ладонь, открывая узкую щелку для света, и перед ним проступили очертания подземного храма. То, что это храм, он понял по наличию алтаря и находящегося за ним иконостаса. Игорь снял с фонарика руку, яркий луч полоснул по фрескам. Все стены были покрыты росписью. В центре иконостаса повторялась та же фреска, какую он видел в покоях Гермогена - «Целование Иуды». Слева – большая фреска изображала повешенного на дереве человека. Справа – Христос в золотом нимбе спускался со ступенек трона к Иуде и принимал его тянущиеся руки в свои. На стенах висели иконы поменьше. Их было много, это, скорее, были портреты разных людей. Первая икона справа от иконостаса изображала Троцкого, Игорь узнал это лицо, видел в продаже книгу точно с таким же пронзительным ликом. Странный храм. Странные иконы. Он перевел луч фонарика на алтарь и даже отшатнулся от неожиданности. Страшный, искаженный мукой лик беззвучно орал ему в лицо зияющим черным ртом. На алтаре, под защитой стеклянного куба, слово под перевернутым стеклянным аквариумом, лежала потемневшая от времени каменная голова. В ее вопящие уста мог бы войти кулак, рот скульптуры походил на разверстый грот, в который втекает море, на архаическую гробницу, к которой еще не привалили камень. Лицо Иуды, - а это был он, Игорь не сомневался, - словно бы выныривало из толщи болота, с лица стекали струи усов и бороды, черты лица текли и искажались. То ли под воздействием времени, то ли так задумал скульптор, но весь лик выглядел так, словно его облили соляной кислотой, оно все текло, теряя черты и превращаясь в грубую маску. И в то же время, оставаясь неподвижным, оно вопило! Игорь вспомнил последний разговор с дедом. - Слушай, дед, - спросил он тогда, - а как я узнаю, что это именно та самая голова? - Ты не ошибешься, - ответил старый скульптор. - Знаешь, как я ее сделал? Воткнул кулак ему в рот, обмазал свою руку со всех сторон глиной, а потом выдернул. И мой Иуда завопил! Он вопил от боли. Ртом, в который способен войти кулак! - Ладно гнать, - сказал тогда Игорь. - Какой еще боли? - Так что ты не ошибешься, - закряхтел дед, - моего Иуду невозможно ни с чем спутать. Если ты увидишь его, ты поймешь, как выглядел Троцкий на митинге. Дед был прав – ошибиться было нельзя: перед ним была голова Иуды! Игорь не знал ни «Крика» Мунка, ни ливерпульского «Христа, изгоняющего торговцев из храма», иначе он бы понял, что дед предвосхитил в экспрессии всех последовавших затем скульпторов. Это был даже не архетип отчаяния, а настоящая посмертная маска, мгновенно снятая с лица умирающего в петле Иуды. Как это можно было сделать, Игорь не понимал. Он понимал одно – дед его был гений. Он даже вздрогнул, когда сместился луч фонарика, и из глазниц Иуды блеснул тусклый свет. Игорь приблизил свое лицо к каменному лицу. Он мог бы поклясться, что из грубых каменных век на него глядят живые глаза страдающего человека. Он поднес фонарик ближе – в глазницы Иуды явно было что-то вставлено, отливающее тусклым серебром человеческих белков. Игорь не сомневался, что наконец-то обнаружил предмет своих поисков. Чья еще голова может лежать на алтаре в невероятном подземном храме, украшенном такими фресками?! Захотелось перекреститься. Реально крутую статую сбацал дедуля восемьдесят лет назад! Игорь потрогал стеклянный «аквариум», закрывающий голову, попробовал сдвинуть. «Аквариум» не поддавался, стоял, как вкопанный. Игорь надавил с силой, никакого эффекта. Игорь поискал по храму бумагу, нашел евангелие, древнее, вырвал из него страницы, свернул в кулек. Помочился в этот кулек, дождался, пока листы разбухнут от влаги, и облепил ими стекло. Вот теперь бить можно. Он взмахнул рукой, метнув световой сполох по стенам, и задней стороной фонарика ударил по стеклу – оно глухо треснулось и расселось. Игорь осторожно вынимал толстые осколки и напряженно вслушивался в темень, не потревожил ли шум обитателей подземелья. Склепная тишина была ответом. Он очистил голову от стеклянной крошки и взял ее в руки. Тяжелая, блин. Вот и все, цель достигнута. Теперь главное – слинять отсюда по-тихому. Но «слинять» не удалось. Вспыхнул луч фонаря. Игорь резко обернулся. Сзади, в дверях, стоял иеромонах Дионисий, за ним виднелись черные фигуры еще трех монахов. *** В трехкомнатный номер-люкс в роскошном отеле «Helios park avenue» постучали. Помощник продюсера и по совместительству личный водитель Владлена Григорьевича Куляша Слава выглянул в коридор. - Григорич! – позвал он. Куляш вышел в прихожую. Перед дверью на официантской тележке стоял многоэтажный шоколадный торт с тридцатью горящими свечками. Роскошный подарок неизвестных друзей был вровень с Владленом Григорьевичем. Белой вязью по шоколадному полю шла надпись «Задуй, если хватит духу!» «За» было выполнено в виде большой цифры «30». Владлен Григорьевич выглянул в пустой коридор, улыбнулся, польщенный сюрпризом, и набрал в легкие воздуха. *** Ксения и Лева совершили налет на квартиру Гуляша на Калининском. У Ксении хранилась в заначке связка ключей, и она воспользовалась тем, что бывший продюсер праздновал свой день рождения в отеле «Гелиос парк авеню», чтобы навестить квартирку и изъять сценические костюмы, которые она по полному праву считала своими. Девушка поздоровалась с консьержкой Леонидовной и, как ни в чем не бывало, проследовала в квартиру. Возле «Гелиоса» в толпе папарацци стоял на шухере друг Левы Макс, который бы предупредил воришек в случае, если бы Владлен вдруг вздумал вернуться домой. Ксения сказала, раздеваясь. - Поставь чайник. Кухня там. Лева ушел на кухню. Ксения полезла по шкафам, вынимая и упаковывая в большие сумки свои сценические прикиды. Лева вернулся с кухни с двумя бокалами. - Смотри, че я нашел. Будешь? Ксения взяла бокал, на два пальца наполненный соломенного цвета виски «Джим Бим». - Давай выпьем за нашу совместную деятельность, - предложил Лева. - Никогда бы не подумал, что я, величайший из папарацци, вдруг стану продюсером, да еще самой Ноздри! - Что, и мечтать не смел? – девушка снисходительно подставила бокал для почтительного чокания. - Даже не мечтал, - признался Лева. - Просто тупо завидовал твоему Гуляшу. Ну почему ему все, а мне ничего? Чем он лучше меня? А? Ну, вот чем? Ксения смерила Леву взглядом, отхлебнула виски, с видом знатока прокатила мягкое округлое тело напитка по небу. - Да ничем он не лучше, - сказала она, сглатывая жгучую жидкость. - Такой же говнюк. Ты даже прикольнее. - Вот! – обрадовался Левка. - Видишь! Сама признаешь, что я клевый. Тогда почему он катается, как сыр в масле, а я скачу по Москве, как воробей по навозу? *** Владлен Григорьевич Куляш набрал полные легкие воздуха, чтобы дунуть на именинный торт, но передумал. - Слава, - сказал он, пьяновато улыбаясь, - если я дохну на свечи, тут все испепелится. - Да, - Слава взялся за голову, - крепко мы вчера набрались. – Он дыхнул себе в ладошку и понюхал. – У меня тоже выхлоп, как у Змея Горыныча. *** Делая второй глоток виски, Ксения потянула носом. - Чем воняет? Внюхалась, торопливо пошла на кухню, завопила оттуда благим матом. - Что это за бред? Ты зачем поставил пластмассовый чайник на газовую плиту? Лева вслед за ней влетел на кухню, очумело уставился на плиту, на которой исходил черным чадом искореженный чайник Филипс «Эссенс». - А куда его надо было ставить? – заплетающимся языком, спросил он. - Ты нажрался уже, что ли? – кричала рассвирепевшая Ноздря, настежь открывая окно. - Продюсер хренов! Вот же мудак прирожденный! Потомственный, блин! Мы не должны оставлять следов! Мы же взорваться могли! Лева сконфуженно молчал. В заднем кармане его джинсов завибрировал мобильный телефон. *** Владлен Григорьевич Куляш отхаркался на палас, набрал воздуха побольше, и, сделав озорными опухшие с бодуна глаза, дунул на тридцать маленьких огоньков. Громыхнуло. Клуб черно-багрового пламени ударил изо рта не успевшего удивиться Владлена Григорьевича, отразился от двери противоположного «люкса» с золотыми цифрами «66» и яростно отшвырнул Славика в глубь прихожей. Когда Вячеслав Хворов, он же Славик «Самара», очнулся и, пошатываясь, выполз на четвереньках в забрызганный кремом и кровью коридор, Владлен Григорьевич лежал навзничь и не подавал признаков жизни. Шоколад покрывал его таким густым слоем, что в местах ран почти не пробивалась пульсирующая кровь. Ничего себе дыхнули, оглушено подумал Славик, стоя на коленях и обеими руками держась за голову. В коридоре открывались двери и выглядывали испуганные постояльцы. *** - Никому вибратора не надо? – Лева обвел гудящим телефоном кухню, затянутую черным дымом. – Ладно, сам послушаю. – Приложил трубку к уху. Заторможенное выражение его лица через мгновение сменилось ужасом. - Что там еще? – нахмурила брови Ксения. Лева поднял палец – дескать, не мешай, глаза его все больше вылезали из орбит. Опустил телефон. - Да что случилось, говори! – завопила девушка, отдирая расплавленный чайник от горелки. - Гуляша взорвали, - не своим голосом промямлил Лева. – Все, это писец. - Как взорвали? – Ксения швырнула сгоревший чайник в мусорное ведро, выхватила у Левы телефон, но на том конце уже отключились. - Прикалываешься, да? - Макс звонил, - оглушено сказал Лева, - он там это… дежурил. Возле «Гелиос парка». А ну дай! – Лева отобрал телефон, нажал кнопку. – Максик, а ты момент взрыва заснял? Где? В коридоре? Понял. Ничего себе! Ну, все, писец! – Лева швырнул телефон на стол, хряпнул хороший глоток виски. - Почему это нам писец? – спросила Ксения, судорожно просчитывая в голове все плюсы и минусы случившегося. - А на кого первым подумают? - резонно ответил Лева, выбирая засохший лимончик с тарелки, чтобы закусить. - А мы тут при чем? - Мы не при чем. А вот ты… Лева выдержал длинную паузу, которую Ксения заполнила возмущенным пучением красивого лица. - Что я? – страшным голосом спросила она. - Во-первых, ты от него только что со скандалом ушла! У кого был интерес его убрать? У тебя. Во-вторых. Кто ему угрожал на каждом шагу? Кто орал в «Камеди», когда нас секьюрити утаскивали, «Тебе скоро повесят на ногу бирку! И это будет не роддом!» Ну, кто это кричал? - Я, - подавленно призналась Ксения. - Я же тебя останавливал, да попробуй остановить торнадо! Вот теперь и расхлебывай, что языком своим дурацким наболтала! - Я расхлебывай? – закричала Ноздря. - Я? - А кто – я, что ли? Ксения несколько мгновений с ног до головы измеряла «продюсера» яростным взглядом, в котором бурлящее возмущение перемешивалось с презрением. - Знаешь, Лева, вот ты спрашивал, за что Гуляшу все, а тебе ничего? Вот за это! Да ты просто трус, Левчик, мелкий гунявый сутенерчик, так и будешь шестерить всю жизнь по-мелкому... - Я трус? – взвился Лева. И тут же согласился. – Да, я трус! Но я же за тебя боюсь! Че ты орала, как дура на фуршете, помнишь свой тост? «Вот тебе мел, тебя этим мелом на асфальте обводить будут!» - Да! – понуро согласилась Ксения. – Я, действительно, это говорила. Она стояла, вперив взгляд в стену. Лева пощелкал перед ее лицом пальцами. - Эй, - сказал он, - очнись! - Я остолбенела, - сказала Ксения все с тем же неподвижным взглядом, - можно я немножечко постою тут столбом? Проморгалась, сказала. - Наливай! - Помянем Гуляша? – спросил Лева, разливая виски. - С завтрашнего дня, - покусывая угол рта изнутри, сказала Ксения, - поднимаем мои гонорары ровно в два раза! Все сбывается! Все! Просто класс! - Что сбывается-то? – непонимающе спросил Лева. Ксения полыхнула очами. - Все, о чем ни помыслю! Все мои обидчики несут наказание! Гуляш послал Славика с напарником побить меня и отнять «Равчик», так их самих отлупасили так, что мама дорогая! В «Гудзоне» на нас напали, помнишь? Я думаю, их Гуляш нанял. Так они сгорели заживо! А после этого самого Гуляша разнесло на клочки по закоулочкам! И главное, главное, - она расхохоталась, истерически, безудержно, - я тут не при чем! Я не заказывала и не убивала Гуляша! Просто подумала! Мечтать не вредно! Миллионы дур мечтают. Вся разница только в том, что мои мечты сбываются! Даже страшно, Лева! Ксения выпила виски до дна, выдохнула. - Стоит мне подумать – все осуществляется! – бормотала она себе под нос. Встрепенулась, показала Леве кулак. - Смотри, будешь вякать, придумаю и тебе казнь. Тебя спасло только то, что ты пошел ко мне в услужение. Вспомни, что с тобой случилось после «фотосисии в джипе»? - Что? - Ну, что?! - На меня наехали бандиты, и я с ними таскался по Москве, искал тебя с твоим Виктором. - То-то! – возликовала Ноздря. – Тебя тут же наказали за подлянку, сделанную в отношении меня. Меня охраняют высшие силы. Может, я волшебница, а? Слушай, может я Гингема? Может, моя настоящая фамилия Поттер? Ксения «Ноздря» Поттер! Да где это видано, в двадцать пять лет - звезда, из провинции, из Кисложопска! Что ни подумаю – все сбывается! - Слушай, ты поосторожнее с мыслями, ладно? – попросил Лева. - Особенно на мой счет. - Молчи, подлец, однозначно! Ты вообще понимаешь, чем это пахнет? - Серой, - сказал Лева. Ксения прижала кулак к губам, обдумывая ситуацию. Долго молчала. - Завтра, - наконец торжественно объявила она, - запускаем новую грандиозную пиар-кампанию под названием «Проклятие Ноздри»! - Это как? - Во всех разговорах намекай, что я обладаю мистическим даром приносить своим врагам несчастья, что я пользуюсь покровительством высших сил. Блин! Все-таки я гениальная - что ни сделаю, все способствует пиару! Организуем пару статей про «Проклятие Ноздри», потом ток-шоу у Андроида! Размести в Интернете эту историю, в «Желтухе», в «Твой день» тисни! - В «Подноготную» можно, - предложил Лева. - Давай и туда. - В «Изнанку», «Шиворот-навыворот», «Светские хроники», у меня везде все схвачено, люди расставлены. - Отлично! Кто там еще пострадал от моих лап? Да! – Ксению осенило. – Андрюху- то Махалова с моей подачи в заложники взяли! - Точно! – сказал пораженный Лева. - Ксюша, я тебя боюсь. - Дай прикурить. Лева нигде не мог найти зажигалку. В окно дуло и заносило снежинки. Ксения ушла в прихожую, вернулась с сумочкой, вывалила на стол ее содержимое, нашла зажигалку, прикурила. По вечернему Калининскому густо бежали машинки в белых пелеринках дыма и метели. Лева подошел сзади, обнял девушку за плечи, прижал к себе, ненароком запустил руку в бюстгальтер. - Ты че вытворяешь? – Ксения тупо посмотрела себе в декольте, в котором копалась чужая и шершавая рука. - А? – Лева сделал вид, что не понимает вопроса. - Куда ты руки свои суешь, хорек! – повысила голос Ксения, вырывая из чашки лифа пронырливую длань «продюсера». - Да! – ахнул тот. - Ксень, я давно тебе хотел сказать одну вещь, только ты не обижайся! - Еще чего? - Тебе надо срочно подделать грудь! - Чего?! - С такой грудью нам успеха не видать, как своих ушей. Ксения смутилась. - Чего, маленькая? - Откуда я знаю, какая? Только хотел посмотреть, ты сразу – руки вынь! Это чисто профессиональный интерес! Должен же я знать, как выглядит грудь подопечной, ведь мы все-таки в совместном бизнесе! Ксения подозрительно посмотрела в бегающие глазки арт-директора. - Знаешь, Левк, - сказала она, - иногда я искренне завидую твоему умению быть полным и непокобелимым пофигистом. Гуляша взорвали, а оно лезет в сиськи. Да на, смотри! – Ноздря вывернула из лифчика торчащие в разные стороны козьи грудки. Лева изобразил потрясение. При ярком свете розовые соски острых козьих грудок спросонья сощурились. Девушка подкинула торчащие в стороны груди в ладошках и спросила тоном рыночной торговки. - Почем даешь за пару? Лева поцокал языком. - Как хочешь, а грудь надо подработать, - сокрушенно сказал он. - На фига? - Маленькие! Маленькие, я тебе говорю! - Для кого маленькие? - Для шоу-биза маленькие! В них надо всадить по полкило силикона. В каждую! - Не хочу я делать пластику. – Ксения возмущенно заправила грудь обратно в лифчик. - Не хочу и не буду! - Назвался грудью, полезай в кузов! – проводил взглядом бюст подруги покрывшийся испариной Лева. Размазанные черты лица его замаслились. – Как знаешь, но с недоработанной грудью я за результат не отвечаю. - Да я уже - звезда! - Да, ты звезда, но мы ведь хотим сотворить супер-мега-звезду, а без супер-мега- сисек этого не получится. Ксения подбежала к зеркальному холодильнику, обнажилась по пояс, повернулась левым боком, правым. - Че ты гонишь, а? Вот че ты гонишь? – возмутилась она. – Очень эротичные сисечки! Зазвонил Ксенин мобильный на столе, точнее засветился его экранчик. Она схватила трубку. - Да! Да. Слышала. Привет. Кошмар. Ужас! Нет, меня там не было. Я в шоке! Валяюсь – полная расчлененка, меня нет, есть части тела, вон голова валяется, ага. Да, царство ему небесное. Ну, пока. Ну, целую. Да я сама в шоке! Пока-пока. Ксения отключилась, положила мобильный. Задумалась, припоминая. Удивленно осмотрела свой обнаженный бюст. - Так что ты там говорил? Я тебе не нравлюсь? А ну-ка, быстро закатил глаза в экстазе! Лёв, предупреждаю, я очень ранимый человек тонкой душевной организации. Не смотри, что я такая безбашенная. Глубоко в душе я невысокого мнения о себе, самооценка – минут девяносто по стобалльной шкале. Считаю себя дурнушкой, а мужичков – дураками, раз они сходят с ума по такой халде. Но твоя задача, как моего арт-директора, выражать полный респект и уважуху моей внешности, понял? Иначе я буду целый вечер грустной тихоней. Нет, полвечера, целый я не выдержу. А потом стану вакханкой, набухаюсь в зюзю, буду бить в тимпаны и тамбуры. Или тамбурины? Короче, буду бить в бубен. В твой! Снова завибрировал Ксенин мобильный. - Да! Привет. Слышала. Я вся в черном уже. Как шахидка. Ага, в трауре. Конечно, кошмар! Нет, еще не помянула! – Ксения сделала знак Леве налить и помянуть усопшего. Долго слушала далекого собеседника, все более и более расширяя возмущенные глаза. Заорала. - Ну и что, что говорила?! Я не помню, что я там говорила! Я вообще много говорю – это моя работа! Что?! Я подстроила? Кто сказал? Скажи, что они там все еб…сь! Ты где? Я сейчас приеду и развею миф о непобедимости микрофоновской тусовки! Ладно, пока! Ксения возмущенно грохнула мобильным по столу. - Представляешь, вся туса уверена, что это я! - Что ты? - Подстроила этот взрыв! Представляешь?! Какая сволочь слухи распускает? Микрофоновские! Я уверена. Он главный сплетник! - А я тебе что говорил? - Они все приехали к этой гостинице, «Гелиосу», где Гуляш устраивал свой день рождения, а там такое! Хороший день рождения, да? - у Гуляша получился. А че я голая тут стою? - Мы с тобой решаем, куда лучше закачать силикон. Ксения свернула дулю, подсунула под Левкин нос. - Откуда ты вообще взялся, папарацци хренов?! Нет, вы посмотрите на него, пробежала собачка, той-терьер голожопый, подняла лапку, и из этой лужи вырос гриб! Вот этот гриб, галлюциногенный! И командует, что мне с собой делать, а чего нет. Ксения отвернулась. Лева подошел к ней, обнял за плечи, она встряхнулась, чтобы высвободиться. - Это не то, что ты думаешь! – оскорбился Лева. – Я выражаю соболезнования вдове покойного. Ноздря покачала головой. - Ну, ты и пройдоха! Ты ж голубой, Лева, голубой, как «Огонек» в Останкино! - Кто сказал? – возмутился Лева. - Да все говорят. - Наглая ложь. Я нормальный метросекусал. Хочешь проверить? Прямо сейчас? - Представь себе, не хочу! Не целуй! Даже в щеку. Герпес не дремлет! - Я тебя давно хотел сказать, что безответно, то есть беззаветно тебя люблю. - Можно подумать. - Честное пионерское. – Лева втерся под бочок к девушке. Приобнял, припал головой к ее груди в притворном рыдании. - Давай напоследок, Ксюш, а? Медленно и печально? Снова зазвонил телефон. Ксения дернулась, Лева не пустил. - Ну их на хер, не бери! - А вдруг что-то важное? - Да опять про Гуляша звонят. - А что значит «напоследок»? - Завтра придет милиция и будет не до сэксу. Ксения зло отпихнула его. - Какая милиция! Ты че, в самом деле?! Лева не отступал, закрутил в туре вальса. - Ну, что, в спаленку? Я видел, там такая кроватища! И зеркало на потолке. - Меня уже один раз отсюда выкидывали за эти дела. - Теперь-то выкидывать некому. - Точно! – Ксения вдруг застыла, до конца осознав ситуацию. – Все. Квартира моя! Гуляша-то больше нет. Даже не верится! Ну и куда ты меня тащишь? - В спальню. - Зачем? - В папу-маму поиграем. - Тогда ты будешь прадедом. Ксения уже не сопротивлялась его ласкам, хмыкнула только, когда Лева прижался и оказался ей «под грудь». – Вот еще, вторые Саша с Лолитой нарисовались! ПОЛОЖИ ГОЛОВУ ВЗАД! - Зачем вы это сделали, Игорь Павлович? – иеромонах с трепетом смотрел на голову Иуды в руках святотатца, - зачем вы потревожили его покой? - Ее мой дед сделал! – не в силах придумать никакого другого объяснения, выпалил Игорь. – Я же вас просил, отдайте мне голову! Она не ваша! - Положите на место! – монах пошел на Игоря, из-за его спины выступили угрюмые послушники в черных рясах и стали заходить с двух сторон. - Стоять! Всем стоять, суки! - Игорь обеими руками занес над собой гипсовую болванку. – Только, блядь, подойдите, разгрохаю к чертовой матери! Иеромонах поднял руку – его свита замерла. - Ради бога, не уроните! – умоляюще крикнул Дионисий, когда Игорь пошатнулся. - То-то же! – Игорь торжествующе озирался. – Че вообще за херня тут происходит? Че за дела, пацаны? Это православный монастырь или культ сатанистов? Короче. Давайте так. Вы отдаете мне голову, а я никому не говорю о вашей секте. Мне до ваших религиозных бредней дела нету! Хотите Иуде поклоняться – ради бога! Меня это не касается! Но голова эта – моя, у деда моего на нее авторские права! Так что или вы меня отпускаете, или я обещаю вам крупные неприятности! - Ну, кто же вас отпустит, Игорь Павлович? - В черной сутане с наброшенным на голову капюшоном в подземный храм вошел новый персонаж. Лица его не было видно, из-под капюшона выглядывал только хищный и гнутый, как у птицы тукана, нос. Человек говорил с небольшим кавказским акцентом. С каждым своим словом он приближался к Игорю, под сутаной шаги его видны не были, он словно бы плыл над полом. - Не подходи, сказал! – взвыл Игорь, сотрясая каменную глыбу над головой. – Я ее разобью, точняк говорю! Об твою дурную башку! - Вот и видно, что вы с головой не дружите, - насмешливо сказал монах, скидывая капюшон. Открылась только верхняя часть лица – горбатый нос, глаза с пронзительным взглядом, излом черных бровей, ниже все было закрыто чернущей бородой, растущей, казалось, от самых глаз. - Ничего вы не разобьете, Игорь Павлович! – Губ незнакомца в густой бороде не было видно, казалось, он не говорит, а чревовещает. - Вы что думаете, мы не отслеживали всех ваших перемещений по монастырю? Кто вы? Зачем приехали сюда? - Я же говорил! За вот этой головой! - Не лгите мне! Откуда у вас план подземных ходов? - Какой еще план? Нет у меня никакого плана! - Тогда каким образом вы обнаружили вход в святая святых? Как вы прошли в третий корпус? Да положите вы голову, она тяжелая. - Ничего, я не устал. – Игорь озирался, ожидая наскока с любой стороны. - Кто вас прислал? – повторил вопрос настоятель. - Дед! Я же ему говорил! – Игорь подбородком показал на Дионисия. - Вы что, хотите сказать, что всерьез поехали на поиски головы, исчезнувшей более восьмидесяти лет назад? - Но она же нашлась! – Игорь, как хоккеист кубком Стэнли, потряс головой Иуды над собой. Плечи стали затекать, руки подрагивали. Тяжелая, сволочь! - Хорошо, допустим, вы, действительно, приехали по поручению вашего деда. Но ведь ему было заплачено! Скульптура более не принадлежит ему! - А кому она принадлежит? - Нашему Ордену. А вы явились, как вор и шпион, влезли в наш храм и угрожаете разрушением нашей святыни. Как прикажете с вами поступить? Игорь не знал, что ответить, он лихорадочно прикидывал шансы. Их пятеро. Если долбануть главаря башкой Иуды, останется четверо. Дионисий слабак, его я вырублю с одного удара. Останется трое. Три монаха против одного десантника с боевым опытом. Шансы есть! Оружия у них, скорее всего, нету, иначе давно бы залупили стволы. Ну что? Валить их? Иначе не отпустят, я слишком многое видел. - Это не ваш храм! – выкрикнул Игорь. Возмутился до глубины души. – Что вы тут вообще делаете со своим Иудой, а? - А чей это храм? – с напускным удивлением спросил бородатый настоятель. - Православный! Это Троицкий монастырь! - Троицкий, - снисходительно улыбнулся настоятель и посмотрел на Дионисия. Тот ответствовал такой же слабой улыбкой. – Позвольте вас поправить. На самом деле - это «Троцкий» монастырь! - К-какой? – даже заикаться стал Игорь. – Че вы говорите такое? - Именно Лев Троцкий учредил здесь культ Иуды и воздвиг первый в мире памятник великому апостолу. - Какому на хрен апостолу?! – взвыл Игорь. - Предателю? Комуняки гребаные! Гля, где прячутся – по монастырям! Короче! Давайте так. Вы меня отпускаете, а я возвращаю вам эту головешку. Но только на выходе! - Баш на баш? – спросил настоятель. – Вы знаете, баш – по-тюркски означает именно голову. – Прикинул оценочно, как на рынке. - Вашу голову против головы Иуды? – Покачал бородой. - Неравноценный обмен. Если положить на одну чашу весов голову апостола, а на другую - вашу, то к вашей голове придется докладывать и докладывать, причем пудовые гири, она поистине ничего не тянет, она легковесна и наполнена хламом, неверными идеями и жестокостями. - Ты кто такой?! – вызверился на бородача Игорь. - Че ты гонишь тут? - Я настоятель монастыря. Великий Магистр Ордена Иуды. Успокойтесь и положите голову на место. - Ага, щас! - Ведь она тяжелая. Вы чувствуете ее тяжесть, правда? Я сам не могу долго держать поднятыми руки, затекают, каменеют, - настоятель поднял руки вверх, в точности копируя позу Игоря. – Голова такая тяжелая, вы чувствуете? Не голова Иуды, а ваша собственная. Вы чувствуете ее тяжесть? Не вашей головы, а головы Иуды? Где ваша голова, а где голова Иуды? Вот видите, вы уже не различаете их. У вас все двоится, вы меня видите? Меня двое, правда? У вас две головы. А руки – какой голове они принадлежат? Конечно, каменной! Вы памятник, Игорь Павлович! Каменный атлант! Ваша участь - держать каменную, лишенную мыслей и чувств голову. А вокруг тишина, мы глубоко под землей, вы даже не представляете, насколько мы глубоко. Ваши руки окаменели, вы не можете пошевелиться и слышите только мой голос. Игорь попытался двинуться и с вялым ужасом осознал, что превратился в памятник: руки его, держащие голову, сделались твердыми и несгибаемыми, он не мог даже пошевелить пальцами. - Ваши веки тяжелеют, они тоже стали каменными, они закрываются. Вы слышите только мой голос, вы засыпаете, ваша голова каменеет, вот она уже стала каменной головою памятника, - все тем же баюкающим тоном говорил настоятель. Он копировал позу Игоря с бессильно подергивающимися воздетыми руками. – Вот вы уже полностью окаменели, вы не можете сделать ни одного движения. Мы навели о вас справки, Игорь Павлович Ледовских. Вы, действительно, внук Ивана Авдеевича, великого скульптора и, кстати, члена нашего Ордена. - Ка-кого Ордена?! – онемевшими губами еле выговорил Игорь. – Кто… член… вашего Ордена? Мой дед? - Да, ваш дед. Он принял посвящение из рук самого Льва Давидовича! С диким усилием разодрались каменные веки, фаршированные слезящимися живыми глазными яблоками. Треснул алебастр заизвестковавшегося мозга, извилины черными трещинами побежали по полушариям. Все стало пронзительно ясно. Ярость расколдовала его. Со страшной натугой, вопя из нутра, Игорь швырнул каменную голову, словно атлет тяжеленное ядро, в Магистра-гипнотизера. Тот отпрянул, сломав свою позу, копирующую стойку окаменевшего Игоря, и в то же мгновение ожил и Игорь. Он испустил боевой крик «кья» и выпустил Ягуара. Время замедлилось. Медленно плыла его нога в белом кроссовке «Найк» с серым рантом грязи на подошве к черной засаленной рясе, медленно уклонялся от летящей головы Иуды Магистр, взметались широкие рукава сутан, разверзались ошеломленные глаза монахов, открывались их рты. Бах! – грохнулась об пол голова Иуды. А-а-а-а! – истошно закричали монахи. Хр-тр-кр-ш-ш, - полетели-заскребли по полу куски головы и гипсовая крошка. Отработанный годами тренировок фронт-кик в солнечное сплетение согнул Дионисия пополам. Ломая сковавшую все мышцы каталепсию, Игорь крутнулся, взвел правую руку для удара в очередного чернорясного послушника. Хрустели кости, трещали мышцы, змеились трещины в алебастровом уме. Оглушительно грянул выстрел. Игорь замер. Из рукава сутаны Великого Магистра торчало дымящееся дуло пистолета. - Безумец! Что ты наделал! – звенящим голосом крикнул Магистр. – Боже! – он попятился к разлетевшейся на куски голове, оглядел осколки, проскрежетал. – Проклятый мальфар! – Приказал. - Брат Мефодий, собери. Один из монахов бросился собирать обломки в подол сутаны. Дионисий стонал, стоя на коленях, не в силах вздохнуть - удар в солнечное сплетение полностью его парализовал. - Экий вы боевой, - покачал головой Магистр. - Я и пистолетик-то захватил, зная о вашем брутальном характере. Я же говорил, что мы наводили о вас справки. Вы ведь убили того чеченца, правда? Игорь остолбенел. - Какого чеченца? - Которого вели на допрос. - Какого еще на хрен чеченца! – заревел Игорь. – Ты откуда знаешь? Магистр опять пытался ввести его в транс, запутать, ошеломить. Ведь он никому об этом не рассказывал, кроме Толика Ветрова, но Ветер не мог расколоться. Откуда этот хер знает про тот случай? - А племянника вашей жены Юлии вы зачем избили до полусмерти? - Чего? Что за херня тут происходит? – Игорь ошарашено озирался. – Вы кто такие? Прекрати меня гипнотизировать с-с-с! Кто вам это рассказал? - Вы избили семнадцатилетнего парня, - негромко продолжал Магистр, удерживая поднятой рукой угрожающе надвигающихся на Игоря монахов, - пришедшего в гости к своей тете. Вы приняли его за любовника. И избили. Причем избили зверски. Вы сломали ему руки, связали скотчем и сутки держали в шкафу. Жене вы сломали нос и всю покрыли синяками и ссадинами. Если бы вы не напились и она не освободилась и не вызвала милицию, вы истязали бы несчастных еще очень долго и возможно забили бы их до смерти. - Она шлюха! – рванулся Игорь. Старая ненависть тяжело ударила в голову. – И всегда была тварью! С самых первых дней водила в наш дом хахалей! - Вы отмазались от суда только благодаря тому, что при разводе согласились оставить жене квартиру, правда? - Да кто вам все это рассказал? - Ваш дед. Он все нам рассказал. Он на вас очень жаловался. - Де-ед?! – выпучился Игорь. Внезапно все в голове стало на места! - Он вас попросту боялся, - продолжал Магистр. - Вы требовали, чтобы он продал мастерскую, а деньги отдал вам. А когда он женился на молодой супруге, вы угрожали не только ему, но и ей, ведь правда? - Я понял, блин! – яростно вскричал Игорь, сжимая кулаки. - Я все понял! Это же дедуган, сука, дедок мой поганый! Он меня сюда пригнал! Он же все подстроил с-с-с! Послал за головой! Чтоб я тут свою голову сложил! Вот как, да? Так он со мной? Ну, погоди, тварь! Сука, загнал в западню! Иуда! Продал меня! Подставил! К Магистру приблизился монашек, собиравший осколки на полу, в руке он держал большой обломок разбитой головы. Магистр повернулся к нему. Монах показал пальцем. Игорь тоже вгляделся: из обломка скульптурной головы, представляющего собой часть щеки, носа и левого глаза, торчал и тускло серебрился крупный кругляш неправильной формы. Лицо Магистра переменилось, сильное душевное волнение полыхнуло в черных глазах. - Быть не может! – потрясенно прошептал он. – Нашлась! Брат Мефодий, не прикасайся. Положи на пол. Только очень, очень осторожно. – Магистр обвел рукой монахов и хрипло скомандовал. – Всем отойти! Отойдите и вы, Игорь Павлович. Монах опустил обломок на пол и благоговейно попятился. Осторожно отступили и другие собратья. - А че там такое? – Игорь шагнул к находке. - Брат Мефодий, - повелительно махнул широким рукавом Магистр, - неси ковчег завета, каминные щипцы. А вы, братья, удалитесь немедля! Все монахи бегом покинули помещение. - Да че там такое? – Игорь переступил, под ногами захрустела гипсовая крошка. Наклонился и увидел, что торчащий кругляш – это старинная монета с вычеканенным на ней нечетким мужским профилем. - Не трогайте, сумасшедший! – закричал Магистр. Игорь презрительно посмотрел на него. Пусть стреляет! Только находка эта – его! По праву! Он пока что единственный наследник своего деда. А раз дед лепил, значит, и монету он туда сунул. А может, она ценная? Игорь взял обломок и пальцами выкрошил из него монету. Поднялся, разглядывая. - Ну, и что это такое? Магистр смотрел на него в немом ужасе. - Что? – спросил его Игорь. – Ну, монета, и что? - Что вы натворили! – Из левого глаза Магистра внезапно полыхнула вспышка, как блиц от фотоаппарата. Игорь даже головой тряхнул: такое он видел только в голливудских фильмах, только там высверки шли от зубов и зрачков суперменов и были спецэффектами. А тут все случилось реально. - Вы сами не знаете, что наделали! – сокрушенно покачал головой магистр. Глаз его погас. - Да что я наделал?! Что? Башку разбил? Так это мой дед ее слепил. Я его законный наследник, ясно? Имею право делать с ней, что хочу. Да сам дед мне поручил ее разгрохать! Он покаялся! Не хочет иметь с вашим сатанинским культом ничего общего! - Бросьте монету, - отчеканил Магистр. – Иначе... - Иначе что? - Прошу вас! Каждая секунда навлекает на вас неисчислимые беды! - Да что, она радиоактивная, что ли? - Игорь принюхался. Уже несколько минут в ноздри ему бил странный тяжелый запах. Теперь, приблизив находку к носу, он обнаружил источник смрада: его излучала монета. Игорь брезгливо отшвырнул ее на пол, вытер пальцы о джинсы, снова понюхал - вонища сохранилась. Что за дрянь? Вбежал брат Мефодий со странной металлической шкатулкой в руках и длинными железными щипцами. Щипцы взял Магистр. - Открой ковчег, - осторожно, как перед разминированием, приказал он Мефодию. Приблизился к монете. Взял ее щипцами, понес на отлете, аккуратно опустил в открытую шкатулку. Мефодий захлопнул крышку. Магистр тяжело выдохнул, с грохотом бросил щипцы на пол, принял ковчег в вытянутые руки, поклонился ему и вышел так быстро, что сутана взвилась над ним, словно вздутая ветром. За ним выбежал и Мефодий. Игорь остался один. Двери подземного храма закрылись. Что за чертовщина! Что за сборище дебилов? Что вообще тут происходит? ТЭР И СВЕТОЗАР РЕШАЮТ ВЗЯТЬ НА РАБОТУ НОЗДРЮ В роскошном кабинете Генерального менеджера Главного телеканала страны, обставленном итальянской офисной мебелью, сидели: сам Генеральный продюсер Светозар Стамболиев, знакомый телезрителям по многочисленным ток-шоу «маг Тэр», и депутат Государственной Думы Алексей Венедиктович Микрофонов. - Есть же процедура, - горячо говорил депутат одетому во все черное Тэру, вопрос должен пройти профильные комитеты, а уж затем его могут включить в повестку дня, да и то при условии, что общественное мнение будет подготовлено к принятию такого решения. Не может упасть закон о вступлении во «FSEAM», как снег на голову… Резное восточное лицо Тэра утопленное в густой, блестяще-черной бороде, исказилось гримасой недовольства. - Это отговорки, Алексей, - отмахнулся он, блеснув золотыми часами на запястье, - за что я вам плачу? Светозар, - теперь Тэр обращался к Генеральному продюсеру, - твои люди не справляются с темой. На нынешнем этапе самая важная тема – астероидная опасность! - Она проходит красной нитью по всем нашим информвыпускам, - ответил Стамболиев. - В утреннем канале об астероидах упоминается по десять раз на дню! - Интервью убоги, - недовольно поморщился Тэр. - До общественного сознания не доносится реальная опасность. Алексей вот правильно говорит – тема должна назреть в общественном сознании. Пока что россиянам решительно наплевать на астероиды. Они в них не верят. Народу надо рассказать страшную историю, напустить мистики, реально напугать. В программу вложены огромные бабки. Это пиар-кампания всемирного масштаба, равная по грандиозности «птичьему гриппу» и «глобальному потеплению». Одному Брюсу Виллису за роль в «Армагеддоне» мы заплатили более двадцати миллионов долларов! Все страны Запада уже вступили в «Фонд защиты земли от астероидной опасности» и регулярно башляют. А где же Россия? - Мы честно отрабатываем свою часть! – отверг претензии Светозар, запуская пальцы пятилапой гребенкой в волосы, начиная со лба и проводя ими вплоть до затылка. - «Дискавери» безостановочно крутит фильмы об астероидах и вызванных ими катастрофах. Радио полны сообщений. Все газеты пестрят астероидами! Чего ты хочешь еще, Тэр? Маг покачал головой. - Твои люди не умеют делать пиар! – презрительно сказал он. - Щенки! Беззубые щенки! Светозар счет нужным обидеться. - Сделай сам! – предложил он. – Ради бога! Покажи, как надо! - Придется, - нехотя сказал Тэр. - Вижу, у меня нет другого выхода. Когда будет решен вопрос в Госдуме? Что ты молчишь, депутат хренов? - Если я хренов депутат, то ты хренов ясновидящий!- парировал Микрофонов. – Кто из нас маг? Ты или я? Тогда почему ты меня спрашиваешь, когда пройдет твой закон? А? Микрофонов рассмеялся и подмигнул Светозару, дескать, как я его? Тэр в ответ прищурился. - Хочишь, - сказал он с нарочитым ацентом, - я скажю тибе, как ты умрош? Депутат хлопнул ладонью по столу. - Не ну я так и знал! – воскликнул он. - Шок, понты, запугивание – и вот уже все верят, что ты маг и волшебник! А за этим нет ничего, одни понты! - А вы, политики, разве иначе действуете? – хмыкнул Тэр. - А умрешь ты так… - Прекрати! – простер к нему руку с растопыренными пальцами Микрофонов. – Ты же можешь меня невольно закодировать! Черные глаза Тэра с неестественно чистыми, словно фарфоровыми, белками не мигали. - Вот видишь, ты уже боишься меня. Разве это не магическое воздействие? - Ни черта я не боюсь! – депутат снова хлопнул по столу, оставляя влажный отпечаток на полированной столешнице. - Хорошо, скажи. Будет даже любопытно! Каковы будут признаки моей надвигающейся кончины? Тэр прикрыл глаза. - Вижу, - замогильным голосом провыл он. – «Семя и кровь невинные пали на лице твое и на грудь». «Враги ходили перед лицем твоим, но ты не видел их». Микрофонов скривился. - Ну и что это должно значить? – спросил он. Отмахнулся. - Понты одни! Чтобы о твоих астероидах задумались всерьез, надо, чтобы хоть один реально упал в густо населенное место! Во-от, тогда все схватятся за жопу! Тэр покачал головой. - Какие ми краважадные! – сказал он со сталинским акцентом. - Во времена Содома и Гоморры это было еще возможно, тогда города не превышали размерами нынешние микрорайоны. Сегодня же мы вынуждены действовать методами чистого пиара! Завтра, в утреннем эфире я лично выступлю с сообщением об истинном размере астероидной угрозы. После чего вы, господин Микрофонов, вновь будируете в Думе ускоренное принятие закона о вступлении России во «FSEAM». Ты, Светозар, начинаешь, как оголтелый, орать о неминуемом падении в ближайшие годы огромного астероида. И именно на Россию! На Москву, да, на Москву! - Как я это обосную? – спросил Светозар. - Все тезисы будут в моем выступлении, - успокоил его Тэр. - Дай мне умную ведущую, такую, чтобы привлекала внимание. Кто у тебя сейчас самый рейтинговый? Светозар назвал несколько фамилий, но Тэр их забраковал. - Поставь Ноздрю, – подсказал Микрофонов. - Ты что! – удивился Светозар. - Она сейчас в центре такого скандала! - Какого скандала? – спросил Тэр. - Ушла от продюсера, прилюдно угрожала ему, а несколько дней тому назад продюсера подорвали, прямо в гостинице, в день его рождения. - Это Гуляша, что ли? – уточнил Тэр. - Да. - Вот ее и поставь! – сказал Тэр. - Ты не понимаешь! – вскинул брови «Свет». - Все гораздо грязнее! Недавно ее застали в машине за минетом! Фото появились во всех бульварных газетах. На нее блэк-лист на всех каналах стоит. - Вот ее мне и поставь в эфир! – сказал маг, вставая и направляясь к двери. – Я буду завтра ровно в восемь! ВЕЛИКОЕ РЫДАНИЕ «Тут через одну палату Высоцкий сидел, а там справа по коридору, где холодильник, там Щаранский сидел. Ты знаешь, кто такой Щаранский? Он сейчас вице-премьер в Израиле. А у нас сидел в годы советской власти. Хочешь воды?» Инга Никодимовна подала стакан. Игорь пил, стуча зубами по стеклу. Волны дрожи приступами охватывали все тело. - Ну, все, все, - уговаривала его Инга Никодимовна. - Так всегда бывает. Сначала возвращаются самые тяжелые воспоминания. Так память устроена. Что ты вспомнил? Что? Голос у Виктора-Игоря почти восстановился, только был осипшим, словно бы навсегда сорванным. - Я в плену был, Инга, - прохрипел он. - Я, Игорь Ледовских, был рядовым в Чечне. В памяти вспышками все всплывает. Помню, наших выбили их города, мы отстреливались в Старопромысловском районе, нас рассеяло по развалинам. Все погибли. Один я остался. Решил выбираться. Иду по разрушенному городу. Собаки едят трупы, ливер вытаскивают и жрут. Разматывают кишки на несколько метров и дергают друг у друга из пасти. На меня накинулись, еле отбился. Вокруг груды оружия, техники. Смрад, трупный смрад, развалины домов похоронили под собой множество людей. Я не беру оружия, бесполезно. Меня ловят чеченцы. Автомат в зубы, все в новеньком камуфляже, с зелеными повязками на головах, чернобородые, побелевшие от злости, сейчас застрелят. Решают пощадить, гонят в тюрьму. Везут куда-то. Вспомнил. Я сидел в школе на улице шейха Мансура в Хасавюрте. Сокамерника помню. Артемом его звали, контрактник из Саратова. Допрашивали каждый день. Исса. Зверь. С рыжей бородой. Это он сломал мне височные мембраны. Ты теряешь сознание, не помнишь ничего, но на вопросы отвечаешь. Это техника допросов у них такая. Там я, наверно, и память потерял. Каждую ночь заставляли принимать веру. Человек пятнадцать, били ногами всю ночь до утра. Я только и ждал, когда сознание потеряю. Днем выводили на прогулку и в туалет, как собаку. Поссать и посрать раз за целый день. Остальное время терпеть! У меня мясо уже от костей отходило, я весь был как отбивная. В туалете умудрился через щель втянуть кусок провода, на какой одежду сушили, обернул шнур вокруг пояса. Дал себе зарок – еще три дня и повешусь. Они стали меня вербовать. Я, чтоб не били, согласился. Так они потребовали, чтобы я застрелил Артема, сокамерника, под видеокамеру. На крючке хотели держать. Это у них называется «кровью мазать». Бить перестали. Исса сказал, что за меня ведут переговоры. Потом вроде обменяли на кого-то. Уазик приехал. Провожал меня сын Иссы, чтоб по дороге не пристрелили. В Моздоке я сел в поезд и уехал в Россию. Меня никто не ждал. Приезжаю, еду домой. Жена. Ой, Игорь, ты? Слышу, душ шумит. Она в халатике, под халатом голая. Я улыбаюсь криво. Дверь ванной открывается, выходит парень, тоже в халате. В моем халате с-с-с… В моем, понимаешь? То есть они меня уже похоронили и вещи мои разделили! Я молчу, смотрю на нее. Юля - так ее звали. Она трепещет: это племянник мой, Юра, познакомься. Какой племянник… с-с-с? У тебя же не было племянников! Ты чего при племяннике голая? Он же взрослый уже! Значит, никакой он с-с-с… не племянник! Все, не помню ничего, как черной пеленой все подернулось. Очнулся – рычу и ломаю парню руку. Вот так коленом уперся и ломанул. Он уже без сознания лежал, так я его отмудохал. Юлька в углу сидит, смотрит на меня в столбняке, ниче сказать не может, из носа кровь течет прямо на голую грудь, много крови, все залито. Очнулся, гляжу – я же их бил, как меня «звери» били, в тюрьме. Вот. Так я потерял квартиру. Пришлось им отдать, чтобы не судили, ну и там все такое, в виде отступного. - Он и вправду был ее племянником? – проговорила Инга Никодимовна сухими губами. Игорь вскинулся на кровати - А кто ж это был, по-твоему? – Сник, махнул рукой. – Да и какая теперь разница! Смысл в том, что зверь я вернулся. Свирепый. Ничего не проникало до сердца. Как не стало у меня сердца. Насос – и все, только кровь качает. Тот провод на мне остался, вокруг пояса замотанный, ну шнур тот, что я сорвал во дворе тюрьмы. Я его не выбрасывал. Про запас. Зачем, думаю, жить? С другой стороны, столько вытерпел и что? Вешаться? Нет, решил еще побороться. Пошел к деду, больше не к кому. Рассказал свою историю. Думаешь, он помог? Хер! Ноет, падла, денег нет, сам с хлеба на воду перебиваюсь. С-с-с! А сам в хоромах с молоденькими медсестрами развлекается, старый пердун! Говорю ему, продай мастерскую, ты ж ничего уже не лепишь, никому твои Павлики Морозовы на хер не нужны! Он ни в какую! Я пошел к Ветру, у него пожил сначала, челноком поработал, ничего не вышло, херовый из меня вышел торговец, потом сторожем в детсаду работал, потом охранником на фирме. - Кто этот Ветер? - Толя Ветров, сослуживец. И началось! Депрессуха страшная! В тюрьме выдержал, а дома стало совсем невтерпеж. Все мои близкие меня предали, никому я был не нужен. Месяцами был на грани. Каждый вечер готовился. Савватея помнишь? Он говорил, что это он мир создал. Пускай не он, но кто-то же создал! Инга, кто-то же все это создал? Планету, людей? - Создал, Игорь, создал, - гладила его по плечу Инга Никодимовна. - Зачем же он меня таким создал? – со скрежетом зубовным прохрипел Игорь. – Зачем запер в тот страшный подвал? Меня били, каждую ночь, сапогами, пятнадцать человек. Я падал и ждал, когда же сознание потеряю. Умереть мечтал. А они бьют и бьют, водой обольют и бьют. У меня мясо с костей уже отходило. Ходил и весь дрожал, как студень, такое тело стало. Чем я это заслужил? Кто меня туда послал? Разве я сам поехал в Чечню, с автоматом? Нет, Родина сказала – надо. Погрузили, отправили – прямиком в ад, с-с-с… Если Бог есть, значит, он как-то все тут организовал, так? За что, спрашивается, Он так со мной поступает? Чем я заслужил такое? Убивая меня в подвалах чеченских – это справедливо со мной так поступать? Бог это все придумал? Тогда я проклинаю Его, увольняю Его, не признаю Его. Он салабон, неумеха, бездарь! Лох! Всемирный лох! И устроил тут лохотрон! А я не хочу жить в лохотроне! - Игорь, Игорь, успокойся, - Инга Никодимовна ловила горячие, судорожно мечущиеся мужские руки, гладила их в тщетной попытке успокоить, а сама думала, насколько все-таки непривычно называть Виктора новым именем, оно казалось ей чужим и не похожим на него. Да и новый Игорь был не похож на мужественного, сдержанного Виктора, стоически переносившего страдания. Этот, новый, жаловался и стенал, даже манера выражаться у него изменилась, и маты стали проскальзывать все чаще. - Пойми, Игорь, - шептала она, - мы проходим на земле свои уроки, мы учимся, мы мудреем. Он, услышав такое, исступленно завопил. - А я не хочу-у-у!! Не хочу учиться тут на хер и мудреть. Хочу в могиле гнить! В могиле! Не хочу этой жизни! Я хочу, чтоб меня разорвало на тысячи молекул, чтоб от меня ничего не осталось. Хочу лежать и гнить в могилке, вечно, ничего не видеть, ни снов, ни яви. - Инга Никодимовна, помочь? – в палату заглянул санитар Семенов. Маячил своей головой обритой, синеватой, откуда-то из-под самого верха двери, - медленно жующий жвачку булыжником щетинистой челюсти верзила. - Нет, спасибо, Семенов, - отрицательно замахала на него врач, - уходи. Семенов пожал плечами, медленно скрылся. Вслед за ним заглянула встревоженная Тамара, бровями замаяковала, мол, что делать? Инга Никодимовна и ее отослала, она не врачебным опытом, а женским нутром чувствовала: сейчас Игорю нужно выплеснуть боль и горечь, как он выплеснул содержимое желудка после гипноз-херема. - Так мучаясь – без памяти, без дома, без ничего, - ныл Игорь голосом, полным слез и соплей, но уже потише, – это меня Бог так учит? Сапогами по ребрам? Это гуманно - такие методы? Никто ничего не рассказывает, никто ни о чем не предупреждает, раз - и ты в Чечне. Два – и тебя месят сапогами в подвале. Три – и ты в подземной лаборатории, где тебе стирают память. Четыре и ты очнулся на вокзале, без памяти, без малейшего представления с-с-с… кто ты, зачем ты, для чего, куда идти, а на тебя с ножом урод безносый летит…с-с-с-с, - Игорь длинно зашипел, не выдержал, заорал, - сука! Сучья жизнь! За что? Инга, за что мне это? Что я такого натворил? Скажи хоть ты, неужели я настолько плохой? - Ты хороший, Игорь, ты хороший, - она гладила его по голове, успокаивала. - Да, я знаю, я хороший. Но если чечены плохие, почему они хорошего бьют ногами до смерти, почему? - «Пердавали, пердавали музыку по радиво»! – под нос себе запел проснувшийся в углу от криков Игоря олигофрен Нефедов. - Нефедов, пошел вон! – закричала на него Инга Никодимовна, продолжая гладить мелко дрожащие руки и плечи Игоря. – Вон из палаты! И прекрати здесь дрочить! Дебил чертов! Иди! Погуляй по коридору! Не смей лежать в палате! Распорядка не знаешь?! Игорь плакал все тише, мелко подрагивал в затихающих всхлипах. Инга Никодимовна вытирала ему слезы. - Ну, - уговаривала, - ну все, все уже… Игорь дождался, пока Нефедов медленно проползет мимо его кровати на выход из палаты, перевел дыхание. - Инга, - он высморкался в полотенце, попытался привести в порядок осипший голос, чтобы сказать что-то важное, только сейчас пришедшее в голову. - А ведь мою жизнь можно было и не вспоминать! Лучше бы было не вспоминать. Совсем! Ни к чему были твои усилия. - Как это ни к чему? – возмутилась Инга Никодимовна и даже отодвинулась от него. - Лучше б я все это забыл, навсегда, - сказал он потухшим голосом. - Меня может помиловали, что память стерли! Кто я был, если по-честному? Сволочь. Бездушная, злобная тварь! Теперь-то я это понимаю! – он снова сильно заикал от накатывающих волн рыданий, резко отвернулся, уткнулся в подушку, завопил в нее. – Я всех ненавидел. Всех! Я бил ногами бомжа. Я бил его по голове. Я… я… не могу… - Игорь выдохнул с мукой, вырвал лицо из теста мокрой подушки, сел, вытер лицо, взял Ингу Никодимовну за плечи, никогда еще она не видела таких отчаянных, несчастных лиц. – Инга, - сказал он, дыша загнанно, как лошадь, - тебе признаюсь. Как перед богом. Я… - он рожал каждое слово с мукой, - я… убил… чеченца. Еще до тюрьмы, во время боев. Теперь Игорь говорил шепотом, чтоб его не услышали в коридоре, выговаривал каждое слово так, словно оно обжигало пересохшие, корчащиеся в судорогах губы. - Пленного! Безоружного. Слушай. Мне приказали отвести его в штаб. А я его – штыком, в спину, вот сюда, - он судорожно потыкал себя сзади большим пальцем в поясницу, где была татуировка Иуды. – На хера я это вспомнил? Зачем? Я же гадом был ползучим! Сволочь, гнида, падла! – с каждым словом он сильно ударял кулаком по спинке кровати. Кровать сотрясалась. - Бездушная тварь! Кто меня простит? Кто? Я не могу… не могу я! Это же был я! Я! Как я мог? Я делал такое, что нельзя простить. Я ненавидел все! Всех! Кто меня простит? Кто? - Я. Я прощу, - Инга Никодимовна обнимала его, сотрясаемого прущими изнутри ужасными воспоминаниями, прижималась мягкой грудью, словно пыталась амортизировать собой удары пробужденной совести. - Я все тебе прощаю. Ты все претерпел, все отработал. Игорь со всхлипом сглотнул ком слез и соплей. - Нет, - бронхиально выдохнул он, - еще не все. Я знаю, мне еще много предстоит отрабатывать. Мне страшно, Инга. Меня опять будут бить. А, может, и вовсе убьют. - Кто, Игорь? - Да хоть чечены. У них же кровная месть! Они не простят. Искать будут, всю жизнь. Зная теперь, что я знаю, я ни за что же не сделал бы того кошмара! Никто ведь не говорил, не предупреждал. Наоборот, говорили – убей! Если не ты, то тебя! Кто меня отправил в Чечню? Родина! Пришли, сказали – надо! Я воевал, моих друзей убивали, что я должен был делать? Он был пленный, я вел его в штаб, он меня оскорблял, как нарочно, будто хотел умереть. «Русский вонючка, мы будем ебать в рот ваших жен и матерей, взорвем Кремль, вы будете у нас рабами!» Еще и с акцентом своим противным! У меня планку сорвало! Очнулся - он лежит, штык мой в крови, он смотрел так удивленно, молодой совсем, а я с таким, знаешь, наслаждением зарычал - что, с-с-с-сука, не ждал?! А ты, ты, - Игорь взял в ладони ее полное, доброе, милое лицо, приблизил свои неистовые, налитые кровью, воспаленные глаза к ее глазам вплотную, потрясая проникновением друг в друга двух душ, спросил с сокровенной дрожью, - скажи, ты, врач, практически сестра милосердия, почти святая, скажи, что бы ты сделала на моем месте? Что? Побледневшая Инга Никодимовна сняла с лица очки, как последнюю защитную маску между нею и любимым человеком, и выговорила непослушными губами. - Я бы сделала то же, что и ты! Сильно сжатыми зубами она тщетно сдерживала подступающие слезы. НОЗДРЯ БЕРЕТ ИНТЕРВЬЮ У ТЭРА Звонок на мобильный от депутата Госдумы Алексея Микрофонова раздался, когда Ксения рулила по Садовому кольцу, направляясь на сеанс интим-стрижки к Сергею Ферзеву. Депутат сказал, что устроил ее на Главный канал, и скоро Ксении перезвонят. Тут же телефон зазвонил вновь и женский голос сказал. - Ксения Михайловна, вам завтра надо срочно прибыть в телецентр на утренней телеканал, в восьмую студию. В семь тридцать утра. - Мне? – Ксения выронила мобильный, заматерилась, визжа тормозами. Когда нащупала под ногами трубку между педалями тормоза и газа, женский голос в ней недовольно кричал. - Алло, алло, вы меня слышите? - Слышу! – ответила Ноздря. - Это что, программа «Розыгрыш»? - Пожалуйста, не опаздывайте. Я звоню вам по личному распоряжению Светозара Димитровича. - Какого еще Димитровича? - Генерального продюсера Главного канала страны! Надо бы знать, милочка, раз работаете в в сфере телекоммуникаций. Так вас ждать? - Конечно! - Не опаздывайте. Я закажу на вас пропуск. До свидания. Ксения Ноздрачова встретилась с магом Тэром в восьмой студии за пять минут до начала трансляции. Высокий восточного вида человек в круглым черных очках, с пронзительным горбоносым лицом, утонувшим в блестящей черной бороде до пояса, был одет в строгую темную тройку с красным галстуком, перечеркнутым наискось золотой заколкой с гербом России. На пальце его поблескивал перстень с крупным плоским рубином. Ксения помнила его по ток-шоу с Андреем Махаловым, радостно поздоровалась. Для Ксении вызов в «Восьмерку», восьмую студию, был полной неожиданностью. Она готовилась весь день, сидела в салоне красоты с масками на лице, стриглась у Ферзева (внизу), потом у Денисова (сверху), одеваться поехала к стилисту Женечке Уварову, красавцу, ужасно дорогому и модному. Объяснила Жене, какая у нее завтра важная фигня – съемки на Главном канале! Додай мне больше сэксу, сказала она, сделай так, чтоб странах ахнула, я ведь впервые на федеральном канале. Женя нашел ей в своей коллекции сильно декольтированную блузочку. Ксения возразила, что у нее грудь, в общем-то, маленькая. - Важен не фактический размер, а эффект в области декольте, - пояснил задумку Женя. - Декольте должно создавать эффект второй попы. Самые суперские тетки создавали в декольте эффект второй попы, не уступающие по размерам первой! В этом тайна их сексапильности. У женщины должно быть две попы, одна сверху, другая снизу. У тебя, милочка, второй размерчик… - Вот на фига ты так сказал? - Как? - Второй размерчик! Сказал бы просто – размер. Че ты меня унижаешь? - Извини, Ксюш. Ничего страшного. Наденем на съемки push-up, у меня есть уникальная модель с подкачкой. Вот смотри, - стилист подключил к клапану блузки резиновую грушу, начал нажимать, лиф стал явственно сдавливать с боков. - Бюстгальтер не просто держит грудь, но и за счет сжатия воздуха выдавливает наверх вот эту самую заманчивую ложбину. Визуальный эффект потрясающий. Какой второй размерчик? Теперь у тебя пятый! Размерище! Ксения очарованно стояла у зеркала. Если само приглашение в студию было неожиданностью, то еще большим сюрпризом стала тема – «Астероидная опасность», и гость – как там написано в «шпоре»? «Маг и Адепт высших посвящений Тэр». Что за черт в ступе? Пошла заставка, рассказывающая об астероидной опасности, о вымерших когда-то динозаврах в результате катастрофы, вызванной ударом в землю гигантского метеорита, затем проступило название «Актуальное интервью». Работаем, скомандовал режиссер. Повернувшись к той камере, на которой в данный момент мигала лампочка, она с приветливой улыбкой сказала. - Доброе утро! В нашей студии Адепт Белой магии, Посвященный высших степеней, жрец Мардука Тэр. - Я не адепт белой магии, - сухо сказал Тэр. - А у меня написано – адепт, - растерянно сказала Ноздря, показывая шпаргалку, подготовленную для нее Асей Волгиной. - Но тогда назовите сами, кто вы. - Я – «Тот, Кто смотрит» по Москве. Ксения слегка зависла, как компьютер, обрабатывающий слишком продвинутую игру. - В каком, простите, смысле? - Есть воровские «смотрящие», а есть Смотрящие от Высших сил. Ксения только бровки вскинула. - Ага, поняла, - сказала она, - вы поставлены в Москву свыше наблюдать за течением нашей жизни? - И не только наблюдать, - на полном серьезе уточнил Тэр. - Мы – блюстители Кармы, осуществители Книги Книг, жрецы Таблиц Судьбы. - Круто! Я тоже хотела бы быть такой смотрящей, чтобы всех шпынять! - Не завидуйте. Наша доля страшна – мы принимаем молнии планетарного мышления. Вы замечали, что все великие провидцы, в том числе и Ванга, получили свой дар после удара молнии? Дар – у-дар. Ванга ослепла. Удар молнии – вещь ужасная. Так подключают к планетарному мышлению избранных сынов и дочерей земли. Каждую секунду в атмосфере бьет порядка ста молний. В минуту 6000. В час 360 тысяч! Это и есть электрический потенциал мышления гигантского планетного мозга. Мы – «Смотрящие», мы подключены к этому мышлению, к ноосфере, нам доступна вся информация. Только поэтому сы – «Те, Кто смотрит». - Понятно, - сказала Ксения, хотя ей ничего понятно не было. Если этот Тэр и «вешает лапшу», то талантливо, подумала она. Сказала. - А вас много таких, «смотрящих»? - Из посвященных в Москве я пока один. Сейчас прибыл кандидат в смотрящие, но он пока проходит обучение. Вы его, кстати, знаете. - Серьезно? – удивилась Ксения. – Я многих знаю! Я пол-Москвы знаю. - Он самый необычный ваш знакомый. - Серьезно? Ума не приложу, кто. Намекните! - В свое время вы все узнаете. - Хорошо. Вы меня ужасно заинтриговали. Но вернемся к теме нашего выпуска. Вы обещали пролить свет на модную в последнее время тему астероидной опасности. - Да. В Британском музее под инвентарным номером С-239 хранится цилиндрическая шумерская печатка, на которой изображается, как бог Мардук передает людям орудия сельскохозяйственного производства. (На большом экране в студии возникла фотография таинственной печатки). Кроме этой сцены, на печатке изображены планеты Солнечной системы, причем с соблюдением масштабов и даже с кольцами Сатурна. Так вот, там обозначена еще одна, недостающая планета. Она называется Нибиру, или Мардук, или Звезда Войн. Ее орбита не находится в плоскости эклиптики. Ее вращение противоположно вращению других планет, ибо угол ее наклона составляет 134 градуса. Это означает, что в ближайшей точке Мардук подходит к Солнцу ближе, чем Марс, а в самой отдаленной точке Мардук уходит в межзвездное пространство, где его до сих пор не могут обнаружить земные астрономы даже с помощью сверхмощного телескопа Хаббл, который и был, кстати, запущен в космос ради поисков нашей космической родины. Полный цикл вращения Мардука составляет 3600 лет. На Мардуке обитает высокоразвитая цивилизация, которая и создала жизнь на земле. Но главное в другом: в момент возвращения Мардук влечет за собой гигантские астероиды, которые ударяют в землю и разрушают развивающуюся на ней цивилизацию. Несложно подсчитать, что следующее возвращение Мардука, Нибиру, Звезды Войн следует ждать в 2013 году. - Но ведь это мифы. Древние и утратившие актуальность мифы… - Вы ошибаетесь, - сказал Тэр. - Это не мифы и они нисколько не утратили актуальность. И я это вам сейчас докажу. Вера наших предков приняла внешнюю форму новейших религий, но суть ее осталась прежней, известной посвященным. Культ Мардука никуда не исчез, он по-прежнему широко распространен на земле. В России он вообще является главенствующим. - Неужели! - Кто небесный покровитель России? На большом экране появилась древняя икона «Георгий Победоносец поражающий змия», затем герб России, двуглавый орел со щитом в груди. На щите вновь – Георгий Победоносец. - Георгий Победоносец – это и есть Мардук, поражающий Тиамат, мать всего сущего. Миф о Мардуке отражает космическую истину. Двенадцатая планета солнечной системы, Звезда Войн, Мардук каждые три тысячи шестьсот лет возвращается в солнечную систему и вонзает в Землю-Тиамат свое «Копье» – гигантский метеорит. Так вот, «Копье Мардука», или Звезда Полынь, метеорит, предвещающий Страшный суд, будет отражен щитом земных ракет. Для этого и создан Международный фонд по отражению космической угрозы - FSEAM. Я являюсь его представителем в Российской федерации. В нем участвуют все высокоразвитые страны Европы, Северной Америки и Азии. Россия пока воздерживается от вступления во FSEAM. Однако я уверен, что скоро такое нетерпимое положение будет исправлено. И страна Мардука – Россия станет плечо к плечу с западными цивилизациями для отражения астероидной опасности. - Спасибо, уважаемый Тэр, за ваше интереснейшее интервью. До свидания, дорогие телезрители. Свет в студии погас. Тэр не двигался, Ксения собирала листки «шпаргалки». Мифическая туфта не произвела на нее впечатления. Чего только не наболтают самозваные маги, чтобы реально срубить бабла. Студия опустела. Неожиданно Тэр предложил Ксении выступить в качестве ведущей на одной церемонии награждения. Какой, спросила она? Это оккультная премия, сказал Тэр, она называется «Золотая голова Иуды». Ксении показалось, что она ослышалась. - Голова кого? – переспросила она. *** Лидер армянской группировки Левон Терминатор обедал в ресторане на Дорогомиловской. Он занес вилку и нож над вторым блюдом, когда в зал ворвались двое молодых людей и открыли огонь из автоматов. Сидящий перед Левоном племянник Гайк принял в спину первый заряд свинца и упал лицом в тарелку. Благодаря тому, что его прикрыл своим телом родственник, у Терминатора оказалось несколько драгоценных секунд, чтобы уйти из-под обстрела. Он бросился на пол и на четвереньках пополз между ножками столиков, путаясь в висящих краях крахмальных скатертей. Грохотали автоматы, летело крошево сметаемой пулями посуды, щепа столов, в воздух вспархивала еда, бутылки, цветы и свечи со столов. Публика истошно завопила, женские визги просверлили воздух. Люди бросались врассыпную, падали на пол. И тут же наступила тишина. Нападавшие бросили автоматы с намотанной на рожки и рукояти черной, не оставляющей отпечатков изолентой, и скрылись. В нападении погибло трое мужчин, и была ранена одна женщина. Левон-Терминатор остался цел и невредим. *** - Вы не ослышались, - успокоил Тэр, - голова Иуды. Того самого. - Опять Иуда! – удивилась Ноздря. – Это какая-то массовая пиар-акция. Или прикол такой типа «Серебряная калоша»? Кого награждать-то будем? Негодяев, подлецов, да? Предлагаю сразу несколько кандидатур! - Успокойтесь, Ксения Михайловна, у каждого в жизни есть свой индивидуальный Иуда, а то и несколько иудушек кряду. История полна Иуд. Тысячи и тысячи передаточных механизмов совершают историю, ломая ход событий в нужном Судьбе направлении. Американские ученые во главе с Эйнштейном передали России атомные секреты, они что, тоже Иуды? «Золотую голову Иуды» получают самые выдающиеся люди. Премия очень ценная, очень престижная. Оскар рядом с ней, можно сказать, просто отдыхает. - Что, все так серьезно? - Уверяю вас. Во-первых, ею наградили всего несколько десятков человек за последние двадцать веков. Во-вторых, она сделана из золота. А в-третьих, она весит равно столько, сколько весила реальная голова апостола. - Это сколько? – уточнила Ноздря. - Не меньше трех кило! – веско сообщил Тэр. - Три кило золота? – Ксения зашевелила губами, пытаясь перевести килограммы в баксы, сбилась и бесшабашно заявила. – Я согласная я. - Ну, вот и ладушки. - Гонорар? - Он будет, - сказал Тэр. - И все же? – настаивала Ноздря. – Премия хоть медийная? - В каком, простите, смысле? - По телевизору ее будут показывать? Вопрос этот Тэра почему-то рассмешил. Отсмеявшись, он сказал. - Нет, премию эту нельзя показывать, она ведь оккультная. - Это как? - Тайная, - пояснил Тэр. – Представьте, как себя будут чувствовать люди, получающие награду в виде головы Иуды. Они будут стесняться. Нет, их нельзя показывать по телевидению. - Ах, да, верно, - сообразила Ксения. – Послушайте, а почему голова именно Иуды? Стеб такой, да? А что, круто! Конечно, сейчас, пожалуй, только этим и можно шокировать. Уже всех опустили ниже плинтуса, никаких моральных авторитетов не осталось. Иуда, конечно, не авторитет… то есть авторитет, но отрицательный. И лауреаты, наверно, какие-нибудь говнюки, правильно? - Нет, ну почему, - сказал Тэр. - Почему же сразу говнюки? - Ну а кто? Любое другое имя назови, и ничего, люди стерпят. Но попробуй кого- нибудь назвать Иудой – оскорбление будет на всю жизнь. Нет, круче Иуды персонажа в мировой истории не было! - Вы считаете? Были же Калигулы и Дракулы - Слабаки! Иуда бога предал! Надо же так умудриться! Не кого-нибудь, а самого сына бога! - Вот странно, - сказал Тэр с напускным удивлением, - для сына бога могли бы подыскать и других апостолов, верно? Не предателей. - Конечно. - А почему-то нашли именно Иуду, подлого, продажного, мерзкого, да? - Да, - вместе с магом удивилась и Ксения. Раньше ей такая постановка вопроса в голову не приходила. – Серьезно, почему так? - Ксэния Михайловна, - Тэр говорил с акцентом товарища Саахова, - это очинь, очинь атветственное поручение-да. Если у вас всо палучица, я вазьму вас к сибэ памощницей-да. Вот, когда я волнуюсь, у меня становится акцэнт, понимаешь ли! Ксения улыбнулась. - А что входит в круг обязанностей вашей помощницы? – спросила она. - Ты будищь осуществлат судбу лудэй, - переходя на ты, сообщил Тэр. Ксении показалось, что она ослышалась - Это как? – спросила она. - Ты и так этим занимаешься, Ксения, - снова чистым русским языком сказал Тэр, - но до сих пор ты делала это бессознательно. Ты обладаешь энергетикой кометы. Ты летишь и вовлекаешь человеческую пыль и людские метеоры в свою магическую магнитную мантию. Как наша далекая родина – планета Нибиру. Люди летят за тобой сверкающим роем, некоторые сгорают, а другие раскаляются, воспламеняются и прозревают. Неожиданно Тэр процитировал: Подобно гневу Люцифера Слепой и яростный болид В слоях верховных атмосферы И прозревает, и болит! Ксения сглотнула. Эти стихи она написала недавно, и никому еще не показывала. Как это может быть? - …ты зашвыриваешь людей на новые орбиты, - с мрачным восторгом продолжал Тэр, - но уже с новым зарядом энергии, с открытыми чакрами, с творческими озарениями, пробужденными, с новым мировоззрением. Если бы ты видела себя со стороны, свой сверкающий полет и салюты из судеб, которые ты устраиваешь в стратосфере, ты бы замерла в оцепенении! Ноздря и вправду сидела в легком шоке – переход от корявой кавказской речи к поэтическому взрыву сравнений и метафор, причем, сделанному в ее честь на чистом русском языке, был настолько неожиданным, что она не могла вымолвить ни слова. Но откуда он знает ее стихи? Что за охмуреж? Зачем он касается ее волос, плеч, делает странные пассы руками? Гипнотизирует, поняла она, не силах даже моргнуть. - Девочка, - сказал Тэр, и в голосе его прозвучала печаль, - ты мальфарка, вершительница судеб. Ты открываешь глаза и сердца мужчин. Любовь к тебе «пробуждает». Поэтому любовь к тебе не может быть счастливой. Все твои поклонники, а имя им легион, будут страдать от неразделенной любви, но в этом и заключается твоя роль вершительницы судеб. Ты - парка, мойра, ты прядешь судьбы. Ты не можешь принадлежать одному. Твоя доля тяжка, у тебя не будет детей, не будет семьи, не будет покоя. Ты должна «пробудить» сотни спящих душ. Твои фанаты будут дежурить у твоих подъездов и спать у твоих дверей. Влюбленные в тебя будут кончать самоубийствами. Тебя будут преследовать, угрожать, на тебя будут нападать и шантажировать. Такова твоя доля, пробудительница душ! - А я, значит, не смогу никого полюбить? – спросила Ксения, сотрясением головы стараясь стряхнуть гипнотический дурман. - О, наоборот! Слишком, слишком многих! – воскликнул маг. - Слишком многих ты полюбишь. Тебя хватит на десятки, если не на сотни мужчин. Ты будешь искренна с ними в момент любви, пусть даже на пять минут, пусть на день или два. Потом они будут обвинять тебя в вероломстве, в предательстве и измене, но ты не можешь принадлежать одному. Твоя доля – вспахивать целые поля, а не окучивать один куст на четырех сотках. - А дети? – жалобно спросила Ксения. - Я хочу детей. Девочку и мальчика. - Ты достигнешь в своей карьере высочайших вершин, ты будешь входить в сотню самых влиятельных женщин мира, «Тех, Кто смотрит». Но у тебя не будет своих детей и счастливой семьи. - Почему? - Ты уже сейчас бесплодна. - Что-о?! – Ноздря выкатила глаза. – С чего вы взяли? Эй! - К сожалению, это так. Своих детей у тебя не будет. - Дудки, будет! – Ксения встала и оперлась на кулачки. – Современная наука позволяет… - Сядь! – прогремел Тэр. – Учись смирению! Ксения от неожиданности шлепнулась назад в кресло. - Твоя беда в том, что «Те, Кто смотрит» тоже нарабатывают карму. Ты завидовала и желала смерти слишком многим людям. На тебе лежит ответственность за смерть Гуляша. Ксения раздула ноздри и зрачки. Вскочила, гоняя желваки на загорелых скулах. Ненавистно прищурилась. - Вот вы для чего затеяли этот разговор! Блин! – она огляделась, не подслушивает ли их кто, и заметила мигающий огонек на левой камере. - Нас пишут! – Закричала. - Никакого Гуляша я не убивала. Не заказывала! Никому не платила! - Я знаю. Успокойся! Но Ноздря продолжала бушевать. - Вы меня уже достали! Вот здесь все сидят! - она тыкала себя двумя пальцами в горло, как вилкой. – Вилы! Реальные вилы! Меня все травят! Гонят, как зайчиху по полю в свете фар! Хотят поймать, схватить за уши и трахнуть! Вот вам! Вот! Фак вам всем! Ноздря брюзжала на весь мир и брызгала слюной в лицо Тэра. Маг схватил ее за предплечья, сжал, встряхнул. - Успокойся! – страшным голосом проговорил он в ее пульсирующие зрачки. – Я не обвиняю тебя в заказном или ином убийстве, я говорю, что ты выделила слишком много негативной энергии, направленной на уничтожение создания твоего мозга по имени Владлен Куляш. Негативная энергия такой мощной личности, как ты, действует, как напалм! Ты выжгла его из своего ума ненавистью, и он исчез с физического плана земли. Прошла пауза. Ксения собралась с мыслями. - У вас сильнейший дар убеждения, - сказала она, - я вам уже почти что верю, но скажите…впрочем, нет, и этого слишком много. Я подумаю над вашими словами. - Если у тебя хватит времени, - многозначительно сказал Тэр. - Да что мне все угрожают! – вспыхнула Ноздря. – Что еще? Меня в тюрьму, что ли, посадят? Повторяю, я никого не убивала, не заказывала, ясно вам?! Мне надоели эти дурацкие сплетни, про «проклятие Ноздри», что я ведьма, что я заказала кучу убийств. Чушь все! Я никого и пальцем не тронула! - Сказал четвертый блок Чернобыльской АЭС, - мрачно рассмеялся Тэр. - Тебе и не надо никого трогать, девочка, тебе достаточно помыслить, сильно пожелать. Твои желания сбываются, но при этом отягощается и твоя карма. Твоя карма, девочка, очень и очень тяжела. Тебе предстоят испытания. - Ой, да ладно! – отмахнулась Ксения, вставая. – Знаю я эти штучки! Завляю со всей ответственностью: я не верю ни в цыганский гипноз, ни в экстрасенсов, ни в народных целителей. Компостируйте мозги другим, а мне вот не надо! Она пошла к двери. Тэр покачал головой. - Ксения, девочка, - с отеческой заботой сказал он, - такие случаи, как твой, лечатся спинальными травмами, люди лежат на больничной койке, годами обдумывают свое поведение и жалеют, что не исправились раньше. - Да ну хватит уже! – вскричала Ноздря в полном озлоблении. – Да что такое, в самом деле? Что вы ко мне пристали с вашими пророчествами?! Не верю я и не боюсь! Такие дела действуют на впечатлительных деревенских дур, но не на меня! Ясно вам? - Есть способ отделаться нелетальным исходом, - маг прицеливался к раздосадованной и слегка даже напуганной девушке прищуренным глазом. – Плен, рабство или, скорее всего, тюрьма, избиения, издевательства, усмирение гордыни вплоть до полного растаптывания старой личности. Сильнейшие шоки, групповые изнасилования, - маг словно бы просчитывал варианты ее судьбы. Ксении на мгновение стало жутко, она попробовала перевести все в шутку. - Что вы там сказали насчет группового изнасилования? Вот это последнее я бы потерпела, но только не спинальные дела. У меня тетя после инсульта восемь лет лежала в постели, это был кошмар… - Тс-с, - Тэр приложил палец к губам. - Я исправлюсь, – в шутку подыграла Ксения, - вы только скажите как! - Срочно. В спешном порядке. Возлюби всех ближних своих, как саму себя. Начинай всех любить. Со всеми мирись. У всех проси прощения. Ползай на коленях. Умоляй. Ноздря сардонически расхохоталась. - Да! Как же! – сердито воскликнула она. - Простят они. Все со смеху помрут. Ничего они не простят, сволочи! - Неужели все твои ближние - сволочи? - Почти все! Улька только хорошая. - Все твои ближние – отражение граней твоей души. Как в зеркале. Если все они сволочи, то что за душа - у тебя? Ноздря зевала, как рыба, в попытке найти ответ. - Какие на фиг грани? Хватит уже. Мне пора! Она вновь направилась к выходу. - Вот когда ты почувствуешь себя, как в воду опущенной, ты вспомнишь мои слова, - в спину ей сказал Тэр. - Да я регулярно чувствую себя опущенной то в воду, то в дерьмо! – из дверей отмахнулась Ноздря. - Ты не ошибешься, - сказал маг. - Ты будешь реально опущенной и именно в воду. Если и купание тебя не отрезвит, что ж. Тогда тебя может спасти только избранный. Ксения выскочила из студии. Маги чертовы! Не на такую напали! Ноздря сама кого хочешь зазомбирует! Она вышла из телецентра, села в машину, закурила и ударила кулаком по рулю. - Вот аферюга! – ругнулась восхищенно. - Надо же наговорить столько фигни за какие-нибудь десять минут. И все-таки мастак, мастак он мозги компостировать! ТРЕТИЙ СЕКС С ИНГОЙ После частичного обретения памяти в голову Игоря-Виктора хлынули совершенно новые чувства и мысли. Он заглянул в зеркало в туалете, перед которым брился. Лицо его изменилось за эти дни. В нем разгорался восход. Всходило солнце нового понимания. Ночь лица закончилась. Озарялись глаза, заискрились ресницы, проступали тронутые первой улыбкой после Великого Рыдания губы. - Шаха зовет, - сказал заглянувший в туалет Вовчик. - А почему ее Шаха зовут? – спросил Игорь. - Потому что она во! – Вовчик показал кулак. – Одна слабинка у нее – любит к себе в кабинет водить симпотных пацанов. - Чего? – Игорь угрожающе повернулся. - А че? – не понял Вовчик Игорь вышел в коридор. Улыбка стекла с его лица. Он понял, что Вовчик сказал то, что мелькало в последнее время у него самого в голове. Инга Никодимовна просто пользуется служебным положением. Мужа нет, вот и приблизила его, Виктора. Или Игоря? Он путался в своих именах. А завтра выберет следующего парня посимпатичней, благо психов со стертой личностью много. И ходит к ней постоянно Пасхавер, как же, профессор! Статный, седовласый, вальяжный! И они надолго запираются в кабинете, а после раскрасневшаяся Инга Никодимовна провожает его до выхода из отделения. Вот и сейчас вальяжный профессор прошел в кабинет заведующей, и они надолго там закрылись. - Ты готова к Экспертному совету? – спросил Пасхавер, усаживаясь в кресло. – Следователь меня уже задолбал. Что по этому бомжу со стертой памятью? - Почему же бомж? – улыбнулась Инга Никодимовна. – Андерграундный маргинал по-научному. У него сейчас кризис. В принципе, динамика очень хорошая, главное, что память вернулась, он вспомнил, кто он, где жил, как его имя, но, как это часто бывает, вернулись и такие воспоминания, о которых ему было бы лучше забыть. - Я не про него, а про твое заключение. Оно готово? - Почти. - Выводы? Инга Никодимовна порылась в паках на столе, нашла нужную. - Его фамилия Ледовских, - сказала она, листая папку, - зовут Игорь. На момент совершения деяния он не отдавал отчета в своих действиях, поэтому судим быть не может. Рекомендовано амбулаторное наблюдение у психиатра. - Как? - неприятно удивился Пасхавер. – Ты предлагаешь его вот так взять и попросту отпустить? - Не вот так взять, а отправить на лечение. - Принудительное, - сказал Пасхавер. Инга Никодимовна нахмурилась. - Не вижу смысла, - сказала она. - Он же социально опасен! А если он снова возьмет кого-нибудь в заложники? - Саша, - сказала Инга Никодимовна, смягчая смысл своих слов улыбкой, - кто его лечащий врач, ты или я? - Ты, но… - Он нуждается в щадящем лечении. У него частично восстановилась память, это очень редкий случай. - Он нуждается в принудительном лечении, - упрямо повторил Пасхавер, глядя в сторону, - в изолированном от социума месте. - Ты это всерьез? – Инга Никодимовна удивленно смотрела на коллегу. – Там его психика точно не выдержит! Он же не маньяк или шизофреник, ты что! Сейчас он вспоминает свою жизнь, у него идет настоящая ломка! А там он точно с ума сойдет. - Там ему самое место. - Саша! - Что Саша? Думаешь, я не понимаю причину твоего охлаждения ко мне? Прекрасно понимаю, я все-таки психиатр. - Наши отношения – это отдельный разговор. Давай не смешивать личное и работу. - До сих пор смешивали, а теперь не надо? Инга, вернись ко мне, и я подпишу твое заключение по этому больному. - Что? – удивилась она. - Ты ставишь мне такие условия? - У меня просто нет другого способа повлиять на тебя. Я соскучился. Вот уж не думал, что буду сходить по тебе с ума. Профессор попробовал взять ее за руку, но она не дала. - Саша, ты ведешь себя, как ребенок, - сказала она терпеливо. - Сколько можно? Конечно, я понимаю, удобно иметь на работе такую отдушину в виде меня, но мне-то каково, подумай! Давай не будем все драматизировать, ладно? В конце концов, мы доставили друг другу много приятных минут, зачем все портить разборками? Прямо как обычные люди, а не психиатры, которые все-все про себя понимают. - Нет, Инга, - упрямо покачал головой профессор, - я не отпускаю тебя. И я не пощажу того, кто отнял тебя у меня. - Никто тебя у меня… - Инга неестественно рассмеялась, поправилась, - меня у тебя не отнимал. Просто все когда-нибудь заканчивается. - Я так не хочу. Повторяю, я не пощажу его. - Кого его? - Этого парня, в которого, ты, судя по всему, влюбилась, как глупая студентка. Инга Никодимовна поиграла желвачками на полных щечках. - Не надо меня обзывать, хорошо? – попросила она, поджимая ненакрашенные губы. - И, пожалуйста, прекрати корчить из себя голливудского злодея. - Ты не понимаешь, - сказал Пасхавер ледяным тоном. – Если меня рассердить, я могу быть очень, очень злым. - Саша, - терпеливо уговаривала его Инга, - ты всегда был добрым и мягким человеком, не надо портить мое о тебе хорошее мнение, договорились? Пасхавер встал и направился к двери. - Вы меня сильно недооцениваете, Инга Никодимовна, - официальным тоном сказал он в дверях. – Более не смею вас задерживать, вас ждут ваши любимые больные. В коридоре профессор столкнулся взглядом с Игорем, показалось – два клинка скрестились, аж искры брызнули. Игорь вошел в кабинет к Инге Никодимовне. - Ну, как ты? – спросила она. - Выпить дай, - сказал он. - Воды? - Водки. Она озадаченно приподняла брови. Поднялась, прошла по кабинету, нагнулась у шкафчика. Игорь словно бы впервые увидел ее. Какие крепкие у нее и белые икры, подумал он, как мускулисто они проступают при каждом шаге под кожей с красными пупырышками. Какая она настоящая, набухшая, телесная. Даже излишняя в телесности, слишком объемная, упруго торкается то грудью, то бедром, подрагивает вся, колеблется, волнуется малюсенькими жировыми волнами под обтягивающим халатом. Ксения – та была нереальная, как марсианка. Хотя с утра тоже выглядела настоящей – опухшей, губастой и страшной. - Ты же не пил, - сказала Инга Никодимовна, ничего не найдя в шкафу. - Пил, - сказал он. - Дай, мне надо расслабиться. - У меня нет. - А спирт? - Спирт, наверно, есть. - Давай. - Тебе не надо… - Инга поколебалась, вышла из кабинета. Вернулась с бутылочкой с красной крышкой, налила в стакан. Игорь разбавил спирт водой, выпил. Поморщился. - Гадость. Водки принеси потом. - Что? – Инга смотрела во все глаза. – Ты на лечении, ты что! - Не видишь, мне плохо. Ты че такая несговорчивая? Кончай. Ты же не дура, как все эти… Инга Никодимовна от неожиданности упала на стул. - Кем ты себя ощущаешь? – встревожено спросила она. - В смысле? Мужиком. - Я имела в виду, как тебя теперь называть, Игорем или Виктором? - Игорь я, что за дурацкие… извини, что за вопросы! Я вспомнил себя, але! - Виктор был другим. А ты… - Че я? - Ты стал дерзким. - Я мужик, ясно тебе? Что вы тут обсуждали с этим профессором? Инга Никодимовна долго на него смотрела, словно не понимала вопроса. Встряхнула головой. - Мне кажется, это не совсем твое дело, - холодно сказала она. - А че так долго? - Я должна тебе отчитываться в своих действиях? - Может быть, - с угрозой произнес он. - Игорь! - Слушай, зачем я тебе нужен? – после напряженного молчания сказал он. – Купи лучше вибратор. Нет, зачем, есть же живые, психи! Зачем тратиться на вибраторы, верно? - Выйди. - Что? - Выйди, подумай и вернись хорошим мальчиком. Иногда полненькая и кругленькая Инга Никодимовна напоминала Виктору упитанную свинку, особенно вторым подбородком и круглыми глазками за линзами очков в толстой черепаховой оправе. Он решительно подошел к ней и взял ее за плечи. Смотрел на нее в упор, гневно и требовательно. Инга сокрушенно встала, пошла и закрыла дверь. Повернулась к Игорю, обняла его, прижала голову к своей груди, погладила по волосам. Он понял, что его жалеют, раздраженно высвободился. Он хотел более существенных ласк. Надавил ей на плечи, усадил на тахту, спустил пижамные штаны до колен, она растерянно упиралась, он взял ее руки, ими стянул себе трусы, сделал движение бедрами к ее лицу. Губы ее смешно закатывались внутрь в ритме движения, она походила при этом на обиженную девочку. Когда на стекла ее очков начали падать белые капли, она только моргала. Сидела с распущенными черными волосами, красная, в кефирных струях поперек лица. Сняла очки, достала из сумочки пачку салфеток. - Легче стало? – спросила, вытирая лицо салфеткой. - Что? – спросил он с закрытыми глазами. - Ты хотел меня унизить, да? – Инга Никодимовна посмотрела очки на просвет. – Ты так ко всем женщинам относишься? - Как? - Ревнуешь, хочешь оскорбить, унизить, подчинить? - Извини, - он натянул трусы со штанами. - Сам не знаю, что на меня нашло. - Зато я знаю. - Что? - Ты хотел самоутвердиться, как мужчина. - Извини, - повторил он. - Ничего, - сказала она. – Я все понимаю, я же врач. Врачи, а тем более психиатры, не должны сердиться на своих пациентов. - Так я для тебя пациент и только? Возбуждение не отпускало его. После мере возвращения памяти в голове постоянно кипело, варилось, взбухало, выстреливало и передавалось в тело сексуальными и агрессивными импульсами. Он рывком раздернул на Инге халат, грубо вывернул из жестких чаш лифа мягкие валуны грудей, содрал до пояса всю сбрую халата, блузки, бюстгальтера. Она стояла перед ним, растрепанная, красная. У нее были большие покатые груди, веснушчатые и слегка морщинистые в декольте, белые и округлые снизу, с большими расплывшимися сосками. Он вцепился в их упругую мякоть, принялся мять, урча от жадности. Она терпела. Соски ее загустели. - Снимай, - глухо сказал он, стаскивая с нее остатки одежды. Грубо пихнул женщину на тахту, заломил ее полные ножки себе на плечи, пальцем отодвинул в сторону сильно увлажненные трусики и резко вошел. Куда без презерватива, вякнула Инга, ой! Она еще что-то говорила, но он не слышал. Наконец-то Игорь почувствовал себя ее владыкой, не она его лечила, а он ее! Лишь бы не кончить, лишь бы не окончилось его господство над нею! Стони… с-с-с… стони! Он работал яростно, зверски, вторгался внутрь, стараясь разодрать ее пополам. Что, сука, что?! Лечащий врач! Это я тебя лечить буду! Лечат они меня здесь! С каждым точком Игорь на выдохе выкрикивал грубым шепотом. Че. Вы. Меня. Тут. Держите? Я нор-маль-ный! Запомни! Я. Нормальнее. Всех! А вы все, бабы, сучки е…ливые. Вам бы только давать во все дыры! Это я твой главный врач. Врач! Врач! Инга не могла ответить, язык ее прилип к небу, она с трудом размыкала губы, сотрясающиеся от толчков груди тяжело колебались, веки закрывались, липли друг к другу, губы липли, она неразборчиво лепетала, как маленькая девочка, поскуливала еле слышно. «О-о, ой, ой, как хорошо… еще… боже, не может быть…» Внезапно Игоря поразило, что у женщины две груди. Грудь же одна должна быть, подумал он. Сплошная. Зачем ее раздвоили? И глаза раздвоили. И руки. Да и ноги, в общем. Рот вот один, хотя губ две. Язык один, но в глубине есть еще один, про запас. Можно им говорить? Нет. Даже нос один, а ноздрей две. Зубов вообще. А ушей два. Почему так? Да весь мир раздвоен, вдруг понял Игорь. Он вышел из нее, перевернул тяжелое тело, поставил на четвереньки на тахту. Вошел. Она ахнула. Он разглядывал ее сзади. Так и есть. Он правильно помнил. Между ног у женщины обнаружилось два отверстия. Одно большое, вертикальное, влажное, с бахромчатыми волосистыми краями, а рядом другое – маленькое, крепко сжатое. Как экономно все, подумал он, тут тебе и какать, и писать, и рожать, и трахаться. Молодец, кто так придумал! Эти мысли отвлекли его. Он двигался и двигался. Вспомнил, как делал раньше, и ввел в маленькую дырочку палец. Стимуляция ануса привела Ингу в неистовство. Взъерошенная, с чужим лицом, безумными глазами, еще, еще, еще, судорожно шептала она, да скорей же ты, оглядывалась шалыми глазами, чтобы видеть, как голый по пояс мужчина с волосатой грудью движется в ней. По ее телу пробегали волны дрожи, сначала слабые, потом все сильнее. В такт волнам накатывающего наслаждения участилось и ее дыхание, сделалось запаленным, словно она бежала. Под конец по телу женщины прошло цунами. Инга Никодимовна сгребла кулачками половину простыни, накрывавшей тахту, упала на локти и замычала, резко и сильно мотая головой из стороны в сторону, и испустила дикий, леденящий душу вопль. Игорь перепугался. Инга, совершенно не похожая сама на себя, вопила изо всех сил и выгибалась дугой в попытках прижаться к нему плотнее и нанизаться еще глубже. Услышат же! В коридоре полно народу! Ну и кто тут сумасшедший? Он попробовал зажать ей рот сзади ладонью, но она чуть не прокусила ее. Игорь толкнул ее в спину, нажал на затылок, женщина уткнулась лицом в кожаный валик тахты, крики ее сделались глуше, но не прекратились. В дверь сильно постучали. Затем заколотили. Он не знал, что делать, совсем растерялся. Стоял над бьющейся в оргазме Ингой Никодимовной и тупо смотрел, как содрогается дверь под ударами снаружи. Захрустело дерево, язычок замка выломал филенку. Створки распахнулась. Семенов ворвался в кабинет, сграбастал Игоря и отшвырнул от голой, растерзанной женщины. В кабинет заглядывали больные и медсестры, набежавшие из ординаторской. ЖЕСТОКО ИЗБИТА ПЕВИЦА НОЗДРЯ В кино часто угрожают героям пистолетом. Если такое случается в обычной жизни, человек переживает сильнейший шок. Пистолет был приставлен к голове Левы «Симбы» Ковалькова на выходе из клуба «911». - Где твоя подруга? - Ка-ка-какая? – заикаясь, спросил Лева. - Ноздря. - В к-к-клубе осталась. - Позови ее, нам надоело тут ждать. - За-за-зачем? - Приведи Ноздрю, придурок! – гаркнул в ухо зверский рык. – И быстро! Иначе через пять минут ты станешь трупом! Понял? - По-по-… - Иди. Лева походной смертельно пьяного и пытающегося себя контролировать человека вернулся в клуб. Ксения появилась в дверях клуба через десять минут. Она суматошно влезала в шубку и сцена эта походила на освобождение Гарри Гудини из смирительной рубашки в подвешенном кверху ногами состоянии. - Лева, ну ты че! – Ноздря лягалась локтями и коленями, она была сильно навеселе. - Какие ребята? Сам договаривайся, засранец! Гад! Скунс! Питбуль крепко приобнял девушку, повел к джипу, оставленному за углом. - Вам чего? Вы кто? Да что такое? – Ноздря затрепыхалась в тесных объятиях. Питбуль улыбнулся самой обольстительной своей улыбкой. - Ксения, наш босс обожает ваше творчество! – галантно сказал он. - Он вам хорошо заплатит. - Какой босс на фиг? Вы кто? Вы с ума сошли? Вы вообще понимаете, с кем вы связались? Вы попали, пацаны, по-крупному, я вас перду… преду…пердупредила! - Вас просят всего лишь дать маленький камерный концерт, - Питбуль мягко, но настойчиво подсадил девушку в машину. - Какие концерты в два часа ночи? Надо заранее заказывать! Сколько?! Вместо ответа Питбуль раскрытой ладонью ударил ее изо всей силы по лицу. Джип тронулся. - Ты че о себе возомнила? – рычал Пит. - Замки сменила и все, квартира твоя? Ты должна людям бабки! Ксения с гудящей головой и горящей щекой, по которой пришлась оплеуха, сидела, припечатанная к креслу сильными руками урода с черной повязкой поперек лица, как у одноглазого пирата, только метка закрывала не глаз, а нос. - Кому я должна? – попыталась она поспорить, но бандит не был склонен к дискуссиям – резко ударил ее кулаком в переносицу. Голова ее от удара чуть не отломилась назад. Она на миг ослепла, а когда прозрела, джип, Москва, да и вся Россия уплывали от нее в красных кругах и вспышках спецэффектов. В голове гудел адский саундтрек. - Будешь еще залупаться? – вплотную к уху спросил безносый бандит. В полумраке джипа вид отверстий его отгрызенного носа, через который сквозили извилистые глубины черепа, поверг Ксению в шок. Она быстро-быстро затрясла головой в отрицательном смысле. - Вот и умница, - прошипел бандит. - Слушай внимательно и запоминай. С тебя сто штук зелени. В твою раскрутку были ввалены лютые бабки. Ты вся с потрохами принадлежишь компании «Мастерс-рекордс». Знаешь судьбу Серова из «Дискотеки авария»? Ноздря кивнула – Серова недавно избили, из пневматического пистолета выстрелили в голову, сделали ушиб мозга. Знаешь долю Руссо? Ноздря снова кивнула. Ты умная девочка. Слушайся папу. Хорошо? - Я не раба, - быстро и почти беззвучно сказала девушка. - Че? – сморщился безносый. - Раба не я, - глядя перед собой невидящими расширенными глазами, проговорила Ксения. Питбуль замахнулся. - Не надо! – крикнула Ксения. – Я все сделаю. Бандит сдержал занесенный для удара кулак. - Смотри, сколопендра пи…отсосовая! – проскрежетал он. – Мы тебе ноги трамваем переедем – будешь сосать не нагибаясь. На оптовке у азеров штыри от шаурмы будешь облизывать! Повторяй за папой: я все сделаю. - Я все сделаю, - прогундосила в налитый болью нос Ноздря. - И че я тебе не верю? - засомневался Питбуль. - Сладко попердываешь, да нюхать в лом! Мы сейчас уедем, а ты поедешь в квартиру Гуляша, соберешь вещички и по-тихому слиняешь. В милицию не звони. Ничего чужого не трогай. Ключи оставишь у консьержки. И больше никогда туда не вернешься. Все поняла? Ксения закивала. Из носа горячо закапало. Она зажала нос рукой и почувствовала, что вся ладонь полна липкой крови. - Сроку на бабки у тебе неделя. Если через неделю денег не будет, мы тебя отвезем на конезавод имени маршала Буденного, там тебя племенной жеребец отжарит в очко, поняла? Второй разговор будет жесткий, как порно. Сейчас была чисто эротика. Все прохавала? Ксения кивнула с зажатым носом, таращась в темноте на зверские, плавающие над ней рожи. - Понятливая, говно медийное, - хмыкнул безносый. На Зубовском бульваре ее выкинули из машины. Ксения отлепила руку от носа. Кровь хлынула гуще, толчками. Она задрала голову кверху и, глотая кровь и сплевывая, побрела по припорошенной снегом мостовой. СУДЕБНО-ПСИХИАТРИЧЕСКАЯ ЭКСПЕРТИЗА Некоторые люди как бы по иронии судьбы носят профессиональные фамилии. Одну ветеринаршу звалали Блохина, а другую Почесухина. Выдающийся кулинар звался Похлебкиным. Ведущую ток-шоу на «RTVI» зовут Натэлла Болтянская. Бармена бара «На Остоженке», готовящего изумительный кофе по-турецки, зовут Костя Туркин. Олимпийского чемпиона по фехтованию фамилия была Кровопусков. Фамилия директора Антидопинговой службы России - Дурманов. Табличка на двери кабинета Председателя Комиссии Судебно-Психиатрических Экспертиз гласила «Врач-психотерапевт 1 категории, доктор медицинских наук Невзоров Исаак Самуилович». Казалось бы, ничего общего с психиатрией его фамилия не имеет, если не знать, что коллеги и многочисленные ученики академика иначе, как «Неврозов» Исаака Самуиловича не называли. Будем и мы впредь его так именовать. Исаак Самуилович сидел во главе длинного стола, умещающего двенадцать членов комиссии, и ковырял карандашом в заросшем седыми волосами ухе. - Прокопенко однозначно, - говорил он доценту из НИИ нейрологии Евгению Апту, - синдром «автономной конечности». - А, по-моему, симулирует ваш Прокопенко, - возражал молодой, талантливый и независимый психиатр Евгений Эдуардович Апт. – Я, мол, не я, и рука не моя! Сама рука и убила! - Элементы симулирования, конечно, конечно! Они есть у всех! Это такие люди. Но Прокопенко все же не ООР (особо опасный рецидивист)… - профессор Неврозов в смехе заколебал выпуклым чревом, лежащим на коленях. – А что, очень удобный синдром. Меня жена однажды застукала… - он наклонился к уху Апта и зашептал. Евгений Эдуардович выслушал и засмеялся. - Какое будет решение? – нетерпеливо напомнил секретарь комиссии Виталий Слепиковский, опаздывающий к состоятельному клиенту на сеанс психоанализа. – Рудольф Борисович, ну, пожалуйста! Рудольф Никитенко, рассказывающий анекдот красавице Марине Марченко из Института высшей нервной деятельности РАН, осекся на полуслове и поднял ладони – молчу, молчу. - Прокопенко! – прокашлявшись, громко сказал Неврозов. – Вы осознавали всю тяжесть содеянного? Прокопенко сидел на стуле возле двери, бледный, с привязанной к туловищу правой рукой, которая, по его словам, вышла из подчинения и самостоятельно убила гражданина Соловьева бутылкой из-под шампанского, и молчал. - Что скажет лечащий врач? - Исаак Самуилович, - привстал молодой и амбициозный доктор Петраков. – У Прокопенко отчетливо выражены повреждения медиальных участков коры лобной доли. Ни о каком симулировании речи быть не может! Этот Прокопенко, извините, даже по уровню образованности просто не подозревает, что существует такое понятие как «синдром автономной конечности»! - Хорошо, Борис э-э… Семенович, вы меня убедили. Принудлечение, коллеги? Все закивали. - Занесите, - председательствующий кивнул секретарю. – Кто у нас следующий? - Ледовский Игорь Павлович, - зачитал секретарь. - Ледовских, - хмуро поправила доктор Александрушина, она была докладчицей. Председательствующий сделал ей приглашающий жест. - Пожалуйста, Инга Никодимовна. Сегодня заведующая психосоматическим отделением была сама на себя не похожа. Накануне заседания Экспертной комиссии Инга Никодимовна завила волосы на крупные бигуди, а получившиеся локоны сковала лаком. Голова ее визуально увеличилась вдвое. Она словно бы сидела в строительной каске. Лицо ее было густо накрашено и напудрено. Белый халат скрипел от крахмала. Она вся словно бы оделась в защитную химодежду. Доктор Александрушина взяла папку с историей болезни и открыла ее с конца, чтобы прочитать заключение. «Больной Игорь Павлович Ледовских, 1973 года рождения, русский, стационирован в состоянии атипичной амнезии. При настоящем клиническом психиатрическом обследовании в ГНЦСиСП им. В.П.Сербского выявлено следующее. Соматическое состояние. Нормостенического телосложения, удовлетворительного питания. Кожные покровы и видимые слизистые чистые. На левой стороне грудины рубцующийся шрам от пореза, на левом плече татуировка в виде головы леопарда, под ней подпись «ВДВ-1994», на пояснице татуировка в виде повешенного человека. В легких дыхание везикулярное, хрипов нет. Тоны сердца ясные, ритмичные; АД 130/80 мм рт. ст. Живот при пальпации мягкий, безболезненный во всех отделах. Общие анализы крови и мочи в пределах нормы. Неврологическое состояние. Менингеальных знаков нет. Несколько сглажена правая носогубная складка; ослаблена конвергенция (больше справа). Сухожильные рефлексы живые, симметричные; брюшные в норме. В позе Ромберга устойчив. На глазном дне обнаружено небольшое расширение вен; очаговых изменений нет. Реакция Вассермана в крови (на сифилис) отрицательная. При электроэнцефалографии были выявлены умеренные диффузные патологические изменения ЭЭГ органического характера с признаками дисфункции срединных (стволово-диэнцефальных) структур мозга. Психическое состояние. Цель экспертизы понимает правильно, считает себя психически здоровым человеком. Жалуется на феномен «сделанности», свои мысли и волевые импульсы считает сделанными чужой волей, слышит «злые» и «добрые» голоса, которые попеременно критикуют и утешают его. Жалуется на амнезию, считает, что потеря памяти причинена ему экспериментами спецслужб, которые в свою очередь выполняют волю «злых» голосов. На момент поступления в ГНЦССП им. Сербского манифестировал острые тревожно-депрессивные и тревожно-фобические расстройства. В отделении был малообщителен, значительную часть времени проводил в постели; режиму отделения был подчинен. В результате лечения с применением нейромодуляторов и антидепрессантов больной значительно успокоился, стал нормально питаться и общаться с больными и медперсоналом. Память частично восстановилась, больной вспомнил свое имя и фамилию, вспомнил, что воевал в Чечне, много пил после демобилизации, потом бросил. Злоупотребление алкоголем как причину фобии категорически отрицает, спиртное, по его словам, в последние годы употреблял крайне редко и в небольших дозах. В процессе лечения и общего улучшения состояния отчетливо проявилась склонность больного к рассуждательству, построению абстрактных конструкций, резонерству, основанному на вычитанных в журналах и увиденных по телевидению научно-популярных теориях о происхождении вселенной, Атлантиде, шумерской цивилизации, Христе и Иуде, тунгусском метеорите, легенд о магических артефактах древности и т.д. и т. п. Резонерство, как один из видов нарушения мышления, характеризуется пустым бесплодным мудрствованием, многословным рассуждательством, и относится к категории нарушений мотивационно-личностного компонента мышления, не являясь при этом социально опасным. При этом определяется, что давность заболевания невелика и, возможно, вызвана органическими изменениями, травмами и поддается лечению в амбулаторных условиях. Следует отметить, что резонерством страдает подавляющее большинство пожилых людей, в особенности пенсионеров, что, однако, не является причиной помещения их в стационар. Вину в инкриминируемом деянии признает полностью, к сложившейся судебно-следственной ситуации критичен. На основании анализа материалов уголовного дела и медицинской документации, комиссия пришла к заключению, что выявленные при настоящем клиническом психиатрическом обследовании отдельные патохарактерологические нарушения, снижение продуктивности мышления на фоне амнезии со склонностью к резонерству в период, относящийся к совершению инкриминируемого ему деяния, лишали больного способности в полной мере осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий (бездействия) и руководить ими (в соответствии со ст.22 ч.1 УК РФ). Рекомендовано амбулаторное наблюдение у психиатра в соответствии со ст.ст.97 ч.1 п."в", 99 ч.2 УК РФ». ЗОЛОТАЯ ГОЛОВА ИУДЫ - А что это? – светская красавица Элеонора Сосновская показывала пальчиком на незнакомое ей блюдо. Сидящий с ней за одним столиком Генеральный менеджер Главного канала Светозар Стамболиев заглянул в стоящий на столе в золотой оправе листок меню. - Это яйца гигантских черных лиометопумовых муравьев, которые живут в агавах, - прочитал он и зачерпнул ложкой белой, словно бы творожной массы. – Я слышал, что собирать эти яйца чертовски опасная работа, потому что лиометопумовые муравьи очень ядовиты - Лео… - повторила Элеонора, - метопумовые? - Обычно их едят в тако с соусом гуакомоле. Элеонора округлила прекрасные глаза. Меню вечера поражало: пальцы аллигаторов на гриле соседствовали с запеченными скорпионами. Тарантулы на деревянных шпажках топорщили волосатые лапки рядом с блюдами из жареных гусениц. Водка с кобрами и другими не менее ядовитыми гадами украшала столы. На второе в меню значилась знаменитая своей ядовитостью рыба фугу. И меню, и общая обстановка приема должны были шоком сдвинуть сознание многочисленных гостей и приготовить их к восприятию табуированных идей. Помпезный, как Помпеи до землетрясения, банкетный зал ресторана «Bristol’s road Plaza» сдержанно гудел многочисленным человеческим роем. Здесь роились и непринужденно общались знаменитые артисты и генералы спецслужб, звезды эстрады и журналистики, высокоранжированные чиновники и депутаты. В зале собрался цвет московской интеллектуальной элиты – главные редакторы ключевых газет и журналов – «FHM», «HELLO», «OFFICIELLE», «MAXIM» «FORBS», «VOGUE», «ELLE», генеральные продюсеры крупнейших телеканалов, режиссеры, музыкальные продюсеры. На каждый богато сервированный столик с высоты теряющегося в полумраке потолка тонкими туманными лучами светили медленно вращающиеся вокруг своей оси фиолетовые и сиреневые прожектора. В их лучах посверкивали украшенные драгоценностями руки дам, тянущихся за закусками, высвечивались мужские руки с курящимися сигарами, разноцветными искрами вспыхивали перстни, ожерелья, диадемы. В центрах столиков в маленьких клумбах живых фиалок горели свечи. Все белое ярко светилось в свете ультрафиолетовых ламп – белые груди фрачных господ, треугольники платков во внешних карманах черных, как смоль, смокингов, отбеленные по последней моде зубы общающихся друг с другом многочисленных гостей. Несколько раз через громкую связь объявлялось, что любые виды съемок и записей запрещены. Причину объяснять никому не надо было. Москву посетил сам Сеймур Друммонд, «Big Друмми», мировой финансовый и инвестиционный гений, биржевой гуру, манипулятор фондовых рынков и масс-медиа империй! Он стоял за «цветными» революциями в Украине, Киргизии и Грузии, ему приписывали обрушение доллара в 2003 году, его ненавидели, против него устраивали демонстрации, его Фонды пикетировались по всему миру. И вместе с тем Сеймур Друммонд являлся всемирным меценатом, он выделял гранты на исследования крупнейшим мировым научным центрам, поддерживал науку, искусство, музыку. За его деньги проводились исследования по биокрионике, по элексиру бессмертия, по клонированию, по стволовым клеткам и нанотехнологиям. Появление его в любой стране мира становилось потрясением. Страна либо получала гигантский толчок к развитию, либо ввергалась в пучину гражданских и финансовых потрясений. Многие страны возбуждали против Друммонда уголовные дела и преследовали его. Но вскоре по той или иной причине преследователи гения отходили от дел, погружались в коррупционные скандалы, теряли посты и влияние, а Друммонд как был богатейшим и влиятельнейшим человеком мира, так им и оставался. И, конечно же, именно ему ведущая вечера Ксения Ноздрачова с густо напудренным, чтобы скрыть следы синяков, лицом первому предоставила слово. В черном фраке с белейшей манишкой, гармонирующей с белоснежными висками, гуру мирового финансинга поднялся из-за ближнего к невысокой сцене столика и направился к трибуне, больше похожей на пюпитр. По мере его продвижения в зале начали вставать, аплодисменты делались все сильнее. При явлении же Друммонда на трибуне стоял уже весь зал. Помахав рукой с фирменно отставленным в сторону мизинцем, знаменитый меценат поблагодарил присутствующих за теплую встречу и попросил садиться. - Господа, - по залу прошла рябь – гости надевали наушники синхронного перевода. - Я хотел бы поприветствовать лучших из лучших. Крем московских сливок. Здесь собрались те, кого Мир наградил пытливым и отважным умом. Точнее те, кто создали из своего пытливого и отважного Ума прекрасный и добрый Мир. Точнее – и то, и другое, ибо Мир равен Уму, а Ум равен Миру. Это одно и то же, это единый и единовременный процесс совместного Сотворения Ума и Мира! Одно без другого не существует. Ум разворачивается в пространстве и во времени, создавая Мир в виде прекрасных человеческих фигур и космических созвездий. Я нарисовал грандиозную метафизическую картину и у вас, скорее всего, захватило дух. У кого-то от восхищения, а у кого-то от непонимания. Она выглядит слишком фантастической. Редкие умы в мировой истории и мировой культуре приближались к ее осознанию. Могу привести только один пример приближения к Просветлению. Это фильм «Солярис» вашего великого режиссера Тарковского. Именно Андрей Тарковский создал образ гигантского ума – океана Солярис, который творит живых людей, извлекая их образы из умов страдающих астронавтов. Великому режиссеру оставалось сделать еще один, последний шаг, и Истина воссияла бы над миром. Не чуждый и страшный мыслящий океан на другой, невообразимо далекой планете, творит людей, напротив – сами люди из своего Ума творят Мир. Истинно говорю вам: Солярис бушует в голове у каждого! (аплодисменты). Осознайте это, прочувствуйте и ужаснитесь! Радостно и просветленно ужаснитесь, ибо эта истина подобна взрыву сверхновой звезды, она озаряет вселенную на миллиарды парсеков во все объятые Тьмой стороны. С пронзительной ясностью становятся внятны наши мучения и наши отчаяния, наши страдания и озарения. Я думаю, все знакомы с основами нашего вероучения, тем не менее, я должен повторить азы для того, чтобы осветить уже знакомые вам исторические данные с новой точки зрения. В этом и состоит моя сегодняшняя миссия. Двенадцатая планета Солнечной системы, Звезда Войн, она же Нибиру, она же Немезида, она же Мардук возвращается раз в 3600 лет, совершая полный оборот вокруг Земли. Она несет земле смерть от потока влекущихся ею метеоритов. Эта катастрофа осуществляется циклически. Таковы правила игры. Земной цивилизации дается 3600 лет для того, чтобы приготовиться к новому пришествию Мардука. Игра ограничена во времени. Мы должны были успеть. Мы, Нибиру, должны были приложить гигантские усилия во имя того, чтобы земная цивилизация к 2013 году была готова отразить удар из космоса. Еще ни разу нам этого не удавалось. Были уничтожены бесчисленные цивилизации, включая Атлантиду, но все предыдущие попытки завершились ужасающим по мощи ударом метеорита в голубую планету Земля. Нынешняя попытка – последняя. План развития нынешней цивилизации Земли заключался в создании огромного числа биороботов-людей, способных к самообучению, и придании их цивилизации импульса стремительного интеллектуального развития. Люди земли должны были совершить громадный, просто непредставимый скачок в умственном развитии, достичь к 2013 году вершин прогресса и отразить смертельную атаку из космоса. Мы, Нибиру, создали таких биороботов и наделили их совершенным биокомпьютером – мозгом. Однако, программное обеспечение к этому биокомпьютеру оказалось не приспособленным к быстрому развитию, ум человека первобытного, а затем и античного, был целостным, слиянным с природой, он воспринимал мир в его единстве и неразрывности, и оттого ум этот не развивался, а сливался с природой, наслаждался своей гармоний и не нуждался в техническом прогрессе. Требовалось вырвать ум из толщи мира и противопоставить его реальности! В пятом веке до нашей эры Великие Нибиру приняли решение об изменении умственных параметров человечества. Был избран народ и наделен совершенно особым мировоззрением. Это были иудейский народ. В их священных книгах Библии и Торе, мир представал странным, разорванным на двое: на Добро и Зло, на Бога и Дьявола, на правое и левое, на верх и низ. Что происходит, когда появляются два разнозаряженных полюса? Правильно - течет ток. Вот он и потек в умах человеков, и они пробудились от вековой спячки. Компьютерный «вирус» написан, требовалось запустить его в ноосферу земной цивилизации. Вирус был запущен при помощи пикового, переломного для всей цивилизации события. Подумайте и ответьте, какой момент считается центральным в истории Земли? С какого момента началось нынешнее летоисчисление? Да, вы правы, «вирус» вошел в мир с момента распятия Христа. Да, именно христианство и стало той операционной системой, которая полностью изменила алгоритм работы человеческого ума. Христос и Иуда совершили великую миссию замены одного всечеловеческого мировоззрения на совершенно иное. Христос распятый является символом новой операционной системы человеческого мышления! Он распят не на кресте, он распят на собственном уме! Христос разорван между небом и землей, между богом и дьяволом, между добром и злом. Руки его раскинуты между правым и левым, а голова и ноги мучительно растянуты между верхом и низом. Руки и ноги его прибиты гвоздями, и им не дано воссоединиться, пока он висит на кресте. Таков ум современного человека. Ум, вырванный из мира, противопоставленный миру и, соответственно, борющийся с этим миром, исследующий и препарирующий его! Здесь истоки технического прогресса! Именно с распятия Христа началась история нынешней западной технотронной цивилизации. Вот в чем была его всемирно-историческая миссия! Ни одна из других цивилизаций земли, ни ислам, ни буддизм, ни индуизм, не синтоизм, ни конфуцианство не дали такого стремительного толчка технологическому развитию человечества, как христианство, а все благодаря новому, удачному софту – двойственному уму, гудящему в самом себе от разнополюсных зарядов, самодвижущемся, полном энергии, пытливом, противоречивом, вечно неуспокоенном. Этот ум мучителен для его носителей, он не дает им покоя, не приносит тихого животного счастья слиянности с природой, гармонии с божеством и самим собой. Но он дает возможность стремительно развивать науку и готовиться к смертельно опасному пришествию Мардука. Итак. Христианизированный ум за последние десятилетия сделал гигантский скачок в развитии технологий – в первую очередь ракетных и компьютерных. Мы готовы отразить атаку Мардука, для этого есть все предпосылки: технологии, ученые, строители, ракетчики, компьютерщики. И мы говорим вам: господа, пришло время, пробил час. Осталось сделать последнее усилие, собрать необходимые суммы денег на строительство ракетных баз, и тогда смертельный метеорит с Мардука, не один раз уничтожавший земные цивилизации, сам будет уничтожен! Глобальный проект «Немезида» вступает в решающую фазу. От вас, российских Нибиру, требуется аккумулировать восемьдесят миллиардов долларов. Учитывая тот прогресс, которого достигла Россия в годы правления президента Путина, сумма вполне достижимая. От американского отделения Ордена поступило уже двести миллиардов, от Великобритании 120, японские Нибиру выделили астрономическую сумму в 350 миллиардов долларов. Вот почему эти суммы называются астрономическими – они направлены на отражение удара из космоса! Мы будем готовы, господа! (аплодисменты). Отразив атаку Мардука, мы докажем, что достойны вернуться в Галактическую цивилизацию, займем достойное место в семье высокоразвитых цивилизаций вселенной. Случится чудо! Землянам откроется космос, до отказа заполненный высокоразумными цивилизациями! Доказав нашу способность преодолевать первые технотронные уровни, мы будем допущены к следующим, ослепительным по своей мощи уровням Великой Космической Игры. Это будет выглядеть как допуск в Царство Божие! Все переменится, и, в первую очередь, сам человек. Ум человеческий будет вновь сведен к единству и гармонии, и произойдет это посредством утверждения новой религии. Суть этой религии будет заключаться в снятии Иисуса с креста! Распятие будет заменено воскресением! Довольно! Двадцать веков он висел над нами и страдал ради нас! Так снимем же Иисуса с креста!!! (аплодисменты) А это значит - заменим распятый ум на ум гармоничный и воскресший! Будут реабилитированы Иуда и другие так называемые «предатели» и «враги народа». Выяснится, что никакие они не враги и не предатели, а осуществители судеб, передаточные механизмы развития цивилизаций. Нет палачей, нет Иродов, Сталинов, Гитлеров, Троцких, Пол Потов, есть реализация закона Кармы, есть самотворение человеком своей собственной судьбы, жизни и смерти. Никого не вини, ты сам творец своей судьбы. Становись же Творцом с большой буквы, осознанным смотрящим своей судьбы! Зал рукоплескал стоя. Друммонд стоял с торжественно поднятой головой. - Мы собрались здесь, - жестом руки обрушил он тишину, - чтобы вручить нашу величайшую награду, носящую имя сокровенного апостола. Голову Иуды. Сегодня в номинации «Золотая Голова Иуды» участвуют три человека, три мужчины. Это депутат Государственной Думы России, человек, сделавший необычайно много для осуществления в России планов нашего Ордена на законодательном уровне, Алексей Микрофонов! Серьезный Алексей Венедиктович слегка приподнялся за столиком и раскланялся под раздавшиеся вокруг аплодисменты. - Это Генеральный менеджер Главного канала Российского телевидения Светозар Стамболиев, как никто другой много сделавший для продвижения в общественное сознание России идей нашего Ордена. Поднявшийся Светозар прижал руку к груди и поклонился. - И, наконец, это человек, известный в России под именем мага Тэра. Вновь аплодисменты, на этот раз более бурные. Многие в зале обращались к магу за консультациями, многим он помог советом или даже магическим действием. - Как вам, должно быть, известно, - продолжал Друммонд, - победитель в номинации «Золотая голова Иуды» на ближайшее десятилетие становится главой нашего Ордена в той стране, где происходит церемония. Итак. Победителем в номинации «Золотая голова Иуды» в России становится… - Сеймур Друммонд распечатал конверт. ЛЕДОВСКИХ, ФЛОБЕР И ГОРЬКИЙ - Ваше мнение, коллеги? – Профессор Неврозов обвел собрание взглядом выпуклых серых глаз. Профессор Пасхавер приподнял палец, прося слова. - Инга Никодимовна, - обратился он к докладчице, - вы предлагаете выпустить Ледовских из клиники. А как же уголовное дело в отношении его? - Оно закрыто, - сказала врач. - Вот как? – удивился Пасхавер. – Почему? - Потерпевший забрал заявление. - Хорошо, - вкрадчиво сказал Пасхавер. - Просто замечательно. Ну, а как быть с суицидальными наклонностями вашего подопечного? Сердце Инги Никодимовны сбилось с ритма. - С какими наклонностями? – нахмурилась она. - Ну, как же? – неприятно удивился Пасхавер. – Он же совершил попытку самоубийства. Довожу до сведения коллег, что больной Ледовских несколько дней назад совершил попытку повешения. И следы ее отчетливо заметны. Я предлагаю пригласить Ледовских. Вы позволите, Исаак Самуилович? Председатель кивнул. - Пригласите Ледовских. Игоря ввели. Он стал возле дверей, понурив голову. - Больной, - металлическим голосом сказал Пасхавер, - поднимите голову! Игорь поднял. - Выше. Выше. Посмотрите на потолок. Игорь посмотрел вверх. Врачи Экспертной комиссии увидели на его горле багровую с синеватым отливом странгуляционную полосу. - Вы пока свободны, - сказал Игорю доктор Пасхавер, - выйдите. Игорь вышел. - Ну-с? – Александр Яковлевич обвел присутствующих невинным взглядом и затем вперил его в Ингу Никодимовну. – Как могли убедиться уважаемые члены Экспертной комиссии, попытка самоубийства налицо, как налицо и попытка укрывательства суицида со стороны лечащего врача. С какой, простите, целью, Инга Никодимовна? Можно узнать? Молчите. А я вам скажу. Я вас предупреждал, Инга Никодимовна, о комплексе вины и аутодеструкции у этого больного. Это я отдал распоряжение не спускать с него глаз. И только благодаря усилиям санитаров он был спасен. - Все совершенно не так, Александр Яковлевич! – мягко возразила Инга Никодимовна и попыталась улыбнуться, но у нее получилась гримаса. - А как? - спросил Пасхавер. – Так расскажите же нам, что там произошло? Или вы хотите сказать, что у вашего больного не было попытки суицида? - Не было, - тихо сказала Инга Никодимовна. - Ну вот, - Пасхавер развел руками. - Еще Козьма Прутков говорил, если на клетке со слоном написано «Буйвол», не верь глазам своим. Что за странно-личностное отношение врача к интересному мужчине молодых лет, а, Инга Никодимовна? - Что вы себе позволяете? – вспыхнула Инга. По лицу и шее ее стала заметно распространяться красная паутина. - А что вы себе позволяете! – пристукнул ладонью по столу Пасхавер. – Тут не новички собрались, кое-что понимаем в психиатрии. У больного странгуляционная полоса на горле, а его лечащий врач заявляет, что ничего страшного не случилось и больной вполне здоров. А кто возьмет на себя ответственность в случае его смерти? А если он во второй раз успешно повесится? А мы подпишем вашу филькину грамоту о том, что больной Ледовских совершенно здоров? - Это не так, – спертым голосом повторила Инга Никодимовна, глядя в стол. Всем стало за нее неловко. - Александр Яковлевич, - покачал головой председатель, - разве можно бездоказательно обвинять коллегу в таких деяниях? - У меня есть доказательства и свидетельства! – сказал Пасхавер. – Пригласите медсестру Тамару Звягинцеву. Вызвали Звягинцеву. На фоне белого халата пунцовые ее щеки смотрелись особенно контрастно. - Что вы видели в кабинете Инги Никодимовны? – обратился к ней Пасхавер. - Я что я должна была там видеть? – независимо дернула плечом Тамара. - Вы говорили, что видели, как Инга Никодимовна целовала больного Ледовских? Медсестра вытаращила глаза. - Что-о? – протянула она изумленно. - Что вы такое говорите, Александр Яковлевич? Нет, ничего такого я не видела! - Но вы же сами мне говорили, что видели! - Чтоб целовала – так нет! – решительно заявила Тамара. - Такого не было. - А что было? Тамара заколебалась. - Инга Никодимовна его откачивала, - призналась она, - это да, это было. Она делала ему искусственное дыхание, а Семенов решил, что целовала. Я знаю, кто вам это сказал, что она его целовала – Семенов! Он, дебил, уставился! – Тамара показала, как тупо «уставился» Семенов. - Минуточку! – удивился Пасхавер, оглядывая коллег. – Кто кого откачивал? - Да Виктора, ну, который Игорем оказался. Инга Никодимовна его это… искусственное дыхание ему делала. А Семенов, извините за выражение, не может отличить искусственное дыхание от поцелуев, потому что дебил! - Погодите, погодите, - прервал Пасхавер, изображая полную обескураженность. - А почему собственно Инга Никодимовна его откачивала? Что с ним могло такое случиться? - А я откуда знаю? Плохо, наверно, стало. - И странгуляционная полоса на шее после этого появилась, да? - Ну, полоса… а что? Инга Никодимовна никого не целовала! Не надо на нее напраслину наводить! Я не побоюсь правду сказать, она очень хороший человек! Можете меня увольнять! Это же вы, Александр Яковлевич, уговаривали меня сказать, что она с больными тут путается. Все расспрашивали, что там Инга Никодимовна делает, а не уделяет ли кому лишнего внимания и тому подобное! - Вы свободны, - надавил голосом Пасхавер. - Да я сама уйду, ясно вам? – подбоченилась Тамара. - Вы еще поищите такую дуру, как я. Чтоб терпела ваших дебилов и олигофренов! Это вы еще за мной побегаете! Меня где угодно возьмут, я высокваликци… квалифицированная медсестра, я где угодно получать буду гораздо больше, чем у вас, так-то вот! - Вы свободны, - повторил Пасхавер уже совершенно ледяным тоном, - идите. Тамара вышла с гордо вскинутой головой. Пасхавер посмотрел на коллег. - Оставив в стороне эмоции, - он жестом извинился перед коллегами за несдержанную медсестру, - мы выяснили, что больному Ледовских, молодому, сильному мужчине, не страдающему, кстати говоря, приступами эпилепсии, стало плохо в кабинете лечащего врача. Причем плохо до такой степени, что ему пришлось делать искусственное дыхание и массаж сердца. В чем причина, поясните нам, Инга Никодимовна! Инга представила, что ей предстоит рассказать, членам Экспертного совета, и словно язык проглотила. Члены Экспертного совета пристально смотрели на нее. - Не хотите отвечать, - воспользовался ее молчанием Пасхавер. – Тогда я отвечу за вас. Насколько я разбираюсь в колбасных обрезках, больной Ледовских пытался покончить жизнь самоубийством. Он воспользовался тем, что вы оставили его в кабинете без должного наблюдения, и совершил попытку суицида. Инга Никодимовна провела языком, отделяя пересыхающие губы от зубов. - Зачем вы такое говорите, Александр Яковлевич? – подавленно сказала она. - Я перечисляю только факты. Странгуляционная линия не горле не возникает просто так, сама по себе. Это все ваши промахи, Инга Никодимовна. Неправильно поставленный диагноз, оставление без присмотра, а теперь прямое предложение выпустить на волю социально опасного шизофреника, что это как не череда грубых профессиональных ошибок? Нет, мы не можем закрывать глаза на недоработки врача, от которого зависит здоровье и сама жизнь десятков людей. В комнате повисла напряженная тишина. Все ждали, что ответит доктор Александрушина, но она все гуще покрывалась красными пятнами и молчала. Профессор Неврозов в сердцах толкнул стоящую перед ним инерционную игрушку, и она закачала никелированными частями. - Голубушка, - обратился профессор к лечащему врачу, - вам есть что пояснить Экспертному совету? - Да, – Инга Никодимовна стряхнула с себя оцепенение. – Странгуляционная борозда на горле Ледовских есть результат самовнушения, вызванный сеансом гипнорепродукции. И никакого отношения… - Кто проводил гипноз? – перебил Пасхавер. - Гипнорепродукцию проводил доктор Бодров. - Ну конечно! – театрально захохотал Пасхавер. – Гламурный психиатр! Как же, как же, наслышаны! - Александр Яковлевич! - с упреком нацелил на него кустистые седые брови Неврозов. - Теле-гуру от психиатрии проводят опыты в нашем Институте! – «ликовал» Пасхавер. - Вы бы еще Кашпировского пригласили, Инга Никодимовна! Список шарлатанов у нас бесконечный! Инга Никодимовна смотрела на Сашу Пасхвавера поверх роговых очков и не узнавала его. Перед ней возбужденно жестикулировал и театрально похохатывал совершенно незнакомый ей человек. - Саша, - сказала она вполголоса, - опомнись. Над тобой взяла верх злая и подлая подличность. - Извольте говорить со мной на вы! – отчеканила подлая подличность. Лицо Инги Никодимовны окаменело, губы подернула еле заметная судорога. - Только я заранее уведомляю, - предупредил присутствующих Пасхавер, - что своего согласия на применение гипноза по отношению к Ледовских я не давал! Прошу записать это в протокол. Это была самодеятельность доктора Александрушиной! Которой должно быть хорошо известно, если только она профессионал, а не «народный целитель», ха-ха, что к больным шизофренией категорически запрещено применение гипноза! - Да в том-то и дело, что Ледовских не болен никакой шизофренией! – возразила Инга Никодимовна. Пасхавер театрально захохотал. - Ваш Ледовских – типичный, классический случай шизофрении! Азбука, милая моя! Странно, что вы этого не замечаете! Инга Никодимовна сидела, словно в воду опущенная. - Вы сделали гипнорепродукцию и что..? – пришел ей на помощь Рудольф Никитенко. - Да! – раздраженным тоном сказал председатель комиссии. – Что показала ваша гипнорепродукция? Не томите, голубушка. Время уходит. - Сик транзит! – улыбнулся Евгений Апт. - Гипнорепродукция показала… - Инга Никодимовна запнулась. Она представила себе, что предстоит рассказать членам Экспертного совета про видения Виктора, и ужаснулась: налицо была картина шизофрении в ее классической форме! - Что вы замялись, докладывайте, Инга Никодимовна! – поторопил председатель. - Игорь Ледовских, - она подрагивающими руками перебирала бумаги в истории болезни, - в состоянии гипноза увидел… Вновь повисла томительная пауза. - Что же он увидел? – настаивал Неврозов. – Ну, нельзя же так! Мы ждем, голубушка! У нас еще столько дел, а время катастрофически убывает! - В это трудно поверить, - наконец пересилила немоту Инга Никодимовна. Рот совсем пересох. Она вытянула губы вперед, отлепляя щеки от зубов, облизала губы. - Игорь увидел, что раньше, в далеком прошлом, он был… - И кем же он был? – иронически спросил Пасхавер. - Иудой, - Инга Никодимовна развела руками, словно извинялась. - Кем? – приложил руку в уху Неврозов. Пасхавер обменялся с Мариной Марченко понимающими взглядами. Психиатры в свою очередь с интересом посмотрели на поникшую голову доктора Александрушиной. Ей стало ужасно стыдно, в первую очередь за Игоря. В этот момент она осознала, насколько ужасно быть Иудой! - Игорь подключился к архетипу Иуды, - сказала она, откашлявшись. – По крайней мере, я так себе это объясняю. В коллективном бессознательном содержатся все основные архетипы человеческой психики, и Игорь в трансе…- она запнулась, подыскивая слова. - Он концентрировался на монете, на древней монете. Эта монета… - Что же это была за монета? – наигранным бодрячком вопросил аудиторию Пасхавер. Инга Никодимовна слышала себя со стороны и понимала, насколько дико все это звучит. - Эта монета была, - она сглотнула, развела руками и с трудом выдавила из себя, - сребреником Иуды. Повисло тягостное молчание. В полной тишине прозвучал голос Пасхавера - И еще говорят, что тут никто не болен шизофренией! - Я ищу объяснение, - продолжила Инга Никодимовна, понимая насколько шатки ее позиции. - Игорь в трансе пережил то, что пережил много веков назад Иуда! Да! И он в трансе… «повесился»! Как бы пережил повешение Иуды в состоянии гипноза! - А откуда у него странгуляционная полоса на шее, если повешение было как бы виртуальным? – язвительно спросил Пасхавер. - Я объясняю это только сильным самовнушением, - ответил Инга Никодимовна, адресуясь к председателю. – Так появляются, например, стигматы. Однажды Горький описывал, как женщину зарезали ножом, и у него самого проступил на боку порез. Флобер почувствовал симптомы отравления, когда писал смерть мадам Бовари. - Ледовских, Флобер и Горький. Три в одном флаконе. Ха-ха-ха, - раздельно сказал Пасхавер. - И еще раз ха! - Отчего же, это возможно, - пожевал вислыми губами академик. Доктор Евгений Апт поддержал председателя. - Что касается странгуляционной полосы, - сказал он, - в этом нет ничего необычного. Это третья сомнамбулическая стадия гипноза, только и всего. Я добивался, что пациента царапала воображаемая кошка, и у него оставались на ноге царапины. Так что ничего экстраординарного в этом нет. Инга Никодимовна сквозь очки благодарно прищурилась на Женьку. Взгляд ее говорил – спасибо за поддержку. Но профессор Пасхавер и не думал сдаваться. - Коллеги, - укоризненно сказал он, - царапины, порезы, стигматы – да, согласен, возможны. Но кто когда-нибудь в своей практике встречал внушенные стран-гу-ля-ционные борозды на горле? - Это феномены одного порядка, - возразил Апт. - Итак, - сказал Пасхавер, - подводя черту, что мы имеем? А имеем мы больного, который воображает, что он – Иуда Искариот! Больной носит с собой монетку и верит, что это – тот самый сребреник Иуды! Он пытается повторить судьбу Иуды, повеситься. И после этого нам заявляют, что он не шизофреник, а вполне здоровый член общества. И призывают отпустить его с богом. Непредставимо! Это заявляет врач! Без пяти минут доктор наук! Вновь лица врачей, сидящих за столом, повернулись в сторону подавленной Инги Никодимовны. - Ледовских не шизофреник! – с трудом выдавила она, сама уже не веря своим словам. – Я провела с ним тесты Смирнова на псикорректоре, тесты Ромберга, ни один из тестов не показал шизофрению. У него отсутствовала стертая личность, что и давало возможность «голосам», а точнее подличностям его психики свободно выходить на поверхность сознания. - Насколько я разбираюсь в колбасных обрезках, - ядовито сказал Пасхавер, - это и есть шизофрения. Неуправляемая реакция распада личности в отсутствие ядра рационального эго! Налицо все признаки. Перед нами социально опасный шизофреник. Его надо лечить, принудительно, причем с переводом в блок для буйных. Он опасен в первую очередь для самого себя. Больной обвиняет себя в бесчисленных грехах и через суицид и аутодеструкцию пытается искупить эти грехи. Может быть, у вас есть личные мотивы для того, чтобы выгораживать больного? Коллеги, как хотите, но меня поражает поведение врача Александрушиной. Больной в тяжелой форме шизофрении, со странгуляционной полосой на горле, объявляется психически здоровым человеком. Нет, уважаемая Инга Никодимовна, тут мы с вами никак не можем согласиться. Более того, я, как ваш научный руководитель, должен буду пересмотреть свое отношение к вашей докторской диссертации. Доктором наук, извините, не может быть человек, который не способен поставить элементарный диагноз! Я просто поражен открывшейся мне картиной! Предупреждаю, если вы будете упорствовать в своих заблуждениях, ваша защита окажется под угрозой. Или вы признаете Ледовских больным шизофренией, причем в тяжелой форме, или я снимаю свой отзыв на вашу диссертацию и ставлю вопрос о вашем неполном служебном соответствии. Итак? Мы все ждем, любезная Инга Никодимовна. Инга поняла, что стояло за словами Саши Пасхавера, ее многолетнего любовника. Отрекись от «шизика», вернись ко мне, вновь принимай в обеденные перерывы торопливые ухаживания научного руководителя, и все станет тип-топ: и защита диссертации блестяще пройдет, и на работе все будет в порядке. Но в голове ее звучал и другой голос. Вставай, Инга, говорил этот голос, ты должна бороться за Игоря. Но Инга Никодимовна Александрушина не могла подняться. Она прекрасно понимала - сейчас на карте стоит все: ее карьера, защита диссертации, налаженная жизнь, образование сына, зажиточная зрелость и сытая старость. И ради чего она должна всем этим пожертвовать? Ради шизика, психа, каких сотни проходит через ее кабинет? Таких «Игорей» в ее практике будет еще великое множество, неужели из-за него одного она должна все бросить и закрывать своим телом амбразуру с работающим пулеметом? Да к черту Игоря! Но в голове продолжал звучать тихий, но упрямый голос: «Вставай, Инга, вставай, девочка моя! Ты должна». Ничего и никому я не должна! Он не оценит, выйдет из клиники и бросит меня ради своей певички, с чем я останусь? Но что-то подсказывало ей, что Игорь – это самое важное, что она встретила в своей жизни. И не только потому, что он стал ей дорог, но и потому, что за ним стояло нечто неизмеримо более высокое. Мелькали совершенно сумасшедшие мысли, которым не пристало навещать голову психотерапевта, да еще и кандидата наук. Например, что Игорь несет спасение миру. И что он посланник. И что он явит миру Истину. И что ее долг стать рядом. И заряжать ему ружье. И бинтовать его раны. - Инга Никодимовна, - в общей тишине сказал Александр Яковлевич. - Мы ждем ответа. Накрученная на бигуди прическа была намертво закована в лак. Она была в лаковых волосах, словно в каске. Слова Пасхавера били в эту каску, как шрапнель, и оглушали грохотом. Она не могла встать. Ноги не слушались. Вот просто отнялись и все. «Вставай, Инга!» Да чего ради? Вставай! В голове ее вдруг грянуло, ни с того ни с сего, громоподобным хором тысяч мужских голосов. «Вставай, страна огромная!» Ну вот, не хватало еще расплакаться. Она с детства не могла спокойно слушать эту страшную песню военных лет. Просто ужасная песня! У всех людей, выросших при Советском Союзе, установлен на нее психологический «якорь». Ты можешь быть циником, дельцом, выжигой, бандитом, даже олигархом, но если загремит девятый вал «Священной войны», - все! Существо твое потрясается, на глаза наворачиваются слезы и ты уже - советский патриот и в этот миг жизнь готов отдать за Родину. Ну, откуда вдруг взялась эта песня? Ну, что? Почему? Что вы все ко мне пристали? Да пошли вы к черту, коллеги! Иди ты на хер, Саша Пасхавер, со своей диссертацией и нагретым местечком, со своим мерзким ерзанием в обеденные перерывы! В комнате было жарко. Инга Никодимовна встала. Оперлась на кулаки. Белый врачебный халат на ней заметно потемнел подмышками. От волнения она вся вспотела. Дура, звучали в голове трусливые голоса, молчи, кивай, соглашайся! Но все эти подголоски были заглушены ревом «Священной войны». - Игорь Ледовских, - тихо, но ужасно твердо сказала она, – не шизофреник. Он вполне здоровый и очень достойный член нашего общества. Он защищал родину. Он проливал за нее кровь. Он перенес муки. Но не сломался. – Инга перевела дыхание. - Я его лечащий врач! Только я имею право судить, болен или не болен мой пациент! И никому… - голос ее сорвался, - вы слышите, никому я не позволю совать свое рыло в мои заключения! – она вдруг ударила по столу кулаком. Все отшатнулись. Инга Никодимовна гаркнула. - И насиловать себя я больше не дам! Все оторопели. - Да кто ж вас насилует, голубушка? – изумился председатель. – Мы ведем дискуссию. - Смените-ка тон, Инга Никодимовна! – потребовал слегка ошарашенный Александр Яковлевич. Он не ожидал такого жесткого отпора от мягкой и податливой, во всем зависящей от него женщины. - Это не дискуссия, а травля! – крикнула Инга в сторону председателя, но явно имея в виду Пасхавера, к каковому тут же и повернулась. – Я не позволю так со мной разговаривать! – она погрозила профессору пальцем. – Вы слышите, не позволю! И шельмовать моих пациентов из личных побуждений я вам тоже не позволю. Вы меня хорошо слышите, Александр Яковлевич?! - Ну вот, полюбуйтесь, - развел руками Пасхавер с деланной улыбкой. – Врачу: исцелися сам! - Да что ж это такое? – изумилась Марина Марченко из НИИ морфологии человека РАМН. – В чем проблема-то? - Тише, тише, коллеги! – попросил Рудольф Никитенко. - Голубушка! – Неврозов огорченно глядел на Ингу Никодимовну поверх сползших на нос очков с сильнейшими диоптриями. Члены Экспертного совета загомонили. Инга страшным взором смотрела на криво улыбающегося Пасхавера и громко стучала костяшками пальцев по столу. Она трясла головой. Лаковые локоны ее содрогались, не рассыпаясь. Доктор Апт смотрел то на нее, то на Пасхавера, глаза его бегали, как у кота на ходиках. - Инга Никодимовна, возьмите себя в руки! – Неврозов сильно постучал карандашом по стеклянной пепельнице. - Тише, тише! - Господи, да что случилось? - Вы же нарочно мне мстите! - гневно крикнула Инга в лицо улыбающегося профессора. – Рассказать, в чем причина мести? Рассказать?! - Из-за чего скандалим? – вопрошающе обводил всех взглядом доктор Петраков. Доцент Слепиковский нервно черкал на листе бумаги каракули – он опаздывал к пациенту. - Инга Никодимовна, - Неврозов с размаху швырнул на стол карандаш, - вы испытываете наше терпение! Сядьте! Я сказал, сядьте! Инга села, тяжело дыша. Все смолкли. - Вы позволите, Исаак Самуилович? – спросил профессор Пасхавер. - Да, пожалуйста. - Коллеги, - Александр Яковлевич встал и повел шеей в тесном воротничке сорочки. – Н-да-с! Дело, как говорится, зашло слишком далеко, и я вынужден поставить вопрос ребром. Врачебная этика не позволяет вести себя так, как повела себя со своими коллегами уважаемая Инга Никодимовна. Но мы простим, спишем, как говорится, на женскую нервозность. Но вот то, как повела себя доктор Александрушина с больным Ледовских, – вот это уже ни в какие ворота, как говорится, ни в какие то есть кг-м-кха… рамки врачебной этики не лезет! Не хотел говорить, но, кажется, придется. Не имею права покрывать свою подчиненную, кгм-к-ха… так как речь идет о судьбах людей. И об ответственности врача перед обществом. Коллеги! У меня есть многочисленные свидетели тому, что Инга Никодимовна вступила с больным Ледовских… в половую связь. Словно бы неслышимый гром грянул с небес. Экспертный совет обомлел. У Инги приоткрылся рот. Румянец покрывал ее лицо огромным родимым пятном вишневого цвета. Ох, и отомстил Саша Пасхавер, ох и поглумился! На сладенькое приберег. Не просто отстранил от работы, а еще и опозорил на всю Москву! Во всех институтах, на всех кафедрах будут теперь говорить, а Александрушина-то, слышали, с психами это самое… - По статистике, 40 процентов женщин-психиатров вступают в половые связи со своими пациентами, - ни к кому не обращаясь, сказал Рудольф Никитенко. - И 70% мужчин! – возмущенно парировала Марина Марченко. – Тоже согласно статистике! - Александр Яковлевич, - сказал Евгений Апт, - мы все-таки взрослые люди! - Мы взрослые люди, согласен! – не дал ему договорить Пасхавер. - Иногда связь с пациентом идет ему на пользу, повышает самооценку, помогает реабилитации. Но только в том случае, если связь эта не ведет к служебным преступлениям! Не забывайте, Инга Никодимовна работает не просто в отделении, а в отделении для проходящих по уголовным делам преступников! Неужели надо это объяснять? Поэтому я вынужден, я просто обязать отреагировать. – Профессор повернулся к потрясенной женщине и объявил, наставив палец. - Я отстраняю вас от работы в отделении и передаю представление о вашем увольнении Татьяне Борисовне! А к сведению Экспертного совета хочу добавить, что больной Ледовских ранее уже привлекался в уголовной ответственности за избиение жены и ее родственника, причем в зверской форме. Вот выписка из дела. Пасхавер вытащил из папки справку и подал ее Председателю. - Кроме этого, - продолжал Александр Яковлевич, - он брал в заложники человека. И не просто человека, а известного телеведущего. Это резонансное преступление. О нашем решении будут говорить все средства массовой информации. Ледовских опасен для общества, и его необходимо изолировать! Амнистировать социально опасного шизофреника только на том основании, что он пришелся по сердцу его лечащему врачу, недопустимо! Пасхавер сел. Головы повернулись к председательствующему. Он единственный не потерял присутствия духа. За свою многолетнюю психиатрическую практику Исаак Самуилович Неврозов и не такое видал. Он невозмутимо надел очки с сильными линзами и обвел «аквариумным» взглядом экспертный совет - Нуте-с, - как ни в чем не бывало поджал он отвислые губы, - мы получили два прямо противоположных заключения. Одно Инги Никодимовны, что, мол, больной здоров, и другое ее научного руководителя и заместителя директора Института Александра Яковлевича, что больной болен и требует принудительного лечения согласно статье 81. Кто за то, чтобы направить Ледовских на принудительное лечение, прошу голосовать. ЗОЛОТАЯ ГОЛОВА ИУДЫ (продолжение) Итак. Победителем в номинации «Золотая голова Иуды» в России становится… - Друммонд распечатал конверт и торжественно прочитал. - Маг Тэр! Из рук прекрасной, укутанной в белоснежные кружева «мисс Россия 2006» Сеймур Друммонд принял хрустальный куб с запаянной в нем золотой головой работы легендарного скульптора Ивана Ледовских. В тот же миг на огромном экране, парящем над головой Великого Магистра, возникло и принялось вращаться изображение хрустального куба, в ледяной глыбе которого проглядывали очертания головы неистово вопящего апостола. Только теперь крик его, благодаря желтизне благородного металла, утратил свое бескрайнее отчаяние и превратился в призывный клич к свершениям. Тэр поднялся из-за столика в зале и взошел на сцену. Друммонд вручил ему награду и поцеловал. В тот же миг грянули фанфары и аплодисменты. Замигали прожектора и экраны, зал ярко осветился. Вдоль рампы ударили огневые фонтаны. Зал рукоплескал стоя. Рукоплескали вальяжные, сказочно богатые мужчины и невероятные полуобнаженные красавицы, сановные старцы и дерзкая, талантливая молодежь. Цвет Москвы приветствовал победителя самой значительной премии мира. Далеко позади остались Букеры и Нобели. Премия, именуемая «Золотой головой Иуды», под разными названиями вручалась на планете вот уже более двух тысяч лет. И доставалась она не за достижения в области науки или искусства, а за осуществления самих судеб земной цивилизации. За кулисами распорядитель приобнял за талию и слегка подтолкнул зачарованно следящую за действом Ксению. Она очнулась и быстро вышла на сцену. Зеленый топ Vero Moda очень шел к ее подкрашенным зеленой тушью ресницам. Мейкап был представлен кремами Hydra+ (RoC) увлажняющий, Everyday Complete Care (Olay) и увлажняющей эмульсией со светоотражающими частицами и экстрактами фруктов (Sourse D’Eclat (Decleor). Именно эффект этой эмульсии со светоотражающими частицами придавал ее лицу эффект утреннего сияния. - По традиции, - прочитала она, заглядывая в планшет, - лауреат премии «Золотой головы Иуды» вручает женский аналог - премию «Лариса»! Прошу вас, уважаемый маг! Высокий, необыкновенно изящный в прекрасно сшитом смокинге Тэр поставил хрустальный куб с запаянной в него золотой головой на маленький столик и взял из руки Ксении Ноздрачовой конверт. На огромном экране над магом возникло и начало медленно вращаться изображение летящей на носу миноносца женщины с раскинутыми руками. Золотая пелерина ее трепетала на встречном ветру. Ксения вгляделась и оторопела: этот образ она уже где-то видела. Вау! Да это же Кейт Уинслет из «Титаника», знаменитая ее сцена с Ди Каприо, когда она так же раскинула руки на носу парохода над бескрайним, бушующем морем. Только статуэтка Ларисы Рейснер была создана в далеком восемьнадцатом году, а Джеймс Камерон снял фильм совсем недавно. Значит, авторы «Титаника» содрали и растиражировали образ, созданный гением Ивана Ледовских почти век назад? Или эти маги и магистры специально продвигают в сознание человечества свои архетипические образы? - Она водила полки в атаку! - звенящим голосом, словно бы он выступал с трибуны или броневика, неожиданно воскликнул маг, и застигнутый врасплох зал замер. – Одно ее присутствие потрясало! Прохожие застывали столбами, когда она проходила по улице. Экипажи крейсеров влюблялись в нее без памяти. Полки поднимались в штыковые атаки, когда во главе штурмующих шеренг шла она. После долгой паузы Тэр перешел на задушевный тон. - Я говорю о той, чье имя носит наша премия. Лариса Рейснер, возлюбленная Великого магистра Ордена «Алкедамы» Льва Троцкого, возлюбленная поэтов Николая Гумилева и Александра Блока, матроса Железняка, Федора Раскольникова, Карла Радека, женщина, командовавшая бронепоездами и флотилиями, посланница Советского Союза в Афганистане, писательница, поэтесса, легенда. Прошу всех встать и почтить память великой женщины. Зал встал. Наступила тишина. - Прошу всех садиться. Я очень волнуюсь сейчас перед вручением этой премии. Еще бы! Ею владели прекраснейшие создания земли, уникальные, поистине великие женщины, настоящие воплощения Вечной Женственности. В зале присутствуют неофиты, которым трудно сразу охватить умом невероятную натуру подобных выдающихся женщин. Позволю себе цитату. Вот как шведский психотерапевт Пол Бьер характеризовал одну из таких экзистенциальных соблазнительниц, «Иуд» в женском обличии, Лу Саломе, разбившую сердца Ницше, Рильке, Гауптмана. «В ее объятиях было что-то ужасающее, писал он. Это было абсолютно аморальное существо. Думаю, что Ницше был прав, называя Лу женщиной – олицетворением зла. Но зла в том смысле, какой вкладывал в это слово Гете: зла, что совершает благо… Она могла разрушать жизни и судьбы, но весь ее облик вызывал трепет, пробуждая к жизни». Именно так, господа! Женщины, вершительницы мужских судеб, разрушали и перелопачивали мужские жизни, причем частенько лопатой могильщика, но при этом они и возносили к вершинам творческих озарений, помогали гениям создавать шедевры, повелителям - завоевывать империи. Они выполняли миссию «Иуды», разбивали сердца, тем самым «предавая» их, но и пробуждая мужские души от спячки, воспламеняя и… испепеляя. Чтобы было еще понятнее, о каких женщинах идет речь, я просто перечислю их. Я постараюсь, чтобы голос мой не дрогнул, произнося эти великие имена. Тэр сделал длинную паузу и начал мерно произносить. Голос его доносил до внимающего сознания всю важность и значительность имен, словно бы вся земная история проходила в этот момент перед глазами сидящих в зале людей. - Клеопатра и Мессалина, Жанна д’Арк и Жорж Санд, Мария-Антуанетта и Екатерина Великая, Жозефина и госпожа Валевская, Ида Рубинштенйн, Мата Хари, Мари Дюплесси, вошедшая в историю как «Дама с камелиями», мадам Рекамье, разбившая сердца Меттерниха, Веллингтона, Шатобриана. Туллия д’Арагона, разбившая сердце Торквато Тассо. Малинче, донья Марина, возлюбленная Эрнандо Кортеса, помогшая ему завоевать целый континент, родившая от Кортеса первого метиса, Мать мексиканцев. Любовь Менделеева, измучившая и вдохновившая Блока. Лилия Брик, Мерилин Монро, Марлен Дитрих, Эвита Перон, Беназир Бхутто. Наступает волнующий момент. Номинированы: Элеонора Сосновская, влюбившая в себя более пятидесяти самых выдающих мужчин России и мира. Алена Долецкая, пробудившая от духовной спячки тридцать девять мужчин, в том числе автора этих строк. Ксения Ноздрачева. Влюбила в себя семнадцать мужчин. Ее питомцы – трагически погибший гениальный поэт Александр Остроумов и Игорь Ледовских. Итак, в этом году лауреатом «Золотой головы Иуды» в номинации «Лариса» становится… Хруст разрываемого конверта благодаря чуткому микрофону разнесся по благоговейно внимающему залу. Ксения Ноздрачова! Шторм света и огня! Фанфарный гром и медные литавры! Вновь бегут девушки-модели с букетами цветов. Ксении вручают тяжелую статуэтку летящей на носу миноносца женщины. Руки ее под тяжестью тут же опускаются долу. Ее целуют, тормошат, жмут руки, плечи и запястья. Она не верит, что это происходит с ней. Как? Ее же пригласили только как ведущую! Ты еще не понимаешь, что ты заслужила, целуя ее, шепчет на ухо маг. Она стоит ослепленная и оглушенная. Все произошло совершенно неожиданно и потрясающе. Ей рукоплещет вся Москва! Столица у ее ног! Сбылась ее мечта! За что? Почему? Господи! После стольких обломов и неудач и вдруг – такое? Чем она заслужила? Кого она там пробудила? Она и не заметила, как кого-то пробудила. Да что она, Герцен, чтобы всех будить? Будильник нашелся… А это, правда, золото? Какая тяжелая, блин! Свинец наверно крашеный. Спасибо! Я вам очень благодарна, - севшим от волнения голосом сказала она микрофон. Слова ее были заглушены новым всплеском аплодисментов. Наконец лауреаты смогли усесться на свои места. К микрофону вновь вышел Сеймур Друммонд. - Как вы уже знаете, - сказал он, - наш Орден обнаружил двадцать девять иудиных монет. Вот они! – с этими словами Сеймур Друммонд сделал знак, и из-за кулис двое охранников вынесли столик, накрытый синим бархатным покрывалом. Эффектным жестом Друммонд сдернул покрывало, уронил его на руку телохранителя и поднял над головой лежащую на столике большую коробку красного дерева. Верхняя ее крышка была выполнена из хрустального стекла, сквозь которое виднелись тридцать отверстий в сафьяновом днище, заполненных неровными кругляшками. В то же мгновение крупное изображение монетного ящика возникло на проекционном экране. Зал в едином порыве подался вперед. Артефакт такой силы являлся миру впервые. Более сильное потрясение мог бы вызвать только сам Божественный Грааль, явись он в сиянии горнего света. Но Грааль не мог бы так напугать, как проклятые монеты! Друммонд, держа коробку над головой, повернулся по часовой стрелке, демонстрируя «Грааль Иуды» ошеломленным зрителям, а затем осторожно поставил коробку на столик. Охранники унесли ее за кулисы. Зал сидел в гробовой тишине. Явление миру страшного «Грааля Иуды» многих напугало. Еще больше панических настроений внес молодой, безукоризненно одетый человек с черной челкой и белозубой улыбкой на красивом лице. Он поднял в центре зала и звучным, хорошо поставленным голосом обратился к Великому магистру Ордена «Алкедамы». - Мистер Друммонд! Уважаемые дамы и господа! Прошу вашего внимания! Тридцатый сребреник Иуды, - тут хорошо модулированный голос молодого человека взмыл до потолка, создавая столь необходимую для катарсиса потрясающе звенящую паузу, - находится в моих руках! Готовы ли вы, господин Друммонд выплатить причитающееся за него вознаграждение? Шум прокатился по залу, все повернулись в сторону молодого красавца с падающей на глаза черной челкой. Практически все узнали знаменитого гламурного психиатра Сергея Бодрова. Друммонд выслушал перевод девушки-переводчицы. - Мистер Друммонд просит вас пройти на сцену, - перевела девушка в брючном костюме. Бодров пошел между столиками. Когда он поднимался на сцену, зал увидел, что гламурный психиатр экстравагантно носит под строгий вечерний костюм белые крассовки фирмы «Найк». Статуэтка оттянула Ксении все руки! Это, наверно, свинец позолоченный. Не могут ей дать сразу столько золота! А если это и вправду золото? Да на такие-то деньжищи полсотни клипов можно снять! Она боялась поставить «Ларису» на пол, чтобы не слямзили, так и стояла за кулисами, слушая речь Друммонда. И вдруг! Она обалдела! Воришка Бодров явился с ворованной монетой и вот-вот получит за нее принадлежащую ей и Виктору награду! Друммонд, Тэр и Бодров о чем-то вполголоса переговаривались возле трибуны. Затем Бодров достал из кармана мобильный телефон и что-то показал на нем – это, несомненно, было фото украденного сребреника! Друммонд посмотрел на Тэра и озадаченно развел руками. - Господа, - обратился он к возбужденно гудящему залу. - На ваших глазах творится история. Двадцать веков наш Орден искал пропавший сребреник. И вот, наконец, он обретен. Мистер… what is your name?.. мистер Бодроу уверяет, что тридцатый сребреник находится у него в руках. Несомненно, в случае подтверждения аутентичности монеты, награда в миллион долларов будет ему немедленно выплачена! В зале раздались хлопки, они нарастали. Многие вставали, чтобы увидеть счастливца. Несмотря на запрет фото- и видеосъемок кое-кто делал снимки мобильными телефонами. - Он вор! Аплодисменты в адрес приветствующего зал ликующего Бодрова сбились с ритма, люди переставали хлопать, чтобы расслышать… тише, что она сказала? - Господин Бодров – вор! Ропщущая тишина установилась в зале. Вставшие люди переглядывались, переспрашивали, что происходит? - Мистер Бодров – вор! – в третий раз громогласно повторила в микрофон Ксения. На этот раз она обращалась к Друммонду. – Он украл этот сребреник! Украл у человека, введенного им в гипнотический транс! И оставил умирать, потому что человек этот под гипнозом переживал повешение Иуды! Зал замер. Шоковая пауза длилась несколько бесконечных секунд. Первым очнулся Сергей Бодров и погрозил Ксении пальцем, как маленькой завравшейся девочке. - Это все гламурные фантазии, - слабым без микрофона голосом крикнул он залу и развел руками, как бы извиняясь за нахалку. – Ксения – известная скандалистка. Ради пиара она не пожалеет ни мать, ни отца! Отдай мне микрофон! Он направился к ведущей. Но она спряталась за Друммонда. Подошел Тэр. Друммонд привлек к разговору переводчицу. Совещание продлилось недолго. Великий магистр Ордена Иуды попросил переводчицу кое-что сообщить жадно внимающему залу. - Мистер Друммонд говорит, что по поводу вознаграждения за найденную монету возникли разночтения. Есть люди, которые уверяют, что монета была похищена против воли носителя. Вот этим человеком, - переводчица показала на Бодрова, и Друммонд кивнул. – Если в зале есть внук скульптора Ледовских Игорь, мистер Друммонд просит его подняться на сцену. Он также просит подойти кого-нибудь из охраны. Суматоха началась с того, что Бодров вдруг с независимым видом направился за кулисы. Тэр окликнул его, но Бодров не остановился и даже не оглянулся. Тэр с протянутой рукой пошел за гипнотизером. - Помнишь, ты спрашивала, как женщины осуществляют судьбу? – на ходу шепнул маг Ксении на ухо и поспешил за уносящим ноги гипнотизером. Ксения встревожено смотрела им вслед – уйдет! Уйдет, гад, вместе с монетой! Из-за кулис показались крупногабаритные секьюрити. Увидев их, Бодров бросился бежать. На перерез ему по жесту Тэра кинулась охрана. В одно мгновение сцена опустела, но на тяжелом бархатном заднике залу были явлены все перипетии погони и борьбы. Красные портьеры вздымались, выпуклые фигуры образовывались и растекались на содрогающейся материи. Крайние левые столики увидели затем, как в кулисах промелькнули фигуры охранников, волокущих Сергея Бодрова с заломленными за спину руками. *** - Кто за то, чтобы направить Ледовских на принудительное лечение, прошу голосовать? – повторил председатель. Руки врачей, сидящих за столом Экспертного совета, пришли в движение. В этот момент судьба Игоря колебалась на аптекарских весах. Пасхавер поднял руку. Вслед за ним с независимым видом подняла руку Марина Марченко, всегда недолюбливавшая заносчивую Ингу Александрушину. Рудольф Никитенко колебался, глядя на Ингу, обводящую всех каким-то невероятным взглядом, в котором смешивались отчаяние и мольба. - Минуточку! – неожиданно возвысил свой голос доктор Евгений Эдуардович Апт из Института Мозга человека РАН, элегантный мужчина средних лет с серыми, гладко зачесанными на пробор волосами, худощавыми щеками и тонкими губами под щегольскими серыми усиками. - Коллеги, мы все-таки решаем судьбу человека. Не мешало бы на него и своим глазом взглянуть! Свой глазок, как говорится, смотрок. Исаак Самуилович, нельзя ли перед голосованием вызвать больного еще раз? - Мы его уже видели, - возразил Пасхавер, – стоит ли время терять? Но предложение Апта поддержал и Рудольф Никитенко, и доктор Петраков. Неврозов переглянулся с секретарем комиссии Слепиковским и посмотрел на часы. - Хорошо, - сказал он, - пригласите, только быстро. Санитары снова ввели Игоря. Председатель поднял кустистые брови на Евгения Апта. Вызывали - спрашивайте, говорил его взгляд. - Скажите, - обратился к Ледовских доктор Апт, - у нас тут вопрос возник. Откуда у вас полоса на шее? - Эта? – Игорь пощупал горло. - Да, эта, эта, - недовольно поторопил его Неврозов, ощущающий уже приступы голода в растянутом обжорством желудке. Игорь посмотрел на Ингу Никодимовну. Она сидела вся в красных пятнах, с опущенной головой, очки ее лежали перед ней на столе. Игорь встревожился, понимая, что что-то пошло не так. Он не знал, что говорить, боялся подвести своего лечащего врача и поэтому молчал. - Игорь, - Инга Никодимовна надела очки, посмотрела на него строго и требовательно, - пожалуйста, говори всю правду. Нам нечего скрывать. - Тут все свои, - беззвучно засмеялся Пасхавер. Неврозов укоризненно посмотрел на него. - Молодой человек, - обратился он к больному, - вы понимаете, что находитесь на Экспертном совете, который должен вынести по вам психолого-психиатрическое заключение? - Да. - Хорошо. Тогда скажите нам, откуда у вас полоса на горле? От вашего ответа многое зависит. После запинки Игорь все же ответил. - Она появилась после сеанса гипноза. Он говорил сипло, будто связки ему облепила слизь простуды - Так, - сказал Неврозов. – Хорошо. Что же именно вы пережили в гипнозе, что у вас появилась такая отчетливая странгуляционная полоса? - Вы вообще помните, свидетелем чего вы были в гипнотическом состоянии или нет? – спросил Пасхавер. – Память у вас как, работает? - Сейчас уже смутно, - сказал Игорь. - Что смутно? - Помню смутно. Как сон. Но я запомнил одну вещь. Я ее очень хорошо запомнил. - Какую вещь? – спросил доктор Апт. Подбодрил доброжелательно. - Говорите, не бойтесь, мы хотим вам только помочь. - Игорь увидел в гипнозе библейскую историю, - сказала Инга Никодимовна. – Иуду и Христа. - Пожалуйста, голубушка, не подсказывайте, - похлопал по столу ладонью Неврозов. Обратился к Игорю. – Это правда, вам, действительно, привиделся Христос и Иуда? - Во сне я это не совсем… ну, понимал, а потом - да, понял. - Что вы поняли? - Что я видел Иуду и… наверно… Христа. Только в моем сне Иуда не предавал. И я понял, что если все люди узнают, что Иуда не предавал, то мир… Игорь замолчал, с трудом сглатывая. Пасхавер подхлестнул его. - Что мир? – резко спросил он. – Говорите же! Вы всех тут задерживаете! Инга Никодимовна вскинулась на него, но промолчала. - Мир переменится, - тихо сказал Игорь. - Ну да, - сказал Пасхавер, - конечно. С завтрашнего, как говорится, дня. - Как вы сказали? – спросил доктор Апт. - Мир переменится? - Да. Если люди поймут, что Иуда, на самом деле, не предавал. - Любопытно, - сказал Неврозов. - А что же он сделал, да позволено будет спросить? – раздраженно спросил Пасхавер. - Кто? – спросил Игорь. - Да ваш Иуда! Что он сделал? Если не предал, то что? - Вы сбиваете его своими вопросами! - не выдержала Инга Никодимовна. Пасхавер отмахнулся от нее. Утихшая было перепалка грозила разгореться сызнова. - Коллеги, сохраняйте спокойствие, – устало попросил Неврозов. – Молодой человек, изложите кратко и внятно, отчего на вашей шее возникла странгуляционная полоса? - Для этого я должен рассказать вам их разговор. - Чей разговор? - Христа и Иуды. Перед Гефсиманским садом. – Игорь заторопился, видя, что комиссия устала и вот-вот отправит его восвояси. – Послушайте меня! Я настолько часто повторял его про себя, в уме, что заучил наизусть. – Игорь посмотрел на Ингу Никодимовну и спросил. – Можно я расскажу? Инга Никодимовна кивнула и посмотрела на него особым взглядом. Держись, говорил ее взгляд, держись изо всех сил! - Любопытно будет услышать, - сказал академик Неврозов. Игорь набрал в грудь воздуха и начал. Он пересказывал разговор в лицах. Иуда в его рассказе являлся подавленным, а Христос - мрачным и решительным. - «Исус сказал. - Иуда, тебя избрал я. Иуда молчал. - Они слабы еще, - сказал Исус. – Дети. Ты один способен довести до конца наше дело. - Я готов, Равви, - сказал Иуда. - Смотри же, не дрогни. Должно всему свершиться. - Не дрогну, - сказал Иуда. - Даже если сам я возоплю – замкни уши свои. - Замкну, Учитель. - Даже если я восскорблю – будь тверд. - Я буду, Учитель. - Тебе будет так тяжело, как ни одному человеку на земле. Смотри, не дрогни. - Не дрогну, Учитель. - Имя твое проклянут, знай. - Что мое имя, когда Ты идешь на подвиг. - Твой подвиг страшнее моего. Не сможешь ты себя носить после этого по земле. Лучше бы не родиться тебе человеком. Что молчишь? - Иоанн хочет сделать это. Исус сказал. - Иоанн слишком любит меня, он не сможет. - Я ли не люблю тебя больше Иоанна, Равви?! - Он ребенок еще, ты – муж. Не дело детей приносить жертвы. Итак, свершим, как написано в Писании. Так оснуем мы церковь нашу». Игорь замолчал, облизывая пересохшие губы. Первым прервал молчание профессор Пасхавер. - Скажите, Инга Никодимовна, - нарочито вежливо обратился он к только что оплеванной им женщине, - этот больной читал евангелие во время пребывания в вашем отделении? – он тоном подчеркнул слово «вашем». - Да, - ответила Инга Никодимовна. - Тогда мне все понятно, - насмешливо сказал Пасхавер, отталкиваясь от стола и балансируя на задних ножках стула. Члены Экспертного совета переглянулась. - И все-таки, - сказал доктор Апт Игорю, - этот след на вашей шее - он же не от разговора возник. Он от реальной веревки появился или, действительно, как утверждает ваш лечащий врач, это след от самовнушения в трансовом видении? Женя Апт, однокашник Инги по институту, явно ей подыгрывал, задавая больному наводящие вопросы. Все члены комиссии это почувствовали и осуждающе посмотрели на молодого психиатра. Ответ Игоря Ингу окончательно «убил». - У меня путается сон и явь, - сказал он, глядя в сторону. Инга Никодимовна еле заметно повела головой и прикусила губу. Игорь упрямо вскинул голову. - Я помню вот что, - сказал он. - В гипнозе я видел, что Иуда пошел в храм получить деньги. Но не за предательство, понимаете, а по Писанию. Это было предсказано и должно было так осуществиться. Ровно тридцать сребреников, цена раба. Я их потом выбросил, они мне на фиг не были нужны! И я указал священникам, где им искать Учителя. Они послали солдат его арестовать. Храмовую стражу. Вот. Я шел вместе с ними и понимал, что жить и Учителю, и мне осталось совсем немного. В гипнозе я понимал это с ужасающей, пронзительной, невыносимой тоской. Тогда я побежал. Я бежал, бежал, задыхался. Я хотел опередить солдат. Я хотел предупредить его. Чтобы он ушел оттуда. Но на полпути… - Вы сейчас о чем говорите? – недоумевающе уточнил Пасхавер, - про сон или про явь? Игорь не обратил внимания на его вопрос. Он задыхался и тер лоб в мучительных попытках вспомнить уже почти растаявшие видения Гефсиманского бреда. - На полпути я остановился, - запинаясь, сказал он, - потому что… потому что… да! я вспомнил разговор с Учителем. Он все предвидел, он сам предупреждал меня, чтобы я не дрогнул. Вот. И тогда я сцепил зубы и решил довести дело до конца. - И что же было дальше? – доброжелательным тоном поддержал его доктор Апт. – Не волнуйтесь так. - Я побежал в сад, - продолжал больной. Глаза его закрылись, он говорил, как сомнамбула. - Я прибежал туда раньше солдат… перед самым их приходом. У нас было всего несколько минут… Сзади шла толпа с факелами и копьями. Учитель не ожидал меня увидеть. Я ведь должен был всего лишь договориться со священниками и указать, где Его искать. Да, я помню, Он очень удивился. Мы стояли и смотрели друг на друга. Вот так горел костер. Он почти потух. А вокруг вповалку спали ученики. – Рука Игоря указала сквозь стол и сидящих за ним белых людей на невидимых, спавших много веков назад на земле апостолов. - Петр… Иоанн… Фома… Лука… Марина Марченко оглянулась. Рудольф Никитенко не выдержал и тоже посмотрел себе за спину. - Вы всех их нам перечислите? – резко перебил профессор Пасхавер. – Все двенадцать? Игорь очнулся. - Извините, - смутился он. В оправдание свое пояснил. - Просто они не должны были спать. Ведь это была последняя ночь! – Он попытался втолковать собравшимся людям, почему апостолы ни в коем случае не имели права спать в ту ночь. – Вы поймите, Учителю тоже было очень страшно! Он шел на нечеловеческий подвиг. А они взяли и заснули, представляете? Как дети. Бросили его одного. Он же попросил их, бодрствуйте со мной. Неужели одну ночь нельзя было потерпеть, а? - О чем вы сейчас говорите? – пристально смотрел на него Пасхавер. - Я говорю, что с Ним никого рядом не осталось, - выкрикнул Игорь, - в последнюю минуту! Я потому и бежал, что знал, что так и будет! Все заснут, разбегутся, а потом еще и отрекутся. И Он это знал. Я потому и бежал из последних сил. Господи, я так бежал! Хорошо, что у меня подготовка. Я прошел штурмовую полосу на краповый берет. – Игорь спохватился и смущенно сказал. - Извините, похвастался. Врачи переглянулись. Игорь не видел их взглядов, потому что весь ушел в видение. Он качал головой, припоминая, как все было. Как-то стыдливо и радостно он сообщил. - Я успел. Я добежал до того, как пришла толпа. Мы стояли вот так и смотрели друг на друга. А сзади приближалась смерть. Уже были видны факела. И слышны в ночной тишине голоса. И Он сказал... Игорь замолчал, взявшись за горло. Видно было, что ему больно глотать. - Что же он вам сказал? – тихо спросил Апт. Вся комиссия молчала и в упор смотрела на странного больного в полосатой пижаме. Игорь перевел дыхание, набрал в грудь воздуха. - «Друг, - выдохнул он до боли знакомую фразу, - для чего ты пришел?» Словно бы ангел пролетел над сидящими за длинным столом людьми. Врачи молчали и не шевелились. - И что же было дальше? – спросил Женя Апт, почему-то ощущая именно своим долгом поддерживать невероятный разговор. - Дальше? – переспросил его Игорь. Веки его явственно заалели, желваки на впалых щеках шевелились, зубы стиснулись. Он сказал сдавленным голосом. - Я сделал то, для чего и бежал в этот проклятый сад из последних сил. Я сделал единственное, что можно было сделать в тех ужасных обстоятельствах, всего за минуту до ареста. Прошла пауза. - Что же именно вы сделали? – как-то оцепенело спросил Апт. БОДРОВ ГИПНОТИЗИРУЕТ ТИГРАНА На кухне ресторана «Bristol's road Plaza», выгнав поваров, Тэр допрашивал Сергея Бодрова, выпытывая у него, где находится заветная монета. - Я опасался чего-то подобного, - ответил гипнотизер. - Поэтому монету с собой не принес. - Где она? - В надежном месте. Тэр приказал своим охранникам Тиграну и Руслану сопроводить Бодрова в это самое «надежное место» и забрать реликвию Ордена. Перед отъездом предупредил. - Смотрите, не давайте ему говорить! Руслан, как только заметишь что-то необычное в поведении Тиграна, бей этого гипнотизера по голове, понял? В сопровождении телохранителей Тэра Бодров сел в джип. Отъехали. Некоторое время гипнотизер молчал. Охранники немного расслабились. - Смотрите! – Бодров внезапно испуганно показал на спидометр. Тигран посмотрел. - Что? - Стрелка. - Ну и что? - Была на двадцати, а теперь на тридцати. - Ну? - А сейчас, смотрите, на тридцати пяти. Уже на сорока. Стрелка спидометра всегда так, правда? Сначала набирает пять километров, потом десять. Потом пятнадцать, потом двадцать. Потом тридцать, потом сорок, а сколько сейчас? - Пятьдесят, - замедленно ответил Тигран, глядя на круглый циферблат, состоящий из помигивающих красных делений. Руслан сзади тоже смотрел на медленно движущуюся стрелку. - А сейчас будет пятьдесят, потом шестьдесят, потом семьдесят, потом восемьдесят, потом девяносто, цифры следуют друг за другом в неумолимой последовательности, и с такой же последовательностью они уменьшаются, если вы сбросите скорость. С девяносто стрелка сдвинется на восемьдесят пять, потом на восемьдесят, потом на семьдесят пять, потом на… на сколько она станет потом, если сбрасывать скорость? - На семьдесят, - послушно ответил рулящий по «Улице 905 года» Тигран. - А после? - Шестьдесят пять, - подумав, ответил тот. - А потом? - Шестьдесят. - А потом? Тигран замолк. - А потом будет пятьдесят пять, - вкрадчиво сказал гипнолог. - Потом наступит черед пятидесяти километров в час, а затем и сорока пяти. Так приятно знать, что стрелка не прыгает и не скачет, а медленно, но неуклонно движется по цифрам, устойчивым, надежным цифрам, и вот она уже снижается до тридцати километров в час, вот уже и двадцать пять, и двадцать. Машину надо прижать к обочине, потому что сзади начинают бибикать другие водители, ведь их скорость выше, надо дать им дорогу, а самому прижаться к обочине и сделать так, чтобы стрелка на спидометре стала ровно на ноль, и тогда сбудутся все мечты, тогда все станет хорошо, ибо цель достигнута, ты уже привез меня куда следует, сейчас я выйду, а ты вновь надавишь на газ и, когда стрелка спидометра дойдет до девяноста пяти километров, – запомнил? – девяносто пяти! – ты будешь замечательно себя чувствовать, просто великолепно, и ты забудешь, где я вышел, ты будешь знать, что тебе надо ехать в Кострому и там ты вспомнишь, что отлично выполнил задание своего шефа, а до остального тебе нет никакого дела. Отлично, можешь ехать дальше! С этими словами Бодров вышел из машины и захлопнул за собой дверцу. Тигран посидел неподвижно, потом спросил Руслана. - Слушай, а где эта Кострома? *** - Дальше? – переспросил Игорь. - Я сделал то, для чего и бежал в этот проклятый сад из последних сил. Я сделал единственное, что можно было сделать для Учителя в тех ужасных обстоятельствах, всего за минуту до ареста. Прошла пауза. - Что же именно вы сделали? – как-то оцепенело спросил Апт. Игорь держался за горло, ему было трудно говорить. - Хотите воды? – встрепенулась Марина Марченко, налила воды из графина в тонкий стакан с красным ободком и подала ему. Для Марины Марченко, ведущего специалиста Института морфологии человека РАМН Экспертный совет представлял собой нечто вроде модельного подиума. Готовясь к Совету, она красиво одевалась, делала в салоне макияж и прическу. Сегодня ее стрижка была небрежной, короткой, косыми штрихами острые каштановые пряди пересекали тонированные щеки, окутывая ее широкое в скулах лицо аурой загадочности. Четко подкрашенные шоколадными тенями веки глаз гармонировали с колоритом волос. На тонких одухотворенных пальцах пощелкивали изящные кольца. И стакан она подала грациозно, с удовольствием отметив это про себя. Игорь принял стакан подрагивающей рукой, но не выпил ни глотка. - Я поцеловал Учителя, - придушенным голосом сказал он. - Я попрощался с Ним. Он припал к стакану и начал жадно пить. Наступило молчание. Было слышно, как в коридоре переговариваются медсестры. Словно бы Великая Тайна осенила Экспертный совет. Сокровенная Истина коснулась сердец, и они дали сбой. Игорь пил. Были сильно слышны его глотки. Сидящие за длинным столом люди в белых халатах неподвижно смотрели на пьющего человека с запрокинутым горлом, на котором багровела, подобно линии рассвета, странгуляционная полоса. *** В загородном ресторане «Джамшит», лидер дагестанского преступного сообщества Лом-Али Казимагомадов по кличке «Лом» принимал одного из лидеров «буровских» Платона Лютикова, известного в Москве под погремухой Лютый. Джигиты поели мяса с тындырным лавашом, выпили дагестанского коньяка. - Человек нужен, - сказал Платон. – Гранатометчик. Чтоб сумел подкурить мне сигару из гранатомета с двадцати шагов. Есть у тебя такие? - Ты курить начал, Платон? – в шутку ужаснулся председатель РАБИ (Российской Ассоциации боевых искусств) Лом-Али. Платон шутки не принял. - И человек этот должен быть с гор, - сказал он без улыбки. - Чтоб ни он никого тут не знал, ни его никто не знал. Сделал дело, получил бабки, уехал. Лучше, чтоб по-русски три слова знал – заряжай, целься и огонь. - Сейчас в горах много джигитов, - неопределенно сказал «Лом». – Есть хорошие стрелки. Платон любил четкость в ответах. - Дашь такого? – в лоб спросил он. Лысина, чахлый чубчик на морщинистом взлобьи, совиные пристальные глаза, сжатый в щель рот, горбатый нос, невероятно горделивая выправка маленького, но очень сильного, накачанного тела, царственная посадка головы, - черный пояс по карате Лом-Али Казимагомадов внушал окружающим уважение. От него веяло силой. - Тебе – дам, - после паузы сказал он. Лютый подал ему руку, словно собирался заняться армрестлингом. Лом хлопнул в его крупную ладонь своей – маленькой, но жесткой, бугрящейся мозолями от штанги. Скрепили договор рукопожатием. - Спасибо, брат, - сказал Платон. - Мой долг этим будет закрыт? – спросил Лом-Али. - Если твой джигит не промахнется, то да. *** Врачи-психиатры примолкли и прислушались к себе. Профессионально привыкшие не верить бредовым россказням своих пациентов, привыкшие видеть во всех людях латентных шизофреников, многоопытные психиатры как-то вдруг помягчели и на минуту сделались просто людьми. Возбужденный профессор Пасхавер утих и изумленно спросил сам себя: «Саша, что ты творишь?» Ему почему-то вспомнилось, как при Советском Союзе его завербовали в стукачи двое мужчин из КГБ. И он смалодушничал, согласился, ходил на диспуты своих однокурсников, а потом писал отчеты о политических настроениях студенчества. Малышева Витьку отчислили, а Сашу Медведева не пустили заграницу, и еще кое-кому досталось. Поправила золотые очки на рано располневшем красивом лице доктор Марина Марченко и вспомнила свой первый студенческий аборт. Рожать было немыслимо, на кону стояла учеба, карьера, да и любимый вскоре бросил ее ради первой красавицы психфака Даши Масловой. И вот сейчас ей вдруг стало до слез жалко нерожденного ребенка. Он был бы от самой сильной в ее жизни любви. Он был бы замечательный. А так превратился в абортивный материал. Врач сказал, что видел ножку и что это мог бы быть мальчик. Сын. Евгений Апт застыл с невидящим остекленелым взглядом, устремленным в никуда. Очевидно, что мы имеем дело с ложными воспоминаниями, думал он, но… но… Он почему-то вдруг осознал, что в лице больного Ледовских ему показывают что-то очень важное про него самого. И вся его психиатрическая практика была придумана ради этой единственной встречи. Он отогнал эти крамольные мысли. Как все-таки суггестивны параноики и психопаты! Недаром Гитлер и Сталин властвовали над массами. И этот тоже – параноик. Председательствующий академик Неврозов подумал, что пора ему на покой. Секретарь собрания подумал, что некрасиво решать судьбы людей второпях ради лишнего приработка. Всем стало совестно. Игорь допил воду до последней капли, сделал шаг вперед и осторожно поставил стакан на стол. - А потом, - прервал он затянувшееся молчание посвежевшим голосом, - я сделал единственное, что могло подтвердить мою невиновность. - Что именно, голубчик? – спросил профессор Неврозов, видя оцепенелость коллег, почему-то всем собранием глядящих сейчас на пустой стакан. - Ну, как… - Игорь обвел врачей удивленным взглядом и показал рукой себе на горло. - Я же повесился. Вновь ошеломленное молчание наполнило комнату. Апт редко моргал. Лицо Марины Марченко расслабилось и слегка перекосилось. Рудольф Никитенко хотел что-то сказать, но осекся. Больной поежился и, словно бы извиняясь, развел руками. - А мне все равно не поверили, - с детской обидой сказал он. – Представляете? Марина Марченко вдруг громко икнула. - Спасибо, - сказал председатель и громогласно откашлялся. – Вы пока свободны. Игорь вышел. - Коллеги, - начал председатель, но был вынужден замолчать. Все повернулись на звук подавленного рыдания. Инга Никодимовна, зажав рот руками, во все залитые слезами глазами смотрела вслед своему любимому больному. Этого никто не слышал, но в голове ее во всю мощь гремела «Священная война». Она не понимала, как сопрягаются эти вещи. Бедный, несчастный, потерявший память больной, давным-давно повесившийся и истлевший Иуда и эта грозная песня военных лет. Ну, при чем тут «Священная война», господи? Но мерный и грозный хор тысяч мужских голосов – Вставай, страна огромная! Вставай на смертный бой! С фашисткой силой темною, С проклятою ордой! - вздымался и оглушительно гремел в голове. Перед ее залитыми слезами глазами стояло запрокинутое, бездыханное тело, которое она в отчаянии, теряя последнюю надежду, все-таки откачала после смертельного гипноза внезапно сошедшего с ума умного, веселого и доброго Сережки Бодрова. Она и теперь до конца боролась за жизнь своего странного больного. Явившийся из небытия беспамятства угрюмый парень принес с собой зловещий сребреник, а сребреник привел их в глубину веков, к самим истокам христианской цивилизации. В отличие от коллег Инга Никодимовна знала - Игорь говорит правду. Ведь ему эта истина досталась не в результате размышлений или игры творческой фантазии, она была добыта им через повешение, она оставила в качестве непререкаемого доказательства воспаленную странгуляционную полосу на горле. Женя Апт налил и подал ей стакан воды. Тот самый, из которого пил Игорь. Она сделала глоток, цокнула зубами о край стакана, вскочила и выбежала из кабинета. *** В джипе «Порш кайенн», управляемом Тиграном, зазвонил мобильный телефон. Телохранитель взял трубку. Ночная трасса Москва-Кострома в мощном свете ксеноновых фар стремительной поземкой стелилась под колеса - Тигран? – раздался в трубке голос шефа. - Да. - Вы где? Куда пропали? Тигран ответил после большой паузы. - Едем в Кострому. - Куда? – удивился Тэр. - Где Бодров? - Кто? – механическим голосом спросил Тигран. - Тигран! – заорал Тэр, - слушай меня внимательно! Даю новый приказ. Все предыдущие приказы отменяю. Останавливайтесь! Алло! Алло! Вскоре Тигран доложил. - Стоим, шеф. - Разворачивайтесь и езжайте на базу! В Арцах. Как понял? - Все понял. Двигаюсь в Арцах. Тэр отключился. - Чуяло мое сердце! – сказал он. - Бодров загипнотизировал Тиграна. Руслан, пробей его квартиру, бери ребят и езжай туда! Как только обнаружишь его, звони мне. Сами его не трогайте. Если все же он попадет к вам в руки, в рот ему кляп, на голову пакет. Не общаться с ним, не слушать. Он гипнотизер сильнейший. Понял? А НЕ ВЫПИТЬ ЛИ ТЕКИЛЫ? Инга Никодимовна приехала домой, купила по дороге бутылку текилы, села на кухне и тупо напилась. Когда сын вечером пришел из школы, мать сидела на кухне и покачивалась над столом. Руки ее соскальзывали с края столика, она даже сорвала себе кожу на локте. В пепельнице громоздились окурки, кухня были сизой от дыма. Борис в шоке смотрел на мать и пустую бутылку, стоящую на столике. На все расспросы мать отвечала нечленораздельно, роняла голову, с кем-то грубо ругалась. Наконец Борис уговорил ее пойти спать, взял под ободранный локоть, повел. Едва Инга Никодимовна легла на кровать, ее замутило и вырвало на пол. Очистив желудок, она чуть-чуть пришла в себя, в глазах прояснело. Боря притарабанил тряпку и тазик. - Борик, - проклекотала она клеклым голосом, - ты меня извини. - Мамачо, я в шоке, - Боря с отвращением двумя пальцами возил тряпкой по рвоте. – А что все-таки случилось? - Неприятности на работе. - Поблюешь еще? - Чего? – удивилась Инга Никодимовна. - Рекомендую поблевать еще, - морщась от едкого запаха, сказал сын, - а то завтра головка будет бо-бо. - Хорошо, - Инга послушно прошла в ванную, попила из-под крана воды и засунула два пальца в горло. Прикоснулась к маленькому язычку и согнулась в мучительном приступе. Скудные рвотные массы выкашляла в раковину, пустила воду и пропихнула кусочки пищи в решеточку слива. Какая я страшная, ахнула женщина, глядя на себя в зеркало. Ее словно вурдалаки душили. ЗАРУБИ СЕБЕ НА НОСУ! В больничной палате или тюремной камере, как в любом замкнутом социуме, воссоздается примитивная, фундаментальная структура человеческого общества, соответствующая базовой структуре человеческого сознания. В палате у Игоря был свой «смотрящий», Сверх-эго палаты. Его роль худо-бедно исполнял мужик-убийца Прокопенко с привязанной к туловищу рукой. Его блатной «пристяжью» или, другими словами, «силовой структурой» являлась привязанная рука, которую он угрожал «отвязать», если кто-то с ним спорил или не подчинялся. Роль «мужиков» исполняли Гена-разносчик и Вовчик. Олигофрен Нефедов был неприкасаемым, опущенным, Иваном-дураком, сидел на печи, мастурбировал и мечтал. Игорь в палате выполнял функции «самонаблюдающей основы сверх-эго», то есть интеллигенции. Интеллигенция всегда мучается муками совести и вечными вопросами. Душевное состояние Игоря становилось все более ужасным. По мере возвращения памяти, начали преследовать видения. Чаще всего проступал из сумерек сознания молодой чеченец, убитый им в Грозном ударом штыка в спину, его предсмертный взгляд вполоборота. Приползал на сломанных руках любовник жены. Юлька говорила, что это племянник, да он тогда разбираться не стал, поломал пацана. Юльку избил. Вот она, со сломанным носом, перепуганная до смерти, забившаяся в угол. Бомж в подъезде, которого он бил ботинками по голове, со всего маху, как по футбольному мячу. Он стонал при каждом воспоминания, совесть грызла его свирепее питбуля. Инга не появлялась. Он не знал, что думать. Спрашивал санитаров, они только лыбились. Неужели она бросила его? В четверг к вечеру, когда врачи уже разошлись, Игоря почувствовал себя совсем плохо. Он извивался на кровати, накрывал голову подушкой, стонал. Ужасные видения обступили его. Он стал стонать в голос, потом кричать. Это было, как роды, он проползал по родовым путям своих грехов, на него оказывалось страшное давление – ему казалось, что он умирает. Сдавливало так, что глаза лезли на лоб, вдохнуть не мог, задыхался, вопил. Вбежали санитары, он набросился на них, кричал, брызгая слюной и слезами, просил убить его, грозился покончить с собой. Не заметил, как его связали, сделали укол, роды застопорились, он висел, сдавленный стотонным давлением родовой кишки, где-то посередине между утробой и внешним миром. - Вот твоя койка. Санитар Семенов ввел нового больного. Стопка из подушки, одеял и простыней закрывала лицо новенького. Когда больной бросил белье на правую во втором ряду койку, Игорь обмер – это был Вырвинос. Кошмар его снов сам пришел к нему в палату. На нем не было маски, а на месте носа чернела пиратская повязка. - Семенов! – позвал Игорь санитара. - Лежи уж! – буркнул тот и вышел. Вырвинос посмотрел в сторону привязанного Игоря и глаза его расширились. - Вот где повстречались, - пропел он, пробираясь между кроватей. Оглядел распятого врага и вдруг захохотал, хлопая себя по коленям. - Есть бог! Есть! – приговаривал он. Вдруг изо всей силы ударил Игоря в живот кулаком. Игорь гавкнул вырвавшимся из желудка воздухом, задохся. - Не ждал, сука? Нет, бог точно есть! В палате никого не осталось – все слонялись по коридорам, курили в дальнем конце возле решетки или сидели в телевизионной комнате. Он был один на один со своим палачом. Пришел его конец. Вырвинос принялся шарить по тумбочкам, искал что-то острое. Нашел алюминиевую ложку. - О! – сказал, - вот чем я тебя буду пластать. Безносый урод подошел к стенке и принялся о ее шершавую поверхность затачивать ручку ложки. Игорь еле отдышался. Ужас парализовал его. Сбылось то, чего он боялся в кошмарных снах: он привязан и полностью во власти палача. - Во Франции тоже, - прохрипел он, - собака объела хозяйке лицо. - И че? – рука Вырвиноса замерла на весу. - Она хотела покончить жизнь самоубийством. Наглоталась таблеток и запила водкой. - Кто? – не понял урод. – Собака? - Хозяйка! А собака ее очень любила. - Не понял, - Вырвинос попробовал пальцем заточенную поверхность ложки. – Чего ж погрызла? - Собака хотела ее разбудить. Почуяла что-то неладное, стала тащить, теребить, за лицо, за нос, надбровье. - Ни хрена себе! И че? – Вырвинос присел рядом на кровать. Игорь смотрел на страшного урода, лишенного даже намека на человечность, и думал: откуда он взялся в моей жизни? Как он появился? Сразу после рассказа деда об Иуде я вышел во двор, где на меня напала бойцовая собака. Простая случайность? Допустим. Но почему тогда хозяин этой собаки оказался таким выродком? Случайно? Допустим. Почему я ударил его этой собакой? Не знаю, так случилось. Почему собака вцепилась ему в лицо? Он, видимо, заслужил, сам же натравливал пса на других, вот и получил обратку. Почему он преследует меня? Ответ пришел сам собой: мстит. Нет, понял Игорь, месть – только предлог. Мог быть любой другой предлог – грабеж, ссора, автомобильная авария, они все равно встретились бы! Вырвинос появляется в моей жизни, потому что он живет во мне! Он – мой «голос», мое отрицаемое «я». Я должен простить его и примириться с ним. Но это же невозможно! Он не хочет ничего слышать, он зверь, он хочет только крови и мести! - Собаке удалось ее разбудить, - сказал он. - Женщина не умерла во сне. Она проснулась. - Ну и че дальше-то? - Она пошла в туалет попить воды, посмотрелась в зеркало и увидела, что у нее больше нет лица. - Как я, - прошипел Вырвинос. - Так вот, та женщина передумала кончать жизнь самоубийством. Ей вдруг страшно захотелось жить. Пусть даже без лица, но жить, жить, жить! – Игорь по нарастающей заорал последнее слово. Вырвинос зажал ему рот, оглянулся. – Че орешь, ну! И что дальше? - Ей первой в мире пересадили лицо, целиком, представляешь? - И как? - Прижилось. Лицо прижилось. Она живет, понимаешь? - Не ори. Ссать охота! – Вырвинос стал над Игорем, пустил штаны и принялся мочиться на него, норовя попасть в лицо. Игорь ворочал головой, фыркал под мерзкими струями. - Фу, как воняет! – ржал Вырвинос. – Да ты обоссался! Ссышь, когда страшно? Дедок твой так же вонял! Это я его подвесил. Он это… еще и обосрался! Лицо Вырвиноса искажалось от отвращения и ненависти. Игорь внезапно вспомнил, что подобное омерзение он сам испытывал у постели деда в последнюю их встречу. Ситуация повторилась – его вновь настиг перевертыш! Тогда при встрече с дедом он испытал сильнейшую гадливость, сейчас ситуация повторилась, только наоборот: его поместили точно в такую же постель и точно так же облили нечистотами. Он смердел, как дед, и был прикован к постели, как дед. Не прошло и двух месяцев. Над ним кто-то издевается, ставит в те же ситуации, в которых он сам испытывал либо гадливость, либо сам причинял боль. Только все теперь оборачивается против него. Он выдрал нос этому человеку, и вот – человек вернулся, чтобы выдрать нос ему самому. И ничего не поделать, он прикован к постели, он бессилен, как в страшном сне. ВСТРЕЧА ИНГИ И КСЕНИИ В КАФЕ «ГЛИЦИНИЯ» Ноздря и Инга Никодимовна встретились на том же месте, где и в первый раз, когда Ксения привозила сребреник, возле выхода из метро, недалеко от Сербского. - Инга, где монета, где Витя? – сходу «наехала» Ноздря. – Я же сделала ему освобождение! Куда мы идем? Чего вы его не выпускаете? Он мне здесь нужен! Куда мы уходим, вон же больница ваша! - Я бы и рада его выпустить, - вяло сказала Инга Никодимовна, - только это уже не в моей власти. - А в чьей это власти? Инга Никодимовна промолчала. Голова после вчерашнего ужасно болела, лицо опухло. Она шла по снеговой слякоти в разбухших черных сапогах с рантом выступившей соли, и, наклонив голову, скрывала подступившие слезы. - Эй, что с тобой? – Ксения сбоку заглянула в ее лицо. – Что случилось-то, але? Инга отвернулась, закусив губы. Ксения решительно остановилась и взяла ее за локти. - Да что случилось, доктор Айболит, эй? Психиатры не плачут. Вы же все про людей знаете! - Его приговорили, - смаргивая слезы, выдохнула Инга. – Из-за врачебной ошибки. - Кто приговорил? - испугалась Ксения. – К смерти? Инга Никодимовна улыбнулась сквозь слезы. - Ну, к какой смерти, – сказала она. – Его отправили на принудлечение. - А че от тебя разит? – спросила Ксения, внюхиваясь. – Ты че, пила вчера? Ну, ты даешь. Слушай, принудлечение - это где? – Ноздря собиралась тут же поднять на ноги пол-Москвы и вызволить Виктора из любого узилища. - Его отправили в Семнадцатую областную. Это тюрьма для маньяков и серийных убийц! - Ни фига себе! – возмутилась Ноздря. – С каких это щей? С него же сняли все обвинения! Подожди! Ты сказала про врачебную ошибку! Кто ошибся? - Я, - потупила голову Инга Никодимовна. - Что ж ты ему там такое понаписала, клятва ты Гиппократа ходячая? – вскричала Ноздря. - Да все я ему правильно написала! - Инга Никодимовна достала из сумочки платочек и высморкалась. - А в чем же тогда дело? - Ксения, скажите, только честно, как вы к нему относитесь? - А я тут при чем? Что ты не так сделала? Инга Никодимовна тяжело вздохнула, продолжая сглатывать подступающие слезы. - Так, - деловито сказала Ноздря, оглядываясь по сторонам. – Не плачь на морозе, лицо распухнет! Пойдем, вон кафе какое-то! Они зашли в кафе «Глициния», разделись в заваленном пальто и шубами маленьком гардеробчике и вошли в теплое, пахнущее едой заведение. Очки Инги мгновенно запотели, она сняла их и стояла, близоруко щурясь по сторонам на облепивших столики жующих людей. Звякали ложки и вилки, гудел разноголосый гомон, проносились официанты. Рука спутницы увлекла ее к свободному столику. Пока официант составлял грязные тарелки стопкой и вытирал затрапезный столик от крошек и капель кетчупов, Инга протерла и надела очки. Стекла все равно остались влажными и искажали картинку зала и сидящей напротив с потрепанным меню в руках Ксений. С отвращением выбрав и заказав два кофе, расфуфыренная шоу-дива, на которую косились из-за соседних столиков, отправила официанта восвояси и потребовала от Инги подробного отчета. Инга Никодимовна махнула рукой на женскую конспирацию и честно рассказала про то, как ошиблась в отношениях с профессором Пасхавером, который из ревности и «закатал» Игоря в каталажку. Ксения изумленно слушала рассказ, а в самых напряженных местах жевала рот изнутри. Охнула. Скривилась от боли. Вывернула наизнанку край щеки, показала нажеванный желвак, из которого сочилась кровь. - Вот привычка мудацкая! – сердито сказала она. - Жую и жую. Грызу себя изнутри. Видишь, нажевала гулю. Поесть нормально не могу, прикусываю, представляешь. - Это типично для самоедов, - Инга Никодимовна отхлебнула давно принесенный и уже остывший кофе. - Слушай, - Ксения коротко хохотнула, - а ведь мы с тобой теперь молочные сестры. Инга не знала, плакать ей или смеяться. «Молочные сестры», не сговариваясь, чокнулись чашечками кофе, достали из сумочек сигареты, не очень приязненно посмотрели друг на друга и закурили. За сигаретой Ксения задала несколько уточняющих вопросов, особенно ее интересовала роль Сергея Бодрова в похищении драгоценной монеты. - Да, - протянула она, - дела. Мы ищем Бодрова, всю Москву перерыли. Как сквозь землю провалился. Надо обязательно вытянуть Витю из вашей дурки, у него же все права на сребреник. - Знаешь, - сказал Инга, туша сигарету в пепельнице, - уж лучше ему посидеть в психушке, чем гонятся за этой монетой. - Это еще почему? - Я ж тебе рассказывала! Она его дважды чуть не убила! - Да ерунда все это! – отмахнула Ксения. – Я не суеверная. Хотя, конечно… - она задумалась. – Слушай, пока я гоняла со сребреником в бардачке по Москве, вокруг меня людей просто выкашивало! - Серьезно? - А ты что, ничего не слышала про «Проклятие Ноздри»? Ты желтую прессу вообще читаешь? - Думаешь, у меня есть время? – с взрослым презрением к легкомысленному миру попсы спросила Инга Никодимовна. - На, почитай! – Ксения вытащила из изумрудного блестящего мешка, висящего на спинке ее стула, кипу свернутых газет. Инга Никодимовна просмотрела заголовки. «Проклятие Ноздри» «Смерть продюсера», «Скандал в Камеди-клубе». Пока она читала, телефон Ксении с отключенным звонком вибрировал и ползал по столу. Она поглядывала на экранчик, но никому не отвечала, о чем-то напряженно думая. - Я поняла! – сказала она наконец. – Это не я была такая крутая и глазливая. Это монета косила народ. - Вот поэтому лучше, чтоб он с тобой по Москве не гонялся за всякими там древними монетами и мифическими сокровищами, - сказала Инга Никодимовна, складывая газеты и возвращая их Ксении. - Прошу тебя, оставь его в покое! Ищи монету сама, делай что хочешь, а Игоря не трогай! - Да, а что я Бодрову скажу при радостной встрече? Я его знакомая, отдавай монету мне, так, да? - Ксения, я и тебе не советую ввязываться в эту историю. Я ее даже коснуться боялась. Ты же не видела, каким он выходил из гипноза! Это был ужас! - А что ты так упорно всех от этой монеты отодвигаешь, а? – подозрительно сощурилась Ноздря. Грозно спросила. – Ты мне всю правду рассказала, только по-честному? - Я хочу и тебя, и его уберечь от дальнейших бед. - А мне кажется, ты что-то скрываешь! - Да что я могу скрывать? - Да то! Захапала монетку с Сережкой Бодровым, «закрыла» Витю, а теперь и меня пугаешь, чтоб я не мешала. А сама потом пойдешь и обналичишь раритет! Ой! – Ксения с гримасой боли схватилась за прикушенную щеку. Инга ехидно сказала. - Теперь ты понимаешь, откуда у тебя эта гуля и для чего она тебе? - Нет, блин, не понимаю! Ну, нажевала, случайно, и что?! Будем умные теории строить? Инга промолчала. - Ну, и на фига мне эта гуля? – повторила вопрос Ноздря. - А ты ее прикусываешь, когда летишь по жизни, закусив удила. Вот это и есть твои удила. Они тебе напоминают, чтобы ты очнулась и подумала, что говоришь и что делаешь. Ксения округлила глаза. - Вау, - сказала она, - какие мы умные! Ты кто там, кандидат наук, я слышала? - Почти доктор. - Серьезно? - Только, наверно, никогда уже не защищусь. - Это почему? - А Пасхавер не даст. Из ревности. - Мужики в ревности страшны, - согласилась Ксения. – Отелло это доказал! Знаешь, в чем твоя ошибка, умный кандидат неизвестно во что? Знаешь? - Ну, в чем? - Хоть ты и психиатр и кандидат, - объявила приговор Ноздря, - но ты, извини за прямоту, кандидат в полные и окончательные лохини. - Это почему это я лохиня? – обиделась Инга Никодимовна. - Да потому что, если бы ты была настоящим психиатром, а не лохиней с кучей ненужной информации в башке про синдромы дауна и прочую вашу научную дребедень, ты бы поступила по-женски мудро. Ну, дала бы своему профессору пару раз, пусть мужик кончает. Когда они конченные, они добрые. И Витю бы выпустили, и диссертацию бы ты защитила, и были бы мы все в шоколаде. А так ты уперлась рогом, мы, мол, честные и правильные, мы презираем падших женщин и храним эту… как ее… девичью честь. Кому она на фиг нужна, твоя честь? Вот и получила изжогу! И еще какую, блин! Ну, и кому от этого стало легче? Ты меня, конечно, извини, но ты дура, подруга, а еще на меня, ничем не остепененную, поглядываешь свысока, я же вижу! Инга Никодимовна открывала и закрывала рот в попытках отбрить и возразить, но не находила нужных слов. Внезапно она поняла, что в своих бедах виновата сама, что причиной всему - ее закосневшие убеждения о том, как должна себя вести добропорядочная женщина. А жизнь ее в этом разубеждает всеми возможными способами. Как она сама этого не видела? - У кого похоронный марш играет? – спросила Ксения. Инга прислушалась – приглушенная музыка доносилась из ее сумочки. Она выставила эту мелодию на звонки с работы. Достала мобильный телефон, и похоронный марш прозвучал на все кафе - мрачно и тревожно. Люди недовольно оглядывались. Она нажала на кнопку приема и приложила трубку к уху. Полное лицо ее вытянулось. - Поняла, - сказала она, - да. Где он? В челюстно-лицевой? - Что? – спросила Ксения. - С ним случилось несчастье, - деловито сообщила врач, пряча телефон в сумку и вставая. ЗАРУБИ СЕБЕ НА НОСУ! (продолжение) - Друг, - отчаянно закричал Игорь в каком-то наитии, в дикой надежде, что волшебная фраза вдруг отрезвит убийцу, - для чего ты пришел? - Че? Че ты сказал? – нагнулся Вырвинос. – Фильтруй базар! Какой я тебе друг, падла?! Убийца попробовал большим пальцем заточенную ложку, покачал головой и с новой силой принялся шкрябать ею о стенку. Для чего Вырвинос пришел к нему? Чему научить? Неужели тупо отомстить? Игорь изуродовал его, теперь Вырвинос отомстит, потом получит обратку, и так бесконечно. Месть за месть. Око за око, зуб за зуб, нос за нос. Это никогда не кончится. Должен найтись кто-то, кто прервет порочный круг, возьмет вину на себя, сам себя накажет за все грехи. Карма изменится, замкнется на себя и исчерпается. С момента своего обращения из Виктора в Игоря он мучился чувством страшной вины за деяния Игоря, а теперь понял – он должен сам себя наказать. Искупить грехи! Пострадать! - Отдай монету, - близко приблизив страшное лицо с дырой вместо носа, прошептал Вырвинос, - и я просто порежу тебе лицо, убивать не буду. - Что? – не понял Игорь. - Монета где? - Какая? - Не надо дурака включать! Где монета, ну! Игорь понял, для чего ему была дана монета – откупиться от палача. Но ее украли! Он сказал об этом Вырвиносу. Кто, сделал тот зверские глаза. Доктор Бодров, ответил Игорь. В палату с шумом и говором вошли трое больных. Все тянули воздух носами и кривились. - Он в «вязке» уже третий час, - сказал Вовчик. Спросил Игоря. – Ты, что ли, обоссался? - Позвал бы, мы б тебе утку дали, - буркнул Гена, - дышать нечем! Вовчик и Гена взяли миски и ложки и вышли, а Прокопенко все ковырялся в своей тумбочке, миску он нашел, а ложки не было. - Где ложка, блин, - бормотал он. – Никто не брал ложку? Вырвинос спрятал ложку за спину, за резинку пижамных штанов. - Она у него, - сказал Игорь. - Че? – Прокопенко поднял голову. - Ложка твоя – у него! – крикнул Игорь, показывая подбородком на Вырвиноса. – Он меня убивает. Зови санитаров! Прокопенко встал с корточек и растерянно смотрел то на одного, то на другого. - Под кровать, сука! – прошипел ему Вырвинос и вынул из-за спины ложку. Заточенная алюминиевая ручка торчала из его кулака, как нож. Прокопенко попятился и неожиданно проворно с прибинтованной к боку рукой перепрыгнул через кровать и бросился к двери. - Вот ты как, гад! – Вырвинос крутнулся к Игорю. Игорь завопил от ужаса и отчаяния. Если бы он мог видеть себя со стороны, он бы поразился тому сходству, которое проступило в его вопящем лице с тем ликом Иуды, который он видел в подземелье Свияжского монастыря и разбил своими руками. Вырвинос приближался. Лицо его было ужасно. - Дай! Я сам! – внезапно закричал Игорь. - Не бери греха на душу! Я за тебя все сам сделаю! Дай! Дай мне! – Игорь ревел с такой силой в очумевшее, безносое лицо бандита, что тот растерялся. - Че ты сам? – спросил он. – Че сам-то? - Руку мне одну освободи! - На фига? - Не бери грех на себя, - прокричал Игорь, - иначе это никогда не остановится! Я все сделаю сам за тебя! Накажу себя! Ну! Ну, дурак, делай, что говорю! Питбуль-Вырвинос словно бы впал в транс от таких воплей. Пожимая плечами и недоуменно гыгыкая, он послушно перерезал на правой руке Игоря веревку и отдал ему заточенную ложку. - Я докажу тебя! Я покажу, как надо! Смотри! - Игорь завел правую руку далеко влево и сильно резанул себя по лицу острым краем ложки. – Доказал?! Доказал?! Ты этого хотел?! Так получай! – вопил он в ошеломленное лицо Вырвиноса вулканическим извержением крови и рева. НОЗДРЯ И АЛЕСКЕЙ МИКРОФОНОВ В РЕСТОРАНЕ «ГАРГАНТЮА» На них обращали внимание. Еще бы – депутат Госдумы Алексей Микрофонов, чье лицо примелькалось публике на многочисленных телевизионных ток-шоу, и известная ведущая и певица Ксения Ноздрачова. В отличие от строгого депутата, облаченного в темно-синий костюм и белоснежную сорочку под галстук в косую полоску, шоу-герл Ноздрачова была сегодня в апельсиновой кофточке в крупный белый горошек, с капюшончиком. Апельсиновыми были и волосы, и длинные ногти, а вот джинсы на ней были ярко-синие. На шее ее поблескивал тонкий золотой обруч, с которого свисал в ложбинку нежных грудок крупный сапфир, обрамленный в белое золото. В ушках ее качались большие кольца, а с них свисали нефритовые висюльки. Она вся поблескивала и мерцала – глазами, зубками и стразами по кромке капюшончика, сейчас спущенного на нефертитиеву шейку. - Я на тебя не могу смотреть без солнцезащитных очков, - сказал Алексей, - рак сетчатки обеспечен. - Да, – Ксения надула в смехе губы, - я, как известно, неотразима. Губы ее, вздутые смехом, поражали! Не губы находились на лице, а само лицо сужалось в очаровательное худое рыльце, которое, собственно, и заканчивалось рыбьим, обильно накрашенным ртом. Для свидания с депутатом Ксения выбрала мейкап «Королева джунглей» - кремовым карандашом (L’Oreal Paris) подчеркнула форму бровей, на тон темнее натурального цвета, по всему верхнему веку растушевала бронзовые тени (Sunlight Palette Lancaster), а нижнее веко подчеркнула коралловыми румянами, ими же акцентировала форму скул, а поверх широкой кистью нанесла бронзовую пудру. Ресницы удвоили свой объем благодаря густому слою черной водостойкой туши, придающая ресницам ульраобъем (Ultra Black Bourgois). Губы получили дополнительный объем благодаря розовому суперувлажняющему блеску для губ с коллагеном, разглаживающим морщинки (Full Potencial Lips №16 Double Plum)(Clinique). Ксения выложила на столик мобильник из усыпанной стразами сумочки – экранчиком кверху, чтобы реагировать на входящие. - Ты что будешь? – спросил Микрофонов, листая богато оформленное меню в папке из крокодильей кожи. - Я после шести не ем. - Только закусываешь, ха-ха? Ну, съешь что-нибудь, ты и так худая. Ты в отличной форме. - Хожу на фитнес, как дура! - Возьми креветки королевские запеченные. Это диетическое. - И бокал шардонэ. Депутат Госдумы читал меню и предвкушал. Губы его шевелились, а горло сглатывало, что, впрочем, скрывалось отвисшим вторым подбородком. Он сделал заказ. Официант разлил по бокалам минеральную воду «Перье» без газа и удалился. - Не, Ксюш, ты вообще молодчинка! – сказал депутат, оглядывая свою визави. - Обоснуй. - И на ток-шоу классно держалась. - Потела, краснела, но никто и не заметил, для того и загораем в солярисах. Я на шоу вообще впадаю в транс, делаюсь другим человеком, иначе нельзя. А что делать? Я женщина общественная, чуть не сказала публичная. - Да, ты что ни сделаешь, все тебе на пользу идет. Рейтинг только растет. И ты права. Миллионы молодых дур по всей России мечтают выйти замуж за олигарха, прутся в модели, а эта тема уже давно закончилась и ушла! Крупняки, олигархи, а я знаю, что говорю, теперь хотят жениться не просто на красивых телках с ногами от ушей. Мало иметь фигуру, нужно состояться как личность, причем как творческая личность! - Лешечка, какая ты умничка! – сказала Ксения. - Если бы нас все депутаты были такими, как ты, Россия бы уже была впереди планеты всей. - Люблю наглую лесть! – засмеялся депутат. Углы рта его, зажатого между полными щеками, при улыбке опускались книзу. – Молодец, молодец, так и продолжай! Вот так и становятся супер-звездами, и не надо будет больше подрабатывать ротиком в джипах. Лицо Ксении подурнело от досады. - Леш, да хватит уже! – оборвала она говорливого депутата. – Что ты в слухи веришь? Ну, вот чего? - А что, ничего не было? Ксения нервно закурила. - Кому, блин, какое дело, что я там делаю в джипах! Да елки, хватит уже! - Не, а меня заводит, если хочешь знать, - замаслившимся взглядом оскользил всю ее обольстительную фигуру Микрофонов, - сразу студенческую молодость вспоминаю. - Ле-ша! – кокетливо погрозила дымящейся сигаретой Ноздря. – А ты шалун! Ты что, тоже по машинам в молодости блудодействовал? - Тоже! – поймал ее на слове оживившийся Микрофонов, - значит, было! Не только по машинам, инда и по подъездам и подворотням. Ты не застала. Сейчас не то. Девки доступнее, гостиницы повсюду, а в наше время без штампа в паспорте тебя бы никуда с девушкой не поселили. - Что, серьезно? - Эх, ты, зелень юная! Принесли блюда. Алексей Венедиктович поправил тяжелые очки и потер руки. - Ох, сейчас поем не по-детски! Ох, и порубаю мяска! Чокнулись, выпили - Ксения ледяного шардонэ, Микрофонов рюмку водки. Начали есть, позвякивая вилками и ножами. Алексей Венедиктович сопел, тщательно жевал. После того, как двадцать лет назад он располнел и из худого подростка превратился в толстячка, рот его, зажатый с двух сторон массивными щеками, выпятился вперед и навсегда принял форму куриной попочки. - Лешечка, мне нужна твоя помощь, - прожевав запеченную креветку, сказала Ксения. - Говори, - с полным ртом кивнул Микрофонов. - Я слуга народа, а ты, собственно говоря, пока что и есть народ. - Тогда я сделаю тебе нечто вроде депутатского наказа, ладно? - Если бы ты сделала мне кое-что другое, я бы тоже не отказался! - Депутатам Госдумы больше не наливать! – прыснула Ксения. Сделала печальное лицо. – Леша, одного моего хорошего знакомого заперли в психушку. А он здоровый, совершенно нормальный человек. Надо его выручить. Микрофонов налил себе рюмку водки, чокнулся с запотевшим бокалом Ксении, выпил, отправил в рот лимон, а за ним и кусочек мяса. - Ну, а он точно здоровый? – спросил он жуя. – Или шиз? - Я тебе отвечаю! Алексей Венедиктович прищурил глаз от кислинки лимончика. - Что за знакомый? - Ну, это тот парень, который был со мной в джипе, - призналась Ксения. - Ах, вот оно что! Я уже ревную. - Подожди. Это тот, который взял Андроида в заложники. Алексей перестал жевать. Сглотнул. - Вот те на! – сказал он. – Круто! И как его теперь выручить? - Ну, его перемкнуло просто! Он память потерял, и решил, что ее стерли спецслужбы. Вот и потребовал вернуть ему память. Его там арестовали, и отправили в Сербского на обследование, ну там нормальный или нет. А я упросила Андрюшу Махалова забрать заявление из милиции. Все. Виктора должны были выпустить. - И что? - А в Сербского в него влюбилась врачиха, и они стали там «дружить организмами». - Так. - А во врачиху был влюблен заместитель директора Сербского, ты его видел на ток- шоу, седоватый такой, импозантный, с такой тут белой водолазкой под горло, на пастора похож. - Пасхавер, что ли? - Ну, я не помню как его фамилия. Вроде. - Я прекрасно знаю Александра Яковлевича. И что? - А то, что этот профессор из ревности закатал Витю в областную психушку, где держат серийных убийц! Представляешь? - Хо-хо-хо! – покрутил головой Микрофонов. – Отрыжка репрессивной психиатрии! Ну, Яковлевич, ну Отелло! Вот бы никогда не подумал! А еще профессор. Это не по-детски! Выходит, и профессорам не чужды страсти и мордасти. Ну! И что надо сделать? - Надо, чтобы его дело пересмотрели. Он нормальный, я встречалась с этой врачихой, она клянется, что Витя (к нему, кстати, там память вернулась, и он вообще-то Игорь, но это не важно), так вот, Витя - нормальный, а его засадили, представляешь? Депутат испытующе смотрел на Ксению. Стекла его очков-хамелеонов имели желтоватый отлив и придавали ему вид печеночного больного. - А твой интерес в чем? – Алексей Венедиктович высоко задрал густые черные брови. - Я помочь хочу человеку. - У женщин один основной инстинкт, - сказал Алексей Микрофонов. - Бабки. - Ой, да ладно там типа! - Говори все начистоту, иначе я ничего не буду делать. Ну не люблю я, когда меня используют втемную! - А что, неужели я не могу чисто по-детски, трогательно среагировать на чужое горе? – в тон ему возмутилась Ксения. Микрофонов улыбнулся своей перевернутой улыбкой. - Не можешь! – сказал он. – Ты не мать Тереза. Выкладывай подноготную своей кредитно-постельной истории, иначе я не буду тебе помогать. Ненавижу, когда меня держат за лоха и втирают мне всякую туфту! – на мгновение сквозь облик лунноликого добрячка прорезался жесткий, худой и злой политик. Так после пожара из тела андроида проступил поджарый скелет стального терминатора. Ксении стало не по себе. - Леша, - сказала она с видом заговорщицы и сузила красиво подкрашенные глаза, - ты умеешь хранить тайну? Алексей хлопнул по столу. - Не ну ты сейчас ведешь себя, как Дана Борисова, блин! Говори нормально, начистоту. Да – да! Нет – нет. А иначе и разговор не стоило затевать. Выкладывай, я же вижу, тебя прямо прет. - Ну, пообещай, - по-детски надула и без того выпуклые губы Ксения, - что никому не выдашь мою тайну. - Ладно, клянусь, что твою девчуковую тайну я не выдам никому, даже под пытками. Ксения с таинственным видом наклонилась вперед – в глубоко декольтированной кофточке дышали загорелые грудки невероятной, мелованной гладкости, а где-то там, в глубине, казалось, вот-вот случится чудо – и ты разглядишь ее соски, вау! - Леша, - она снизила голос до шепота, - помнишь заваруху на вручении премии «Золотая голова Иуды», когда Бодров сделал заявку на бабки, а ему не дали? Так вот, мой Витя – он и есть настоящий владелец сребреника! Депутат помолчал, с интересом ее разглядывая. - А сейчас стоп! – сказал он. - Давай, посмотрим друга на друга и внезапно как заорем! Как в американских фильмах – а-а-а! - Ты что! – Ксения оглянулась кругом на ужинающий под тихую музыку полутемный зал. Микрофонов надувался смехом. Рот его при улыбке опять обтянулся углами книзу. - А что, - колебал он тугим чревом, - так же надо реагировать на такие сообщения? Орем? И! Раз-два-три! Депутат распялил глаза в притворном ужасе и открыл рот, чтобы завопить, но оттуда не вырвалось ни звука, а обманутая Ксения только слабо пискнула и зашлась в приступе хохота. - Ле-еша, какой ты клевый! – сквозь смех махала она на него рукой. - Вот, блин, жалею, что ты уже женатый. - Не шутишь? - Серьезно! Ну, ты просто супер! - Смотри ведь, разведусь! Ох, смотри! - Ну, ты кле-овый! – вытирая выступившие от смеха слезы, повторяла девушка. – Просто супер! Депутат посерьезнел. - Ладно, поорали, пора и к делу, - деловито сказал он. - Итак. Твой шизанутый нумизмат сидит в дурке с монетой стоимостью в лимон зелени? Так? - Не совсем. Монету украл Бодрова, но ему ничего не дадут! Деньги за нее дадут только настоящему хозяину – Виктору! Понимаешь? Если мы ему поможем, вытянем из больницы, мы в доле. Микрофонов деловито шмыгнул носом. - Мне – половина, - сказал он. У Ксении вытянулось лицо. - Почему? – возмутилась она. – Нас же трое! Ты, я и Витя. Всем по триста тридцать тысяч, по-честному. - Рыба моя, - скривился депутат, - без меня ты никогда не вытащишь своего «Витю» из пруда! Это, во-первых. А во-вторых, зайка, на кону стоит лям зелени. Ты хоть представляешь, что это за деньги? Да только мы к ним приблизимся, вокруг уже столько стервецов и бандитов закружит, что нас просто порвут в клочки! Как пираньи. Мгновенно. Это серьезная операция фронтового масштаба. А ты туда же с калашным рылом. Не устраивают мои условия, занимайся монетой сама. Ксения оглянулась на зал. - Леша, ну в этих вопросах я непродвинутая совершенно, - сказала она. – Я, положим, согласна, но я же не знаю, как к этому отнесется Виктор. Он же еще ничего не знает. - Ну, так поставим его перед фактом. Сейчас главное – наша с тобой договоренность. - Хорошо, - скрепя сердце, сказала Ксения. - Я согласна. - Окей, договорились. – Алексей Венедиктович одобрительно посмотрел на девушку поверх линз-хамелеонов. – Если честно, после скандала в «Камеди» я не хотел с тобой водиться. Но сейчас не жалею. Ты все правильно делаешь. Скандаль дальше! Я с тобой! - он подмигнул. – Завтра же начинаем операцию по вызволению твоего парня из психушки. Ну и как его фамилия? - А я не знаю, - растерянно призналась Ксения. - Не ну ты точно Дана Борисова! - закричал Алексей. - Пойди туда, не знаю куда, найди того, не знаю кого. – Рявкнул. – Как его фамилия, быстро мне! - Сейчас! – Ксения судорожно затыкала в кнопки на мобильном, набрала телефон Инги Никодимовны. Через минуту депутат Госдумы Алексей Микрофонов знал фамилию основного действующего лица и вмешался в его судьбу. *** В палату вломились, раздались крики. Невыносимо пекла переносица, над лицом бил темный фонтанчик крови. Брызгало в глаза, Игорь сильно моргал, чтобы что-то видеть. Тепло и приторно потекло через носоглотку в рот, он глотал, кашлял, сплевывал кровяными сгустками, фыркал. Рука, щеки, рот - все липло. Его развязали. Ругань, мат, удары. Вырвинос куда-то делся. Гневный бас санитара Семенова: - Какая сволочь его развязала! Он же опасен в первую очередь для себя! - Полотенце… давай! Зажми ему кровь! - Зажал уже… не толкай… - Да не так… - Так он задохнется… - Что случилось? – над ним появилось лицо дежурного врача Татьяны Владимировны Власенковой. Она спросила сердито. - Что с ним?! - Вот, - от лица Игоря отняли залитое кровью полотенце, врачиха поморщилась. - Кто это сделал? - Сам, говорят. - Сам он, сам! – голоса сокамерников. Опять голос Семенова: - Да как он мог «вязку» порвать, это невозможно! Кто-то из этих дебилов и отвязал. - Он три часа был в «вязке», а можно только два, - голос Вовчика. - Ты что, ли, падаль, его развязала?! - Не я, - открещивался перепуганный Вовчик. - Нет, а кто его привязал? – голос Власенковой перешел в резкий визг. – Кто-о?! Грубый бас Семенова. - Ну, мы. А что было делать? Он же буянил. Вот кто развязал, это вопрос! Признавайтесь, дебилы! Дрожащий голос Саввы. - Никто. Сам он. - Са-а-ам, - по-коровьи тянет заторможенный олигофрен Нефедов. Игорь оторвал от лица полотенце, прижатое чье-то рукой, пробулькал, выдувая кровавые пузыри над лицом. – Сам я. Кровь затекает ему в носоглотку, попадает в дыхательные пути, он заходится в сильнейшем приступе кашля, кровотечение становится напряженным, как струя из водяного пистолета. Голос врачихи – перепуганный. - Голову набок ему положите, чтоб не задохнулся. Каталку! Быстро в операционную! Зажмите рану! - Да как зажать-то, задохнется! - Боже! – женщина-врач смотрит ему в окровавленное лицо с отвращением. Урод, мелькает в голове, урод навеки. Он взметается с кровати, пытается кричать, обдает всех струей кровью, его прижимают, лицо закрывают вафельным полотенцем, он бьется, вопит. Горячим укусом в руку входит игла… - Два кубика для начала, потом посмотрим… - Ща стихнет… - Связать бы, а то опять взбрыкнет… - Все уже… - Каталку! Каталку сюда! - Давайте пакет ему на голову наденем, а то зальет тут все… - Вы совсем дурак, Семенов или притворяетесь? Выродок! Не смейте к нему прикасаться! Зачем вы его связывали? - Да я че, я как лучше хотел. - Это вы спровоцировали! - Вы же сами про него говорили – комплекс Ван-Гога, комплекс Ван-Гога! Вопль Власенковой: - Пошел вон! Сволочь! Завтра же докладную напишу! - Да пишите, - голос Семенова затихает вдали, сквозь тарахтение колес каталки слышится его злое напутствие, - кто-то кобелирует, а кого-то виноватым делают! - Гад он ползучий, Семенов, я давно говорила, - голос нянечки Фролихи. Трясет каталку, грохочет подошедший грузовой лифт, его ввозят в светлую кабину. В голове мутится, боль отпускает, страхи уходят, глаза закатываются, наваливается красное душное беспамятство. ИГОРЬ ПОСЛЕ РАНЕНИЯ ЛИЦА В ПАЛАТЕ Игорь очнулся в палате, лицо его было толсто замотано бинтами. Потрогал осторожно область носа, но ничего не прощупал. Повернул голову влево: в палате ползали больные в пижамах, в углу возле лежачего больного сидела женщина в коричневом пальто с меховым воротником и кормила его с ложечки, медсестра пронесла капельницу к соседу. Игорь хотел что-то сказать, но сквозь бинты раздалось лишь мычание. - Очнулся? – медсестра повернулась к нему. – Ну, как вы? Ирка, твой очнулся! Ты где ходишь? Вбежала молоденькая медсестра, запорхала сверху липкими от туши ресницами. - Как вы себя чувствуете? Игорь прикрыл глаза – мол, нормально. - Пить, - он показал на рот. Медсестра подала стакан с водой. Игорь сел и увидел у себя на коленях плоский пластиковый пакет, наполовину заполненный кровью. Из пакета две прозрачные трубки с кровяными потеками шли ему в ноздри. Он раздвинул пальцами бинты, закрывающее ротовое отверстие, нащупал сухие обметанные губы, поднес к ним стакан, глотнул. - Я сейчас эсэмэску отошлю, и к вам приедут, - сказала сестричка. - Кто приедет? – прогундосил Игорь. - Не знаю, жена она вам или кто, всю ночь дежурила, сказала вызвать, когда очнетесь. Медсестра запикала кнопочками телефона. Игорь потянул ее за рукав. - Что? Пи-пи хотите? - Что с моим носом? – раздельно произнес он увлажненным водой ртом. - Все зашили, будет как новенький! Так что не переживайте, лежите спокойно и выздоравливайте. Вы только осторожно вставайте, чтоб не упасть, голова может закружиться, после наркоза. - Где Игнатов? – в палату заглянул врач в белой шапочке. – Игнатов где? - Вышел. - Доктор, когда на перевязку? – спросил врача соседний больной, от подбородка по макушку замотанный в бинты в розовых разводах проступившей сукровицы. - Вас вызовут, - врач скрылся. Игорь осторожно сел на кровати. - Где я? – спросил он соседа. Голова кружилась. - В хирургии, челюстно-лицевой. - Какая палата? - Ты выдь да посмотри, у тебя ж руки-ноги рабочие. Игорь встал, вышел в широкий коридор, заполненный больными. Придерживая пластиковый пакет с кровью, свисающий из носа, пошел в конец коридора, с наслаждением помочился. В зеркале увидел свое лицо: из бинтовой маски Зорро смотрели черные глаза, вверху, как у Чиполлино, торчали перья слипшихся волос. Почесал заросшую наждаком щетины челюсть, удивился, как густо высыпала седина. Осторожно потрогал бинты в области носа, что-то твердое горячо запекло в глубине, и он обрадовался, нос торчал и болел, значит, шансы на нормальную жизнь еще были. В приподнятом настроении вышел в коридор, вернулся в палату. Как раз развозили завтрак. Игорь с удовольствием выпил кружку горячего сладкого чая и съел краюху серого хлеба с двумя кубиками масла. При жевании рана ныла сильнее. Еда показалась ужасно вкусной, такой вкусной, что он даже прослезился. Лег на кровать, отвернулся к стене и немного поплакал. По мере отхождения наркоза нос все сильнее болел, словно в центре лица пульсировала огромная гематома. Пришла медсестра, поставила градусник, сделала укол в ягодицу, поставила капельницу. После укола Игорь стал задремывать. Опахнуло свежим воздухом из растворенной двери, его еще не коснулась рука Инги, а он уже понял, что это она. Весь стыдно напрягся, все тело осыпало мурашками. И хотел, и стыдился ее видеть. Как она теперь к нему – такому, порезанному, безносому? Оставили бы его все в покое! - Игорь? – она тронула его за плечо. Он повернулся. Она тревожно улыбалась ему, розовая с мороза, в запотевших очках, припухшая после бессонной ночи, шарила глазами по перевязанному лицу, в глаза смотреть избегала, жалостливость и даже гадливость увидел он в ее чертах. - Здравствуй, - сказала чуть охрипло. - Даствуй, - гундосо ответил он. Женщина огляделась в поисках стула, подоткнула простыню, отвернула край одеяла, села в ногах пододвинувшегося Игоря. - Ну, ты как? – она холодно коснулась его ладони, она встретил ее руку, сжал своими горячими пальцами, стиснул. - Нормально. - Он не моргал, просто наклонил голову к плечу и слезы сами вытекли из глаз и впитались в бинты. - Врач сказал, что, - она обвела круг вокруг своего лица, - тут все пришилось хорошо. Так что остался ты, - она слабо улыбнулась, - с носом. - Как всегда, - сказал Игорь. Губы его под марлей поползли в улыбке. - Ну вот. Молодец, улыбаешься. - А что, плакать? - Я тебе поесть принесла. - Спасибо. Потом. Ты оставь. - Я в тумбочку положу. - Хорошо. Ты где пропала? - А меня отстранили. - От чего? - От работы. - За что? - Моральный облик мой их не устраивает. – Лицо ее обтянулось от обиды. Сказала с обидой на начальство, и на Игоря. - Из-за тебя, между прочим! Помолчали, глядя друг на друга. Игорь понимал, что все переменилось, Инги с ним больше не будет. Она склонилась, спросила шепотом. - Игорь, объясни, что случилось? - Вырвинос приходил. - Кто? - Помнишь, я тебе рассказывал, как я в драке изуродовал одного человека? Он меня и на вокзале преследовал… помнишь? - Ну? - Вот он пришел ко мне в палату, когда я был привязан. Инга растерянно моргала за очками. - Как это может быть? – шепотом сказала она. – К нам не поступало больных в тот день. А кто тебя порезал? - Я сам, - пробормотал Игорь. У него мутилось в голове после укола. - Зачем? - Чтобы простить. Все. Мы с ним в расчете. - С кем? - С Вырвиносом. - Игорь, послушай. Нет и не было никакого Вырвиноса. - Инга, да ты что, не веришь мне? – он повысил голос, она приложила палец к губам, оглянулась на палату. - Ты меня совсем, что ли, за психа держишь? – уже тише продолжал он. - Я же видел его, говорил с ним. - Таня мне все рассказала. - Какая Таня? - Власенкова. Она дежурила в эту ночь. Ты бушевал, кричал, что не хочешь жить, угрожал покончить с собой, у тебя был приступ, ты не контролировал себя. На тебя нахлынули воспоминания, они тебя мучили. Вот ты и не выдержал кошмаров, которые явились тебе из прошлого, вот и наказал себя – сам себя порезал. Хорошо, что не по горлу. - Да, я резанул себя сам. Но после разговора с Вырвиносом. Я говорил с ним! Как ты не можешь в это поверить! - Игорь, галлюцинации бывают такими реалистичными, что больные путают их с настоящей жизнью. - Я не больной! – в отчаянии зарычал он. - У меня была потеря памяти! Да, я вспомнил ужасные вещи. Ну и что? Это не значит, что я бредил! - Но ведь никто не видел твоего этого Вырвиноса. - Его Семенов привел! - Семенов никого не приводил, - сказала Инга безнадежно. - Значит, ему заплатили! И он впустил убийцу. Знаешь, за чем он приходил? - Зачем? - Он искал монету! Надо забрать ее у Бодрова и отдать ему. Я виноват перед ним. Хоть так отплачу. Инга Никодимовна с ужасом смотрела в забинтованное лицо с пятном крови на месте носа. В этот момент она кристально ясно понимала, что перед ней - классический, галлюцинирующий сумасшедший. Она, врач, и не видела этого все эти дни! У него же мания преследования с комплексом вины и аутодеструкции! Он опасен в первую очередь для самого себя! Ей стало жарко. Какая там монета! Это же красный цветок Гаршина! Паучок Ставрогина. Игорь сошел с ума на сребренике. И в трансе выходит в свой мир бреда. Я не смогла отличить шизофреника от здорового человека. Он и меня вовлек в своей бредовый мир. Галлюцинации обладают страшной силой убеждения. Жанна д'Арк вела за собой армии. Вот и я попалась. - Инга, - Игорь попытался стряхнуть накатившую после укола дремоту, изнасиловал губы в улыбке. – Ты думаешь, я окончательно спятил? Не отпирайся, я же вижу. - Поспи, - устало сказала она. - Тебе надо отдохнуть. ИГОРЬ БЕЖИТ ИЗ БОЛЬНИЦЫ - Как вы себя чувствуете? Над Игорем стоял хирург, делавший ему операцию. Игорь сказал, что нормально. Ему делали перевязки и уколы антибиотиков. Еще к нему приставили санитаров из двадцать девятого отделения. Они по очереди дежурили в коридоре, чтобы он не сбежал. Через два-три дня, когда рана на носу зарубцуется, его переведут уже не в Институт Сербского, а в Семнадцатую областную психоневрологическую больницу, в тюрьму для принудительного лечения маньяков и убийц. Надо было бежать. Но сил не было. Он еле ползал. В коридоре дежурили по очереди – Семенов и Антипов. В эту ночь на дежурство заступил Семенов. Игорь дождался, когда палата заснет, поднялся, пошел в туалет. Семенов, недовольно кряхтя, потопал за ним. Войдя в туалет, Игорь сорвал металлическую цепочку, свисающую со сливного бачка, спустил воду. Семенов стоял сонный, сложив руки на груди. Он, конечно, не ожидал от обессиленного больного никаких активных действий. Игорь хотел вызвать Ягуара, но его можно было вызвать только боевым криком, переполошив всю больницу, поэтому от этой мысли пришлось отказаться. Он доковылял до своей палаты, открыл дверь. - Семенов, - позвал, - слышь. - Чего? – буркнул тот. - Позвонить у тебя есть? - А у тебя деньги есть? - Вот. - Где? Из светлого коридора санитар не мог разглядеть, что показывает ему больной в темной палате. Он сунул голову дверь, и Игорь набросил ему цепочку на горло. Затянул в разные стороны. Изо всех оставшихся силенок. Бугай рванулся, вломился в палату, опрокинул Игоря, они с грохотом упали. Игорю удалось при падении поджать колени, и этими коленями он свалил Семенова набок и сел сверху, намертво затянув цепочку. Семенов хрипел. Игорь припал к его уху, прошипел. - Кто впустил в больницу Вырвиноса? Семенов не мог ответил, тонко сипел, как спускаемое колесо. Игорь ослабил зажим. - Кто впустил ко мне в палату Вырвиноса? - Кого? – прохрипел санитар. - Урода безносого, который меня порезал! - Не знаю. - Неправильный ответ. – Игорь затянул туже цепочку. Семенов замычал истошно. - Эй, че там у вас? - приподнялся на кровати прооперированный больной с забинтованным лицом. - Все нормально, - ответил Игорь, - я тут утку уронил. Игорь снова прошипел в ухо санитара. - Кто его приказал впустить? Дашь неправильный ответ – заснешь навсегда. - Пас…ха… вер… - толчками прохрипел полузадушенный санитар. Игорь придушил его, дождался конвульсий и отпустил. Потерявший сознание Семенов дышал. Ниче, откачают. Игорь быстро переоделся и вышел из палаты, и только на улице почувствовал, как сильно пульсирует рана на забинтованном лице. Кто-то похлопал его по плечу. Он испуганно оглянулся. Это был снег. ВСТРЕЧА В КАФЕ «НА ОСТОЖЕНКЕ» МИКРОФОНА И БОДРОВА В кафе «На Остоженке» Сергей Бодров ждал Алексея Микрофонова в дальнем от входа углу, возле двери запасного выхода. Депутат быстро прошел через полупустой зал и сел за столик, спиной к посетителям. Они через стол пожали друг другу руки. - Ай-яй-яй, Сереж, нехорошо, - сказал Микрофонов, принимая из рук подошедшего официанта меню. Впрочем, заказ он сделал сразу, не заглядывая в кожаную папку, «сто грамм водки и бутылку содовой». - Что нехорошо? – спросил Бодров. - Как что? Нарыл монету на лям баксов и скрываешь от друзей! У Бодрова забегали глаза - по лицу Микрофонова, по залу. - Монета с тобой? – спросил Микрофонов. - А тебе какое дело? - А че так грубо? Мы с тобой партнеры все-таки. Партнеры так не поступают. - С каких пор мы с тобой партнеры? – изумился гипнолог. - Как с каких пор? – теперь пришел черед не менее искренне удивляться депутату. – А кто тебя продвигал? Кто тебе эфиры делал? Кто во все ток-шоу тебя вставлял? Разве не я? - Послушай, - Бодров обескуражено вглядывался в сдобное лицо собеседника. – Честно говоря, я думал, что ты помогал мне из чисто дружеских побуждений. - Конечно! Конечно, из дружеских, - депутат пухлыми пальцами подбросил очки на брежневские брови. – Я и сейчас тебе помочь хочу. Сережа, не будь таким наивным. Ты что, реально хочешь в одиночку получить за монету мил-ли-он? Бодров усмехнулся, тревожно оглядывая в зал. - Да никого со мной нет, не бойся, - успокоил его депутат. - Я один. Ты мне вот что скажи, - он пригнулся к столику, - кто реально является законным владельцем монеты? - Я. - Честно? - Честней не бывает. - Монета с тобой? Бодров уклонился от ответа. - Учти, - предупредил Микрофонов, - в дело вовлечены очень серьезные дяди, ты даже не представляешь какие. Если они узнают, что ты скрысятничал, у тебя просто заберут монету, а тебе надают по шее. Очень, очень больно. Я ведь могу вытащить пацана из психушки, и он даст против тебя показания. Бордов, нахмурясь, отшатнулся. - Ты меня шантажируешь? – не веря своим глазам, спросил он. - Леша! - Да, - ничуть не смущаясь, подтвердил «Леша». – Я делаю это. - Твоему парню из психушки никто не поверит! - Почему? - Да потому что он вообще никто! – злым шепотом сказал Бодров. - Человек со стертой памятью. Знаешь такой термин? Его ни юридически, ни ментально не существует. Он пациент дурдома. Псих! Что он может предъявить? Ничего! Официант принес графинчик, открыл бутылочку воды. Дождавшись, когда он уйдет, Микрофонов ехидно сказал. - А его показания подтвердит одна девушка. - Какая? - Ксения Ноздрачова. - Она тут при чем? - А это она отвозила монету в Сербского накануне ваших сеансов. - Слушай, чего ты добиваешься? – напрямую спросил гипнотизер. - Я не крал монеты. Я получил ее в качестве гонорара. Микрофонов весело посмотрел поверх сползших очков. - Не смешите мои тапки, доктор, как говорят в Одессе! Лям баксов за пару сеансов? Ты в своем уме? Опомнись! И слушай меня! Я даю тебе «крышу». Мы вместе реализуем монету. Делим доли по-честному. «Крыше» триста штук, тебе триста и мне триста. Ну, по рукам? Микрофонов протянул руку над столом, Бодров протянул свою, но не пожал, а посмотрел депутату за спину. - Тихо, не оглядывайся, - прошептал он, - делай вид, что все в порядке. Сиди спокойно, хорошо? - А что такое? – Микрофонов замер с протянутой рукой. - Да расслабься ты. Делай вид, что ничего не происходит, – гипнолог косился за спину собеседника. - Не оглядывайся. Сиди спокойно. Расслабься. Делай вид, что тебе хорошо и спокойно. И твоя рука сама опуститься на стол. Тебе ведь нечего бояться. Расслабься, иначе они поймут, что ты их заметил, сделай вид, что ты ничего не боишься, ты сидишь расслабленно и непринужденно, можешь даже развалиться, вот так, молодец, можешь даже глаза прикрыть… молодец, ты просто молодец, так и надо, закрывай глаза и притворяйся спящим. Ведь спящего не трогают, спящего никто не видит и он никого не видит. Он спит, и все опасности сами собой рассасываются. Дыши глубоко и спокойно, чтобы не выдать себя, и все будет хорошо, ты слышишь музыку в зале, разговоры посетителей. Но реагируешь только на мой голос, только на мой голос… И все у тебя будет великолепно, ты будешь спать ровно час, а когда проснешься, ты забудешь о нашей встрече и нашем разговоре, ты будешь чувствовать себя просто замечательно. Ты поедешь в клуб… какой клуб ты сейчас предпочитаешь? - «Гудзон», - с закрытыми глазами пробормотал Микрофонов. – Но он сгорел. Тогда «Инфинити». - Отличный клуб! – порадовался за друга гипнотизер. - Ты поедешь в «Инфинити» и будешь веселиться там всю ночь, а утром пойдешь домой и ляжешь спать, а потом поедешь на работу, и все у тебя будет просто замечательно, а про меня ты забудешь навсегда и больше никогда не вспомнишь. Но если я скажу тебя фразу «Чайки свили гнездо, но не прядут», ты сделаешь то, что я тебе скажу, ты послушно сделаешь все, что я тебе скажу, а потом все забудешь. Ты слышишь легкую музыку в кафе, слышишь, как разговаривают вполголоса посетители, слышишь шум автомобилей за окном, и тебя баюкают эти звуки. Слушай их и засыпай глубже и глубже, все глубже и глубже. Через полчаса встревоженный официант попытался разбудить клиента, сидящего спиной к залу за угловым столиком. Клиент на тормошения не реагировал. Когда официант затряс его грубее, подозревая, что посетитель попросту нажрался (хотя как это возможно со ста грамм?!), с массивного, похрапывающего лица свалились на стол очки, и официант узнал известного депутата. Он вызвал администратора и вдвоем они, заслоняя лицо спящего Микрофонова от посетителей, отвели его под руки в служебный кабинет. Пока звонили начальству и спрашивали, что делать, Микрофонов очнулся, потянулся, бодро вскочил и, обругав всех и не расплатившись, выскочил вон из заведения. Он чувствовал себя просто замечательно. ИГОРЬ ПРИХОДИТ В МАСТЕРСКУЮ ДЕДА За Москва-рекой исходил белыми облаками пара Киевский вокзал. Фасад угрюмого, угловатого «Дома художников» на Масловке украшен множеством мемориальных досок и барельефов с профилями академиков, народных артистов СССР и героев Соцтруда. «Коммуна живописцев» была построена Грабарем по идее Горького. Пролетарских живописцев селили в здании, где на первых этажах находились их квартиры, а в мансарде – мастерские. В подъезде пахло стиральным порошком. И действительно на лестничной площадке женщина в пуховом платке с ведром мыльной воды замывала кошачьи лужи и кучи кала. Когда Игорь проходил мимо, женщина его окликнула. - Игорь, ты никак? - Вы меня знаете? - А что с тобой? Ты почему перебинтован? - В аварию попал. - Слушай, ну как хорошо, что ты явился, как хорошо! Ну, где ж ты был все это время! – соседка не спрашивала, она упрекала. - Я был… - Игорь растерялся… - я уезжал. Вот к деду заехал. - Ты разве ничего не знаешь? – впилась в него взглядом женщина. - После аварии я это… - Игорь потрогал голову и развел руками, - я многое забыл. Как вас по имени-отчеству? - Елена Ивановна я, соседка дедушки твоего, вдова народного художника Феоктистова Михаила Никитича, вспомнил? Что, ничего не помнишь? Ай, беда, ай, непорядок! Идем! – соседка открыла дверь своей квартиры и втянула в нее Игоря. Не раздеваясь, затащила гостя на кухню, усадила за покрытый изрезанной клеенкой стол и зашептала. - Дедушка твой, знаешь, как умер? - Нет, - отшатнулся Игорь. - Он умер? - Ох, боже ж мой, - женщина перекрестилась, - вот оно что! Я уж думала, и тебя, Игорек, прибили эти… - Кто? - Да сверху которые! Криониты они себя называют. Или крионы… тьфу! Они, значит, это… Нет, давай по порядку. Когда ж это было? Два уже месяца прошло как. Значит, утречком рано Изя ко мне стучит, вся белая. - Кто этот Изя? - Изя – не этот, Изя – это же Изольда, ну! - Какая Изольда? Елена Ивановна, я плохо все помню после аварии… - Ох, ты господи! Изольда – супруга дедушки, вспомнил? Бежит это она ко мне, всю ее трусит, белая вся – Иван Авдеич погиб! Я вызвала милицию, пошли в мастерскую - точно! Висит твой дедушка, с антресолей свисает. Как он мог туда забраться? Он же не ходил последнее время! Как мог веревку привязать? Да не мог он этого сделать! Я это и милиционерам сказала. Они обещали разобраться, а потом… ох, боже ж мой! – женщина снова перекрестилась и всплакнула. - Изольду арестовали! Ее обвинили, что будто это она подстроила самоубийство, чтоб мастерскую после смерти Ивана Авдеича себе забрать. А какой ей смысл был его убивать? Если он завещал свою мастерскую… Мне, вспомнил Игорь. - Какому-то центру криомедицины! Игорь даже головой потряс. - Кому? - Я тоже говорю – кому? Центру Криомедицины, отвечают. Такие обходительные приехали, показывают документы, читаю – так и есть! - Как есть? - Завещал. Иван Авдеевич! Свою мастерскую этому треклятому Центру. - Не может быть! - Вот и я о том же! Быть того не может, говорю. За какие-такие коврижки, говорю, он так с вами расщедрился? А мы, отвечают, его тело заморозим и будем сохранять, пока медицина не достигнет высот, чтобы его вылечить. Вот так мне ответили. - И что? - И что… заморозили Ивана Авдеича! Даже могилки от него не осталось! - Как заморозили? – все не мог взять в толк Игорь. – Вы же сказали, что он повесился. - Вот труп и заморозили! - Зачем морозить трупы? Кто их может оживить? - А вот поди ж ты! И все вроде по закону: нотариус пришла, наша, из района, я ее знаю, подтвердила, что да, подпись Иван Авдеича, в ясном уме и трезвой памяти, завещал себя заморозить. Тут родственники Изольдины приезжают, из Армении, здоровенные такие армяшки, небритые, злые, тут такое началось, чуть до войны не дошло! Этот криоцентр охрану выставил прямо в мастерской дедушки твоего, и как схлестнулись они одного разу, весь дом вверх тараманом стоял! А потом раз – и пропали все армяне, как будто их и не было! Я спрашиваю охранников, что в квартире твоей хозяйновали, а где, мол, Изольда, вдова и родственники? Они смеются, уехали в Армению. Я и тебе звонила, звонила, телефон не отвечал. Ты ж, оказывается, в командировке был. Так-то вот, мастерская им и отошла. - Не верю, чтобы дед мог завещать квартиру чужим людям! - Конечно! В центре-то Москвы! Она же стоит сейчас несметные деньги! И подозрительно как! Завещал и тут же повесился! Да они же его и убили, у них рожи бандитские! Обдурили, заставили как-то бумаги подписать, и повесили! Запросто! Сейчас такие времена, за телефон вон мобильный убивают, а тут помещение в триста квадратных метров, небось, миллионов стоит, да не в рублях, а в долларах! Тебе, Игорь, с ними разобраться надо, пойди, потребуй бумаги. А лучше сначала в милицию сходи! О чем бишь я? Вот перебил, мысль потеряла. Да! Что ж я, старая! – женщина встала, спешно пошла в другую комнату, оттуда запричитала, - совсем памяти нет! Игорь, тебе же дедушка оставил передачу! - Какую передачу? - Вот, - Елена Ивановна вернулась с пакетом. – Вот, дня за два – за три до смерти Иван Авдеича мне его Изольда принесла. Сказала вам передать, когда явитесь. Я еще удивилась, а сами чего? Подумала, может, на курорт какой уедут? А вам ключи оставили. Вот они и уехали, на курорт, не приведи господь! Игорь взял пакет, раскрыл. В нем лежала видеокассета, связка ключей и коробочка с орденом Ленина. - Ключи от мастерской? – спросил Игорь. - Да, от мастерской, я ходила туда с ними! Один только раз, посмотреть, что они там вытворяют. И хорошо, что сходила! Криониты эти пытались все скульптуры Ивана Авдеича просто на свалку повыбрасывать, уже и ремонт затеяли, так я в Академию позвонила Васе Старостину, ученому секретарю, он старый приятель Миши моего покойного, вот они и приехали, комиссию составили по наследству дедушки твоего, все скульптуры переписали, так что криониты ничего выбросить не посмели. Как узнали, что это я в Академию звонила, так старший их, проходя, так зыркнул глазищами, я вся просто обмерла. Ты б его видел! Грузин какой или чеченец, весь в черном, страшный! Я с тех пор дома сижу, безвылазно, всю меня трусит, это такие люди, они ни перед чем не остановятся! Милиция походила, походила, да и пропала. Сейчас вопрос решается, куда скульптуры вывозить, так они там ничего сделать пока не могут. А ведь ремонт уже начинали! Игорь поблагодарил сердобольную соседку за участие, вышел на лестничную площадку. Женщина все не хотела его отпускать. - Игорь! – громко зашептала из дверей, испуганно глядя вверх лестничного пролета. – Пусть им мастерская отошла, но про скульптуры там ничего не значилось. Ты наследник! Добивайся, чтобы все отдали тебе! Вот и квартира деда. Ключи подошли, замки повернулись, он вошел в мастерскую. В ней полным ходом шел грандиозный ремонт. Резко пахло свежей краской. В большом помещении было необычно светло – предвечерний свет вливался во все лишенные занавесей оконные проемы и через большую стеклянную дверь, ведущую на длинный открытый балкон, с которого открывался вид на Москва-реку и Киевский вокзал. Старая мебель исчезла, повсюду громоздились строительные леса, банки с красками, валики, щетки, пачки кафеля и паркета. Скульптуры, закутанные в полиэтилен, стояли вдоль стен. Игорь прошел в дедову «берлогу». «Лижко» сохранилось, на нем, очевидно, спали строители, так как оно было заляпано белой краской. Краской был забрызган и старый дедов телевизор. Игорь достал из пакета видеокассету, вставил, включил. После серого шипения на экране возник Иван Авдеевич – Игорю показалось, что старик вдруг чудом материализовался в той самой кровати, возле которой сейчас стоял внук. Дед полусидел, откинувшись на подушки, и шевелил под пергаментной кожей вставными челюстями. - Игореша, внучек, душа родная, - прошамкал он, и у Игоря запекло сердце. ТАРТАРАРЫ РАЗВЕРЗЛИСЬ. ПРОКЛЯТИЕ МОНЕТЫ Покинувший кафе «На Остоженке» врач-психотерапевт Сергей Бодров прошел через подземный переход, перебрался через палисадник и сел в свою машину марки «Вольво-960» синего цвета. «Вольво» отъехала. Бодров не видел, как шедшее за ним в отдалении лицо кавказской национальности по мобильному телефону передало кому-то его установочные данные. Сергей Бодров не обучался оперативному искусству, но каким-то шестым чувством засек за собой преследование. Его «вели» две дорогие машины – обе черные и приметные, БМВ пятой модели и пятисотый мерседес. За рулем машин сидели дети гор, тоже не обучавшиеся оперативной работе, поэтому слежку за объектом они вели топорно, если не сказать нагло. Сергей стал набирать скорость, но мощные машины висели на хвосте, а водители их давно освоили агрессивно-гоночный стиль вождения и в любой момент могли взять его в «коробочку», прижать к бровке и повязать. Но у них, видимо, была другая задача. Задачу, действительно, Левон-Терминатор поставил перед Тиграном другую: выследить явки гипнолога, где тот мог бы хранить монету, а уж потом брать его живьем. Гламурный психиатр неплохо водил машину и наращивал скорость. Армяне держались сзади. Погоня становилась все азартнее. Неожиданно на красный свет синяя «Вольво» Бодрова рванула с места, а машины армян зависли на месте. Это донельзя разозлило молодого и горячего Геворка Оганисяна. Он зло бил по рулю рукой в гоночной перчатке без пальцев и расписывал в деталях, что он сделает с ублюдком, когда догонит. - Я его маму… я его рот… он меня достал уже… Мигнул «зеленый» и машины сорвались с места. Синий «вольвятник» маячил далеко впереди, но Геворк выжимал все силы из своего «бумера» и под рев мотора уверенно нагонял. - Все, - кричал он, - больше он от меня не уйдет! Я сейчас его догоню и протараню, мамой «калянусь», провалиться мне на этом месте! Едва он произнес эти слова, случилось чудо, равное библейскому разделению вод. Не успела «Вольво» гипнолога на большой скорости миновать кусок великолепной, недавно отремонтированной трассы на Трубной улице, как сзади, прямо перед несущимся тонированным болидом Геворка с циклопическим хрустом просела земля, и полотно дороги длиной в тридцать пять и шириной в пятьдесят метров провалилось в тартарары. Тартарары в Москве повсюду. Иногда они гремят на глубине до километра, а иногда в каком-нибудь десятке метров от поверхности. Участок дороги, по которому в этот миг летели в азарте погони наворочанные армянские автомобили – БМВ и пятисотый «мэрс», ушел в тартарары в районе метро «Каширская». Сейсмологи не зарегистрировали подземных толчков, но едва автомобиль гипнолога миновал проклятый участок, как словно бы локальное землетрясение точечно раскололо чудовищными трещинами асфальт, раздвинуло плиты шоссейного покрытия и горным обвалом повлекло их вниз - на тоннели метро. Тигран шел чуть сзади на Порше-Кайенн. Он как раз разговаривал по мобильному с боссом, когда идущие впереди машины вдруг исчезли, как сквозь землю провалились. Джип Тиграна продолжал нестись вперед, водитель еще ничего не понял и не видел, что шоссе перед ними расселось и асфальтовой лавиной рушилось куда-то в ад. Тормози, заревел Тигран. Он закричал так, как не кричал никогда в жизни. От такого крика в горах сходят снежные лавины. И даже ослабленный мобильной трубкой крик этот чуть не полопал Левону-Терминатору барабанные перепонки. - Алло, алло, что случилось, брат? – спрашивал Левон, зная, что хладнокровный Тигран не стал бы так кричать даже под пытками. – Алло, Тигран, ты меня слышишь? В трубке что-то хрипело, шипело, донесся ухающий грохот, и сигнал оборвался. Тигран успел выскочить из экстренно затормозившего джипа и оказался на самом краю разлома. Он словно бы оказался на реке в момент ледостава, только лед был асфальтовый, лопался и двигался, повинуясь какой-то неведомой, но чудовищной силе. Земля уходила из-под ног. Тигран попятился, развернулся и побежал назад. Встреч ему текла река растаявшего снега. Она грозила превратиться в водопад. Дорога перед ним медленно вздымалась к небу. Тиграну удалось вскарабкаться по громоздящимся отрогам асфальта и выскочить на твердую поверхность. Оглянувшись, он успел увидеть, как его «Прош Кайенн» вместе с оцепеневшим водителем тоже сорвалась с кручи. Вокруг визжали тормозами и крутились вокруг своей оси десятки машин, некоторые срывались вниз, в любой момент Тиграна могли смести в пропасть. С непредставимой для его массы прытью он уворачивался от летящих автомобилей. Удар! Хряск! Скрежет! Визг тормозов! Дикие вопли женщин. Тяжело дыша, великан оглянулся и замер, пораженный. На противоположном краю промоины тоже столпилось стальное стадо машин. Вниз, в дымящуюся пропасть, скользил мусор с обоих накрененных берегов, текли бесчисленные грязные реки и ручьи. В пропасть медленно сползали оказавшиеся у самого края зеленый «жигуленок» и заляпанная белая «газель». Уклон был слишком силен, водители ничего не могли поделать. Маршрутка, полная людей, даже включила заднюю передачу, из-под колес пошел дым, но «газель» не смогла сдать задом. Тиграну даже показалось, что он разглядел смертельно бледное лицо водителя в тот момент, когда машина кувыркнулась. - Блин, - пробормотал Тигран непослушными губами, - я же не бигун, я барэц! Масштабы катастрофы Сергей Бодров осознал лишь во время вечерней сводки новостей, когда телекамера с высоты барражирующего вертолета показала дымящуюся дыру в центре города. Пораженный гипнолог сел с бутылкой пива, которую только что достал из холодильника. Это же сразу вслед за ним провалилась дорога, понял он, провал отсек погоню. Он выпил пиво залпом и отрыгнулся по-тигриному. Судьба в лице мутного сребреника уберегла его в очередной раз. Я избранный, подумал Сергей. Да. Я избранный. Не зря я с детства наделен темными дарами суггестии. Он достал монету и, пересиливая себя, потому что она воняла, поцеловал ее. Он и не подозревал, какие еще невероятные кульбиты приуготовила ему изобретательная, как Кулибин, вонючая монетка! Провал шоссе был всего лишь цветочками. Кровавые ягодки только вызревали. ПОСЛАНИЕ С ТОГО СВЕТА - Игореша, эту кассету прослушай и уничтожь. Она не должна попасть в чужие руки. Слишком многие тайны я тебе открою. Это мой наказ. Кассету уничтожь, слышишь? Вот зануда, ласково подумал Игорь. Слезы подступали от лицезрения родного человека. В эту минуту он понимал, как сильно он любит и любил деда. Сентиментальным стал, блин! Дед на видеозаписи заметно сдал, даже по сравнению с последней встречей, виски и глаза ввалились, кожа была бледная, в старческой гречке, он говорил с трудом, часто останавливался, тяжело вздыхал, собираясь с силами. - «Алкедама» - самый засекреченный Орден в истории, - шамкал старик. – О масонах известно. Все знают розенкрейцеров и иллюминатов. Но об «Алкедаме» никто никогда и нигде не слышал, потому что этот Орден – сердце всех других Орденов, сердце Мирового Правительства. Я член Ордена Алкедамы с 1918 года. Это тайное общество невероятного могущества. Помнишь, я рассказал тебе, что мы – мальфары, потомки ассирийских колдунов? Так вот, это только часть правды. Все гораздо страшнее и величественнее. Мальфары – помесь нибиру и людей. Знаю, сейчас тебе имя «Нибиру» ничего не скажет. Это тайное имя двенадцатой планеты Солнечной системы. Еще она называется Мардук, Звезда Войн. На нем обитает сверхразумная цивилизация, родина наших с тобой далеких предков. Полмиллиона лет назад наши предки с Мардука высадились на Землю в районе дельты Тигра и Евфрата. Они добывали золото, и для проведения земляных работ создали биороботов. Это и были нынешние люди. Люди были точной копией нибиру, только полностью лишенной индивидуальной души. Их использовали на строительных работах, в шахтах и так далее. Но 3600 лет спустя Мардук вернулся в Солнечную систему и нанес по земле метеорный удар страшной силы. Цивилизация погибла, а остатки биороботов разбежались. Они остались без присмотра, ведь нибиру почти не уцелели. Зато биороботы быстро расплодились и заполонили всю планету. Знаю, тебе трудно поверить, что вокруг не живые люди, а примитивные био-существа. А ты присмотрись, присмотрись к ним повнимательней, и ты увидишь, что миллиарды существ, которые называются людьми, на самом деле умеют только тяжело трудиться, пить алкоголь и совокупляться. Мы с тобой – не люди, Игорь, запомни это. Мы – мальфары, в нас течет кровь богов, кровь нибиру. Мы творцы и мыслители, мы двигаем развитие цивилизации, мы дрожжи мира, без нас не взошло бы тесто земное. Ты спросишь, как отличить нибиру от людей, ведь мы так похожи? Еще и решишь, что дед твой стал расистом или фашистом или, того хуже, рехнулся совсем на старости лет. Ведь биологических отличий между нами и биороботами практически нет! Мы создали их по своему образу и подобию. И у людей, и у нибиру, и у мальфаров такие же мозги, руки-ноги и желудки. Но в человеке главное-то скрыто в тонком теле, а не в этом грубом, физическом. Только мы, урожденные нибиру, пусть даже полукровки, можем глубоко мыслить и чувствовать, любить и творить. Люди-биороботы – это всего лишь ограниченные программы, способные на минимальный набор реакций. Биороботы подвержены массовому алкоголизму, наркомании, они очень внушаемы и не способны к творчеству и любви. Рабы, крепостные, вассалы, кто это как не биороботы, вверявшие свое развитие знати, то есть тем, кто знает, что надо делать. Но главное их отличие от нибиру в том, что у них нет индивидуальной души. У людей массовая душа, как у рыб или стайных животных. Наши предки создали в ментальной сфере, окружающей землю, несколько глобальных, так называемых «массовых душ», получивших название эгрегоров. Эти сверхмощные энергетические облака подпитывают людей, внушают им массовые чувства. И вот толпы людей топают по проспектам с транспарантами в руках, скандируют навязанные им лозунги, устраивают революции и все скопом ненавидят не похожих на них нибиру. Они ненавидят нас, Игорь, они преследуют нас, инстинктивно чуя в нас своих поработителей. Отсюда дикие восстания, кровожадная ярость революций, массовые уничтожения народов, геноциды и холокосты. Иного объяснения нет! Игорь, сейчас я открываю эту тайну тебе, а мне ее открыл сам Троцкий! В далеком теперь восемнадцатом году, Лев Давидович уже был Посвященным самого высокого ранга. Он был Великим Магистром Ордена «Алкедамы». Надеюсь, ты получил Посвящение в Свияжском монастыре. Для этого я и отправил тебя туда, а не за головой Иуды. Хотя и голова бы сгодилась. Слушай же! Самым страшным грехом среди нибиру считалось кровосмешение с биороботами. Веками царские и королевские династии под страхом смерти охраняли чистоту крови, гнали и презирали бастардов. Их звали мальфары. Male fare – делать зло, зло сделанный. Вот два значения этого слова. Из мальфаров выходили колдуны и чернокнижники, они были оскорблены и унижены своим положением – не люди, но и не нибиру! Поэтому все века власть преследовала колдунов и сжигала ведьм! Мальфары восставали, свергали династии, вели за собой человеческие стада. Таковыми были Моисей и Троцкий. Восстания потоплялись в крови. Но нибиру продолжали скрещиваться с людьми. Появлялось все больше божественных бастардов, полулюдей полубогов. Мальфары прониклись сочувствием к людям и восстали против гнета нибиру. Так большевики захватили власть в России и свергли династию нибиру-царей. Только Великим мальфарам было под силу перевернуть громаду России, большевики ведь были маломощной и очень малочисленной партией. Но гипнабельные толпы людей послушно, как стада баранов, бежали туда, куда указывали персты великих мальфаров – Троцкого, Ленина, Сталина, Рейснер. Цель революции была благородна, мы хотели в конечном итоге даровать всем людям-роботам индивидуальные души. Вот почему сошлись в смертельной гражданской войне старая знать - нибиру и новая волна полукровок и бастардов – мальфаров. Именно поэтому сцепились затем в смертельной схватке Сталин и Гитлер. Именно поэтому с такой жестокостью фашисты уничтожали людей, они знали, что это просто унтерменши, биороботы. Так вот, «Алкедама» - это Великий Орден Мальфаров, призванный осуществить величайшую цель мировой истории - наделить каждого человека, каждого биоробота, индивидуальной душой! Это и будет построение царства божия на земле. Для этого величайшие Мальфары жертвовали собой. Христос пошел на крест, чтобы вознести его над миром и показать толпам биороботов, что есть иные способы решения проблем, кроме насилия и мести. Есть жертва! Есть сострадание. Есть любовь! Он не мог не пойти на крест, иначе бы никто его не понял. Все ждали, что он сойдет с креста и победит захватчиков-римлян и спасет богоизбранный народ. А он пожертвовал собой и замкнул круг старой морали биороботов, насажденной Моисеем. «Око за око, зуб за зуб» - вот главный закон Моисея. А Христос сознательно пожертвовал собой, взял кровь на себя! Простил. И спас миллионы людей, наделив их зачатками души. Мало того, он заложил культ мучеников. Пройти по пути Христа стало целью и смыслом жизни миллионов и миллионов людей. Он заложил в них эту программу. Ведь согласись, трудно представить, чтобы люди в нормальном уме и трезвой памяти стремились к мукам и смерти, как к высшему венцу бытия! Но так было задумано христианство. Тут-то и кроется величайшая загадка, непосильная для обыденного ума. Дело в том, Игорь, - дед приблизил к камере лицо, и изображение на мгновение размылось, потом фокусировка восстановилась, и старик, особенным тоном подчеркивая важность своих слов, продолжил, - дело в том, что при сильных физических и духовных страданиях в тонкой оболочке биороботов вырабатываются так называемые микролептоны. Они подобны мельчайшим алмазам тонкого мира, из них-то и формируются индивидуальные души! Как и природные алмазы, лептоны вырабатываются только под сильнейшим давлением. Поэтому ради обретения индивидуальной души люди-биороботы и подвергаются мукам. Это звучит, конечно, ужасно, но такова реальность. Обладающие массовой душой биороботы должны пройти свой крестный путь, указанный Христом, дабы обрести душу индивидуальную и стать богочеловеками, а не тупым биомеханическим стадом! Дед замолчал. Видно было, что рассказ отнял у него последние силы. Глаза его закрывались, голова падала на грудь, он словно бы засыпал. Игорь понял, что старик действительно стоял на краю могилы: щеки и виски Ивана Авдеевича ввалились, кожа на лице сделалась иссиня-бледной, с земляным отливом, на ней особенно четко проступила густая старческой «гречка», обсыпавшая все лицо и дрожащие руки с набухшими суставами подагрических пальцев. - Игореша, родной! – старик вскинул голову и с усилием проморгался, - видишь, засыпаю на ходу… задремываю, вот какая беда… ты погоди, - он с кряхтением обернулся, взял миску и отхаркался в нее. - Теперь о главном, - деловито сказал он, будто задремал и очнулся на советском собрании. – Слушай, Игореша, и запоминай. Эта весть станет для тебя громом среди ясного неба. Только ты не пугайся. Ты… - старик пожевал иссохшими губами и вдруг сморщился в бессильном плаче, - ты… - он тоненько зарыдал и не смог продолжать. «Господи, дай мне силы», бормотал он сквозь всхлипы, наконец, успокоился, вытер краем простыни глаза, набрал в грудь побольше воздуха и почти прокричал в камеру. - Ты не мой внучек, Игорь! Ты внук Льва Давидовича Троцкого и Ларисы Михайловны Рейснер! Вот оно как. Игорь оцепенело смотрел на экран. Дед перевел дыхание и перекрестился. - Фу, - сказал он, - выговорил! Снял камень с души. Все. Миссия моя на земле закончилась. Теперь и помирать можно. Славе Те…- старик снова перекрестился, и лицо его заметно повеселело. – Игорюня, - он улыбнулся сквозь продолжающие катиться слезы, - я тебя все равно любил, как родного. Любил и люблю и сейчас, знай! Так-то вот! Игорь сидел в полном ступоре. Он - еврей. По крайней мере, на одну четверть. Но он же всю жизнь ненавидел жидов! И надо же – сам им оказался. Открытие так поразило его, что он пропустил половину из того, что бормотал с экрана старик. Встряхнул головой, вслушался. - Твой отец, Павлуша, - говорил дед, - родился аккурат в двадцать шестом году. Лариса Михайловна на самом деле умерла от родов, а не от стакана сырого молока, как пишут в ее биографиях. Уже началась борьба Троцкого со Сталиным, исход ее был не ясен, и Лев Давидович принял решение сохранить в тайне рождение твоего отца. Он поручил мне воспитать Пашку. Правильно мы тогда сделали. Весь род Троцкого Сталин вырезал под корень. И Пашку бы арестовали, намекни хоть кто. И ты б тогда не родился. Потому и Павел ничего не знал. Я не мог раскрыть ему тайну, кто его родители. А когда Паша вырос, имя Троцкого уже было предано анафеме, им только предателей и бандитов называли. «Троцкистские убийцы и шпионы», вот так, иначе не говорили. Как я мог его огорошить, что, мол, твой отец - Троцкий? Пашка бы с ума сошел, он сталинец был, коммунист! Еще бы и руки на себя наложил. Или того пуще - пошел бы и сдался в ГПУ, ума бы хватило, вот так тогда воспитывали. Мне вот еще что было сказано твоими дедом и бабкой. Имя Павел они нарекли своему сыну в честь апостола Павла. Не знаю, пригодится ли тебе такая информация, но знай, в тебе тоже заложены вибрации этого имени. Ты Павлович. Имена не случайны. Имена это у-у! В них сила судьбы. Ну вот, о чем я говорил? А. Паша так и не узнал, чей он на самом деле сын. Поэтому и женился не на мальфарке, как положено, а на простой женщине, твоей матери. Поэтому и ты - полукровка, сын нибиру и земной женщины, мальфар. Вот почему ты поддаешься гипнозу. Настоящие нибиру не гипнабельны. Гипнабельность и религиозность встроены в биороботов, чтобы ими было легче управлять. Если ты женишься на простой женщине, ты еще больше разбавишь кровь Мардука. Найди себе мальфарку, слышишь! Это мое тебе завещание. Как ты ее узнаешь? Очень просто. Мальфары потрясают одним своим присутствием. Троцкий потрясал. Лариса Михайловна, твоя бабка, ох, как она потрясала! Когда я слышу о массовом поклонении таким женщинам, как Мерилин Монро или, скажем, Марлен Дитрих, я смеюсь. Они жалкие пигалицы по сравнению с Ларисой Михайловной. В нее влюблялись целые фронты! Все! Скопом! Это было массовое помешательство! Люди столбенели, когда шествовала комиссар Балтфлота, флаг-адъютант Лариса Рейснер – такая она была красивая! Они стояли столбами, а твоя бабка – господи, ослепительно молодая, двадцатитрехлетняя! – только хохотала. Она одна была под стать титаническому Троцкому. Только такие великаны и могли сделать такую революцию, как наша. И победить! Твоя бабка – она не рассусоливала, мигом ставила врагов к стенке. И рука у нее не дрожала. Лично врагов в распыл пускала, вот так-то вот. А как иначе, революция была, сошлись ведь насмерть. Кто, кроме таких, как Лариса свет Михайловна, мог сделать такую великую революцию? Да никто! Она поднимала полки в атаку, одним своим присутствием. Под Казанью «Полк пролетарской славы» пошел в атаку с голыми штыками, без единого патрона, потому что не было патронов. Зато была Лариса Михайловна! Встала и пошла. И за ней все пошли. Пусть кто-то сейчас попробует такое совершить. На пулеметы повести мужиков. Вот какова была твоя бабушка! Будь ее достоин, слышишь! Я сейчас вспоминаю, а сердце просто замирает. Я в нее тоже был влюблен, а в нее нельзя было не влюбиться. Лицо старика просияло, когда он вспоминал Рейснер. Ты очень на нее похож, Игореша, особенно глаза, продолжал старик. Посмотришь потом у меня ее скульптуру, называется «Чайка». Так вот, когда ты встретишь мальфарку, ты сам все поймешь. Тебя будто молнией прошибет, вот увидишь. Если повезет тебе, конечно. Хотя что я говорю, старый дурак, конечно, ты встретишь свою мальфарку, это же Книга Книг говорит, Писание! Ну, вот и все вроде сказал, теперь прощаться с тобой буду. Да! Вспомнил, самое важное. Вот эта тайна. Свияжскую статую со мной отливал лично Лев Давидович. Без него не отливать, таков был приказ народного комиссара. И вот он приехал, когда все было готово для заливки, выгнал из мастерской всех, оставив меня одного, и сказал. Иван, то, что ты сейчас увидишь, не должен узнать никто. Если ты проронишь хоть слово, не только ты, но и весь род твой будет беспощадно уничтожен. С этими словами он достал какую-то монету и вложил ее в форму. Я залил. Монета оказалась в центре Иудиной головы залитой намертво. Еще я отлил пять статуй, но они были без монет. Иуда с монетой был установлен именно в Свияжске, возле Казани. Восемьдесят лет я хранил эту тайну. Игорь! Как найдешь голову Иуды, разбей ее, не сомневайся. Не жалей моего творения, оно для того и предназначалось, чтобы хранить нашу святыню – сребреник Иуды. Сам Троцкий заложил его в голову статуи, чтобы она транслировала на Россию свою мощь и энергию. Разбей голову, слышишь! Монете пора явиться миру. Только смотри, ни в коем случае не касайся ее руками, это очень опасно. Ты должен… - Ти кто? – раздался сзади голос с сильным акцентом. Игорь резко обернулся. Перед ним стоял высокий жгучий кавказец. У него был вид чикагского гангстера тридцатых годов. Темный костюм в тонкую полоску, белая сорочка под галстук, черная шляпа с широкими полями. Белый уголок платка торчал из нагрудного кармана. Сухой, подтянутый корпус его раскачивался с носков на пятки роскошных и, судя по всему, дорогущих штиблет с высокими загнутыми носами. Горбоносое длинное лицо со впалыми смуглыми щеками и слегка отвисшими бульдожьми складками под нижней челюстью выражало беспредельное презрение. Большой рот с четко очерченными губами искривлялся и подергивался в гримасе отвращения, ноздри раздувались, словно бы от всех окружающих разило зловонием. В традициях российского бандитизма на шее его блестела золотая цепура. Он держал руки сцепленными за спиной и смотрел на Игоря узкими черными очками, скрывающими глаза. По бокам медведями гризли возвышались дюжие, одетые в одинаковые черные пальто телохранители. Это явно был новый хозяин квартиры, о котором рассказывала соседка снизу. Стала понятна и причина, почему дед «завещал» квартиру именно этим типам. Рука инстинктивно дернулась, выключив видеомагнитофон. Телевизор погас. - А вы кто? – спросил Игорь, озирая пришельцев. В голову медленно и неукротимо втекала магма ярости: бред, который нес с экрана покойный дед, был явной работой этих кидал. Пришельцы, биороботы, тайные ордена, Троцкий и Рейснер, - да это все дело рук вот этого черножопого ары! Засирают людям мозги, заставляют переписывать квартиры на «тайные Ордена», а самих потом вешают! Ну, суки! Погодите! «АРА, ДРУГ, ДЛЯ ЧЕГО ТЫ ПРИШЕЛ?» - А ти-та кто-о? – с противным чучмекским выговором спросил незнакомец. И столько презрения и высокомерия было в его тоне и во всем наглом виде, что Игорь еле сдержался. - Я - Игорь Ледовских, - медленно представился он, - внук Ивана Авдеевича Ледовских, законный наследник этой квартиры. А вот вы кто? Он хотел сказать все это солидно и даже грозно, но у него получилось лишь неразборчивое плямкание, нос не дышал, приходилось разлеплять губы и втягивать воздух пересыхающим ртом. - Наслэдник? – переспросил кавказец и смерил его с ног до головы взглядом, неразличимым за тонированными очками. – Вижю. Наслэдил. Из прихожей вошли еще люди – среди них два лощеных субъекта, в галстуках, очках и с папками для бумаг. - Ви сматрыте, что тут можно сдэлать, - сказал им кавказский «авторитет», - а ты, Иннакэнтий, пакажи дакумэнты на квартыру этому чилавэку. Дизайнер пошел по мастерской, оглядывая потолки, а юрист по имени Иннокентий открыл папку и поднес ее Игорю под нос. Замелькали какие-то договоры, печати, подписи. Юрист что-то быстро говорил, но Игорь ничего не понимал. Он попытался сосредоточиться и даже сумел прочитать заголовок «Дарственной», напечатанной на гербовой бумаге. «Я, Иван Авдеевич Ледовских… дарю… Московскому Центру Криомедицины «Морозко» в лице генерального директора Кондрашова Вячеслава Михайловича… свою квартиру-мастерскую площадью 311 (триста одиннадцать) квадратных метров…» Игорь резко оттолкнул от себя папку. - Заберите свою липу! – с тою же наглостью, с какой к нему бращался новоявленный хозяин, заявил он. – Наследник здесь один. И это я! А вашими бумажками можете подтереться! Телохранителя угрожающе придвинулись, но босс остановил их кратким жестом руки. - Почему же липа? – со стылой улыбочкой осведомился юрист и посмотрел на босса. Тот по-прежнему покачивался перед Игорем с заложенными за спину руками. В черных узких очках у него был вид очковой кобры – хладнокровной и ядовитой. - Потому что это либо подделка, либо мухлеж! – выпалил Игорь. - Да почему же? – неискренно изумился юрист. – Документы в полном порядке! А вот где были вы, почему не предъявляли свои права на наследство? Как вы сюда вошли? Почему вскрыли печать без присутствия представителя Академии? - Да потому! – выкрикнул Игорь, уклоняясь от ответа на вопрос, где он пребывал все это время. – Дед не мог завещать квартиру никому, кроме меня! Или своей жены! И, кстати, где она? А ну, покажите ваши документы! Он снова пробежал глазами «дарственную», возмущенно сказал. - Какой на фиг Центр криомедицины? Ну и где ее директор? - Ну, я дыректор, - гадливо сказал «авторитет», - и щьто? - Что-то вы не похожи на Кондрашова как там?.. Вячеслава Михайловича. - Я – дырэктор холдинга «Тэрра инкогнита». - А при чем тут ваша «Тэрра», когда тут написано «Морозко»?! – торжествующе вскричал Игорь. - Холдинг «Тэрра инкогнита», - терпеливо пояснил юрист Иннокентий, - контролирует Московский Центр криомедицины. – Юрист почтительно показал на «авторитета». – Перед вами директор холдинга и законный владелец этой квартриры Левон Вазгенович Тер-Месропян. - Так вот кто захапал дедову квартиру! – крепко сжимая челюсти, чтобы не взорваться, сквозь зубы произнес Игорь. – Вот кто его повесил! На антресолях! Я все знаю. Компания остолбенела. - Что он гаварыт? – поморщился в сторону юриста Тер-Месропян. Юрист Иннокентий пожал плечами. - Вы заблуждаетесь, - сказал он Игорю. – Было проведено следствие и оно установило, что смерть предыдущего владельца квартиры наступила вследствие естественных причин. - Значит, и следствие купили! – заорал Игорь. – Что, я не знаю, как это делается?! Завещание подделано! Дед не мог никому, кроме меня, завещать мастерскую! – Игорь подступил к армянину и завопил ему в лицо. - Я тут наследник, я, понимаешь, ты, ч-ч-ч… - Игорь чуть не выкрикнул «чурка поганая», но страшным усилием сдержался. Телохранителя стиснули его с боков и взяли под руки. Ручищи их были просто каменными. Они глянули на босса, спрашивая, выносить? Но Тер-Месропян снова сделал отрицательный жест. Поразмыслив, он закивал и сказал Игорю. - Я панимаю! Ты абижен смэртью дедушки! То есть ты агарчен. Панимаю. У нас в Армении стариков очин уважают. Хочишь, пабудь тут, паживи, день живи, два живи, памяни дедушку, это святое! - Поживи? День-два?! – Игорь пригнулся от ярости, нос сильно запекло, голова закружилась. - Это не ваша квартира! Это моя квартира! Убирайтесь отсюда по-добру по-здорову, пока я не вызвал милицию. Я докажу, что вы все подстроили, убили деда, подделали завещание! Телохранители стиснули его, поволокли к выходу. Тер-Месропян вдруг что-то резко сказал им по по-армянски, и «шкафы» замерли. - Ты смели, брат, - одобрительно сказал Тер-Месропян тяжело дышащему Игорю, – маладэць! Лицо ранен, толко вишьел из балницы, психиатрыческой, а нэ боишься… Игорь выпучился на него. - Так это вы! – прохрипел он. – Вы, суки, все устроили. Опоили клофелином, и пока я бродил по вокзалам, захапали квартиру деда! Это же вы, гады! Вы стерли мою память! Сука, из-за квартиры все! Телохранители крепко держали его, Игорь вырывался, вопил. Гнев его, казалось, поставил бандитского авторитета в тупик. - Пастой, - сказал он, снимая очки и обнажая два вороненных зрачка с фарфоровыми белками. - Ты хочиш сказать, что с табой нэправыльно абашлись, да? Квартира должна была достаться тибе, да? Я правыльно панимаю? - Правыльно! – передразнил Игорь с искаженым от ярости лицом. - А пачиму, можно узнац? - Да потому что я, я - ближайший родственник! По закону – вот «пачиму»! Тер-Месропян оглядывал его в гадливом недоумении. - А вот твой дэдушка, - сказал он, - перед смертью. Жаловался лично мнэ. Что ты желал его смэрти. Ты требовал продать мастэрскую и отдать дэнги – тибе! Твоя дэдушка был на тибя абижен! Вот пачиму он завещал всо минэ! Понял типерь? Игорь растерянно раззевал рот. - Дед… дед… - Что дэд? Игорь вспомнил стариковское послание на кассете и радостно выкрикнул. - Дед простил меня! - Да? – насмешливо спросил Тер-Месропян. - Да, я это точно знаю! - Откуда? – армянин поднял кверху указательный палец и провернул им в характерном кавказском жесте. – Я ведь паслэдний с ним гаварыл! - Дед простил меня! – крикнул Игорь. – Он любил меня! У меня есть этому доказательства! Бандитский главарь хмыкнул и направился к видеомагнитофону. Нажал на кнопку, вынул кассету и показал ее Игорю, надежно зажатому с обеих боков бодигардами. - Вот твое доказательство! Я слышал. – Армянин опустил кассету в карман пальто. Игорь рванулся, но только бессильно провис меж сдавившими его со страшной силой силачами. - Отдайте кассету! – взмолился он. - Я ее не дослушал! - Тибэ она болше нэ понадобится. - Это все, что осталось у меня от деда! У него даже могилы нет! Ну, послушайте, пожалуйста, отдайте кассету! - Он же сам просил, - Тер-Месропян насмешливо процитировал, - «кассэту уничтожь, слышишь?» Игорь замер. - Так ты ее уже слушал! – взорвался он. – Может, ты ему сам надиктовал? Это же ты втюхал ему все эти идейки! - Какие идэйки? - Насчет каких-то, блядь, нибиру и биороботов! Это вы ему мозги засрали! И захапали у выжившего из ума старика квартиру! Вы – кидалы! Надо же придумали какую туфту отвратительную! - Какой туфту? – кавказец оглянулся на свою свиту. - О чем он гаварыт? - Назвали нас всех биороботами, а себя, сука, нибиру и мальфарами! – ненавистно хрипел Игорь. – Чтоб потом этих несчастных биороботов нещадно обирать. А старик и уши развесил. Как же, он же мальфар! Надо все вам завещать! Биоробот он был, тупой, выживший из ума старикашка! Босс армянской мафии сокрушенно покачал головой. - Зачем ты так пра дэда? Нэлзя так про умерших. - А как надо?! Как?! Спасибо ему говорить? Кинул внука, говнюк старый! Всю жизнь лепил Павликов Морозовых, да писал доносы на своих товарищей по Союзу, а они после гибли в лагерях. Как же, он же, сука, нибиру, мальфар, колдун, высший дух среди жалких убогих биороботиков! А не проще ли назвать себя тем именем, каким вы по праву должны называться? Кидалы! Бандиты! Звери! Игорь задыхался от ярости. Телохранители с трудом его сдерживали, поглядывали на хозяина с удивлением – почему до сих пор нет приказа выкинуть терпилу с пятого этажа? Черный человек бесстрастно наблюдал за беснующимся Игорем. Внезапно он экспансивно вскинул вверх обе руки, словно передразнивал истерику «прокинутого» наследника. - Вах, вах, какой гарачий! – на левом его запястье блеснули массивные золотые часы, а на правой руке сверкнули золотые «гайки». Бандит приблизился, угрожающе выпятил выбритую до синевы челюсть, черные брови его нависли, из-под них по скалистому лицу ударили молнии нервных тиков и судорог ярости. - Зачем крычишь, а? – прошипел он. - Зачем руки распускаиш-шь? Пачиму нэ пагаварышь по-чилавечески? Пачиму нэ скажешь, ара, друг, для чего ты пришел? Произнося последнюю фразу, Тер-Месропян странно посмотрел на Игоря, и из левого его зрачка вдруг зеркальным холодом блеснула знакомая вспышка. Взгляд этот словно прожег глаза Игоря. Тело его оцепенело, по спине прокатилась волна изморози. Сейчас убьют, закатают в ковер и вынесут. Чурки проклятые! Твари черножопые! Понаехали тут! Захапали всю Москву и его ограбили, последнее отобрали. Их останавливает только присутствие представителя Академии, дизайнера, который с удивлением наблюдал за разборкой. Игорь задыхался, грудь его ходила ходуном. Тер-Месропян надел очки. - Ми нэ звери, - сказал он, качая головой. – Зра ты так. Мы всо панимаем. Ты расстроен. Дэдушка. Умэр. Это святое. Паживи тут, дарагой, пабудь, памяни дэда. Тигран, отпустите его. Тер-Месропян пошел к выходу. Телохранители отпустили Игоря и направились за хозяином. Юрист и дизайнер поспешили следом. Игорь остался стоять в полной растерянности. Как он сказал? Что он только что сказал? Что этот хачик сказал?! «Паживи тут»? Нет, что-то другое, до боли знакомое! Что он сказал? Да вот же!!! «Ара, друг, для чего ты пришел?» - Настоятель! – заорал Игорь и кинулся в прихожую. Он вспомнил – так сверкал глаз настоятеля подземного Свияжского храма Иуды! Пока Игорь разбирался с замками входной двери, лифт уже закрылся и уехал вниз. Игорь орал в шахту, чтоб остановились, бросился вниз по ступенькам, выскочил на улицу, но увидел только рубиновые стоп-фары отъезжающего черного джипа «Тойота Секвойя» с тонированными стеклами и синим проблесковым маячком на крыше. Номер его Игорь разглядеть не успел. Он смотрел вслед мигающему маячку до тех пор, пока тот не скрылся в шумном потоке машин. «Ара, друг, для чего ты пришел?!» Армяшка сказал пароль! Он сказал фразу, которая расколдовала его! Но кто он? Неужели это и есть тот самый настоятель Троцкого монастыря? А что, у того была бородища, ею можно закамуфлировать любое лицо. И этот высверк из глаза! Это он, понял Игорь. Но что он делает в Москве под видом армянского «авторитета»? Зачем ему накололи на спину повешенного Иуду и написали под ней пароль к его памяти. «Друг, для чего ты пришел?» Армянин произнес ее с явным нажимом, без акцента, глядя в самые глаза! Но для чего-о?! Игорь взялся за голову и пошел назад к подъезду. Уличный холод отрезвил. Память медленно распечатывалась наподобие пакета, присланного с нарочным. Лопались сургучные печати, открывались листы с вязью письмен. Внезапно он вспомнил все, что случилось с ним в подземном храме после разбития головы Иуды, и даже пошатнулся от ужаса. СВИЯЖСК. ОРЕЛ ИЛИ РЕШКА? При звуке открывающейся двери подземного храма Игорь включил фонарик. На стене возник световой круг с сердечком тени в центре. Световой круг с теневой сердцевиной был похож на женскую грудь со сморщенным соском. Игорь перевел фонарик и световая «грудь» вытянулась по стене, а теневой «сосок» частично лег на лицо вошедшего настоятеля, на его густую, искрящуюся бороду. - Не могу поверить! – вместо приветствия прорычал Игорь. - До сих пор не могу в это поверить! - Во что вы не можете поверить, безумный вы человек? – в вязкой подземной тишине голос настоятеля звучал бесстрастно. - Что дед меня заказал! – выкрикнул Игорь. – Я же для него последний родной человек на земле! И он меня вломил! Сколько он вам заплатил? Тридцать сребреников? - Зря вы так. Дедушка ваш – величайший скульптор не только двадцатого века, но и всех времен и народов! Сокровенен он, как и Иуда, – величайший апостол из двенадцати! - Да видел я дедовы творения – ничего особенного! – презрительно отмахнулся Игорь. - Революционеры с наганами, с-с-с… пионеры, панфиловцы! Понты одни советские и больше ничего. - Вот как?- недоверчиво хмыкнул настоятель. - Понты? У крестьянок выкидыши случались при виде фигуры Иуды, кликуши в падучих бились, монахини пытались ниспровергнуть – все полегли, храмы из-за скульптуры взрывали, концлагерь тут сделался, психотропная лаборатория с сотнями мучеников, над которыми опыты страшные проводились, расстреливали тут тысячи, весь остров в огромную братскую могилу претворился, и до сего дня тут тюрьма-клиника для скорбных духом находится и все это – чистые понты? - Но не дед же это все сотворил своей скульптурой, в самом-то деле! – вскричал Игорь. - Дедушка ваш причастился великой истине и ей послужил. Великому делу реабилитации Иуды Искариота. Лепту свою вложил и немалую, создал первый в истории людства памятник Сокровенному Апостолу! Честь и заслуга великие, людскими мерами не измеримые! - Ну да, ну да! – с гадливой ироний сказал Игорь. – Великий скульптор! А я у него – любимый внук, да?! Вот же скотина! Просто конченная тварь! Послать внука в западню Ничего не скажешь с-с-с… верный ученик Иуды! И как хитро придумал – принеси мне голову Иуды, а взамен я тебе отпишу мастерскую. Вот же я купился! - Игорь Павлович, благодаря вам обретена великая святыня – монета Иуды. Мы искали ее, начиная с тридцатых годов. Мы совсем уж обыскались! А она, оказывается, хранилась в голове Иуды! Это очень символично! И понадобилось ваше явление и разрушение великого творения вашего дедушки, чтобы монета вновь явилась на свет. Но почему она далась в руки именно вам? Это загадка! Все-таки зря вы прикоснулись к самому страшному артефакту на земле – к сребренику Иуды. Он губит сыновей божьих, что уж там говорить о заурядных гражданах, каковых монета попросту испепеляет. Собранные воедино тридцать сребреников имели поистине чудовищную силу! За них была куплена жизнь Божьего Сына! Они поменяли всю историю человечества. Представляете, какова их мощь? А знаете почему? Потому что на сребрениках Иуды лежит страшное проклятие иерусалимских раввинов. Херем! Вы, конечно, не знакомы с этим проклятием, но уверяю вас, ничего страшнее в мире магии еще не придумано. И вы схватили монету, да еще голой рукой. Просто ребячество какое-то! Рядом с монетой находиться и то опасно, не то, что прикасаться к ней! Ну, и что с вами теперь делать? - Ничего не делать, - буркнул Игорь. – Кончайте. Отпустите меня, и я никому ничего не расскажу. - Я бы рад вас отпустить, но не могу. Вы слишком многое увидели из того, что видеть простому смертному никак нельзя. Из подземелья Троцкого монастыря есть три выхода. Первый выход ведет в храм Иуды. Второй – в лабораторию психотропных средств. Но есть и третий. Хотите узнать, куда он ведет? Идемте, я вам покажу! Настоятель вышел из храма, Игорь последовал за ним. Сзади шествие замыкали два дюжих монаха. Они опять проделали тот путь, которым Игорь прошел в эту ночь к психоневрологическому корпусу. Шли довольно долго. Ступени пошли вверх, пока не уперлись в тяжелую дверь. Она распахнулась, и рассвет ударил Игорю в глаза. Он сощурился. Перед ними предутреннем тумане темнел большой кирпичный хлев, охваченный по периметру колючей проволокой. Из хлева вышел невысокий человек в черных ватных штанах и фуфайке. В руке он нес ведро. - Познакомьтесь, - сказал настоятель, - это Нгуен Хо Нг. Возможно, он будет за вами ухаживать. - Как? Хонг? - Нет, Хо Нг. Ну ладно, Хонг, если вам удобно. Рядом завизжала циркулярка. Низкое серое небо, покрытое перистыми облаками, медленно смещалось куда-то влево, навстречу занимающемуся рассвету. - Нам сюда, - настоятель указал на кирпичный хлев, обнесенный колючей проволокой. Вход запруживала лужа жидкой грязи. Подошел Хонг, бросил в слякоть необструганную доску. Монах прошел первым, за ним, балансируя, прошел и Игорь. Доска под его тяжестью полностью утопла в грязи. Открылась дверь, изнутри пахнуло теплой вонью свинофермы. Вышел скотник-камбоджиец с ведром в руке, поклонился, включил свет. Под потолком замигали лампы дневного освещения. В стойлах возились животные, похрюкивали. Вонь внутри сделалась нестерпимой. - Полюбуйтесь, - настоятель монастыря подвел Игоря к стойлу, на котором висела табличка с надписью «Хатабмурад Абубасаров. «Мясник». Игорь вгляделся и обомлел: в мертвенном свете дневной лампы в стойле ворочалось существо, отдаленно напоминающее и человека, и свинью. Руки и ноги этого существа были обрезаны по локти и колени, поэтому передвигалось оно на культях. Вместо глаз зияли черные воронки. Существо было совершенно голым и с ног до головы покрыто коростой засохших экскрементов. В тот миг, когда Игорь увидел его, оно доковыляло к желобу, идущему вдоль стойл, и жадно принялось лакать из него воду. Точнее не лакать, а с хлюпом всасывать. - Это что? – у Игоря изо рта поползла тягучая слюна. - Да вот же, - настоятель показал на дощечку. – Хатабмурад Абубасаров. Кличка «Мясник». Зверски замучил более ста людей. Похищал детей, требовал выкупа, но никогда ни одного ребенка не возвращал. Иногда присылал родителям голову сына или дочери, густо пересыпанную солью. Теперь живет здесь. - А что с ним случилось? – пересохшими губами выдавил из себя Игорь. – Его так взрывом изуродовало? - Мы из него сделали того, кем он, в сущности, и являлся, - бесстрастно ответил настоятель. - Мы сделали из него человека-свинью. Хонг специалист по таким делам. Это древняя китайская пытка. О, китайцы знали толк в пытках. Ну, вот что мы, россияне, – дыба да колесование. Быстрая, практически безболезненная смерть. А человек-свинья – это же совсем другое дело. У Хатабмурада вырезаны глаза и язык, проколоты барабанные перепонки, отрублены руки и ноги, ампутированы половые органы. Он может только обонять собственные испражнения. Он нас не слышит, не видит, ничего не может сказать, не может убежать, не может даже покончить жизнь самоубийством. Игорю стало плохо. Желудок сократился и качнул в горло добрую порцию едкого желудочного сока. Он нагнулся и выпустил на пол струю слюны. - А вот, полюбуйтесь, Игорь Павлович, вот еще экземплярчик! – монах поманил его к противоположному загону. – Это знаменитый тип, вы, наверно, о нем слыхали. Кудасов Владимир, «Кудас», выхинский маньяк. Нападал на девушек. Насилуя, спрашивал, «Вас куда-с?». После чего душил. Куда вы? Игорь побежал к выходу вдоль длинного ряда стойл, и в каждом ворочался живой человеческий обрубок. Он выскочил наружу, жадно глотнул чистого воздуха, не выдержал, его вырвало. - Тяжелое впечатление, правда? – монах стоял рядом, глядел из-под нависшего капюшона бездонными черными глазами. - Зачем вы мне это показали? – прохрипел Игорь, отхаркиваясь. - Напугать хотите? - Попейте вот водички, - охранник подал ему мятую кружку. Игорь осушил ее залпом. Вкус воды показался странным, горчил. - Вы не видели самого главного, - сказал Магистр. - Чего? - Надобно возвратиться, - настоятель вновь указывал на страшное заведение. - Не хочу. - Всего на минуточку. Вы увидите самое интересное. Зажав рот и ноздри рукой и стараясь не глядеть в загоны, Игорь вновь вошел в густой смрад. Они прошли в самый конец хлева, остановились перед пустым стойлом. Глаза выедало. Настоятель показал на табличку, прибитую над дверцей. «Ледовских Игорь Павлович». Игорь дико посмотрел на монаха. - Повторяю, - сказал тот, - из Троцкого монастыря есть три выхода. Один ведет в храм Иуды. Вы осквернили его, и он закрыт для вас. Второй – в психотропную лабораторию. Третий – на ферму Хонга. Что вы выбираете? Настоятель сделал жест, охранник поднес ему ковчег. Магистр открыл его и показал покоящуюся там монету. - Доверимся монете, - предложил он. - Возьмите ее, вы уже все равно прикасались к ней. Игорь повел головой в отрицающем жесте. - Нет, - с трудом выдавил он, - такого выбора я делать не хочу! - Но вам придется, - настойчиво повторил монах. - Вы слишком многое увидели. Поверьте, стирание памяти или превращение в человека-свинью – это еще не конец, это возможность развития. Давайте спросим монету. Бросим жребий. Орел – лаборатория. Решка - хлев. Берите, берите, у вас просто нет выхода. - Суки, - еле слышно процедил сквозь зубы Игорь, - вот же с-с-суки… Настоятель внезапно подбросил обеими руками ковчег, и из него вылетела монета. Она летела прямо к Игорю. Чисто машинально он среагировал и поймал ее на лету. - Ну, - настоятель с каким-то детским любопытством вытягивал из-под капюшона горбоносое лицо, по самые глаза погруженное в блестящую черную бороду. Зыркнул на искаженное страхом лицо Игоря, и в этот миг его левый глаз из самой глубины зрачка блеснул холодным зеркальным отсветом, имеющим форму восьмигранного круга. Словно сфотографировал фотозатвором со вспышкой. – Открывайте же, - поторопил он, - открывайте ладонь, не томите. Посмотрим, насколько вас любит Господь Бог! - Он меня ненавидит! – сквозь зубы простонал Игорь. *** Не догнав уехавший джип таинственного настоятеля-«авторитета», в глубочайшей ажитации Игорь вернулся в подъезд, увидел на стене забитый газетами почтовый ящик с номером дедовой квартиры, через верхнюю щель выудил, сколько можно газет и побежал по лестницам обратно на пятый этаж, в мастерскую. Память восстановила страшное посещение хлева с человеко-свиньями. Значит, тогда монета показала решку, и ему стерли память вместо ампутации рук и ног. А потом отправили в Москву в качестве беспамятного курьера. Точно! Он вез монету. Встретить ее послали Вырвиноса. Но дальше у них не срослось, вмешались Таран и Коля Казанский, появилась Ноздря, и Игоря закрутило в круговерти московской жизни, пока он не оказался за решетками института Сербского. И тогда иудаиты устроили засаду в том месте, куда он непременно должен был явиться – в мастерской деда! Более того, они захапали мастерскую в свою собственность! А деда убили. Какие страшные люди стали у него на пути! Голова шла кругом. «Ара, друг, для чего ты пришел?» Случайно он так сказал или нарочно? Что все это значит? Во что они играют? Почему разрешили остаться в квартире? Демонстрируют, что ничего не боятся? Так всесильны? Почему он все-таки задал вопрос Христа? Хочет по-мирному договориться? Но я тоже пытался договориться с Вырвиносом, а тот не слушал, упоенный ненавистью и местью. Сейчас и я попал в такую же ситуацию, сам стал ослепленным злобой «вырвиносом» – боже, у меня и нос так же перевязан! Ситуация зеркально повторилась – один к одному, словно по волшебству! Я не слышу и не хочу слышать этого человека! Но он же меня ограбил, забрал память и квартиру, преследует, подсылает убийц, загнал в психушку! Игорь заполошно дышал, ему было тревожно и в то же время радостно – в конце тоннеля забрезжил свет. Он почувствовал, что развязка его истории наконец-то приближается. В прихожей он увидел телефон и без особой надежды снял трубку. Телефон работал! Он набрал номер мобильного Инги. Она ахнула. - Ты?! Ты как? С тобой все в порядке? - Я… - Игорь после бега по лестнице не мог успокоить дыхание. – Все нормально. - Ты чего так тяжело дышишь? – встревожилась Инга. – За тобой гонятся? - Я это… - он перевел дыхание, - резиновую женщину надувал и запыхался. Игорь сморозил шутку неожиданно для себя самого, словно бы к его устам изнутри подкралась хохмачка Ноздря и неожиданно спошлила. На том конце повисло молчание. Игорь зажмурился и потряс головой. Ну, Ксюха, погоди! - Ты шутишь так? - донесся осторожный голос Инги. - Какие шутки, - тоном Ноздри продолжал прикалываться Игорь, - тетка огромная попалась, еле надул! Вон в углу стоит. - Игорь, я сейчас приеду, – встревоженным тоном сказала Инга. - Ты где? - Третьей будешь? – не мог прервать поток пошлости Игорь. - Ты не заболел? Игорь натянуто расхохотался. - Инга, да шучу я! – сквозь притворный смех выговорил он. – Неудачно, да? Ну, прости! Я еще не научился шутить. Но я научусь. Я же веселый парень, в сущности… был. И снова им стану. Але, ну пошутил я, ты обиделась? - Нет, я просто не ожидала от тебя такого… вот и растерялась. - Я когда домой поднимался, в почтовом ящике нашел рекламу секс-шопа, и вот – пришло в голову. А тяжело дышал, потому что без лифта поднимался. - Игорь, тебя ищут. В больнице переполох. - Приезжай! - Ты где? - Метро «Киевская», я тебя встречу. Через сколько будешь? - Через сорок минут. - Договорились. Игорь вышел на улицу, прогулялся до метро, свежий воздух придал ему сил. Инга выскочила из дверей станции в шубке, норковой шапочке. Игорь стоял за деревом, смотрел, не следят ли за ней. Инга оглядывалась по сторонам. Он пошел к ней, она радостно кинулась, они обнялись. - Зачем ты убежал? – спросила она. – Как ты себя чувствуешь? Тебе надо рану перевязывать, колоть антибиотики. - Вот ты и перевяжешь, - Игорь увлек ее за плечи. По дороге домой рассказал, как сбежал из больницы, про признание Семенова. - Вот видишь, - сказал он, - а ты не верила! Вырвиноса Семенов впустил по приказу Пасхавера. - Боже мой! – Инга остановилась. – На что только люди не идут, чтобы отомстить. Или из ревности! Дошли до дома, поднялись на пятый этаж. Игорь с тайной гордостью показывал огромные хоромы деда. Инга оценивающе цокала языком. - Роскошная квартира, - сказала она, оглядываясь. – Иди сюда, я все с собой прихватила. Она усадила Игоря на диван, достала из сумочки медикаменты, сняла ему повязку. Он пошел в туалет, высморкал из носа черные ошметки запекшейся крови, сморщился от боли. Но общим видом остался доволен: багровый шрам на носу затягивался. - Заживает, как на собаке, - сказал он, вернувшись в комнату. Инга закончила обработку раны, хотела заклеить нос полоской медицинского скотча, но Игорь попросил замотать бинтом. - Почему? – спросила она. - Я же в бегах. Так меня не узнают. - Именно по бинтам тебя и узнают! – мудро сказала Инга. Он согласился с ее правотой, она заклеила ему нос полоской медицинского скотча, и Игорь приобрел совсем цивильный вид. Сидя на диване, он обнял ее за бедра, привлек к себе, прижался щекой к животу. Инга взъерошила его волосы. - Знаешь, кто сюда только что приходил? – Игорь снизу посмотрел ей в лицо. Он колебался, не знал, стоит ли пугать ее рассказом про бандитов. - Кто? Игорь все-таки рассказал. Вскочил в возбуждении. - Я не верю, что дед добровольно завещал им мастерскую! Не могу в это поверить! И кому? Армянам! Да никогда! Суки! Захапали квартиру! Это они, Инга, они стерли мне память в Свияжском монастыре. И послали безмозглым курьером, везти проклятую монету. И правильно! Зачем убивать? Если есть труп, начинается расследование, а если человек ничего не помнит, до него дела никому нет! Но я так не сдамся! Я их в клочья порву! Я не я буду, если не заберу все себе! Это же стоит сейчас миллион баксов, с-с-с! Что ты так смотришь, Инг? - Просто. - Иди ко мне. - Куда ты меня тянешь? - На кровать, куда же еще. - Это та самая? - Какая? - Кровать твоего дедушки? - Ну да. - Он здесь умирал? - Да нет, просто лежал. Соседка говорила, что он повесился, вот тут висел. - Я не могу здесь. - Почему? - Не могу и не хочу. - Да брось ты… - Нет! – женщина резко вырвала руку. – И не смей так со мной обращаться! Игорь тоже озлился в ответ на ее агрессию. - Че ты выкобениваешься с-с-с? – зашипел он, играя желваками. - Кровать ей не подходит. А на тахте в кабинете, небось, нравилось, да? С профессорами, а?! И с психами тоже? Ну, признайся! Инга онемела. Игорь снова грубо потащил ее к «лижку». - Брезгуешь? А с Пасхавером своим не брезговала? На тахте, где дебилы лежали, а? Приятно с ним было? Чего молчишь? Сядь! Нет, ты сядь! Да старик уже два месяца как дубу дал, тут все выветрилось! Че так смотришь-на? Не нравлюсь? Так я в память пришел! Я не цуцик теперь подзаборный, не дурак беспамятный. Я нормальным мужиком стал! Все, я не твой пациент больше, я не псих, запомни, с-с-с! И ты мне больше - не врач! Инга упиралась, вырывала руку, слезы обиды выступили на глазах. - А кто я тебе? – выкрикнула она, вырывая надавленное до синевы запястье. Игорь резко отвернулся. Он тяжело дышал. Инга тоже перевела дыхание, приблизилась, взяла за плечи, повернула к себе, сняла очки, посмотрела ему в лицо своими лучистыми близорукими глазами. Сейчас лучики в них угасли. Она ведь приехала к нему, бросила все, полетела после страшной катастрофы на Экспертном совете, после потери работы, репутации, будущности! А он тянет в постель! И наплевать ему на ее состояние! Ребенок. Он не хочет понимать, что происходит, ему главное похоть свою потешить, а ты хоть умри тут! - Виктор… - она запнулась. - Извини, Игорь, знаешь, у тебя даже выражение глаз изменилось. - Да? И как? Надеюсь, в лучшую сторону? Он попытался ее поцеловать, но она отстранилась. - Нет, не в лучшую… - Что, новый Игорь тебе не нравится? - Ты знаешь, не очень. - А Витечка был лучше? - Витя был очень хорошим. - Размазня он был, тряпка, слюнтяй! Ты куда? - Извини, мне пора. - Куда? - Борька из школы придет, надо его покормить. Инга направилась к двери, по дороге взяла сумочку. - Ну и вали! – крикнул ей в спину Игорь. - Я баб никогда не удерживал! Вали давай с-с-с! Инга повернулась в дверях. От обиды в горле у нее стал ком, она почти не могла говорить. - Знаешь, Ви… Игорь, - еле выдавила она, - я об одном жалею… - О чем? - Если бы я знала, что так получится, никогда бы этого не сделала. - Да о чем ты жалеешь? Что помогала мне? Или что вот это со мной делала, - Игорь правой ладонью с размаху хлопнул себя по сжатому левому кулаку в скабрезном жесте. - Я жалею, что расколдовала тебя. Носилась, как дура, прости господи, по всей Москве, искала переводчиков фразы этой. Друг, - она смерила Игоря гадливым взглядом с головы до ног, - ну и зачем ты пришел? Тяжело захлопнулась металлическая входная дверь. Наступила тишина. Игоря трясло от злости. Дура, все бабы – дуры! Конечно, когда он был тихоней, размазней, послушным пупсом, он ей нравился, из него можно было веревки вить, эксперименты с гипнозами ставить! Чуть не угрохала его на пару с доктором Бодровым! Надо бы найти докторишку, вломить в рог! Ну и хрен с тобой, Инга Никодимовна! Хиляй своей дорогой! А он, Игорь, пойдет своей. Игорь мстительно позвонил Инге Никодимовне, холодным тоном попросил напомнить мобильный телефон Ксении. Инга дала и отключилась. Вот все и кончено с Ингой Никодимовной. Нежная нашлась! Бабы им всю жизнь только пользовались! Одна держала его за зомби, другая удовлетворяла с психом свои половые потребы! Он же не первый у нее такой! Многих, наверно, Инга Никодимовна принимала в свой кабинете! Психи никому не расскажут. А если расскажут, кто им поверит?! А теперь он, видите ли, ей, сука, разонравился! Ну и вали, к чертовой матери! Найдем себе других блядей! Слава богу, при памяти, и сила есть в руках! Лицо, говорит, изменилось. Игорь пошел к зеркалу в ванной комнате, посмотрел себе в глаза и вдруг пожух. Да что это с ним? Что происходит? Почему он враз погубил то хрупкое и нежное чувство, которое возникло у них с Ингой? Что за урод вылез из него, как ассенизатор из люка, – весь в говне, вонючий и отвратительный? Перед ним в зеркале стоял человек, по чьим грехам он платил сполна два последних месяца: его лишили памяти, его били ногами, резали ножом, вышвыривали из квартиры, гоняли, как зайца, пугали до полусмерти, брали штурмом, кололи аминазином. Перед ним стояла его зеркально-симметричная копия. Когда Виктор на вокзале вопил к небу – господи, за что?! - он попросту не знал о существовании причины страданий – брутального хама Игоря Ледовских. Вот он, стоит перед ним, с наклейкой на распухшем носу, смотрит виновато. - Игорь, - сказал он сам себе в зеркало, - какой же ты мудак! - Да, Витек, - отозвал Игорь из зеркала, - в этом вопросе я полностью с тобой солидарен. - Ты знаешь, кто? – спросил человек. - Кто? – спросило отражение. - Ты – моя карма. - Поясни. - Бедный Витя получал по мозгам за твои, Игорюня, огрехи. Я, Виктор, отрабатывал за тебя твою карму! Понимаешь ты это, гнида?! - Не совсем. - Ты бомжа бил ногами? - Бил, - подтвердил Игорь. - Так ведь и Виктора били. А нос человеку ты помог отгрызть? - Я. - Так ведь и тебе по носу дали. А любовника жены кто побил и выкинул из квартиры? - Может, его еще и в жопу поцеловать надо было? - Вот Витю и не целовали, а давали по этой самой жопе. Тяжелыми ботинками. Ты хотел повеситься? - Было дело. - Вот тебя и засунули на вокзал к бомжам. Мир ненавидел? - Терпеть не мог. - Вот Витю в психушку и сунули! Понравилось? Стой, я теперь знаю, почему попал в психушку. Я там увидел мир таким, каким ты, Игорь, его себе мыслил! Ты мыслил людей придурками, и они явились тебе придурками, психами, ублюдками, вот ты и оказался в их тесном окружении. Понравилось тебе в психушке, Игорек? - Нет. - А когда нормальный человек пожалел тебя, полюбил, повел с собой в нормальную жизнь, что ты ему наговорил только что? - Гадостей. - Кто ты после этого? - Мудак. - Мышление трезвое, критика сохранена. Внезапно Игоря обожгло! Голос Стража предупредил его. Боже, какой он дурак! Армяшка сказал – «паживи здэсь, дэда памяни»! Он же сказал это, чтобы не надо было незваного наследника искать по всей столице! Это западня! Сейчас приедут его черножопые ребята и закатают в ковер! А потом в асфальт! Бежать отсюда! Срочно! Но куда? На вокзал? Хорошо бы к Инге, но к ней нельзя, пусть отсидится в тылу, пока он будет воевать. Ксения! Она одна может помочь! Из дома уходил по всем правилам конспирации. Спустился к соседке Елене Ивановне, попросил выпустить его через балкон, спрыгнул с первого этажа в глубокий снег, и ушел задворками к метро. *** - Лева, ты извини, но тебе придется уйти. - Из собственного дома? - Сейчас приедет Витя, мне с ним надо обсудить очень важные вещи. Не обижайся. - Ксень, а как же я? - Что ты? - Я для тебя никто? - Лева! – нахмурилась Ксения, - мир, дружба, жвачка, понял?! Ты что, не понимаешь? От Вити зависит вся наша судьба! У него на подходе десять лимонов зелени! И потом – это что, попытка ревновать? Еще раз губки так жалостливо сложишь, и я расплачусь горькими слезами. Но уволю! ИГОРЬ ПРИЕЗЖАЕТ К КСЕНИИ ПОСЛЕ БОЛЬНИЦЫ «Меня одели в какое-то платье, найденное в багажнике, расписали задницу серым спреем. И объявили это боди-артом. Идите вы в жопу! Сделали не клип, а полное говно!» Голос Ксении из-за двери делался все громче, она шла открывать и с кем-то разговаривала по телефону. Дверь открылась. Ксения прижала к горлу руки с зажатым в них телефоном и радостно завизжала. - Витя! - Так пикирует бомбардировщик. Поцелуи разверзлись взрывами фугасных бомб. – М! М! М! Как я рада тебя видеть! Хорошо, что у меня стоит прокладка, а то бы описалась от радости! Ой, что это с тобой? – она разглядывала наклейку на носу. - Порезался, - смутился Игорь. - Ничего себе порезался. Что там с тобой делали? - Опыты ставили. - Значит, я вовремя тебя спасла. - Ты спасла? - А то! Разве твоя халда ничего тебе не говорила? - Какая халда? - Ну, врачиха, врачиха твоя толстая! - О чем? - Да это же я уговорила Андрюшку забрать заявление. Дело на тебя закрыто. Мы с ним вместе в милицию ездили, сказали, что то была шутка юмора. Розыгрыш и так далее. Майор там очень ругался. А что у тебя с голосом? Стой, - Ксения хлопнула себя по лбу. - Я знаю, почему она тебе ничего про меня не сказала. - Кто? - Твоя ретро-дама! Крутил с ней шуру-муры, признавайся?! - Какие шуры-муры? – прохрипел Игорь. - Да что с твоим голосом? - Простыл, - сказал он, чтобы отделаться. - А чего глаза отводишь? В глаза мне, в глаза! Разводил шуры-муры в больнице, а, признавайся?! - А ты чего не приходила, не навещала? - Так к вам же не пускают, ты что! Я там мыкалась, как слепой на вокзале, который ищет, кому в район туалета, звонила твоей врачихе, так она даже не звала тебя к телефону, злюка! - Она не злюка. - Злюка, злюка! Очень злая и озабоченная ретро-дама с хроническим недо…бом! - Почему это она ретро? – обиделся за Ингу Никодимовну Игорь. - Да ей уже наверно лет сорок! - Всего тридцать четыре. - Вот, старая, лошадь! Она на тебя запала, да? У тебя что с ней, роман, серьезно? - У меня с ней повесть. - Скажи ей, чтоб не носила эту безумную папаху! Казачка, блин, донская! Анисья! - Кончай, - поморщился Игорь, - хватит уже. - Сейчас! – Ксения напряглась, изобразила оргазм. – Кончила! У меня это быстро, как два пальца об асфальт. Девушка оглядела Игоря с ног до головы. - Что это на тебе за лоховская дубленка? Такое только лохи носят! Что с тобой вообще такое? Я сдавала приличного молодого человека с минимумом повреждений, а ты вернулся весь покарябанный, осипший, как мешком пришибленный! Ну, ладно, раздевайся, пошли в комнату! Виктор разделся, прошли в зал. - Да! – спохватилась Ксения. - Она же мне сказала, что ты вспомнил свое имя! Как тебя зовут в реале? - Игорь. - Ну-у, - разочарованно протянула Ксения, - мне Виктор больше нравился. Для меня ты по-прежнему останешься Витей, хорошо? - Я и сам уже не знаю, кто я такой. - Ты наверно голодный? Хочешь бутерброд с колбаской? – Ксения заглянула в Левин холодильник. - Вот и сыр есть. Будешь? Игорь почувствовал, насколько он проголодался, сказал. - Буду. Ксения нарезала кружочки сервелата, поставила на стол тарелки, чашки, включила чайник. Игорь ел, запивал горячим чаем бутерброды и рассказывал. Глядел на невероятную красавицу и не верил своим глазам. Она потрясала одним своим присутствием. Это о ней говорил дед, понял он. Это она - мальфарка! Рассказывая, он сбивался с мысли. Он отвык разговаривать не с врачами, терял мысль без наводящих вопросов и, пока нащупывал ее, все говорил несуразности, чтобы только не замолчать, не потерять ее внимания. Ксения смотрела. Что-то в Вите было не то, говорил ее взгляд. Игорь испугался, что она примет его за сумасшедшего и стал говорить медленнее, чтобы контролировать правильный ход слов. Ага, похвалил он себя, сейчас слова выстроились правильно, грамотно, сейчас она не подумает, что я сошел с ума. О, вот сейчас я запнулся, заговорился. Дурак, она поймет, что я сумасшедший. Говори же правильно! Говори короче, двумя словами. Не надо длинных предложений, из них так сложно выбираться, как из Свияжского лабиринта. Он запутался и замолчал. - Почему ты молчишь? – спросила Ксения. - Не знаю. Мне трудно говорить. Я отвык. Ксения смотрела как-то странно. Инга тоже так смотрела в палате челюстно-лицевой хирургии. Если все принимаю тебя за полоумного, поневоле ты и сам в это поверишь. А что, если?.. Нет! Я не сумасшедший! Это они все ненормальные! Игорь вновь предпринял попытку убедить ее и себя, что он нормален. Он сказал, что вспомнил себя, рассказал свою историю, начиная с поездки в Свияжск на поиски головы Иуды. Он разговорился, лицо его после горячего чая разгорелось. Он рассказал ей все, что с ним происходило за последние дни в Институте Сербского, умолчав только про Гефсиманский гипноз и удушение, рассказал про дорогущую мастерскую деда и про схватку с бандитами. Он отчитывался перед ней, как разведчик, посланный в тыл врага и вернувшийся с «языком». Он понимал, что перенес все испытания и муки для того, чтобы прийти потом к Ксении и рассказать ей. Она оценит, она восхитится им, она поймет, что он достоин ее, что он велик. Она действительно смотрела в некотором обалдении. Ей открывалось, кто на самом деле сидит перед ней. Она пересела к Виктору на колени и обняла его. Ты улизнул от меня, как Улисс, прошептала она ему на ухо. Улисс-нул. Я всю жизнь ждала Улисса. И вот ты явился ко мне. Таким. Беспамятным. Несчастным. Тебя заколдовала Цирцея. А я тебя расколдую. На месте Пенелопы я бы не отпустила Улисса одного, я бы поехала с ним на войну. Ксения поднялась, потянула его за руку. Иди в ванну, шепнула, я соскучилась. Когда Игорь вышел из ванны, завернутый в волглое полотенце, в комнате уже горел только ночник. Ксения пошла ему навстречу. Туго зачесанные назад волосы открывали все чистое от грима лицо, прозрачный шифон ночнушки окутывал ее туманностью Андромеды. Сквозь прозрачную ночнушку светились козьи грудки, поблескивали стразы, наклеенные на лобок. И даже в такой виде она была царственна! Царственности ей придавала гордая осанка длинной шеи, на которую из ушей свисали длинные серьги – каждая из четырех крупных сверкающих камней. В кровати, когда он склонился над ней, Ксения вдруг со странным чувством страха и брезгливости разглядела на мужском свежевыбритом горле толстую изжелта-синюю линию, проходящей плотно и ровно под нижней челюстью от одного уха до другого. Никакого удовольствия от секса она, конечно, не получила. *** Охранник Казанского вокзала, а по совместительству боевик Коли Большого Таран вместе с напарником, получившим за курчавость кличку Пушкин, вторые сутки выслеживали доктора Бодрова. Сеть была заброшена широко, «двойки» дежурили во всех точках, где мог появиться гипнотизер, но повезло именно Тарану и Пушкину – они нашли синюю «Вольво» гипнолога на Бескудниковском бульваре. Казанские остановили свой джип «Чероки» метрах в восьмидесяти от объекта и стали ждать. Таран все больше мрачнел. Ему очень не нравился тонированный микроавтобус «Фольксваген», припаркованный неподалеку от «Вольво». Таран вообще опасался тонированных машин – и бандюки ездят на таких, и менты его дважды брали и оба раза подъезжали на тонированных машинах. Кому нечего скрывать, тот ездит на нормальных машинах. В «Фольксвагене» курили, дым валил через ветровое стекло, но никто не выходил. Странно. Как они там сидят в дыму? Значит, там люди, привыкшие к духоте и по каким-то причинам не желающие светиться. Через полчаса Таран насчитал семь щелчков – из окна «Фольксвагена» выщелкивали окурки. Значит, там либо заядлый куряка, либо группа людей. И эти люди нервничают. Таран доложил Коле. Казанец сказал, что выслал ударную группу, но она застряла в пробке на Можайке. Минут через двадцать из дома вышел Сергей Бодров в длинном пальто и меховой шапке. Он подошел к синей «Вольво» и вставил ключ в замок двери. В этот момент микроавтобус «Фольксваген» тронулся с места и закрыл обзор. Через несколько секунд микроавтобус отъехал, «Вольво» осталась на месте, но ее владельца в меховой шапке видно не было. За ними, скомандовал Таран. Пушкин стартанул за тонированным микроавтобусом, в котором сидел, зажатый с двух сторон боевиками Кости «Десантника» гламурный психотерпевт. Через сорок минут езды «Фольксваген» припарковался возле длинного жилого дома. Жираф и Колотый вывели врача на улицу. Бодров был уже без шапки, моргал на свету. Вслед за ними из микроавтобуса выскочило еще несколько парней. На них характерно топырились короткие кожаные куртки. Оба-на, сказал Таран, злобно присвистнув в дыру выбитых зубов, я их знаю, это буровские. Это они нас мочили на вокзале. Таран отзвонился Коле Большому. Вы на какой улице, спросил Николай. Фестивальная, прочитал Таран на доме. Колотый набрал на дверном замке код. Буровские ввели Сергея Бодрова в темный и затхлый подъезд, поднялись на второй этаж и позвонили в дверь с табличкой «Страховая компания «Гарант». Через Москву к месту событий мчалась ударная группа казанских, тоже на микроавтобусе, только другой марки – «Хундай». Вслед за ней по осевой летели два дорогих джипа. КТО ТЕБЯ ДУШИЛ? - Кто тебя душил? – спросила Ксения, когда Игорь, повлажневший и тяжело дышащий, лег рядом. - А ты как жила? – перевел он разговор, - что мы все обо мне, да обо мне. Девушка приподнялась на локте. - Витя, у меня полная лажа по жизни! Вилы! – она воткнула себе два заостренных алым маникюром пальца в хрупкий кадычок. - Что случилось? Ксения села на постели, нашла на тумбочке сигареты и закурила. Выдыхая дым, сказала. - Я думала, моя главная проблема – Гуляш. Представляешь, он платил на каналах, чтоб меня закрывать, уничтожать. Перекрыл мне эфиры, делал все, чтоб только меня раздавить, растоптать. Подал в суд, чтобы мне запретили выступать под раскрученным лейблом «Ноздря», якобы, он принадлежал ему. Когда его взорвали, я решила, что все, мои проблемы закончились. Как бы не так! Теперь наехали бандиты, целая мафия, шантажируют, вешают офигительные долги. - За что? – неприятно удивился Виктор. Ксения шмыгнула носом. - Объявили, что Гуляш был их человек, - сказала она, - что он ввалил в меня лютые бабки, и я теперь, якобы, должна им сто тысяч баксов! Это все вранье! Гуляш не вваливал в меня «лютых бабок», а если и вложил, то не больше тридцатки! Я думаю, деньги только предлог. Если я не отдам им долг их мифический, они попросту возьмут меня в рабство, я всю жизнь буду на них горбатиться, понимаешь? Они так всю тусу закабалили! Вся попса им принадлежит! Ксения замолчала, прижала кулак к губам и отвернулась, чтобы скрыть навернувшиеся на глаза слезы. - Что я могу для тебя сделать? – Ксения повернулась, погладила его по щеке. - Я тебя, как бога, ждала, Витенька! Все сделала, чтобы тебя выручить. Сколько я сил потратила, чтобы уговорить Андроида забрать заявление, ужас! Твое дело закрыли. Не думай, что я хвастаюсь или требую от тебя чего-то. Я от души делала. Послушай, если будет такая возможность, когда найдем твою монетку заветную, давай расплатимся и уедем отсюда к чертовой матери, а? – девушка прильнула к мужчине, прошептала в шею. - Я знаю, ты не откажешь, ты меня спасешь, это предсказано! Ведь спасешь? - Легко, - с улыбкой сказал Игорь. – Только где ж ее найти? И потом, они примут ее в качестве платежа? - Кто? - Бандиты, про которых ты говорила. - Да мы им отдадим только сто тысяч! – обдавая запахом табака его щеку, сказала Ноздря. - Остальное нам останется! - Остальное? - Ну да! Остальные девятьсот тысяч баксиков. Игорь сел на постели. - Подожди, - сказал он. - Какие девятьсот тысяч? - Как? – в свою очередь удивилась Ксения. – Постой, ты разве ничего не знаешь? - О чем? - Да про монету твою! Она же стоит миллион долларов! Виктора будто обухом в темя ударили. - Сколько? - спросил он, сморщившись. - Миллион! - Ксения тоже вглядывалась в его очумевшее лицо, ахнула. – Ты что, ничего не знаешь? У Виктора голова шла кругом. - Нет, - сказал он. Переспросил, не веря своим ушам. - Сколько стоит монета, ты сказала? - Миллион долларов! - Откуда ты знаешь? - Да все знают! Она древнющая! Я же сама говорила врачихе твоей! Это сребреник из коллекции этого, - Ксения пощелкала пальцами, - Иуды, ну, который Христа предал. Тоже еще нумизмат был! И за нее теперь дают бешеные бабки. Двадцать девять монет нашли, а тридцатой не хватает для ровного счета. А ты разве ничего не знаешь? Да вся Москва гудит! У вас там что, телевизора не было, в клинике вашей? - Понятно, - глупо улыбаясь, сказал Виктор, - теперь все понятно. - Ты как с луны свалился! - Я и был на Луне. Я ничего об этом не знал! - А врачиха твоя? - Что врачиха? - Она тебе разве ничего не говорила? - Нет. Ксения хлопнула себя по лбу. - Вау! - сказала она. - Значит, она и украла монету! Как я раньше не догадалась! А мне наплела про Бодрова… Игорь встретился глазами с ее расширенным взглядом. - И мне сказала, что Бодров забрал, - подтвердил он. - Вот видишь! - Нет, - сказал Игорь, тряся головой, - нет. Этого просто быть не может. - Почему? - Она не такая. - А какая? - Она другая! - Какая другая? Она бухает! У нее был такой выхлоп! Я чуть в обморок не грохнулась, когда нюхнула ее недавно. За лимон зелени любая перекуется! Ты женщин не знаешь! Это же она и закатала тебя в психиатрическую тюрьму! Сиди там, Витя, пока я делишки обтяпаю! Это она, я тебе отвечаю! У нее монета. Давай, поехали! Ксения вскочила с постели, натянула трусики, побежала в соседнюю комнату. - Куда? - Да к ней же, господи! Где она живет? - Я не знаю. Ксения закричала из соседней комнаты. - Как ее фамилия? - Это не она, я тебе говорю! - ответил Игорь, надевая трусы. - Ты мне фамилию ее скажи! Игорь пошел в соседнюю комнату, где Ксения в этот момент включала компьютер. Прозвучала заставка «Виндоуз». - Я не верю, что это она, с-с-с! – Игорь длинно зашипел в злобе, неизвестно на кого направленной, на Ксению или на Ингу. - А почему ж она тогда тебе ничего не сказала про ее истинную стоимость? – елозя мышкой по столу, спросила Ксения. Губастое лицо ее и курносые грудки во мраке комнаты призрачно озарились компьютерным монитором. - А может, она сама не знала, - неуверенно предположил Игорь. - Здрасте! – сказала Ксения. – Я же ей первой все и доложила! Виктор опешил. Действительно, почему Инга ничего ему не сказала? - Если бы монету забрал Бодров, - сказала умная Ксения, - ей бы надо было тут же бить во все колокола, писать заявление в милицию, тебе рассказать, сколько она на самом деле стоит. Она же ничегошеньки тебе не сказала! И держала тебя до последнего в клинике! Сама хотела все дельце провернуть! Вот же гадина! Как ее фамилия? Сейчас поедем к ней и начистим ей рыло. И монету заберем. - Как?! – спросил Виктор. - Да утюг поставим ей на живот, она живенько все отдаст! Виктор удивленно оглядел Ксению. - А ты крутая, - сказал он с кривой усмешкой. – Утюг ты будешь ставить? - За лимон зелени я ей и паяльник в жопу засуну! - Ух, ты какая! – усмехнулся он. Ксения приняла за компьютером боксерскую стойку. - Ты меня еще не знаешь! Я знаешь, какая боевая! - Дай мобильный, - сказал он. - Зачем? - Я ей позвоню! - Ты что?! – покрутила пальцем у виска Ноздря, - мозги в Сербского оставил? Ее нельзя предупреждать, она все попрячет, сменит адрес, прическу и пол! Нет, надо ехать, брать врасплох! Где она живет? Как ее фамилия? У меня база есть в компьютере, найдем адресок и скрутим ей головенку. Ишь, оборотень в белом халате! ЗА ЧТО МНЕ ЭТО, ГОСПОДИ? - Кто это, мам? – губастый заросший подросток сутулился в дверях своей комнаты и близоруко щурился на гостей в тусклом свете прихожей. - Иди, Боря, нам надо поговорить, - ответила сыну Инга Никодимовна. - Это же Ноздря! – узнал Борис. Расплылся в улыбке. – Это правда, вы? - Привет, малыш, - натянуто улыбнулась Ксения. - Эюя! – крикнул Борис. – Класс! А можно… - Боря! – прикрикнула мать. - Ступай к себе, я кому сказала! - Мам, ну дай автограф взять. - На концерт пойдешь, там и возьмешь! – отрезала Инга Никодимовна. - Что вы такая суровая, - упрекнула звездная гостья. – Тебе автограф, малыш? Или диск? Подросток уже делал танцевальные движения. - А че, и диск есть? – обрадовался он, пригибаясь и по хип-хоперски дергая плечами. - Держи! – Ксения вынула из сумочки новенький диск «Эюя!». - Класс! Круто! Спасибо! – закричал Борька и был выпихнут матерью из коридора. Инга Никодимовна решительно повернулась к Игорю. - В присутствии этой девушки я с тобой разговаривать не буду, - решительно заявила она. – Если хочешь со мной поговорить, пойдем на кухню. Ксения, Игорь и Инга Никодимовна стояли втроем в прихожей маленькой квартирки Инги Александрушиной на Соколе. - Хорошо, - сказал Игорь и тронулся вслед за своим бывшим врачом. - Нет, я с вами! – Ксения вцепилась ему в локоть. - Останься здесь, - попросил ее Игорь, отнимая руку. Ксения возмущенно подбоченилась. На ней была короткая черная шубка, трепещущая бордовыми перьями, джинсы-варенки с блестящими цепочками, а на ногах красные сапожки на высоченных каблуках лимонного цвета. Она далеко возвышалась над невысокой Ингой Никодимовной и сверху долбила ее обвинениями и язвительными вопросами. На голове у певицы горело кирпичного цвета каре волос, как у Миррей Матье, глаза прятались за «жабьими» солнцезащитными очками, усыпанными по дужкам и оправе стразами. - Я имею право участвовать в разговоре! - заявила она, растягивая лягушачьи губы в демонстративной улыбке и показывая тем самым все свои идеальные зубки вплоть до коренных. - Она же психиатр, я ее знаю, она тебя живо облапошит! - Пожалуйста, - попросил Игорь, - дай нам поговорить. - Хорошо, - Ксения сложила руки под грудью. – Только быстро! Пусть отдает монету и мы поедем! Игорь вслед за Ингой вошел на кухню и закрыл за собой дверь. На тесной кухоньке негде было повернуться. Игорь и Инга стояли вплотную. Жилплощади явно не хватало. Микроволновка гнездилась на холодильнике, шторы были жирными от готовки, сковородки торчали из духовки газовой плиты, кран капал в старую раковину с ржавыми потеками. Инга повернулась к нему и стала, как была, - затрапезная, домашняя, в синем потертом халате, без следов грима на лице. Простая, сырая женщина, которой за тридцать с хвостиком. «Хвостик», завернутый на голове в черный, небрежный шиньон, растрепанно торчал. Женщина первой нарушила молчание. - Неужели ты мог так подумать обо мне? – тихо спросила она, разглядывая Игоря, как незнакомца. - А что я должен был подумать? – спросил он, не вполне, впрочем, уверенно. – Почему ты ничего не сказала про монету – сколько она стоит, ну и так далее? Инга Никодимовна покачала головой, повернулась и принялась что-то нарезать на рассохшейся столешнице кухонного стола. Разорвала нарезной батон в целлофановой упаковке, включила тостер. - Глупый, глупый Игорь, - проговорила она, орудуя ножом, - ты поверил словам этой цепкой девушки, что я могла у тебя украсть ту монетку… Инга Никодимовна застыла, вдруг резко, с ножом в руке, повернулась к Игорю, вперилась в него полыхнувшими за очками гневными глазами. - Ей ты поверил, а мне, - голос ее сорвался, - мне, которая вынесла тебя, как раненого с поля боя, мне ты не поверил! Сравнение с раненым вдруг так больно стегануло по душе, что Игорь вздрогнул. Ему стало невыносимо стыдно. - Прости, - пробормотал он, весь обдавшись жаром, - конечно, я верю тебе. Но все- таки, почему ты мне ничего не сказала? После морозной улицы, одетый, он покрылся испариной. - Никогда не смей так думать обо мне! – Инга стучала ножом по столешнице, оставляя зарубки. - Ты вспомни, в каком ты был состоянии! Разве я могла тебя так взволновать? Тебе был нужен покой, тишина, а не погони за сокровищами! Ты вспомни, иудина монета трижды чуть не убила тебя! Да я просто обрадовалась, что Сережка Бодров ее утащил! Да сколько бы она ни стоила! Она несет одни несчастья, зло, разрушение! А теперь, конечно, эта твоя вертихвостка узнала, сколько она стоит, вот и вцепилась в тебя мертвой хваткой. То носа не казала, а теперь, конечно, как же, ты же теперь, практически, миллионер! Будете теперь вдвоем носиться по Москве, гоняться за деньгами, прости господи, как дурачки! «Вертихвостка» постучалась в дверь. - Ну, вы скоро там? – донесся ее голос. - Подожди! – крикнул Игорь и шепотом обратился к Инге Никодимовне. - Прости, - повторил он, - я просто сволочь. Как помутнение в мозгах нашло. Совесть грызла его свирепее питбуля. - Как твоя рана? – спросила она. Игорь потрогал нос, сказал, что нормально. В кухне знакомо и вкусно запахло свежеиспеченным хлебом. Игорь поискал глазами, увидел красные от раскаленных спиралей щели тостера и понял источник запаха. - Борьке бутеры сделаю, - пояснила Инга Никодимовна, - он еще не ужинал, а что существенное приготовить, я не успеваю. Игорь, - она понизила голос до шепота, и он невольно приблизился к ней. - Не гоняйся ты больше за монетой. Я боюсь за тебя. Ни к чему хорошему это не приведет. - Не бойся, - сказал он, - все будет хорошо. - Да не будет, Игорь, не будет! Я же вижу, у тебя глаза горят. Ну что с тобой? Ты какой-то не такой. Ты возбужден, а тебе нельзя волноваться. Тебе нужно пройти реабилитацию. У тебя только-только восстановилась личность. Любое сильное воздействие может все разрушить. А что, если память снова уйдет, и ты опять все забудешь? - Я был бы только рад, - хмуро ответил Игорь. - Зачем я все это восстанавливал? Лучше жить спокойно и тупо, совсем без личности, без памяти, без мук и терзаний. - Скоро вы там, алло! – крикнула Ксения из прихожей. - Подожди! – раздраженно ответил Игорь. Он смотрел на готовящую тосты Ингу, сестру милосердия, вынесшую его, раненого, с поля боя. Ноздри его обоняли запах свежеподжаренных гренок. Воспоминания нахлынули с такой силой, что закружилась голова. Он вспомнил, как она отпаивала его горячим бульоном, как они разговаривали часами, разбираясь в структурном строении человеческой психики, как спасали друг друга, шли на ужасные гипнотические эксперименты, ласкались в кабинете, опасаясь, что вот-вот вломятся больные или врачи, а теперь было то же самое – в дверь ломилась ревнивая Ксения, а на кухне вкусно пахло гренками. Он сглотнул слюну и со спины обнял Ингу Никодимовну. Она повернула голову и посмотрела на него снизу вверх, тесно провернулась в его объятиях. В глазах ее проступили слезы. Игорь снял ей очки и поцеловал осторожно, одним дуновением губ, сначала правый ее глаз, потом левый. - Я соскучился по тебе, - прошептал он. - Так оставайся! – ответила она. – Я буду тебя лечить. Он легонько поцеловал ее в губы. - Нет, - сказал. – Я не хочу больше навлекать на тебя несчастья. Я мужчина. Я принимаю бой! - Господи, у меня такое ощущение, что я завела себе еще одного сына… – Инга болезненно улыбнулась. - Какой-то инцест получается. Ты заново проходишь весь жизненный путь. Ты его проходишь очень быстро. Буквально по нескольку лет за неделю. Но сейчас-то тебе всего четырнадцать лет! Как моему Борьке. Ты очень внушаем, очень доверчив! Вот эта девушка. Сказала, что я украла монету, а ты и поверил. Я боюсь за тебя. Тебя могут использовать, повести куда угодно, что угодно внушить. Пообещай, что хотя бы позвонишь, спросишь совета. Я все-таки твой врач. - Все, мне больше не нужны врачи! – отрезал Игорь. - Ты не врач мне, забудь! Он повернулся к двери - Останься, - помимо воли вдруг вырвалось у Инги. – Ну, куда ты все время бежишь? - Нет, - сказал он, не поворачиваясь. – Забудь меня. Так будет лучше для всех. Инга окаменела. - Ты ее любишь? – тихо спросила она. Игорь молчал. Из коридора доносился басок подростка, берущего у певицы автограф. - Ей от тебя только деньги нужны! – бросила Инга. - Але, Вить, ну, сколько можно ворковать! – Ксения отжала дверь, которую он держал одной рукой. - Блин, че за дела? - Все, все, мы все выяснили, - сказал Игорь, отпуская дверь и принимая на себя кудахтание раздухарившейся Ксении. - У вас что-то сгорело, - ехидно подсказала Ноздря хозяйке квартиры с целью подчеркнуть ее несостоятельность как кухарки. Игорь вывел упирающуюся Ноздрю из квартиры. Гулко хлопнула дверь. Лифт не работал уже вторую неделю. Инга Никодимовна слышала голоса уходящих людей, мужской и женский, пока они спускались по лестнице. Ноздря упрекала и спорила, а Игорь отрывисто возражал. Инга слышала их, потому что стояла у двери, прижималась ухом к филенке и сжимала зубы, чтобы не разрыдаться. Он приехал словно бы нарочно, чтобы показать, как ему хорошо с расфуфыренной гламурной красоткой. Сначала оскорбил страшным подозрением в воровстве. А потом уехал с другой. За что, стонала растоптанная гордая Инга Никодимовна, чем я это заслужила? Я всем пожертвовала ради него, а он, неблагодарный, бросил меня сразу, как только ступил за порог. Да! Он же сбежал! Вот вызову сейчас бригаду скорой психиатрической помощи, сдам его в блок для буйных, и будет он там вечно сидеть в моей власти. Никуда больше от меня не денется! В смирительной рубашке будет! Буду продлевать ему диагноз, он же явный шизофреник! Нет, я же уволена. Отовсюду уволена! Инга Никодимовна совершенно растерялась. Жизнь переменялась, как в пьесе абсурда. Профессиональный психолог, она не могла сама себе объяснить происходящего. Человек, которому она доверяла и к которому тепло относилась, Саша Пасхавер, оказался законченным негодяем. Другой мужчина, которого она вынянчила, выходила, откачала, вернула с того света, раскодировала, практически родила заново! – ее грубо, позорно, по-хамски бросил! И ради кого? Ради глупой расфуфыренной красотки! Мало того! Он глубоко оскорбил ее, заподозрив в воровстве! Он счел ее воровкой! Да есть ли Бог? Казалось, рухнула вся жизнь. Ревность торчала в сердце, как нож, и невидимая рука этот нож проворачивала. Незаслуженное оскорбление палило огнем. Зачем жить? Мысль о самоубийстве оседлала, как ведьма, и погнала по квартире. Из комнаты Борьки доносилась залихватская песенка этой выдры – «Эюя!» Вот девчонка, как картинка, Витя вслед ей «ЭЮЯ!» Цены прыгнули на рынке Витя снова «ЭЮЯ!» Э! Тарарам! Ю! Тарарам! Я! Тарарам! ЭЮЯ! Тарарам! И сын, сын! Он тоже ей изменяет с этой сучкой, с этой гадиной, слушая ее мерзкие песенки! Проклятая Ноздря все, все отобрала. Всех завербовала, всех своим гламуром, расфуфыренными чарами и подлыми виляниями задом заманила! Опозорена, уволена и брошена! Ну, я вам отомщу, вы еще поймете, кто главнее – мать или эта проститутка! Инга Никодимовна под громыхание музыки суматошно, подавляя рыдания, копалась в домашней аптечке, расположенной в ящике комода в спальне, отрыла среди завалов пакетик с галоперидолом, побежала на кухню, заглянула в холодильник, захлопала шкафами. Спиртного нигде не было. - Мачо, а это что, твои клиенты? – спросил сзади ломкий басок сына. – Ноздря – твоя пациентка, что ли, в натуре? А как ты ее лечишь, она же безбашенная! У нее башню напрочь сорвало, тебе там нечего лечить. Мам, ты чего? - Боря, иди к себе, - насморочным голосом сказала Инга Никодимовна, промакивая глаза рукавом халата. Закричала. – И сделай тише эту чертову музыку! Ночь на дворе, а она орет! Чтоб в моем доме я никогда больше не слышала этой позорной, бездарной, отвратительной песни! - Да че ты, мачо, нормальный музон, - пожал плечами сын. - Нас так штырит на дискаре. Это самая модня сейчас. - И не смей называть меня мачо! – вне себя закричала Инга Никодимовна. Сын не обратил на ее крик особого внимания. - А кто ты? – спросил он, обнимая ее с высоты своего долговязого роста. - Ты и есть моя мамачо! Я кстати папачо видел вчера, он тебе привет передавал. А чего ты плачешь? Ты же железная леди. Это они, что ли, тебя обидели? Так смотри, я их догоню и порву на фашисткий знак! Инга уронила плечи. - Боря, - устало сказала она, - имеет мама право немного поплакать? Запах горелого хлеба сделался горьким. Вот так и моя жизнь, подумала она, торопясь на кухню, чтобы выключить чадящий тостер. Улыбнулась сквозь слезы. Только сейчас поняла, для чего при Игоре поставила поджариваться хлебцы. Мастерство не пропьешь. «Якорь», установленный ею еще в клинике на запах поджаренного хлеба, сработал – Игоря снова потянуло к ней. «Вертихвостке» надо еще многому научиться, прежде чем она поймет, как надо управлять мужчинами. Но к тому времени и «вертихвостка» будет уже далеко не молодой и далеко не такой стройной. И все равно молодость и красота победили, он уехал, навсегда. Ради чего все было? БОЙНЯ НА ФЕСТИВАЛЬНОЙ - Где монета? Монета где? Сергей Бодров с заплывшим глазом и ссадиной на скуле сидел в узком офисном кресле на колесиках, руки его были заведены за кресло и скованы наручниками. - Че молчишь? – Бандит по кличке Колотый ударил доктора в солнечное сплетение. Бодров зашелся в надрывном кашле. Колотый ударил еще раз – теперь носком бутса в надкостницу. Психиатр взвыл от боли. - Кончай, - сказал Десантник, но не Колотому, а упертому психиатру. – Кончай упираться. Будет больнее. - Вы кто? - Охотники за привидениями, - усмехнулся Десантник. – У нас времени мало, где монета? У Ленки? - Нет, - вскинул голову Бодров, - у нее ничего нет. Она ничего не знает. - Пальцы ему ломай, - сказал Десантник Колотому. Тот направился к Бодрову. - Я скажу, - торопливо сказал Сергей. Дверь в комнату внезапно распахнулась и в комнату, стреляя из пистолетов, ворвались казанские – Энжик и Лиман. Колотый стоял ближе к двери и принял на себя первые пули. Пока он валился на пол, Костя «Десантник», шестым чувством понявший, что нападающие пришли за гипнотизером, в прыжке ушел за стол, перед которым сидел в кресле Бодров. И точно – в этот сектор не полетело ни одной пули. Десантник вырвал из наплечки тэтэшник и задрав руку над столом выпустил всю обойму, постепенно смещая прицел. Вскрик показал, что в кого-то он попал. Энжик сел на задницу - пуля ударила его в бок и через бронежилет четвертого уровня защиты сломала ребро. В глазах боевика потемнело, он не мог продолжать стрельбу. Обойма кончилась. «Десантник» выщелкнул ее, вставил другую и передернул затвор. В комнате послышалось стук по полу вертящихся колесиков – это Бодров, прикованный к офисному креслу, оттолкнулся ногами и отъехал в сторону. В стену справа ударили выстрелы, полетела крошка и искры от бетона. Нападавшие рассчитывали на рикошет – пули должны были от стены попасть в спрятавшегося «Десантника». По ноге дважды как битой ударили. Попали, суки! Костя применил старый трюк – кинул в комнату через стол гранату с несорванной чекой, и в то же мгновение плашмя на полу бешено перевернулся раз, другой, третий, вышел из зоны защиты стола и увидел врагов. Их внимание было отвлечено гранатой. Они пятились. Костя открыл стрельбу. Боль от пробивших тело пуль еще не донеслась до мозга, тело еще ничего не чувствовало, а мозг работал автоматически, как учили в спецназе. Он все делал правильно. Пули Лимана с грохотом били в пол в том месте, где только что находилось тренированное тело Десантника. Костя переворачивался с живота на спину, со спины на живот, с вытянутыми вперед руками. В руках был зажат тэтэшник. С каждым переворотом Костя выпускал по две пули. Они попадали в грудь и ноги Лимана и сотрясали огромное тело. Одна из пуль «Десантника» попала Лиману в подбородок и оторвала нижнюю челюсть. Лиман пошел в бок, широко поливая кровью пол, давнул на курок, бабахнул и упал от силы отдачи. Контуженный Энжик на четвереньках выбрался из комнаты. Костя вынул обойму, посмотрел, сколько патронов осталось. Один! Пиздец! Он не рассчитывал на такую бойню. - Курва! Сдохни! Сдохни! Сдохни! – в комнату ворвался Таран, наступая на «Десантника» и безостановочно паля из пистолета. Костя выстрелил, вскользь попал Тарану в ногу и после этого мог только смотреть, как наставленный на него пистолет изрыгает пули. Лицо его и грудь изрешетило. Таран с онемевший ногой подковылял к «Десантнику», сделал контрольный выстрел в голову. - Фу, мудачье ебаное, сдохли! Сдохли! А думали! Оглушенный стрельбой над самым ухом, видом трупов и катящейся по полу гранаты Сергей Бодров с выпученными глазами сидел в кресле. КРИТИКА «ТЕОРИИ ОБЩЕГО ДЕЛА» Глубокое Подмосковье. Набухшая проселочная дорога. Заброшенный поселок. Сборный забор из бетонных плит. Красные металлические ворота в ободранных бумажных объявлениях и цифрой 5-а. Лай привязанного к будке худого пса. Одноэтажная обшарпанная ферма. Справа от ворот в углу складированы остекленные фрамуги. По дорожке идет черно-белый кот с задранным хвостом. Он так же ободран и обшарпан, как и ветхие строения, и чахлая природа вокруг. Покосившаяся дверь, обитая дерматином. Комнатуха, в ней два дюара, крашенных алюминиевой краской, с черной траурной лентой вокруг толстых металлических чрев. На ленте написано крупными буквами «Опасно – 196» Там, в жидком азоте хранятся замороженные тела. Криотерапевт Глушко с рыжей бородкой и в очках провел Игоря к одному из дюаров. - Ваш дедушка находится здесь. Я понимаю, вам непривычно. Практики общения с такими родственниками еще не наработано. Ну, люди приходят, приложат руку к металлу, мысленно поздороваются. - Поздороваются? С мертвым? - Дедушка ваш не мертвый, а условно живой. - А можно на него посмотреть? - Можно. Криотерапевт поднял крышку, вытянул заглушку. Игорь заглянул внутрь. Сквозь азотный туман виднелось погруженное в прозрачную жидкость тело, обернутое в несколько слоев материи. Мумия. Криотерапевт Глушко меж тем давал пояснения. Криоконсервация, говорил он, это осуществление вековой мечты человечества о бессмертии. Криопациенты - это не трупы. Это люди в ожидании воскрешения. Наномедицина оживит их через десять-пятнадцать лет. Основатель криомедицины Роберт Эттингер заложил основы новой науки в своей книге «Перспективы бессмертия». В частности он установил, что если быстро охладить нейроны головного мозга, то их можно сохранить способными к оживлению. В тела вводятся криопротекторы, и все. Главное вовремя подливать в криостат жидкий азот. Далее адепт крио-переворота в науке о бессмертии дал толковое изложение «теории общего дела всеобщего воскрешения отцов» русского философа Федорова, причем добавил, что наконец-то эта дерзновенная мечта человечества начинает сбываться благодаря достижениям криомедицины и созданию таких центров, как «Морозко». Игорь звонко хлопнул по тяжелому металлическому боку дедовой крио-могилы. - Такими Федоровыми, - сказал он, - психушки полны. - Почему же психушки, - обиделся криотерапевт. - Потому что такие, как вы и ваш Федоров, в бога не верите, - сказал ему Игорь. - Почему же, - возразил терапевт. - Я верю. - Тогда зачем морозите трупы? Если бог устроил так, что все старятся и умирают, значит, он знал, что делал. А вы считаете себя умнее бога. Умники! А представьте, они все вылезут наружу, из ваших цистерн, что будет? Криотерапевт представил и спросил. - Что? - Так все же их близкие вокруг давно поумирают! Куда они пойдут? В бомжи?! И память у них сотрется, я вам говорю. - Память сохранится! – возразил рыжебородый, но Игорь не дал ему слова. - Вода после заморозки и оттаивания, - с презрением сказал он, - теряет всю информацию. «Дискавери» смотреть надо, дорогой товарищ! А человек на 80% состоит из воды! А мозг на 90%! И вся информация там будет стерта. Потают мозговые кристаллы! Куда мой старик пойдет, вы подумали? Вы же его на улицу выбросите. Он же не Диоген, чтоб в вашей бочке с жидким азотом жить! Пойдет мой старик на вокзал, бомжевать. Старый и больной, его там малолетки пинать будут, а он будет милостыню просить. Вот какое будущее вы ему уготовили. Внезапно Игорю представилось, как миллионы людей заморозят себя в цистернах, а потом, спустя много веков, будут вот так неестественно рождаться не из живых женщин, а из железных бочек с жидким азотом, причем не младенцами, полными сил и надежд, а старыми, усталыми и больными. Они же без памяти будут, хуже, чем он на вокзале. Кто будет новорожденных стариков кормить грудью, учить ходить и какать на горшок? Нет, Бог лучше все устроил, чем люди. Игорь замолчал и долго стоял возле цистерны с окоченевшим телом деда внутри. Криотерапевт отошел в сторону, чтобы не мешать ему скорбеть. Я НЭ БИГУН, Я БАРЭЦ Сколько отвращения и страха может причинить один только акцент, особенно кавказский! Едва Игорь вышел из Криоцентра, из неизвестно как оказавшегося на окраине Москвы джипа его окликнули. - Чего надо? - Пагаварыть надо! – телохранитель Левона Тигран тяжело вылез из машины и пошел следом. - Не о чем нам разговаривать! – на ходу огрызнулся Игорь. - Пашли, один чилавэк хочет с табой встретиться. Тигран нагнал Игоря и хотел приобнять за плечи, чтобы повести в нужном направлении, но Игорь не дал ему такой возможности, с разворота ударил ногой в промежность, с локтя саданул в челюсть и бросился бежать. Тигран скорчился в три погибели и, морщась от адской боли в ушибленных половых органах, прихрамывая, потрусил за беглецом. Игорь на бегу оглянулся. Из-за угла показался огромный черный джип с проблесковым маячком. Игорь ускорил бег. Сейчас Тигран сядет в джип, и они его нагонят. И тогда конец. Вдруг рядом притормозила неприметная, заляпанная грязью «Волга», дверца распахнулась, и незнакомый мужчина крикнул. - Садись! Игорь продолжал бежать. - Садись! Мы друзья! Игорь продолжал бежать. - ФСБ! – заорал мужчина и показал раскрытую книжицу. Как ни странно, это сработало. Игорь впрыгнул в машину, и она на большой скорости ушла от погони. … Тигран остановился, тяжело дыша и морщась от боли. Подъехала «Тойота Секвойя» с проблесковым маячком на крышке. Тигран сел рядом с водителем и джип заметно осел. В машине Тигран набрал телефон босса. - Алло, я его упустил, - сказал он в трубку, с гримасой поправляя в штанах ушибленные гениталии. Выслушав выговор и дальнейшие инструкции, послушно сказал. - Сдэлаю. – Отключился и только после этого выругался. - Блин, сколько гаварыть! Я нэ бигун, я барэц! ЗДОРОВО! МЫ ИЗ ФСБ! При посадке в оперативную машину ФСБ Игорь больно ударился коленом. - Кто вы? – спросил он, растирая ногу. - Друзья, - ответил сидящий рядом мощный мужчина, покрытый бледно-розовыми пятнами витилиго. Мясистые скулы так сильно подпирали его глаза, что он походил на бурята. «Вашуков Владимир Васильевич», прочитал Игорь в удостоверении, которое оперативник тут же спрятал в карман. - А это Александр Мишуткин, - представил Вашуков ведущего «Волгу» напарника. – А ты Игорь, да? Чего не поделили с этим гоблином? - Не знаю, - мотнул головой Игорь. - Квартиру. - На Верхней Масловке? Игорь удивленно посмотрел на чекиста. - Откуда вы знаете? - Хочешь ее вернуть? – Вашуков напряженно улыбался, отчего глазки его превратились в щелки. - Хочу! – выпалил Игорь. - Предлагаем сотрудничество. - Какое? - Извини, друг, сначала я должен тебя обыскать, - Вашуков сноровисто ощупал Игоря с ног до головы на предмет оружия и «клопов». – Ты не парься, ориентация у меня нормальная, хотя мужиков приходится щупать чаще, чем баб. Оперативники рассмеялись. Игорь тоже улыбнулся. Напряжение отпускало. Рация в машине хрипела «На связи. Москва-один, поставьте задачу. Прием». - Мы ведем разработку человека по имени Левон Тер-Месропян, - сказал Вашуков. - Его кличка Терминатор. Вор в законе. Как мы понимаем, он и тебя крепко обидел. - Вы прослушиваете квартиру на Масловке? – догадался Игорь. Водитель за рулем покачал головой, Вашуков снова засмеялся, совсем сплющив глаза. - А ты молодец, догадливый, - сказал он. Деловито предложил. – Нам нужно выйти на этого Терминатора. Выманить его, задокументировать преступные намерения, повязать. - То есть вы предлагаете мне стать наживкой? – спросил Игорь. - Да вы знаете, что это за люди? Это страшные люди. У них есть ферма, там они держат живых людей, с отрезанными руками и ногами, с выколотыми глазами, с отрезанными языками. Это какая-то сатанинская секта. Знаете, кому они поклоняются? Иуде! И вы хотите, чтобы я добровольно к ним пошел? Хорошо, я пойду! Только с оружием! Дайте мне пистолет! Я в охране работал. Воевал в Чечне. Я краповый берет, ребята! - Кому они поклоняются? – не понял чекист. - Иуде! - Тому самому? – удивился Вашуков. - У нас что, много Иуд в истории? – сердито посмотрел на него Игорь. - Иуда – один! Погодите. Он сжал голову руками, закачался из стороны в сторону, как от сильной головной боли. - Что с тобой? – спросил фээсбэшник. – Голова болит? И что у тебя с носом? - Вы меня вербуете, – внезапно со странным смехом сказал Игорь. - А вы знаете, что я сидел в дурке? - Да, мы в курсе, - спокойно ответил Вашуков. – Посидеть в дурке никому еще не мешало, верно, Сань? Мишуткин за рулем кивнул. - А вы знаете, что я лично знаком с Иудой? – спросил Игорь, подначивая новоявленных друзей. – Нет! Я сам и есть Иуда! Стойте! Получается, что они поклоняются – мне? Фээсбэшник сощурил один глаз, словно прицеливался. - Ты что, из дурки сбежал? - Спросил он. - Только честно. - А что, не надо было? – враждебно спросил Игорь. – Да я полностью здоров! Вам же не я нужен, верно? Вам нужен этот ара черножопый. Как вы его назвали? Терминатор? Так вот, повторяю, они стирают память людям. Они мне память стерли, все из-за квартиры этой проклятой! Они стерли память Гагарину! Фээсбешники переглянулись. - Они отрезают людям руки и ноги, - продолжал Игорь в нарастающем возбуждении, - и держат человеческие обрубки в загонах для скота. Они называют таких людей «свиньями». Но если Иуда не предавал, то получается… - Игорь снова сжал голову руками. Спросил. - Что получается? - Давай успокоимся, - предложил Вашуков. - Тихо-тихо, - сказал ему Игорь. – Вам кажется, что я несу ересь, но на самом деле я говорю правду. Иуда не предавал. Значит, они поклоняются истине. Тогда почему они стерли мне память? Зачем мучают людей? Кто они такие? Кто они, вы знаете? Вы же ФСБ, вы все должны знать! - Этим мы и занимаемся, - терпеливо сказал пятнистый Вашуков, - мы хотим разобраться, что за странную организацию представляют собой эти люди. Особенно нас интересует Терминатор. Расскажите, как и при каких обстоятельствах вы встретились с ним? - Как я с ним встретился? – Игорь криво засмеялся, но сдержался, не стал выкладывать все сразу – слишком необычным был бы его рассказ, его бы точно приняли за шиза! – Это очень романтическая история. Только тогда у вашего Терминатора с-с-с… была огромная борода до пояса. Знаете, как я его узнал? У него как-то странно сверкает из глаза, такой высверк, как будто открывается фотообъектив. Иначе я бы его не узнал, потому что на нем был капюшон. Все Иуды носят капюшоны. Они прячут под ним свое истинное лицо. Я вижу, вы принимаете меня за идиота. Я не сумасшедший! Если бы вы увидели то, что увидел я, вы бы сами спятили! Эти люди в загонах, на культях, с выколотыми глазами, вырезанными языками, в полном говне. Это зрелище не для слабонервных. Вашуков положил руку Игорю на плечо и легонько встряхнул. - Если ты укажешь нам местонахождение этих загонов с изуродованными людьми, - максимально честно сказал он, - мы немедленно отправимся туда и, обещаю, мы всех там спасем. - Езжайте и немедля! – вскричал Игорь. – Там и искать ничего не надо! Свияжск знаете, под Казанью? Внезапно голос его сильно осип. - Троицкий монастырь. – Продолжил он шепотом. – Покои святителя Гер… Игорь взялся за горло – спазма не давала говорить. - … могена, - еле слышно закончил он. - В ухе Иуды замочная скважина. Через нее проникаете в подземный тоннель, идете все время к-ха…кха… направо. А потом будет развилка. Нет, - он покачал головой, - без меня вы ничего там не найдете. Надо ехать вместе. Я согласен полететь с вами в Свияжск. Мишуткин с водительского кресла обернулся и посмотрел на напарника. Вашуков ответил ему серьезным взглядом. - Игорь, послушай меня, - сказал Вашуков. - Мы обязательно слетаем в Свияжск, но потом. Сейчас у нас с тобой есть дела поважнее, в Москве. - Да вы не верите мне! – прохрипел Игорь. - Я нашел ее, понимаете?! Я ее на-шел! - Что ты нашел? - Да голову же Иуды! А в голове – монета. Тот самый сребреник. – Игорь болезненно засмеялся. – Это как в сказке. В сундуке заяц. В зайце утка. В утке яйцо. В яйце смерть Кощеева. Только в яйце игла. А в голове Иуды – смерть для всей цивилизации! Она проклята! Эта монета проклята Синедрионом. Я сам это видел. Фээсбешники переглянулись. ВСТРЕЧА С ПОЛКОВНИКОМ ГУРЬЯНОВЫМ Игорь поверил, что имеет дело с офицерами ФСБ, только когда машина подъехала к огромному, похожему на великанский дот, зданию ФСБ на Лубянке, и затормозила в переулке. Игорь в сопровождении Вашукова вошел в один из неприметных подъездов. Миновали охрану. Старинные советские коридоры, деревянные шпалеры на стенах, ковровые дорожки на полах, неслыханная тишина. Вашуков оставил Игоря в приемной, сам прошел в кабинет. - Полный шиз, - сказал он полковнику Гурьянову. - Такое несет, что уши заворачиваются. Он из Сербского сбежал, был там на обследовании. Проходил по делу о захвате человека в заложники. В последнее время работал охранником ЧОПа «Ибис». Терминатора ненавидит лютой ненавистью. Просит дать ему оружие. - Кто такой? – спросил полковник Гурьянов. - Игорь Ледовских, москвич, воевал в Чечне, краповый жилет, простите, берет, товарищ полковник. Думал, как его экипировать, и оговорился. - К чему экипировать? – проницательно посмотрел на Вашукова полковник. Помолчал, покусывая нижнюю губу. – А ведь ты прав, это самый подходящий вариант. «Месть за квартиру. Черный рейдер Тер-Месропян убит психически неуравновешенным мстителем». Это парень станет идолом обманутых дольщиков. Посмертно. Вашуков внимательно посмотрел полковнику в глаза. Еле заметно кивнул. - Давай, - хмыкнул полковник, - зови него. Вашуков пригласил Игоря в кабинет. Полковник Гурьянов вышел к гостю из-за стола. - Здравствуй, солдат, - сказал он, крепко пожимая ему руку. – Садись, рассказывай. Игорь присел к столу и изложил полковнику примерно то же, что рассказывал оперативникам в машине, для достоверности добавив, что он - внук Троцкого. Спохватился, что важный начальник примет его за самозванца, и поспешил пояснить. - Это они деда моего убедили, что я не его родной внук, а Троцкого, чтобы дед не мне завещал мастерскую, а им, понимаете? Сам-то я нисколько не верю, что я внук Троцкого. Это дед говорил. Но едва Игорь заикнулся про «Алкедаму» и Троцкий монастырь, как почувствовал знакомое удушье. Вокруг шеи обернулась невидимая, но отчетливо ощутимая шершавая петля. Не может быть, холодея, подумал он, петля вернулась. Чуть не убившая его на третьем сеансе гипноза петля облегла горловые хрящи и явственно затянулась. По щекам и по спине побежали злые мураши. Голова закружилась, стены качнулись, пол поплыл из-под ног. Сейчас пол уйдет, и я повисну, подумал Игорь с вытаращенными глазами. - Что с вами? – спросил полковник. Игорь осторожно сглотнул. Глотать еще было можно. Он потянул ноздрями воздух. Воздух в легкие проходил. Петля только намекнула – будешь болтать, сдохнешь. - Почему вы замолчали? – спросил полковник. - Горло, - прохрипел Игорь. - Воды? - Да. Вашуков поднялся, открыл стеклянный шкаф, вынул бутылку минералки и подал ее Игорю. Игорь свинтил пластмассовый колпачок, поднес горлышко к губам. Колючий глоток газировки прошел по глотке в пищевод. Игорь испустил долгий выдох. - Спасибо, - он поставил бутылку на стол. - Так что вы увидели в Троицком монастыре? – возобновил разговор полковник. Игорь хотел сказать о настоятеле и что он похож на Левона-Терминатора, как вдруг невидимая петля туго захлестнулась. Спазма была такой сильной, что он скрутился на стуле и зажал горло руками. - Что с вами? – привстал полковник. Вашуков тоже вскочил. Игорь вспомнил, как его лечили в Сербского, взял себя в руки и на листочке бумаги написал одно слово «ношпа!» Вашуков метнулся из кабинета, вернулся с аптечкой. Игорь выпил сразу пять таблеток ношпы. Колдовство, билось в его голове. Нет, трезво поправил он сам себя, это поставленный под гипнозом психический блок. Как только речь заходит о настоятеле, невидимая петля затягивается. Инги рядом нет, а эти не откачают. - Давайте я вам все напишу, - шепотом предложил он озадаченному полковнику. - Хорошо, - согласился тот. – Пишите. Игоря отвели в комнату, где стояли два стола с компьютерами, шкафы и сейфы. Вашуков дал ему стопку бумаги и шариковую ручку. Оперативник в сером свитере, бугрящемся накачанными мышцами, в наплечке с оружием производил успокаивающее впечатление силы и уверенности в себе. Он ободряюще подмигнул Игорю, дескать, держись браток, с нами не пропадешь. Игорь сел за стол, подвинул к себе листы и принялся писать. Он подробно описал свои похождения в Свияжске. Через час пришел Вашуков. «Дайте мне оружие!!!» - крупно приписал снизу Игорь и отдал ему листы. Полковник Гурьянов листал Игорево сочинение, удивленно покачивая головой. Игорь волновался в ожидании оценки, попросил закурить. - Скажите, - сказал полковник, пока Игорь закуривал сигарету, предложенную ему Вашуковым, - вы уверены, что опознали в настоятеле Левона-Терминатора? Вы действительно видели его в Свияжске? - Конечно, видел! – Игорь выдохнул сигаретный дым. – Только у него там была борода, она закрывала ему все лицо. Но кроме высверка из глаза, он выдал себя еще, знаете чем? - Чем? - Он пароль назвал. - Какой пароль? - Ко мне пароль! Ко мне, понимаете? К моей памяти. Что вы так смотрите? Вот, вот, смотрите! – Игорь затушил наполовину скуренную сигарету в пепельнице и вскочил. Дюжий Вашуков сделал движение навстречу, чтобы парировать возможное нападение на начальство, но Игорь повернулся спиной, выдрал из-под ремня свитер и рубашку и показал татуировку на спине. - Видите? – он тыкал пальцем, - это Иуда висит! А под ним написан код к моей памяти. Полковник оторопел. На пояснице в области левой почки у парня была изображена точная копия татуировок со спин самых резонансных трупов последних недель - фигурка висельника, тяжело вытянувшаяся на туго натянутой веревке, привязанной к суку, казалось, вырастающему из позвоночного столба. Гурьянов впервые видел такую татуировку на живом человеке. *** То, что оперативник Вашуков принимал за бред шизофреника, для Гурьянова прозвучало как оглушительная новость. Свияжская спецлаборатория цела и действует! Знаменитая лаборатория не была ликвидирована! Нашлись силы, обеспечившие финансирование, сохранившие опасный потенциал самой продвинутой лаборатории по изучению психотропных средств и методов управления человеческой психикой. Но кто отвечал за спецоперацию по ликвидации лабораторию? Гурьянов навел справки в архивах. Закрытием лаборатории в Свияжске занимался не кто иной, как генерал, а в ту пору полковник Леонид Петрович Горчилин. Его непосредственный начальник. Значит, это он «прихватизировал» лабораторию. Но если там орудует Левон-Терминатор, значит, Горчилин и Левон заодно, значит, генерал «крышует» вора в законе! - Вы рассказываете удивительные вещи, - сказал полковник Игорю. – Не исключено, что вас закодировали на нескольких уровнях. Один уровень – старая личность, нормальный человек, второй уровень – киллер или террорист. Поступит команда, и вы слепо будете исполнять чужие приказы. Не исключено, что есть и более глубокие уровни кодирования. При определенной команде вы можете, не отдавая себе отчета, покончить жизнь самоубийством. Игорь слушал с нарастающим отчаянием. - Я его убью! – тихонько завыл он. – Просто пойду и убью! Разорву голыми руками. Выпущу Ягуара и когтями… клыками… Господи, почему они на меня ополчились? - Да с этим-то как раз все понятно, - зевнул дюжий Вашуков. - Левон дочку замуж на днях выдает, вот и подыскал ей квартирку. Ремонт там делает, ты же видел. У Игоря потемнело в глазах. Мозг его сотрясся, как студень на балконе, когда мимо проезжает тяжелый грузовик. Столько страданий, смертей, чтобы дочка вонючего волосатого хачика жила в квартире его вздернутого на мыльной веревке деда! Чтобы армяшки под свои восточные мерзкие мелодии плясали на свадьбе лезгинку!! Там, где еще недавно висел труп его деда!!! Носатые, усатые, пузатые упыри, потные, вонючие, наглые хачи, с золотыми «гайками» и зубами… в его квартире… суки… суки…- он задыхался. - Тебе плохо? – спросил оперативник. Игорь скрипнул зубами. - Нет, мне хорошо. По крайней мере, теперь я знаю виновника своих бед. Слушайте, чего вы ждете, почему вы его не арестуете? Полковник слегка развел руками. - У нас нет доказательств. Дарственная на вашу квартиру в полном порядке, не подкопаешься. - А в Свияжске? – взорвался Игорь. – Полетели туда, я вам все покажу! Они не успеют все убрать, там целое хозяйство! Поехали, ну! Чего вы сидите? Они хитрые! Хитрожопые ары! Сказали, слушайте, «пабудь здэс, памяни дэдушку, это святое!» Ха-ха! Чтоб я там сидел и ждал, когда они вернутся с ковром, ага, нашли дурака! Полный лысоватый полковник спросил, как-то странно поглядывая. - Простите, с каким ковром? Игорь улыбнулся как можно нормальнее. - Ну, это я так шучу, - сказал он. - Чтоб меня закатать и незаметно вынести. Послушайте, надо же что-то делать! Или они и дальше будут так измываться на людьми. У меня выхода другого нет! Или я, или он, этот Терминатор! Помогите мне. - Как мы можем вам помочь? - Если вы не можете сами его арестовать, дайте мне оружие! То, что они сделали со мной, нельзя назвать даже пыткой. Они мне память стерли, превратили в зомби. Это мука ужасная. Ну, пристрелили бы просто и все. Быстро, без мучений. Нет, надо стереть память и запустить человека в людскую толчею, в самые низы, к бомжам запустить, к бандитам, чтобы помучился, походил, ломая голову, – а за что же так со мной обошлись? Так вы дадите мне хотя бы пистолет? - А вы сможете выстрелить в человека? – спросил полковник. - Я воевал в Чечне, - сказал Игорь. – Я убивал. ПЯТЕРО ИЗ ЛАРЦА После перестрелки на выходе из офиса на Фестивальной казанских повязали. Подлетели автомобили – «Волга» и микроавтобус, двадцативаттные динамики заревели на всю улицу «Стоять! Милиция!» Ударная группа Четвертого управления оперативного отдела ФСБ в составе пяти человек, передергивая затворы двадцатизарядных табельных «Стечкиных», выскочила из микроавтобуса «Мицубиси» с тонированными стеклами: все пятеро были в однотипных распашных пальто одинакового покроя и цвета. Под такими накидками можно было скрыть не только броники, но и целый арсенал оружия. Джип «Чероки» с Тараном, Пушкиным и захваченным доктором Бодровым задом вырвался из окружения и, пользуясь сверхпроходимостью, проломился через бордюры и газоны на шоссе. Оперативная «Волга» с форсированным мотором устремилась в погоню. Пятеро в одинаковых пальто выволакивали из джипов казанских и под пистолетами валили в снег. Все покорно падали, только мастер спорта по классической борьбе, гигант по кличке Дельфа, тупо упирался, возясь с нависшими на нем оперативниками. Вот вырвал правую руку, сграбастал за шею Царенко, утопил его голову себе подмышкой, левой рукой сгреб за шею Игнатова, ногой лягнул в живот Иванкова, висящий у него на спине Самсонов не мог зажать в сгиб локтя могучую шею, тщетно давил. Ситуация выходила из-под контроля. Царенко и Иванков применили отработанный прием, подхватили борца под колени, подняли в воздух, лишая опоры, ну и какой на хрен борец в невесомости? Дельфа побарахтался немного и сдался, оперативники с трудом завели его могучие руки за спину, сковали наручниками, стали кругом – расхристанные, потные. Тяжело дышали. Царенко с полусвернутой набок шеей ударил Дельфу ботинком в бок. - Тебе права зачитать или сразу мелом на асфальте обвести? Напарники хмыкнули – какой мел, какой асфальт, снег кругом. *** - Что ответили из Сербского? – спросил полковник Гурьянов Вашукова. - Параноидальная шизофрения, Ярослав Ильич, - ответил тот. – Принудлечение. Социально опасен и все такое. Находится в бегах. - Я так и знал! – Гурьянов потер руки. – Все в цвет! Горящий местью шизофреник – лучшей кандидатуры для устранения вора в законе Левона-Терминатора не подобрать. Как все удачно складывается! – полковник ударил себя кулаком в ладонь. – Давай, Володя, давай! Надо ковать железо, пока горячо. Где сейчас Терминатор? - В «Клондайке», как обычно. - Достань мне карту камер наблюдения «Клондайка». Вашуков вышел и вскоре вернулся с картой, расстелил ее на столе перед Гурьяновым. - Где курительная комната? - Сигарная? Вот. – Вашуков показал точку на плане. - Здесь коридор, - задумчиво проговорил Гурьянов, вперяясь в карту взором. – Он просматривается? - Только после поворота, вот тут. - Ага, отлично. Значит, вы засветитесь только в сигарной комнате. - Входит Шиз, стреляет… - Выстрелит? – недоверчиво покосился на Вашукова полковник. - У меня кто хошь выстрелит, - самоуверенно сказал Вашуков. – Потом он выйдет в коридор и тут я прикончу его из пистолета охранника. Типа тот сумел очнуться и сделать выстрел. - Ну, - Гурьянов крепко пожал Вашукову руку, - дуйте в «Клондайк». Возьми для «Шиза» «ствол» Лепрекона, он у Козубова, я ему перезвоню. На том «стволе» кратовские трупы. - Есть, Ярослав Ильич! - Удачи, Володя, с Богом! - Не подведем, не впервой! БАХ-БАХ И БАУНТИ! Игорь какой-то частью мозга понимал, что его используют в своих интересах эти суровые люди, но под сводом черепа кипели страсти, рвался в бой Ягуар, и его влекло к цели неудержимо, как стартовавшего бобслеиста. Ледяной желоб становился все круче, а полет все стремительнее и стремнее. Их автомобиль стоял в пробке на Тверской, а Игорь понимал, что он отнюдь не стоит, напротив – он со скрежетом и свистом несется в извилистом ледяном желобе судьбы. Оперативники в машине продолжали неустанно инструктировать. - Это человек без чести и совести, - твердил пятнистый Вашуков. – Левон Терминатор самый жестокий из криминальных авторитетов, не зря он стал первым среди воров, Смотрящим по Москве. Он не гнушается никакими способами, пытает, калечит, убивает людей, отбирает квартиры, даже хрущовки и бараки у пенсионеров, а трупы несчастных потом находят закопанными в лесу. Он ненасытный, его главная задача – разорить, обобрать как можно больше невинных людей, всех, кто попадается ему на пути. По нашим данным он торгует оружием, наркотиками, людьми. Поставляет славянских девушек на Ближний Восток. Были прослежены его связи с Бараевым, захватившим «Норд-Ост». Он убил твоего деда! Стер тебе память! Этот человек недостоин ходить по земле, пятнать ее кровью невинных жертв. Ты все понял? Ты готов? - Да. - Не слышу восторга! Заори - да! - Да! – завопил Игорь. - Я убью его! – заревел Вашуков. - Я убью его! – ревом повторил Игорь. - Я отомщу. Я его сам сотру. Я краповый берет. Я вспомнил. Я его порву! Но… Опять месть? Почему вы его не арестуете? Вашуков с досадой сжал челюсти. - Его крышует кто-то на самом верху! Ты что, не знаешь, как действует наша правоохранительная система? Ну, арестуем мы его, он же все равно отмажется, выйдет по суду. Если его осудят, он будет вольготно жить на зоне, оттуда командуя своими зондер-коммандо и гестапо. А вскоре и сам выйдет по какой-нибудь амнистии. Ты разве не знаешь, как у нас это делается? Государство заинтересовано в уничтожении таких людей. Террористы, маньяки, серийные убийцы должны тупо уничтожаться. Хватит этой трепотни про права человека, гуманизм и розовые слюни. Они нас топчут сапогами. А мы их на пожизненное осуждаем. Нет, сволочи должны умирать. Итак. Ты готов, Игореха? - Да! Я устал бегать, как заяц. Я не трус. Я встречу судьбу лицом к лицу. Лучше умереть в бою, чем вечно прятаться. Боже, какие сволочи, какие гнусные мерзкие твари, злодеи без стыда и совести. Конченный отморозки! - Повтори свои действия. Пятна витилиго на Вашукове почему-то настораживали и отталкивали брезгливого Игоря. - Слушай, Володь, дай мне транквилизаторов, - попросил Игорь. - Что, плохо тебе? – встревожился оперативник. - Мне че-то страшновато. Не страшно, а противно так… Игорь чувствовал мелкую, стыдную дрожь, ватную слабость во всем теле, он не должен был бояться, но трусил ужасно. Это было стыдно, он знал про себя, что в принципе он не трус. Кто не трус? Он? А кто он? Виктор или Игорь? Вашуков взял его за плечо, заглянул в глаза. - Так ты сможешь выстрелить или нет? – спросил он. Игорь испугался подвести ФСБ. - Да! – крикнул он, превозмогая себя. - Да! Смогу! Только дайте чего-нибудь… феназепама или хоть валерьянки. - Тебе нельзя, - покачал головой Вашуков. - Ты же не на свидание идешь. Реакция должна быть мгновенной. Есть одна штука, для спецназа, превращает человека в берсерка. После нее только не спят неделями. Хочешь? - Давай! Вашуков дал ему выпить розовую таблетку. - Ну и молоток! – сказал он, глядя, как Игорь обильно глотает минералку, запивая психотроп. – Все будет класс, не ссы! Ты главное с ним не разговаривай. Мочи и все! Бах-бах - и все твои проблемы раз и навсегда закончатся! Повторяю, одним выстрелом ты решишь все свои проблемы. - А то, что я сбежал из психушки? – спросил Игорь, утирая мокрый рот. - Если выполнишь все, как следует, мы твое дело закроем. Понял? - Да. - Повтори еще раз последовательность своих действий. Игорь повторил. Вашуков опять разочарованно повел воловьей головой, с хрустом сжал перед лицом Игоря здоровенный кулачище. - Ну, неправильно же! Казалось, оперативник еле сдерживается от того, чтобы врезать по растерянному лицу подопечного. - Сколько раз тебе повторять! Бах, бах и - баунти! - Что? – спросил Игорь. - Какое баунти? - Ну, это мы так говорим. Типа бах – и баунти, райское наслаждение! Ну, о чем тебе с ним говорить нах…? Мы че, кино снимаем? Это америкосы пиздят часами под стволом, а мы работаем в реальной жизни. Вошел и сразу валишь. Первый выстрел в грудь, второй в голову. И будет баунти и баиньки, понял-нет? - Но у меня есть к нему парочка вопросов, - скрипнул зубами Игорь. После таблетки страх его прошел, тело налилось силой. - Я должен услышать ответы! Он один их знает! Вашуков зло поиграл желваками. - Еще раз повторяю, - заорал он, - ты не в тир идешь, в нос-рот-пароход! Ты идешь в клетку к зверю! Ты с тигром тоже будешь разговаривать? Нет! Так и с ним! Левон-Терминатор, да будет тебе известно, по молодости был в «Альфе» и штурмовал дворец Амина. А потом он «работал» полевым командиром в Карабахе, генералом АНА – Армянской Национальной Армии. Там и кликуху получил - Терминатор. Ты хоть знаешь, что это значит? Уничтожитель! Он азеров резал, как баранов в Куйрам-Байрам, деревни целые выжигал из огнеметов, с детьми и старухами. Это пацан нереальный, вкурил?! – Вашуков с досадой пожаловался Мишуткину. - Вот, блядь, Саня, приходится все рассекречивать! - А как он в Москве оказался? – удивленно спросил Игорь. - Да как-то оказался, гад, на нашу голову! Посрался там со своим президентом, переворот, что ли, готовил… - Покушение, - сказал Мишуткин. - Попал, короче, в тюрьму, там был коронован, перебрался в Москву, изжогу нам наводить. Уявляешь себе подготовочку этого человека? Это не человек, а машина! Повторяю, он обладает очень сильным суггестивным воздействием на людей. - Он способен засрать мозги любому, - перевел на русский Мишуткин. – Поэтому лучше бы тебе с ним ни о чем не разговаривать. И даже в глаза ему не смотреть. Вошел – мочи! Будь профессионалом! Ему нельзя верить ни на полслова, понимаешь? - Чтобы я поверил чурке поганой? – презрительно скривился Игорь. – Чурке, которая со мной такое сотворила? Вы за кого меня принимаете? - Это сейчас ты такой смелый. А на курке людей переклинивает. Все на хрен забывают, как папу-маму зовут. Помни, помни и помни, ему нельзя доверять ни на вот столько! – Вашуков показал кончик мизинца. - Да понял я! - Поэтому никаких разговоров. Входишь и валишь! - Нет, - упрямо покачал головой Игорь. - Что нет? – ощерился Вашуков. - Я задам ему два вопроса и потом пристрелю, как собаку! Вашуков челюстями выдавил на щеках мускулистые желваки. - Игорь, - сказал он, еле сдерживаясь, - делай, что тебе говорят. Вошел - мочи. Тупо жми на курок, пока патроны не кончатся. Обязательно контрольный в голову. И все. Зачем еще разговоры разводить? Договорились? Давай еще раз! Повтори последовательность своих действий! *** В четверг в вечерний час пик на юге Москвы в районе 31-го км МКАД обрушилась часть тепломагистрального пешеходного моста. Как сообщили «Газете.Ru» в пресс-службе МЧС, авария произошла в 17.40 на внутренней стороне кольцевой автодороги, в километре от Варшавского шоссе. В мост врезалась ехавшая на высокой скорости бетономешалка, застряла в нем «хоботом» и разрубила конструкцию на две части. Железные фрагменты посыпались на дорогу и, по предварительной информации, ранили мотоциклиста, проезжавшего в это время под мостом. Сведений о пострадавших пешеходах, пересекавших МКАД по мосту, пока не поступало. По словам очевидцев, бетономешалку подрезал несущийся на огромной скорости джип «Чероки» с заляпанными грязью номерами. Один пролет моста обрушился сразу, второй пролет провис над проезжей частью, и его обрушили уже подъехавшие строители. По данным ГИБДД, водитель бетономешалки и его пассажирка погибли на месте. Джип из-под обрушения выскочил невредимым. На Варшавке на семнадцатом посту ГИБДД его уже ждали. Перед ним расстелили «ежа». С пробитыми шинами машина резко утратила скорость, пошла юзом, ее развернуло. От поста ГИБДД к ней бежали милиционеры в бронежилетах, с автоматами. Таран выставил в боковое окно руку с пистолетом и открыл огонь. Пушкин давил на газ, пытаясь вывернуть машину. Милиционеры открыли ответный огонь. Некоторые любители экстремального тюнинга наносят на машины наклейки с изображением пулевых пробоин. В одно мгновение на лобовом стекле джипа «Чероки» появились не бутафорские, а самые настоящие дырки от пуль, окруженные морозными кругами трещин. Сидящий за рулем Пушкин повалился грудью на рулевое колесо. Таран, пристегнутый ремнем безопасности, упасть не мог, остался сидеть, уронив голову. Подбежал гибедедешник, грузный в бронежилете и каске, заглянул на заднее сиденье. - Вы Сергей Бодров? - Да. - Выходите. Через некоторое время к посту подъехала оперативная «Волга» ФСБ и забрала доктора Бодрова. ИГОРЬ ВРЫВАЕТСЯ К ТЕРМИНАТОРУ У Вашуков и Мишуткина были рельефные лица, шрамы на бровях, а у Вашукова вдобавок ножевой шрам на щеке. У них были мятые переносицы, боксерские шеи, короткие стрижки. Они производили впечатление решительности и силы. В иные моменты Игорь словно бы приходил на мгновение в себя и поражался – неужели все это происходит с ним? Но все происходило. Его несло стремительным половодьем обстоятельств и волей чужих людей. С ним разговаривали, ему жали руки, тащили, понукали, торопили, шептали, приказывали, совали в руки оружие. Мир опять поплыл и потерял очертания. Игорь снова летел в невидимом скользком наклонном желобе, похожем на родовые пути. В реальности он шел по коридорам казино, по мягкому ворсу коврового покрытия, но на самом деле жизнь его головокружительно мчалась по желобу, и шансов зацепиться не было. Он не совсем понимал, зачем и куда он идет. Его влекло логикой боя. И вообще он плохо понимал, кто он такой в эту минуту. Мир был как бы понарошку. Вошли в служебный коридор казино «Клондайк». Вашуков шел впереди, ухо его огибала гарнитура переговорного устройства. Игорь шел за ним. Замыкал Мишуткин. Перед поворотом Вашуков затормозил, поднял палец, вынул из кармана и втиснул в ладонь Игоря пистолет «Макарова». - Входишь, - шепотом сказал он, - стреляешь в грудь и в голову. Пистолет бросаешь. Выходишь к нам. Уходим. Все понял? - Он точно моего деда убил? – спросил Игорь. Вашуков с Мишуткиным переглянулись. - А кто ж еще! – страшным шепотом закричал Вашуков. – Все! Работаем! Входишь – мочишь! Сразу баунти! Сразу! - Сразу баунти, - покорно шепнул Игорь. Вашуков посмотрел на Мишуткина, кивнул. Мишуткин распахнул дверь. Вашуков втолкнул в нее Игоря и захлопнул дверь за его спиной. Вашуков держал ухо прижатым к двери, а на втором ухе пальцем фиксировал наушник. Время! Время! Входим! – торопил Мишуткин. Вашуков погрозил ему пальцем, он все еще надеялся, что Игорь все-таки сделает «баунти». - Стреляй же, стреляй! – как заклинание твердил Вашуков. - Зачем непрофессионалов на такое пускать, - скрипнул зубами Мишуткин. Вашуков был с ним согласен, но сделал страшные глаза. - Молчи, Саня! – просвистел он сквозь зубы. *** В пробке возле МИДа на оперативную «Волгу» ФСБ, в которой эвакуировали гипнотизера Бодрова, напали. Небритые смуглолицые люди с хищными носами и злыми гортанными голосами налетели, как стервятники. Один троекратно выстрелил в капот, четверо рвали на себя все четыре двери «Волги». Оперативники ничего не успели сообразить, речи не шло ни о каком сопротивлении. Немыслимо! В центре Москвы! В пробке! На машину ФСБ! Открыли огонь! Средь бела дня! Все случилось стремительно. Грохот пальбы, клекот голосов, махание рук, дверей, черные зрачки горцев, черные зрачки автоматных раструбов, вопли, и – тишина. Андрей Самсонов и Семен Легких сидели в машине. Ничего не изменилось, только капот служебной машины был прострелен и гипнотизер похищен. Надо отдать офицерам должное – они быстро оправились от шока и выскочили наружу, щелкая затворами табельных пистолетов. Ни нападавших, ни похищенного не было видно. Таксисты и случайные очевидцы показывали – туда побежали, туда! Бросились в погоню. В переулке женщина с собачкой сказала, что люди сели в машину, в микроавтобус, и поехали в глубь квартала. Куда мог выехать микроавтобус, одному Богу было известно. Самсонов позвонил дежурному, объявили план «Вулкан-5», сообщили всем постам ГИБДД. Бесполезно. Бодров с похитителями как в воду канул. *** Мощный армянский нос в виде ромба. Курчавые, очень короткие черные волосы, седые виски, длинный, четко прописанный рот, выступающий волевой подбородок. Общее выражение невыносимой надменности, запредельного презрения к людям. Раскинутые руки Левона-Терминатора лежат на кожаной спинке дивана. На правой руке на «сердечном» среднем пальце красуется крупный золотой перстень с плоским рубином высочайшего качества, так называемой «голубиной крови». Игорь шел к нему, не чуя под собой ног. - Что, су-ука, – прохрипел он, - не ждал? В курительном салоне грохот музыки, доносившейся с танц-пола, как отрезало. Голос Игоря хриплым карканием раздался в гробовой тишине. Армянин не шелохнулся. Только заколебалась от движения воздуха вьющаяся к потолку сизая струйка, испускаемая лежащей в хрустальной пепельнице наполовину скуренной сигарой с наросшим столбиком седого пепла. На вороненой щечке пистолета горела красная точка. Это значило, что пистолет стоял на предохранителе. Игорь сдвинул большим пальцем флажок и закрыл им красную точку. Передернул затвор, досылая патрон, наставил пистолет в лоб сидящему на диване с раскинутыми руками человеку. - Готовься к смерти, падла! Левон-Терминатор был в узких черных очках. Игорь в них криво отразился и пожалел, что не видит сейчас глаз своего заклятого врага. При виде киллера дубленое лицо его, на котором, казалось, навечно запечатлелось каленое выражение высокомерного презрения ко всему миру, не дрогнуло ни одной чертой. Оно не дрогнуло даже тогда, когда Игорь передернул затвор и в упор наставил «ПМ». Хачик даже не сменил вольготно раскинутую позу на диване. Если бы можно было компьютерными технологиями убрать из-под черной фигуры диван и повернуть разбросившего руки Терминатора вокруг своей оси, да еще, как это делается в киношных спецэффектах, с резким космическом гулом, то армянский авторитет предстал бы в виде черного коршуна, парящего в солнечном зените и озирающего местность в поисках добычи. Его надменная невозмутимость взбесила Игоря. Он близко приступил к армяшке, обеими руками наставил пистолет в высокий, скошенный лоб. - Отвечай! – прохрипел. - Ты был в Свияжском монастыре? Это ты со мной там разговаривал? Чего молчишь? Язык проглотил? В очках Терминатора смугло отразилась увеличенная дыра дула, искривленный ствол, уходящие вдаль длинные руки нападающего, его маленькое, бледное лицо с неразличимыми чертами. Игорю не понравилось отражаться и видеть себя такого – жалкого, уменьшенного и карикатурного. - Очки сними! – заорал он. - Снял очки, тварь! Внезапно ударили напольные часы. Игорь замер и почему-то начал считать вибрирующие гулкие удары. Их раздалось ровно восемь. Сейчас восемь вечера, отметил он про себя. Горел камин, но тускло, словно бы засыпая. Кроме языков пламени, в комнате ничего не шевелилось. Армянин выпрямился на диване и медленно снял очки. Сунул их себе в нагрудный карман пиджака. Игорь жадно всмотрелся в вороненые зрачки. Они не сверкали. - Откуда у тебя в глазу этот блеск? – хрипло спросил Игорь. - Какой блеск, Игорь Павлович? – вежливо и без акцента спросил армянин. - Как в фотообъективе, откуда? - А, это, - слабая улыбка тронула четко очерченные крупные губы с синеватой пигментацией. - У меня стоит искусственный хрусталик. Глаза поизносились за последние две тысячи лет. Вы по нему меня узнали, да? - Вот только не надо мне мозги тут засирать! – прорычал Игорь. – Две тысячи лет! Не вздумай меня гипнотизировать, слышишь! Предупреждаю! Если я только что-то почую, стреляю! Слышишь? - Слышу. - Это ты стер мне память? Да или нет? Терминатор молчал. - Я вспомнил, - в ярости брызнул слюной Игорь. - И ферму вашу с искалеченными людьми! И лабораторию, где стирают мозги! Это же ты там был с бородой и в капюшоне? Да или нет? - Игорь Павлович, - устало сказал Терминатор, - я не намерен более играть с вами в кошки-мышки. Да, мы встречались с вами в Свияжске. - Су-ука! – длинно выдохнул Игорь. Сомнения, если и были, развеялись – перед ним сидел его главный палач! – Это ты-ы! Ты стер мою память! Я живой! – заорал Игорь. - Живой! А вы меня стерли! Как мел с доски! А теперь ты в моих руках. Есть бог, есть! Боже! – Игорь застонал, потому что вспомнил – так кричал ворвавшийся к нему в палату Вырвинос. - Я обращаюсь к Виктору, - неожиданно сказал Терминатор. - Я Игорь! – перебил Игорь и хотел что-то сказать, но Терминатор не дал. - А я обращаюсь к Виктору! – с нажимом в голосе повторил он. - Откуда вы все про меня знаете?! – вне себя завопил Игорь. – Что это такое? Вы что, следили за мной? Все это время, да?! - Виктор, я говорю с тобой, - пристально смотрел ему в зрачки армянин. - Ты не зря прошел свои круги ада. Ответь мне! - Ну что? – с мукой в голосе спросил Виктор. – Что? - Разве старая личность Игоря не была достойна тотального стирания? Игорь-Виктор опешил. Это же его мысли! Его Великое рыдание! - Теперь я задаю вопрос, - повысил голос Тер-Месропян, еще ближе подаваясь к нападающему. - Виктор, кто принял решение о стирании личности Игоря? Ничто в мире не происходит без воли на то самого человека. Свободу воли еще никто не отменял. Игорь Ледовских, - внезапно Тер-Месропян перешел на лекторский тон профессора Пасхавера, - всего лишь одна из множества подличностей, населяющий вашу психическую вселенную. К сожалению, это оказалась личность ущербная, грубая и жестокая. Да она и не могла быть иной. Ведь она выполняет функции Защитника. Стража. Страха. Вы и есть Страж, Игорь Павлович. Игорь стоял в глубокой оторопи. Руки его с наставленным на бандита пистолетом медленно опускались. - Откуда вы знаете про Стража? – после паузы растерянно спросил он. Они находились друг против друга, пригнувшись, в атакующих позах. - Я беседовал с вашим лечащим врачом, - сказал Терминатор. - Что?! – Игорь выпучил глаза. – Ты? С Ингой? ПОЛКОВНИК ГУРЬЯНОВ СМОТРИТ КАССЕТУ С КАМЕРЫ ВИДЕОНАБЛЮДЕНИЯ Начальник отдела «Ф» полковник Гурьянов просматривал кассету с камеры наблюдения, установленной в курительном салоне для ви-ай-пи-гостей казино «Клондайк». Запись черно-белая, без звука. Вот сидит Левон-Терминатор, разбросив по спинке кожаного дивана руки. Камера видит его со спины, фиксируя входную дверь. На столике в пепельнице дымится сигара. Левон, кажется, забыл о сигаре. Он забросил голову за спину и армянский «румпель» его торчит над диваном, как плавник акулы. Может быть, он даже спит, глаз его не видно за узкими черными очками, которые он не снимает даже в помещении. Вот входит Ледовских, быстро направляется к очнувшемуся Левону, наводит на него пистолет, что-то говорит, жестикулирует, кричит. Потрясает оружием. Не выстрелит, определяет про себя Гурьянов, хлюпик и истерик. Впрочем, это было учтено при планировании операции. Левона должен был ликвидировать Вашуков, но из пистолета Ледовских, после чего предполагалась имитация самоубийства самого мстителя, больного тяжелой формой шизофрении. У Гурьянова в столе лежало заключение профессора Пасхавера о психическом состоянии Ледовских, так что все шло «в цвет». Вот Левон неожиданно встает, идет к телевизору, ставит какую-то кассету. К сожалению, камера смотрит со стороны телевизора и изображения на экране не разглядеть. Увиденное, очевидно, производит на Ледовских сильное впечатление, он опускает оружие. Запись прекращается. Это внедренный агент Дудко с центрального пульта службы безопасности «Клондайка» отключил камеру, чтобы дать возможность войти Вашукову и Мишуткину. Вот запись возобновляется. У двери, уронив голову на грудь, а руку с пистолетом - на пол, сидит расстрелянный Мишуткин, справа у стены накренился на правый бок изрешеченный картечью Вашуков, на коленях его лежит «ПМ» с заклинившим в заднем положении затвором. И главное – в комнате нет ни Левона-Терминатора, ни шизофреника Ледовских. И пуля, выпущенная из пистолета Мишуткина, исчезла. Зато остались семь пуль в стене, выпущенных из «Макарова», выданного для операции Ледовских. А где же сам несостоявшийся киллер? Где Левон-Терминатор? Оба они исчезли, будто испарились. Что произошло в комнате за ту минуту, когда не велась запись? Что могло случиться с двумя опытнейшими оперативниками? Почему погибли два лучших работника отдела? Что за мистика с этим неуловимым и неубиенным Терминатором? И что за кассету они смотрели вдвоем – несостоявшийся убийца и его чудом выжившая жертва? ИГОРЬ ВРЫВАЕТСЯ К ТЕРМИНАТОРУ (продолжение) Весть о том, что Терминатор знает про Ингу, страшно возбудила Игоря. Опасность нависла над женщиной, которая вынесла его с поля боя. Нет, уж ее-то он точно защитит! - Ты и до нее добрался! – ненавистно проскрежетал Игорь. – Деда убил, меня стер, а теперь и до нее добрался! Ты всех стираешь, всех! Подохни, гадина! - Одну минуточку, Игорь Павлович! – Терминатор поднял перед собой руку, словно хотел закрыться от выстрела из ходящего ходуном в яростной руке пистолета. – Вы задали столько вопросов, неужели не хотите услышать на них ответы? - На них не может быть ответов, сука ты поганая! – в отчаянии простонал Игорь. – Не может просто быть! – палец его на курке свела судорога. Он не мог додавить курок до конца. Прав был Вашуков – людей на курке переклинивает. Получалось, что Игорь давил на «собачку», а Виктор изнутри давил в противоположную сторону на палец, и палец сводила судорога. Терминатор внезапно и легко встал. Он прошел к висящему на вешалке плащу, под нацеленным дулом засунул руку в карман и вынул оттуда… видеокассету. - Ведь вы не дослушали тогда, - сказал он. Странным образом он говорил почти без акцента. Игорь ослаб. Выдохнул длинно, со свистом из бронхов. - Интересно, - сказал армянин, оглядывая кабинет, - есть ли тут видеомагнитофон? Ага, вот, видеодвойка. Он подошел к стоящему у противоположной от входа стены телевизору, ввел кассету в щель и нажал на пульт. Экран засветился. На нем вновь появился дед – на том самом месте, где Игоря застигло пришествие в мастерскую армянской «делегации». - Пришла пора прощаться, - прошамкал старик. – Завтра я умру, Игорюня. Тот парень, с которым ты подрался во дворе из-за нашей собачки, он вышел из больницы. По Шерри он легко вычислил, кто его изуродовал. Говорят, он потерял нос. Завтра ночью он придет отомстить. Я возьму твой грех на себя, умру от его руки. Он повесит меня, как ты повесил его собаку. Не думай, я иду на это добровольно, это я сам все спланировал. Я устал жить. Пришел мой час. Люди сами выбирают себе палача, время и способ ухода из жизни. Только Посвященные делают это осознанно. Мне суждено умереть - так. Так написано в Таблицах Судьбы, а от судьбы не уйдешь. Игорь, - старик повысил голос, - я передаю свою мастерскую и все скульптуры человеку по имени Левон Вазгенович Тер-Месропян. Ты виделся с ним в Храме Иуды. Там он был в капюшоне и бородой. Да, это он - настоятель Троцкого монастыря, Великий Магистр Ордена «Алкедамы». Еще его знают, как мага Тэра. А многие люди из криминального мира уважают и боятся его под именем Левона-Терминатора, «Смотрящего» по Москве. Глупцы, они думают, что он воровской смотрящий, а он… впрочем, он сам разъяснит тебе, кто он, если будет на то его воля. Все эти имена – всего лишь маски и личины. За ними скрывается высокая сущность, равная в небесной иерархии чину Серафима. Если он соблаговолит, он откроет тебе свое истинное имя, а я на то не имею права. Это надо заслужить, Игорь. Надеюсь, ты пройдешь все испытания и заслужишь Посвящение. Я очень просил его позаботиться о тебе. Игорь, запомни навсегда, – дедов голос стал суровым, – верь ему и повинуйся во всем! Он знает истину! Прощай, Игорек. Иду на свою Голгофу… - Было видно, что дед хотел заплакать, но в иссохшем организме влаги осталось только на мигание и тугое сглатывание. – О-ох, страшно мне… Изольду жалко… Прощай! Благословляю тебя. – Старик перекрестил внука с экрана телевизора иссохшей рукой. Экран погас. Игорь стоял онемевший. Дедовы откровения на видеоленте поставили его в полный тупик. Неужели сумасшествие в семье Ледовских наследственное? Это же бред! Полный бред! - Да кто вы такой? – шепотом спросил он невозмутимо стоящего рядом с рябящим экраном Левона Тер-Месропяна. – Кто вы все такие, черт вас возьми?! - У нас мало времени, Игорь Павлович, - армянин тревожно посмотрел на входную дверь. - Сейчас сюда ворвутся продажные менты, оборотни в погонах, отберут у вас пистолет и застрелят из него меня, а убийство повесят на вас. Обещаю, я отвечу на все ваши вопросы, но потом. Бросьте пистолет. Игорь вспомнил, как Вашуков внушал ему ни в коем случае не верить Терминатору. - Да чтобы я поверил этому бреду?! – Игорь яростно ткнул пистолетом в телевизор. – Дед был под гипнозом! Или под наркотиками! Вы все можете – память стереть, волю себе подчинить! Мне говорили не верить вам ни на вот столько, - он показал на пистолете мушку, - так чего вы хотите добиться этой пленочкой? Чтобы я вас помиловал? Нет, пришла пора платить по счетам! - Прошу вас… - Не проси! – пальцы тряслись на курке. Но он не мог нажать на курок! Знал, что это так просто, легкое движение пальца, почти невидимое нажатие и – все. Все произойдет и случится. Будет баунти, райское наслаждение. Но он не мог. Его сковало. Неужели я трус и не убью его, с отчаянием думал Игорь. Неужели за мои страдания никто не ответит? Нет, суки, ответите! И в первую очередь этот ара черножопый! Сдохни же! Сдохни! Так орал Вырвинос в подземном переходе, неужели я стал им? Убивать нельзя - вот же зарубка на носу на память, на всю жизнь! Чтоб не забыть! А я забыл. Я опять собираюсь повторить ту же страшную ошибку. Чего ж я опять лезу в бой, не прощаю? Я рвусь отомстить. Кто это во мне? Ягуар? Убийца? Страж Игорь? А кто я? Где Виктор? Вот же он, намертво зажал курок, чтоб Игорь не нажал. У него шла голова кругом. Комната плыла. Раньше Игорь хоть не комплексовал, был решительным мужиком, воином. Тот, прежний Игорь, не задумываясь нажал бы на спусковой крючок. А этот подселенный к нему Виктор все что-то взвешивает, сомневается. Слюнтяй! Нет, надо защищаться! Хватит терпеть! Иначе они просто убьют меня! Выбора нет! Пистолет ходуном ходил в дрожащих руках. *** Из-за курганов ветер доносил жилой хлебный и костряной дух хутора. Лариса вышла на пригорок. Перед ней в лощине горела деревня. Белый дым горящей соломы застилал околицу. Огонь от крыши, крытой камышом-саманником, перебрасывался на соседнюю крышу и быстро распространялся. Его никто не тушил, в селе густо свистели пули. После бегства из белой контрраразведки Лариса пробиралась через фронт к своим. Шла в сопровождении сына Угрюмого десятилетнего Макарки. Удачно миновали почти все пикеты, а под станцией Ретово напоролась на разъезд Дикой дивизии. В мохнатых шапках и бурках рысью шли татары. Стой! Кто такие?! Увидев женщину с ребенком, отпустили, не заподозрив, торопились куда-то. У станции Малое Утяково Лариса отпустила Макарку и перешла фронт. Пробралась к насыпи, густо заставленной бесконечными рядами теплушек. Казалось, вся Россия переселилась в теплушки. Война шла вдоль полотна железных дорог. После восстания белочехов и захвата золотого запаса в Казани советская власть повисла на волоске, у Ленина с Троцким под контролем осталась только центральная часть Российской империи, да печатный станок для изготовления не подкрепленных золотом ассигнаций. Сил, чтобы подавить и Корнилова, и белочехов, не было. Лилипутская по численности партия большевиков физически не могла побороть Гулливера – царскую империю. Но, видать, какая-то иная сила вздымалась и клокотала в большевиках – та сила, которая из горстки в двенадцать апостолов превратила христианство в мировую религию, вовлекшую в себя миллиарды людей. В считанные месяцы создатель Красной Армии, председатель Реввоенсовета Республики Лев Троцкий создал «Центробронь» – ровно сто пять мощных бронепоездов. Гигантскими швейными машинками застрочили они вдоль железных дорог, сшивая воедино лоскуты расползающегося государства. Троцкий влил в Красную Армию 75 тысяч офицеров, служивших при царе. Восточный фронт возглавил Иоахим Вацетис. На станции Девлезерово-Сересево, где готовились к штурму Казани армии Восточного фронта красных, образовалось самое настоящее вавилонское столпотворение. Лариса долго блуждала в путанице эшелонов, в кавардаке отцепленных вагонов и теплушек – перевязочных, операционных, прачечных, изоляторов, карцеров, жилых теплушек, полных солдат и жгучих клопов, товарных вагонов с амуницией и боеприпасами. В бедламе даже гремел вагон-ресторан с невесть откуда заблудшими в прифронтовую зону цыганами. Лариса заглянула в теплушку, на которой было написано «Срочный возврат». Вонючий дух ударил в ноздри. Густо пахло портянками, немытыми телами, оружейной смазкой. Нары, завешенные одеялами, походили на норы с торчащими оттуда обритыми людскими головами. Стены увешаны волглыми шинелями. На сбитых из горбылей козлах нехитрая снедь, черномазые чайники, стопки немытых плошек. Красноармеец в бязевой рубашке выметал из вагона веником, сделанным из пучка перекати-поля и полыни, козьи катыши. Бойцы массово держали в теплушках живность для прокорму. Коза паслась у теплушки, привязанная к винтовке, воткнутой штыком в иссохшую землю. - Где бронепоезд товарища Троцкого? – спросила бойца Лариса. Тот неопределенно махнул веником в сторону водокачки. Из веника полетели козьи катыши. Лариса из последних сил побрела туда. «Грозный мститель» стоял на первом пути. Перед наступлением красноармейцы сидели на перронах на патронных ящиках, брадобреи намыливали и обривали им головы. «Смерть буржуазии и ея прихвостням» - реял над станцией огромный кумачовый транспарант. Лариса вскарабкалась на перрон, дорогу ей преградил ЧОНовец из оцепления. - Куда! - Я Лариса Рейснер! – устало представилась она. Красноармеец с тупым крестьянским лицом вглядывался недоверчиво – обозная баба, беженка, каких тыщи сейчас бродит по дорогам России, не могла она быть легендарной комиссаршей. На ее счастье вдали показался комиссар-командир бронепоезда. - Яков! – крикнула Рейснер и замала рукой. Ковальзон скользнул по ней глазами, встрепенулся и устремился навстречу. - Лариса! Крик его услышали из соседних вагонов матросы, выглянули, высыпали на перрон. В толпе возбужденных товарищей она прошла к штабному вагону Троцкого. Ефимов уже свешивался с площадки, тянул ей руку. Внутри вагона Ларису горячо обнял истерзавшийся в ожидании Троцкий. Клиновидная бородка клюнула ее в губы. - Не тронь меня! – сказала она, отворачиваясь. – Я осквернилась. ОХОМУТАЛИ! Дверь распахнулась. Раздались дикие вопли. - Всем стоять! Вашуков и Мишуткин ворвались с уже взведенными пистолетами, на вытянутых руках тыкали стволами прямо в глаза, вопили истерично. – Лицом к стене! К стене! Руки на стену! Стоять, суки! Игорь растерялся, он не знал, относят ли команды и к нему. Терминатор попятился под напором ворвавшихся, подчинился истошным воплям, нехотя повернулся к стене, поднял руки и прижал их к дорогой, «под мрамор», итальянской штукатурке. Вашуков на бегу засунул свой табельный «Макаров» обратно в наплечную кобуру и приобнял за плечи оцепеневшего Игоря. - Чего ж не стрелял, дурашка? – спросил он с напряженной улыбкой на губах. Руки его легли поверх рук Игоря, ногами здоровяк охватил и сжал его колени с боков и таким образом крепко, всем телом, оседлал со спины. Его дыхание обжигало Игорю щеку. Легкое зловоние доносилось из его рта. Крупные ладони Вашукова, извилисто изрисованные розоватыми пятнами витилиго, легли поверх Игоревых и словно тисками сжали их с двух сторон. Все так же, не сбавляя напора, могучие лапы оперативника подняли и повели дуло пистолета, зажатого в руках Игоря, в сторону стоящего у стены Терминатора. Что он делает, оторопел Игорь. Толстый палец Вашукова, царапая колким мозолем на внутренней стороне фаланги, натертым постоянной стрельбой в тире, втиснулся в скобу над курком, занятую указательным пальцем Игоря. Двум пальцам там было очень тесно. Сейчас он нажмет, и я его застрелю, безвольно понял Игорь. Он все очень ясно понимал, но ничего не мог поделать – тело не слушалось. Четкая пистолетная мушка, на которой сфокусировался неподвижный взгляд Игоря, проползла по размытой комнате, по мутной картине на стене, по зеркалу в красивой золоченой раме, по яркому светильнику, пока не уставилась в голову размытой темной фигуры. Хрусталики глаз саккомодировали и навели резкость. Игорь отчетливо, до каждой волосинки, увидел черный, с пробивающейся вокруг макушки лысинкой, коротко стриженый затылок человека, раскинувшего на стене руки. «НОЗДРЯ – ЛУДШАЯ ДЕВЧЕНКА» Ксения выловила Андрея Махалова на выходе из телецентра и попросила подвести ее до дому. Как истинный джентльмен, Андрей не смог ей отказать. По дороге Ксения уговаривала Махалова сделать с ней передачу, пыталась шутить. - У меня куча новых тем для твоей передачи: «Инцест как хобби», «Куннилингус – почему бы и нет?», «Опыт доярки – пригодится ли он в городе?» Что, не нравится? Андрей растягивал губы в дежурной улыбке. - Ксюх, с меня хватит, - сказал он, когда они подъехали к дому, где жила сейчас Ноздря. - Извини, но в свои программы я не буду тебя приглашать. - Чего хватит? – спросила Ксения. Махалов круглоглазо глянул. - А захват в заложники это, по-твоему, так, ерунда? - Ты меня винишь? Да после той передачи твой рейтинг взлетел до небес! А сейчас он падает! Вспомни, что сказал Светозар! Рейтинг – половой орган канала. Если он падает, значит у программы импотенция! А что следует за импотенцией? Отставка! - Ксень, ну… - деликатный Андрюша не знал, как лучше это сказать. Решил, что лучший способ – сказать правду прямо в лоб. – Ксень, да с тобой просто рядом стоять и то стремно! Ты понимаешь это или нет? - Почему?- понуро спросил девушка. Поникшая и печальная, она была очень красива. - Вот только не надо лохматить бабушку! – поморщился Андрей. - Почему! По кочану! Ты что, газет не читаешь, не знаешь всех этих слухов про проклятие твоего имени? Тебя уже все боятся в тусе, ты че! - Андрюш, ты же гениальный ведущий.. - Ой, только не надо… - Ты гениальный тележурналист… - Ты не училась в школе лицемерия? - досадливо спросил Андрей, но все же смягчился. - Так как же ты при всей своей гениальности не видишь, какая бомба дымится в твоих руках! – закричала ему в вишневые глаза Ноздря. - Какая бомба? – испуганно глянул на руки Андрей. - Бомба – это я, - тихо сказала Ксения. - Тема – «Проклятия Ноздри». - Ой, - взмолился Андрей, - вот только не надо! Знаешь, что Светозар скажет? Что ты проплатила мне за пиар! Вот что он скажет… - И будет не прав! - Да, но об этом будем знать только мы с тобой. А как я буду выглядеть в глазах всей тусы? Вдруг делаю передачу про Ноздрю! О-ля-ля! Коррупция! Или приплетут еще роман. Махалов пиарит Ноздрю, пойдут слухи, а у меня и так с Юнусовой проблемы. - Ты не дослушал! Речь идет не просто о проклятии Ноздри. - А о чем еще? Ну, говори же, я спешу. - «Тридцатый сребреник Иуды, - замогильным голосом сказала Ноздря, - правда и вымысел». Если бы Махалов был овчаркой, натасканной на наркотики, он бы сделал стойку. - Ты что-то знаешь про этот… э-э… сребреник? – удивленно спросил он. – Ну-ка, ну-ка! Выслушал рассказ Ксении, Андрей округлил еще больше и без того круглые глаза. - Слушай, Ксюх, - сказал он уважительно, - я всегда удивлялся, как ты умудряешься оказываться в центре самых актуальных скандалов? - Андрей, - ответила Ноздря, - причина проста. - И в чем она? - А вон, смотри, - Ксения кивнула на стенку дома, на которой красным спреем была нарисована крутая ноздря с пирсингом, от которого шли три луча сияния, а снизу добавлено аршинными буквами «Ноздря – лудшая девченка!!!» Надо ли говорить, чьих рук это было дело? РАССТРЕЛ В ЧЕТЫРЕ РУКИ Вашуков сильно нажал на палец Игоря. Средняя фаланга Игорева указательного пальца больно врезалась в стальной клюв курка. Благодаря тому, что курок был очень тугой, выстрел произошел не мгновенно, а с небольшой задержкой. Она-то и позволила Игорю резко вскинуть руки вверх. Грохнул выстрел. Отдача подбросила сцепившиеся вместе четыре мужских ладони. Пуля ударила в карниз. Из мгновенно появившейся дырки в фигурном алебастре брызнуло крошево лепнины. Тер-Месропян вздрогнул и присел. Вашуков выправил прицел и вновь навел ствол в спину Терминатора. Опять больно надавил чужой мозолистый палец. Снова Игорь в последний момент отвел оружие в сторону – на этот раз влево вверх. Слева от головы Терминатора, в пяти сантиметрах, на стене расцвела черная астра пробоины, просыпалась меловая пыль, запорошив черные волосы и темно-серое плечо дорогого костюма. Армянин втянул голову в плечи и присел, медленно поворачиваясь. - Ты что, сука, делаешь! – оглушительно зафыркал Вашуков прямо Игорю в ухо и вновь напряженно наставил виляющий пистолет в спину жертвы. Ба-бах! Игорь перенаправил пулю вправо вверх. Брызнула штукатурка. - Ты что, гад, творишь, - с натугой выдавил вспотевший Вашуков. Ладони его явственно увлажнились, но силу не утратили. Игорь уперся ногами в пол и напряг все мышцы. Бесполезно. Охомутавший его, как ведьма Хому Брута, Вашуков продолжал стрельбу. Вновь против своей воли Игорь навел пистолет в спину человека, снова грохнул выстрел. Вывернув кисти чуть в сторону, ему вновь удалось отклонить дуло. На этот раз вдребезги разлетелось зеркало. Терминатор пригнулся, уходя в бок, за кресло. Выстрел! Игорю удалось чуть вскинуть руки, и новый фонтанчик из стены осыпал спину уходящего с линии огня армянина штукатурной крошкой. Терминатор нырнул за кресло, Вашуков перевел туда дуло и надавил на палец Игоря. Ба-бах! Лопнул и осыпался черный экран телевизора. Ба-бах! – в кожаном кресле вспухла дыра, полетел набивка. Затвор пистолета застыл в заднем положении. На самом деле стрельба происходила очень быстро и управлялась инстинктами, а не сознанием. Накануне первого выстрела у Игоря мелькнул в голове раскаленный сгусток мыслей, вроде: «Он враг! Нет! Я про Иуду тоже думал, что предатель. Он стер меня! Но дед сказал, что он друг! Он не то, что я о нем думал. Если я ошибся и убью невиновного? Если меня используют? Я дурак! Меня тупо подставляют. Нет!!!», как тут же все закончилось. Остались только дыры в стене, пороховой дым, да дыбом стоящие по всему телу волоски от потрясения и грохота выстрелов. Вашуков с силой оттолкнул бесполезного теперь психа с его заклинившим «Макаром» и полез за борт пиджака в наплечную кобуру. Игорь рухнул на четвереньки. Вдоль позвоночника по всей необъятной спине, как по прерии, с грохотом бежали стада мурашек на водопой в мозг. С пола он увидел, как справа медленно открылась дотоле невидимая дверь в дубовой панели, и из тьмы потайного хода показалось жерло помпового ружья невиданных размеров. Свет пролился в полированную стальную глотку восьмизарядного шотгана. Чья-то невидимая рука передернула снизу затвор, досылая патрон с картечью. Вашуков с невозможно расширенными бурятскими глазами выдирал из подмышки зацепившийся пистолет. Он почти достал табельный «ПМ», когда шотган изрыгнул грохочущую струю пламени и свинца. Тридцать раскаленных картечин отшвырнули оперативника к стене и распяли на итальянской штукатурке тридцатью смертельными гвоздями. Мишуткин, контролировавший входную дверь, обернулся и остолбенел. На него надвигался гигант-армянин в черном костюме и черной водолазке, с удручающим выражением заросшей щетиной до самых глаз хари. У бандита был кривой перебитый носище и мятые, как вареники, уши. Толстенные волосатые руки передернули помповое ружье, досылая очередной мини-снаряд в казенник мини-пушки. Пасть затвора открылась, выплюнула дымящуюся гильзу и закрылась, словно курящий робот чвыкнул металлическим ртом, выпуская дым. Толстая гильза алого пластика патрона «Мираж» дробь № 5 в золотом капсюльном стаканчике вылетела из прорези ружья и, кувыркаясь, отлетела к стене. Следующий по очередности картуш вошел в камеру и стал строго напротив блестящего дула, покрытого радужной побежалостью предыдущего выстрела. Мишуткин был натренированным бойцом и успел среагировать. Его выстрел совпал со вторым снопом грома, огня и свинца, вырвавшемся из помпового ружья. Пуля табельного «Макарова» попала телохранителю Терминатора в грудь, но даже не покачнула статридцатикилограммовую тушу бывшего чемпиона мира по вольной борьбе. Зато стальной раскаленный «веник», вылетевший из шотгана, тридцатью свинцовыми прутьями отшвырнул и пригвоздил Мишуткина к двери. Он так же, как и три секунды назад Вашуков, медленно пополз по ней, оставляя за спиной кровавые потеки на дубовом шпоне. Наступила тишина. В комнате клубились пороховые газы. Отчетливым двойным клацанием лязгнул затвор. Вторая алая гильза, дымясь, отлетела к стене. Шотган, только что изрыгнувший два гейзера огня и картечи, вновь был изготовлен к бою и сторожил малейшее движение в комнате. Оглушенный Игорь застыл на полу на четвереньках, по-прежнему держа в правой руке «Макара» с заклинившим затвором. Тер-Месропян показался из-за кресла. Он двигался в полуприсяде. Перекошенное лицо армянина выражало максимальную степень озлобления. - Су-ука, - клекотал он, с ненавистью глядя на Игоря, - нэ папал, су-ука! С армянина мигом слетела вежливость, с какой он разговаривал, когда был под прицелом. - Не я, - прохрипел Игорь, - он! – и дрожащей рукой показал на сползающего по стене Вашукова, тускло глядящего на них мертвыми глазами. - Он? – ощерился Тер-Месропян. – А пачиму писталэт у тибя в руках, а-а?! – он визжал всем перекосившимся лицом, на шее вздулись сухожилия, обтянув углы рта книзу, ноздри вывернулись наизнанку. - Тот стрелял, - прогудел Тигран и на вытянутой руке указал дулом шотгана на Вашукова, уже осевшего на пол и окончательно уронившего голову на грудь. Тер-Месропян ощупывал себя. - Нэ папал! – клекотал он в шоке. – С трех метров. Пачиму? А? Мазила! Пачиму нэ папал, а? - Я не дал, - не своим голосом сказал Игорь. - Ты? – не поверил гангстер. - Я. Отводил вот так, - Игорь руками показал, как все происходило. Руки его тряслись. - Спасытель, - криво улыбнулось лицо хищной птицы. – Вах! А прихадил убыц! Ладно. Спасыбо. Тэпэр я твой должник. – Внезапно Терминатор напустился на Тиграна. – А ты где был, баран?! – завизжал он, брызжа слюной. Тигран обиженно развел руками, в одной из которой толстой кочергой торчал кажущийся маленьким по сравнению с фигурой великана помповик. - Я нэ бигун, - виновато сказал он, потирая грудину под бронежилетом, куда угодила фээсбешная пуля. – Я барэц. Все, босс, уходим. Тер-Месропян вырвал из руки Игоря заклинивший пистолет, обтер его полой пиджака и бросил на колени сидящего у стены Вашукова. Затем армянин крепко схватил Игоря за запястье и поволок за собой. Тигран прикрывал отход. Он и закрыл потайную дверь. И как раз вовремя - в комнату ворвалась охрана казино. *** Поздним вечером в квартиру Инга Александрушиной позвонили. Молодой мужчина показал в глазок двери удостоверение сотрудника ФСБ. С вами хочет поговорить наш начальник, сказал он открывшей женщине. Инга растерялась, быстро оделась и спустилась с молодым человеком к машине. Ее отвезли на Лубянку и ввели в кабинет, на дверях которого не было никакой таблички. - Здравствуйте, - дородный мужчина с рдеющим на щекам румянцем приподнялся из-за стола и сделал приглашающий жест в сторону кресла, стоящего справа от стола. – Меня зовут Ярослав Ильич. Извините за столь позднее приглашение, но дело не терпит отлагательств. Скажите, Инга Никодимовна, ведь вы были лечащим врачом Игоря Ледовских? С заколотившимся сердцем она кивнула. - У вас есть данные, где сейчас может находиться ваш подопечный? - Нет, - отрицательно покачала головой женщина. – Я больше не его лечащий врач. Я отстранена от работы. - Это мы знаем. Более того, мы знаем, что у вас установились м-м… доверительные, чисто человеческие отношения с больным. Это так? Не дождавшись ответа от залившейся краской женщины, Гурьянов жестко сказал. - Мы вызвали, чтобы предупредить вас. Ледовских - особо опасный преступник. После бегства из вашего института он убил двух сотрудников ФСБ. Инга обмерла. - Игорь? – только и смогла спросить она. - Вы прекрасно знаете, что люди со стертой памятью могут быть кем угодно, в том числе и киллерами-зомби. К сожалению, ваш пациент оказался именно таким, запрограммированным на убийство боевиком. По нашим данным ему стерли память в Свияжской спецлаборатории ГПУ. Мы думали, что она давно ликвидирована, но она осталась на месте! Сейчас она находится под контролем бандитов, причем бандитов очень высокого уровня. Вы не встречались с этим человеком? Полковник показал посетительнице фотографию жгучего крючконосого армянина. - Встречалась, - призналась Инга Никодимовна, - он приезжал ко мне день или два спустя после бегства Игоря из больницы. - О чем вы говорили? - О его состоянии, то есть о состоянии Игоря, о чисто психологических аспектах людей с атипичной амнезией. Левон Вазгенович сказал, что он друг его дедушки и хочет помочь внуку. Полковник тяжело вздохнул и покачал головой. - Так знайте, - сказал он, - вы встречались именно с тем человеком, который и стер Игорю память в секретной лаборатории Свияжска. Цель – завладение квартирой его деда. И к деду именно этот человек подослал убийцу. - Боже, - ахнула Инга. – какой ужас! Так значит, они владеют техниками стирания памяти? Я пишу об этом диссертацию! Понимаете, никто до сих пор не знает, почему люди вдруг теряют память! Может быть, разгадка кроется в этой лаборатории? - Очень может быть. Это была самая продвинутая в мире лаборатория по изучению ядов и психотропных веществ. Во времена ГПУ ею заведовал Григорий Моисеевич Майрановский, личность легендарная, интеллектуал, отравитель, рядом с ним Цезарь Борджиа - кроткий ягненок. В Свияжской лаборатории Григорий Моисеевич проводил исследования рицина. Вам знакомо это вещество? Ошеломленная Инга Никодимовна кивнула. - Я думаю, вам будет профессионально интересно узнать о нем кое-что новое. Это секретные сведения, тем не менее, вам, как профессионалу, я их раскрою в надежде на взаимное сотрудничество. При исследовании рицина было выделено вещество «КС», «кола С», обладающее сильнейшим психотропным действием. После приема КС человек проводит сутки в состоянии ошеломления, тормозные функции отсутствуют, наблюдается перевозбуждение коры головного мозга.. На этом фоне при допросе человек односложно и правдиво отвечает на вопросы по алгоритму «да-нет». На основании вещества КС Майрановский изобрел знаменитую «таблетку правды», с помощью которой ГПУ «кололо» любых, самых упертых преступников. Именно рициновые соединения стирают память. - Я читала, что для этого используют препараты из яда медуз южных морей. - Ну, где нам взять таких экзотических медуз, - бледно улыбнулся полковник. – Рицин доступнее. Тем более что он исследован в Свияжской лаборатории вдоль и поперек. Его использовали знаменитые киллеры Сталина Судоплатов и Эйтингон. Так был убит Вольфганг Залус, телохранитель Троцкого. Так вот, чтобы вы понимали всю степень опасности, нависшую над Россией, да и над всем миром! В девяностые годы, в годы развала государства, когда свирепствовал бандитский беспредел, этой лабораторией завладел Левон-Терминатор, вот этот человек, - полковник снова приподнял со стола фотографию. - Это отъявленный злодей, пробы негде ставить. Люди из его группировки отличаются особым цинизмом и жестокостью. В 90-е годы они прославились массовыми убийствами пенсионеров и алкоголиков с целью отъема квартир. Левон-Терминатор с помощью своей сообщницы, тоже армянки, которая работала сиделкой у Ивана Ледовских, вводил ему психотропные вещества, подавляющие волю. А затем заставил несчастного старика подписать завещание на подконтрольную фирму, и таким образом завладел мастерской. Это он приказал деду послать Игоря в Свияжск на поиски мифической, несуществующей головы Иуды, а там попросту стер прямому наследнику память. Скорее всего, Терминатор использовал методики стирания личности, разработанные Майрановским на основании рициновых соединений, с последующим перепрограммированием людей в боевых роботов. Поступает команда-шифр и человек беспрекословно выполняет боевую программу. Скорее всего, так и случилось при расстреле наших сотрудников в казино «Клондайк». Я открываю вам секретные сведения и надеюсь на вашу профессиональную порядочность. - Конечно, - всухую сглотнула Инга Никодимовна. - Спасибо, что предупредили. - Благодаря лично вашему искусству врача Игорь вспомнил себя, начал вновь обретать память. Он даже вызвался помочь нам арестовать и изобличить Терминатора. В момент ареста, я предполагаю, Терминатор отдал гипно-приказ и Игорь открыл стрельбу по самим оперативникам. Теперь вы понимаете, в какой он оказался ситуации? Ему грозит пожизненное заключение, а ведь на самом деле он действовал, как робот, вы понимаете это лучше меня! - Да! – ошеломленно отозвалась Инга. - Ему надо помочь! - Какой кошмар, - прошептала женщина, нервно сжимая руки. – Вы совершенно правы, он же не волен в своих поступках, его нельзя обвинять, он выполняет чужие команды. - Именно поэтому мы и обратились к вам. Инга Никодимовна! Если только Игорь обратится к вам, позвонит или явится лично, немедленно сообщите нам. У нас есть Центр психокоррекции, там мы сможем обнулить и раскодировать его. Это тоже секрет, вы понимаете? - Да. - Я прошу вас, как только Игорь или Терминатор выйдут на вас или дадут о себе знать, немедленно сообщите нам вот по этому телефону. - Конечно, - Инга приняла в руки визитную карточку полковника. – Я немедленно сообщу все, что узнаю. - Благодарю вас, - Гурьянов привстал и пожал женщине руку. – Пропуск на вас подписан, вас проводят. До свидания. В ДЖИПЕ. ТЕРМИНАТОР, ИГОРЬ И ТИГРАН В джипе Игорь поймал отходняк. Он только что чуть не убил человека. При нем завалили двух оперативников. Его сотрясало крупной неудержимой дрожью. Салон, наполненный телами разгоряченных боем и бегством людей, мгновенно запотел. Водитель включил шумный обдув ветрового стекла. Тигран, только что уложивший двух человек, преспокойно сидел спереди, справа от водителя. На черном темени у него проступила, как и у его босса, нежная лысинка, припорошенная перхотью. На хрящах мятых борцовских ушей, как на велосипедных колесах, рельефно проступила «восьмерка». - Куда мы едем? – спросил Игорь. - Нэ бойса, - сказал сидящий рядом Тер-Месропян, - мы едем домой. Все, расслабься, ты среди друзей. Можешь называть меня просто Тэр. Так меня зовут только близкие друзья. С этими словами армянин протянул Игорю руку. Но Игорь ее не пожал. - Я вам не верю, - сказал он, глядя в упор на скалистое лицо бандитского авторитета. - Чиму нэ веришь? – спросил тот. Протянутая рука в такт ходу машины покачивалась перед лицом Игоря. - Ничему, - теряясь под прямым немигающим взглядом, ответил Игорь и отвернулся, уставился в запотевшее окно, за которым мутными огоньками проплывала ночная Москва. Дрожь его становилась все сильнее. - Левон, нитроэкспресс как бьет, скажи! – повернул к боссу щетинистое до глаз лицо Тигран. Скривился от боли в грудине, куда попала пуля. - Сыняк будит, - пожаловался он, потирая грудь. - Он и в Кении так бил, - сказал Терминатор. – Помнишь носорога? - Да, - Тигран мечтательно закатил волоокие глаза с фарфоровыми белками и густыми ресницами. – Бежал, бежал, ба-бах! - он так и сел на жопу. А людей просто выносит. Вот это пушка! Бронежилет, все по фиг. Мортира! - Ты у нас нэ чилавэк, - рассмеялся Левон.- Ты бранипоезд ходячий. Тигран подхватил его смех. От его колебаний закачался джип. - Сука! – внезапно заорал Терминатор, подскакивая. – Мы же кассету забыли! Водитель со скрежетом притормозил, машина пошла к бровке. – Езжай уж, - махнул ему рукой Тер-Месропян, - там сейчас мусоров, как в мусорном баке! - Какую кассету, босс? – спросил Тигран. - Главное доказательство вот для него, - Тер-Месропян кивнул на Игоря. - Я не верю даже кассете, - упрямо сказал тот. - Все можно смонтировать. - Ага, компьютерная графика, да? – подсказал Терминатор. - А что, может и такое быть! - Ты пасматри, Тигран, - Терминатор злобно крутнул головой по часовой стрелке, - где бабки, сука, или нэдвижка, лудэй как переклинивает. Ничему, ара, не верят, думают, их обдурить хотят. Думают, кому-то нужны их хрущовые метры или бабки вонучие, еби иху мать! – Тэр гневно покосился на Игоря. - Для меня дэнги – тьфу, понял! Доказы тебе нужны? Ладно, будут тибе доказы. – Терминатор пожевал челюстями, гоняя на скулах желваки, повернулся к Игорю и выкрикнул почти без акцента. - Только какие доказы ты примешь? А? Ты же ничему не веришь! Тебе ангел явится с благовещеньем, ты и ему не поверишь! Дед тебе прямым текстом с того света говорит – ты и ему не веришь! Чему ты вообще можешь поверить? - Если вы вернете мне квартиру деда, - Игорь тоже перешел на крик, - тогда я поверю, что вы друзья. А иначе я ничему не поверю! Ничему! - Кувартыру тибе? – вновь с сильным акцентом закричал Терминатор и близко приблизил искаженной яростью лицо. - А ты ее заслужьил? Ты памог дэду хоть в чем-то? Кого ты осчастливил, кому помог, кого защитил? - Я родину защищал! – заорал в ответ Игорь. Лица их почти столкнулись, зрачки в зрачки, исковерканные ноздри в ноздри! Горькое табачное дыхание Тэра обдало Игорево обоняние. - Себя ты защищал, - прокричало табачное дыхание, - лишь себя одного! - Так убейте меня! – завопил Игорь. - Кончите, как Вашукова! Никому я не нужен, всем мешаю. Всем приношу несчастья! Ничего больше не хочу! Все, не хочу! Убейте! Дайте пистолет, я сам себя кончу! Его колотило, он задыхался и взрыдывал, силясь подавить рвущуюся наружу истерику. Пережитый шок стрельбы и убийств, произошедших у него на глазах, вылился в психотический приступ. - Куда вас отвезти? – неожиданно спокойно спросил Терминатор и резко отстранился. Игорь как бы остался один на один с собой. - Что? – спросил он уже тише. - Куда вас отвезти? – повторил вопрос Терминатор. Игорь страшно удивился. Его отпускают? Просто так? - На вокзал, – он махнул рукой. - Да вы и там достанете. - Повторяю в последний раз, - сказал Терминатор, - куда вас отвезти? - На Сокол, - уже спокойнее сказал Игорь. Терминатор гортанно на армянском передал водителю его слова. Джип припустил быстрее. Далее ехали молча. Наконец прибыли. Игорь вышел на морозный ночной воздух. Заднее стекло сползло вниз и Терминатор сказал - Обратитесь к Чулиме. Он вам поможет. Джип отъехал. Игорь побрел к дому Инги Никодимовны. Он отупел от запредельных событий. Странные световые сполохи справа у ног привлекли его внимание. Он пригляделся: приникая к земле, понуро и виновато рядом крался его Ягуар. Шерсть на нем свалялся, глаза потускнели и закисли, он хромал на обе передние простреленные лапы. Вид его был жалкий. Игорь сел перед Ягуаром на корточки, обнял слабо мурлыкнувшего зверя за шею и навзрыд заплакал. Редкие прохожие с удивлением поглядывали на странного парня, сидящего в сугробе на корточках, обнявшего себя за голову, громко всхлипывающего и что-то шепчущего в рукав своей куртки. - Виктор, - прохрипел Игорь внутрь себя, - ты меня слышишь? - Да, - донеслось изнутри. - Витя, брат, я умираю… - Игорь, держись, - сказал внутренний Виктор. - Они убили меня, Витя… - Проси прошения, Игорь, проси прощения. - У кого? - У всех. Иначе ты всю жизнь будешь воевать, все время будешь создавать себе все новых и новых врагов. Ты не можешь жить без врагов. Игорь, ты составляешь с ними дуальную пару. Лишиться врага для тебя – значит умереть. Игорь вскочил на ноги. - Я должен умереть? – выкрикнул он ночному миру, глядящему на него бесчисленными окнами жилых высоток. – Да ради бога! Ради бога! Ради бога! - Отсюда твоя тяга к самоубийству, - донесся изнутри голос Виктора. – Отсюда стирание личности. Ты хочешь помириться с миром, но не знаешь как. Вот и ищешь способы. Ты хочешь умереть, чтобы «умерли» враги снаружи. - Я готов умереть, если другим будет от этого лучше. - Тебе не надо умирать. Прими врагов, прости и отпусти. Ты не умрешь, ты станешь свободным. - Убей меня, Витя, - простонал Игорь. - Я всех только мучаю, я всем в тягость. Я сам себе в тягость. - Нет, Игорь, все любят тебя, ты нам нужен. Ты наш защитник. Игорь не заметил, как добрался до квартиры Инги. - Ты? – Инга Никодимовна вцепилась в лацканы своего домашнего затрапезного халатика, запахнулась, да так и осталась стоять с прижатыми к груди руками. Боже, что делать? Звонить в ФСБ! Где визитка? Привалившийся к дверному косяку Игорь смотрел на нее остановившимися глазами. - Пустишь? – с трудом выговорил он запекшимися губами. - Что случилось? Игорь почти упал на нее. Инга отстранилась, пропуская его в квартиру, – в душе поднялась буря чувств: страх, обида, сострадание. Вид его был жалок. Он явно пережил потрясение. Следует немедленно позвонить в ФСБ. Но сначала накормить, перевязать, если ранен. Игорь с трудом разделся, прошел на кухню. Инга метнулась по шкафчикам, достала еды из холодильника, но он не притронулся. Она села за стол напротив. Перед сном она надела обруч на волосы, лицо ее оголилось, особенно лоб, а волосы неряшливо свисли сзади. - Что случилось? – вновь повторила она свой вопрос. Взяла себя в руки, профессионально жестко потребовала. – Расскажи мне все! Я должна все знать. Я же вижу, с тобой что-то случилось! Или поешь? Съешь хоть что-нибудь. - Нет, Инга, мне сейчас в рот ничего не полезет. Дай водки, если есть. Она встрепенулась, бродя бессмысленным взглядом по полкам. - Водки? Нет, водки нет. Есть коньяк. Женщина быстро налила рюмку. Поставила перед Игорем на шаткий столик, расплескав желтую жидкость по голубой пластиковой столешнице. Игорь выпил. Сидел, как настоящий зомби. Он же убийца! Звонить в ФСБ? Своими руками сдать его в органы? Нет, надо все разузнать! Игорь, да говори же, что стряслось! Медленно, диковато поглядывая на нее, Игорь начал рассказывать. Инга Никодимовна слушала его и с каждой фразой приходила все в большее и большее отчаяние. Игорь явно бредил. Он принял бандитов за ангелов, за серафимов. Это у них наследственное, дед впал под старость в шизофрению, и Игорь тоже. Его же зомбировали! Ты стрелял, скажи только честно? Игорь опять повторил всю сцену «расстрела в четыре руки». Инга ничего не понимала – фээсбешники сами хотели убить Терминатора? Да, сами, кивнул Игорь, наливая новую рюмку. Выпил. Надо все же позвонить в ФСБ, подумала Инга. Но как Игорь будет там ночью, в тюрьме, в таком состоянии? Нет, она не сдаст его, пусть выспится здесь, отдохнет. Она не Иуда, она не предаст! Пошли они к черту, наши славные органы! Они сами хотели убить Тэра – руками Игоря! Или это очередной бред? Господи, голова идет кругом. Надо дать ему успокоительное. Дура, ты же выбросила таблетки в унитаз, чтобы самой не отравиться, помнишь? Так звонить или не звонить? А вдруг бандиты сейчас явятся сюда и всех убьют, и ее, и Борьку? Подожди, Игорь, этот армянин, которого ты чуть не убил, он что, так взял и отпустил тебя? Да, ответил Игорь. Усмехнулся, поняв ее страхи. Не бойся, он сюда не придет. Он мог меня уже сто раз грохнуть. И в Свияжске, и на квартире у деда. И сейчас, в джипе. А он меня не тронул. Да! Ты знаешь, он знает пароль! Ко мне пароль, написанный здесь, на спине, который ты расшифровала. Он мне так и сказал, ара, друг, для чего ты пришел? Это он стер мою память. Я знаю, сказала Инга. Откуда, спросил Игорь. Откуда вы все про меня всё знаете? Он ронял голову от усталости, но выпитая таблетка Вашукова не давала заснуть. Инга постелила ему на полу кухни. Он лег, его морозило. Не выдержал, прокрался в спальню, подсел к ней на кровать. - Чего тебе? – шепотом спросила Инга. - Можно к тебе? Мне холодно и плохо одному. Из темноты пришел нежданный, холодный и режущий ответ. - Нет! - Почему? - Мне вызвать санитаров? Буря гнева поднялась в душе. Он перенес столько мук, его чуть не убили, а она отказывает ему в такой малости! Она не любит его и никогда не любила. Игорь скрипнул зубами и ощупью вернулся на кухню. Лег под одеяло, зарылся головой в подушку. Хотелось немедленно уйти, хлопнув дверью. Куда? Да хоть к Ксении! Послать Ингу к черту! Гордая, с-с-с! Игорь, раздался изнутри голос Виктора, опомнись, сколько можно бушевать. Ты же сам оскорбил ее, бросил, а теперь требуешь ласк. Ты их не заслужил. Ты сам все разрушил. - Я? - А кто? Действительно, подумал Игорь, кто? Разве я хотел так обойтись с Ингой? Это Ксения меня убедила, Ноздря, она! Я же извинился… мне было ужасно стыдно! Инга тоже лежала в темноте с открытыми глазами. Случилось то, о чем она страстно мечтала: раздавленный, несчастный Игорь приполз к ней за помощью. Почему же она оттолкнула самого любимого человека? Почему не сделала того, чего ей хотелось больше всего на свете? Потому что он бросил ее ради гламурной проститутки! К тому же он зомби! Дура! Надо было вцепиться в него, впиться губами. Борька не спит, все слышит, нельзя при сыне. Да при чем тут Борька? Это гордыня, самолюбие… я не подстилка! Нельзя давать по первому требованию, пусть помучается. Тогда полюбит сильнее. Тогда не уйдет к своей гламурной выдре! Два человека, мужчина и женщина, лежали в темноте с открытыми глазами и страшно тосковали друг по другу. ГУРЬЯНОВ ЕДЕТ ЗА КАССЕТОЙ ТЕРМИНАТОРА Помимо Игоря еще кое-кто не спал в эту ночь. Во втором часу ночи тревожно дремлющий Гурьянов вдруг очнулся, будто его толкнули. Какой же он тупица! Телевизор же прострелен! Значит, кассету Терминатор не смог бы вытащить, времени у него на это не было! Значит, кассета осталась на месте! Как же он не посмотрел! Был ошарашен гибелью сотрудников, мозги не работали! Ярослав Ильич быстро поднялся, в прихожей набрал номер дежурной опергруппы, приказал срочно прибыть в казино «Клондайк», войти в опечатанную курительную комнату и обеспечить неприкосновенность вещественных доказательств. На стареньком «Пассате» Гурьянов быстро добрался по пустынным улицам до казино, ткнул служебное удостоверение заспанному охраннику, вошел. Прошел в курительную комнату, сорвал полоски бумаги, опечатавшие дверь, и вошел. После неудачной попытки покушения на Терминатора. Гурьянов понимал, что ждать обратки недолго. Он стоял в злополучной сигарной комнате казино «Клондайк», и пахло в комнате отнюдь не сигарами, а пороховыми газами и приторным запахом крови. Вашукова и Мишуткина уже увезли. Их контуры были обведены мелом, побуревшая кровь еще не была замыта. Как завтра объяснять гибель лучших оперативников генералу, Гурьянов себе не представлял. Рисовалась перспектива вовсе уж мрачная: служебное расследование, арест, суд, тюрьма, где над ним вволю поизмываются подельники Левона. Ярослав Ильич прошел к простреленному телевизору и отжал заслонку кассетоприемника. Есть! Удача! В щели белела наклейка на кассете. Полковник приказал подъехавшим Крылову и Науменко найти отвертку и вынуть кассету из видеодвойки. Через пять минут вещдок был в его руках. Ничего особенного, кассета как кассета. Надпись дрожащим почерком на ярлыке «Для Игорька». Уже выходя, Гурьянов запнулся. А что если Терминатор вернется за кассетой? Ведь она содержит нечто такое, что убедило Ледовских не стрелять. Значит, информация на кассете важная. Значит, за ней могут вернуться. И бумажные полоски с печатями ФСБ их не остановят. - Вот что, - Гурьянов повернулся к оперативникам, - вы двое останетесь здесь. Экипируйтесь по полной программе. Бронежилеты обязательно, каски, автоматы. Устроите засаду. Далее Гурьянов подробно растолковал, кто и зачем может заявиться в роковую сигарную комнату казино «Клондайк», и как с ними следует поступать. *** Игорь лежал на полу на кухоньке Инги и никак не мог подавить бурю в душе несмотря на все уговоры. Мне отказали, рвал и метал он! Мне! Не дали титьку! Он готов был орать от злости. Стоп! Кто так реагирует? Ребенок. Грудные дети орут, требуя материнскую грудь. Ребенок в его душе беззвучно орал из детской кроватки, созданной из крепких мужских ребер. *** Из казино «Клондайк» Ярослав Ильич вернулся домой, включил видеомагнитофон и просмотрел изъятую из простреленной видеодвойки кассету. Полковник Гурьянов шесть лет возглавлял аналитический отдел «Ф» ГУ ФСБ по Москве и Московской области. Именно в его руки стекалась информация о таких, казалось бы, несовместимых явлениях, как убийства Анны Полетаевой и панические слухи о неминуемом падении на Москву огромного метеорита, причем слухи эти странным образом коррелировали с падением котировок российских «голубых фишек» на ММВБ. Именно Гурьянов сопоставлял такие несопрягаемые на первый взгляд факты, как ведущаяся в СМИ пиар-кампания, именуемая «Граалем Иуды», массовое обсуждение легенды о тридцатом сребренике и нарастающая предвыборная тревожность в обществе. Но даже такой осведомленный человек, как полковник Гурьянов, был шокирован, прослушав кассету старика Ледовских. Гурьянов открыл неизменный ноутбук и нашел файл с фирмами, входящими в сферу влияния Левона Терминатора. ООО «Терминал». «Террабайт-лизинг». «Интерконтакт». «Интерпромстрой». «Террикон лимитед», ЧОП «Стерх». Туристическое бюро «Термин». Стоп. Что-то в этих названиях было общее, однокоренное. Гурьянов задумался, открыл и просмотрел список предприятий, на которых маг Тэр значился консультантом или руководителем. Благотворительный фонд «Астерикс», ООО «Терра Инкогнита», Фонд «Астероид». Полковник даже головой затряс. Да это же все кроссворд! Чайнворд! Поле чудес! Вот же – везде присутствует корень «Тер»! Черт возьми! Маг Тэр! Левон Тер-Месропян! Это один и тот же человек! Полковник откинулся в кресле. Масштабы махинаций потрясали. Некий таинственный человек, в фамилии и кличках которого присутствовал корень «Тер», заправлял воровским миром Москвы, ворочал финансовыми махинациями мировых масштабов, проводил глобальные пиар-акции, контачил с мировой финансовой закулисой. В нем, как в одной точке, сходились нити некоей невероятной циклопической паутины, охватившей всю Россию и уходящей липкими канатами в другие страны. Левон был лицом, руководящим «Тер-рористами», «Ас-Тер-роидной опасностью», Террой инкогнитой, Астериксом, он сам был магом Тэром и Тер-минатором в одном флаконе. Масштабы его деятельности поражали. Связи просто пугали. Очертания заговора против России уходили в стратосферу и вниз – к огненной мантии земного ядра. Тэр был близким другом Друммонда, а Друммонд стоял во главе финансовой империи, контролирующей Ниагару денег – в одном только «Вэнк оф Америка» состредоточено 16 триллионов долларов. По сравнению с этой махиной ФСБ, да и сама Россия выглядела карикатурно маленькой. Ярославу Ильичу стало страшно. Он представил себе вовлеченные в действо силы и почувствовал себя лилипутом на ристалище гулливеров. За Тэром-Терминатором стояли не только сетевые подрывные структуры западных фондов, в частности Фонд скандально знаменитого мирового финансиста Сеймура Друммонда, за ним, как оказалось, стоял могущественнейший Орден «Алкедамы», о котором до сей поры ничего не было известно. Отсюда нити тянулись вообще уже к Мировому правительству и тайным орденам Запада, объединяющим правящую мировую элиту. Нависшая над Россией угроза имела поистине глобальные масштабы. Ярослав Ильич выключил видеомагнитофон и вынул из него кассету. Затем он сделал странную вещь. Он прошел в спальню, вынул из платяного шкафа закутанный в целлофановый чехол… генеральский мундир и с трудом натянул его на располневшее тело. *** Игорю вспомнились странные слова Тэра. Обратитесь к Чулиме, сказал армянин, он вам поможет. Чем может помочь старый больной бомж без пальцев на обеих руках? Стоп, но разве Чулима не помог тогда, в самый первый момент, когда беспамятный человек пожаловался, что ему некуда идти? Кто помог, как не Чулима? Точно! Чулима на уровне инстинкта мирился со всеми людьми. А он, Игорь, неужели не понял урока? Он лежал в полузабытьи, между сном и явью, и перед глазами проплывали персонажи его короткой послевокзальной жизни. Прошкандыбал Чулима. Чулима, брат, выручай, со слезами попросил Игорь. Как может маленький старый бомж выручить его? Что он там рассказывал? Чулима мирился с миром. Как? Просил прощения у врагов. Мысленно. Игорь принял решение. Он представлял своих врагов, мысленно становился перед ними на колени и просил прощения. Первым он представил избивавшего его в чеченском плену рыжебородого Иссу. Он разговаривал с ним, оправдывал его, пытался понять чеченца, у которого разрушили дом, убили родственников, понимал его ярость и гнев. Запах трупов из подвалов разрушенных домов нахлынул на него. Он прощал Иссу и просил прощения. Прощал и просил. Монотонно твердил, как заклинание, формулу прощения. Он уже не понимал, наяву ли он мыслит или во сне. На Иссу ушло два часа. Во втором часу пополуночи он перешел к Тэру. Он не знал, почему этот человек преследует его. Друг, спрашивал он у воображаемой фигурки Тэра, для чего ты пришел? Фигурка оживала и давала пояснения. После Тэра стало легче. Игорь обратился к деду и вдруг понял, как сильно он его любил. Он заплакал, потому что потерял возможность сказать это деду при жизни. Он рыдал и просил прощения. Он прощал и отпускал. Он валялся в ногах у Юльки, избитой жены, в ногах у ее племянника, он просил прощения у Инги и вообще у всего человечества. В эту ночь он плакал от жалости и любви ко всему человечеству, и ему становилось легче. *** Полковник Гурьянов не был продажным ментом. Он не был честным ментом, каких часто показывают в кино. Он был нормальным ментом. Он хотел стать генералом, только и всего. Будучи еще молоденьким лейтенантом Ярослав Гурьянов ознакомился с западным учением Хозе Сильвы о визуализации. Для получения желаемого результата нужно было представлять себе событие визуально ярко, выпукло, во всех деталях. А какое событие хотел реализовать в своей жизни лейтенант Ярик Гурьянов? Правильно: плох тот солдат, который не хочет стать генералом. Лейтенант Гурьянов сшил себе генеральский мундир, вечерами облачался в него и дефилировал перед зеркалом, распекая воображаемых подчиненных и отдавая резкие, не терпящие возражений команды. И правда, карьера его резко пошла вверх, особенно после погрома в органах, учиненного Бакатиным и другими демократами ельцинского призыва. Но потом что-то застопорилось. Замордованный работой капитан, а затем и майор Гурьянов все реже надевал заветный мундир, а когда стал полковником и попытался натянуть генеральскую кожу, оказалось, что мундирчик-то стал сильно тесноват. Живот выпирал, пуговицы не сходились, интуиция подсказывала, что не видать Гурьянову золотых погон с просветами, как своих ушей. Запала уже не было, энтузиазмизма. И вот сейчас, заполучив в свои руки фетальное досье и кассету старика Ледовских, имея материалы по убиенным Полетавой, Исоргину, Крылову, Гурьянов понял – это шанс! Если он свалит Горчилина и займет его место, то из генеральского кресла-трона легко испустит испепеляющую молнию и в Левона-Терминатора, и в других махинаторов и «докторов Менгеле», наживающихся на бюджетных деньгах России и смертях миллионов нарожденных детей. Одетый в заветный мундир с алыми лампасами Гурьянов подошел к зеркалу, попытался вздохнуть, дабы придать фигуре подобающую грозному генералу осанку, и вдруг с ужасом услышал треск. Обветшавший за годы висения в шкафу мундир в нескольких местах лопнул на раздобревшем теле хозяина по швам. ВЫСТАВКА НА МАСЛОВКЕ Утром Игорь проснулся и в очередной раз словно проснулся. Такое пробуждение у него уже было однажды в Сербского. Он словно бы увидел мир новым, промытым, хрустальным взглядом. Он проснулся от сна предыдущей жизни. Потому что Игорь-Страж, Игорь-Охранник, живущий в нем, был убит. Игорь не воевал больше. Он растворился в Викторе, как соль. Сделал Виктора сильнее. Новый Игорь проснулся. Какой я был глупый, думал он с закрытыми глазами. Один выстрел и все твои проблемы разрешатся. Как бы не так. Разве что-то решит один выстрел, если проблема в твоих собственных мозгах? Я же все понимал в клинике, почему сейчас забыл? Я же знал, что Иуда не предавал. Это людям выгодно обвинять других в своих бедах. Но это свойство подростков. А я? Я же все понимал, а вот на тебе – забыл, полез в бой, думал, что на меня нападают После завтрака Игорь включил мобильник. Сразу посыпались эсэмески. Все они были от Ксении. «Ты где?» «Срочно позвони!» «Ты мне нужен!!!». Игорь вышел в туалет и оттуда набрал Ксенин номер. Она дико обрадовалась, высыпала ворох упреков за исчезновение, я так волновалась, что с тобой? Ну, ты где? - У врача. - Тебе плохо? - Мне гораздо лучше. - Так зачем тебе к врачу? Слушай, ты мне срочно нужен! - Зачем я тебе? - Завтра у Махалова ток-шоу по нашей теме. Ты приглашен. Слушай главное, ты обалдеешь! Там будет Бодров! Что мы по телефону разговариваем. Давай я за тобой заеду. Где тебя забрать? Ну, не будь злючкой. Кто меня не любит, тот вонючка. Ты где? - Говорю же, у врача. - А, - запнулась Ноздря, и тон ее переменился, - ты у врачихи своей! Ее кстати тоже приглашают. Я рассказала Андроиду нашу историю, и он считает, что твоя Инга должна подтвердить, что Бодров украл монету. Мы этого ворюгу принародно опозорим, на всю страну! Андрюха его давно не любит, ревнует, считает выскочкой. Представь, Андрей десять лет корячился на «утреннем канале», а Бодров только явился, сразу получил собственную программу на Главном, причем в прайм-тайм. У нас тут считают, что без гипноза не обошлось. Бодров явно загипнотизировал Светозара! Иначе, с каких это щей ему дали про… - Ксения, - перебил Игорь, - я не могу. И главное не хочу. После паузы Ноздря безапелляционным тоном сказала. - Через сорок минут чтоб был на улице. И отключилась. Ровно через сорок минут Игорь сказал Инге, что ему нужно ехать. - Скажите, какие мы стали занятые, - усмехнулась она. – Думаешь, я не слышала, как ты бубнил в туалете по мобильному? Езжай, раз надо. Опять приключения искать? На свою… ноздрю! - Это не то, что ты думаешь, - вяло попытался оправдаться Игорь. - Чего же звонишь втихушечку? Игорю нечего было сказать. Чего она меня напрягает, зло подумал он. Зачем он меня мучает, устало подумала Инга. Ночью прошел снегопад. Дороги, тротуары, газоны, крыши домов были оббиты глухим белым войлоком. На улице уже дымил выхлопной трубой «Равчик» Ксении. Игорь направился к машине. Сзади, треща льдом, подъехал автомобиль. Игорь обернулся, и все тело его осыпало мурашками. Невидимая ягуарья шерсть встала дыбом. Из огромного тонированного джипа «Тойота Секвойя» тяжело вылез могучий телохранитель Тэра Тигран, только вчера уложивший из штуцера двух оперативников ФСБ. Что ему надо? Терминатор передумал и решил его убрать? Игорь озирался в смятении. Принять бой? Бежать? Ксения удивленно смотрела сквозь лобовое стекло, как на ее Виктора надвигается неизвестный субъект угрожающего вида. Игорь стоял как вкопанный. Тигран надвигался, огромный, кряжистый. Этой своей боцманской враскачку походкой. С этой своей золотой цепурой на бычьей шеяке, с угрожающим выражением изломанного борьбой кавказского лица. Ноги Игоря дернулись бежать, но усилием воли он остановил их. Руки Игоря дернулись принять боевую стойку, но усилием воли он опустил их. Кулаки его дернулись сжаться, но он разжал их. Ягуар взвыл в грудине, требуя выпустить его на защиту, но он успокоил его. Он устал сражаться и бегать. Он приготовился встретить свою судьбу. Тигран подходил, засовывая руку на ходу в боковой карман распахнутого кожаного пальто. Неужели будет стрелять? Здесь, средь бела дня? *** - Гдэ манэта? Где? Гавари! - Гавари! - Ну, жопа шакала, сейчас я тебя буду херачить! Черные носатые люди в кожаных куртках с пистолетами грубо вытащили похищенного из машины ФСБ доктора Бодрова из машины, заломили руки, заволокли в дом, принялись обыскивать. - Осторож-жно, - предупредил Сергей молодого кавказца, запустившего руку в ему карман брюк. Тон гипнотизера и испуганное выражение лица насторожили бандита. - А шьто у тебя там? Гипнолог посмотрел сверлящим взглядом. - Уж дождешься, слышишь шелест? - свистящим шепотом, имитирующем шипени змеи, еле слышно сказал Бодров. Шамиль резко выдернул руку из кармана. Черный Гуссейн крикнул. - Ты чего? - Пусть сам достает! – гортанно закричал Шамиль, прозванный буровскими Козопасом. – А вдруг там змея? - Какая змея, ты что? – оскалил белые зубы в черной бороде Гуссейн. - Ты не в горах, Шамиль, тут Москва, тут змей нет! Шмонай его! Но Шамиля обуял страх. - Нет, - попятился он, - пусть сам достает! - Ты что, анаши обкурился? - гортанно закричал Гуссейн. - Какие змеи? - Он сказал! - Ты что гаваришь?! – заорал Гуссейн на доктора. – Какие змеи? - А за хамство накажу. Страх и ужас навожу. Живо с грыжи почернеешь. Черви заживо сожрут, - глядя в центр лба бандита остановившимся взглядом, странно и неразборчиво пробормотал Бодров. - Быстро достал все из карманов! – Гуссейн наставил пистолет. Бодров запустил руку в карман пальто и вынул… свернутую в клубок змею. Как ни в чем не бывало, положил клубок на стол. Змея ожила, расплелась и поползла. - Э! Э! – закричали, пятясь, даги. – Змея! - Где? - Да вот! - Шайтан! Убери ее! Бодров достал вторую змею, толстую, блестящую, она тяжело шлепнулась на пол и с шипением поползла к Шамилю. Боевик шарахнулся и прыгнул на стул. Гуссейн удивленно наблюдал панику среди своих закаленных бойцов. - Шамиль, брат, что с тобой? - Змея! - Где? - Змея! - Да где? - Вот! Вот! Тут и Гуссейн вдруг увидел на полу блестящий живой клубок. Вон и третья кобра раздула капюшон и стремительно извивающейся струей перелилась ему под ноги. Главарь дагестанской бригады взлетел в воздух на полметра, выпустил в змею три пули подряд, не попал и бросился бежать. Шамиль прыгнул со стула на журнальный столик. Перехватил автомат за дуло и занес над головой, чтобы им отбиваться от нашествия ядовитых гадов. - О Аллах! – простонал Бодров, глядя на потолок. Дагестанские бойцы подняли глаза кверху – с потолка свисали, шипя и извиваясь, густые лианы змей со стеклянными безжалостными глазами. - Я их задержу, - испуганно крикнул Бодров. - Бегите! Скорее! Они проснулись от спячки! Их тут тысячи! - Спасибо, брат! – Гуссейн, Шамиль, а за ними и вся носатая свора, обуянная паническим страхом, выскочила из дома. Бодров ногами отгребал «змей» с их пути. *** Тигран шел статридцатикилограммовой походкой, вразвалочку, хрустя ботинками на толстой платформе по корке ледяного наста. Он был без шапки, изо рта его вырывался пар. Ягуар слабо мяукнул и припал к земле. Они были слишком разных весовых категорий в мире джунглей - Тигр и Ягуар. Сердце Игоря оборвалось и упало на кишки, скатилось вниз по извилистым путям, ударилось в печень, спружинило, подобно шарику в пинболе, и подлетело назад в грудную клетку, где и стало на свое место. После чего ударило и заколотило с удвоенной энергией, разгоняя застоявшуюся за потерянное время кровь. Сейчас достанет свою пушку, оцепенело подумал Игорь. И точно – на подходе Тигран вынул руку бокового кармана. Игорь взмок. Рука Тиграна тянулась к нему. В ней алел четырехугольник картона с черным тиснением. Игорь принял алую метку. С листка плотной бумаги бездонной дырой черного рта ему в глаза беззвучно вопила голова Иуды Свияжского. Сверху золотом было вытеснено слово «Приглашение». «Уважаемый Игорь Павлович, приглашаем вас на открытие музея легендарного скульптора Революции Ивана Ледовских». Далее следовал адрес и время торжества. Шеф просил тибэ передать, прогудел Тигран, повернулся и враскачку направился к поджидающему его джипу. Игорь перевернул открытку. Какое сегодня число, спросил он подбежавшую Ксению. Кто это, удивленно смотрела она в спину огромному увальню. Число какое, повторил Игорь. Ну, шестнадцатое, ответила Ксения, целуя его в щеку и рукой стирая со щеки отпечаток помады. Едем, сказал он. Вот адрес, знаешь, где это? Верхняя Масловка, прочитала Ксения. Это возле Киевского вокзала. Она запустила мотор, на компьютере вычислила маршрут до мастерской «легендарного скульптора революции», резко включила передачу, задев руку спутника. Игорь опустил глаза и увидел девичью кисть. Поразился красоте сухой смуглой руки с тонкими длинными пальцами. Произведениями искусства были ногти, каждый тщательно обточенный, с бриллиантовыми крапинками, жемчужной каймой по краям, с четкими полукруглыми лунками. Алые губы ее шевелились, белейшие зубки испускали блицы. Она была в коричневых брюках с переливами на сгибах, в блестящей же парчовой курточке, в цепочках, кулонах и серьгах. Засмеялась грудным воркующим смехом, посмотрела на свою руку. Пошевелила под кожей тонкими тягами сухожилий. - Ты куда смотришь? – спросила. - Что увидел? Игорь промолчал. Сидя рядом с юной красавицей, он уже сейчас тосковал по тому времени, когда потеряет ее. Он не сомневался, что так и будет. Такая невероятная девушка не может принадлежать ему. Если Инга была обыкновенной нормальной женщиной, то Ксения была инопланетянкой. Разница между ними была слишком разительной. - Ничего, - видя его смятение, успокоила Ксения, - добудем монетку, разбогатеем, как сволочи, и я лично займусь внешним видом твоей врачихи. Ну не может у нас быть такой любовницы. Ну, не гламурная она. Сделаем ей липоксацию, уберем второй подбородок, чистку лица, каждый день солярий, бассейн, массаж и тренажерный зал, потом понакупаем ей прикидов, и она будет супер-пышечкой, да? Игорь смотрел на точеную фигурку Ноздри и удивлялся, как он мог еще недавно хотеть оплывшую толстушку Ингу. У Инги нет таких длинных ног, нет такой тугой попки, наконец, главное, Инга совсем не владела волшебным умением Ксении делать минет. Только Ксения с ее губами и невероятно изворотливым и говорливым языком могла творить чудеса. Вот беда-то! Внезапно их «Равчик» подрезал подержанный мерседес серебристого цвета. Ксения ударила по тормозам, их занесло. Из мерседеса выскочил молодой человек в распахнутой дубленке и упал перед «Равчиком» на колени в снеговую кашу. - Фак тебе! – Ноздря показала отогнутый средний палец молодому человеку, выкрутила руль, объехала и ударила по газам, вдобавок сильно забрызгав стоящего на коленях парня задними колесами. - Кто это? – спросил Игорь. - Эдик. - Что ему надо? - Моей любви. - Почему ты так с ним поступила? - Потому что он насилует меня своей гребанной любовью! - Так откажи ему! - Если бы ты знал, сколько раз я ему отказывала! Банный лист по сравнению с ним по клейкости равен кафельной плитке. Далее ехали молча. Игорю было физически плохо от ее красоты. Ее все любят! За что ему дана судьбой эта инопланетянка? Умница, хитрюга с сияющей кожей, сверкающими глазами и алыми губами, тонкая, гибкая, гениальная приколистка – Ноздря, Ксюшенька, девочка любимая! Как добровольно уйти от нее, а потом себе локти сгрызть до плеч. - Да чего ты так смотришь? – спросила Ксения. - Не узнал? Богатой буду? - Не могу привыкнуть к твоей красоте! – признался Игорь. - Да, я такая. А чего ты печальный? - Я никогда не смогу быть равным тебе. Ксения даже по рулю хлопнула рукой в кожаной перчаточке с обрезанными пальцами. - Вот достали уже! Все меня боятся. Ну, уродилась я красавицей, что ж мне теперь ни с кем не дружить? Почему ты думаешь, что мне нужен Бред Питт? Это бред! Ты же красивее его! - Тебе нужен красавец и миллионер. - А ты и есть красавец и миллионер. Не комплексуй! Все эти красавцы и миллионеры – ты их пемзой потри – чмошники конченные! А мне никто не нужен, кроме тебя. - Ты просто ревнуешь меня к Инге, вот и хочешь себе забрать. Как только я окончательно стану твоим, ты меня бросишь. - Во-первых, ты уже и так мой, окончательно и бесповоротно! А во-вторых, ну почему ты мне не веришь? Если я говорю, что люблю, значит люблю! - Ты просто какая-то неземная. Ты пришелица с других планет. - И поэтому ты ездишь к этой клуше? – ударила по рулю кулачком Ноздря. – Вот все мужики такие! Вам подавай диван, борща и сиськи до пупа. Блин, как колется! – Ксения поерзала на сидении. - Что-что… промежность колется, потому что отрастает. А когда я побреюсь, если вскочила в семь утра и ношусь по Москве не жрамши, не срамши? Естественно, у меня щетина на губах. В смысле срамных. Вот почему их срамными назвали? Я их нисколько не соромлюсь. Ты че покраснел? Губы как губы. При определенной тренировке ими можно даже артикулировать несложные слова, типа «мама», «ого!» и «можно добавки?» - Она расхохоталась, пригибаясь к рулю, задорно подмигнула. – Можно даже вести эротические передачи. Я предлагала на каналах. «Секс с Ноздрей». Все телеканалы почему-то отказались. Как «Секс с Анфисой Чеховой» – так это можно, а как с Ноздрей - так нельзя, не влезает, в формат, понимаешь, передачи! Конечно, формат узкий даже для указательного пальца… Это, что ли, Верхняя Масловка? Возле Дома Художников царило оживление. Группка пожилых людей во главе с тремя чернорясными монахами пикетировали выставку. В руках они держали хоругви с золотым шитьем «Орден Архангела Михаила» и плакаты «Иуды! Вон из России!». За пикетирующими присматривал наряд милиции. Чернобородый монах давал интервью телевизионщикам. - Иуда не может быть предметом дискуссий, - гневливо глаголал монах, - а тем паче предметом искусства. Иуда находится за гранью человеческого добра и зла. Есть понятия абсолютного зла. К таковым относятся Каин и Иуда! Ксения и Игорь поднялись в мастерскую деда. На дверях стояли секьюрити, проверяли приглашения. Они попали в настоящий музей! Контраст между захламленной дедовой халабудой и нынешним состоянием помещения был огромным. Реконструкции снесла все клетушки, в мастерской остались три больших и светлых зала, обнажилась громадность пространства. Антресоли исчезли. Музей задышал на всю глубину легких. Стены были стильно оштукатурены, полы покрыты серой с золотой искрой плиткой, в окнах стояли стеклопакеты. Было заменено также освещение – теперь оно состояло из ламп дневного света с серебристыми отражателями. В ярком свете поблескивали многочисленные и ранее не выставлявшиеся скульптуры работы Ивана Ледовских. Игорь их никогда толком не мог разглядеть в тесноте мастерской, а сейчас поражался красоте и мощи работ. Он вошел во второй, самый большой зал и увидел большую группу людей, слушающих выступление Тэра. - Господа, - Тэр прервался при появлении Игоря, - разрешите представить вам внука Ивана Авдеевича Ледовских. Гости обернулись к замершему от неожиданности парню. - Вот редкий случай бескорыстной любви к искусству! – с внятными только ему и Игорю иронией воскликнул Тэр. – Внук пожертвовал наследством, этой мастерской в центре Москвы, стоящей заоблачных денег, ради создания музея, посвященного творчеству его гениального и незаслуженного забытого деда. Тэр и вслед за ним гламурная публика захлопали. Игорь почувствовал, как лицо его заливает краска стыда. Ему стало жарко. Вот, значит, что они сделали с мастерской. Никто ничего не захапал, не украл. Не обдурил его, законного наследника. Все сбылось по высшей справедливости. - Вы пошутили надо мной, - сказал он Тэру, когда тот, закончив спич, подошел. - Вы хотели «доказов», - с тонкой усмешкой сказал Тэр Статуи стояли вдоль стен. Первая часть экспозиции, однако, пустовала, большинство посетителей толпилось в глубине мастерской в большом зале, отведенном под одну скульптуру. Игорь в сопровождении Тэра прошел прямо туда, уже зная, что увидит. Поднялся на цыпочки, глядя через головы молчаливо стоящих зрителей. Освещенная ярким лучом галогеновой лампочки под толстым пуленепробиваемым стеклом чернела вопящим ртом, в который мог бы войти кулак, голова Иуды Свияжского. Да, это была она, разбитая им в подземном храме Троцкого монастыря голова апостола-«предателя». Шрамы расколов только придали ей больше страшной экспрессии – зрителям казалось, что скульптор именно так ее и задумал! Скульптура производила на зрителей сильнейшее впечатление. Это был воплощенный архетип предельного отчаяния. Люди крестились. Лица у всех, глядящих на Иуду, делались подавленными и оторопелыми. Очевидно, не таким ожидали они увидеть всемирного злодея. Игорю вспомнились херем-гипнозы, и он торопливо отошел, потирая сильно поблекший странгуляционный след на горле. Появилось опасение, что зловещая голова может вновь ввергнуть его в транс. Он боялся за свою психику и решил не рисковать. Лучше посмотреть другие статуи деда, менее впечатляющие. Вышел в вестибюль и замер. У входа в дверях стояла и оглядывалась… Инга Никодимовна. Увидев Игоря, она вспыхнула и смешалась, потом виновато развела руками, дескать, извини, что тебя преследую. Он подошел к ней. - Как ты узнала? - Меня пригласили, вот, - Инга показала алую открытку. Ей было ужасно стыдно. Она унизилась, опозорилась тем, что пришла, приползла к мужчине, который только что уехал от нее к сопернице. Но она не может без него, умирает, она хочет быть с ним! Она была готова бежать отсюда при малейшем знаке отторжения с его стороны. Предупредила. – Если ты против, я уйду. - Нет! – вскричал Игорь. – Ты что, с ума сошла! Наоборот, я бы сам тебя пригласил, но… Я сам получил приглашение только полчаса назад. - Как тут все изменилось, правда? – сказала Инга и вдруг заледенела лицом. В дверях зала «Головы Иуды» показалась высокая и яркая фигура Ноздри. Она смерила конкурентку вызывающим взглядом и приблизилась походкой подиумной модели. - Все лучшие люди Москвы здесь, – сказала она вместо приветствия, бешено жуя жвачку. - Здравствуйте, - холодно ответила ей Инга. - Мы были, кажется, «на ты», - заметила Ноздря. - Не люблю амикошонства, - сказала Инга Никодимовна. - Амико - шо? – скривилась Ноздря. Инга Никодимовна презрительно хмыкнула на ее слабое знание французского. - Ксения, погуляй, нам надо поговорить, - сказал Игорь. - Нет, - возмутилась Ноздря, - это мне с вами надо поговорить! Это даже хорошо, что она пришла! - Не она, а Инга Никодимовна! – поправил Игорь поджатыми от раздражения губами. - Инга, блин, Никодимовна! – всплеснула руками Ноздря и подбоченилась. На них оглядывались. – Просто инговая форма глагола, а не женщина! Фак - факинг! Факинга Никодимовна, вы подумайте! Витя, ты когда в последний раз видел хоть одного Никодима? Игорь взял девушку за руку, чтобы увести, но она вырвала локоть и заговорила еще громче, по-площаному обращаясь к незваной гостье. - Мы из староверов? Двуперстием крестимся? Контрацептивов не признаем? Капля Никодима убивает лошадь! Подумать только, когда-то эту каплю могла остановить тонкая латексная перегородка, а теперь эту мясистую каплю в шесть пудов весом уже ничто не остановит! Она сама, кого хочешь, остановит. Коня, например, на скаку. Одним своим внешним видом. Жиры, животик, сиськи, – это же ужас, это вообще за гранью добра и зла! Инга Никодимовна повернулась и пошла к выходу. Игорь догнал ее, постой, не уходи, Инга! Женщина вырвала руку, сжала губы. Не смей ходить за мной! Обошла Игоря, как одну из статуй музея, скрылась. Игорь в бешенстве вернулся к Ноздре, оттеснил ее к стене, крепко взял за плечи, встряхнул. - Какая муха тебя укусила? - Меня? Муха? – вырываваясь, завопила Ноздря. – Он пропадает на сутки и объявляется у своей врачихи! Что я должна думать? Я ревную, ты это понимаешь?! Блин, Витя, да ты действуешь, как опытный пикапер. Сначала раскаляешь страстью, потом обдаешь холодом, заставляешь ревновать. Это тебя в Сербского научили? Блин, я потом книгу напишу - «Как закалялась сталь-2». Я никогда никого не ревновала, а теперь ревную, говорю тебе открытым текстом. И к кому! К этой лохине толстенькой, в очечках! Что ты в ней нашел? Тут висит, там отвисает. Ее надо всю перетягивать, как диван. Такое тело сейчас не носят. Синенький скромный чулочек! У нее наверно целлюлит и варикоз по всему телу. - Оставь ее! Достаточно и того, что ты ее оговорила! - Я оговорила? – Ксения театрально захохотала. - Когда? - Она не крала монету! Она мне жизнь спасла! Поила бульонами, возилась там со мной, а ты даже не пришла ни разу! - Вот даже как! Может, ты ее нежно за это полюбил? - Может! – гаркнул Игорь. - Ах, вот даже как! – заорала Ксения. - Да, так! - Так, может, я тут лишняя, а? Может, мне уйти, а? Я могу. Уйти мне. Скажи? - Уходи! – Игорь резко отвернулся. Ксения застыла, бурно раздувая ноздри и неожиданно больно ударила его острым кулачком в плечо. - Ты понимаешь или нет, что я ревную? – зашипела она. - Дурак! Стоят там, милуются. Ты смотришь на нее, как… как… - Как кто? - Как виноватый мальчик! Влюбленный, робкий мальчуган! Так ты на меня никогда не смотрел! Ты с ней другим становишься! Игоря осенило. - Повтори, - приказал он. - Что повторить? - Я с ней становлюсь другим? - Ты бы себя со стороны видел! Или я, или она! Выбирай! Электрическим ручейком по позвоночнику побежали мурашки. - Ксения, приготовься, - сказал Игорь. – Сейчас я скажу тебе одну вещь. - Что еще? Какие еще гениальные идеи пришли в твою бедовую головушку? Бред какой-то! Я бегаю за бомжем, вот за этим одетым в лоховскую одежду шизиком! Я, Ксения Ноздря, страдаю от ревности! Бред! Просто непредставимый бред! Кто ты такой, объясни мне! Назови хоть одну причину, по которой я должна бегать за тобой, как фанатка-малолетка? А я бегаю! Отвечай, ты любишь меня или нет? - Люблю. - А ее? – уже тише спросила Ксения. - Это я тебе и хотел сказать, - сказал Игорь, оглядываясь по сторонам. – Приготовься. - Что еще? – спросила она немного испуганно. Игорь долго смотрел на нее. - Виктор любит тебя, - особенным тоном сказал он. - Игорь любит ее. Ксения стояла в ступоре. - А ты тогда кто? – спросила она. - Этого я еще не знаю. Знаю одно: Инга – моя ширина, а ты – долгота. Вы мои координаты. Меня можно найти в точке ваших пересечений. - Красиво, - сказала Ксения. - Жаль что фигня. Позови Витю, мне надо с ним поговорить! Вот блин! Шизофренизация страны превышает темпы роста ее ВВП! Але, Витас, ты меня слышишь? - Да, - ответил Виктор. - Ты чему лыбишься? - Это не я, это Игорь улыбается. - Чему лыбится Игорь? - Ему внятны все твои усилия. - Какие усилия? - Влюбленный Витя тупо тебя обожает. Трезвый Игорь понимает, что ты действуешь чисто по-женски, твоя главная цель – добыть монету, а через нее деньги. А на меня тебе по большому счету наплевать - Неправда! – искренне обиделась Ксения. - Ну, неправда же! Я не такая! - Да, Ксения не такая. А Ноздря – именно такая! Это же она набросилась сейчас на Ингу Никодимовну и устроила скандал! Ксения запнулась. Виновато отвела глаза. - Ну, сорри, - сказала она. – Хочешь, я перед ней извинюсь? Иногда я сама себя ненавижу, особенно по утрам. Как вспомню, что вчера вытворяла, так хочется со стыда сгореть! - Успокойся, это не ты. - А кто? - Ноздря. - Але, ты меня ни с кем не путаешь? - девушка пощелкала над бровями Игоря пальцами, показала на себя. – Я и есть Ноздря, ты не забыл? - Нет, - сказал Игорь, - Ноздря и Ксения две разные личности. Подумай над этим. Ксения подумать согласилась. - Ну, в принципе, да, - сказала она уже спокойнее. - Я давно это за собой замечала. На сцене я Ноздря. Я как в транс впадаю, становлюсь бесбашеной, мобилизованной, бесстыдной, наглой, готова всех снести с дороги, голова работает кристально ясно, шутки сами поступают на кончик языка, реакция мгновенная, я рожаю экспромты, как кошка котят, зараз целое ведро. Ты прав. Ксения не такая. Ксения – спокойная, скромная и даже стеснительная девочка. Без особых задатков и талантов. - Хочешь с Ноздрей поговорить? – предложил вдруг Игорь, вспомнив сеансы профессора Пасхавера. - А как? - Давай поговорю я, а ты просто отвечай, - сказал Игорь. - Давай, только быстро, - девушка посмотрела на часы. - У меня съемка в десять. - Хозяюшка Ксения, - обратился к ней Виктор, - можно поговорить с той твоей подличностью, которую называют Ноздрей? - Можно. - Как тебя зовут? - Ты меня уже назвал. Ну, Ноздря я, Ноздря! - Пожалуйста, Ноздря, займи свое место в аудитории. Ксения огляделась. За ее спиной с вздымающегося из бурунов миноносца взлетала бронзовая женщина-чайка. - Ой, - сказала Ксения, - у меня такая есть. Только маленькая! – она приблизилась и прочитала на гравировке. - «Чайка. Лариса Рейснер. 1918». - Руки раскинь, - попросил Игорь. - На фига? - Ты – вылитая Рейснер! Это, кстати, моя бабушка. - Че? – изумилась Ноздря. – Выходит, я лауреат премии имени твоей бабки? Класс! Вот, я тоже такая! – Она раскинула руки, копируя статуэтку, и словно бы воспарила над залом. На них поглядывали посетители. Игорь залюбовался девушкой. - Ноздря! Ты паришь над миром, как чайка! - И обсираю людей с высоты! – Девушка расхохоталась. - Ты у меня типа интервью берешь, да? Давай только скорее, хорошо? - Скажите, уважаемая Ноздря, - степенным тоном профессора Пасхавера обратился к девушке Игорь, - чего вы добиваетесь, когда разрушаете жизнь Ксении? - Чего? – обиделась девушка. – Я, Ноздря, разрушаю? Да все, что она имеет, она имеет благодаря мне! Она никто и звать ее никак! - Кого звать никак? - Ксюху-Писюху! Она меня всю жизнь осуждает, представляешь! Всегда! Стоит мне выпить, покурить и поругаться с кем-нибудь, эта отличница в белом передничке начинает есть меня поедом! А уж молчу о половых контактах! Это что-то с чем-то! Полиция нравов! Вот я и мщу ей! Мне в кайф поприкалываться, потусоваться, понимаешь? Мне нравятся сплетни, интрижки. И по большому счету, мне начхать на все – на благополучие, квартиры, машины, деньги, славу, то есть я хочу все это иметь, но не ценой моей личной свободы и закабаления! Вот, высказала кредо Ноздри, как я его понимаю. - Ага, значит, Ксения держит тебя как бы в узде? - В чулане она меня держит! Как мачеха Золушку! Точнее, хотела бы держать, да кто ж ей даст?! - Как ты выходишь из чулана, Золушка-Ноздря? - Как все нормальные люди. - А как выходят люди из чуланов? - Они тупо, блин, напиваются. И все, контроль снят, засовы открыты, несись, мохнатая, по кочкам! - Ноздря, но ты должна понять, что скандалами ты можешь разрушить жизнь Ксении и тогда ты больше не сможешь беситься по Москве с таким шиком. Ты не сможешь жить комфортно, ездить на дорогих машинах, тусоваться по дорогим клубам, делать карьеру на телевидении. Ты это понимаешь? - А вот тут ты ошибаешься! Это я, Ноздря, делаю Ксюхе пиар, мои скандалы только привлекают к этой дурочке внимание! Если я исправлюсь, стану паинькой, Ксения станет никому не интересной! Таких девочек полным-полно во всех десятых классах! Так что вы меня недооцениваете, господа хорошие! И Гуляша я раздраконила специально! Специально оставила у себя в спальне бомжа беспамятного, чтобы Гуляш его утречком увидел и выгнал Ксюху на мороз! Я хотела порвать с ним. Сама! Он только тормозил мою карьеру! Ой, че я такое говорю? Вот, блин, че я сболтнула? Я сама устроила себе ту подлянку? Ксения Ноздрачова замерла с застывшим взором. Она невольно выболтала тайну, о которой сама не подозревала. Лицо ее переменилось – из заносчивого сделалось донельзя удивленным. - Слушай, а как ты это сделал? Ну, ты и подковался в Сербского! Вызвал из меня голос Ноздри! - Ты знаешь, - сказал Игорь, - я вижу, когда со мной разговаривает Ксения, а когда Ноздря. - Серьезно? - Когда говорит Ноздря, ты при разговоре как бы танцуешь лицом брейк. А Ксени танцует бальные танцы. Вот сейчас ты станцевала лицом вальс. Такие плавные микродвижения задумчивости, размышления. У тебя вообще танцующая голова и особенно лицо. Ксения совершила тур вальса поворотами головы и плавными движениями размышляющих бровей. - Интересно, я про себя этого не знала. - Конечно, - сказал Игорь, - ты же не видишь себя со стороны. - Какой ты наблюдательный Зоркий Сокол! Ксения протянула руку и уважительно погладила статуэтку Ларисы Рейснер. - Ее любили Николай Гумилев и Лев Троцкий, - раздался сзади женский голос, - Карл Радек и Федор Раскольников. Она была настоящей музой Революции. Они обернулись – сзади стояла… Изольда Тельмановна. - Вы? – изумился Игорь. Обрадовался ужасно. – Вы живы? – он взял женщину за руки, сжал. За время, что он ее не видел, вдова деда сильно сдала. Она походила на поседевшую девочку с мучнистым дряблым лицом. В черных волосах появились нити седины. Круглые глаза по-птичьи моргали. Кожа на верхних веках была склеротически нежная, в прожилках. - Конечно, жива, – Изольда обняла его, расцеловала в обе щеки. – Как хорошо, что ты вернулся, Игоречек. Левон Вазгенович рассказал мне, что с тобой случилось. - А что со мной случилось? Что он вам сказал? - Что ты временно потерял память, поэтому тебя так долго не было. Правильно? - Да. А что было с вами? - Я директор музея имени твоего деда, - с гордостью ответила Изольда Тельмановна. - Как я рад! – Игорь искренне радовался встрече с человеком, которого недавно ненавидел лютой ненавистью. – Как здорово! – приговаривал он. – Как гениально все разрешилось! - Что разрешилось? Игорь обвел руками кишащую людьми экспозицию. - Все, - сказал он, вкладывая в это особенный смысл. - Оказывается, дед был талантливым скульптором, а я и не знал! - Гениальным, - раздался сзади звучный голос. Все трое оглянулись – над ними возвышался Левон Вазгенович Тер-Месропян, он же маг Тэр, весь в черном, с золотой цепью на жилистой шее. Он улыбался. Ноздря взвизгнула и по тусовской привычке полезла целоваться. Армянин стоически вынес ее поцелуи, взял Игоря под локоть, отвел в сторону. - Нам надо поговорить, - сказал он совершенно без акцента. РАЗГОВОР ТЭРА И ИГОРЯ В МУЗЕЕ Игорь и Тэр прошли в служебный кабинет, где раньше была кухня, и закрылись там от людского гомона. Маг усадил Игоря в кресло. - Я чувствую, у вас ко мне накопилось множество вопросов, - с улыбкой сказал он, усаживаясь напротив. - Да, - ответил Игорь. – Но сначала я хочу поблагодарить вас за музей. Это гениальный выход из ситуации. Я никогда не думал, что ситуация может так разрешиться! Одним этим вы все мне доказали. Мне ужасно стыдно. Кто вы на самом деле? Скажите, наконец, открытым текстом! Настоятель монастыря? Магистр Ордена Иуды? Армянский «авторитет»? Маг Тэр? - Вы не возражаете, если я закурю сигару? С этими словами он достал из бокового кармана черного с отливом пиджака коробку кубинских сигар и вынул из нее коричневую «торпеду». - Не желаете? Игорь покачал головой. Тэр провел сигарой под мощным ромбом загнутого носа и с наслаждением втянул в себя аромат. - Скажите, - сказал он, закуривая от массивной золотой зажигалки. – Этого «доказа» достаточно? Теперь вы верите словам вашего дедушки, записанными в его предсмертном послании? Игорь глубоко вздохнул и выдохнул. - Дед сказал верить вам, - сказал он. – Но ведь он сам вам не верил! - Да отчего же? – удивился Тэр. - Если он был членом вашего Ордена, почему он не сказал вам, что тридцатый сребреник находится ва голове Иуды? Тэр глубоко затянулся и окутался сизым дымом. - Дедушка ваш, царство ему небесное, на старости лет сделался очень скаредным. Да вы и сами об этом знаете. Очевидно, Иван Авдеевич знал об истинной стоимости монеты, вот и послал вас на поиски головы, чтобы добыть из нее монету, а затем и огромные деньи. - Да зачем же ему такие деньги перед самой смертью? – вскричал Игорь. - На то он и «Грааль Иуды», что привязывает людей к земной реальности сыромятными ремнями. В любом явлении, самом высоком и чистом, всегда присутствует то, что люди воспринимают, как низкое и подлое. Надеюсь, вы способны осознать эту истину? Высокомерие ответа задело Игоря. - Предположим, - сказал он. - Я готов вам поверить. Тогда ответьте, зачем вы стерли мне память? Зачем вы держите тот концлагерь с ампутированными людьми? Зачем вы сделали мне эту татуировку? Зачем… Тэр поднял руку. - Позвольте тогда уж и я задам вам встречный вопрос, чтобы оценить степень вашей зрелости для предстоящих откровений. А они будут, они грядут, Игорь Павлович, и откровения эти перевернут вашу жизнь покруче, чем банальное стирание личности. Итак. Мой встречный вопрос. Я его уже вам задавал. Ответьте мне при свете вашей вновь обретенной совести. Вы заслуживали мастерскую деда или она должны была обратиться в музей? Только честно! Игорь прикусил губу и с расстановкой ответил. - Я отвечу вам. При свете совести. Я не достоин этой квартиры. Я ее не заслуживаю. - Браво! – сказал Тэр, и лицо его озарилось. Или это произошло от затяжки сигары? – Этого я и ждал. Как долго пришлось ждать, Игорь Павлович! А почему вы ее не достойны? - Потому что я вел себя с дедом, как хам и сволочь. Я действительно желал его смерти. Тэр смотрел внимательно, и на лице его больше не было выражения высокомерного презрения. Свет понимания, доброты и бесконечного сочувствия струился из его глаз. Сигара дымилась в его прекрасно вылепленной руке, на которой блестел перстень с плоским рубином. Почему-то перед этим человеком захотелось рвануть грудную клетку, как тельняшку, и обнажить мучительно бьющееся сердце. - Я не спал всю ночь, - сказал Игорь после долгого молчания. - Я вспоминал себя, каким я был до поездки в Свияжск. Вы правильно сказали – я был сплошной страх и страж. Я ненавидел почти всех. Я ненавидел чеченцев. Это еще можно понять, ведь я с ними воевал. Но я ненавидел бомжей, которые мне ничего не сделали, я ненавидел артистов, которые мелькают в телевизоре, Лолиту и Махалова за беспрестанную болтовню, Борю Моисеева за то, что гомик, Собчак за то, что выскочка, вообще всю эту попсу не любил, терпеть не мог вороватых и продажных депутатов, всех, кого ни вспомни, я не-на-ви-дел! Деда ненавидел за то, что не дает денег. Жену – за то, что изменила. Я смотрю сейчас на мир своими старыми глазами, глазами прежнего Игоря, и не могу найти ничего, что бы он любил. Я терпеть не мог евреев, называл их жидами, но в итоге оказалось, что я сам еврей по крови! Выходит, я ненавидел своих соплеменников. Ненавидел олигархов за то, что богатые и ограбили Россию. Ненавидел Эстонию за то, что снесла памятник солдату-освободителю. Грузию и вообще всех грузин ненавидел, всех кавказцев, приезжих, таджиков этих, гастарбайтеров, да что там таджиков – я ненавидел блок НАТО! Что мне до этого блока? Но я его ненавидел! Ненавидел бюрократов, не мог ходить по инстанциям. Стоять там, в очередях из-за справочки, меня трясло от этих наглых теток, которые не считают тебя за человека. Короче, не было практически ничего, что я бы принимал в этом мире. И вот у меня возникает вопрос… да! Я не сказал главного: я ненавидел и презирал женщин. Я их боялся. Они причиняли мне только страдания. И вот, после потери памяти, именно бомжи помогли мне, дали кусок хлеба и устроили на ночлег. И именно женщины подобрали меня, обогрели и вынесли с поля боя. Меня даже полюбили. Разве я достоин этого? - Чего? - Любви. Я – грубая и жестокая тварь?! За что меня было любить? - Ну вот, - разочарованно протянул Тэр и стряхнул столбик пепла с кончика сигары в пепельницу, - разве так можно? Сначала вы не любили мир, теперь вы себя ненавидите. Разве так, как рассуждаете вы сейчас, может говорить… как вы там сказали… «жестокая и грубая тварь»? Нет, я слышу речь не твари, а много пережившего и помудревшего мужа. А теперь я прошу вас набраться терпения и выслушать меня - спокойно и вдумчиво. Начнем с вашей памяти. Да, мы действительно ее стерли. Но разве ваша предыдущая личность не была достойна тотального стирания? Мы оставили ее вам в архивированном виде только для того, чтобы вы смогли сравнить себя прежнего и себя нынешнего. Вы были брутальным тупым хамом. Сейчас вы тонкий и ранимый интеллигент. Хотите сравнить тот мир, в котором жил Игорь Ледовских до поездки в Свияжск, и тот мир, в котором живет сейчас Виктор Беспамятный? - Мир не изменился, - сказал Игорь, подумав. - Он точно такой же, как и был. - Нет, вы ошибаетесь, - сказал Тэр, - он радикально изменился! - Но как? – Игорь огляделся по сторонам. – Все на месте. Я не вижу перемен. - А разве вы не вышли из психлечебницы? – вкрадчиво спросил Тэр. - Вышел, но… - Разве уголовное дело на вас не закрыто? - Закрыто, но я… - Разве захламленная квартира вашего дедушки не превратилась в прекрасный музей? Разве вы не убедились, что ваш дед ушел из жизни по своей воле и по своему выбору, а квартиру его не захапали, как вы там выражались, звери и кидалы? Ваш дед оказался не предателем, а вашим главным благодетелем. Разве в вашей жизни не появилась прекрасная женщина, а с нею и любовь? Разве вы не осознали причины ваших бед? Разве вы не стали мириться с миром? - Откуда вы все это знаете про меня? – пораженно спросил Игорь. – Вы что, следите за каждым моим шагом? - Не беспокойтесь, не следим, - успокоил его Тэр. – Я просто побеседовал с вашим лечащим врачом. Кажется, она помогла вам расшифровать код к вашей прежней личности? Как же ваша жизнь не переменилась, если в ней появилась такая женьшеневая жэншына?! – слово «женщина» Тэр произнес с кавказским смаком, в восхищении. - Но ведь сам мир-то не переменился! – вскричал Игорь. – Он стоит на месте! - Мир стоит на месте, - улыбнулся Тэр, - но он стал совершенно другим. И знаете почему? Потому что переменилось ваше мышление. Это автоматический процесс. Мир соответствует состоянию вашего ума. Вспомните, каким был мир всего месяц назад. Я вам напомню! Он был просто ужасным! Злым, несправедливым. Вы хотели из него убежать. Лелеяли мечту о петле! - Откуда вы и это знаете? – нахмурился Игорь. – Инга и это вам рассказала? - Вы исповедовались иеромонаху Дионисию, помните, тогда, в монастыре? А потом так больно ударили беднягу ногой в живот. Вы ему все рассказали. И про то, что хотите повеситься. И как мечтаете гонять по Москве на джипе и трахать, извините за грубость, телезвезд. - Вы подслушивали, - Игорь почувствовал, что лицо у него запылало. Тэр пристально посмотрел ему в глаза. - Но все ведь сбылось, - негромко сказал он. – Как по заказу. - Что сбылось? – не понял Игорь. - Вы ездите по Москве на джипе и трахаете, уж извините за прямоту, телезвезду. Игорь как сидел, так и застыл с открытым ртом. - Кто вы? – пискнув горлом, выдавил он. – Что вообще происходит? - А вы еще говорите, что мир не изменился, - хохотнул Тэр. - Какие все-таки люди неблагодарные создания! Ты осыпь его бриллиантами, а он все одно будет утверждать, что и денег ему мало, и размер бюста у подруги не тот. Ну что, вы соглашаетесь, что мир переменился радикально? - Положим! – согласился Игорь. Встряхнул головой, запальчиво вскинулся. – Мой мир, согласен, переменился! Но остальной-то мир остался прежним! Бомжи живут на вокзалах, психи сидят в дурдомах. У них нет даже шансов осознать свое положение! Кто их такими создал? Тэр улыбнулся и выпустил ароматный струйку сигарного дыма. - Игорь Павлович, - сказал он, - пускай каждый отвечает за свою личную, вверенную ему жизнь. А насчет вашего вопроса, кто их такими создал, обещаю: я дам вам ответ на этот вопрос. Уверяю, он вас очень сильно удивит. Игорь все никак не мог прийти в себя от невероятных совпадений, на которые только что открыл ему глаза этот странный маг. Неужели это они все так устроили, что его мечты осуществились? Он ездит на джипе и спит с телезвездой. И мир его переменился. Он живет в прекрасном, волшебном, добром мире. Или его загипнотизировали? Что происходит, черт возьми? Как это может быть? Вместо кровожадного чудовища, дьявола во плоти, перед ним сидит человек, который, по сути, является его спасителем и другом. Этот музей – лучше тому доказательство. Игорь встряхнул головой, пытаясь вернуться в критическое настроение. - Мне рассказывали о вас, как о человеке огромного суггестивного дарования, - сказал он. – Меня предупреждали о вашем невероятном таланте убеждения. Скажите, это не гипноз? - Нет, - твердо ответил Тэр. - Мне говорили не верить ни одному вашему слову. Ваша способность повернуть в свою пользу самые страшные факты достойна Адвоката Дьявола! Но у меня есть вопрос, на который даже вы не найдете ответа. Я никогда не соглашусь, что те преступники, которых вы держите на своей «ферме», достойны таких мук. Смерти - да! – может быть они и достойны. Но таких мучений – нет! Говоря о калечных в хлеве, Игорь вновь пережил рвотный позыв. - А ведь есть еще и проказа, - задумчиво сказал Тэр, глядя на столбик пепла, наросшего на сигаре, - есть размягчение скелетов, параличи и инсульты. Есть страшные формы рака. Уверяю вас, эти страдания еще более болезненны! - Да, но этими болезнями наказывает Господь, а ваши ампутации – это же чистой воды садизм! Зачем вам концлагерь под Свияжском? Я не могу найти никакого оправдания той бесчеловечной жестокости, с которой вы с ними обошлись. Бесы в аду так не пытают людей, как вы на своей ферме пытаете несчастных ампутантов! Тэр тяжело вздохнул. Положил дымящуюся сигару в пепельницу. Снял очки. Посмотрел глаза в глаза. - А это и есть ад, - тихо сказал он. – Вы видели ад, Игорь Павлович. Ад – это и есть невозможность ничего изменить при сохранении памяти про свои злодеяния. - Да кто вы такие? – шепотом спросил Игорь. – Кто дал вам право решать судьбы людей? Тэр внезапно хлопнул себя по лбу и вскочил. - Быстрее, Игорь Павлович! – воскликнул он. – Мы же оставили там кассету! Испуганно встрепенулся и Игорь. - Где? - Да в «Клондайке» же! Едем! Нельзя допустить, чтобы она попала в чужие руки. Ваш дедушка просил ее стереть! Ах, боже мой! Словно вздернутый вихрем, Игорь побежал за Тер-Месропяном. Его опять понесло по жизни, и он не мог противиться ее бурному потоку. В прихожей группе репортеров давал интервью народный артист России Николай Бурляй-Бурлесков. - П-позор! – говорил он сразу в несколько подставленных микрофонов, сильно заикаясь от возмущения. - Мы знаем, что происходит со страной, если в ней у-устанавливают п-памятники п-предателям! И мне п-посмели п-прислать п-приглашение. На такое п-позорное п-поклонение г-голове г-гнуснейшего из мировых п-персонажей. Да, она с-сильно с-сделана, да, впечатление производит, но, извините, и Фредди Крюггер п-пугает! Так что не надо любыми средствами достигать негодных целей. Ну что этот несчастный скульптор?! Да он всю жизнь потом промучился. Он продал душу за эти тридцать сребреников! Сделал памятник Иуде и спекся! После Иуды он не смог создать уже ничего равноценного, так и ваял всю жизнь Па-Павликов Морозовых и пионеров с горнами. Вот цена предательства самого себя! Он па-продался сатанинской власти за славу и деньги, талант свой па-продал! Посмотрите на голову И-иуды и на этих, с п-позволения сказать, п-пионеров! Страшная деградация! Я не удивлюсь, если тут где-то еще на выставке стоит и девушка с веслом! - Николай Бурляй-Бурлесков осенил себя крестным знаменьем. - О-одно слово – бе-бесовщина! М-меня охватывает ом-мерзение при одной мы-мысли, что подобные Иуды д-должны были стоять по всем городам святой Руси! Я приехал, чтобы дать б-бой п-попыткам хоть в какой-то степени обелить или оправдать этот мерзопакостный образ! Если Иуда не п-предатель, тогда и вера наша тщетна, и проповедь ложна, вот как можно сказать, переиначив слова величайшего из апостолов - Павла. ИГОРЬ И ТЭР ВОЗВРАЩАЮТСЯ В «КЛОНДАЙК» Через потайную дверь в стене Игорь и Тэр осторожно вошли в погруженный в темноту курительный салон для VIP-персон казино «Клондайк». Ничем не пахло, ни табаком, ни пороховыми газами, система вентиляции работала исправно. Тэр зажег свет в плафонах, скрытых за потолочным карнизом, и комната озарилась рассеянным светом. На полу валялись осколки зеркала и телевизионного кинескопа. Тела убитых увезли. Их контуры были обведены мелом на полу и на входной двери. Внутри контуров темнели бурые пятна засохшей крови. В простреленном зеркале кусок стекла свисал над осыпавшейся нижней частью, наподобие блестящего ножа гильотины. Потухший глаз телевизора смотрел на комнату звездообразным простреленным зрачком. Игорь озирался по сторонам. Теперь он все видел по-иному. Он вспоминал, как напряженно и туго ходило дуло его пистолета, насилуемого Вашуковым, как грохотали выстрелы, выплескивались пули и струи пороховых газов, брызгала во все стороны штукатурка, вздрагивали, пригибались, ныряли, орали, нажимали на курки и передергивали затворы сражающиеся люди. Бухала пушка Тиграна, отлетали к стенам и умирали оперативники. Вот здесь его крепко до боли обнимал могучий Вашуков, тыкал руками в прижавшегося к стене Тэра, оглушительно фыркал в ухо. Игорь поднял руки и соединил их в ладони на воображаемом пистолете. Представил сжимающие сверху влажные, пятнистые ладони Вашукова. Внезапно вспомнилось, что покойный Вашуков был покрыт лишенными пигмента пятнами с ног до головы, особенно обильно розоватые разводы покрывали его шею и тыльные части кистей. Тогда, еще при первой встрече, Игорь стал обдумывать этот знак. Почему ему встретился пятнистый человек? Что это могло означать? Но события развивались так бурно, что у него не было времени найти разгадку. И вот сейчас, стоя на том самом месте, где им управлял мощный и безоглядно решительный Вашуков, Игорь вдруг ясно понял: Вашуков был выпрыгнувшим из его головы его личным ревущим от ярости пятнистым Ягуаром. Агрессия из внутреннего, психического мира, вырвалась-таки на свободу, обрела тело оперативника ФСБ и нанесла удар по ненавистному врагу. А «добрый» Виктор, поселившийся в нем на Казанском вокзале, из последних сил перенаправлял пули, спасая таинственного армянина, внутренне боролся с агрессией, как это он всегда и делал, только раньше Игорю это борение представлялось в виде внутреннего диалога, спора с самим собой. Разгадка поразила. Игорь сглотнул. Он встретился с собственной агрессией, он увидел скрывавшегося в глубинах его мозга «Убийцу»! Наяву! «Убийца» явился ему в облике оперативного работника Федеральной Службы Безопасности. А кем еще мог явиться «Убийца», чтобы иметь возможность оперировать в реальном мире, владеть оружием и на законных основаниях злодействовать? Господи, какую невероятную реальность творит ум в симбиозе с внешним миром! Тэр ковырялся в видеодвойке, было слышно, как он ругается себе под нос – кассета из простреленного телевизора исчезла. Кто-то из ментов додумался вынуть ее. Черт! Как неудачно! Какая ниагарская утечка информации! Внезапно Игорь понял еще одно: мир вокруг – это не статичные декорации с хаотическим движением случайных физических тел. Мир живой, разумный, плотно обволакивающий, магически реагирующий на каждое движение его, Игоря, мыслей. Мир всегда, каждую минуту, занимался им – вещал запавшим ртом деда, шамкал потрескавшимися губами Чулимы, разговаривал фразами дикторов телевидения, строками из газет, рекламными растяжками на улицах, объявлениями, наклеенными на автобусных остановках, с нарезанными номерами телефонов для отрыва, фразами врачей в Институте Сербского, ввергал в трансовые видения евангельских событий, губами шизанутых товарищей по палате коверкал высокие идеи, низводя их до карикатуры и тем маскируя, устами Инги, Ксении подбадривал и успокаивал, - отовсюду звучали ключевые для него на тот момент фразы, доносился смысл происходящих событий. Ему не разжевывали, а давали возможность дойти до всего своим умом. Подсказывали, шептали, шпаргалки подсовывали, а он не видел, не понимал, считал гомон людских голосов и мелькание текстов случайной какофонией звуков и шрифтов. Мир бил его и резал руками Вырвиноса, сковывал наручниками руками милиционеров, пеленал в смирительные рубашки руками санитаров, перемещал по Москве в джипах и автозаках, ласкал руками Ксении и Инги, сграбастывал сильными лапами Семенова и Вашукова, пятнистым оборотнем выныривал из глубин психики, чтобы явить вживую ярость воплощенной агрессии и вновь нырнуть в глубины бессознательного, и вел, вел, вел куда-то. Его тыкали носом, указывали пальцами – вот же, вот! Дошло до того, что Вашуков был вынужден обнять его со спины и обеими руками указать на того человека, который все объяснит, который знает ответы на вопросы! С каждым выстрелом покойный Вашуков, его воплотившаяся агрессия, его мертвый теперь Ягуар, тыкал Игоря носом в Тэра. Вот ключевой человек! Слушай его, твердил дед. Слушай его, твердил каждым выстрелом Вашуков, вот же он, смотри! Но если все указывали на Тэра – кто он, черт возьми, такой? Бандит? Маг? Шарлатан? Манипулятор сознаниями? Спекулянт недвижимостью? - «И зажег он семь лампад над челом Господа Своего». Тэр словно бы короновался терновым венцом из шипастых пробоин в стене. Он стоял на том самом месте, где его застал «расстрел в четыре руки». Колючие пробоины в стенах легли так близко, что Игорь в очередной раз поразился, как ни одна из выпушенных им кооперативно с Вашуковым пуль не попала в черную, с тонкой каймой седины по границе роста волос голову. Тэр задирал волоокие глаза, силясь разглядеть, насколько близко легли пули, даже пальцем отмерил расстояние от виска до дыры. - Я в шоке, - сказал он шепотом, переводя взгляд на молчаливо смотрящего на него Игоря и вытирая пальцы от меловой пыли. – Разве это не чудо? Знаете, для чего мы вернулись? - За кассетой, - в тон ему тихо ответил Игорь. Он силился вернуться к нормальному восприятию реальности, подозревая, что Тэр его гипнотизирует. Иначе откуда все эти бредовые мысли про то, что Вашуков, стреляя, всего лишь тыкал Игоря носом в смысл событий? Нет, то была стрельба на поражение и никакого другого толкования ей давать нельзя! Иначе можно просто сойти с ума. - Не только за кассетой, - загадочно произнес Тэр. - Мне было предсказано следующее. «Когда над тобой загорятся семь звезд, и если ты не погибнешь в их смертоносном свете, знай, пришел тот, кто сменит тебя!» Я долго ломал голову над этим пророчеством, а сейчас вдруг понял. Вот эти семь звезд! Тэр провел пальцем по пулевым отверстиям в стене. Игорь молчал. Армянин спросил. - Игорь Павлович, вы видите семь звезд, вспыхнувших надо мной? - Нет, - уперся Игорь. Он устал разгадывать леденящие кровь загадки этого человека. - Вы их видите, - заверил Тэр, вновь трогая пальцем дыры от пуль, словно сам удивлялся произошедшему. – Вот же они! Разве это не чудо? Игорь не верил ни ему, ни себе. Он не хотел окончательно сходить с ума. - Нет, - упрямо твердил он, - это дыры, а не звезды. Никакое это не чудо. - Почему?! – искренне удивился Тэр и сильно выпучил глаза. Глаза его стали совсем круглыми, белки выступили из век на несколько миллиметров вперед и окружили черные зрачки сплошным белым ободом. – В меня стреляли в упор, выпустили семь пуль и не попали! И вы не считаете это чудом?! - Пули отклонял я, - скромно напомнил Игорь. - Повторяю свой вопрос: разве это не чудо? Тэр смотрел требовательно. Игоря посетило странное ощущение, словно какая-то другая, нечеловеческая сущность глядела на него сейчас сквозь матовые черные зрачки. Внезапно он понял суть вопроса: пришедший убить сделал все, чтобы спасти врага от расправы. - Да, - вынужден был признать он, - это было настоящее чудо. Тэр внезапно и не к месту спросил. - Теперь вы понимаете, кто принял решение о стирании вашей прежней личности? - Да, - с трудом и после долгих колебаний признал Игорь. – Это сделал я сам. Я сам себя стер. Своей волей, своим хотением. Я всегда знал, даже в плену под сапогами избивавших меня чеченцев, знал, что жизнь может быть другой – счастливой и разумной. Поэтому я и тянулся к петле, я хотел все стереть и начать заново, но как-то так, чтобы при этом еще и остаться в живых. И мой ум нашел «такой» выход, он сформировал ситуацию, при которой я и жив, и умер. Мне стерли память, старую личность. Но не насильно, как мне казалось, а с моего подсознательного согласия. Боже, - от прозрения у Игоря подогнулись ноги, жгуче проступили слезы на глазах. «О, Господи, как совершенны дела твои, думал больной». Он не верил своим ушам, не верил тому, что только что произнес эти дикие слова. Тэр совершил ладонями три беззвучных хлопка. - С небольшим, но существенным уточнением, Игорь Павлович, - сказал он. – Это сделала высшая структура вашей психики, ваш Смотрящий, сверх-Эго, Высшее «Я», Над-Личность, Логос, воплощенный в живого человека. Не каждому дано встретиться во плоти со своим Высшим «Я». У подавляющего большинства людей этого никогда не происходит. Они принимают свое сверх-Эго за физические законы вселенной, за государственные институции, за Его Величество Случай, за саму Судьбу. А теперь внимание, Игорь Павлович! В реальном земном мире, в мокрых тоннелях Свияжских монастырей, решение о стирании старой личности Игоря Ледовских, Защитника, принял… - Ну, кто же? – Игорь совсем запутался. Тэр молчал. Игорь во все глаза смотрел на странного армянина. Внезапно он все понял: в лице Тэра ему повстречался тот, кого профессор Пасхавер называл Контролером психической вселенной, с тем, кого Тэр сейчас назвал Высшим «Я». Вот кто принял решение о стирании его прежней личности – Высшая структура его психики, его Высшее «Я», его личный Смотрящий! Игорь смотрел во все глаза, не в силах поверить своей потрясающей догадке. Эмоциональный импульс вошел в него подобно метеориту в верхние слои атмосферы и запылал на подлете к мозгу. Когда он врезалось в толщу мозга, взрыв был такой силы, что он был потрясен. До этого я принимал Его за складки местности, ошеломленно думал Игорь, за пейзаж, за случай, за судьбу, за неведомый и жестокий Рок. Это он вел меня по жизни, забрасывал в Чечню, в подвалы, на пытки, заводил в монастырские подземелья, лишал памяти, сводил с людьми, запирал в психушку, пугал до полусмерти, терпеливо конструировал жизненные ситуации и учил, учил, учил на моей собственной шкуре, несчетное количество раз тыкал носом в законы мира, пока я не стал разуметь и прозревать. Пока я не понял, что никто не виноват в моих мытарствах, кроме меня самого. Пока я не понял, насколько совершенен мир. Тэр – это я, но огромный, бесконечно умный и знающий. Может быть даже, что Тэр – это «я» из будущего, тот «я», каким я стану через много воплощений. Он пришелец из будущего, он знает мою судьбу. По сути, он сам ее формирует. Невероятно! Это он, Тэр, нянчился с безумным Игорем, вел его сквозь жизнь, терпеливо ждал, когда откроются духовные очи подопечного. Игорь в смятении озирался. Хотелось рухнуть на колени, подползти к Отцу, уткнуться измученным лицом в теплые ладони. - Простите меня, - тихо попросил Игорь. – Я не ведал, что творил. Я чуть вас не убил. Внезапно Тэр преобразился, он словно бы вырос на целую голову, глаза его вспыхнули – пронзительные и невыносимо тяжелые. - «И сказал Моисей Господу, - грозно пророкотал он. - Я один не могу нести народа сего, потому что он тяжел для меня. Разве я носил во чреве весь народ сей, и разве я родил его, что Ты говоришь мне: неси его на руках твоих, как нянька носит ребенка?» Голос армянина стих, словно завершившийся горный обвал. - «И сказал Господь Моисею, - голос упал до шепота. - Разве рука Господня коротка?» С этими словами Тэр простер к Игорю руку. Кто мог протянуть человеку руку после таких слов? Игорь словно бы воочию увидел Синай и маленького человечка, вопиющего к задымленным вершинам. Чудовищно огромная длань бога свисала с облаков. Как можно было пожать ее муравьиной лапкой? Забрезжили смутные мысли о наваждении, гипнозе, но пропали. Прошло несколько протрясающих секунд. В сердце, как в гонг, ударил маленький молоточек, болючие вибрации наполнили все естество. Застыв в некоторой каталепсии, Игорь мелко дрожал всем телом. Он вдруг все-все пронзительно понял. Его Высшее «Я», его личный Смотрящий принял облик человека и пришел к нему на рандеву. Это не было явление бесплотного духа, светозарного ангела. Как и все воплощающиеся на земле, его Смотрящий был чрезвычайно конкретен. Это был жилистый, синий от бритья армянин, уроженец Мардакертского района, с седыми висками, с торчащими из ноздрей волосками, с крупными порами на крыльях изогнутого книзу носа, вор в законе с цепурой на шее и золотыми безвкусными перстнями на пальцах, богатый, влиятельный, способный реально контролировать его, Игоря, жизнь, обращаться с ним, как с марионеткой, вести его по авансцене жизни, дергать за ниточки, но не из своей прихоти, а выполняя написанный в каменных скрижалях Сюжет Личной Судьбы. У него было выражение презрительного высокомерия на дубленом лице. У него был кавказский акцент! Он курил сигары. От него горько пахло табаком. У него были потемневшие от никотина межзубные стыки. У него стоял искусственный хрусталик в левом глазу! Он обладал массой, объемом, запахом, характером, привычками, национальностью. И одновременно это был его метафизический Небесный Отец! Игорь не мог протянуть руку навстречу, не решался. Просто не хватало духу. Ситуация была безумной. Моментами он не верил своим прозрениям. В голове мелькали мысли о сумасшествии. Я в гипнозе, я в бреду. Он внушает мне эти мысли. Меня используют. Что ему надо от меня? Зачем я ему? Я не сплю. Вот же кресла, вот стена с семью пробоинами. Может ли это быть? Может ли случиться такое чудо, как очная ставка человека со своим Небесным Отцом? Или это фантазии больной психики? Я лежу в бреду в Сербского и сплю! Инга, помоги! Где ты? Ты нужна мне сейчас! Сестра моя милосердия, услышь меня! Спаси! Тэр властно поманил пальцами, ободряюще улыбнулся. Игорь решился, сомнамбулически протянул руку и сжал сухую, сильную и теплую кисть своего Высшего «Я». Его словно током ударило. Человек пожал руку своей Судьбе. - Всем стоять! – внезапно раздался сзади резкий голос. Из двух дальних углов сигарной комнаты появились из-за кресел мешковатые в бронежилетах и шлемах бойцы спецподразделения ФСБ. В руках у них были суперсовременные автоматы «КАМА», с откидным прикладом и специальным прибором прицеливания, позволяющим вести огонь на бегу. - Мордой в землю, суки! – на них с двух сторон летели сильно потертые от бесконечных тренировок раструбы автоматных пламегасителей. Тэр и Игорь расцепили рукопожатие и медленно подняли руки вверх. *** В квартире матери известного гипнолога Сергея Бодрова раздался звонок. - Алло, позовите, пожалуйста, Сергея. - Минуточку. Мать положила трубку на полочку. - Сереж, тебя к телефону, - крикнула она из длинного узкого коридора, заставленного полками с книгами. Сергей вылетел как ошпаренный. - Мама! К какому телефону! – зашипел он. – Меня нет! Никто не знает, что я здесь! - Ой, забыла, - испугалась мать. – А что делать? - Теперь уже ничего. Бодров взял трубку. - Сергей, – раздался мужской голос, - кончай бегать, как заяц. Давай договариваться. - Кто вы? - Меня зовут Платон Лютиков, некоторые называют меня Лютый, но это неправда, я очень добрый и разумный человек. Я знаю, что монета у тебя, Сергей. Я стою возле дверей квартиры твоей матери. Поэтому не клади трубку и не надейся снова убежать. С тобой же разговаривал Алексей Венедиктович, чего ж ты с ним поступил так не по-товарищески, применил гипноз? Это западло, Серый! - Чего вы хотите? - Слушай внимательно. Я беру тебя в долю. Мне нужен такой человек как ты. Я ведущий передачи «Алло, мы ищем таланты!». Ты талант, и я тебя нашел. Бери монету и выходи наружу. У тебя две минуты. Иначе придется напугать твою маму, а я бы не хотел травмировать старушку. У меня у самого такая же дома сидит. Ну, как, договорились? Алло! - Да. - И еще одно. Не вздумай гипнотизировать моих бойцов, слышишь? - Какие гарантии, что я получу свою долю? - Слово Платона Лютого. - Мне надо подумать. - У тебя нет на это времени. Если ты немедленно не выйдешь, дверь выломают. Решай. Телефон отключился. Сергей тяжело вздохнул. ЛИЦОМ К СТЕНЕ! В курительную комнату казино «Клондайк» вошел полковник Гурьянов. Он был в распахнутом сером пальто и шляпе, ботинки его влажно блестели. - Игорек, молодец, живой, здоровый! – кинулся он к стоящему у стены парню. – Опусти, опусти руки. Что с тобой было? Где пропадал? Они похитили тебя? Мы с ног сбились. Гурьянов приобнял Ледовских за плечи, отвел в сторону, вполголоса спросил. - Игорь, что тут произошло? Ты можешь мне объяснить? Игорь молчал. - Кто стрелял? – вполголоса повторил Гурьянов, чтобы не слышал стоящий у простреленной стены Левон. - Вашуков, - сказал Ледовских. - Нет, - затряс головой Гурьянов, - кто в Вашукова Володю стрелял? Он? – полковник кивнул на Левона. - Нет, - отрицательно покачал головой Игорь. Лицо полковника исказилось. - Ты-ы? – вскричал он. - Нет! Я вообще не стрелял. - Парень ни в чем не виноват, - повернул голову Тэр. - Лицом к стене! – рявкнул Гурьянов. Крылов в спину припечатал пятерней Тэра к стенке. - Говори, Игорек, - вкрадчивым тоном продолжил Гурьянов, - ничего не бойся. Он больше не причинит тебе вреда. Все, теперь все в порядке. Ты под защитой. Рассказывай все, как было, и этот человек сядет - крепко и надолго. Он попросту исчезнет из твоей жизни. Не бойся, говори. - Что говорить? – хрипанул Игорь. - Кто стрелял? – раздельно повторил полковник. Парень молчал. У него были заторможенные шалые глаза и общее выражение потрясенности. Гурьянов нахмурился. - Пойми, Игорь, сейчас ты проходишь как свидетель. Но если ты нам не расскажешь, как все было на самом деле, ты можешь стать соучастником. Или не дай бог убийцей. Это же не ты убил Вашукова, нет? Игорь медленно покачал головой. - Верю. А кто? Игорь продолжал хранить молчание. - Что тут произошло? Помоги следствию. Сотрудничество со следствием зачтется тебе при всех обстоятельствах, в том числе и когда тебе будут делать новое заключение в Сербского. Я замолвлю за тебя словечко. А если будешь упираться, то извини – подтвердится твой диагноз. Неужели ты шизофреник, ведь нет же? Игорь в смятении косился на придерживающего его за плечи полковника. Этот человек еще вчера казался ему чуть ли не отцом родным, и вдруг все перевернулось с ног на голову. Полковник его втемную использовал! Послал убить человека. А теперь елейным тоном уговаривает «сдать» Тэра и Тиграна. - Чего молчишь? – встряхнул его за плечи Гурьянов. – Говори же, ну! - Стрелял Вашуков, - вновь повторил Игорь. Гурьянов замер. Вдруг резко оттолкнул парня от себя. - Кто убил моих людей?! – словно хлыстом хлестанул он. - Кто стрелял в Мишуткина и Вашукова? Говори! Быстро! Он? – палец снова ткнулся в спину стоящего с поднятыми руками Тэра. - Это была самооборона! – с натугой сказал Ледовских. - Мы защищались! - Мы? – изумился Гурьянов. – Я, кажется, ослышался! О ком ты говоришь «мы»? Игорь опустил голову. - Ты знаешь свой приговор? – вздернул его пальцами за подбородок полковник. – Семнадцатая областная – это психтюрьма для маньяков! Твоя судьба сейчас зависит от твоих ответов. Повторяю вопрос! Кто убил моих людей? Ледовских отдернул подбородок из жестких пальцев. - Вашуков сам открыл стрельбу! Вы подставили меня! Я вошел… я поговорил с…- Игорь показал на черную фигуру, очерченную по стене колючим карнизом пробоин, - и… я… в общем, я передумал стрелять… И тут вбежал Вашуков. И открыл огонь на поражение. В упор. Гурьянов даже пригнулся, вслушиваясь в невероятные слова. - Ты хочешь сказать, что вот эти пули выпустил Володя Вашуков? - Да. - Спроси, почему я тебе не верю. - Я говорю правду! - Из этих дыр достали пули, выпущенные из «Макарова», который был выдан тебе! – проскрежетал Гурьянов, обеими руками сграбастав Игоря за грудки. – Да кто тут шизофреник, а?! Я или ты?! Это же ты стрелял, сволочь! Ты, шизоид проклятый! – полковник с неожиданной для его возраста силой принялся болтать парня из стороны в сторону. – Говори, псих безмозглый! Кто тут стрелял?! Кто устроил тут бойню?! - Ва… ва… Вашуков! - заикаясь, выкрикнул Игорь. - В-в…в-в… в упор бил. - Да твой чилавэк пулял! – тоном блатной разборки крикнул Тэр. – Твой киллер поганый! Игар падтвердыт. Сыдэть не мне, а тибе, полкан! Гурьянов отшвырнул Игоря и с кулаками кинулся к армянскому авторитету. - Спелись, б…! Да если бы Вашуков в тебя стрелял, тебя бы тут уже не было, ты это понимаешь? Ты бы в гробу уже лежал! Из красного дерева! С кондиционером! А ты мне хочешь сказать, что он семь раз подряд промахнулся? С трех шагов? Ребята, вы способны в такое поверить? Владимир Вашуков по штатному расписанию группы захвата ФСБ значился снайпером. Стоящие с наведенными на пленников автоматами Науменко и Крылов угрюмо хмыкнули под черными масками, оставляющие видимыми только глаза. Полковник повернулся к Игорю. - Тебя же предупреждали! – простонал он. - Тебе все твердили, что это – колдун, гипнотизер цыганский! Он любому способен задурить голову, особенно такому шизоиду, как ты! – Полковник махнул рукой. – Да что с тобой разговаривать! Внезапно он переменил тон на заботливый. - Ты же из Сербского сбежал, как я все забываю! Тебя обратно отвезти? Конечно, сейчас отвезем. Тебя же долечить надо. Какой там тебе приговор вынесли? Семнадцатая областная, принудительное? Вот, будешь сидеть с серийными маньяками и людоедами. Ну что, поехали? Нет? А надо. Ты же такой внушаемый. Веришь вот всяким проходимцам и убийцам. Кого ты выгораживаешь? Вспомни! Ты же сам мне рассказывал про концлагерь в Свияжске! Это же Левон-Терминатор стер тебе память! А ты его выгораживаешь! Ты хоть понимаешь, с кем имеешь дело? Знаешь ты, кто такой на самом деле Левон Тер-Месропян?! - Да, - ответил Игорь. – Знаю. - Что ты знаешь? Что ты можешь знать? Об этом на земле знают всего несколько человек, и я в том числе! – полковник вытянул подрагивающий от злости палец в сторону Тэра. - Это не человек, это нелюдь! Бессовестная и безжалостная тварь! Его армянская банда убила и лишила квартир десятки, если не сотни пенсионеров. Под маской мага он дурил и обирал самых несчастных существ – матерей, потерявших детей! Есть ли большая низость, чем брать деньги с обезумевших от горя матерей? Человек на такое не способен – только нелюдь! Но если бы этим только и ограничилось! Наш Левон везде поспел! Спелся с такими же, как он, международными махинаторами и проворачивает с ними такие комбинации, что ограбления матерей и пенсионеров покажутся детским лепетом. Теперь он грабит целые государства! А? Ха-ха! Левон, слышишь, я про тебя говорю! Полковник подошел к армянину, изысканно вежливо обратился. - Вы меня поправляйте, Левон Вазгенович, если я что неправильно скажу, ладно? Ну, вот и договорились. Так вот, Игорюня, твой подельник – а ты ведь теперь проходишь по делу о расстреле сотрудников ФСБ как соучастник, да-да, не как свидетель, а как соучастник, так вот, твой подельник вместе с такими же маравихерами с Запада организовал просто-таки всемирный лохотрон, запугивает целые страны всякими выдуманными, из хера высосанными угрозам, а потом через продажных политиков лоббирует законы, по которым государства обязуются платить этим международным мошенникам огромные бабки, якобы, для защиты от никогда не существовавших угроз! В число таких мифических угроз входит все подряд – и птичий грипп, и атипичная пневмония, и глобальное потепление и последнее изобретение нашего армянского вундеркинда – астероидная угроза! Где стоят ваши ракеты, господин Тер-Месропян? Какой из полутора тысяч метеоритов мы поразим первым, а? Молчите? Нечего сказать? А если пролоббировать законы не получается, если кто-то противодействует планам господина Тер-Месропяна, он посылает к такому человеку киллеров. Что, не так, Левон Вазгенович? А? Не слышу! - Киллеров прислал ты, - в стенку сказал презрительно усмехнувшийся Тэр.- Они теперь в морге лежат. - Молчи, сука! – Гурьянов вцепился армянину в плечи и затряс. – Молчи! Ты мне еще ответишь за ребят! И за Аню Полетаеву ответишь! И за Крылова! И за Исоргина! За всех ответишь! Полковник оттолкнул Тер-Месропяна и перевел дыхание. - Ребята, - теперь он обращался к спецназовцам, - внимательно посмотрите на этого человека. То, что я вам сейчас рассказал, это еще цветочки! - Послушай, полковник, - Терминатор попытался обернуться, но Гурьянов гаркнул. - Стоять! – и - Науменко. - Будет гипнотизировать, стреляй! Крылов, отслеживай этого! – полковничий палец ткнулся в Игоря. – Он зомбирован, по команде может кинуться. Шевельнулись автоматы. Науменко переспросил. - Когда стрелять, товарищ полковник? - Будет гипнотизировать, стреляй! – повторил Гурьянов. Лицо его полыхало румянцем. Науменко в прорезь маски посмотрел на Крылова, тот ответил таким же недоуменным взглядом. Как определить, когда людей гипнотизируют? - Товарищ полковник, - вновь обратился переступающий с ноги на ногу Науменко. - Молчи, Гена, молчи! – оборвал его начальник. – И слушай! Этот человек возглавляет страшную сетевую структуру, которая питается человечеством подобно раковой опухоли! Называется структура «Орден Алкедамы»! Гурьянов так и впился глазами в Терминатора, ожидая реакции. Вынул из кармана пальто видеокассету, поднес к лицу Тэра. - Вы же за этим сюда приехали? А? Я вас переиграл, Левон Вазгенович. Это я оставил тут засаду, а вы в нее попались. Так что не все вам дурачить людей, кое-кто может и вас обвести вокруг пальца. Забавная кассета, правда? Что вы вкололи старичку, чтобы он так подробно изложил вашу «легенду»? Чем запугали? Молчим? Вот вы, оказывается, кто! Не шулер и мошенник, а Великий Магистр Ордена «Алкедамы»! Черт возьми! Меня посвятите в рыцари, а, Левон Вазгенович? - Сегодня вечером тебя посвятят, - мрачно прогудел Тэр. – В рыцари подвязки. - Товарищ полковник, - вновь позвал Науменко. Полковник резко обернулся. - Что тебе? - Разрешите выйти оправиться. Мы же тут с ночи сидим. - Ступай. Одна нога здесь, другая там. Тэр опустил руки и не среагировал на требования спецназовца поднять их. - Тебе, полковник, прокурором бы работать, а не следователем!, - сказал он, разминая кисти. - Мне не тыкать! – оборвал Гурьянов. - Руки! - Руки мои затекли. Чего вы боитесь, вы же с автоматами. Вы, полковник, произнесли тут обвинительную речь, не основанную ни на каких доказательствах. А слова для защиты не дали. Боитесь? Гурьянов сильно пошевелил носом и вытянутыми в трубочку губами, словно делал зарядку для лица. - Ну, говори, говори, - разрешил он. - Вы много накопали, полковник. Молодцом, как говорит генерал Горчилин. Только все это фуфло. Догадки, домыслы. - А кассетка вот эта? - Сами сказали – старик на игле сидел. Его давно уже морфином кололи, у него рак был. Мало ли что взбредет в старческую голову. - А Сережу Сиренко кто воскрешал? Кто всучил несчастной матери клетку с кенаром и сказал, что это и есть ее сын? Кажется, маг Тэр? У меня задокументировано. Заявление есть, дело возбуждено. Так что основания для ареста имеются. Тэр посмотрел через плечо на Игоря. - Игорь, - сказал он, - эти люди не поймут моих слов, они не готовы. Говорю это тебе, потому что ты – мой ведомый, мой духовный сын. Да, я подарил женщине клетку с птичкой вместо сына... - За двадцать тысяч долларов! – перебил полковник с театральным хохотом. - Лохотронщик ты поганый! Шарлатанишко мелкий. Жадность фраера сгубила. Ну, зачем тебе понадобились эти-то жалкие двадцать тысяч, если ты миллиардами ворочаешь! - Игорь, - покачал головой Тэр, - не слушай их. Та женщина всю жизнь патологически желала лишь одного – заботиться о своем ребенке. Она держала сына у юбки и мечтала, чтобы он вечно жил с нею, маленьким и беззащитным. У парня в этой ситуации было два выхода: умереть или впасть в летаргию и годами лежать рядом с матерью, чтобы она могла осуществлять свою мечту – кормить его с ложечки. - Молчать! – оборвал Гурьянов. Но Тэр не обратил на его крик ни малейшего внимания. - Его высшее «Я» выбрало смерть, - продолжил он, - и Сережа Сиренко разбился на мотоцикле. А мать получила то, чего и хотела. Ее сын теперь всегда с нею. В клетке. Жизнь всегда дает то, чего человек страстно желает. В этот момент в кармане у полковника заиграл рингтон мобильного телефона. Выслушав, он сказал «пропустите». В коридоре послышался шум, дверь распахнулся и в комнату вломился озверевший криминальный авторитет Валера Бурый. Черный плащ реял вокруг его могучей фигуры, глаза пульсировали, зубы скалились. Тайфуном налетел он на Тер-Месропяна и смял бы его в лепешку, если бы не преградивший ему путь Крылов. Вбежал отлучившийся в туалет Науменко. Бурый схватился за автомат и отбросил спецназовца в сторону. За ним надвигались здоровенные телохранители. Им преградили путь бойцы полковника Гурьянова. Вмешался сам полковник. Возникла потасовка, заклацали затворы, наставлялось оружие, натягивались жилы на горлах, выкатывались из орбит яростные глаза. - Валера! – завопил Гурьянов. – Валерий Егорыч! Прекратить! Мы же договаривались! - Убью его! – неистово рычал Бурый. Изо рта его летела вспенившаяся слюна. - Остынь! Я сказал, остынь! - Я ждал этого момента! Я же его, суку… - Стоять всем! – апоплексически багровея, закричал полковник. – Валера, убери своих обормотов! Назад всем! Бушующий Бурый чуть стих. Расцепились и фээсбешники с телохранителями. - Он же сына моего! – рыдающим басом пролаял Бурыкин. – Сына-то за что, тварь черножопая?! Ну, вызвал бы меня на стрелку, выяснили бы отношения, сына за что ты заказал, скот двуногий?! - При чем тут я? – через головы разделяющих их спецназовцев крикнул Терминатор. - Хазар показал – твой заказ. И штуку баксов ты заслал! - Ага, вали все на меня, - криво ухмыльнулся Левон. – Это не я, это ты сыночка до самоубийства довел! - Че ты сказал? - Твой сын был латентным гомосексуалистом! - Че-о?! – яростный рев. – Что ты там, падла, трекаешь языком своим поганым? - Я видел заключение психиатра! Помнишь, его осматривал профессор Чернавин? - Че? – Бурыкин замер. – Что ты мог там видеть? - Профессор просто побоялся тебе об этом сказать, ты бы пришиб и его, и сынка своего. Ты же никогда бы не допустил, чтобы в твоей семье появился гомик, правда, Валера? Бурыкин забуксовал всем лицом. - Погоди, - сказал он уже спокойнее, - какой нах… профессор? Че ты мелешь? - Помнишь, сына твоего повязали за избиение гей-парада на Лужнецкой набережной? - Правильно делал! - Твой сын ненавидел и презирал голубых, вот сам им же и оказался! Ему понравился секс в Лефортово! Там он испытал самые яркие в своей жизни оргазмы! Но это ведь было страшнейшее табу! Он же больше всего в жизни ненавидел гомиков! Вот и пришлось сформировать такую ситуацию, как арест и изнасилование в камере. Бурыкин взревел. - Убью, сучара! - Да он же сам это признал! - Кто, б…?! Когда нах…?! - Ты помнишь его предсмертную записку? - Че? – чавкнул кадыком в трудном глотке Бурыкин. - «Смерть пидорасам»! Вот он и убил в себе «пидораса»! Из твоего ружья, между прочим. Это ты, Отец, руководил его сознанием в момент самоубийства. Если поймешь, сам жить на земле не сможешь… - Убейте его, - слабо простонал Бурый, указывая на Левона. – Кто-нибудь, застрелите нах… суку! - Сеанс психоанализа закончен! – сказал Гурьянов. - Увозите их! - Куда? – взревел Бурыкин. Полковник оттеснил его. Игоря и Тэра увели. Бурыкин бушевал. - Валера, - устало сказал Гурьянов, - я обещал тебе свиданку, ты ее получил. Все. Он главный подозреваемый по делам о заказных убийствах. Вот когда он сядет, тогда и будешь мстить. А сейчас остынь! ГОРЧИЛИН И ГУРЬЯНОВ СЦЕПИЛИСЬ Гурьянов с ноутбуком в руках вошел в кабинет генерала и, склонив лобастую голову, прошел к столу. Горчилин, погруженный в чтение бумаг, подал руку, не вставая. Гурьянов почтительно пожал ее, сел за стол. Гурьянов был ровесником пятидесятидвухлетнего Горчилина, но выглядел гораздо старше. Рыхлый, широкий в бедрах и поясе, с венчиком седых волос вокруг прикрытой начесом лысины, с морщинистым лбом и мешками под глазами, полковник годился в отцы моложавому и сухощавому генералу с его гладким лицом и густой черноволосой прической без единого седого волоска. - Слушай, у меня целый отдел занимался масонами, - выслушав доклад полковника , с явным неудовольствием сказал генерал. – Это тема девяностых, она давно уже умерла. Масоны – миф, на самом деле это сборище алкоголиков и педофилов. Кончай, Ильич. Сам я не вникал, этим Яблонский занимался, но когда реально копнули, там пустышка! Ездят дурачки из страны в страну, посвящают таких же дурачков в мастера, дерут за это бабки, а реально они импотенты... - В том-то и дело, Леонид Петрович, что это не масоны. - А кто тогда? Гурьянов сквозь прищуренные веки впился в лицо генерала, стараясь уловить любой признак тревоги. - «Алкедама»! Ни черточки не дрогнуло в сухом красивом лице. - Как? – спросил генерал. – Алко-дама? Это еще что такое? Новый сорт дамской водки? Реакция Горчилина, да и сам вопрос про водку показался наигранным, неестественным. Дотоле генерал никогда так не реагировал на сообщения начальника своего аналитического отдела. Понимая, что медленно просовывает голову в пасть льва, Гурьянов сказал. - Масоны – жалкие фигляры. Они на виду, служат лишь для отвлечения. Про настоящий тайный орден никто никогда ничего не знает и знать не должен. Иначе, какой он к чертовой матери тайный? - Но ты же как-то узнал! Как ты узнал про «Алкедаму»? - За эту информацию Вашуков и Мишуткин заплатили своими жизнями. Разрешите? Гурьянов включил ноутбук и повернул экраном к генералу. - Кто это? – спросил генерал, увидев на жидкокристаллическом мониторе старика, лежащего в кровати. - Это предсмертная запись академика Ледовских. Генерал припомнил. - Он проходит по делу о татуировке. - Да. Горчилин смотрел видеозапись недолго. - И что? – недовольно спросил он полковника. – Этот старческий маразм ты преподносишь мне в качестве доказательств? Отпускай Тер-Месропяна. У тебя на него ничего нет! Гурьянов упрямо смотрел в пол. - Отпускай, я сказал! – повысил тон генерал. – Ну что у тебя на него? Косвенные, да и то слабенькие. Кассета эта с безумным стариком? Кто примет это как доказательства? - Товарищ генерал, у меня на Терминатора заявление гражданки Сиренко. - Какой еще Сиренко? - Терминатор взял с нее двадцать тысяч долларов за воскрешение сына. И не воскресил. Вот ее заявление. - Дай сюда. Так. Так. Маг Тэр. Ну и где тут Левон Тер-Месропян? Он тут каким боком? - Маг Тэр и Левон-Терминатор – одно и то же лицо. - Кто сказал? - Ну, на кассете же… - Слушай, ты здоров вообще? – отшвырнул бумаги в сторону Горчилин. – Какой-то старик на какой-то кассете сморозил, что некий маг Тэр и Левон-Терминатор – одно и то же лицо! Твою мать, Ярослав Ильич! Что ты уперся, как мул! Мне знаешь, уже кто звонил? Давай, отпускай, пока нас тут всех не уволили! У тебя нет доказательств! - Я не освобожу Терминатора, Тэра, Левона, черт его знает, как на самом деле его зовут! – все так же глядя в пол, ужасно твердо сказал полковник. - Он в центре страшной паутины международного заговора против России. Он представляет сейчас главную угрозу национальной безопасности. Он тут главный паук! Генерал Горчилин помолчал, ритмично сжимая челюсти. - Служебное расследование гибели двух сотрудников твоего отдела возглавит полковник Селезнев, – отчеканил генерал. Это означало вручение черной метки. Николай Селезнев был давним врагом Гурьянова. Уж он-то постарается докопаться до истинных причин гибели Вашукова и Мишуткина. Прошла гнетущая пауза. - У тебя вид нездоровый последнее время, Ярослав Ильич, - соболезнующим тоном сказал генерал. - Как себя чувствуешь? - Нормально, товарищ генерал, благодарю! – Гурьянов упруго встал. – Хотя и не омолаживаюсь во всяческих клиниках фетальной терапии! Разрешите идти? Он направился к двери. В спину ударил вопрос. - С психикой все в порядке? - И с ума я еще не сошел, - по-строевому четко обернулся Гурьянов. - Хотя есть от чего! Леонид Петрович, в ходе расследования убийств людей с татуировкой, вскрылись многие интересные вещи. В частности, стало известно, что Свияжская лаборатория, ликвидацией которой вы занимались в восьмидесятые годы, действует до сих пор. Генерал смерил полковника взглядом. - Молодца-а! – протянул он. - Я всегда тебя ценил! Горчилин встал из-за стола и подошел к Гурьянову. Как клинки, скрестились глаза. Несколько долгих секунда шла дуэль взглядов, какая бывает у боксеров перед поединком, пока рефери предупреждает о недопустимости нанесения ударов ниже пояса. - Открою тебе одну тайну, известную только генералам, - сказал Горчилин. – Полковники ее не знают. Слушай. Человеку открывается только та информация, которую он способен переварить. Когда человеку приходит информация, которую он не способен усвоить, человек сходит с ума. - Это угроза? – с вызовом вскинул голову Гурьянов. Горчилин не ответил, отвернулся, сделал несколько шагов по кабинету. - Да! - резко бросил он вполоборота. – Да! Свияжская лаборатория, в которую были вложены десятилетия труда лучших ученых страны и гигантские средства, существует! И действует! Да, мы ее сохранили. Я приложил к этому руку, чем горжусь. Когда пришли раздолбаи ельцинского призыва, ты что, считаешь, мы должны были покорно смотреть, как уничтожаются результаты труда наших отцов и дедов? Нет, мы не такие слабаки. Мы защитили и Свияжскую лабораторию, и сотни других объектов. Мы сохранили обороноспособность страны, обеспечили ей приоритеты в передовых областях вооружений. В частности, в психотронном оружии. Так против чего возражаешь ты? - Против опытов над людьми, - глаза в глаза сказал Гурьянов. – Против использования нерожденых младенцев для омоложения их отцов-каннибалов! Лицо генерала дрогнуло, сделалось пергаментным. Оно словно бы мгновенно постарело. Проступили мелкие морщинки, одрябла кожа вздернутого подбородка, проступили мешки под глазами. - Вон ты о чем, - прошептал он, отводя глаза в сторону. – Ну-ну. Полковник вышел из кабинета. Теперь он был более чем уверен, что Горчилин – член «Алкедамы» и нарочно препятствует ему в расследовании глобального заговора против страны. ИГОРЬ И ТЭР НА НАРАХ Игоря и Тэра отвезли в изолятор, заперли в камеру. - Надеюсь, вы понимаете, Игорь Павлович, - сказал Тэр, - все, что я говорил Бурому и этому полковнику, я говорил для вас. Они меня интересовали меньше всего. - Он говорил правду? - спросил Игорь. - Кто? - Полковник. - О чем? - Об этих заказных убийствах в Москве, про кенара, про этого изнасилованного мальчика, который застрелился? - Это правда, - признал Тэр. – Но только это - правда тупых обывателей! Не слушайте вы их! По сути, они еще биороботы. Им еще предстоит прийти к осознанию совершенства мира через смерти и муки, да и то не в этой жизни. А вот вы – вы должны понять это здесь и сейчас. Именно в этой жизни. Именно в это строго определенное время. - Почему именно я? И почему именно в это время? Тэр скупо улыбнулся. - Игорь Павлович, вы проходите ускоренный путь молодого бойца. Сроки приближаются. Времени почти не осталось. Грядет величайшее событие мировой истории. Я готовлю вас к нему. Вам предназначено сыграть в нем ключевую роль. - Мне? - Да. - Но какую? - Не торопитесь, скоро вы все узнаете. Вы очень быстро умнеете. Но вы еще не готовы. Вам еще только предстоит понять все бесконечное совершенство божьего мира! - О каком совершенстве божьего мира вы говорите?! – устало сказал Игорь. – Я вижу одни страдания! Гибнут невинные дети, взрываются самолеты, происходят теракты. Ладно, пусть этот несчастный сын Бурого был латентным гомосексуалистом и сам распорядился своей судьбой. Но массовая гибель людей – как ее объяснить? Как объяснить цунами в Азии? Разом смыло триста или четыреста тысяч людей! Они-то в чем были виноваты? Тэр с досадой всплеснул руками. - Ну, вот чего вы все докопались до этого несчастного цунами? Что оно лично вам сделало? Цунами! Быстрая, легкая, интересная смерть! Ведь все равно все умирают, так не лучше ли погибнуть так - неожиданно, страшно и весело, как в настоящем «Аквапарке Бога» на самом экстремальном аттракционе? А? Или лучше в постели лежать паралитиком? Или от рака годами гнить? Считайте, что все, кто погиб от цунами, получили хорошую, быструю смерть. Игорь запнулся. - Господи, - сказал он, - у вас находятся объяснения на все случаи жизни. А эти люди в вашем концлагере под Свияжском? За что их-то изуродовали? Тэр деловито спросил. - О ком конкретно идет речь? - Я не помню их имен. Кудасов, кажется. За что вы обрезали ему руки и ноги, выколи глаза? - По его полному согласию. Этот человек был в двенадцатом веке Киевским митрополитом, обвинил епископа Ростовского Федора в ереси и приказал отрезать ему руку, язык и выколоть глаза, ибо, как он тогда писал, «сей еретик злословил богоматерь». Вот, дотянул до двадцать первого века и наконец-то согласился воплотиться на земле, чтобы отработать карму. Конечно, его нынешняя личность ничего не помнит, но ему придется испытать то, что он сам когда-то причинил, после чего душа его очистится и станет свободной. Так что все происходящее с ним делается с его собственной высочайшей санкции. Игорь смотрел недоверчиво. Наваждение, пережитое в сигарной комнате, потихоньку рассеивалось. Он уже не верил, что ему явилось его Высшее «Я» в облике бритого до синевы, а сейчас заросшего щетиной армянина. Бред! Почему он вообще поверил ему? Ну, превратил мастерскую в музей, так что? Почуял, что шум поднялся, вот и преподнес музей в дар городу Москве, чтобы выглядеть меценатом. Сейчас многие олигархи так поступают, чтобы откупиться от народа. Яйца Фаберже дарят, коллекции Ростроповича выкупают, а сами наворовали миллиарды, что им одна квартирка или пара яиц?! А «расстрел в четыре руки», подсказал изнутри голос. Да это я его спас, ответил сам себе Игорь. Он уцелел случайно, благодаря мне! Игорь совсем запутался, он уже не знал, чему верить, что делать. - Ну, а мой нос? – спросил он. – За что я должен был получить такую травму? И насторожился, чтобы засечь, когда Тэр начнет юлить и изворачиваться. Но мага, казалось, никакой вопрос не мог застать врасплох. - Ну, как же, - удивился он. – Ведь это вы изуродовали Питбуля. - А ему-то за что, господи? - А он был в 1058 году новгородским епископом Лукой Жидятой, приказал отрезать слуге своему Дудику нос за клевету. Исторический факт, отражен в летописях. - А Дудик за что пострадал? - Дудик? Дудик-Дудик… погодите… Дудик был в прошлых жизнях компрачикосом, превращал детей в бесенят, то есть уродовал младенцев, отрезал им носы, ломал руки и ноги, и таких уродцев сажал на цепи в церкви. - Зачем? - Чтоб они пугали прихожан, чтобы те верили в бесов и загробные муки. И соответственно больше платили за отпущение грехов. - Откуда вы все это знаете? - Просто смотрю на солнце. - А за что детям такие муки? Тут уже Тэр покачал головой. - Игор, дарагой, - сказал он тоном армянского авторитета, - так ми дайдем до Адама и Евы, да! Расслабься, слушай! Загремел замок. Дверь открылась. НА КОНУ СУДЬБА РОССИИ! Правом доклада Президенту обладают только первые лица федеральных комитетов и министерств. Да и то ждать аудиенции надо месяцами. Полковник Гурьянов мог выйти на Президента только через одного человека - через следователя по особо важным делам Леонтия Лошкарева. Гурьянов был знаком с Леонтием с 90-х годов, по делу о бойне на Мойке, тогда в Питере завалили московского авторитета Калугу со всей охраной. Работая в северной столице, Лошкарев был знаком с молодым Путиным и, видимо, завоевал доверие будущего президента. По крайней мере, именно Лошкарева Путин вызвал из Петербурга и назначил руководителем объединенной группы следователей МВД, ФСБ и прокуратуры, расследующей скандальное дело «Трех котов». Но в результате угроз и сильнейшего давления, оказанного на объединенную группу и ее руководителя со стороны высокопоставленных «кошачьих» покровителей, у Леонтия Лошкарева случился обширный инфаркт. Он лежал в ЦИТ на Каширке. Прорваться к нему казалось делом малореальным. Тем не менее, Гурьянов приложил все усилия, и главврач Каширки под свою ответственность разрешил ему войти в строго охраняемую палату, всего на одну минуту. - Ну, как ты? - спросил Гурьянов, пожимая виднеющуюся из-под белой простыни кисть с синей наколкой между большим и указательным пальцем в виде буквы «Л». Лежащий пластом бледный и резко постаревший важняк шевельнул губами. - Как вы там? – спросил он, скосив глазами на дверь. – Меня тут держат, как в барокамере. Ничего не знаю. - Вся Москва друг с другом сцепилась. Черемисин с Вахрушевым схватились не на жизнь, а на смерть, катаются по ковру и рвут друг на друге погоны. Бандиты мочат друг друга, в общем, бедлам! Лошкарев пожевал пересохшие губы. - Леонтий, - нагнулся к его уху Гурьянов, - у меня полминуты всего. Я такое нарыл, что самому страшно. Короче, сделай мне встречу с президентом. У меня материалы, от которых содрогнется Россия. Обессиленный Леонтий мог только вопросительно смотреть. - Заговор международного уровня, - шепотом пояснил Гурьянов, понимая, впрочем, что если Лошкарева «пишут», то и шепот его отлично разберут. - Вовлечены высшие офицеры спецслужб, министры, мой Горчилин в том числе. Россию хотят обуть на миллиарды долларов и дестабилизировать перед выборами. Помоги, Леонтий. На кону судьба России. - Я же тут без телефона даже, - бессильно промямлил важняк. - Я об этом подумал. – Гурьянов достал купленный по дороге в клинику новенький сотовый «Нокья». Лохмотьев, медленно тыкая, набрал номер. Пока шли гудки, посмотрел на Гурьянова. – Заткни уши. Гурьянов не только уши заткнул, но и отошел в дальний угол палаты. Лошкарев поговорил, отключился. Стер из памяти номер, по которому звонил. - На, - сказал он, возвращая сотовый Гурьянову. – Вечером жди на него звонка. *** Сергей Бодров не мог допустить, чтобы дверь в квартиру его матери выламывали бандиты. Мать бы такого не пережила. Он устал бегать по Москве, как заяц. Он оделся и вышел на лестничную площадку. Его встретили вооруженные люди. Платон пожал ему руку. Они начали спускаться. Внезапно снизу раздались крики, грохнул выстрел, другой, третий. Платон резко поволок гипнотизера наверх, втиснул в закуток за мусоропроводом. Снизу ударили автоматы. Грохот пальбы в узком подъезде был оглушительным. Свистели пули, рубя стены. Буровские во главе с Платоном открыли ответный огонь. Огонь прекратился. В наступившей тишине слышалось только дробное поцокивание – горячие гильзы скакали вниз по ступенькам. Щелкали заменяемые магазины, рожки, передергиваемые затворы. Платон вслушался – снизу доносились гортанные выкрики на… кажется, на чеченском. Откуда они тут? Мы с пиковыми не воюем. - Не стреляй, брат, - крикнул Платон на вайнахском, единственную выученную им фразу. И по-русски добавил с акцентом. - Нада пагаварыть! - Ты кто? – донесся снизу глухой голос. Он показался Платону знакомым. - Гуссейн, - крикнул он, - брат, никак ты? - А это кыто? - Кыто, - передразнил Платон. – Платон Лютый. Помнишь меня? - Платон, брат, здравствуй, дарагой, - радостно закричал Гуссейн, – зачем стреляишь? Тут все сваи. - А вы чего палите в белый свет, как в копеечку, еханый ты бабай! Чуть не угрохали тут всех. - Мы приняли вас за разбойников. Сказали, хорошего человека тут держат, выручить попросили. Я не знал, что это ты, Платон. Ошибка вишла. - И че делать будем? - Бадров у тебя? - Кто? - Гипнотизер. - Здесь он. - Очин харашо. Отдай его нам, с меня поляна. - Здрасте вам! – удивился Платон. – Отдай им Бодрова. Он наш. Уходи по- хорошему, Гуссейн. - Не магу, Платон, брат, у меня прыказ! - Ладно, понял. Давай так. Я сейчас позвоню Лому-Али, будем разруливать нашу непонятку. РЕФЕРЕНТ ПРЕЗИДЕНТА Вечером на мобильный полковника Гурьянова поступил неидентифицированный звонок. Экранчик выдавал только надпись «Удержано». - Ярослав Ильич? – спросил мужской голос. - Да. - Вы просили о встрече. Через десять минут будьте внизу. За вами заедет машина номер… - голос назвал номер и серию автомобиля. Гудки в трубке пикали не менее часто, чем внезапно заколотившееся сердце полковника. Он спешно оделся, захватил ноутбук и спустился на улицу. У подъезда уже ждал черный тонированный мерседес с мигалкой на крыше. Задняя правая дверца приглашающе открылась. Через час машина въехала в ворота государственной резиденции в Ново-Огарево, строгие молодые люди обыскали полковника и отвели в пустой кабинет. Полковник посидел в тишине, озирая большой кабинет, обшитый деревянными каштановыми панелями. В центре – стол, вдоль которого стояли резные стулья, обтянутые кожей цвета слоновой кости, во главе стола огромное бордовое кресло Первого лица. На противоположном конце стола – гигантский жидкокристаллический экран телевизора. Столешница из темного дуба абсолютно чистая, ни одной пепельницы, Президент не курил, соответственно, никто не курил в его присутствии. Никому даже в голову не могла прийти такая идея. Покурить при президенте! Да вы чокнулись! Совсем спятили? Вы что, сюда курить пришли? Немедленно загасите! Забычкуйте! Да хоть глотайте! Такие необычные мысли завелись в голове заядлого куряки Гурьянова. Он сильно волновался и дорого бы сейчас дал за то, чтобы выкурить сигарету. Но Ярослав Ильич знал, что за ним следят, поэтому не расхаживал и не разглядывал, а сидел дисциплинировано. Еще он знал, что стены в президентских покоях не параллельны, а строились под углом, чтобы нельзя было считывать звуковую информацию согласно закону про углы падения и отражения. Кривыми издавна делали и стены особо охраняемых домов. Кабинет президента США вообще овальный. Эти мысли полковника были нарушены шумом открываемой двери. Он вскочил с заколотившимся сердцем. Но вошел не президент, а незнакомый молодой человек. - Здравствуйте. - Здравствуйте. Полковник Гурьянов обменялся крепким рукопожатием со смуглым черноволосым красавцем в темно-синем с иголочки костюме под бордовый галстук. - Меня зовут Марат Евгеньевич, - молодой человек пригласил Гурьянова присесть к столу. - Это мне звонил Лошкарев. Изложите суть вашего дела, и я решу, стоит ли идти с ним к президенту. - Это настолько секретная и важная информация, что я могу доверить ее только президенту. - Время первого лица государства очень и очень занято, - наметил на лице подобие улыбки Марат Евгеньевич. – Вы, наверное, догадываетесь, какое количество людей всеми правдами и неправдами стремятся заполучить хотя бы одну минуту его внимания. Так что не стесняйте, говорите, не будем терять драгоценного времени. Гурьянов в смятении огляделся. Излагать этому лощеному субъекту материал, добытый кровью лучших оперативников? А что если этот человек завербован «Алкедамой»? Никому нельзя верить! Никому! Гурьянов вздохнул и, как можно короче, изложил ситуацию с лоббированием закона о присоединении России ко ФСЕАМ. Он ни слова не сказал про «Алкедаму». Пусть референт думает, что речь идет только о глобальном экономическом лохотроне. Марат Евгеньевич слушал внимательно, не перебивая. - Кажется, я уловил суть дела, - сказал он, дождавшись, когда Гурьянов закончит. – Вы хотите сказать, что решение о присоединении России к международному Фонду ООН по защите земли от астероидов является ошибочным и коррупционным? - Да. - Вы понимаете, что это решение проверялось и тщательно прорабатывалось спецслужбами и Администрацией Президента? - Догадываюсь. - И все-таки настаиваете на личной встрече с Владимиром Владимировичем? - Да. Все тем же тоном референт задал «убойный» вопрос. - Вы понимаете, против кого идете? Гурьянов запнулся – в тихом голосе молодого человека послышались раскаты грома. - Боюсь, что нет. Будьте добры, поясните. - Решение о вступлении России во ФСЕАМ - это решение замглавы Администрации Президента Игоря Ивановича Печина. Вы понимаете, что это значит? Имя, отчество и фамилию замглавы референт произнес примерно так же, как верующий произносит имя бога. - Оно согласовано с президентом? – спросил Гурьянов. Референт с непроницаемым лицом внимательно посмотрел ему в глаза. - Игорь Иванович Печин не делает ничего, что не было бы согласовано с Президентом, - тон молодого человека делался все более отчужденным. – Поэтому Игорь Иванович и занимает свой пост бессменно вот уже более восьми лет. Когда вы слышите фразу «решение принял зам. главы президентской администрации», советую не заблуждаться. Это означает, что решение согласовал Сам. Марат Евгеньевич почтительно поднял указательный палец к потолку. О чем он говорит, подумал полковник, он же запугивает, отговаривает меня от визита к главе государства! - Согласовать решение не значит принять, - скрывая раздражение и в то же время пытаясь понравиться, натянуто улыбнулся Гурьянов. - Это значит, что решение готовил Печин. Значит, если президенту лягут на стол материалы, освещающие проблему с другой стороны, он может изменить это решение. - Изменение решения президента по такому важному вопросу, имеющему значительный международный резонанс, будет означать выражение недоверия к своему личному другу и одному из самых доверенных лиц в аппарате. То есть, иными словами, это будет обозначать потрясение самих аппаратных основ. «Да что он несет? Он просто забалтывает меня! Он не хочет допускать меня к Президенту!» Гурьянов молчал. Марат Евгеньевич протянул руку. - Давайте, я передам ваши документы в экспертное управление. Гурьянов почувствовал, как под ногами разверзлась почва, и он валится в пролом. Без президентской защиты завтра его попросту убьют. Как убили Исоргина, Полетаеву, Крылова… - Кроме астероидной угрозы я хотел бы доложить президенту кое-что еще,- сказал он. - Что именно? - Прежде чем ответить, я хотел бы… я понимаю, это прозвучит странно. Но не мог бы я увидеть вашу поясницу? Референт не дрогнул ни одной чертой. - Почему именно поясницу? – спросил он. Полковник четко ответил, чтобы его не заподозрили в сумасшествии. - В последнее время в Москве участились случаи гибели людей со странной татуировкой на спине. Мы предполагаем, что такая татуировка означает принадлежность к тайному Ордену. - Вы опасаетесь некоего тайного Ордена? Полковник саркастически усмехнулся. - На совести этого Ордена все последние резонансные убийства в Москве. Журналистка Полетаева, зампред Нацбанка Крылов, глава думского комитета Исоргин. Я являюсь главой смешанной следственной группы, которая расследует эти дела. - Интересно, - свел брови к переносице брови Марат Евгеньевич, - это что же, очередной международный заговор против России? Его тон взбесил полковника. Сидят тут в теплых кабинетах молодые, лощеные, зажратые, блатные сынки, через губу не переплюнут! А Вашуков и Мишуткин в гробах лежат! - Да вы понимаете, что этот чертов закон о вступлении России во ФСЕАМ и есть причина этих смертей?! – взорвался Гурьянов. - «Алкедама» уничтожает всех, кто противится ее воле! - «Алкедама», вы сказали? - Да! «Алкедама»! Всемирный оккультный Орден, выполняющий на земле волю Глобального Мозга. - Какого Глобального Мозга? - Мозга планеты Земля! Они отбирают ресурсы у народов и направляют их на развитие технологий, укрепляющих кору головного мозга планеты. Вы думаете, почему так стремительно развивается мобильная связь, сверхскоростной Интернет, оптоволоконные и нанотехнологии? - Хорошо, - после паузы сказал референт, - вас проводят. Гурьянов оглянулся. Створки бесшумно раскрылись и в дверях появились двое охранников, привезших его сюда. - Проводите товарища полковника, - сказал им референт. Конвоируемый молодыми людьми Гурьянов прошел к машине и сел на заднее сиденье. Его снова долго везли, миновали МКАД. Наконец приехали. Гостя почтительно препроводили в здание и попросили подождать в приемной. Через полчаса дверь открылась, и вошел седовласый человек с бородкой и в золотых очках. Было видно, что он только что отужинал, губы его лоснились, а язык двигался, очищая зубы. - Здравствуйте, Ярослав Ильич, - сыто сказал он. – Разрешите представиться. Меня зовут Модест Павлович. Я психиатр. Ситуация перевернулась, как песочные часы. Еще днем полковник Гурьянов ненавидел и тряс за грудки «проклятого шизофреника» Ледовских, а вечером сам превратился в пациента элитной клиники для душевнобольных. Более того, как и обещал проклятый маг, этим вечером он стал «кавалером Ордена подвязки», ибо за буйство и нежелание сотрудничать с докторами санитары привязали товарища полковника к кровати. *** В первых числах сентября 1918 года ситуация на Восточном фронте стала критической. Патронов не хватало. Снаряды заканчивались. Даже бронепоезд Троцкого сидел на голодном пайке. Лариса Рейснер, чудом вырвавшаяся из белогвардейских застенков, рассказала, что золотой запас России из Казанского отделения Казначейства перегружали на подводы, возили к Волге на трамвае по специально проложенной трамвайной линии и грузили на пароходы. Еще день-два и пустая Казань будет уже никому не нужна. Троцкий на совете старых военспецов царского Генштаба разрабатывал план штурма Казани в условиях острейшей нехватки боеприпасов. Генералы долго думали и предложили следующий план. Так как с потерями было приказано не считаться, армия должна была сблизиться с противником на максимально короткое расстояние и под прикрытием огненного шквала бронепоезда пойти в штыковую атаку. Чтобы войска не бежали, последние пулеметные ленты были отданы заградотрядам. Выход у бойцов был один: взять Казань. Победить в штыковом бою было еще возможно, но бегство на собственные пулеметы становилось верной смертью. Над всей операцией огромным вопросительным знаком витал белый бронепоезд «Генерал Дроздовский». Любой штурм мог захлебнуться под его огнем. Требовалось срочно нейтрализовать «Белого Ирода». ПОСВЯЩЕНИЕ В ХРАМЕ ЦЕЛОВАНИЯ ИУДЫ - Что шумит? - Подземная речка Таракановка. - Куда мы идем? - В храм. Зачем нужна дорога, если она не ведет к храму, верно? Вот уже пятнадцать минут Тэр и Игорь спускались по длинному коридору, представляющему собой пологий спуск из мелких ступенек. Коридор медленно извивался, закручиваясь вглубь земли циклопической спиралью. Стены его были обшиты сначала дубовыми панелями, потом после очередной двери обшивка сменилась на пластиковую вагонку серого цвета. На определенном этапе проход стал совсем узким, а тяжелая дверь из крашенного черной краской металла открыла вход в самое настоящее подземелье, где стены были выложены отсыревшим камнем-дикарем, а ступени представляли собой скользкие выщербленные плиты. Игорь остановился. - И все же – куда мы идем? – спросил он невозмутимо продолжающего углубляться в толщу земли Тэра. Тот остановился, перевел фонарик себе под ноги, посмотрел снизу на Игоря. - В Храм, - повторил он. - Неужели храмы могут находиться на такой глубине? - А какая здесь глубина, как вы думаете? – Тэр возобновил спуск, Игорь невольно последовал за ним. Голоса их звучали глухо, на уши давило. - Действительно, какая тут глубина? Мы идем уже минут двадцать, и все вниз и вниз. - До царства мертвых еще далеко, - на полном серьезе успокоил Тэр. - Не шутите так, - попросил Игорь. - После того, что я узнал про вас, я не удивлюсь, если вскоре впереди зашумит Стикс. - Не бойтесь, Игорь Павлович, ничего страшного с вами больше не случится, - сказал Тэр. - Вот за это большое человеческое спасибо. А то, знаете ли, всякие мысли в голову лезут. - Какие именно? – Тэр подбирал из связки ключ перед очередной дверью. - Благодаря вам, я потерял память. Как знать, что вы мне тут уготовили, может быть, я потеряю здесь и саму жизнь? Тэр успокоил, скрежеща ключом в древней скважине. - Зачем же так трагически… Если бы мы хотели вас, упаси боже, убить, - сказал он, - мы бы выбрали менее громоздкий способ. Дверь со зловещим скрипом открылась, опахнув казематной сыростью и затхлостью. Подземные странники возобновили спуск. На этом отрезке коридор был лишен даже редких ламп аварийного освещения. Путь освещался только мелькающим впереди фонариком, направо и налево попадались ответвления, проходы и тоннели. Игорь понял, что самостоятельно дорогу назад не найдет. Ему вспомнились его ночные вылазки в Свияжском монастыре – так же мельтешили блики в глазах, и так же захватывало дух. - Не могли эскалатор сделать, с вашими-то средствами! – пошутил Игорь. Тэр что-то пробурчал в ответ, возясь с очередной дверью. - Что? – спросил Игорь, наткнувшийся на его спину. - Своими стопами надо, Игорь Павлович, - Тэр повернулся и посветил себе в лицо фонариком снизу вверх. - Что, - спросил Игорь, - играем в хеллувин? Световая маска страшновато улыбнулась, рука нажала на неприметный камень в стене. С каменным грохотанием кладка медленно поползла вбок, открывая проход вниз, в бездонную темень. Луч фонаря метнулся в провал, но выхватил только уходящие вниз исполинские ступени без перил. Это была лестница для циклопов. Ступени здесь были такими огромными, по ним нельзя было идти, приходилось сползать, а кое-где и тяжело спрыгивать. За очередным поворотом Игорю почудился далекое громыхание и содрогание стен. - Метро, что ли? – спросил он удаляющуюся спину. - Метро, - отозвался Тэр. - Ничего себе, - Игорь вытер испарину со лба, отряхнул ладони. – А назад тоже будем ползти по этим ступеням? - Если суждено выйти, - загадочно ответил Тэр. Они подошли в очередному тупику. Яркое пятно фонаря высветило массивную дверь из потемневшего, почти черного дерева, оббитого полосами кованого железа. Дверь эта была очень похожа на ту, монастырскую, в Свияжске. На ней висела на толстой цепи металлическая доска с вычеканенными на ней пятиконечной звездой в круге и четверостишием. Вот губы. Вот щека. А в предрассветной сини - Петля ученика И крест его мессии. Внезапно с потрескиванием занялся над головами факел, укрепленный в держателе сбоку от двери – это Тэр поднес к нему зажигалку. Синеватое пламя медленно разгоралось. Тэр выключил фонарик. Сделался трепещущийся полумрак. - Вы готовы открыть дверь? – спросил Тэр. - А что, у меня есть выбор? - Конечно, вы можете вернуться. - После того пути, что мы проделали? - А между тем, многие братья побоялись открыть эту дверь. Даже иерофанты высокого уровня посвящения. - Почему? Там что, пыточная? - Вы вошли в наш монастырь, приняли первый ранг посвящения – что с вами случилось, припоминаете? От этих слов на Игоря повеяло могильным холодом. - Опять что-нибудь вколите? – спросил он. - Послушайте, Тэр, я не хочу больше посвящений. - Да, после первого посвящения вы потеряли старую личность, но согласитесь, то была отвратительная, тупая, злобная личина, и ее стоило сбросить. - Какой бы она ни была… - Игорь запнулся. – Короче, Тэр, для чего вы вовлекаете меня в ваши авантюры? - Я вовлекаю? – даже обиделся армянин. – Здрасте! Опять я во всем виноват! Повторяю: без желания самого человека с ним не происходит ровным счетом ничего! Усвойте же, наконец, эту истину. Если вы тут, значит, таково ваше желание. - Что за дверью? – спросил Игорь. – Что мне грозит? Новая потеря памяти? - Я не могу ответить на ваш вопрос. Каждый получает то, что заслуживает. В Свияжске вы тоже могли бы и не потерять память, но уж больно отвратная личность вызверилась там из вашего лица. Реакция храма зависит от посещающей его души. Точнее от ума. Вы сами создадите себе храм по уму своему и подобию. - Если так, то я отказываюсь, - Игорь сделал движение назад, вверх по лестнице. - Почему? – удержал его Тэр. Факел разгорелся в полную силу, они ясно видели друг друга до мельчайшей черточки. Под давлением миллионотонной толщи земли, нависшей над двумя маленькими человеками, сползали с душ, как старое рядно, старые личины. Игорь чувствовал себя в силах высказать любую, даже самую стыдную свою проблему. - Ум мой переполнен страхами и кошмарами! – честно признался он. – Какой же встречи мне ждать в вашем волшебном храме? - Так не мужественнее ли будет встретиться с ними лицом к лицу и навсегда от них избавиться? – Тэр смотрел пристально, с грозным весельем. - Все равно когда-нибудь момент истины наступит. Вам придется разбираться с собственными страхами, рано или поздно. Они с вами. Они у вас в уме, они никогда и никуда от вас не денутся. Так не разумнее ли будет встретиться с ними сейчас и победить? - Согласен! – после недолгого колебания сказал Игорь. – Лучше ужасный конец, чем ужас без конца! Что значит эта звезда? – он показал на звезду, начертанную на доске с надписью. - Вы сатанисты или масонствующие большевики? - Звезда – символ вселенной. Вы правы, большевики были членами тайной ложи масонов, причем очень высокого посвящения. Более того, один из них был Великим Энлилем «Алкедамы». - Кем? - Энлиль – звание высшего божества в аккадской религии. Оно было присвоено нашему верховному вождю Мардуку после высадки на землю. - Вы хотите сказать, что Мардук был исторической личностью? - Как и Христос, и Моисей, и многие другие великие Нибиру. Послушайте, Игорь Павлович, вы должны уделить мне еще несколько минут вашего внимания, прежде чем войдете в эти врата. Вы уже слышали легенду о Мардуке и о внеземном происхождении Нибиру. Во время кардинального изменения кода человеческого мышления в первом веке нашей эры, то есть в процессе создания христианства, наши предки основали тайный Орден для сохранения древних знаний и назвали его «Алкедама», что значит «Земля крови». Это и было наименование знаменитой «земли горшечника», купленной за тридцать Иудиных сребреников. Знаете, что было построено на «Алкедаме»? Приют Иоаннитов для погребения паломников. Иоанниты – ветвь «Алкедамы», от них пошли госпитальеры, целая сеть приютов для странствующих паломников, от них ведут свое начало тамплиеры, а после разгрома тамплиеров они дали начало Ордену розенкрейцеров и масонов. Все современные тайные общества ведут свое начало от «Алкедамы», «Земли крови», от той самой земли, которая была выкуплена у Бога за тридцать проклятых сребреников. Спросите меня, для чего я вам это говорю? - Для чего вы мне это рассказываете? – послушно повторил Игорь. - Чтобы вы оценили величие момента. Я веду вас не в храм масонов, не в орден тамплиеров или госпитальеров, не в приют розенкрейцеров или иллюминатов, я веду вас прямиком в Храм самого древнего Ордена на земле – «Алкедамы». Вы единым разом перескакиваете все ступени и получаете доступ к одному из трех величайших посвящений, какие только могут существовать на планете. Первое посвящение в тайны Нибиру, в тайны происхождения нашего рода вы уже получили. Оно сопровождалось потерей личности и памяти, практически смертью, но каждое посвящение, если только оно настоящее, – всегда смерть, Игорь Павлович, всегда! Умерла старая личность, родилась новая. Смерть и рождение – вечный круговорот души в зодиакальном круге. Теперь пришла пора второго посвящения. Вот и решайте, готовы ли вы войти в эту дверь или нет. С этими словами Тэр отступил в сторону и сделал приглашающий жест. Не колеблясь более ни минуты, Игорь толкнул дверь и она легко, без скрипа и звука, отворилась. *** Тэр вынул из держателя и поднес факел к проему. Удивленный Игорь увидел, что проем двери почти весь заделан старинной кирпичной кладкой с толстыми швами посеревшего раствора, и только в самом низу был оставлен вход – но какой! Вход представлял собой круглое отверстие величиной с дырку в собачьей будке. Дыра напомнила ему разверстый рот Иуды и была не намного его больше. - Это вход? – изумился Игорь. - Я буду ждать вас внутри, - с этими словами Тэр отступил и скрылся с глаз за неизвестно откуда взявшимся поворотом. Игорь погрузился в кромешный мрак. - Тэр! – крикнул он. - Эй! Не оставляйте меня тут! Шаги таинственного провожатого смолкли, наступила полная тишина. - Что за шутки, бли-ин! – завопил вслед ему Игорь. – Фонарик дайте! Склепное молчание было ему ответом. Игорь постоял, привыкая к темноте. Была, не была. Он ощупал кирпичную кладку, опустился на корточки, запустил руку в дыру. Она была очень узкой, он понял, что никаким чертом не протиснется в нее. Ну и что теперь делать? Возвращаться? Он проделал такой длинный путь, преодолел столько дверей, а теперь отступить? Хрен вам! Обратного пути попросту не было, он его не найдет, без фонаря, без света, без факела. Игорь стал на колени, всунул руку в дыру и ощупал пространство. Ничего кроме холодного и гладкого каменного пола он не ощутил. Протиснул плечо и вслед за ним вдел в дыру голову. Все, застрял. Вылез обратно, снял с себя куртку, свитер и остался в одной майке. Вновь втиснулся левой рукой вперед, ввел голову. Ухо не пускало. Правой рукой он вправил ухо и кое-как, сдирая в кровь кромку ушной раковины, вошел вовнутрь. Провернулся, лег на спину, потянулся вперед прошедшей в дыру левой рукой. Показалось, что кромка дыры подломилась, и он мгновенно вошел по плечи. В таком положении он застрял капитально. Ни туда – ни сюда. Извивался, рычал. Ругался. Стал кричать. Мышеловка не поддавалась. Он понял, что если не пройдет, то останется здесь и будет долго и медленно умирать в диком каменном капкане. Эти сволочи из «Алкедамы» ни перед чем не остановятся. Они никого не щадят. Меры воспитания их безжалостны. Это же они выбросили его без памяти, денег и документов на Казанском вокзале – выживай, как хочешь! Они натравили на него Вырвиноса с ножом и он, Игорь, вполне мог там погибнуть, если бы из последних сил не отбился от маньяка. «Алкедама» – суровая организация, они превращают людей в «свиней» за грехи, тянущиеся еще из прошлых жизней. Так что им стоит бросить его здесь на медленное умирание? Впрочем, есть шансы, что через недельку-другую он похудеет настолько, что сможет протиснуться даже в эту собачью конуру. Но перспектива лежать неделю на холодном полу и в полной темноте Игоря не прельщала. Выдохнув весь воздух из легких и втянув живот и ребра, страшным рывком, толкнувшись одновременно пятками, локтями и лопатками он протиснул свое тело вперед, в неведомое пространство. Бока запекло, кожа там была явно содрана до ребер, зато ему удалось-таки протиснуться до пояса, а дальше дело пошло уже легче. Отдышавшись, Игорь толчковыми движениями ногами и локтями вошел в так называемый храм целиком. Сел, откашливаясь и морщась от боли в горящих боках. Встал, принялся щупать вокруг себя руками. Пока он боролся с узким отверстием входа, ум его был занят, но, оказавшись на свободе в полной темноте, ум запаниковал. Стало страшно, ему показалось, что он снова привязан к кровати в психушке. Из тьмы в любой момент мог прийти удар. Щупая носком ступни пол, Игорь тронулся вперед. Вытянутые руки его бродили перед лицом. Внезапно грудь его напротив сердца больно наткнулась на что-то острое. Он отпрянул, инстинктивно лапнул темноту рукой и сжал длинное и холодное лезвие. - Друг, - раздался из тьмы глубокий и гулкий голос, - для чего ты пришел? Неожиданный вопрос после тяжелейшего протискивания сотряс его, как рыдание. Грудная клетка задрожала, на глаза жгуче навернулись слезы. - Радуйся, Учитель, - хрипло сказал он и больно закусил зубами сразу обе губы, чтобы не заплакать. Сглотнул и выдавил из себя. – Я пришел встретить свою судьбу. То, что случилось дальше, навсегда осталось для Игоря Ледовских одним из сильнейших потрясений в жизни. Вспыхнул ослепительный свет и грянул орган. Орган грянул так мощно и громко, что чуть не свалил его с ног. Игорь отпрянул, зажмурился и сжался, от испуга инстинктивно принял боевую стойку. Сквозь слезы в трепещущих сполохах света он разглядел возвышающуюся перед ним фигуру с мечом, направленным ему в грудь. Фигура была огромной! В три человеческих роста. Она плыла, мерцала и двоилась. Ее облекала голубая сутана-плащ, грудь отливала золотой парчой, на голове возвышалась тиара из блестящей материи, а тиару обвивала золотая диадема с вырезанными на ней буквами. Но больше всего поражала маска, пронзительно глядящая из-под тиары – это была маска птицы с длинным хищным клювом и круглыми немигающими глазами. Глаза эти смотрели, казалось, в самую душу. Внезапно, так же резко, как и разразился, светозвуковой шторм померк. Свет погас, утих орган, остался лишь хор низких мужских голосов, грозно доносившийся словно бы из преисподней. Глаза проморгались, слезы просохли. Проступило большое помещение, озаренное слабым светом толстых свечей. Свечи уже прогорели на десять-пятнадцать сантиметров, язычки пламени погрузились вглубь красного воска и таинственно мерцали по всему периметру огромного зала. Фигура, стоящая перед ним, странным образом уменьшилась и приобрела человеческие размеры. Боже, таким он видел первосвященника Каиафу - в трансовом сне! Этот, новый Каиафа, держал в руке отливающий кровавым светом меч с золотой, усеянной красными и синими камнями рукоятью. Молчание длилось долго. - Тэр? - наконец прервал паузу Игорь. - Я – Смотрящий, - послышался голос, отдаленно похожий на голос мага. Маска глушила его. - Тэр, это вы? – снова спросил Игорь и попытался сделать шаг вперед, но острие вскинувшегося навстречу меча остановило его. - Я – Тот, Кто смотрит. - Кто ты? – в раздражении вскричал Игорь. - Я – Тот! – ударил гром, проницав все тело могучими вибрациями. Задрали уже спецэффектами, подумал Игорь, вздрогнув от неожиданности. - Да кто же вы, в конце концов? – крикнул он. - Тот. Бог смерти в Древнем Египте. Великий Энлиль «Алкедамы». Тэр. Супруг Тэрры, Матери всего сущего. - Бог смерти? – спросил Игорь. - Мне что, предстоит снова умереть? Игорь больше не боялся, страх его прошел, не пугал даже колеблющийся у груди меч. - Игорь, сын мой, Нибиру по крови, Мальфар по рождению, слышишь ли ты мой голос? - Да. - Видишь ли ты меня? - Да. - Я, Великий Энлиль Ордена «Алкедамы», посвящаю тебя Вторым Посвящением. Первое посвящение было смертью старой личности. Второе посвящение станет смертью старого мировоззрения. Приготовься! Меч взлетел кверху, Игорь отшатнулся, меч замер. Игорь выпрямился и гневно уставился в круглые глаза древнеегипетской птицы, за которыми виднелось человеческое моргание. Меч осторожно опустился ему на левое плечо. - Посмотри вокруг, - сказал Тэр, - Знаешь ли, где ты сейчас находишься? Игорь огляделся – перед ними находился алтарь, а за алтарем виднелся иконостас. Вдоль стен шел ряд черных тяжелых стульев с высокими спинками, украшенными резными вензелями. Меч снова взлетел к потолку и так же медленно опустился на правое плечо. - Посмотри на иконостас, - меч, змеясь кровавым светом свечей, сместился. Игорь посмотрел туда, куда указывал клинок. В центре иконостаса, прямо за алтарем, волшебными красками светилась центральная фреска – он узнал ее, он видел точно такую же, только меньше, в Свияжском монастыре. «Целование Иуды». Справа виднелась уже знакомая ему икона «Повешение Иуды», в точности такая же, как и татуировка у него на спине, только несравненно больших размеров. Слева – золотыми красками пылала икона «Прославление Иуды», изображающая Христа, сошедшего на ступень вниз и поднимающего Иуду с колен перед троном Господним. - Ты находишься в Храме Поцелуя Иудина, - торжественно сказал Тэр. - Сейчас ты узнаешь великую тайну этого поцелуя. Ты узнаешь великую тайну девиза Ордена, открывающего любые двери и любые души. Нет ничего более загадочного не только в христианстве, но и во всей истории человечества. Последняя встреча и последний разговор Иуды и Христа, человека и бога. В нем мудрость людская и божественная. Он короток и пронзителен, как вспышка молнии - от края небес и до края. Но при этой вспышке на огромные века в прошлое и будущее озаряется вся история человечества. Вот этот диалог. Великий Энлиль положил на алтарь меч, снял маску птицы и положил ее на меч. Открылось лицо Тэра, преображенное, взволнованное, глядящее в лицо Игоря с любовью и нежностью. - «Друг, - сказал Тэр шепотом, - для чего ты пришел? «Радуйся, равви», ответил Иуда. Боже, я плачу над этими фразами, - глаза Тэра заблестели, голос дрогнул, тронув те же струны в душе Игоря. - В них вся трагедия и мудрость жизни на земле. Игорь, сын мой, Нибиру по крови, Мальфар по рождению, согласен ли ты, что слова Христа дороже и чище бриллиантов, что это слова Бога, а Бог не может лгать? - Да, согласен, - без раздумий ответил Игорь. ПАРОЛЬ ХРИСТА Когда к нам в монастырь явился грубый ограниченный парень, охранник мелкого частного охранного агентства, мы не поверили свои глазам. Писание предсказывало появление Скитальца, Избранного, Искателя Истины, но это не мог быть заскорузлый Игорь Ледовских. Мы ждали. И вдруг перед вами сами собой стали открываться замки и засовы, потайные двери. Вам в руки сама собой далась голова Иуды, а затем вскрылся считавшийся утерянным тридцатый сребреник! Мы были просто ошеломлены. Неужели вы – тот, кто предсказан Писаниями? В это было трудно поверить, уж очень вы мало были похожи на посланца судьбы. Мы все-таки решили проверить и стерли корку магматической застывшей коросты «Защитника» с вашей бурлящей психической сердцевины. Мы дали вам в руки монету. Это было главное испытание. Нести монету – это все равно, что нести по жизни крест. Именно она, монета Иуды, провела вас в Гефсиманские глубины и открыла такие истины, до которых иным людям никогда не добраться без посторонней и высоквалифицированной помощи. По сути, вы прошли в институте Сербского первую и важнейшую часть Посвящения. Вам была явлена в образах Великая Истина. Вы пережили, образно говоря, на собственной шкуре то, что произошло между Иисусом и Иудой. Это центральное событие мировой истории. Так вот знайте. Иуда – был биороботом. Иисус – нибиру, богом. В результате общения с богочеловеком, Иуда приобрел индивидуальную душу. Поэтому он и пришел в Гефсиманский сад на свою личную Голгофу. Он «пожалел» Христа. В роботе проснулась душа. Вот почему Иисус был так удивлен. В нему прибежал тупой дотоле биоробот, игралище страха и алчности, неспособный к сочувствию и сопереживанию. Значит, Иисус не зря старался. Все остальные апостолы тоже был людьми, то есть биороботами. Они тоже прошли свои распятия и тоже приобрели индивидуальную душу. Души не даруются даром. Их, как и царство Божье, берут штурмом. Это выглядит как страдания и распятия. Прививка всегда болезненна. Надрезают руки и ноги, вскрывают чрево, втыкают, как копье под ребра, божий черенок души. Лишь в ране он приживается, срастается с костяком и нервами «жертвы», и вот – соки пошли, автоматизированный робот прозревает и понимает, что именно эта прививка и была самым важным событием в его жизни. Поэтому этот их последний диалог – диалог Иуды и Иисуса, биоробота и бога, - есть самый важный из разговоров, когда-либо происходивших на земле. Он короток и оглушающ, как удар грома. Подобно слепящей молнии и доныне озаряет он историю человеков от начала ее и до конца, на все века ее существования! Вот этот диалог, я повторю его. Я внутренне трепещу, повторяя великие слова. «Друг, для чего ты пришел?» «Радуйся, Учитель». Это последний вопрос, заданный при жизни Христом. Никому и никогда более Он вопросов не задавал. Вопросы задавались ему, а Он молчал. Итак. Что означает вопрос Христа? Это пароль не только к вашей памяти, Игорь Павлович. Это пароль ко всему миру. Именно так: «Друг! Для чего ты пришел?» Если ты спросишь, «Враг, для чего ты пришел?», пароль не сработает. Мир не откроется. Сезам не шелохнется. Если ты спросишь, Иванов, Петров, Сидоров, чиновник, строитель, милиционер, налоговый инспектор, Иуда, жена, сын, дочь, прокурор, отец, мать, президент, начальник ЖЭКа, сосед, хулиган, обидчик, продавец, хам, проститутка, любовница, мэр, сосед, для чего вы пришли, пароль не сработает. Нет, вопрос надо ставить только так, как его поставил Христос к тому, кто пришел передать его в руки палачей: «Друг, для чего ты пришел?» Мир всегда приходит как друг. Всякий, явившийся к тебе, есть друг, выполняющий твою высшую волю, дабы научить тебя новым истинам. Этот вопрос расколдовывает все события, происходящие вокруг людей. Врага спрошу, вора, грабителя, убийцу, палача, предателя – «Друг, именно друг, для чего ты пришел?» И сердечная, тайная сердцевина персонажей твоей жизни явится тебе со всей пронзительной ясностью. Ответ Иуды так же значим, как и вопрос Христа. Что значат эти слова – «Радуйся, Учитель»? Чему, казалось бы, радоваться? Вот, - Тэр ткнул куда-то вверх и в сторону пальцем, - на горе, крест распятия! Какая в нем радость? Но Иуда сказал единственно правильный отзыв на пароль Христа. Вдумайтесь и вы, Игорь Павлович, и вы все поймете. Цель мессии и апостола состояла в создании новой мировой религии. Путь к ней пролегал через Голгофу. Агнец божий должен был пожертвовать собой. Иуда успел к Учителю для последнего поцелуя. Сзади шли солдаты. Значит, миссия развивалась успешно. Цель будет достигнута. Вот что значат эти слова Иуды. Более того, каждый человек при встрече с «солдатами», иными словами - с проблемами, препятствиями или болезнями, должен произносить именно этот Иудин отзыв на пароль Христа – «Радуйся, Учитель!» Казалось бы, чему радоваться, если ты тяжело заболел, если тебя покинула жена, или случилось иное какое несчастье. Отзыв «радуйся» свидетельствует о твоем высоком и ясном понимании смысла земной жизни. Ты понимаешь, что Высшие Силы занимаются тобой. Ты не покинут. За тобой смотрят. Тебя учат. Через болезни, предательства, беды – тебя знакомят с энергиями и силами твоей собственной души. Любому встречному, любой проблеме говорите главный пароль человечества, данный Христом и Иудой. «Друг, для чего ты пришел?» И отвечайте: «Радуйся, Учитель!» Ибо под личиной врага или предателя к тебе приходит Учитель! Все ли понятно в моих рассуждениях, друг мой и учитель Игорь? С этими словами таинственный Учитель протянул руку к алтарю и снял с него тонкую шерстяную петлю. Мы носим на шее простую шерстяную нить. Надень это в знак приобщения к тайне, в знак сострадания к тому, кто вверг себя в вечное проклятие ради людей. Тэр надел шерстяную нить на склоненную шею Игоря. От ее столь знакомого ворсистого прикосновения по спине побежали мурашки. - Повторяй за мной клятву Алкедамы. «Клянусь никогда и никому даже под пытками не выдавать своей принадлежности к Ордену Алкедамы. Да буду я удавлен, если выдам профанам доверенные мне великие тайны! Клянусь!» - Клянусь! - повторил Игорь. - А теперь приготовься! Слушай и запоминай! – Меч снова взлетел, застыл над головой. - Я дам тебе ключ к миру. Вот тайна, в которую трудно поверить. До этого момента ты думал, что действуешь в мире внешнем, распахнутым перед тобой. На самом деле ты действуешь в мире внутреннем, а перед тобой распахнута твоя материализовавшаяся душа. Все, что ты встречаешь в жизни – людей и ситуации – все это есть отлившаяся в материю твоя душа, ее страхи, ее чувства, ее комплексы и фантазии. Тэр замолчал. - Что это значит? – спросил Игорь после раздумья. - Это значит, что Христос сам создал Иуду. Он содержал его в себе, создал во внешнем мире и с его помощью прожил мистерию своей души. Это значит, что при рождении через тесные родовые пути свободная душа из мира высшей реальности проползает в свой внутренний психический мир для проживания уроков не на словах, а на собственной шкуре. Душа встречается сама с собой, изучает в лицах силы и структуры, составляющие ее суть. Это главная тайна земной реальности. Люди-биороботы воспринимают окружающий мир как чужой и незнакомый ландшафт случайной планеты, а встречных людей – как приятных или страшных, но неизвестно откуда взявшихся незнакомцев, которые непонятно почему нападают, причиняют страдания, боль или наслаждение. На самом деле, мы сами из своего ума создаем мир и окружающих нас людей. Поэтому каждому из встретившихся нам людей мы говорим: «Друг, для чего ты пришел?» Они приходят из глубины наших душ, чтобы помочь нам понять самое себя, а иногда и для того, что принести кару, каковой сама душа наказывает себя за собственные грехи. Игорь понял, что спуск по длиннющей лестнице и проползание сквозь дыру было имитацией прохождения младенца по родовым путям. Он еще не осознал сказанных ему слов, но ощущал, что великая тайна осенила его. - Стань здесь. Положи руки на алтарь. Стой и не шевелись, - велел Тэр. – Прими посвящение четырьмя стихиями ума. С этими словами Великий Энлиль Алкедамы взял с алтаря свечу и поднес к лицу Игоря. - Это Агни, душа Солнца, Огнь созидающий и испепеляющий, - пламя обежало лицо посвящаемого по контуру, почти не обжигая. Затем Тэр взял с серебряного подноса горсть земли и вознес его над головой Игоря. - Это земля Алкедамы, земля крови, выкупленная за монеты Иуды, - с этими словами он осыпал голову Игоря землей. - Это вода Иордана, несущая в себе крещение Христа, - с этими словами Тэр дал выпить Игорю несколько глотков из золотой чащи, украшенной самоцветами. Остаток воды вылил на голову. - Это дуновение воздуха, несущего в себе дух Святой, - Тэр зажег нечто, напоминающее сигару, и дунул дурманящий дым через пламя свечи Игорю в лицо. - Отныне ты не Виктор и не Игорь. Ты больше этих сущностей. Нарекаю тебе новое имя, потому что ты весь новый. Отныне ты – Вихрь! В реальности твое сознание есть торсионный вихрь. Ты держишь в свом силовом поле целый мир. Ты создаешь их вихревым вращением своего ума. Мы находимся внутри головного мозга планеты. Находиться в мозгу Земли – все равно, что находиться внутри колоссального живого компьютера. Все уже написано, земная жизнь каждого существа расписана до мельчайших подробностей. И твоя судьба тоже. Жить в мозгу планеты – это все равно, что жить в своем собственном мозгу. Разницы нет. Это голографический принцип построения вселенной. Итак, в реальности ты живешь в своем собственном уме, вывернутом наружу. Сейчас я подключу тебя к планетарному мышлению. Тэр воздел руки и взмахнул ими в сторону новонареченного Вихря подобно дирижеру, низвергающему на слушателей великую симфонию. Из центра купола с оглушительным треском сорвалась молния и ударила Вихря в темя, в то место, где упрямые вихры его сворачивались в воронку макушки. Его затрясло, все тело охватила колючая, невыносимо горячая аура, он завопил на восходящей ноте ужаса. Молния из купола двоилась и троилась, ее извилистая жила вибрировала вокруг самой себя иссиня-белым светом, подобно гигантской басовой струне, натянутой между небом, откуда она пришла, и землей, куда она уходила. Орущий человек висел на этой струне и вибрировал вместе с ней. В голову вливалась ослепительная, как расплавленный металл из мартена, струя информации запредельной мощи. Она разбегалась по извилинам головного мозга, пыша жаром и брызжа во все стороны искрами. Подключение к мышлению планеты напоминало начало страшного эпилептического припадка. *** 21 июня 1918 года к пяти утра работы по восстановлению железнодорожного моста были закончены. Две тысячи мастеровых под руководством гениального инженера-путейца сотворили чудо. В рекордные сроки семнадцать двадцатипятисаженных решетчатых башен встали на месте взорванного пролета железнодорожного моста через реку Берля. Мост возник так же, как в далеком в 1551 году возникла Свияжская крепость: срубленные и сколоченные в лесах пролеты были подвезены и собраны на месте в гигантскую конструкцию всего за три дня. «Грозный мститель» полз по миллиметру, поршни его двигались, словно бы затаив дыхание. Перешедшие на ту сторону Троцкий со штабом напряженно смотрели. Многие крестились. - Держит! – шептал Самохвалов. - Будет держать! – рычал себе под нос Троцкий и всей своей железной волей сковывал пролеты и сцепки башен. Руки его свело от напряжения. Деревянные устои трещали под движущейся стальной махиной. В какой-то момент конструкция просела. Треск сделался нестерпимым. Казалось, вот-вот бронепоезд рухнет в двадцатипятисаженный провал между высокими берегами пересохшей реки. Внизу маленькие люди бросились врассыпную. Военспецы зажмурились. Троцкий смотрел, как зачарованный. Паровоз чихнул, пустил густые струи пара и выволок блиндированные вагоны на другую сторону реки, на открывающийся перед бронепоездом оперативный простор. Из кабины выглядывал бледный и торжествующий Яков Ковальзон, не пожелавший сойти с боевой машины даже в такой критически опасной ситуации. - Прошел, мать честная! - Господи-сусе, неуж сдюжило… - Дерево, а сильней железа оказалось! Все с облегчением переводили дух. - Ура! – негромко сказал Троцкий. - Ура! – подхватили все вполголоса. - А теперь по коням! – Троцкий взглянул на карманные часы с крышкой. *** Игорь очнулся в храме. Казалось, прошли века. С величайшим трудом, словно бы раздирая окаменевшие веки, он открыл земные биологические глаза. Стоящий рядом Тэр предстал колеблющейся туманной фигурой. Все личности и личины, населяющие его, требовалось интегрировать. Дарованное имя Вихрь оказалось той верховной структурой, которая взяла под контроль и «Виктора», и «Игоря», и «Смотрящего», и «Ягуара», и «Стража», и множество других, более мелких «я». Вихрь был торсионным полем вращения ума, мощным гудящим контуром Высшего «Я». Рябили стены подземного храма, сквозь них полукругом светились создания его ума. Сейчас они существовали в других измерениях, он видел их туманными, словно бы сквозь толщу колеблющейся воды. - Что это было? – спросил он. Голос его звучал глухо, механически, словно был создаваем компьютерным синтезатором. Волнообразный Тэр тормозящим голосом с назальным гудением гулко и медленно ответил. - Вы-ы в-в-в-видите истин-н-ную реа-а-альность. Хотите вернуться? - Да. - Выпейте это. Тэр дал ему выпить несколько глотков воды. Постепенно сознание стабилизировалось, тяжело стали на свое место своды храма, потускнели и окаменели стены, прояснилась и стала земной фигура наставника. - Что это было? – спросил Игорь. – Наркотики? - Наркотики открывают двери в истинную реальность, - уклончиво ответил Тэр, - поэтому их и преследует по всей планете. Сноп новых мыслей походил на бортовой залп бронепоезда, он был таким же мощным, ярким и сногсшибающим. Все старое взлетело в воздух и рухнуло. Прежнего статичного мира не стало, появился новый, и он брал начало и истекал из головы. В нем жили только творения его ума. Они были волшебными и текучими. Мир был колеблющейся фата-морганой, слюдяным миражом, через который реальные сущности виднелись мутными, потерявшими четкие очертания фигурами. Крепко и дурманяще пахло озоном, свечами, благовониями, травами. Игорь лежал в храме, на скамье, тело его гудело. Игорь понял: с самого начала его поездки в Свияжск, его готовили к Посвящению – стерли старую личность, выпустили, как гной из нарыва, агрессию, сам Тэр для этого стал под его пули. Теперь он очень странно воспринимал себя. Он словно бы весь собрался, как огромный распавшийся паззл. Теперь он состоял из Виктора, Игоря, Стража, Ягуара, Смотрящего, Ноздри, Инги, Левы, Чулимы, Коли Казанского, Тэра, Бодрова, Тиграна, соседки Елены Ивановны, чеченцев из Грозного, порноактрисы в халатике медсестры, профессора Пасхавера, Андрея Махалова, Ларисы Рейснер, Троцкого, матросов с «Марата» и еще множества других знакомых и незнакомых персонажей. В уме шла бурная реакция кристаллизации. Все события последних дней мелькали перед глазами и становились гранями кристаллов. Мутный раствор преображался в кристаллически ясный и стройный узор. Он увидел, как знакомился со своими «голосами», как эти внутренние «голоса» возникали из его ума, отделялись от него, материализуясь в мире внешнем, и вступали с ним в отношения: ссорились и братались, нападали и ласкали. Это были кристаллы его личного калейдоскопа, его тоннельного зрения, через которое он видел жизнь, они создавали при каждом повороте тубуса все новые и все более прекрасные узоры. Сейчас он не сомневался, что любые узоры его жизни по сравнению с беспамятным небытием – потрясающе прекрасны. Его женщины были головокружительно живыми и желанными, его чеченцы были невыносимо страшными, его бомжи не уступали небытию ни капли своей вонючей, выпуклой самости, ни одно из его созданий не уступало смерти ни пяди своей вопиющей бытийственности! Внезапно Игоря пронзило - он вдруг все осознал! И сел. Истина была такова: Мир был создан из его головы! Это было ясно, как день. Вне его ума мира не существовало. Его готовили к этому озарению все последние месяцы, всю жизнь! Шаг за шагом! Все, кто его окружали, были созданиями его собственного ума. И всё! Больше ничего. Никаких случайных прохожих, встреч, событий. Вся жизнь была спланирована умом, проистекала из ума и отражала только содержимое ума и больше ничего. Наружные люди, такие плотные, мясные, сугубо индивидуальные, были заботливо и с любовью вылеплены его собственным умом, из его ментальной материи и представляли различные состояния ума - фобии, комплексы, травмы, привязанности, проблемы. Ум сам себе демонстрировал свое содержимое в образах живых людей и сам с этим всем игрался! Мощь ума поражала. Он создавал не только людей, но и пейзажи, саму планету и окружающий ее необъятный космос. Это было невероятно. Осознание того простого факта, что именно он, человек, Игорь Ледовских, является создателем собственной вселенной, потрясало до глубины естества. Стало страшно. Он боялся сойти с ума. Состояние божественности сотрясало, бросало в жар и холод, ужасало. *** Когда Игорь вышел из подземного Храма Иуды на улицу, стояло утро следующего дня. За посвящением прошла целая ночь. Из-за туч вышло солнце и косыми лучами осветило громаду сталинской высотки, это был МИД. Крыши густо едущих по Садовому кольцу машин ослепительно заблестели, и весь проспект стал походить на озаренную солнцем полноводную реку. Обрушившееся на него откровение, к которому он, как стало теперь совершенно ясно, готовился все последние месяцы, было таким огромным и всеохватывающим, что Игорь озирался вокруг в настоящем ошеломлении. Переменился сам солнечный свет. Солнце было создано им и освещало созданный им мир. Он смотрел на свои руки и поражался, какие прекрасные и умелые руки он создал себе. Он смотрел на людей, вспоминал встретившихся ему женщин и умилялся их красоте и щедрости. Они дарили ему себя, они являлись ему из его же собственной головы, как Афина Паллада, в ослепительных доспехах сияющей наготы. Разве это было не чудо? Он в сокровенной дрожи осознавал себя всего целиком «здесь и сейчас», в мире своей богатейшей психической реальности, включающей не только кишащий людской муравейник, но и саму Метагалактику со звездами и солнцами. Ощущение озаренности и слиянности с миром, крепко до головокружения схватившее его алмазной рукой бога, постепенно разжималось и распускалось, как ароматно-терпкий бутон божественного цветка. Обжимающее давление понимания становилось все слабее. Люди постепенно отстранялись, отодвигались здания, уезжали машины, мир расширялся и распускался, лепестки его разжимались. Конечно, долго жить в состоянии озарения было невозможно, от него можно было сойти с ума. Надо было возвращаться к обычному быту из мира Вечного и всеблагого Бытия. Но так не хотелось расставаться с сокровенной дрожью целостного и любящего понимания сотворенного им мира, что Игорь даже застонал. Вот сейчас все понятое им уйдет, думал он, и снова вернутся дрязги и быт, слякоть, контролеры в троллейбусах и сварливые продавцы. Снова вернутся муки собственности, метания по поводу утраченного наследства, разборки, драки, ссоры, погони и беготня. Нет! Все вернется, но будет уже другим! Жизнь его переменилась! Он теперь знает, как на самом деле устроена земная жизнь! Этого у него уже никто не отнимет. *** Запах поджаренных гренок преследовал. Игоря тянуло к Инге. Произошло так много событий, требовалось все обсудить с единственным человеком, способным его понять. Он позвонил ей. Инга отвечала односложно. Игорь попросил разрешения приехать. Хорошо, ответила она. Когда можно? Приезжай к обеду. Куда деваться до обеда? Игорь позвонил Ксении. Жди меня, где стоишь, приказала она. Через полчаса из огромного потока машин к обочине Садового кольца причалил грязный по макушку «Равчик» Ксении. Лева уступил Игорю место на переднем сидении. Сияющая Ноздря потянулась от руля поцеловать. Самым убийственным мейкапом в ее коллекции были «Эротические сны». Сначала под бровью наносится нежный такой оранжевый слой с золотым пигментом (карандаш Art Deco) и растушевывается по направлению к вискам. Затем с помощью теней (Rouge Bunny Rouge) делаются сияющими внутренние уголки глаз, а вот внешние обыгрываются салатовыми оттенками. Нижнее веко претерпевает те же манипуляции, что и верхнее. Уникальность макияжа в его зеркальности. Карандаш (Maybelline) болотного цвета придает взгляду глубину. А черная тушь Avon придает зрачкам магнетизм. Завершают образ девы рая абрикосовые румяна Chanel и матовый розовый блеск на губах с сиреневым пигментом Pop Gloss Crystal № 423 (Givenchy). Красавица поцеловала Игоря, обдав парфюмом со сладкими нотками тропических фруктов в сочетании с освежающими водными нюансами. В ушах ее искрились несгораемые бенгальские огни сережек из стразов от Сваровски. Кончики ресниц ее были накрашены белым, словно их приморозил свежий московский морозец Лева, покажи Вите мой новый плакат. Лева раскатал рулон. На фото во весь рост стояла Ксения. На ней были только джинсовые шортики на гламурных подтяжках. Все! Широченные подтяжки закрывали грудки, выдавливали их с боков аппетитными пончиками. Соски прикрыты, а это главное. В машине Ксения ни на секунду не отпускала от уха телефон, рулила левой, а правой безостановочно пищала кнопками. Але, Юр. Привет. Напишешь аранжировку? Да я это. Напелась, наговорилась, вот голос и посадила. Да, горло болит. А ты думал. Тяжкий труд. Але, Натуль, ну ты как? Теодор, я еду. Ты где? Поняла, через полчаса. Да тут пробка, ты что! Алло, Киря, когда будет готово мое платьице? Да, но ты же не кольгучу куешь. Алло, да… когда? Записываю. Буду. Не ходи туда в лисице, даже в коже не ходи, там Гринпис лютует! Закидают каким-нибудь говном. Или краской обольют. В пробках Ксения лютовала. Орала на лезущие со всех сторон машины и дооралась. Из ставшего поперек джипа, которому Ксения показал «фак», вылез бугай и пошел к ней разбираться. Витя, пискнула девушка, поговори с товарищем. Игорь вышел в снеговую кашу. Обогнул машину, подошел к коротко стриженному качку. Ксения ожидала, что разразится драка и Витя, как всегда, лихо побьет противника. Но ничего не случилось. Мужчины поговорили, пожали друг другу руки и разбежались по кабинам. - Что ты ему сказал? – удивилась Ксения. - Я думала, вы подеретесь. Как ты классно тогда Славика Гуляшовского побил… - она мечтательно закатила глаза. - Я попросил у него прощения, - сказал Игорь, растирая замерзшие ладони. - За что? – возмутилась Ноздря. – В чем мы виноваты? Влез, козел, не в свой ряд, даже не показал поворот. - Я просил у него прощения за то, что я его таким в своей жизни создал. - Это группа «Смысловые галлюцинации», а не Витя! Тебя случаем не Василий Блаженный зовут? Так твой дом на Красной площади стоит, справа от ГУМа. Такой, с витыми куполами. Между прочим, самая дорогая недвижка в столице. Ты завидный жених, Вася. Жаль, что юродивый. - Смотри, - добродушно сказал Игорь, - перед нами рассасываются пробки. И действительно, от затора не осталось и следа. Ксения тронулась. - Ты приписываешь это своему благородному поступку? – спросила она. - Перед нами будут рассасываться все проблемы, если мы помиримся с миром. Это ведь он их нам создает. - А как с ним мириться? Я пробовала – не получается. - У меня тоже не очень получается. Но я стараюсь. Надо прощать и просить, чтобы и тебя простили. Я понял одну вещь про врагов. На самом деле они друзья. Им очень плохо оттого, что они исполняют в нашей жизни роль врагов. Поэтому мы врагам должны сочувствовать. Всем врагам говори: друг, для чего ты пришел? Чему научить? Какую слабую сторону моей души показать? И все уплотнения в жизни рассосутся – от пробок на дорогах до раковых опухолей. Это так просто. Меня этому научил один бомж. - Пойти, что ли, в бомжи? – Задумчиво сказала Ксения, поворачивая на улицу Качалова. - А что, прикольно. Ты знаешь, я не буду мириться с миром. Знаешь, почему? - Почему? - Тебе впору в монастырь идти с таким уставом. А я хочу еще побушевать, побуянить и побесчинствовать. Я потом помирюсь, на пенсии. Буду мирной такой старушкой. Тогда и буду хранить чучхейский характер. Ладно? - Ладно, - легко согласился Игорь. Он вышел на Соколе, добрался до квартирки Инги Никодимовны. Затаив дыхание, нажал на кнопку звонка. Дверь открылась, и он остолбенел. Сначала он не понял, куда попал – на квартиру или снова в клинику. Даже оглянулся назад, в подъезд. Инга Никодимовна встречала его… в хрустящем медицинском халатике. На груди халатик был расстегнут, показывая ложбину между двух выпуклых грудей. Губы ее были подкрашены розовой помадой с перламутровым отливом, очки тоже в розовой миндалевидной оправе, блестяще-черные волосы гладко зачесаны, тон на лице. Только взгляд не соответствовал ее вызывающе сексуальному облику. Взгляд ее был затравленным. Впрочем, она справилась с волнением, повернулась и пошла в глубь квартиры, кинув через плечо. - Раздевайтесь, больной, и проходите в кабинет. Игорь снял крутку и ботинки, прошел в комнату, растирая озябшие руки. Инга Никодимовна с занесенной ручкой сидела за столом. Игорь, еще не понимая, в чем дело, присел на краешек стула. Врач сузила за толстыми линзами очков накрашенные тушью глаза и строго потребовала. - Ваши имя, фамилия, отчество и род занятий. *** - Это наша тема, Лом-Али, - сказал лидер бурых Валерий Бурыкин. - И моя тоже, - сказал лидер дагестанцев Лом-Али Казимагомадов. Оба авторитета сидели в кафе неподалеку от дома Сергея Бодрова. Для организации переговоров всех выгнали из зала – и поваров с официантами, и посетителей. Платон и Черный Гуссейн сидели в соседнем зальчике. Они охраняли бледного гипнотизера. Все с напряжением ждали, чем закончатся переговоры авторитетов. - Мои люди его вели, - сказал Бурый, - он в наших руках. - А мои его из лап ФСБ освободили. Он применил гипноз, внушил змей, потому только и сбежал. - Ты мудрый человек, Лом-Али, мы с тобой всегда и с успехом сотрудничали. - Что предлагаешь? - Давай вместе доводить эту тему до конца. Только предупреждаю. - О чем, Валера? - Наш противник очень серьезный человек. - Кто он? - Левон-Терминатор. - Левон? – присвистнул Лом-Али. – Это серьезный человек. Тем более надо держаться вместе. - Тогда по рукам, Лом-Али. - По рукам, Валера. *** - Инга Никодимовна, пропишите мне постельный режим. Вместе с вами. Игорь протянул к Инге руки, так он по ней соскучился. Жажда телесного контакта сотрясла его. - Больной, - строго сказала врач, - держите себя в руках. - Я пришел извиниться за Ксению. Хочешь, она сама попросит у тебя прощения? - Не нужны мне ее извинения! Я ее вообще видеть не хочу! - Тогда прости хотя бы меня… – Игорь коснулся ее руки. - Уберите руки! – потребовала Инга. – Мне что, вызвать санитаров? - Инга, кончай, - растерянно улыбнулся Игорь. – Ну, все уже. Я виноват, прости меня. Ну, хочешь, я стану на колени? Он опустился на колени. Инга Никодимовна гневно глянула сверху вниз. Сняла очки и бросила их на стол. - Встаньте немедленно, иначе я отправлю вас обратно в палату. - Инга! – Игорь глубоко и прерывисто вздохнул и обнял женщину за бедра. Прижался лицом, зажмурил глаза. - Мне вызвать санитаров? – вскочила она. - Хватит уже, не мучай меня, - взмолился Игорь. – И как ты их вызовешь – сюда? Внезапно он увидел за спиной женщины красную стрелку, направленную вниз на кнопку с надписью «Кнопка вызова санитаров» - У тебя даже дома есть такая кнопка? – удивился он. - Да! Она всегда со мной. Я могу вызвать санитаров даже в метро! Инга Никодимовна надменно засмеялась. Игорь обрадовался. - Какая ты красивая сегодня, - выдохнул он. – Просто секс-бомба! - В самом деле? – загнула тонкую бровь Инга Никодимовна. - Нравится? - Да, очень! Лицо его выражало такую степень восхищения, что Инга, наконец, сдалась, уронила строго вздернутые плечи и испустила долгий вздох облегчения. - Фу-у-у, - выдохнула она. – Слава богу! Я так боялась. - Чего? - Что тебе не понравится. Думала – опозорюсь. Поэтому и играла в строгого врача. - Почему ты опозоришься? – удивился Игорь, все смелее забирая ее руки в свои. - Я вырядилась, как куртизанка. Никогда так не одевалась. Я была в салоне красоты – вот! И вообще. Смыть грим? - Нет! – закричал он, вставая и беря ее за плечи. – Ни в коем случае. Елки, какая ты! Почему ты так не одевалась на работе? Я тебя такой никогда не видел! - Ты представляешь меня на работе в таком виде среди психических больных? - Нет, - признался Игорь с блуждающей на лице глупой улыбкой, - не представляю. Сами не понимая как, они очутились друг у друга в объятиях. - Я и не душусь на работе, - шепотом сказала она, принимая его поцелуи. Он ощутил языком айвовую вязкость ее языка. Время остановилось. - Был бы эффект всеобщего ступора, - шепнул он, с трудом отрываясь. – Можно? - Что? Он тронул верхнюю пуговку на халатике. - Конечно. Под халатом на сливочном теле, не тронутом солярийным загаром, ажурно поблескивало черное сексуальное белье. Игорь округлил глаза. - Ни фига себе! - Нравится? – спросила она, вправляя выпирающие с боков груди в прозрачные чаши черного лифчика. Соски темнели за материей. За черным муаром груди и бедра ее выглядели тонированными. - Наверно, бешеные бабки стоит? – предположил он. - Угу, - счастливо призналась Инга. – Я два часа сомневалась, ходила там кругами. А потом рукой махнула – была, не была! Так нравится? Его осенило. - Я все понял, - сказал он, с трудом сглатывая. - Что ты понял? - Ты и есть мальфарка, которую я искал! Дед мне сказал в предсмертной видеозаписи: женись только на мальфарке, ты узнаешь ее по одному признаку. - По какому? - Мальфары потрясают. Одним своим присутствием. Ты потрясаешь. Я раньше думал, что… - он запнулся. - Что? – подозрительно спросила она. – Только Ксения твоя умеет потрясать? - Теперь я понимаю, что ошибался. Потрясаешь ты! - Значит, она уже тебе не очень… - Что? - Ну, нравится? - Да она просто глиста рядом с тобой! - А ты думал! – Инга приподняла ладонями груди, взвесила их перед лицом любимого. – Такого у нее нет. - Это точно, - сказал он.- Тебе есть, чем потрясать! - Подожди, - она остановила его нетерпеливые руки, заговорила запинаясь. – Я должна тебе сказать что-то важное. Игорь, я многое поняла. Я принимала тебя за пациента, а ты уже не пациент. Я была не права. Я обидела тебя. Прости, пожалуйста. Я понимаю! Я так переживала. Думала, что между нами все кончено. Это было так ужасно! Подожди, дай сказать… Ты мужчина, ты сильный, решительный, отважный мужчина. Я этого не понимала. Хотела подчинить тебя своей логике, женской. Хотела тебя лечить всю жизнь. А на самом деле это ты меня вылечил. Дай сказать, пожалуйста. Иначе потом я не смогу, у меня язык не повернется. Тогда, в кабинете, когда ты ну… мне в лицо… я ведь сама этого хотела. Хотела, чтобы меня унизили… нет, не то слово, почему я в этом вижу унижение? Это так радостно и приятно. Ничего в этом плохого нет. Ты меня этим расколдовал. Я была такой зажатой. Слушай! Я в сексе была просто заколдованной царевной. Спала себе в хрустальном гробу. А ты пришел и… да, я подумала вначале, вот какой грубый, брутальный мужик! А потом поняла, мне же было очень хорошо! И потом, после этого я испытала то, чего не испытывала с мужчиной ну вот так, в процессе, понимаешь? Всегда надо было догоняться, потом. А с тобой я так возбудилась, что все произошло само собой. Это было так классно! Я очень скучала за тобой. Дура была, тогда… - Когда? - У твоего дедушки на квартире. Не захотела с тобой пойти на кровать, где он умирал. Это во мне старые комплексы. У меня на тахте… - Что? – напрягся Игорь. Инга заколебалась в смехе, обняла его. - Да на той тахте в кабинете моем кто только не лежал, - прошептала она. – И психи, и дауны, и буйные. Так что теперь, не заниматься там любовью с любимым человеком? - Нет, все правильно, - бормотал ей на ухо с закрытыми глазами Игорь. – Ты тогда ушла, и я тоже как очнулся. Я вел себя, как прежний Игорь. Я с ним поговорил. Он и был таким мужланом, грубым, тупым, жестоким. - А мне такой и нужен. Мне нравится. Мне нравится, когда ты меня насилуешь, ну не насилуешь, а как бы… ну ты понимаешь… надругиваешься мне в лицо и другие части тела. Вот так. Я тебя притянула такого. Какой мне как раз и нужен. Я зажатой была, ужас. - Выходит, мы друг друга лечили? - Выходит так. И после этого я пошла в салон красоты, а потом, ты не поверишь, пошла еще и в магазин интимного белья. Тут есть на районе, недалеко. Я всегда мимо проходила, думала, что он для других женщин, не для меня. Для падших. А сейчас пошла и накупила там всего. Глупо? - Это самые лучшие твои покупки. Когда мы разбогатеем, мы скупим весь магазин, и будем его примерять по тридцать раз на дню. - А когда мы разбогатеем? - Скоро. Как вкусно пахнет! - Это индейка тушеная с орехами. Ты любишь индейку? - Наверно. Я же не помню. - А я не знаю, что ты любишь. Таскала тебе бульоны. А может, ты любишь что-то другое? Ты мне скажи. Я буду тебе готовить все, что ты любишь. - Надо только выяснить, что же я люблю. - Будем выяснять. У нас теперь много времени. Будем все-все вспоминать. И все пробовать. Правда? - Правда. Будем все пробовать. И смаковать. - И обгладывать. - И трогать, и целовать. Они елозили лицами друг по другу, знакомились с собой. Смеялись, красные, душные, стали раздевать друг друга, торопились. Ее груди были тяжелы и покаты сверху, а снизу круглились – белые-белые. Между грудью и телом пролегала особо горячая зона, чуть влажная, нежная. - Сначала в душ! - сказала она. - Чур, ты со мной, - поставил он условие. - С меня же все смоет, - огорчилась она. - Что смоет? - Макияж. И лак с волос. И тон. Я там полдня просидела. - Все. Я все уже увидел. Оценил. Ты просто красавица. - Ну, тогда можно и смывать, - липкими, словно медовыми губами, пролепетала Инга Никодимовна. Вместе они вошли в ванную комнату, стали под душ. Вода сначала шла прохладная, а потом пошла горячая. Комнатка заполнилась паром, и стало не стыдно. Даже зеркало запотело и больше не следило за ними. Он намылил ее и скользил ладонями по всему ее телу. Полные груди ее свисли и блестели. На волнистом животике коричневело продолговатое родимое пятно. Рыжеватые волосы в промежности намокли и отвисли книзу. Он трогал ее везде и поражался, как удачно все сделано. Почему так устроено, что ее нагота вызывает наполнение его члена? Почему ему так приятно? Почему хочется целовать ее везде, проникнуть в нее, стать ею, стать одним целым? Мужчина и женщина могут слиться, стать одним существом, для этого у них есть стыковочные узлы, как у космических станций. Люди плавают в земной реальности, как в космосе, а потом причаливают друг к другу, стыкуются, входят в обитаемые отсеки и знакомятся с живущими там существами. Он сам создал ее. Она была для него самым прекрасным существом! Вот, оказывается, какую женщину он хотел! Коренастые ноги, полный зад с чуть шершавой кожей, складки жира на животе, большие, нежные, отвислые груди с растянутыми сосками, целуя, он боялся их слизнуть, как пенку на какао, ласковые глаза, замечательная улыбка, враз открывавшая весь ее легкий и покладистый характер, белые, но отнюдь не ослепительные зубы. Она была просто нормальной женщиной. Она вся была сделана из мягкой, скользкой, упругой, доброй плоти. Струи душа слили их воедино. Он понимал ее всю. Поры, родинки совершенно не портили ее филигранно сделанное лицо, напротив – делали живым. Более того! На одном этом лице, таком небольшом по размерам, помещались сразу все органы чувств – зрение, вкус, слух, обоняние! Каждое чувство имело свой прекрасно сформированный орган - глаза с покрасневшими от ночного чтения веками, язык, маленькие ушки с рубиновыми сережками, нос со следами очков. Сама компоновка лицевых органов позволяла выражать огромную гамму чувств – от радости и счастья до страха и изумления – и производила ослепительное впечатление красоты. Причем, одной только удачной компоновки лица Тому, Кто ее сотворил, было мало. Он даровал женщине необыкновенно удачную конструкцию тела. Между плотных ног, позволяющих хозяйке быстро передвигаться, бегать и танцевать, в особых складках скрывались органы выделения, наслаждения и деторождения, все в одном, очень экономном агрегатном исполнении. Зад ее был полон и позволял оберегать внутренние органы от ударов и толчков, кроме того, через зад выводились продукты распада и пищеварения. Руки ее были умелы и тонки, они сгибались в разных плоскостях и имели большую свободу движений, пальцы ее были изящны, ловки и умелы. Сверх перечисленных неоспоримых достоинств Создатель даровал женщине груди. Два увесистых атласных плода, наполненных жиром, одним пошевеливанием и подпрыгиванием ввергали в ступор наблюдающего эту волнительную картину мужчину. Но все эти прелести и божественно удачные биоинженерные решения так и остались бы куклоподобным слепком, если бы великолепие тела не венчалось – чем? – мощнейшим биокомпьютером – мозгом, содержащим в себе и создающим весь мир! Как просто и экономно! Нет безнадежно далеких «небес» с их ангельскими воинствами и божествами, нет ада и чистилища – все в уме! Нет Провидения, нависшего над человечеством из стратосферы, – все в уме, в пяти сантиметрах от глаз, на расстоянии протянутой руки. И где же ум хранится? Да внутри же головы, на которой в передней ее части крепится лицо со всеми рецепторами и датчиками! Сверхгениальное решение в биоинженерии! И после этого глупцы твердят, что Творение неудачно! Пытаются уверить, что бесконечно совершенное тело создано случайной игрой природных сил. Критикуют Жизнь, Мир и Бога за то, что человек не всегда красив, гениален и здоров! Глупцы! Он красив и здоров в меру своих личных заслуг. Тело – не скафандр, тело несет в себе огромные возможности обучения «на собственной шкуре» – через наслаждения, болезни и боль. Тело человека – фокус Жизни, оно вобрало в себя весь животный мир земли! Простейшие даровали человеку нервы, пресмыкающиеся - пищевод, птицы - легкие, приматы - мышцы и скелет. Итак, может ли такое совершенное существо быть случайным или неудачным творением Природы или Бога? Ответ: нет! Все эти мысли явились Игорю сияющим скопом, и он понял, что мир прекрасен, осмыслен и совершенен. Вид голенькой толстенькой женщины подтверждал это самым наглядным образом. Мир устроен так, как его с величайшей любовью и восхищением сделал бы добрый и бесконечно сострадательный человек, то есть он сам! Внезапно его осенило. Правильно Ксения сказала! Это ее вздутыми устами жизнь подсказала ему, что Инга – это инговая форма жизни. Переводящая мысли в действие. Дающая бытие глаголам. К чему не присоединишь Ингу, все получает бытийственность, осуществление. Она - сама жизнь! - Я так соскучился. Я люблю тебя, - со слезами, сам не свой бормотал он ей на ухо. – Ты знаешь, мне «открывается» информация. Мне открылось, что сама Жизнь пришла ко мне в твоем облике и спасла меня. Ты создаешь жизнь вокруг себя, одним своим присутствием. У тебя повсюду цветут цветы, и буйно растут растения в горшках, у тебя живут рыбки, коты, дети. Вокруг тебя клубятся страждущие, поэтому ты еще и врач. Ты всем помогаешь, ты все животворишь, ты всех выручаешь, всех вылечиваешь и спасаешь. Ты и есть спасительница мира! Я люблю тебя. – Игорь обцеловывал лицо изумленной, закрывшей глаза и не верящей происходящему Инги. – Люблю, как свое творение, как дарованный мне драгоценный подарок, люблю всю, от сосков до пяток, от волос до волос, от губ до губ, от грудей до ягодиц, от лопаток до локтей, от сердца до души, всю целиком и полностью. Ты такая, какой я в самых бурных и страстных своих мечтах хотел бы тебя создать! Ты такая добрая и щедрая, мягкая и заботливая, ты мать моя и сестра, любовница и дочь. Ты меня излечила, вернула мне память, заново родила, вынянчила, выносила, и сейчас даришь себя беззаветно и бескорыстно. Такой и должна быть настоящая женщина. У мужчины в жизни всегда появляется женщина, которая выносит его с поля боя. Мне не хватит всей жизни, чтобы отблагодарить тебя за то, что ты для меня сделала. Надо было потерять тебя всего на пару дней, чтобы понять это. У него было примерно такое же потрясение, какое он испытал при подключении к мышлению планеты. Из него лились слова любви и восхищения, благодарности и любви. Это было не признание в любви, а нечто большее. Из него изливалось. Впервые в жизни он испытывал мозговую эякуляцию. Их сотрясала одна молния, из небес уходящая в землю. - Я делала это… - лепетала Инга Никодимовна, с закрытыми глазами принимая поцелуи, - для тебя… я понимаю… теперь… что сразу, с самого начала… почувствовала… - Что? Намокшие волосы ее облепили лицо, плечи, он разбирал их, чтобы видеть ее глаза. - Что? Что ты почувствовала ко мне? Скажи, ты меня любишь? - Да. - Очень? - Очень. - Очень-очень? - Очень сильно, Игорек, любимый мой. - Я тебя обожаю. Какая ты классная, боже! Щедрая, вся моя, теплая, мягкая… Потом, уже в постели, она глухо сказала ему в плечо. - Я беременна. И что теперь делать? Игорь только крепче сжал в ее объятиях. - А что теперь делать? – сказал он. - Рожать. *** Звонок разбудил его от дремоты. Звонила Ксения. Доберешься в студию сам, спросила она? Какую студию? Как, изумилась она, ты забыл? Сегодня же съемки у Махалова! Я не могу за тобой заехать, мне в Склиф надо заскочить. - Зачем тебе в Склиф? - Женька, дурак, повесился. - Какой Женька? - Да поклонник мой очередной. - Постой, как повесился? Ксения похвасталась. - От неразделенной любви ко мне! - Серьезно? - А ты считаешь, что ради меня мужчина не может повеситься? Сорвался, дуралей, и сломал позвоночник. - Елки! – изумился Игорь, приподнимаясь на локте. Инга открыла глаза, спрашивая, что случилось. - Ничего страшного, - донесся из трубки беспечный голос Ксении, - компрессионный перелом. Полежит сорок дней в гипсе, подумает. Может, поймет, каким балбесом был! Ну, до встречи в студии! Игорь совсем забыл рассказать Инге про этот эфир. Вскочил и начал суматошно рассказывать, торопя ее одеваться. Они поехали на метро и успели к самому началу эфира. КОРПОРАТИВ У БУРЫКИНА Перед выездом на корпоратив «БЛТ-групп» Лева объяснял красящейся у зеркала Ксении сценарий ее выступления. - Тут такая история, короче. У Бурыкина день рождения и он собирает крутых бизнюков, а развлекать их должны не менее крутые «звезды». Так вот, все приглашенные звезды залупили такие ставки, что Бурый просто остервенел! Он всю жизнь этих людей спонсировал и продвигал, а они зазнались. Вопрос не только в деньгах, хотя Бурыкин славится скупостью, хрен с ним, вопрос в принципе! Дону Корлеоне на день рождения пели бесплатно, за честь почитали! Понимаешь? А его, как ему кажется, перестали уважать! - Это его проблемы, - сказала Ксения, близко вглядываясь в зеркале то в один, то в другой глаз. Собрала локоны в пучок на затылке, пропустила через кулак и посмотрела на свет, не лезут ли волосы. - Ксень, дослушай! Бурыкин хочет, чтобы ты всех опустила со страшной силой. Никого не щади и ничего не стесняйся! Вот, он составил проскрипционный список, кого надо оскорбить побольнее. - Че, серьезно? – Ксения взяла лист бумаги, пробежала глазами, почесала в затылке. - Я же так со всей Москвой перессорюсь! Вы че там? Со мной и так уже половина тусы не разговаривает. - Зато пиара полные штаны! - Пердячего пиара. Лева в восторге открыл рот. - Ты гениальна, блин! – покрутил он головой. – «Пердячего пиара!» Как ты легко все это рождаешь, Ксень, ты Роналдиньо российской сцены! - Это такой зубастик? - Нет, Зубастик – Рональдо, а Рональдиньо шибздик. Впрочем, тоже зубастый… *** Для выступления на корпоративе «БЛТ-груп» в кемпинге «Солнечный» Ксения в качестве камуфляжа применила макияж с 3D-эффектом от Givenchy: сначала нанесла на веки тени Prisme Again! Eyes с солнечным эффектом, который благодаря радужному сиянию выглядел объемным и окутывал лицо сияющей дымкой, а затем подчеркнула губы нежной помадой Lip Lip Shine. На ней была обувь на высоком каблуке от Лучано Падован – верх итальянского изящества, сочетающего в себе изысканные материалы и декоративную отделку. Крупные серьги из декоративного стекляруса Erikson Beamon бросали на щеки и плечи фиолетовые и сиреневые искры. Платье Oasis, браслет Fornarina, ремень Monton, браслет Colours&Beauty и часики Swatch – если стукнуть по циферблату, стрелки начнуть вертеться как сумасшедшие, а потом покажут точное время, прикольно, да? Из-за кулис Ксения увидела на сцене Гальцева и Ветрова. Долетали обрывки их репризы. - Здорово, Гена! – Гальцев хлопнул Ветрова по плечу. - Где был? - Гонял всю ночь по Москве на мотоцикле, - ответил Ветров, снимая мотоциклетный шлем. - Ну и как впечатление? - Класс! Правда, менты весь кайф обломали. - А чего? - Заставили в трубку дуть. Сказали: это же водный мотоцикл, че гоняешь по асфальту? До Ксении доплеснулся смех зала. Распаренный Гальцев со свисающей на плечо длинной прядью прошел мимо. После Гальцева выступать – это ж кошмар! Какая сволочь так сверстала выступления? Лева уже вылетел на сцену, Ксения слышала его голос. Левка молодец, не тушуется, а че ему, он же пофигист! - Земфира и Шнур отказались от нее в роддоме! – доносился за кулисы Левкин голос. Арт-директор нагло присвоил шутки, произнесенные в честь Ноздри на ее эпохальном выступлении в Камеди-клубе. - Сиротку решил усыновить Мэрилин Менсон, но, услышав ее крик, принял обет безбрачия. Глэм-рок и стебалово в одном флаконе. Первая девушка-радиодиджей России, раздевающаяся в прямом эфире. Радио-стриптиз в ее исполнении отнял работу у миллионов сотрудниц секса по телефону. Когда она выходит в эфир «Эльдорадио», количество изнасилований в стране резко сокращается. Спешиал гест нашего пати Ксения Ноз-дра-чо-ова, господа! Ноздря! Ноздря-а-а, господа! Ваши аплодисменты! Хотя ее иногда и объявляли как Ксению Ноздрачову, но на сцену всегда выбегала Ноздря, а не Ксения. Ноздря была отмобилизованной, отвязанной и безбашенной Ксенией. Кроме того, Ноздря не знала, что такое стыд, стеснение, запинание и заикание. Она и залы чуяла именно ноздрями, ведь в ярком прожекторе сцены зрителей в темноте не видно. Залы пахнут. Гламурные залы пахнут освежителями воздуха, дезодорантами, цветами, дорогими коньяками, тонкими сигаретами, французскими духами. Залы попроще обдают потом танцующих, водочным духом, селедкой под шубой и кожей новых сапог. Зал Концертно-развлекательного комплекса кемпинга «Солнечный» пах остро и тяжко, как волчья нора. Водочным перегаром, «коксом» и анашой, запахом возбужденных самок и порохом, и еще чем-то жутким, словно бы смрадом гниющих трупов, несло сегодня из черной пасти зала и мгновенно подавляло настроение артистов. Ноздря сразу почуяла, что эта публика тонкого юмора не поймет, и потому решила для разогрева поиграть с залом в буквы. Она вышла на сцену, разговаривая по мобильному телефону. - Да? Я на вечерине тут одной. Корпортатив, ага. Полон зал! Гламураки и гламуры. Важные такие, в смокингах и чмокингах. Вон группа «ПТУ» в полном составе. «ПТУ» знаешь как переводится? «Потому что уроды!» Ага. Да ты знаешь их песню, одну-единственную «Осень, осень…» Как? «Лицей»? Это раньше их «Лицей» называли, а теперь переименовали в «ПТУ для умственно отсталых». (Легкий смешок в зале). О, - обрадовалась Ноздря, - фонограмму смеха включили. Они и смеяться умеют только под фанеру, ага. Алло, слышишь меня? Я не в зале, я на сцене стою. Да, я выступаю. Слышишь, как мне хлопают (протягивает телефон в зал, всплескивает руками, приглашая к аплодисментам, зал вразнобой аплодирует. Ноздря снова говорит в трубку) Во-от, это мне хлопают. Да, успех офигительный. Биток! Все на меня пришли, а как же. Кто еще пришел? Винокура вижу (взмах руки, аплодисменты в зале) Волочкову, Баскова, Савичеву, Иракли, Цекало, Верника, Гарика Мартиросяна вижу (зал послушно всплескивал аплодисментами на каждое звездное имя). – Да тут все, ага, весь бомонд. Я с ними сейчас поиграю в буквы. Ну, пока! – Ноздря отключила телефон и сделала вид, что вдруг впервые увидела зал. – Здорово, народище! – закричала она. – Всем вам доброго вечера, хотя после моего выступления не всем этот вечером покажется добрым. Меня попросили сказать в честь гостей специальный фэшн-спич – вот скажи такое Пушкину, застрелит же без всякой дуэли! Итак! Александр, давно хотела вас спросить, а правда, что фамилия «Цекало» – говорящая? Точно-точно! Цекало – это «цэ кало». Я правильно произношу по-украински? «Саша», уставший от шуток по поводу своей фамилии, раздраженно отвернулся. Ноздря не отставала. - А как переводится с украинского «цэ кало»? - Так, как вы подумали. - «Цэ кало» - «это - говно» по-русски, правильно? Вот видите, я уже выучила украинский язык! Он легкий, блин! Оксана, а вы знаете украинский язык? Нет? Почему? У вас же имя украинское – Оксана. Правда, фамилия какая-то не наша – Робски. А че, вы, правда, такая Робски? По вам не скажешь. Вы Хамски! Оксана Хамски – это будет по-украински! О, кого я вижу! Господа, Эвелина Сосновская! Кто не знает, напоминаю. Она снялась в рекламе про дезик. Помните, там, в метро женщина взялась за поручень, и весь вагон вымер от ее подмышек. Это как же надо вонять, что все бросились врассыпную, один мужик даже выпрыгнул на ходу. Это документальные были съемки, Эвелина? Что? Вы не снимаетесь в рекламе? Судя по тому, что рядом с вами столики еще не разбежались, это правда. А вот Жанна Эппле точно в рекламе не снимается. Звезда сериала «Женщины бальзаковского возраста» Жанна Эппле, здравствуйте! Это правда, что друзья зовут вас просто Еппля? С двумя пэ. Нет? А почему? У вас же еп-пло. Ну, шучу, шучу. А че не хлопаем? Всем, кто не согласен, виртуально по морде! Группа «Ассорти», господа, прошу любить и жаловать! Недавно группа «Ассорти» ввела в свой состав милиционера, и теперь она называется… как? Ну, как? «Ассортимент»! Смех, жидкие аплодисменты. - А че так слабо? – обиделась Ноздря. – Але, зал, сделайте психоз! Зал завопил. - Громче! Вопли усилились, руки замельтешили. - Вау! Спасибо. Вообще-то когда мне дают в руки микрофон, я вспоминаю такой диалог. «Можно я вам на сдачу дам спички?» «Давайте, давайте, радостно ответил Герострат». Кого я еще не поприветствовала? Алексей Микрофонов! И депутаты здесь! Вы не хотите сделать пластику, Алексей Венедиктович? Сейчас такие щеки не носят. - Не могу! - Почему? - Самое страшное для политика – потерять лицо. И так как я – брэндовое лицо партии, я просто не имею права его изменять. Если я похудею, представляете, что люди скажут? Микрофонов сдулся, значит и партия его сдулась! Вы меня представляете худым? Да меня никто не узнает. Я же мало ем, честное слово, но все, что ем, уходит в щеки. У меня такая особенность организма! Зал захохотал и захлопал. Микрофонова любили. - Окей! Желаю вам никогда не терять лица! Итак. Переходим к вводным процедурам, как говорил… ну, не будем уточнять кто, вводя… не будем уточнять, что. Все мы в детстве играли в города. Такая игра для дебилов. А сегодня мы поиграем в еще более простую игру. Совсем уж для олигофренов. Будем играть в буквы. Есть в русском языке магические звуки – «эс», «бэ» и «е». Недаром с них начинаются магические присказки «елки-палки», «сука» и «блин»! Сегодня играем в букву «эс». Ультра-си, высшая степень сложности в гимнастике. Ну, например, Кондолиза Райс с применением буквы «эс» превращается в «Скандализу», понятно, да? Глызин – Сглызин. Применим и мы ультра-си к нашим гостям. М-да… Получается что-то ужасное. Вот Волочкова. Применим к гламурной балеринке букву эс. Сволочкова! Это не я, ей-богу! Это буква эс так выявляет характер. Верник! Боже ж мой! Получается Скверник! Кто не знает скверного мальчишку Игорька? Всем нагадит и улыбается своей звездной голливудской улыбкой – и хоть кол ему на голове теши! Повторяю, это не я, эти фокусы с фамилиями проделывает ма-аленькая буковка. Эс называется! Зал затих, не зная, как реагировать на оскорбительные эскапады конферансистки. Обижаться было бы моветоном, дескать, юмора стебного не понимаешь, хлопать гадостям – тоже вроде бы глупо. - Браво! Браво! Браво! – заорал вдруг в рупор ладоней Отар Кушанашвили. Ксения попыталась продолжить, но Отар своими воплями не давал. Браво! Браво! Браво! Зал с напряжением следил за дуэлью двух скандалистов – Ноздри и Отарика. - Вот еще Скушанашвили нашелся! – воспользовалась маленькой паузой Ксения и показала скандальному журналисту язык. - Скушал? Отар озадаченно расхохотался и показал большой палец. - А что, - крикнул он, - мне нравится! Я всегда всех Скушанашвили! – журналист защелкал зубами. - Браво! - Ты не понял, Отарик, - поправила Ксения. – Объясняю для тупых. Скушно слушать Скушана - швили! Отар такой наивный – он до сих пор черным считает юмор негров! В зале засмеялись. Отар изумленно таращился – ну, приделала! Ноздря меж тем продолжала куражиться. - Отар в юности работал осеменителем коров и в переулке его повстречал их муж – бык. С тех пор Отарик такой, каким мы его знаем. Хохот. - А там кто сидит? Батюшки! Большое видится на расстоянии, как сказал гинеколог, отходя от кресла. Я вас узнала! Я вас по телевизору видела. Вы же олигарх! Вот это уровень приема! Нас посетил сам Владимир Путанин. Как? По-танин. Ну, извините, оговорилась. А рядом другой Владимир! Тоже Натанович! Винокур, господа! Ну, это уже ваще ни в какие ворота не лезет! «Свинокур!» Просто ужасно. Свино да еще и кур! Какая неожиданная трансформация! Как выявляется истинная натура! Зал безмолвствовал. Шутка оказалась с сильным душком. Седовласый и дородный народный артист России прикладывал руку к уху, переспрашивая соседей, не ослышался ли он. - А че мы молчим? – вызывающе крикнула в зал Ноздря. – Эй, там, включите фонограмму смеха! Зал какой-то дебильный попался. Не понимает суперских шуток! Зажратые поцы! Один в зале приличный человек - Гарик Мартиросян, ваши аплодисменты! Буква эс превращает его в Смартиросяна, от английского «смарт», что значит умный! А кто не знает, что Гарик умный? Он же с Камеди-кладбища! Шок. Никто не знал, как реагировать. Гарик неизвестно кому помахал рукой. В зале нарастал скандал. Слышалась перебранка. Белоснежноголовый Винокур возмущенно выбирался из-за столика. Оскорбленные персонажи все сильнее шикали и улюлюкали. Иракли испустил пронзительный свист. Хозяин корпортива Валерий Егорович Бурыкин, побуревший от гнева, что-то бурно выяснял с распорядителем концерта и тыкал пальцем в растерянно стоящую на сцене гламурную стебалку. «СУРОВАЯ ИНГА НИКОДИМОВНА» - Это дядя Игорь, познакомься, - сказала Инга сыну. Долговязый губастый подросток пожал Игорю руку волглой ладошкой. - Так, Боря, ты уроки сделал? – строгим тоном с режущими интонациями спросила Инга Никодимовна. Так стеклорез проходит по стеклу. – Когда явишься? С кем? А что ты мне обещал? А полы кто будет мыть? Сын оправдывался возмущенным тоном, дерзил. Так упираются собачки, когда их тащат на поводке. Наконец Борис ушел, хлопнув дверью. Игорь сказал. - Ты знаешь, у тебя даже тон меняется, когда ты с ним говоришь. - Да, знаю, - ответила «суровая мать». - И тембр голоса. - Да, а как с ними иначе? - Ты же меня учила: когда у человека меняется выражение лица и тембр голоса, это значит, что на поверхность сознания выходит другая подличность. - Да, - Инга запнулась, - я знаю это про себя. Но ничего поделать не могу. - Ты таким тоном со мной разговаривала в первые дни в клинике, помнишь? - Да, - кивнула она. - А Борька вынужден тебе отвечать тоном «защитника». Ты с ним воюешь. Зачем? Инга устало села. - А ты заметил, да? – спросила она. - Я знала это про себя, но думала, что ладно, потом изменю, потом стану «доброй мамой», а «потом» не наступает уже шестнадцать лет. Вот и не нахожу с ним общего языка. А ведь он добрый, общительный мальчик. - Не вини себя. Просто будь ему хорошей мамой. И он повернется к тебе солнечной стороной. Слушай, - Игоря осенило, - а давай с ней поговорим. - С кем? - Ну, с этой подличностью. Со «строгой мамой». Это заведующая отделением, точно! Ты точно так же разговариваешь с больными. Извини, как эсэсовка в концлагере. - А с вами иначе нельзя! На голову же сядете! – вроде бы в шутку прикрикнула Инга Никодимовна и осеклась. – Неужели я так разговариваю с больными? – она нервно зевнула. – Да-а… Ты знаешь, я даже как-то боюсь с ней разговаривать. Еще наговорит всяких гадостей, а ты меня после этого разлюбишь. - Вот! Видишь. Ты боишься. А это верный признак зажима, комплекса. Нет, тебе обязательно надо с ней поговорить и выяснить отношения. - Ты стихийный психоаналитик, - улыбнулась Инга. – Ну, ладно, давай. Игорь сел за кухонный стол. - Царица Инга, - торжественно сказал он, - Властительница психической вселенной доктора Александрушиной, ты позволишь мне поговорить со «Строгой Ингой Никодимовной»? Инга посидела задумчиво. Свела брови. Сжала зубки. Согласилась. - Займи свое место, - предложил Игорь. Инга Никодимовна придвинулась к столу, положила на него локти, сцепила пальцы, и выпрямила спину. - Я вас слушаю, - официальным тоном сказала она, прищуром глаз показывая, что шутит. Но по спине Игоря все равно пробежал мороз. От Инги Никодимовны веяло ледяным холодом. Глаза ее смотрели враждебно. - Ну, говори же, - сказала она режущим тоном, - сколько можно ждать? Что я должна из вас всех тянуть клещами каждое слово? Игорь растерялся. - Как вас зовут? – неуклюже спросил он. - Инга Никодимовна. - Как вы себя чувствуете? - Замечательно. - За что в жизни доктора Александрушиной отвечает «Инга Никодимовна»? – спросил Игорь. - За порядок, - отчеканила женщина. - За неукоснительное соблюдение правил социального и межличностного общения. Без меня Инга превратилась бы в заурядную шлюху. Ничего бы не добилась, так бы и месила тряпки в кухонной раковине. Это я сделала ее кандидатом наук, продвинула по службе, устроила ей карьерную связь с профессором Пасхавером. Это я наказала ее. - За что? – удивился Игорь. - Это я разрушила ее карьеру, ее доброе имя в среде коллег, камня на камне не оставила от надежд на защиту диссертации. Это все сделала я! - Но за что?! – в недоумении повторил Игорь. - А ты будто не знаешь! - фыркнула «суровая Инга Никодимовна». – Это ты ее до этого довел! Опозорил навеки! - Я?! – изумился Игорь, забывая о своей роли «ведущего» в психотерапевтическом сеансе. - Да, ты! – «Инга Никодимовна» смотрела с ненавистью. - Да чем же?! – ахнул Игорь. - Своим развратным сексуальным поведением! – отчеканила «зав. отделением». – До тебя она никогда не была такой! Она кричала в оргазме в своем кабинете в то время, как в коридоре ждали другие больные. Ее вопли слышал весь Институт. Все об этом только и шептались. Я не против ее сексуальных контактов, но вопить, как мартовская кошка, - это непростительно, это похабно, это омерзительно! Ее слышали не только подчиненные, санитары, медсестры, врачи. Ее слышали больные, эти жалкие шизофреники. Они смеялись над ней. За это я ее наказала. Это я заставила ее встать на Экспертном совете и выступить против Александра Яковлевича Пасхавера, окончательно разрушая этим ее карьеру. - Но как? – спросил Игорь. - Как вы это делаете? «Инга Никодимовна» усмехнулась. - Инга – сентиментальная дурочка, - снисходительно пояснила она. - Я включила ее «якорь» - песню «Вставай, страна огромная», вот она и ринулась в бой очертя голову, и все потеряла – работу, доброе имя, уважение коллег, диссертацию. Разве трезвый рассудочный человек так себя ведет? Нет, так себя ведет только очумевшая от любви пятнадцатилетняя дурочка! - Это и есть ваши методы? – в шоке спросил Игорь. - Да, вот такие у меня методы управления людьми. Их принимают за благородные порывы, а этой мой способ подвести человека к катастрофе. Это я подвела ее к краю пропасти, к самоубийству. Я измучила ее ревностью к тому самому человеку, под которым она вопила, как кошка. - То есть к к-кому? – заикаясь, спросил Игорь. - Не придуривайся! – закричала «Инга Никодимовна», привставая. – Кто приезжал сюда с этой тварью развратной, демонстрировал, как он счастлив на стороне? Кто обвинял Ингу в краже этой вонючей монеты?! Кто, как не ты?! Он еще спрашивает, кто измучил «Ингу Никодимовну»? Как тебе не стыдно? Ты приходил сюда, как палач! Я каждую минуту ждала, что ты снова к ней уйдешь. Ты уходил, а я умирала! У-ми-ра-ла! Игорь не знал, как себя вести. Вырвавшаяся на свободу подличность бушевала. Он не узнавал Ингу, сейчас это была яростная фурия! Игорь прибегнул к уже опробованной формуле. - Я искренне прошу прощения за все, что сделал плохого Инге Никодимовне, - смиренно сказал он. – Но неужели из-за одного несчастного вскрика нужно разрушать женщине жизнь? - Запрещено прилюдно демонстрировать интимные чувства! – отчеканила «Инга Никодимовна». В женщине явственно боролись «суровая завотделением» и «любящая Инга», и оттого лицо ее подергивалось нервными тиками и искажалось. Игорю стало страшно, он ведь не Пасхавер, у него ведь не было опыта проведения таких сеансов, поэтому он решил поскорее закругляться. - Спасибо, Инга Никодимовна, - почтительно сказал он. – Можете вернуться на свое место. «Инга Никодимовна» надменно и презрительно фыркнула, с грохотом отодвинула стул и встала. Лицо Инги выражало потрясение. Она зажала лицо ладонями и вышла из кухни. Игорь поспешил за ней. Женщина ничком лежала на диване. Игорь сел рядом и положил ей руку на плечо. - Значит, это все сделала я сама, - прошептала она в диванный валик, - точнее моя «суровая Инга Никодимовна», а совсем не бедный Саша Пасхавер. Саша, прости меня, что я заставила тебя сыграть в моей жизни такую подлую роль. Тебе наверно было больно и стыдно. И все наши враги выполняют роли, которые мы им поручаем. Я ненавидела двух человек в своей жизни Пасхавера и Бодрова. Да! – Инга села, посмотрела Игорю в глаза, обняла и притянула к себе. - Слушай, а Сережка Бодров, получается, он тоже выполняют какую-то роль, порученную нами? ПРИКЛЮЧЕНИЯ НОЗДРИ И ЛЕВКИ В КЕМПИНГЕ «СОЛНЕЧНЫЙ» Даже прыщ появляется внезапно, что уж говорить о Саше Лепреконе. Недаром на плече у него набит девиз «Пока я жив, вам горе обеспечено». Дверь в гримерную Ксении Ноздрачовой рывком распахнулась. В проеме стояла фигура… орангутанга в смокинге. Ему бы еще цилиндр - и будет вылитый лепрекон, подумала Ксения, не зная, насколько близка она к истине. Лепрекон как-то странно вползал в гримуборную, словно бы огибал гибким телом выступы шкафов и простенков. Плохо выбритая щетина там и сям торчала из шрамоподобных морщин, испещряющих его лицо. Из обезьяньих глазниц поблескивали пьяные, тусклые глазки. - Ты че, курица, обалдела? – угрожающе выпятив челюсть, просипел он. - Что? – удивилась Ксения. – Вы кто? - Ты че курила, придурь? - Что? – совсем уж изумилась Ксения. Посмотрела на Леву. – Кто это? Лева узнал Сашу Лепрекона и в страхе застыл. - Ты че несла? – приближался пришелец из фильма ужасов. - Ты хоть понимаешь, кого ты обидела? - Позвольте, – неестественно улыбнулась Ксения. – Кто вы, собственно, такой? Морщинистое личико оскалилось, выпустив наружу желтые, вкривь и вкось растущие клыки. Другое, словно бы нечеловеческое существо проступило наружу из морщинистой оболочки. - Че зубы сушим? – прошелестело существо. - На ха-ха пробило? Ты совсем, что ли, звезданутая? - Что вам надо? Существо пригнулось, как перед прыжком. - Ты кого Путаниным назвала? Ты че вообще, совсем ебу далась? Ксения отступала, растерянно бормоча. - Кто вы такой? Что вам вообще надо? - Ты кого сволочью назвала? Ты видела, с кем она за одним столом сидела? - Кто? - Ты че тут, в натуре? Ты гостей Валеры Бурого оскорбила, ты это понимаешь? Ты грохнутая на всю каску, в натуре! А ну пошли! Лепрекон схватил Ксению за руку и потянул в коридор. Донельзя удивленная, она сделала пару шагов, опомнилась и уперлась. - Куда вы меня тащите? Эй! Да вы что, с ума сошли? Пустите! - Разбираться с тобой будут. - Никуда я не пойду! – Ксения вырвала руку. – Вы что, с ума сошли? - Пошли по-хорошему! Извиняться будешь! - Я шутила, ясно вам? У меня жанр такой! Лепрекон тупо сморщился. - Че у тебя? - Жанр стеба! Если кто не понимает, я не виновата! - Стеба, ёба! Я те че, мост в Питере? А че ты меня разводишь? Пошли, там все расскажешь! - Кто вы такой? Да отпустите вы меня! Вон отсюда! Лева! Вызывай охрану! Милицию! - А ну стой! – рявкнул Лепрекон на пробирающегося к дверям Леву. - Послушайте, что вы себе позволяете? – возмутился Лева. - Нет, ну я вам сейчас объясню! Лепрекон вдруг всей лапой схватил Ксению за лицо, вцепился ногтями, зверски сжал и завозил из стороны в сторону. - Да ты знаешь, что с тобой сейчас будет, сучка? – заревел он. - Мы жопу тебе сейчас заштопаем, чтоб ты не срала больше людям. У нас на зоне пидорам, которые метлой мели не по делу, хавалы цыганской иглой зашивали и ниче, ходили – пасть в нитках! Реальность стерлась. Картинка мира, транслируемая в мозг через глазные яблоки, зарябила и заколебалась. Ксения впала в ступор. Ошарашенный Лева попытался вступиться. Бандюга резко толкнул девушку на диван и схватил Леву за грудки. Они начали возиться. Воспользовавшись тем, что внимание «орангутанга» было отвлечено, упавшая на диван Ксения в дикой ярости подтянула колени к груди и подиумными, растущими от ушей ногами, подкованными изящными красными туфельками (Luciano Padovan) на высоченной острой шпильке, изо всей силы лягнула бандита в поясницу. Лепрекон опрокинул Леву и, с грохотом круша подзеркальный столик с гламурными аксессуарами, полетел в угол. Ксения на четвереньках пробежала к двери, лбом вышибла створку и вылетела в коридор. Вслед ей грянул вопль бешенства и боли. Нет, не зря Саша Лепрекон ненавидел женщин. Чего от них можно ждать, кроме удара в спину? Подлая их натура проявилась еще в матери, когда она, сучка е…ливая, во второй раз вышла замуж и с подачи нового муженька сплавила малолетнего Сашу в интернат для дебилов. А он не дебил! Если б его кормить, как следует и воспитывать, он, может, вырос бы нормальным пацаном, а не таким, как сейчас бандитом! Сыночка маманьки от второго брака после зарезанным нашли, как Лепра вышел из Интерната. Чтоб ни одного сына у тебя, тварь, не осталось! Помучайся, как я! Ноздря на длинных ногах отмахала уже почти весь коридор, ее суматошное продвижение выдавала только турбулентность, возникающая там и сям в гудящей толпе музыкантов, осветителей и артистов подтанцовки. Лепрекон, припадая на одну ногу и держась за поясницу, пошкандыбал в погоню. Ярость затопила его неёмкий череп. Сам не осознавая, что делает, он нащупал пистолет в наплечке и судорожно сжал его рифленую рукоять. Сейчас он гнался не за ударившей его певичкой, он преследовал всех двужопых тварей, всю жизнь гнобивших и опускавших его, и в первую очередь – мать. «СРЕБРЕНИК ИУДЫ – МИФ ИЛИ ПРАВДА?» Запись программы «ВЫХОД ЕСТЬ!» от 17 декабря 2007 г. В студии огромные в человеческий рост объемные белые буквы «ВЫХОД ЕСТЬ!» И внизу частые маленькие надписи – «выход есть! выход есть! выход есть!». В экране вихрасто-небритый ведущий Андрей Махалов. - Последняя неделя омрачилась в Москве трагическими событиями, - мрачно говорит он. - Погиб известный музыкальный продюсер Владлен Куляш, в огне, охватившем ночной клуб «Гудзон», погибли десять человек, многие получили ранения. Мелочами выглядят на этом фоне такие случаи, как ограбление Николая Баскова, похищение автомобиля у известного журналиста Доренко или сломанная нога известного телеведущего. Что же объединяет все эти случаи? По мистическому совпадению пострадавшие или погибшие люди накануне смерти в той или иной степени вступили в… э-э… в конфликт с известной шоу-герл Ксенией Ноздрачовой. Да что греха скрывать, ваш покорный слуга тоже попал в хорошую передрягу благодаря Ксении. Ведь именно она, желая того или не желая, привела сюда, в студию, человека, который попытался взять меня в заложники. Согласитесь, событие не ординарное. И все эти события связаны с именем одного человека – Ксении-Ноздри. В столичной тусовке поползли слухи о неком «проклятии Ноздри», дескать, именно ее проклятие и явилось причиной несчастных случаев и смертей. Это серьезные обвинения или досужие вымыслы? Об этом мы поговорим с виновницей «торжества» в кавычках, Ксенией Ноздрачовой. Ксения вышла из-за кулис под жидкие аплодисменты зала. На ней был топ с цветами гибискуса (Roxy), куртка в стиле винтаж (Blend-she), джинсы (Levi’s), тонкий красный ремень (Chervo), cерьги (Schmuckrausch) и браслет (Bijou Brigitte) в тон, туфли на платформе (Levi’s) Мейкап носил название «Невинность». На верхнее веко она нанесла сияющий розовый оттенок и растушевала его по направлению к складке века. Светло-розовые тени легли и на внешний угол глаза и под бровью. Контуры век были обведены малиновым карандашом. Для смягчения взгляда линия на нижнем веке была дополнительно растушевана розовыми тенями (Women in rose от Alessandro Dell’Acqua). Губы переливалиcь розовым перламутром Crystal Sparkle Gloss (The Body Shop). - Добрый вечер, Ксения, - сказал ведущий. - Здравствуйте! - бодро ответила «героиня», усаживаясь в центральное кресло. - Прежде чем мы начнем говорить об этих случаях, давайте посмотрим, что происходило в ночном клубе «Гудзон» 2 февраля 2007 года. Внимание на экран. Возникли картинки клуба, кадры танцующих девочек, сцена, Ноздря у микрофона. Камера мечется между кричащимися гневными лицами. Гуляш кричит, надрывая голос: - Эта женщина украла у меня машину. Она воровка! Она кидала! Она не выполнила ни одного пункта контракта между нами. В нее были вложены огромные деньги, ее раскручивали, а она вильнула хвостом и всех кинула. Ее не следует приглашать в приличные места. Ей следует объявить бойкот. Таких людей надо выбрасывать на улицу, чтобы другим неповадно было! - Хам-ка! – хором скандируют Собчак, Сосновская и Ханга. - Не слышу! – Ксения нарочито прикладывает к уху ладонь. - Хан-га? - Хам-ка! В Ноздрю полетела из зала бутылка с минералкой, она еле увернулась. Камера показывает, что пластиковую бутылку кинул Доренко. Картинка сменилась. Обезображенное ненавистью лицо Ксении кричит в сторону презрительно улыбающегося Куляша: «Да чтоб ты всю жизнь был в шоколаде! С наступающим тебя, Владя, днем рождения! Чтоб тебе… - Лева взобрался на сцену и утаскивал ее, она вырывалась, визжала уже истерично, - чтоб на день рождения тебе на ногу нацепили бирку! И чтоб это был не роддом! Чтоб тебя в шоколаде похоронили! Чего свистите, господа? Флаг вам в руки, свечку в торт!» Экраны погасли. Прожектора и глаза миллионов телезрителей скрестились на огромном белоснежном кресле, в котором восседала гордо выпрямившаяся Ксения Ноздрачова. Андрей Махалов продолжил, направляясь к ней. - По странной иронии судьбы вскоре после этого скандала бывший продюсер певицы Ноздри был взорван динамитной шашкой, замаскированной под свечу в шоколадном именинном торте. Тело погибшего продюсера было с ног до головы покрыто шоколадной глазурью. Вот и не верь после этого рассказам о сглазе, порче и наведении проклятия.. Аудитория ахнула и загудела. Ведущий подошел к героине передачи. - Ксения, говорят, вы реально приносите э-э… несчастья? - Так сказала моя мать перед смертью. Знаешь Андрюш, отчего умерла моя мать? От родов! И вообще, кто так про меня говорит? - Да все говорят. - Пусть говорят! - Так я назову свое следующее ток-шоу, - заверил ее Андрей. - Но сейчас, скажи, ты не чувствуешь никакой связи с трагическими событиями, связанными со смертью твоего бывшего продюсера, с гибелью десяти человек в клубе? - Я хочу сделать заявление, - Ноздря сказала эти слова таким значительным тоном, что бушующий зал поневоле затих. - Все мои личные несчастья и все события… трагические события, которые случились вокруг меня в последнее время, начались с того, что я… - Ксения с глубоким волнением воскликнула. - Я держала в руках сребреник Иуды! Аудитория затихла. - Тот самый? – заинтригованно спросил ведущий. – О котором сейчас столько шума? - Я держала его вот в этой руке! – Ноздря подняла вверх правую руку. Сжала кулак, чтобы скрыть заметную дрожь в пальцах. Во, играет, про себя восхитился Махалов, но подыграл, подошел, погладил по плечу. - Ксения, успокойся. Расскажи, пожалуйста, как ты встретилась со сребреником Иуды? - Тогда я не знала, что это за монета, - прерывающимся голосом сказала Ксения. – Мы просто проехали рядом с нею, и моя жизнь перевернулась. - Где вы проезжали? С кем? - С Гуляшом…С Владиком… мы ехали… - она всхлипнула. - Ксения, успокойся. Давай вернемся в кресла. Ведущий и героиня передачи сели в кресла. Ксения продолжила. - Мы ехали мимо Казанского вокзала, и вдруг словно что-то взорвалось в машине. Началась дикая ссора, ругань, совершенно беспочвенная, без всяких видимых причин. Внезапно Владик остановил «Равчик», наш джип, выволок меня практически за волосы на улицу, и уехал. Он никогда таким не был, вы понимаете, никогда! На него как нашло что-то! Озверелое лицо, он был просто вне себя! Просто бешеный. Я стою, ночь, мороз, среди бомжей и проституток, представляете? Естественно, я пытаюсь позвонить ему, понять, что произошло. И вдруг у меня выхватывают телефон, какой-то воришка, и убегает. Один молодой человек догнал того вора, вернул мне телефон и довез до дома на такси. Так вот, у этого молодого человека в кармане лежал… сребреник Иуды! Ни он, ни я – мы не подозревали, что это за монета. Это и был тот молодой человек, которого я привела к тебе на ту передачу про людей, потерявших память. Да, это он был носителем монеты. Я теперь понимаю, что память он потерял из-за проклятой монеты. Так вот, после того, как я подержала ее в руках, мои мысли и слова стали реально приносить людям вред. - Мистика какая-то! – озадаченно сказал Махалов. - Так вот! Теперь самое главное! – звенящим голосом воскликнула Ксения. КОРПОРАТИВ В МОТЕЛЕ «СОЛНЕЧНЫЙ» (продолжение) Дамские шпильки не предназначены для бега. Недаром на соревнованиях по легкой атлетике спортсменки бегают в кроссовках, а не на шпильках. Но сегодня в фигурном беге между людьми Ксения Ноздрачова и на шпильках поставила бы мировой рекорд. Ловко лавируя между гостями кемпинга, она промчалась, как вихрь, по закулисным коридорам и вырвалась на оперативный простор. Выскочив в вестибюль, она вдруг поняла, что ей не к кому обратиться за помощью. Всех, кого могла, она облила грязью и «опустила»! Оскорбленные люди только бы позлорадствовали, увидев ее в унижении, просящей о помощи. Не дождетесь! Ноздря сморкаться хотела на всяких бандитствующих уродов! Она самостоятельно справится с проблемой! Без сопливых! Ксения решила уносить ноги в одиночку. Перед ней бурлил огромный вестибюль, полный празднично одетого люда. В глубине холла светилась стойка портье, слева в кожаных креслах сидели, курили и пили напитки гости, густо мигали бесчисленные ряды игральных автоматов, носильщики везли тележки с чемоданами, раздавались мелодичные сигналы прибывающих и раскрывающихся, как волшебные шкатулки, лифтов. На подламывающихся каблуках Ксения проскочила вестибюль, справа от стойки портье нырнула в дверь с надписью «Служебный вход» и звонко зацокала каблуками по очень тихому после вестибюльного гомона, длинному и постепенно темнеющему лабиринту. Гостиничный комплекс таких масштабов, как кемпинг «Солнечный», имеет почти столько подземных, сколько и наземных этажей. Под землей расположены склады, промышленные холодильники, грузовые эстакады для подвозки продуктов и товаров, подсобки, разделочные. Через одну из дверей Ксения на бегу увидела поваров в окровавленных фартуках, огромными ножами обваливающих подвешенные на крюках коровьи туши. Ей стало не по себе. Почему-то показалось, что вскоре и ее так же подвесят на крюк и начнут разделывать прекрасное, отточенное в тренажерных залах тело. И словно в подтверждение ее мыслей сзади послышался топот и из-за поворота выскочил неотвязный, как ночной кошмар, Лепрекон. Тут уж настоящий ужас обуял девушку. Она сняла туфли, прижала их к груди и босиком еще пуще припустила по холодному полу. Только теперь она поняла, что для того, чтобы спастись, надо было бежать к людям, а не от людей. Пьяноватый, с кружайщейся от кокаина головой и раскалывающейся поясницей Саша Лепрекон еле поспевал за беглянкой. Сука, он готов был ее разорвать! Вот же неуловимая! И бежит, тварь, зигзагами, словно от выстрелов уклоняется. Это же мать от него убегает, не хочет его, отвергает! Вне себя от злобы Саша вырвал из наплечки «макара» и передернул на бегу затвор. Не убью, так напугаю, сучку! В конце освещенного мертвенным светом неоновых ламп коридора чернела распахнутая служебная дверь с горящим сверху плафоном «БАССЕЙН». Фигура бегущей девушки маячила в черном створе двери. Бассейн огромный, там бары, раздевалки, тренажерные залы, твою мать! Сейчас шмыгнет за угол, фонаря нет, ищи ее там по темени! Лепрекон вскинул на бегу пистолет и выстрелил над головой беглянки. В теснине пустого коридора выстрел раскатился оглушительным громом. Взвизгнул рикошет. Под стать ему раздался и девичий визг. Девка взмахнула руками и пропала из виду, будто сквозь землю провалилась. Лепрекон вбежал в гулкое волглое пространство. Отчаянный визг жертвы еще перекатывался под высоченным куполом погруженного во мрак бассейна. Сзади набежал запыхавшийся Питбуль с перехваченным, как пачка денег резинкой, лицом. - Ну, че тут? – напарник, чтобы отдышаться, отвернул эластичную повязку с дыры отгрызенного носа. – Ты че творишь, Сань? На хера стрелял? - Так убежала б! Посвети. - Чем, сука, фингалом? - Зажигалка есть? - Есть, блин! - Так свети! В руке Вырвиноса затеплился малюсенький язычок пламени. Он осторожно ступил вперед и с поднятым над головой желтым шариком света склонился над тяжко колеблющейся гладью бассейна. - Оба-на, - изумленно сказал он. В воде колыхалось смутно различимое в свете зажигалки тело. - Епэрэсэтэ! – не мог поверить своим глазам Вырвинос. – Ты че… че ты наделал, придурок? Эй, девушка! Эй! Неужто сдохла? - Психует. Ближе посвети! Вырвинос шикнул от боли, язычок погас. - Че? - Пальцы обжег! - А ты переверни, там внизу должен быть фонарик. Вырвинос нащупал в торце зажигалки кнопку. В донце зажегся ярко-синий светодиод. В его призрачном свете бандиты разглядели тело девушки. Она не шла ко дну, потому что лежала на ожерелье белых, как жемчужины, пробковых поплавков, разделяющих бассейн на плавательные дорожки. Вода уже успокоилась и не колебалась. В ее голубоватой линзе навзничь висело неподвижное тело Ксении Ноздрачевой. Вокруг головы девушки расплылось рыжее облако волос, вокруг тела распространялось туманное облачко крови. Вырвинос шумно втянул воздух в корявое сопло откушенного носа. - Е-мое, - просипел он, - ты че натворил, мудак? Ты ж ее убил! Ну, пиздец! – Заорал на напарника. – На хера шмалял, придурок? - Попугать хотел. Убежала б, - растерянно оправдывался Лепрекон. – Я, б…, еще и ногу подвернул. - Голову ты подвернул, припиздок! Ты ж ее убил. - Она меня в спину лягнула. Как лошадь! У меня с этого сразу флягу рвет… - На фуя стрелял? Рад что патроны есть? Я говорил шефу забрать у тебя пистоль. Тебе пистоль как имбецилу спички. Ну, ты мудак! В коридоре послышались отдаленные голоса. Лепрекон выглянул. В глубине коридора показалась фигура охранника. Рядом семенил и возбужденно махал руками продюсер убиенной. Бандиты переполошились. Вырвинос набрал по мобильному Бурого. - Егорыч, - сдавленным голосом зачастил он, прикрывая рот ладонью, - тут это. Шлепка получилась. Да бабу эту. Не я! Лепра! Он, дурак, стрелял. Алло! – в бассейне сигнал мобильного телефона искажался. - Ну, прости! Тут это, народ сюда бежит. В бассейне. Да точно! Тут кровищи – полбассейна! Че делать-то? Может, свидетелей перешмалять? А? Понял. Вырвинос отключил телефон и зашипел на очумелого Лепрекона. - Ноги отсюда! Они сейчас ментов вызовут, епсель-мопсель! ДУЭЛЬ БРОНЕПОЕЗДОВ С давних времен существовал самый беспощадный вид дуэли, - это когда противники стрелялись через платок. На железнодорожной станции Верхний Услон Казанского направления в июне 1918 года произошла первая в истории дуэль в упор двух бронепоездов – «Генерала Дроздовского», прозванного красноармейцами «Белым Иродом», и поезда № 10 Центроброни СРСР «Грозного мстителя за погибших коммунаров». Напрасно историки не отметили в анналах эту эпохальную битву, зря не оставили ее описаний. Мы восполним этот пробел. По огневой мощи и броневооруженности оба боевых мастодонта были примерно равны. «Грозный мститель» состоял из четырех вагонов, обшитых стальными листами толщиной 6.3 мм, и паровоза, где в тендере помещалась боевая рубка комиссар-командира Якова Ковальзона. Личный салон-вагон наркомвоенмора Троцкого прицеплялся к поезду только при передвижении вождя по стране и сейчас отсутствовал. Вооружен бронепоезд был пятью батареями шестидюймовых орудий, пулеметами и зенитными орудиями для отражения налетов вражеской авиации. Примерно так же был оснащен и «Генерал Дроздовский», только тендер его паровоза защищали не броневые листы, а стальные канаты. Разница же между ними тем знаменательным и трагическим утром 1918 года заключалась в том, что один бронепоезд был отмобилизован и изготовлен к бою, а второй спал. В то раннее утро, казалось, даже рельсы затаили дыхание. Наводчик Миндубаев, как и десятки других красных артиллеристов, прильнул к прицелам. Миндубаев должен был поразить тендер вражеского поезда, обезглавить его. «Мститель» медленно вполз на станцию, сторожко погромыхивая сцепками. У сонных часовых глаза повылезали на лоб, когда в предутреннем тумане они различили подходящий поезд с закутанным в синий панбархат тендером. Кто такие? Откуда? Союзники? Враги? Когда опомнились, прочитав надпись на борту второго от паровоза вагона «Грозный мститель за погибших коммунаров», поделать ничего уже было нельзя. Напрасно вестовой тряс за плечо командира «Белого Ирода» старого служаку полковника Ивана Сметанина. Напрасно надрывался часовой, бегающий вдоль вагонов - «Тревога! Тревога!» и палил из трехлинейки в воздух. Напрасно в отчаянии бил в станционную рынду дежурный офицер Федор Белоглазов. Проглядели! Прошляпили! Проспали! «Грозный мститель» по открытой путейцем-большевиком Корнеем Лукиным стрелке втянулся на запасной путь и выстроился, словно рота ЧОНа при расстреле дезертиров, точнехонько напротив пробуждающейся громады «Генерала Дроздовского». ЗАЛП! «Солдат бронепоезда должен иметь крепкое сложение при небольшом росте, хорошо развитую мышечную систему, нормальные слух и зрение, крепкие нервы и твердость характера». (Инструкция Центроброни СРСР). Всеми этими качествами обладал красноармеец Жан Миндубаев. И пороховыми газами его травило, и запекало июльским жаром в стальных казематах, и глох он от звона пуль и осколков, бьющих в огроменный колокол орудийной башни № 1, где был Жан наводчиком орудия, а ему все ни по чем. А тут влюбился. Увидел Ларису Михайловну, и сердце сомлело. Да рази бывают таки бабы? Это не баба, товарищ, строго поправил политрук Кольцов, это женщина. Женшина? Богиня. Не по-людски себя вела, ни бога, ни черта не боялась. Кто-о, говоришь? Комиссар? А лет-то ей сколько? 23? Быть не может, девчонка же еще. Была она похожа на Сююн Бике, знаменитую казанскую красавицу и властительницу, воевавшей с Иваном Грозным при последнем Казанском младенце-хане Утямыше-Гирее. Так и поверил Миндубаев, что явилась вновь в Казани Сююн Бике, так ее и называл про себя. Лариса, как зачарованная, смотрела в стальную бойницу на схватку двух броневых чудовищ. «Огонь!» хрипло пронесся по внутренней связи голос комиссар-командира Ковальзона. Залп в упор малом расстоянии страшен еще и тем, что осколками и ответной волной неизбежно поражается и сам атакующий бронепоезд. Но выбора не было. Снарядов у «Грозного мстителя» оставалось на два, от силы на три залпа. По команде комиссар-командира все пять его шестидюймовых батарей ударили одновременно. Рванул за спусковое устройство открывший во всю ширь рот, чтоб не оглохнуть, наводчик орудийной башни № 1 Жан Миндубаев. В миг залпа, казалось, весь мир застыл в предутреннем, еще темном воздухе. Застыли вдоль клепанных стальных бортов «Грозного мстителя» вырвавшиеся из орудийных жерл ослепительные снопы огня, зависли нечеткие, размытые в стремительном движении снаряды и несущаяся шрапнель, окаменели в разных позах бегущие по перронам и путям люди с разверстыми в крике ртами. Лариса смотрела в бойницу до последнего мига, видела, как бронебойные снаряды долетели до вражеских вагонов, как начали взметаться в воздух огненными смерчами бронеплощадки «Белого Ирода», как ввысь и в стороны полетели ошметки брони. В последний момент она отпрянула от бойницы и прижалась спиной к холодной стальной стенке. И в ту же секунду что-то горячо обожгло висок и хрястнуло в переборку напротив. В бойницу влетел шальной осколок и увяз в обшивке вагона. А ведь мог в висок, мелькнуло в голове. Еще грохочущий горох отскочивших от вражеского поезда осколков оглушал бойцов в стальных колпаках и коробках башен и вагонов, еще пустой унитар, воняя пироксилином, только выскакивал из орудийного казенника, а подавальщик орудия уже поднес новый снаряд и прокричал. - Шестидюймовых четыре осталось. - Заряжай! – заорал сквозь оскаленные зубы Миндубаев. «Мститель» вновь качнулся подобно крейсеру на штормовой волне. Второй огненный смерч окончательно добил «Белого Ирода». Клубы пара и черного дыма окутали всю картину побоища. Рванули сдетонировавшие снаряды во вражеском бронепоезде. «Грозный мститель» едва не сошел с рельсов от циклопической ударной волны. Ларису отшвырнуло, ударило головой о сталь. Под ноги ей подкатилась голова. Лариса в ужасе уставилась на нее. К ней шагнули, голову отшвырнули ногой. - Лариса, жива? Братишки с «Марата». - Голова, - пробормотала она, - чья это голова? Эхо гулкого хохота в полуоглохшие уши. - Это товарища Робеспьерова. Актер играет с ей, ему ее отрубают на гильотине заместо настоящей. Ну! «Грозный мститель» отрабатывал задом, отползал из разверзнутой им огненной геенны. Церковная панбархатная завеса, реквизированная в Святотроицком монастыре, загорелась и сползала с тендера паровоза, обнажая в черном лоснящемся лбу огромный знак Дьявола – красную звезду. ЗАПЛЫВ В БАССЕЙНЕ Сразу после выстрела Лепрекона в пустой бассейн вбежали охранник Сергей Вострецов и Лева Ковальков. Охранник включил фонарик, осветил раскинувшееся в воде тело и выругался. Твою мать! Рванул было к лесенке, даже за поручни взялся, но передумал лезть в кровяную воду в новом черном костюме и белоснежной рубашке с бабочкой. Похлопал себя по карманам, рацию забыл, дурак! Побежал вызывать подмогу. Лева остался один в темном бассейне. Где-то в черной воде колебалась мертвая Ксюша. А вдруг она живая, и только раненая? В кино героини всегда только раненые, причем легко. Лева громким шепотом позвал в темноту: «Ксюш, ты живая?» Гробовая тишина была ему ответом. Он тоже, как недавно Вырвинос, затеплил язычок зажигалки, увидел тело в воде и захлюпал носом. - Ксюшенька, - простонал Лева не своим голосом, - Ксюш! Отзовись, ты живая? Ну, скажи что-нибудь! Ксюшечка, ну, пожалуйста! Девушка неподвижно висела в воде между небом и землей. - Ксень, Ксюш, Ксюшенька, - Лева в бессильном отчаянии опустился на колени, в темноте пополз вдоль мокрого резинового бортика. – Это я, я во всем виноват. Я привез тебя сюда! Я-я! – Лева завыл, как волк на луну. – Я же не хоте-е-е-ел. Оно само-о-о! Так и впрыгнуло в голову! И сбылось! Так быстро! Я думал, что ненавижу, а на самом деле, я тебя люблю-ю! - И за что же ты, сволочь, меня ненавидел? Лева сильно вздрогнул. Ксения по-собачьи плыла к бортику. - И что я тебе, выхухоль ты гадская, сделала? – отфыркивалась она. Левины глаза свыклись с полумраком, и он с радостью разглядел разгневанный и оттого еще более живой лик своей повелительницы. - Ты живая? – лепетал он. – Боже ж мой! Ты живая! - Какая я тебе живая? – возмутилась Ксения. – Не видишь, меня замочили! - Ксень, - таращился в полутьме и все не верил своим глазам Лева. – Ты не ранена? - Они ушли? – девушка доплыла, взялась за бортик, подтянулась и огляделась. - Сбежали. Ксень, Ксюш, - Лева вглядывался в полумраке на явление народу воскресшей Ноздри, обшаривал ее глазами, боясь заметить рану, откуда в бассейн натекло столько крови, - девочка моя… а я уж думал утопиться прям тут, возле тебя. Как Ромео возле Джульетты. Давай руку. Лева протянул руку, Ксения ее поймала и вдруг резко дернула арт-директора на себя. Он кульбитом ушел в воду. Вынырнул с визгом. - Ты че, - сквозь кашель, - на фига-а?! Кха-кха! - А че ж ты меня не спасал? Чего не прыгнул в воду, а, как увидел, что я там плаваю, как дерьмо в проруби? Чего? А?! - девушка напрыгнула Леве на плечи и затолкала его под пресную, с противным привкусом хлорки воду. - Я тебя, сволочь, утоплю! – рычала она, удерживая барахтающегося арт-директора под водой. – Утопиться он хотел рядом! Так тони, тони, чего ж ты! Так нет же, говно не тонет! Они орали и боролись в воде, попеременно уходя на дно. - За что ты меня ненавидел? За что?! – крикнула ему Ксения при очередном выныривании. Лева вырвался и отплыл на безопасное расстояние. - Я это для примера сказал, типа для сравнения, - донесся из тьмы его голос. – Вот сейчас понял, как я на самом деле сильно тебя люблю! А ты меня окунула, вот на фига? Был один сухой, так теперь двое мокрых. Как мы отсюда выбираться будем, такие? Лева подплыл к лесенке и полез из бассейна. Ксения выбралась за ним. Эта часть бассейна была погружена в кромешную тьму. Лева нащупал в стене дверь, нажал на ручку и – о счастье! – она открылась. Он пошел по теплому и тихому коридору, чавкая мокрыми штиблетами и щупая стены. Щелкнул выключателем. В низком подвесном потолке замигали лампы. С непривычки после темноты Лева и Ксения страшно сощурились, уставясь друг на друга с таким удивлением, словно виделись впервые в жизни. ЗНАМЯ РАСЧЕХЛИТЬ! Огонь вражеских пулеметов не давал поднять головы. По брустверам пылило. - Чего лежим? – Лариса шла по краю окопов. – Где командир полка? - Здесь! – крикнул Тугушев. - Лариса Михайловна, спускайтесь! - Где полковое знамя? – грозно спросила Рейснер, спрыгивая в окоп. - В землянке, - ответил бледный комполка, - где штаб. - Принести сюда! По окопам, по ходам сообщения побежало, как по бикфордову шнуру: «Лариса здесь!» «Лариса! Лариса!» Красноармеец принес знамя. Рейснер приказала. - Знамя расчехлить! Комполка сам дрожащими руками расчехлил знамя. Бордовое полотнище развернулось. Волнились вышитые золотом слова «Симбирский… Пролетарский….» Лариса, худая, сказочно молодая и красивая, взялась за древко. - Товарищи! – вскричала она, и голос ее ударил в души солдат, как в колокола. – Я только из Казани. Товарищи моряки! Братва! Вы хорошие и боевые молодцы. Все как на подбор собрались. Мне пришлось побывать в Казани. Я видела, как белогвардейская сволочь расстреливает наших братьев и сестер. Они истекают кровью, томятся в застенках белой контрразведки. Они ждут нашей помощи. Отчаянным ударом мы еще можем спасти их. Там, в Казани, белые захватили 900 тонн народного золота. Без этого золота революция не победит. Братья! Я поведу вас! Пуля меня не берет! Кто пойдет за мной, обретет душу вечную. А если кто погибнет, будет знать: он погиб за освобождение трудящихся всей земли, за свободу порабощенных кровососами наших братьев и сестер. Знайте, «Белый Ирод» догорает на станции Верхний Услон. Я видела это своими глазами.. Заревели пушки бронепоезда Троцкого. - Вы слышите? – ликующе закричала Лариса. - Это бьет бронепоезд непобедимого товарища Троцкого «Грозный мститель за погибших коммунаров»! Это мы с вами – грозные мстители за наших погибших братьев и сестер! Вперед! За мной! Ура! Сердца бойцов вскипели в красной пене. Загнем офицерью салазки! Знамя полка перемахнуло через бруствер. За ним, хватая мозолистыми руками винтовки, ринулись красноармейцы и матросы. Симбирский полк Пролетарской славы с ревом вырвался из траншей. - Ой, маманя! – матросы густо бежали по стерне, растягиваясь цепью. Черные их бушлаты были хорошей мишенью. Встреч забили пулеметы, захлопали пушки. Вновь содрогнулась степь. Рукотворным громом реванули орудия «Грозного мстителя». Покачнулся купол неба. Над вражескими позициями встали огромные кусты разрывов. Пушчонки белых заглохли, как тявкающие из-под ворот шавки при рыке волкодава. Выход был один - остервенелый удар в штыки. Без единого выстрела. По сути, психическая атака, предваряемая огненным шквалом «Грозного мстителя». Впереди реяло красное знамя. Его несла заговоренная женщина. Ее звали Лариса Рейснер. Взрыв гранаты контузил ее. Она покачнулась вместе со знаменем. Сзади подхватила сильная рука, блеснули белые зубы на закопченном лице. - Держись, сестричка! Рука в черном бушлате перехватила у нее знамя и понесла вперед. Напрасно надрывались командиры белых частей, вызывая огонь «Генерала Дроздовского» - «Белый Ирод» догорал на станции Верхний Услон. 9 сентября 1918 года многочисленные свидетели видели над Восточным фронтом в районе штурма Казани неопознанный летающий объект. Он имел форму сдвоенных прозрачных кругов в отливающих черных ободах. Его видели и Ефимов с бронепоезда, и Миронов, идущий в атаку во главе своего эскадрона, и командир Чона Орлов. И каждый из них про себя подумал, что объект этот очень уж напоминает… пенсне Троцкого, только невероятно больших размеров. Солнце преломлялось через двояковыпуклые линзы и прижигало степь. Там и сям поднимались дымы. Его видели и белые. Видение деморализовало их. Из-за рвущегося вала вздымающейся земли и шрапнели вырос вал смертников, змеящийся жалами тысяч штыков. Смертники знали: сзади верная смерть от своих же пулеметов, а впереди - надежда на победу. Полегло три четверти. Выжившие выгребали из захваченных окопов патронные жестянки, спешно набивали патронташи, подсумки, заряжали пустые винтовки. Ждали контратаки. После боя оглушенная Лариса нашли своего спасителя по красному пятну полкового знамени. - Ты кто? – в упор навела на него брови Лариса. - Что, обиделась? – поднялся во весь рост высоченный красавец-матрос. - Имя! - Федор. Раскольников. - Лариса Рейснер, - она подала матросу руку и, прищурившись, посмотрела в стальные с янтарной крапинкой глаза. *** - Ушли аки по суху, - бормотал Лева, ведя за плечи продрогшую Ксению. - Аки по х…! – у Ксении зуб на зуб не попадал. Чтобы попасть обратно в здание, они вынуждены были пройти по зимнему саду. Ксению трясло. Ужас погони и стрельбы нашел выход в истерике. Она визжала на Леву, требовала найти ей одежду, водки, но главное – тампон! Она еле брела в мокрой облепившей юбке, чавкала по плитке пола разбухшими туфлями. Мейкап с нее смыло, волосы повисли. Ее трясло, она рыдала, бросалась на окружающих, требовала тампон! Тампон мне дайте! Лева, сволочь, да добудь же ты мне тампон! Чего смотришь? Мне нужен тампон! Душу мою затыкать! Девчонки, дайте тампон! От нее шарахнулись три девицы из группы «Фрисби». У вас есть тампон? От нее брезгливо попятились сисясто-мясистые блондинки из «Фор ов э кайнд». Она завизжала, топая ногами – тампона уже жалко, да?! Какие же вы все ублюдки! Лауреат оккультной премии «Лариса» шла по коридору, полному артистического люда, волоча, как швабру, подол мокрого платья. Орала на всех, злобно лаяла. Вслед ей летели ругательства, люди крутили пальцами у виска. В конце концов, Лева не выдержал, прижал ее к стене и дал пощечину. Ноздря ахнула и возмущенно уставилась на него очнувшимися глазами. - Слушай, как ты все это устроила? – попытался отвлечь ее Лева. – В бассейне, а? Что за спецэффекты? Ты че там распылила? Я реально поверил, что ты истекаешь кровью. - А я чем истекаю, по-твоему?! – Ноздря показала на кафельный пол, по которому извивался длинный красный мазок. - Погоди, так это у тебя такие месячные? – ахнул Лева. - У меня в первый день всегда такие обильные дела - просто ховайся! Когда этот придурь выстрелил, я упала в бассейн и выдернула из себя тампон. Он как увидел мою «кровавую Мэри», чуть в обморок не упал. - Серьезно? – Лева выпучил глаза. - Так, Лева, срочно! – пришедшая в себя Ксения кое-как подоткнулась мокрой юбкой. - Кто из нас арт-директор? Добудь мне тампон! Демаскируем все передвижения. Они засеменили, мокрые, по коридорам. Тыкались во все двери, но они были закрыты. Наконец за одной услышали голоса и смех. Ксения постучала. Дверь открылась, ослепив светом. - Вам чего? Когда Ноздря проморгалась и привыкла к свету, она увидела, что на пороге в белой лайковой курточке стоит ее главная врагиня Ксения Собчак. *** 10 сентября 1918 года Казань была взята. Троцкий и Лариса Рейснер встретились в Казанском отделении Госбанка. Казначейство было пустым. Не было не только служащих, не было и золота. Белые успели вывезти золотой запас России. Все усилия Троцкого и Рейснер оказались напрасными. Они зашли в кабинет управляющего и закрыли за собой дверь. Долго смотрели друг другу в глаза, начали потихоньку улыбаться. Маски вождей, маски страшного нервного напряжения, сползали и уступали место нормальным человеческим лицам. Они принялись смеяться. Потом хохотать. Страшное напряжение этих дней вылилось истерическим гомерическим смехом. - Вечная история, - сказал Лев Давидович, обнимая Рейснер, - люди ищут золото, а находят друг друга. Они стояли, обнявшись. Ему было 39 лет, ей 23 года. ПОДАЙТЕ ТАМПАКС! - Не узнаешь, тезка? – пробормотала Ноздря сквозь спутанные мокрые пряди. Из гримерки донесся смех, и чей-то голос спросил, не Тимка ли это пришел. - Вам чего? - повторила Собчак. И в самом деле, кто бы мог узнать в мокрой рохле блестящую гламурную Ноздрю? Волосы ее потеряли форму и облепили лицо. Тушь для ресниц потекла, превратив подглазья в фингалы. Наращенные ногти отслоились. Одна губная помада «Lip Lip Shine» еще фрагментарно держалась, сохраняя форму и очертания знаменитых дутых губ. - У тебя тампона не найдется? – стеснительно пробубнила себе под нос Ксения. Предуведомила. – Я верну. – И совсем уж по-дурацки добавила. – Новый! - Чего-чего? – раздраженно повысила голос ничего не расслышавшая Собчак. - Тампона не будет? – набрав воздух в легкие, выкрикнула Ксения. Собчак даже ногой топнула. - Дожили! – крикнула она. – Фанатки совсем сх…ели, уже тампоны выпрашивают! Ну, вы ваще! Дверь захлопнулась в лицо Ноздре. Она постояла, поникнув. Ее не узнали! Конечно, в таком-то виде! Вдруг дверь снова открылась. - Ты кто вообще? – спросила Собчак, близоруко поправляя очки и вглядываясь в бледное без макияжа лицо. - Тезка, не узнаешь? – Ксения расчистила лицо от налипших волос. - А ну, пошевели губами, - потребовала Собчак. – Ноздря, ты ли, че ли? - Я, - шмыгнула носом Ксения и обняла себя руками, чтобы скрыть дрожь. - От тебя только губы и остались, - сказала Собчак, смерив ее взглядом с головы до ног. – Да уж, коллаген не смоешь. - Какой коллаген, - цокнула зубами Ноздря, - у меня там жир свой. Из попы откачанный. - Ты поэтому и несешь жопную ересь, да? - Так дашь тампон? – оскорблено отвернулась Ноздря. - Что, нечем заткнуть то, чем ты говоришь? – подбоченилась Собчак, изготовившись к поединку. Но Ксения не была расположена к бою. Она понуро повернулась и пошла прочь. Облитый вид ее с висящими лохмами и липнущей к ногам юбкой вызывал жалость. - Эй! – окликнула Собчак. Ксения всхлипнула. Собчак догнала ее, взяла за локоть, повернула к себе. - У тебя че, подруга, воды отошли? - За мной бандиты го-гонятся, - рыданула Ноздря. – В меня стреляли. Чуть не убили. Я в бассейн от них ны-ны-ныря-а-а-ла… ы-ы…шмыг-шмыг-шмыг… ы-ы… - Ну и ну! – оглянулась по сторонам Собчак и за руку затащила бедолагу к себе в гримборную. Сидящие на стульях три молодых человека удивленно воззрились на пришествие мокрой с ног до головы Ноздри. - Снегу-урочка, - радостно протянул один. - Раста-аяла, - подхватил другой. - Полотенце, халат, тампон! – деловито приказала Собчак. Ребята брызнули по комнате во все стороны и вернулись с требуемыми артефактами. Получив волшебные предметы, Ксения отправилась в душ. По выходу ее встретила новая команда Собчак. - Сигареты, фен, бухло! Три юных джина из тусовки суетливо бросились врассыпную и вновь вернулись с искомым. Через пять минут сухая Ноздря блаженно сидела в теплом халате и тапочках, волосы ее обдувал горячий фен, которым управлялся личный стилист Собчак, в одной руке девушки дымилась сигарета, в другой маслянисто бултыхалось полстакана виски. - Давай бухнем, – Собчак протянула свой бокал. Ксения благодарно глянула сквозь распушившиеся волосы, чокнулась. Дамы выпили. Поклонники сглотнули слюну. - А нам? – спросил он. - Это Рома, - представила Собчак. – Звукооператор Степаненко. Знаешь чем занимается? Монтирует смех с концертов Галкина в ее номера. Они даже судились из-за этого: Галкин доказывал Степе, что смех – из его концертов. А кто за тобой гоняется? Че за фигня инфернальная? Хочешь, вызову ударную группу ФСБ? Или спецназ ГРУ. На крайняк ОМОН из МВД, но это дуболомы. Я бы на твоем месте выбрала фээсбешников, интеллигентные ребята. - Ксень, - глаза Ксении заблестели, - давно хотела у тебя прощения попросить. - За что? - Мы же ругались… - Я зла ни на кого не держу. - Вот какая ты молодчинка! - Прощать просто, это же не операция по отбеливанию ануса. Собчак и Ноздря посмотрели друг на друга и вдруг прыснули. Две дотоле враждовавшие артистки чокнулись и с удовольствием выпили по глотку хорошо выдержанного виски. В дверь заглянул Лева, удивленно уставился на раскинувшуюся в кресле с бокалом в руках просохшую Ксению в белоснежном халате. - Че рот открыл, Левк? – весело приветствовала она его бокалом. - Не время беременеть, родина в опасности. - Вот ты где! – Лева вошел, всех оглядывая. - Привет честной компании! А мне выпить? - Мазок хочешь сдать? – Собчак показал ему фак. – Это ты мне должен за фото с вернисажа Феликса, помнишь, папарацци недоделанный? - Я больше не папарацци, - гордо поправил Лева, - я теперь продюсер. - Чей ты на хрен продюсер? - Вот ее! – Лева указал на зардевшуюся под горячим феном Ноздрю. - Мы же друзья, Ксень, какие счеты. - Таких друзей, - сказала Леве Собчак, - за хер да в музей! Не завидую я тем, у кого ты продюсер. - Спасибо тебе, Ксень, огромное, - сказала Ноздря, вставая, - ты меня выручила, а теперь мы пойдем. Она выпихала Леву из гримерки в коридор. - Вещи свои забери… - вслед ей крикнула новообретенная подруга. - Я халат верну… - Пока… Пригревшись и обсохнув в тепле, Ксения Ноздрачова надеялась, что ее невероятные приключения в кемпинге «Солнечный» закончились. Она ошибалась. Они только начинались. «СРЕБРЕНИК ИУДЫ – МИФ ИЛИ ПРАВДА?» Запись программы «ВЫХОД ЕСТЬ!» от 17 декабря 2007 г. (вторая часть) Вновь резко прозвучала трубная музыкальная заставка ток-шоу «Выход есть!». После рекламной паузы вихрасто-небритый ведущий вновь впрягся в свое многотрудное ремесло. - Последняя неделя омрачилась в Москве трагическими событиями, - мрачно повторяет он. - Погиб известный музыкальный продюсер Владлен Куляш, в огне, охватившем ночной клуб «Гудзон», погибли десять человек, многие получили ранения. В столичной тусовке поползли упорные слухи о неком проклятии, связанном с именем Ксении Ноздрачовой. И как сегодня нам рассказала сама виновница «торжества» в кавычках, все эти мистические истории стали происходить с ней после того, как ей в руки попалась таинственная монета, оказавшаяся не чем иным, как тридцатым сребреником Иуды. Вторая половина передачи будет посвящена именно ему. У нас в гостях Инга Александрушина, старший научный сотрудник Института имени Сербского, а также ее пациент Игорь Ледовских, настоящий правообладатель древней монеты, который уже однажды побывал в этой студии, и тогда дело закончилось небольшим э-э… эксцессом. Аудитория аплодисментами встретила вошедших Ингу и Игоря. Они сели в кресла справа и слева от Ксении. - Надеюсь, сегодня вы, Игорь, настроены более миролюбиво и больше у нас ничего не случится, - сказал Махалов с натянутой улыбкой. - Вам слово, доктор! - Игорь Ледовских поступил в наш Институт в состоянии тотальной амнезии с так называемой стертой личностью, - нервно облизыва пересохшие губы, начала Инга Никодимовна. - В целях восстановления утраченного эго с Игорем была проведена гипнорепродукция. Это такой гипноз, когда больной сосредотачивается на определенном предмете и регрессивно возвращается к событиям, связанным в прошлом с этим предметом. Так вот, Игорю сделали гипнорепродукцию на монету. Как оказалось, это и был один из тридцати сребреников Иуды. - Вот эта монета! – сказал ведущий, показывая на экранах фото неровного металлического овала со стертым профилем. – Это она? - Да, - ответила врач, поглядев на экран. - Как она попала к Игорю? - Это он вам сам расскажет. Игорь как зачарованный смотрел на экран. - Если коротко, - сказал он, встрепенувшись, - я нашел эту монету в голове Иуды. Мой дед, Иван Ледовских, сделал в 1918 году по заказу Льва Троцкого статую Иуды. Троцкий замуровал принадлежащий ему сребреник в голову статуи. Голова эта хранилась в Троицком монастыре Свияжска. Там я ее и нашел. - Значит, вы разбили голову? - Да. - А что выставляется сейчас в музее имени вашего деда и вызывает столько споров и пересудов? На экране появилось большое изображение музейного экспоната. Черная зияющая глотка Иудиного лика произвела на аудиторию впечатление. По залу пробежал ропот. - Это она и есть, голова, которую я разбил, - сказал Игорь. - Ее восстановили. - Очень интересно! – воскликнул ведущий. - И что показал гипноз на монету? Игорь отворачивается, склоняет голову, видно, что ему трудно говорить. Инга Никодимовна пришла на помощь. - Было проведено два сеанса гипнорепродукции с монетой, - сказала она. - Во время первого Игорь «увидел» обряд проклинания монет синедрионом Иерусалимского храма. Во время второго сеанса он пережил, как бы это сказать… самоубийство Иуды. У него даже странгуляционная линия появилась на шее. На экране появилась изображение запрокинутой головы Игоря с отчетливой синей линией вокруг шеи. - Невероятно! – воскликнул Махалов. - Невероятно! Что скажут ученые? Доктор Пасхавер взял слово. - Прошу прощения, - иронично сказал он, - не знаю, что здесь происходит и для чего создается на пустом месте сенсация. Больной, действительно, обследовался в нашем институте, и было установлено, что он склонен к суициду и аутодеструкции, то есть к действиям, направленным на саморазрушение. Посмотрите на шрам на его носу! Это одна из его попыток нанести себе вред. Больной даже насильно обездвиживался, чтобы он не причинил себе повреждений. Его, попросту говоря, привязывали к кровати. Линия у него на шее, которую вы видели на фотографиях, есть не что иное, как след от реальной попытки суицида. Спрашивается, при чем же тут Иуда и эта старенькая монетка? Налицо самоидентификация больного с историческим персонажем. Многие больные воображают себя Наполеонами, это еще ничего не доказывает. Зал взбурлил. - Игорь, это так? – перекрывая шум, спросил ведущий. Игорь не отвечал. Видно было, что ему тяжело. - Расскажите нам, что вы пережили в состоянии гипноза? - Я узнал одну важную вещь, - сказал Игорь. - Какую? - Я должен сказать об этом всему человечеству. - Мы готовы, - сказал Махалов. – Мы вас внимательно слушаем. В наступившей тишине Игорь сказал. - Иуда не предавал Христа! - Но э-э… это сейчас вроде бы как всеми признается. Впрочем, я думаю, нам пояснит все детали этой истории человек, который и проводил гипнорепродукцию на сребреник Иуды, врач-гипнолог и ведущий популярных передач Сергей Бодров! Под аплодисменты в студии появился доктор Бодров. Он сел в крайнее левое кресло, красивый, лощеный, в своих знаменитых белоснежных кроссовках под строгим костюмом от Бриони. Все трое заметно напряглись. У Игоря побледнело лицо. Инга Никодимовна была шокирована встречей. Она порывалась что-то крикнуть ведущему, но тот не слушал, представляя нового героя передачи. - На самом деле, - начал Бодров, снисходительно улыбаясь в микрофон, с таким видом, словно одному ему была известна сокрытая от невежд истина, - гипнорепродукция подключает человека к ноосфере или, образно говоря, к коллективному бессознательному, где уже содержится вся информация. Сребреник послужил путеводной звездой в путешествии во времени. Да, действительно, пациент вышел на тот исторический момент, когда Иуда готовился осуществить суицид. Но что это доказывает? Человек стал Иудой? Да нет же! Человек прожил архетип Иуды, поймите! Почитайте, например, Грофа! У него есть такая книга «За пределами мозга: рождение, смерть и трансценденция в психотерапии». Цитирую: «Переживания этого уровня бессознательного (речь идет о так называемом трансперсональном уровне психики) обычно сопровождаются яркими физиологическими проявлениями, такими, как удушье различной степени, учащенный пульс и сердцебиение, тошнота и рвота, изменения в цвете кожи, колебания температуры тела, спонтанные кожные высыпания и появление синяков, подергивания, дрожь и судороги, необычные двигательные феномены. «Смерть «эго», пишет Гроф, может символически… выражаться отождествлением с Христом, Осирисом, Адонисом, Дионисом или другими жертвенными мифологическими персонажами». Таким образом, Игорь, - Сергей Бодров повел рукой в сторону напряженно слушающего Ледовских, - отождествил себя с таким жертвенным персонажем, как Иуда. Почему? Потому что гипнорепродукция проводилась именно на ту монету, которой касались руки исторического Иуды. Любой, получив в руки эту монету, может прожить архетип Иуды, то есть по определению того же Юнга, структуру в коллективном бессознательном, которая отвечает за предательство и суицид. Я бы назвал его «комплексом Иуды» – предательско-суицидальный комплекс. Он включается автоматически, очень силен и выполняет функции судьбы. Он пере-дает человека судьбе, то есть осуществляет в жизни человека то, что человек хотел бы, но боится сам с собой сделать. Христос хотел принести себя в жертву. Это типичный мессианский комплекс. И вот два носителя двух таких критических психоструктур встретились. Мессианский комплекс ищет и неизбежно притягивает носителя предательско-суицидального комплекса, после чего судьба одного и второго осуществляется. Сбылась тайная мечта Христа пострадать за человечество и таким образом «спасти» его. И сбылась тайная мечта Иуды покончить с собой ради сверхценной цели, то есть осуществления богожертвы. В обычной жизни такие истории происходят на каждом шагу, просто в евангельской версии они обрели монументальный архетипический характер, а в обыденной жизни выглядят, например, как донос на друга в КГБ с последующими угрызениями совести или как измена мужу (жене) с последующим самоубийством одного из супругов. На самом деле «Иуда» – демиург жизни, режиссер, автор сценария. Он знает, чего достоин герой, чего он хочет на самом деле. Более того, Иуду не страшат презрение и осуждение профанов. Соматически «Иуда» как психическая структура личности соответствует перистальтике. Он выбрасывает вон переваренное, отработанное. Именно тайные, «перистальтические» поступки Иуд ведут к извержению шлаков, оставшихся после усвоения отработанного, переваренного опыта жизни. - Да, владыка! – ведущий передал слово возмущенно вздымающемуся черной тучей архиепископу Свияжскому Кириллу. - Святотатство и богохулие! – срывающимся голосом возопил владыка. – Бог поругаем не бывает! Великое дело спасения вы называете психиатрическим комплексом! Спасителя выставляете в виде какого-то психически больного. Иуду обеляете, якобы он в сговоре с Христом осуществил свое богомерзкое предательство! Призываю всех истинно верующих покинуть аудиторию. Анафема вам! Анафема! Потрясая воздетыми к небу руками, владыка направился за кулисы. Здесь и там на трибунах вставали люди, крестились и торопились вслед за духовным отцом. Слово взяла Ксения Ноздрачова. - А вы не боитесь, Сергей Александрович? – спросила она знаменитого гипнолога. - Чего? - Но медь монета с вами? - Да, она со мной. В зале началось шевеление и ропот. Проклятая монета… Иуда… здесь… Нас не предупреждали… - И вы не боитесь, что на вас могут напасть, ведь она стоит миллион долларов. - Никому не советую нападать на носителя монеты, - вздернул в улыбке угол рта Бодров. - На меня уже неоднократно совершались покушения, и некоторые отчаянные люди пытались отнять монету. Уверяю вас: монета сама идет в руки к тому, кто должен нести ее дальше. Силой или коварством ее не раздобыть. Я думаю, в памяти москвичей свежа катастрофа с провалом шоссе на Трубной улице. В провале погибли три машины с боевиками армянской мафии. Они гнались за мной. К их несчастью, монета была при мне. Она и сейчас со мной! Она защищает меня надежнее бронежилета и телохранителей. Вот она! С этими слова доктор Бодров вынул из внутреннего кармана пиджака портмоне, вжикнул молнией и вынул запаянный в пластиковый карманчик кругляшок. - Дайте крупным планом! – завопил Махалов оператору. Камеры наехали на руку Бодрова, однако, за пластиком трудно было разглядеть саму монету. - Предупреждать надо! – раздался возмущенный голос и пожилой мужчина принялся выбираться из центра зрительской трибуны. За ним поднялась дородная женщина в электрически фиолетовом пончо. За первопроходцами побежали из зала и другие люди. - Господа, господа, - увещевал ведущий, - что за глупые суеверия. Сергей, подтвердите, что все эти э-э… легенды - всего лишь сказки! - Вот он – сребреник Иуды! – звучным голосом воскликнул доктор Бодров и обвел поднятой рукой аудиторию. Иные отшатывались, но большинство жадно тянулось разглядеть легендарную монету. Одна из женщины осенила монету крестом, многие крестились, кое-кто продолжал пробираться к выходу. Никто не отдавал себе отчета, что гипнолог уже ввел аудиторию в массовый транс. - Скажите, что вы пошутили, - с натянутой улыбкой попросил ведущий. - Да уж какие тут шутки! – сказал Бодров, пряча монету в портмоне, а портмоне во внутренний карман пиджака. – Тут далеко не шуточки. Верим в сглаз, в порчу деревенских колдуний, а в проклятие Иерусалимского синедриона верить отказываемся. Нет, древние ребята из Синедриона кое-что умели, особенно колдовать! Это их умение передавалось из поколения в поколение и дошло до наших дней. Вы слышали о «ударе огнем», нанесенном раввинами Ицхаку Рабину? После чего тот был убит террористом. Или про то же проклятие, ударившее по Ариэлю Шарону. Его разбил инсульт, он до сих пор в коме. Так что не надо удивляться, что тех, кто покусится на носителя монеты, будет ждать мучительная кончина. - Но она как-то влияет на окружающих, ни в чем не повинных людей? - Не повинных… - усмехнулся гипнолог. – Монета свершает судьбу тех, кто к ней приблизится. В магическом поле монеты судьба ускоряет свое развитие в десятки раз. Происходит реализация потенциально вызревших событий. Зачастую они приобретают катастрофический характер. Человек встречается с судьбой – это ли не катастрофа? В другой раз за мной гнались еще одни любители поживиться за счет дорогостоящих артефактов. На них упал подъемный край со стройки. Поднимите сводки чрезвычайных происшествий. 22 января Волоколамское шоссе, район метро Щукинская Инга Никодимовна, наконец, перекричала общий шум зала. - Зачем вы его привели? – палец ее показывал на Бодрова. - Господин Бодров – негодяй и подлец! Он загипнотизировал Игоря, украл у него сребреник, и бросил человека в состоянии гипноза умирать. Когда Игорь в гипнотическом трансе вешался, Бодров выламывал у него из пальцев монету, а потом убежал, даже не выведя его из транса. Ведущий округлившимися глазами посмотрел на Бодрова. - Это правда? Бодров поднял руку. - Я хочу сделать заявление! - сказал он. - Я специально пришел на это ток-шоу, потому что знаю, как меня обливают грязью и обвиняют во всех грехах. Особенно усердствует в этом героиня сегодняшней передачи Ксения Ноздрачова. Я имею право на реабилитацию, как тот же Иуда. Так вот, хорошо, что здесь присутствует доктор Александрушина! Она была на всех сеансах гипноза, проведенных мною с Игорем Ледовских. И сейчас я бы хотел прилюдно заявить, что монету Иуды отдала мне сама Инга Никодимовна! Добровольно. - Это неправда! – крикнула Инга. - Нет, правда! Ты мне ее сама отдала. – Сергей сострадательно улыбнулся. – Вспомни! Ты своими руками взяла монету из рук Игоря и отдала ее мне! Разве не так? Так. А сейчас ты узнала, сколько она стоит, и теперь пытаешься ее у меня отнять. Но это нечестно! Инга Никодимовна возмущенно поднялась. Бездыханное тело впавшего в кому Игоря встало перед ее глазами. - Скажи при всех, при каких обстоятельствах ты получил монету! – потребовала она. – Ты вынудил меня забрать ее из рук загипнотизированного тобой и впавшего в кому человека! Если бы я не отдала монету, ты не вывел бы его из гипноза, и Игорь мог умереть! В зале поднялся страшный шум. Инга грозила Бодрову сжатым до боли кулачком, кричала Ноздря, шумели зрители. Сам гипнотизер натянуто смеялся и сокрушенно качал головой. Во время всеобщей перепалки Игорь сидел и спрашивал себя: «Зачем я создал в своей жизни Сергея Бодрова? Какую миссию он в ней выполняет?» Друг, вопрошал он, глядя на красивое молодое лицо гламурного психиатра, для чего ты пришел? Ответ был такой: всю силу удара синедрионского проклятия принял на себя Сергей Александрович Бодров. Он защитил Игоря, закрыл своим телом. Бодров – его напарник, сменщик, надежный товарищ на Великом Пути. Явившись в облике врага, силой забрав монету, он выполнил приказ судьбы: сменил того, кто обессилил под магической ношей. Если бы Бодров попросил по-доброму отдать ему сребреник, тот «Виктор» никогда бы этого не сделал. Поэтому судьба забрала монету грубо и насильно. Неужели после того, что Игорь понял, он будет ненавидеть Сергея из-за «кражи» монетки и потери мифического миллиона? Деньги, отъем монеты под гипнозом – все это была маскировка, камуфляж истинной структуры события. Игорь поднял руку. Ведущий заметил это и дал ему слово. Установилась тишина. - Я хочу заявить при всех, что доктор Бодров получил монету законно, - громко и четко сказал в микрофон Игорь. - Я сам, добровольно отдал ему монету. Зал изумленно замер. - Игорь! – Инга смотрела растерянно. – Но ведь это не так! Ты же ничего не видел! Ты был без сознания! - Витя! Ты с ума сошел! – кричала крайне возбужденная Ноздря и крутила у виска пальцем. - Вот видите! – торжествовал Бодров. - Это так, - негромко, но так, что его услышала вся аудитория, сказал Игорь. – Человек ничего не делает против своей воли. Я сам отдал монету, для этого и впал в кому. Был бы в сознании – никогда бы не отдал. Поэтому меня и отключили. Все выглядело как насилие, но через насилие часто осуществляется воля судьбы, воля Смотрящего. Аудитория шумела. Инга разводила руками. Ноздря крутила пальцем у виска. Гости с микрофонами и без оных перекривали друг друга, создалась привычная для передачи «Выход есть!» какофония. На экранах крупным планом появилось небритое лицо Махалова - Пока гости будут разбираться в психологических и юридических тонкостях, мы заканчиваем эфир. Помните, «Выход есть!» из любых ситуаций! Бай-бай! Не переключайте! *** С охапкой мокрой одежды в руках в белом собчаковском халате Ксения Ноздрачова босиком шла по коридору. Лева семенил рядом, озирался по сторонам и, приобняв за талию, шептал. - Я договорился об эвакуации, только надо быстро, пока они не перекрыли все входы-выходы. Ой! – Лева с визгом тормозов остановился на бегу. - Чего? – уставилась на него слегка опьяневшая от виски Ксения. - Нам конец! – прошептал Лева непослушными губами, совершая морской маневр оверштаг - «все назад»! Ксения с закружившейся от оборота на 180 градусов головой оглянулась. Из-за поворота в глубине коридора показалась группа возбужденно разговаривающих мужчин, среди них она узнала двух своих гонителей, хозяина корпоратива Валерия Егоровича и еще несколько дюжих парней в костюмах. Гомон их возбужденных голосов становился все громче. Балерины из «Тодеса» жались к стенам при прохождении могучей команды. Ксения, неузнаваемая со спины в белом банном халате, быстро засеменила по коридору, Лева бросился за ней. Повернули направо, пробежали короткий отрезок и поняли, что попали в тупик - коридор заканчивался огромной торцевой дверью. Мужские голоса приближались, за поворотом послышались перекаты грубой брани. Лева кинулся вперед, в безвыходном отчаянии покрутил ручку двери и створки – о чудо! – распахнулись. Арт-директор пошарил по стене рукой, включил свет в большой офисной комнате и втащил в нее Ксению. Туда! – в глубине виднелась дверь в туалет. Они выключили свет и впотьмах побежали к туалетной комнате. Вошли, включили на мгновение свет, чтобы оглядеться. Ванная комната была под стать офисной, большой, богатой, в темно-синем кафеле с золотыми прожилками. Слева стоял унитаз под голубой кожаной крышкой, рядом белело биде, справа в глубине за синей пластиковой ширмой виднелась кабина душа. Пахло дезодорантами. Беглецы огромными глазами посмотрели на свое отражение в большом затемненном зеркале и полезли в душевую кабинку. - Надеюсь, пронесет, - прошептал Лева, не подозревая, насколько он прав в своем предсказании. ЗА ЗАНАВЕСКОЙ Чтобы проснуться, Ксения щипала себя там, где мужской взгляд не мог увидеть последствия щипков – а именно подмышками и за щиколотки ног. Но сколько бы она себя ни щипала, проснуться не могла. Кто-то вытворял с ней все эти страсти-мордасти, а она послушно бегала, пряталась и проявляла чудеса сообразительности, как, например, в случае с тампоном. Витя, умница, отказался от монетки и живет себе припеваючи, подумала она, одна я ношусь, как хвост за бешеной собакой. Нет, надо срочно проснуться. Она ущипнула Леву. Тот ойкнул. Ничего, приложила палец к губам Ксения, я хотела убедиться, что не сплю. Себя щипай, прошипел Лева. Голоса из комнаты доносились все глуше. Потом хлопнула дверь. Вошел еще кто-то. Глухо забубнил один из бандитов, видимо, докладывал. - Ну и где она? – донесся разгневанный крик бандитского босса. В ответ униженное бубнение. - Идиоты! – начальственный голос принадлежал кому-то из главарей. - Я должен сказать тебе одну вещь, - защекотал ей ухо своими губами Лева. - Что еще? Ты пытался меня отравить? Лева зашептал. - Я вот что вычислил. Мне тебя заказывал Леня Пафнутьев. - Пафа? – изумилась Ксения, - Желтый рейдер? «Желтым рейдером» в тусовке звали Леню Пафнутьева. Пафа был очень влиятельным человеком в мире шоу-бизнеса. Он был главным редактором газет «Желтуха», «Дно дня», «Голый гламур», «Ночная жизнь», «Папарацци», «Ярмарка кроссвордов», «Клио», «Даша», «Маша», «Глаша» и «Саша». Ему приписывали рейдерские атаки на звезд эстрады, включая самого Киркорова в истории с «розовой кофточкой». - Чем я Пафе не угодила? – изумилась Ноздря. - Да ничем ты не угодила! Ему тебя Гуляш заказал! - А. - А Гуляшу дал приказ другой человек. - Кто? - Не догадалась еще? - Я те Ванга? Лева огорошил ее. - Микрофон! - Леша? - Ты как только народилась. Весь Пафа с потрохами приналежит Микрофону. И вместе они всех нагибают! Это их обычая тактика! «Опускают» «звездочек», перекрывают им кислород, а потом приходят, как благодетели, и якобы «спасают». А на самом деле закабаляют, почти задаром. И тебя они так же хотели опустить и захомутать. Я не знаю, почему взорвали Гуляша, но без Бурого и Микрофона тут не обошлось. Он пытался выйти из-под их влияния, вот и взлетел на воздух! Ксения в темноте вытаращила глаза. Вся картина происходящего вокруг нее сумбура вдруг проступила из тумана во всех подробностях. - Чего ж ты раньше-то молчал?! - вскричала она. - Тише ты! – шикнул Лева. - Тебе только скажи, ты сразу хай на всю Москву поднимешь. А они не церемонятся, бах-бах и в дамках! Микрофон работает с Бурым, теперь понимаешь? - Это вот этот дядечка бесшеий и брюхатый? - Дядечка… - хмыкнул Лева. – Это Валера Бурый! - И кто он такой? - Счастливая, ты не знаешь, кто такой Валера Бурый. - Он что, доктор Зло? - Он профессор Зло, знаменитый московский рэкетир. Они с Лешей еще с девяностых годов знакомы, когда только начинали капитализм в Москве строить. Леша тогда свои первые рок-группешки раскручивал, а Валера ларьки на Черкизовском рынке окучивал. А теперь они магнаты, воротилы. Медиа-олигархи. Намекнуть тебе, кто такой Бурый? БЛТ – ничего тебе не говорит? - Нет. - А «Балтика»? - Пиво «Балтика»? – удивилась Ксения. - Ну, ни фига себе! - Бурыкин, Лютиков, Тытенок. БЛТ. Их группировка называлась «Комплекс» или просто «бурые». Леша вместе с Бурым владелец всей этой «желтой» мега-масс-медиа-империи. Пафа – только зиц-председатель. Теперь ты понимаешь, откуда исходила указивка тебя нагнуть? - Погоди, - Ксения отвела замокрешее от Левиного шепота ухо, обеими руками повернула голову арт-директора так, чтобы ухо его стало против ее губ, и шепотом завопила, - так че ж ты, гад ползучий, меня сюда притащил? Лева вырвал голову из ее рук, поковырял мизинцем в оглушенном ухе. - Тихо ты! Цыц, я сказал! Я же так оглохну. Ну, притащил. И что? Денег срубить. Ксения медленно обеими руками нащупала его горло, сдавила. Сильнее. Изо всех сил. Лева задергался, захрипел. - Срубил? - сквозь зубы шипела Ноздря, запуская в кожу заточенные маникюром ногти. – Срубил, гад? Я у бандюков по умолчанию не выступаю! Ты зачем меня сюда затащил, сволочь? В разгар борьбы они внезапно замерли - в туалете зажегся свет. Открылась дверь. Кто-то вошел. Зажурчала струя в унитаз. Кто-то громко пукнул и прокашлялся. Сиплый этот кашель мог принадлежать только… Лепрекону! Лева и Ксения застыли в переплетении борьбы, чтобы ни единым движением не всколыхнуть занавеску, отделяющую их от ужасного бандита. Девушка с дрожащими в полуприсяде коленями вцепилась в горло арт-директору и так висела, а тот держался за ее руки, душащие его за горло. Друг без друга они не удержали бы равновесия и упали. Все происходило совершенно беззвучно, словно на обоих кто-то свыше направил пульт управления и нажал кнопку «mute». Струя стихла. Зашумела вода из бачка. Пописавший Лепрекон возился с одеждой. С непривычки не мог нормально застегнуть смокинг и брюки под ним. Справился. Вышел. Свет погас. ДВА ЧУДА В ОДИН ДЕНЬ После записи программы «Выход есть!» Игорь и Инга вернулись домой и легли спать. В начале одиннадцатого в дверь позвонили. Инга Никодимовна очнулась, удивленная, что Борька вернулся от бабушки, и пошла открывать. Но перед дверью стоял не сын. - Ты? – ахнула она. На слабо освещенной лестничной клетке стоял профессор Александр Яковлевич Пасхавер в криво застегнутом и измазанном грязью бежевом плаще с меховой подкладкой. - Инга, - заплетающимся языком сказал профессор и снял шляпу, - я пришел просить у тебя прощения. И сказать тебе одну важную вещь. Сегодня я понял, что Иуда не предавал. – Пасхавер развел руками, покачнулся и деревянно расхохотался. – Это настолько очевидно, что нужно быть тупым профессором психологии, чтобы этого не понимать! Ну не нужны апостолу деньги! – Профессор выговорил по слогам. – Про-сто не нуж-ны. - Погоди, - догадалась Инга Никодимовна, - ты пьян? Пасхавер воздел палец. - Это мы, обыватели, меряем апостолов своей меркой! – назидательно объявил он. – Нам приятно думать, что они тоже сволочи! Но это же глупо, Инга! Я это понял. И мой мир тут же переменился. Твой больной был прав. После того заседания Экспертного совета я перечитал евангелие. Я, психиатр с тридцатилетним стажем! Господи, даже я не видел очевидного! Ясно же, что Иуда не предавал! Так не предают, Инга. И мой мир тут же переменился. Нет, он не просто переменился. Он перевернулся. И на самом деле я сейчас смотрю на тебя снизу вверх. Пасхавер попробовал наклониться и посмотреть на Ингу снизу, но потерял равновесие, взмахнул руками и завалился за мусоропровод. - Саша, боже! – она поймала его руку, вытащила из угла. Александр Яковлевич еле слышно хихикал. - Ты просто выпил, вот тебе и море по колено, - сказала Инга, отряхивая его. - И завтра мир станет с головы на ноги? – спросил он, нахмурившись. - Конечно, - грустно сказала Инга. – завтра все будет по-прежнему, трезво и скучно. - Нет, - сказал Пасхавер. – Ты мне нарочно так говоришь. Прежнего мира больше не будет. - Входи, - предложила Инга Никодимовна, отступая и запахивая на груди халат. - Нет, - Пасхавер махнул рукой, как саблей, отсекая все возражения. – Я тут скажу и уйду. Недостоин войти. И в колбасных обрезках я, как выяснилось, ничего не понимаю. Ни черта! Вот они! – он вынул из кармана горсть высохших колбасных «попок» с веревочками. – Вот все, что от меня осталось. Вот результаты моей научной деятельности. Погоди, Инга, я сейчас сформ… сформулирую и уйду. - Да войди же, Саша! – позвала она, но Пасхавер снова пьяно рубанул перед собой рукой. - Я сволочь и вел себя, как сволочь! – сказал он. – Я не профессор, а сво-лочь. Психиатр не может быть сволочью, иначе он не психиатр. Какой же я профессор, если ни хрена в психологии, даже своей, не понял! Теперь понял. Меня совесть замучила, Инга. Простишь? - Давно простила. - Я отменил свой приказ о твоем отстранении. Выходи, пожалуйста, на работу. На следующем Экспертном совете мы вместе поставим вопрос о реабилитации этого твоего … «иудушки». И диссертацию я твою сам буду защищать. Надо будет – с пулеметом залягу и буду отстреливаться от ап-понентов. – Профессор неуклюже изобразил стрельбу из пулемета. - Дыр-дыр-дыр! Это будет не защита диссера, а защита Брестской крепости. Я тебя уверяю! – Пасхавер постоял, покачиваясь, и вновь спросил, будто забыл уже данный ему ответ. - Так простила? - Да. - Спасибо. Хочу руку тебе поцеловать, но пока не достоин! Но буду достоин! Да-с! А пока вот, - профессор засунул в рот горсть колбасных обрезков, начал их жевать, отдал честь нетвердой рукой, повернулся через левое плечо и строевым шагом отправился к лифту. Изо рта его свисали веревочки. Это было второе чудо за сегодняшний вечер. Первое чудо спало в комнате. УЗНИКИ СОРТИРА Как установила наука, в человеческом организме вырабатывается более ста пятидесяти видов газов и только три из них вонючи. После ухода Лепрекона из туалета Лева раздвинул обеими руками ягодицы и еле слышно испустил дух - именно этими, вонючими vip-газами, причем всеми тремя сразу! - Фу! – Ксения с отвращением зажала пальцами ноздри. Стараясь не дышать, сквозь зубы прошипела. – Ты че тут бздишь? - Со страху, - еле выговорил Лева. - У меня вообще все опустилось, когда этот гоблин вошел. - А мне каково было лежать в воде и ждать, что вот-вот добьют! – зашипела Ксения. - Контрольный в голову сделают. Я же не усралась. Какой ты вонючий! - Ой, - испуганно сказал Лева, хватаясь за живот. - Ой. - Что? - Приперло. - Куда? - Туда! - Терпи! - Не могу. - Терпи! - Не могу! Ща всрусь. - Да куда ты? – заполошно зашипела Ксения вслед вылезающему из душа арт- директору. Тот не отвечал, с выпученными глазами судорожно расстегивал мокрые и оттого задубевшие джинсы. Ломая ногти, кое-как вывернул медную пуговицу на поясе, вжикнул молнией, стянул волглые штанины, и шлепнулся на унитаз. Послышалось урчание, а затем пузырчатое бормотание и губошлепное пришепетывание. Ксения схватилась за голову. - Сри тише! – простонала она из-за занавески. Лева страдальчески натужился и снова испустил говорливую струю, а затем и сдавленный стон облегчения. Невыносимое зловоние наполнило ванную комнату. Не может быть, думала Ксения, нежели это происходит со мной? Я сижу в вонючем сортире, прячусь от убийц, а рядом испражняется мой ближайший помощник, фак-френд Лева. Вонища, стыд и срам! Почему я попала в такую ситуацию? Ей вспомнился разговор с Виктором про подличности, которые создают людям совершенно неожиданные жизненные ситуации. Но я не могла сама себе создать такую омерзительную подлянку! Что я, дура, что ли?! Если я, правда, создаю свой мир, то значит, я тут хозяйка и все должны мне подчиняться. А меня никто, даже Лева, не слушается! Значит, ни фига я не создаю! Между тем Лева с облегчением подтерся, пшикнул длинную густую струю дезодоранта из висящего на стене устройства, закрыл унитаз крышкой и, тонкой струйкой, чтобы шумом воды не привлечь внимания бандитов, смыл кучу кала в глубину унитаза, после чего вернулся в душевую кабинку. Ксения зажала нос пальцами и возмущенно покрутила пальцем у виска. - Что? – спросил Лева. – Туда надо было? – он показал на сливное отверстие душевого поддона. Ксения еще пуще засверлила пальцем свой висок. Гундосо сказала с зажатыми ноздрями. - Это какое-то «Эюя»! Ну, ты и сиранул! Твое имя не Сирано де Доширак? Совсем спятил? Потерпеть не мог? - Не мог. - Глаза же выедает. Лучше б уж не брызгал ничем. Ой, мамочки, газовая камера, ой не могу, смертушка моя пришла. На фига столько дезодоранта, скунс! - А что было делать? - Терпеть! Ну, ты хорек! - А че ж ты не терпела со своими месячными? - То месячные, а то срачка! Боже, сделай так, чтоб они не зашли! - Это медвежья болезнь. - Она не заразная? - Тс-с! Пока они пререкались, дверь щелкнула, и в туалете зажегся свет. Ксения и Лева замерли с вытаращенными глазами. Кто-то вошел и шумно потянул носом. Цокнула поднятая крышка унитаза. Грубый голос вскричал. - Вы смывать за собой научитесь, сволочи! Кто срал? - Саня, - донесся из комнаты голос Питбуля. - Варвар! Деревня! Лепрекон, сука! А дезика сколько напустил! Саша Лепрекон испуганно заглянул в ванную комнату. Слепил глаза отражающийся в тонированном зеркале свет ламп, недвижно висела синяя ширма на душевой кабинке. Бурый гневно тыкал в обгаженный зев унитаза. - Чехо, Ехорыч? – услужливо спросил Саша своим шершавым голосом. - Почему не смыл за собой, спрашиваю! Ксения и Лева услышали рев спускаемой воды. Совсем рядом раздался шуршащий голос Лепрекона. - Так я не это, Ехорыч, я по-тяжелому не ходил, поссал только. - Фу, вонища! - И вонь не моя. Я не так пахну. - Он пахнет, - деланно расхохотался Бурый. – Да ты смердишь! - Да не я это, землей клянусь! - А чье ж это говно? - Где? - Я его смыл только что! - Прикалываешься, Ехорыч? - Да ты сам понюхай – вонища какая! Давай сюда Питбуля, у него нюх без носа обостренный. - Игнат! – позвал сконфуженный Лепрекон. Вошел Питбуль. - А? - Чем воняет? - Так это. Говном, Валерий Егорыч, и дезиком сильно. Послышался глухой шлепок. Лепрекон взвыл. - За что, Егорыч?! - Не врать мне! - Да не вру я, чем хочешь клянусь! Не какал я, ну! - Ты один сюда входил, - послышался гнусавый голос Питбуля. – Сашка срал, Егорыч, он! Послышалась ругань, мат. Все это было так дико и нелепо, что Ксения просто не могла поверить, что это происходит с ней. Внезапно шторка отдернулась, и донельзя удивленное обезьянье лицо Лепрекона выпучилось на узников сортира. Вспомнила говно – вот и оно, прозвенело в голове Ксении! Урод с обезьяньим лицом, непонятно чему радуясь, выволок Ноздрю и Леву из душевой кабинки и взашей втолкнул в комнату. - Живая! Ксения! Слава Богу! Ксения увидела среди бандитов изящно-толстого депутата Микрофонова в черном фраке. - Леша, - исказила она лицо в натурально разыгранной радости и раскинула руки для объятия. - Фу-у, - с облегчением выдохнул Валерий Егорович Бурыкин, - живая, ты гля! Перепугала всех. Отбой дай пацанам, - сказал он Питбулю. Тот убежал. - Ептать! – ходил вокруг воскресшей из мертвых Ксении уродливый Лепрекон и радостно потирал руки. – А я-то как перестремался! Я ж говорил, - бандит обращался к своему боссу, - над головой стрелял, не мог я в нее попасть. Попугать хотел. Все смеялись, густо дышали водкой, смотрели на скандальную шоу-герл, попавшую в такую дурацкую ситуацию. - Так, Лепрекон идет отсюда нах… строевым шагом! – дал подзатыльник своему порученцу Бурыкин. – Поручи дуракам богу молиться, так они не только себе, а и всем окружающим лоб разобьют. - Леша, - Ксения плакала на груди гладящего ее по голове депутата. – В меня стреляли… Я упала в бассейн. Я чуть не утонула… Чего они на меня набросились? - Не ну ты тоже хороша, зайка, - отечески обнимал ее Микрофонов, тихохонько похохатывая над совершенно дурацкой ситуацией, в какую попала знаменитая приколистка. - Да-а, - ныла Ксения сквозь слезы, - тебе смешно-о… - А вот на фига, спрашивается, ты вылила на всех ушаты грязи? Вот сама и попала точно в такую же ситуацию! Сегодня праздник, день рождения Валерия Егоровича, а ты такую ересь несла. - Так вы же меня сами просили, - проревела Ксения дородному Бурыкину. - Что я просил? – удивился тот. - Ну, опустить всех по полной программе. - Я? – изумился бывший рэкетир, а ныне генеральный директор, президент и почетный член всяческих академий. - Ну, за то, что они цены лупят и вообще зазнались… - У Ксении на глазах просохли слезы. Она повернулась к пятящемуся от нее Леве. – Так это ты! Ты все подстроил! Ксения ткнула в Леву пальцем, сообщила Бурыкину. – Это же он сказал, что вы якобы поручаете мне всех высмеять по-черному. Самым злющим образом. Это же он с вами договаривался! Вы ему заказывали такое? - Я такой мелочевкой не занимаюсь, - Бурыкин с интересом рассматривал скандально знаменитую шоу-девчонку. Затем тяжело, всем корпусом повернулся к плюгавому арт-директору. - Ты зачем сказал, что это я просил опустить гостей? – спросил он, надвигаясь всей тушей на перепуганного Леву. - Да это наша обычная тема, - ответил тот, слегка приседая и уже не пятясь, так как уперся спиной в стенку. – Ноздря же славится приколами. Это ее стиль! - А почему по полной программе? – подозрительно нависал Бурыкин. – Почему самым злющим образом? Я тебе заказывал такое? Нет, я не заказывал. – Он ткнул себя пальцем в грудь. - Вы - меня опустили. В глазах всех гостей. Опозорили на всю Москву. Кто тебе заказал? Кобзон уехал обиженный, Винокур. Волочкова с мужем. Ты зачем это сделал? Это больше чем вредительство, это подстава! Нет, это сейчас мы с тобой поговорим «самым злющим образом!» Бурыкин щелкнул пальцами, и онемевшего от испуга Леву с двух сторон сжали громилы-телохранители. - Колись лучше, парень, - зловеще прошептал тот, что справа. Тот, что слева, стиснул так, что Лева охнул. - Колюсь! - хакнул Лева из сжатой грудной клетки. - Кто тебе заказал? - Ну! – сомкнулись Сциллой и Харибдой охранники. На лице Льва появилось рвотной выражение. - Никто. Никто вас не заказывал. Я сам. Ну, то есть против вас я ничего не имею, честное слово… Я… я… Не давите так. У меня кардиостимулятор вшит. Вот умру тут, будете отвечать. Бурыкин сделал охранникам жест не давить на хлипкого вредителя. Лева немного оправился, прокашлялся. - Я хотел просто пошутить… - выдавил он. - Над кем? – изумился Бурый. - Надо мной? Лева не мог сглотнуть, тужился и не мог. - Колись, ублюдок! – занес руку страшный Лепрекон. - Я… я… я же не знал, что она так приколется! - Ты знал, кто я? – тихо спросил Бурыкин, и от этого негромкого голоса Лева помертвел. – Ты знал, кто мои гости? Ты решил надо мной приколоться? - Нет, - выкрикнул Лева, - не над вами! - А над кем? Лева сдался. - Вот над ней! – он показал пальцем на Ксению. - А над ней для чего? Лева глотал воздух и слюну. - Ты че молчишь, утырок?! – Лепрекон тряхнул его за плечо. – Че глаукомой щелкаешь? Ты чье время тратишь? Ксения с возрастающим недоумением смотрела на своего фак-друга. - А надо мной-то ты зачем хотел приколоться? – тихо спросила она. – Ты зачем меня подставил? Кто тебе заказал? Лева нервно накинул на бритую голову капюшончик пайты. - Да никто! – выкрикнул он. - Я сам способен думать! - И за что же ты меня так подставил? - А за то! Они стояли лицом к лицу. Левино лицо бугрилось от нарастающего гнева. - А кто меня из моего собственного дома выгонял? – злобно прокричал он. – Кто любовников приводил ко мне на хату, а меня выгонял на улицу, пока вы там трахались?! Ксения лишилась дара речи. - Да ты… - пролепетала она, - да что ты несешь… Леву действительно понесло. Все накопленные обиды вырвались наружу. - Кто Игорька облизывал, а мною понукал? – орал он. - Кто меня держал на побегушках, кто унижал, обзывал, кто? - Вот так всегда, - Бурыкин гадливым взмахом руки пресек свару. – Думаешь – заговор, наезд, подстава, покушение, а там всего лишь мелкие амбиции злобных людишек. Какие все придурки, это же ужас! Накостылять тебе, что ли по шее, за твою доброту? Ты думал, дело не вскроется? - Ничего я не думал, - буркнул Лева. - Оно и видно! - выкрикнула Ксения. Бурый вынес решение. - Короче, - сказал он, взглядом производя Лепрекона в судебные исполнители. – Артисты - люди божьи, строго с них спрашивать не будем, тем более что они и так страху натерпелись и вони нанюхались. Пусть она, - толстый палец указал на Ксению, - выйдет на сцену и попросит у людей прощения. Хорошенько попросит, чтобы все поверили, даже я. - Не буду! – топнула ногой Ксения. Леша Микрофон схватил ее за руку и потащил в сторону. - Егорыч, - заверил он Бурыкина, - сейчас таможня даст добро. В дверь требовательно постучали. Лепрекон вышел в коридор и вернулся растерянный. - Менты, Егорыч, - сказал он. Бурыкин посмотрел на начальника охраны кемпинга Дениса Панкратова, кивком указал на дверь, дескать, пойди, разберись. Денис вышел в коридор. Перед дверью стоял милицейский наряд. - Слышь, лейтенант, ложная тревога, - сказал Панкратов лейтенанту Филимонову. – Нашли ее. Вот она. Он показал в приоткрытую дверь Ноздрю, выясняющую отношения с депутатом Госдумы. - А че было? – спросил лейтенант. - По пьяни упала в бассейн с бокалом вина. А мои орлы подняли тревогу. - А кто стрелял? - Вострецов, мудак, прикололся. Холостым бабахнул. В честь праздника. - За такие приколы, - возмущенно начал лейтенант, но Панкратов приобнял его за плечи и повел по коридору, уговаривая не возбухать, а лучше выпить и закусить по-человечески! РАЗБОРКА С МИКРОФОНОМ - Ксения, ты попала и очень серьезно. Я тебя очень прошу – извинись. Извинись и закроем эту тему. - За что? - Что за что? - За что я должна извиняться? - Да ты весь вечер людям испоганила, настроение испортила! Что за способность! Откуда это в тебе - наговорить гадостей, причем каких-то неостроумных, а именно пошлых, циничных. Я в церкви был у одного батюшки на изгнании бесов, там привели одну кликушу, несет такое, что бабы уши затыкают. Так вот ей до тебя далеко. Откуда у тебя, у девушки, такой юмор? У тебя даже голос меняется, как у той кликуши. Становится таким наглым, визгливым. У тебя пацанский юмор, знаешь? Не мужской, а именно пацанский. Короче, мой тебе совет, пошли, извинишься, и забудем все, как страшный сон. - Да за что я должна извиняться? – возмутилась Ноздря. – Это они пускай передо мной извиняются! В меня стреляли, Леш, ты можешь это себе представить? Я чуть не утонула! - Ксень, ну, в самом деле, извинись, - встрял в разговор Лева. - А ты вообще заткнись! – накинулась на него Ноздря. - Ты совсем ох…ел! Ты же вылитый пенис, Лева, что в профиль, что анфас! Такая же глупая горделивая осанка вначале, радостные фрикции, а потом такая же поникшая, надломленая, бессильная головешка в конце! - Ксения, тебе Алексей Венедиктович добра желает! Ноздря в ярости запихала Леву обратно в туалет. - Видеть тебя не могу! Иди сортир! Там сиди! Там твое место! Чтоб я тебя не слышала! Она захлопнула дверь. Повернулась к Микрофону, гордо скрестила на груди руки. Микрофонов досадливо сотряс толстое лицо, улыбнулся своей перевернутой улыбкой. - Вот че я тебя уговариваю, а? Ты не можешь мне сказать? Ты не понимаешь ситуации! Ты оскорбила таких людей, о которых даже лучше не думать, не то, что говорить плохо. Извинись, и тебя отпустят. Иначе я не отвечаю за последствия. Бурыкин страшно разозлился. Они все поддатые, Ксения, до них нормальной речи не дойдет! Ксения видела, что и депутат прилично навеселе. Лицо его лоснилось, глаза за стеклами очков смотрели расфокусированно. Извиниться, что ли? Она представила, как она, гордая и независимая, выйдет на сцену и будет униженно извиняться перед ублюдками, а потом это еще и покажут на всю страну, в Интернете! Ее передернуло от отвращения. Никогда она не станет на колени! Нет, сказала она, что угодно, только не это! - Это мой стиль – стеб! Это такой тип юмора! Странно, что ты этого не понимаешь, ты же продвинутый человек! Послушай западных юмористов, там вообще мат-перемат. - Какой на хрен Запад, ты что вообще?! Мы в России! Тут нельзя так себя вести, как ты ведешь. Пришла, обдала всех своим жидким… шоколадом. Как Владю в свое время. Лучше бы депутат не упоминал имени покойного продюсера. Ноздря распялила и тут же сузила глаза в подозрительные щелочки. - А чего ты вдруг Гуляша вспомнил? И что ты вообще тут делаешь? - То же, что и ты! - Что у тебя с ними общего? - Да это крупнейшие бизнесмены, але! - Нет, с этими бандитами?! В меня стреляли. Ты вообще понимаешь, что происходит? Это в голове не укладывается! Бред какой-то непредставимый! - А ты понимаешь, над кем ты пошутила? Ты даже не догадываешься, что с тобой могли сделать, если бы не я! - Ах, вот как! Опять ты мой спаситель. - Да, между прочим! И я дал слово, что ты извинишься. А не то тебя бы… - Ну что, что? - Слушай, у нас разговор получается какой-то бесконечный, как тюбик зубной пасты. Все время удается выжать еще кусочек. Выпить хочешь? Давай бухнем, и ты извинишься. Алексей Венедиктович оглядел комнату, увидел бутылку «Русского стандарта», отпил из горлышка, дал Ксении. Ну, давай, на брудершафт! - Сначала ты ответь мне – что у тебя общего с бандитами? - Ну вот, привязала муде к бороде! Что ты докопалась до этих парней! Это просто телохранители. Пей и пошли к ребятам. Ксения отхлебнула из горлышка, грохнула бутылку на стол. - Один из них избивал меня. Такой, без носа! Знаешь его? Но ты же с ними заодно! Это что значит? Микрофонов в раздражении пьяновато потряс правой рукой, освобождая прилипшие к запястью часы. - О, как ты меня достала! Ну да, да, мы работали с Владей, только я этого не афишировал. И ты была, между прочим, одним из наших проектов. Думаешь, чего я пропихивал тебя во все концерты, устраивал на каналы, на ток-шоу? По дружбе? Мы ввалили в тебя лютые бабки. Хочешь узнать общий объем инвестиций? Он составляет почти двести тысяч долларов! - А че не миллион?! – перекосилась Ксения. - Да за такие бабки я бы давно уже стала звездой! Гуляш снял один поганенький клипок, за тридцать тысяч. Все! Леша, че ты на меня вешаешь, я что-то не пойму? - Ты учитываешь только прямые выплаты! А сколько стоят непрямые услуги, ты это представляешь? - Это какие? - Не ну а кто устраивал тебя на ток-шоу, кто пиарил, кто устроил тебя на «Утренний канал» к Светозару? - Леша, но я думала, ты делаешь это по дружбе! – вскричала пораженная Ноздря. - Конечно, по дружбе! – живо согласился Микрофонов. - Однако смерть Владлена все изменила. Я вынужден открыть карты. Ситуация так сложилась, что сейчас ты реально принадлежишь нашему холдингу. Но это даже хорошо, что так все случилось. Теперь тебя никто не обидит, теперь все твои проблемы разрешатся. Это я тебе гарантирую. Надо только пойти и извиниться перед гостями Валерия Егоровича. Ксения смотрела на добрейшего Лешечку Микрофонова и понимала, что ее тихой сапой и практически задаром забирают к себе в крепостное право сомнительные и крайне наглые дельцы, имеющие в качестве вывески вот это жирное депутатское лицо. Вау, значит, избившие ее бандиты – тоже из микрофоновского «холдинга»! Разыграли доброго и злого следователя, развели ее тут, как лохиню. - Это такой бархатный наезд, да? – спросила она. - Хочешь просто так заграбастать меня к себе в услужение? Ну, признайся, ведь ты все сейчас придумал! Не был Гуляш твоим продюсером! И никаких денег ты в меня не вваливал! - В тебя ввалены не просто лютые, в тебя ввалены свирепые бабки, рыба моя, - скорбно сказал Микрофонов. – Хочешь, не хочешь, но тебе придется их отрабатывать. Поверь, ничего личного, просто бизнес. - А я тебе предлагаю другой вариант. Я сейчас ухожу, и меня никто не задерживает. А взамен я никому ничего не скажу. Иначе… - Что иначе? - Я всем расскажу, какой ты! – выкрикнула Ксения. - Кокойты в Осетии, - с удивлением сказал Алексей Венедиктович. – В Южной. - Я всем расскажу, так и знай! Я тебя выведу на чистую воду! - Ты перекупалась? - Да что это за срань такая?! Ксения направилась к выходу. - Куда! – Микрофонов обогнал новоявленную кавалерист-девицу Дурову и заступил ей дорогу. Мягкое лицо его очерствело. Судороги злобы исказили чувственные губки. - Как же ты меня достала! – процедил он сквозь недавно отбеленные, такие яркие на загорелом лице зубы. - Ну, че ты пырхаешься, ноздря ты сопливая?! Очнись, эй! Ты никто и звать тебя никак! Че ты возомнила о себе?! Кто ты такая? Одно слово – ноздря. Не весь человек, а только часть его, причем самая сопливая! Если я уйду, пацаны тут тебя хором выебут и выкинут в канализацию. Тебя даже искать никто не будет. - Вот как ты заговорил! – Ксения внезапно вспомнила жаркий шепот Левы в душевой кабинке. – Да вы же вместе с Гуляшом все это прокрутили! Объявили мне остракизм, перекрыли каналы, лишили эфиров, чтобы я приползла к вам, как побитая собачонка! Только он злой был следователь, а ты добрый. Признайся, Леш, да, я правильно угадала?! - Как говорил мой знакомый прокурор, между прочим, генеральный, чистосердечное признание – прямой путь в тюрьму, - раздельно сказал Микрофон. – Выбирай, или ты становишься под наши стяги или канешь в безвестности. Причем в самом плохом варианте. Тебе все равно придется отрабатывать деньги, вложенные в тебя этим долбаком… - он осекся, словно бы проговорился - Кем? – подозрительно переспросила Ноздря. – Гуляшом? - Это Владлен вложил в тебя деньги, я был против, и оказался прав - ты оказалась неблагодарной дрянью! - А чего ж с такой злобой о мертвом? Вау! – выдохнула Ксения. - Уж не ты ли и Владю заказал? Ну, признайся! И меня подставил. Ты же был в «Камеди», когда я кричала Гуляшу про торт и свечи. Все ты слышал. Ты! У Алексея Венедиктовича отпала челюсть, а глаза выпучились так, что прикоснулись к стеклам очков изнутри. - А Кеннеди? – спросил он. - Тоже я? Ксения, в последний раз говорю, опомнись, не буди во мне зверя! Выбирай, ты подчиняешься и делаешь, что тебе говорят, или… - он замолчал, тяжело глядя ей в глаза. - А вот фигушки тебе, Лешечка! – Ксения свернула фигу. - Так, значит! – зловеще протянул депутат, взбешенный тем, что его не принимают всерьез. – Дрянь неблагодарная! Ты что ж думаешь? Думаешь, я добрый, а потому слабый? Ты меня еще не знаешь! Но ты меня узнаешь, я предупреждаю! Со сцены Ксения Ноздрачова любила играть с залом в буквы. По ее словам, буквы выявляли «истинную» сущность людей. В жизни же она, как и многие женщины, играла в гораздо более опасную игру. Игра называлась «Вызывание демонов». Скандалами и стервозным поведением Ноздря вызывала из людей самые худшие их черты, выпускала наружу самые разрушительные и агрессивные подличности, – отсюда и огромное количество нажитых ею за неполных двадцать пять лет врагов. За это ее и выбрасывали из машин, ставили в стоп-лист элитных клубов, подвергали остракизму. Вот и сейчас, сама того не понимая, она вызывала из самых мрачных глубин Микрофоновой психики страшные и разрушительные энергии. - Да! – разыгрывая истерику, заверещала Ноздря. - Интересно! Какой ты! Покажись! Вынырни! Вынырни из квашни, я хочу на тебя посмотреть! На настоящего Лешечку Микрофончика! Паук! Сначала обволакиваешь маленькими ниточками, почти не заметными. Потом наворачиваешь клубок, а потом и кровь высасываешь! Вот ты кто! Паучара! Толстый, насосавшийся крови, паук! - Сучка, - проскрежетал депутат, бродя по ее лицу и оскальзываясь остекленевшим взглядом, - что же ты со мной делаешь? Ты что о себе возомнила? Что ты о себе думаешь? Ну, кто ты такая, а? Ты на себя посмотри! Певичка из кафешантана, блядь машинная, сосешь помалу за копейку, ну че ты выкобениваешься?! В ответ на оскорбления и угрозы Ксения, как учили на курсах самообороны, острой коленкой своей длинной, как у кузнечика, ноги ударила депутата в пах. *** Получив в свои руки Бодрова с драгоценным сребреником, Валера Бурый и Платон Лютый решили не терять времени и сразу позвонили Левону Терминатору. Разговор взял на себя Платон, Бурый даже имени Левона слышать не мог, мгновенно приходил в бешенство. Платон сказал: «Левон, отдай нам америкоса. Дай нам выход на него». - Палатон мине друг, но истина дароже! – с сильным акцентом ответил Терминатор. Лютому показалось, что армянский авторитет пьян. - Монета у меня, - внушал Лютый. - Она моя, понимаешь? Я хочу получить за нее награду. - Мине очэн жал, Палатон, ты хароши чилавэк, но манэта – ара, манэта ворованный. Ее украл криса Серожка Бадроу, у хорошего чилавэка украл, у маиво друга. - Я не хочу ничего слышать ни про каких твоих друзей! – грозно поднял голос Лютый. – Если ты хочешь влезть в тему, так и скажи! Долю хочешь? Я согласен. Скажи, сколько. - Минэ нэ нужна доля. Манэта и все дэнги прынадлежат Игарю Ледовских. - Какому Игорю? Кто он такой? Отдай мне америкоса! Пусть он решает! Почему ты решаешь? Америкос установил награду за монету. Кто ее добыл, как, - никого не е… не волнует! Отдай мне америкоса. Не стой между нами. - Много гаварыш, Палатон. Ты мине нэ слышишь. Я тибэ гавару: манэта нэ Бадрова, он нигадяй, падлэць, криса. Отдай манэту и Бадрова минэ и всо будэт ха-ра-шо. НОЗДРЮ ПОРВАЛИ! Нарушая депутатскую неприкосновенность, Ксения острой коленкой ударила Микрофонова в пах. Алексей Венедиктович послушно согнулся и в глубоком поклоне принялся что-то сдавленно выговаривать ковролину. Ксения выбежала из комнаты. Не успела она пробежать и десятка метров, как из-за угла показались два двухметровых амбала. - Оба-на! – Ноздря дала резкий разворот. - Двое из ларца и оба братья Кличко! Вдали, из-за противоположного поворота коридора, оживленно разговаривая, появился еще более пугающий и отвратительный тандем – Лепрекон и Вырвинос. Эти двое не были гигантами, напротив – Лепрекон выглядел скорее пигмеем, но именно он навел на Ксению поистине смертельный ужас. Двухметровые гоблины затолкали Ксению в комнату и по приказу перекошенного от боли Микрофонова швырнули в кресло и зажали с двух сторон, словно в тисках. Выслушав отданную сдавленным голосом команду вконец рассвирепевшего депутата, Лепрекон довольно гыгыкнул и пошел на Ксению. В глазах его вспыхнул дьявольский огонек. Ксения онемела – бандит на ходу расстегивал брюки. Не может быть… нет… нет же! Бандит наслаждался ее страхом. - Надрочилась нам тут такая поебень, ты гля! – злобно проговорил он, возясь с ремнем. – Выдула изжогу, у меня даже обед из жопы полез раньше времени! Бегай тут за прошмандовкой, уговаривай! – он скомандовал одному из верзил. - Ебало ей раскрой, да держи крепче, чтоб не отгрызла! Железные пальцы схватили Ксению за лицо, с силой отвели книзу челюсть. - Меня низя, ду-ак, низя, - промычала Ксения разодранным ртом. - Почему ж это тебя «низя»? – сглатывая, как игуана, спросил Лепрекон. - У меня сифи-ис, - исковеркано выговорила Ксения. Лепрекон хохотнул. - А че не СПИД? - Сам по-мот-ри, - еле выговорила распятым ртом Ксения. Ей на мгновение показалось, что она на приеме у зубного. Только врач – маньяк. - Уку… уку пусти, - истекая слюнями, выговорил она. - Ну, пусти ей руку. Ксения оттянула угол рта, вывернула внутреннюю поверхность щеки с фасолиной нажеванного мяса. - Видишь, шанкр! - Вот блядь! – удивился «Лепрекон». – У нее еще и сифон! Ладно. Есть другой способ. - Послушайте, - приговаривала Ксения, дико озираясь и слабо дергаясь в руках верзил, - вы что, с ума сошли? Что вы делаете? Вы что, с ума сошли? Меня нельзя! Послушайте, вы что, с ума сошли? - Давно хотел трахнуть Ноздрю в ноздрю, - зловеще засмеялся Лепрекон и вдруг ловко заклеил девушке рот неизвестно откуда взявшимся скотчем, после чего сел на ручки кресла над запрокинутым лицом и изрядно подросшим членом принялся бить ее по щекам. Ксения отворачивалась, рвалась, но железные пальцы вцепились в волосы, запрокинули голову, а толстая резиновая палка больно ударила по губам. Комнату наполнило утробное мычание, прерываемое шлепками. Дальше началось неимоверное. Ноздрю закупорило. Самое страшное, что дышать было почти нечем, одна свободная ноздря позволяла только судорожно втягивать крохи кислорода. Ксения начала терять сознание. Насильник вошел в раж, задвинул изо всей силы. Пирсинговую ноздрю попросту разорвало. Дикая боль пронзила нос и шилом воткнулась в макушку. По лицу и в носоглотку горячо полилась кровь. Градом хлынули слезы, рвотная судорога сократила певчее горло, она всем утробно мычащим, извивающимся телом пыталась втянуть воздух, хрипела и истошно булькала, выдувая из свободной ноздри пузыри. - Харэ, задохнется…- послышался грубый бас. Ей сорвали со рта наклейку, она с хрипом и ревом втянула воздух в легкие, раз, другой, третий, зашлась в надсадном кашле почти до рвоты, а когда прокашлялась, и в глазах чуть-чуть прояснело, увидела, что депутат Микрофонов все это время стоял над нею и снимал происходящее на мобильный телефон. - Ну, что, В-нос-дрочева, - с глумливой усмешкой сказал он, не подозревая, что раскрывает зашифрованный в фамилии кармический смысл, - допрыгалась? А я ведь тебя предупреждал, по-хорошему, уймись, Ксения, уймись! Все вы, бабы, дуры! Вы никогда не слушаете добрых советов. Я и Полетаевой говорил, уймись, Аня, убьют же. Она тоже не послушалась. Ну а теперь представь только, что будет, если я выложу эти кадры в Интернете? Сгорит твой контракт с Лореалем. Тебя ни в один клуб на порог не пустят. Ты же теперь опущенная! Всем содержимым рта Ксения смачно и от всей души харкнула в депутатское лицо. Очки, щеки, белоснежную грудь смокинга густо и ало заляпало. Алексей Венедиктович отпрянул. - Сука, - ахнул он, - ах ты, гадина! Лепрекон с размаху всадил скандалистке оглушительную пощечину, свернув Ксенино лицо на бок. Кровь из разорванного носа плеснула струей, заливая кресло. Вновь взлетела жестокая рука, новый удар по лицу, теперь слева. - И че тут, падла, происходит? – прогремел сильный голос. Избиение прекратилось. В комнату вошел Платон Лютый – статный, могучий, в смокинге, оглядел компанию, растерзанную артистку. Микрофонов пошел к нему, что-то объясняя. - Что с тобой, Алексей? – Платон удивленно разглядывал забрызганного кровью депутата. - Да блядь… - ругнулся тот, вытирая о полу смокинга очки. - А с ней что? – Лютый посмотрел на растерзанную девушку. – Не, а че тут вообще происходит? Че вы с артисткой сделали? - Да ниче, Федорыч, - кривовато улыбнулся Лепрекон. - Поучили маленько. Платон подошел к придавленной к креслу Ксении. Мордовороты отпустили ее. - Что они с тобой сделали? Ксения зажала лицо руками, дрожала и смотрела безумными глазами. - А ну, - Платон коснулся ее руки, - пусти. Трясущиеся окровавленные ладони разжались, показалось развороченное лицо. - Та-ак, - Платон вгляделся сморщившись. – И кто тебя? Ксения глазами показала на Леперкона. Тот попятился. - Иди сюда, - сказал ему Платон. - Федорыч, - в глазках орангутанга блеснул страх. – Я тут не при чем. Мне сказали, я сделал. Я человек маленький. Мне сказали… - Что ты сделал? - Да хуйня. Оттарабанили девку малехо, вроде как в шутку. Типа понарошку. - Кого оттарабанили? - Да в носу ковырнулись чутка, - испуганно бормотал Лепрекон. - Да я не сам. Разве ж я сам на такое пойду? Я вот приказ выполнял, - Лепрекон показал на Алексея Венедиктовича. Страшный удар в лицо отшвырнул урода в угол. Саша ударился затылком о стену, и сполз на пол, закатив глаза. Из ноздрей сломанного носа потекла кровь. Потирая кулак, Платон повернулся к Микрофонову. - Что ты приказал с ней сделать? – страшным голосом спросил Лютый. Микрофон ошарашено смотрел на бездыханное тело Лепрекона, на надвигающегося на него Платона. - Платон, - крикнул он, - успокойся! Все уже! Ну, поучили ее уму-разуму. В нее ввалены лютые бабки, ты забыл? А она отморозилась, всех на хер посылает. Должны мы ее поучить?! Нет, а что, Платон… Платон! Успокойся! Из квашни толстого депутатского лица вдруг резко проступило перепуганное личико худого подростка Лешки-Микрофона, каким он был в десятом классе, юркий, озорной, ехидный, добрый. Благородная лепнина толстых щек и дородного туловища погребла веселого подростка под собой, как богатый саркофаг Тутанхамона упрятал в себе маленькую сморщенную мумию. Но он там жил, сорванец Лешка, никуда он не делся. Если бы Алексей Венедиктович располагал сейчас временем, он мог бы понять, насколько прав был профессор Пасхавер на ток-шоу с Долорес Ебаррури. Все подличности создают тела под себя - кто пластическими операциями, кто жировыми складками, кто раковыми опухолями. Кто надевает рыцарские доспехи, кто натягивает на себя бронированные автомобили, самолеты, целые бронепоезда. Но времени на это у депутата не было. С непредставимой для его комплекции сноровкой Леша-Микрофон сорвался с места, и на четвереньках юркнул под длинный стол для переговоров. - Ты, – Платон повернулся к одному из телохранителей, державших Ксению при изнасиловании, - че тут делал? - Федорыч, - бормотнул тот пересохшим ртом. - Я не понял! Отвечать мне! Вытянувшийся во фрунт телохранитель доложил. - Депутат сказал Лепрекону опидорасить девку. Но не протыкать. А этот гоблин увлекся и это… - Что это? - Ну, надорвал ей тут вот, немного… - На себе не показывай, - скрипнул зубами Платон, - плохая примета. Он знал этот тюремный обычай, когда всей камерой опускают зашкваренного терпилу, проводя у него членами по лицу, но не насилуя, – такие назывались «непроткнутыми пидорасами», но отношение к ним было как к обычным «петухам». - Мне чуть все лицо не порвали, - задыхаясь от слез, сквозь липкие от крови ладони прорыдала Ксения. Она почуяла в Платоне защитника, поднялась из кресла, истерично закричала сорванным голосом под стол, где прятался Алексей Венедиктович. – Гад, гад, будь ты проклят! Чтоб с тебя всю твою жирную харю содрали! Кровь из носа от крика пошла сильнее. Она зарыдала в голос. Платон приобнял ее за плечи. - Ну, ничего, там не сильно, заживет, как на… - Платон осекся. - Да-а, ничего, - тряслась крупной дрожью Ноздря, - а если у него СПИД? Или сифилис? - Микрофон, блядь! – заревел Платон. – Ты че творишь? Ты не в Думе своей, падла! Это не по понятиям! Сейчас сам в петушатник пойдешь! А ну вылезай, гнида! – остервеневший Платон пошел вдоль стола, ногой пытался ударить убегающего на четвереньках толстяка. Из-под стола послышались звуки, напоминающие гудки мобильного телефона. - Ты, гад! – закричал Платон, сгибая могучее тело под стол. – Убью! Лютый обежал стол на ту сторону, где сидел депутат, но тот с проворством мыши переметнулся на другой борт, продолжая на четвереньковом бегу кричать в мобильный. - Валера, меня Платон убивает. Скорее! Спасай! Из-за телки! Дверь распахнулась, вбежал Бурыкин, за ним трое мордоворотов. - Платон! – крикнул Бурый. – Что происходит? - Крысу гоняю! - Валерий Егорыч, - подал голос из-под стола депутат. – Он совсем взбеленился. И все из-за телки. Опять все из-за баб! - Ты на хера ее вафлил, гнида? – не по по-джентльменски заорал ему Платон под стол. – Женщина – это богиня! Мать! Жена! А ты что с ней сделал? - Я ей уроки давал! – депутат показался из-под стола, придерживая очки рукой. - Учить их надо! - Ну, Плато-он! – с дружеским упреком подошел к подельнику Бурый, обнял. – Ну ты че, братан? - Валера, нет, а че он ее вафлил, а?! – возмущался Платон. - Мы что, отморозки? Это в Госдуме отморозки сидят, а нас, честных бандитов, они только позорят! Хохот раздался в кабинете – смеялись и Бурый, и телохранители, и Микрофонов, и Лютый, и даже очнувшийся тупо Лепрекон подхихикивал, не понимая причину нечаянной радости. Зажимая лицо окровавленными ладонями, Ксения побрела в туалет. Лева кинулся к ней навстречу. Не отвечая на суматошные расспросы, девушка склонилась над раковиной, закапала алыми каплями, холодной водой кое-как промыла лицо, просморкалась-отхаркалась спермой и кровью. Изуродовали! Зашивать надо. А если этот уродец болен СПИДом или сифилисом? Господи, мамочка моя! - Что с тобой? – донесся до слуха голос перепуганного арт-директора. - Но-здрю пор-порвали, - сквозь полотенце прорыдала Ксения. - Как? - Как? – Девушка возмущенно посмотрела глазами навыкате, полными слез и боли. – Он еще спрашивает! Пальцем, блин! Чем носы обычно рвут? В кабинете меж тем разгоралась ссора между Бурыкиным и Лютым. Она пойдет и извинится, ревел Бурый, иначе ее не то что в ноздрю, ее во все дыры тут поимеют! Платон орал и бухал кулаком по столу. Ксению трясло нескончаемой нервной дрожью. В ожидании своей участи она сидела на закрытом унитазе. С полотенцем, закрывающим низ лица, девушка походила на белую шахидку. Лева растерянно стоял рядом и моргал. Ксения не желала с предателем разговаривать. В дверь постучали. Лева поспешно крикнул «да». Заглянул и вошел Платон. Посмотрел на раковину в свекольных струях, на окровавленное полотенце, прижатое к перепуганному лицу, покачал головой. Надо извиниться, сказал он недовольно, будет лучше, если ты попросишь прощения. - Как? – истошно выдохнула в полотенце Ксения, - в таком виде? Мне нос зашивать надо! - Дай посмотреть. Платон отвел трясущуюся руку от лица девушки, посмотрел. - Ерунда, - сказал он, - заклеим, замажем, ничего видно не будет. - Да-а, - прогундосила Ксения, - они меня изуродовали. - Зачем нахамила всем, а потом еще и долбанула Микрофона по яйцам? Он очень обиделся! - Потому что он сволочь последняя-а-а-а… - белугой завыла Ксения. - Говорят, ты знаешь этого парня, Игоря Ледовского. Ну, у которого монета была, в Сербского который лежал, ну! - Ну, знаю, - глухо сквозь полотенце ответил девушка. - Где его можно найти? - Зачем он вам? - Говори, если знаешь. Иначе я не смогу тебя защитить. Ты в натуре накосячила… Ксения отвела глаза, невнятно сказала. - У вра-ихи. - Где? - У вра-ихи. - Не плачь! Говори внятно! Ксения отняла от лица полотенце. - У врачихи! - Адрес! - Скажите ему, чтоб запись стер, - потребовала Ноздря. - Какую запись? - Он меня снимал на мобильный, когда этот гад насиловал! Пусть сотрет. Иначе я ничего не скажу. - Платон вышел, вернулся уже с телефоном депутата. - На, сама стирай. Подрагивающими пальцами Ксения нашла запись, включила. В туалете ужасно громко раздались звуки омерзительного квохтания насильника и ее мычащие стоны. На экранчике прыгающе возникло ее лицо с заклеенным ртом, ерзающие по нему чужие гениталии. Удалить, спросил телефон. Да! Да!! Да!!! Как вот из памяти удалить? Ксения вернула телефон Платону и только после этого назвала адрес врача Александрушиной. Платон ушел. Появился дежурный врач в белом халате. Осмотрел ранку, обработал, приложил к надрыву мокрый тампон, сказал подержать, ушел, вернулся с инструментами, наложил на разорванную ноздрю три стежка, ножницами обрезал кончик нитки. Ксении дали косметичку и пять минут. Она понимала, что никто тут ее уговаривать больше не будет. Принялась судорожно мазаться и пудриться. Нитки позорно торчали из носа. Ну, и как появиться на людях в таком виде? МИКРОФОН ЗВОНИТ ТЭРУ Переодеваясь в своем номере в привезенную водителем чистую одежду, Алексей Микрофонов с отвращением сбросил на пол забрызганную чужой кровью и спермой сорочку и вдруг застыл. В голове прозвенели слова, когда-то сказанные Тэром в качестве приметы его скорой кончины. «Семя и кровь невинные пали на лице твое и на грудь». Этого быть не может, подумал он, Тэр не мог предвидеть, что в него плюнет какая-то дешевая шансонетка! Или это он все подстроил? Но как такое можно подстроить? Что он там еще предсказывал? Что-то насчет лица. Все меня по поводу лица прикалывают. Ага! «Лице твое будет смотреть на тебя…» Нет, не так. «Враги твои ходили перед лицем твоим, но ты не видел их». Да, кругом враги. Они ходят перед лицем моим. Но я их прекрасно вижу! И Платон полоумный, и Бурый – все его предадут в любой момент, заберут монету, а его грохнут. Нет, побоятся депутата трогать, побоятся. В который раз депутатская неприкосновенность успокоила Алексей Венедиктовича. Быстро переодевшись, он спустился в кабинет, где его ждали подельники по афере со сребреником Во главе стола сидел Валерий Егорович Бурыкин, перед ним друг против друга сидели Платон Лютый и Алексей Микрофонов и внимательно слушали через громкую связь резкий голос с сильным кавказским акцентом. - Я уже гаварил Палатону, Алэксей, ваш Бадров – криса, - слышался резкий голос Терминатора. – Он украл манэту. Судя по нарастающему акценту, армянский авторитет начинал злиться. - Монета у нас, Тэр, - напомнил Микрофонов. Голос из динамиков презрительно прохрипел. - У кого это у вас? - Слушай, в данный момент я представляю очень влиятельную группировку. Мы являемся обладателями сребреника. - И что? - За нее объявлена награда. Мы хотим ее получить. - Награду получит Игорь Ледовских. - Это кто? - Чилавэк, у которого криса Бадров украл монету. А ты разве скупщик краденого, Алэксей? - Тэр, да послушай, мы же разумные люди. Есть раритет, есть выделенные на него бабки, так или нет? Давай поделим доли и завершим сделку. Мы отдаем тебе половину. Такого отката не знал даже бывший премьер Касьянов! Ну? Ты, я - все получат свое. - Это точно, - в голосе Тэр послышалась ирония, – каждый получит свое. - Ну, скажи свои условия! - Мои условия такие: ты привозишь монету, и все остаются живы. Никто из вас не умеет с ней обращаться. Она несет в себе страшный магический заряд. Вы все там уже мертвецы, а еще не понимаете этого. Манэта заколдована! - Ой, только не надо, - скривился депутат. - Любой предмет стоимостью в миллион долларов уже заколдованный, по умолчанию! - Ты меня знаешь, я не ошибаюсь. Я тебя предупреждаю – это очин, очин опасная манэта. - Знаешь, что я тебе скажу? Мне очин кажется, - Микрофонов передразнил акцент Тэра, - что кто-то хочет задарма заграбастать раритет и наварить на нем, да, а всех остальных тупо кинуть. Но так же не бывает. Давай поделим доли, давай договариваться! - Нэт. Это не тот случай. Ты не понимаешь, с чем имеешь дело. Это монета Судьбы, Алексей. Ее на доли не поделишь. - Ой, да ладно мозги парить. Я еще раз предлагаю... - Отдай монету, и будешь жить. Неужели твоя жизнь не стоит миллиона долларов? - Ты что, угрожаешь мне? - Ты сам не знаешь, что попало к вам в руки. - Тэр снова отключился. - Слушайте, - сказал Микрофонов, - здесь дозиметр есть? Или счетчик Гейгера? - Зачем тебе? - Да проверим это чудо, а вдруг она радиоактивная? - Чурка поганая! – Платон хрустом сжал кулак. - Сам все хочет загрести. Конечно! На фига ему делиться. Поэтому и задвигает туфту, что монета украдена. Кого это колышет? С чего он взял, что именно этот парень… как его? Игорь – ее владелец? Ее владелец Иуда, если на то пошло! А Иуда давно помер. Кто первый встал, того и тапки. Надо срочно выходить на того америкоса, который установил награду. Нах… нам армян? Он же просто посредник! Как зовут америкоса? - Друммонд, – Микрофонов закурил сигару. - Вот Друммонда этого и надо найти! – резко ткнул в него пальцем Платон, всколыхнув сизый дым. - Нам армян этот нах… не нужен. Алексей, ты можешь выйти на Друммонда? - Платон, ты плохо себе представляешь, кто такой Друммонд, - Микрофон облизнул горькие от «гаваны» губы. - Да кто он такой? - Ты можешь выйти на Путина? – с досадой спросил Микрофонов. - Если очень надо… ты погоди, я тебе конкретный вопрос задал! Ты можешь выйти на Друммонда или нет? Че ты тут мозги паришь? - Отвечаю! Друмми входит в сотню самых богатых и влиятельных людей планеты, - депутат растоптал едва закуренную сигару в хрустальной пепельнице. - Он личный друг президентов и королей. - Что, ему нельзя позвонить? Депутат заправил отвисший ошеек за белоснежный воротник сорочки, затянутый широким синим галстуком в косую полоску. - Считай, что он летает на МКС. Ты можешь позвонить на МКС? Все вздрогнули от удара кулаком по столу. - Да не надо ни на кого выходить! - Валера Бурый, апоплексически багровый от гнева, лежал толстой грудью на дубовой столешнице офисного стола и содрогался от изрыгаемых ругательств в адрес всех без исключения уроженцев Кавказа. – Мочить, мочить черножопых! Надо стрелку Терминатору забить и замочить нах… суку… чурку черножопую… В землю всех положить! Но главное - сволочь эту б… чурку б… говнюка б…! - удар кулачищем по столу, - Погоди, Валерий Егорыч, - сказал Микрофонов, - без него мы бабок за монету не получим. Мне эти бабки нах… не нужны за пятак ваш бесовский! – ударил кулаком по столу Бурыкин. – Мне Левон нужен! А он будет там, где пятак! - Замочить армяна не вредно, - сказал Платон. – Но если при этом еще и лимон бакинских срубить, чем плохо? - Да, даст он тебе! – иронически покосился Бурый. – Ясно же, что он сам хочет сесть на тему, мазу берет на монету, а только ты ее принесешь, отметет монету и бабки. Случай с Бодровым это ясно продемонстрировал! Перевел стрелки на какого-то пацана, якобы он настоящий хозяин, и чуть не забрал монету. - А чего он подписывается за этого Игоря? – спросил Лютый. - Кто он вообще такой? - Псих, - махнул рукой депутат. – В Сербского сидит, поэтому на него можно все что угодно свалить. Это подставная фигура, неужели не понятно?! Тэр явно сам хочет отгрести монету и никому ничего не платить. Себе он деньги получит, а не Игорю этому. - Значит, Терминатор утверждает, что отдаст деньги Игорю, - задумчиво сказал Платон. – Ну и отлично! Найдем Игоря и убедим его отдать деньги нам. Надо узнать, за кого он готов отдать эти бабки. - Кажется, я знаю, - многозначительно протянул Микрофонов. ПРОШУ ПАРДОНУ! Лепрекон поволок Ксению к кулисам. - Да ты не втыкаешь тупой головой своей, кого ты обидела, - кричал он ей на ухо сквозь грохот музыки. - Тебя помиловали, сказали прощения попросить! Чего ж не попросила? Сама накосячила, сама ответ держи, мерзота! Кто ты такая вообще? Высер горбатого пидора на кочке туруханских болот! Лепрекон подвел девушку к кулисе, за которой после окончания песенки «Four of a kind» послышалось сдержанное гудение зала, предающегося чревоугодию. - Щас выйдешь и будешь прощения у людей просить, - бандит обдавал густо напудренные ноздри Ноздри водочным перегаром, - отсосовая имбецилка, в натуре проси, а не притворно! Из-за тебе мне нос сломали, тварь! Почую, что номер отбываешь, я те пи…ду наизнанку выверну, как карман своих штанов, поняла? – Для наглядности Лепрекон вывернул свой левый карман. – Никто тебя не спасет! Проси так, чтоб я тебе поверил. Смотри, меня трудно убедить. Но ты постарайся! Все поняла. Двигай, ну! Чтоб на колени стала, чтоб микрофон жрала, но чтоб такое прощение попросила, чтоб даже мы с Питбулем тебе поверили. А не поверим – не обижайся, дырок у тебя много. Ну, пошла давай на сцену! Ведущий что-то кричал про нее, но Ксения не разбирала слов, услышала только свое имя и «хочет попросить прощения за свои нескромные высказывания». Ноздря ничего не соображала, воля ее была подавлена. За один час она натерпелась больше, чем за всю свою предыдущую жизнь. Ксения вышла из-за кулис на прямых, как ходули, ногах. Она вся не гнулась, окоченела от избиений и оскорблений. Зал притих при появлении скандалистки в белом банном халате, закапанном красным кетчупом. Что за прикид такой? В чем прикол? Ксения взялась за микрофон и повисла на штативе, чтобы не упасть. Ее качало. Она вся «играла», как деревянная кукла на шарнирах. Многим в зале показалось, что она пьяна. - Люди, – выдохнула она, и микрофон дико зафонил. Зрители сморщились, дамы заткнули себе уши. – Люди, простите меня. Я прошу прощения у всех, кого по недомыслию обидела или… может быть… оскорбила. Я была глупой и злой. Я прошу у вас прощения. Если вы не простите, меня продолжат бить. Поэтому я умоляю, я прошу, - Ксения опустилась на колени, положила стойку микрофона на бок, и с колен заявила окрепшим голосом. – Я каюсь в своей злобе, в своей нетерпимости, в своем раздражении. Я вела себя подло, я обижала самых близких, я оскорбляла тех, кто мне помогал. Я кидала тех, кто был моим благодетелем. Это я виновата в смерти Владлена Григорьевича Куляша. – выкрикнула истерично. – Я! И уже тише. – Я. – И совсем тихо. – Я. – Посмотрела вверх на колосники сцены. - Владя, если ты слышишь меня с небес, прости меня. Все, все, простите меня! – Она разрыдалась и на четвереньках поползла за кулисы. В зале царило гробовое молчание. Один Кушанашвили захлопал и закричал браво. Крик его выглядел диким. Впрочем, журналист быстро замолк. - Давай «ЭЮЯ»! – внезапно крикнул из зала полупьяный мужской бас. Его поддержали. «ЭЮЯ» давай! Э! Ю! Я! Ксения с четверенек пораженно смотрела в зал. Жрущим людям были по фигу ее исповедь и ее покаяние, они требовали зрелищ, а «хлеба» на столах и так стояло вдоволь. По залу прокатились аплодисменты. Просим! Ноз-дря! Ноз-дря! Вскоре зал почти хором скандировал «Э-Ю-Я! Э-Ю-Я!» В кулисах мелькнул Лева, показал кассету с фонограммой. Ксения растерянно озиралась. Зал требовал песню. Значит ли это, они… простили ее? Зазвучали первые такты. Ксения через силу взяла микрофон. «ПЕСЕНКА ПРО ТРИ ВЕСЕЛЫХ БУКВЫ» Настоящий артист на сцене преображается. Больные, с температурой, в предынфарктном состоянии артисты превозмогают себя и даже, бывает, умирают на сцене. Но доселе никому еще в истории российской эстрады не приходилось выступать перед публикой после изнасилования в нос. Вступила фонограмма. Ксения превозмогла себя и запела. Голос ее сделался глубокими и глоточным, словно бы пела она тем маленьким язычком, который находился у нее в горле, в самой глубине ее естества, практически – в душе. Не подумайте плохого, Дескать, пошлость затая, Собираюсь злое слово Из трех букв составить я. Вот три буквы – э, ю, я, Мне нужны они, друзья, Для решительно другого. Припев: Э! – тарарам, Ю! –тарарам, Я! – тарарам, Э!Ю!Я! – тарарам! А ведь все сбылось, как предсказывал Тэр, мелькнуло вдруг в голове у Ксении. Маг грозил ей тогда параличом или групповым изнасилованием и она, дура, выбрала тогда изнасилование. Все так и сбылось!» Что он еще ей сказал? Что-то про воду! Ты не будь к пииту букой, Хоть нескладно он пи…ит, Э, ю, я – три этих буквы Завершают алфавит. В чем загадка и причина, Почему они в конце, Как достоинство мужчины, Как на свадьбе у дивчины Пальчик тоненький в кольце? Мой приятель Витя Смагин Никого не матеря, При любом твердит зигзаге Э-ю-я да э-я-ю! «Вот когда ты почувствуешь себя как в воду опущенной, ты вспомнишь мои слова!» Ксения едва не схватилась за голову прямо на сцене в процесее залихватского исполнения припева. Боже, что она ему тогда ответила, магу этому треклятому? Я часто чувствую себя как в воду опущенной. А он сказал, нет, ты будешь действительно опущенной. Причем в воду. Боже! Она же действительно побывала в бассейне и после этого была «опущена»! А Микрофон, гад, снимал! Нет, Леша такого случая не упустит, отомстит, выложит все в рунете! Да с ней никто после этого дела иметь не будет. Все будут только хохотать и нарочито ковыряться в носу! Как же она его ненавидит! Чтоб ты сдох, исступленно желала она депутату, умри, умри, сволочь! Вот девчонка как картинка, Витя вслед ей – э-ю-я! Цены прыгнули на рынке, Витя снова – э-ю-я! Замочили ли Саддама, Объявили ли дефолт, Или просто в морду дали, Э-ю-я, твердит народ. Если бы не фонограмма, Ксения перепутала все слова, так она была потрясена. Что он еще сказал ей напоследок? «Если и вода тебя не отрезвит, тебя может спасти только избранный». А кто тут избранный? Платон? Витя? Пристаю к Витьку с вопросом, Ну, при чем здесь э-ю-я? Он ответил: это просто, Независимо от роста, Возраста, чинов и спроса Значит, что… ХУ! Э! Ю! Я! Хуэюя! Хуэюя! Хуэюя! Зал одобрительно заревел, захлопал. - Э! – крикнула Ксения, направляя микрофон в сторону зрителей. Зал протяжно отозвался «э-э». - Ю! – и зал многоголосо прогудел «ю-ю». - Я! – ударно провизжала певица, и зал заверещал «я-а-а-а!» - Э! Ю! Я! – быстро прокричала Ноздря. - Э! Ю! Я! – возбужденным хором откликнулся зал. - Хором, все вместе! – крикнула Ноздря. – Э! Ю! Я! Вау! Молодцы! А теперь – ХУ! Э!-Ю!-Я! - Хуэюя-а-а! – раскатился зал в хохоте и свисте. - Мо-лод-цы! – она скандировала под мерный метроном большого барабана. Аплодисменты перешли в овации. Люди плясали, горланили припев. – ХУ! Э! Ю!Я! Замигали стробоскопные сполохи, молнии и северные сияния. Пляски сделались всеобщими. Закачались стены, тела и люстры. Крепкие парни с ярко накрашенными подругами танцевали у сцены и между столиками, вторили певице, хором горланя припев – ХУ! Э! Ю!Я! Сегодня эти слова в полной мере относились к героине вечера и исчерпывающе характеризовали ее состояние. ЗАХВАТ ИНГИ Игорь проснулся от шороха в спальне. Инга одевалась. Ты куда, удивился он, рано же еще. На работу, прошептала женщина, меня восстановили. А ты спи, я позвоню в обед. Игорь снова задремал. Он не видел, что когда Инга открыла двери, на лестничной клетке ее ждали трое типов, двое ее скрутили и поволокли вниз, а третий вошел в квартиру. Вторично Игорь проснулся от тяжелого постукивания в лоб. Возле кровати сидел Вырвинос. Это он стучал дулом пистолета Игорю в висок. - Лежи тихо, баклан, - процедил бандит сквозь зубы. – Баба твоя у нас. У нас монета. Привезешь бабки, какие обещаны. И мы вернем и бабу, и монету. Все понял? - Опять ты? – прохрипел Игорь. Вместо ответа Вырвинос резко взмахнул рукой и обрушил на голову терпилы рукоять пистолета. Ингу Никодимовну выволокли на утреннюю улицу и впихнули в стоящую наготове машину. Свет померк в ее глазах, потому что машина была тонирована до полной черноты. Джип взвыл мотором и юзом пошел по гололедице мимо просыпающегося дома. За рулем сидел дюжий водитель с воловьим затылком. Справа и слева ее тесно сжимали двое бандитов. Парень справа с отталкивающей обезьяньей физиономией был еще ничего по сравнению с сидящим с левого бока безносым уродом. Сначала Инга не поверила своим глазам. А потом чуть не вскрикнула – на месте носа у бандита зияла черная дыра с рваными краями. От носа осталась только костяная спинка. Лицо от этого походило на разлагающийся череп. Такие рожи Инга видела только в ужастиках. В кино они крались по ночному дому с огромными ножами в руках, а потом с криками вбегали в гостиную, распугивая вопящих с перепугу гостей. Но эти сидели с ней в одной машине. - Лепра, - сказал безносый, выпячивая челюсть. – А она сисястая. Давай ее в лес отвезем и выебем. - Че мы, отморозки? – удивился «Лепра». – Ну, ты даешь, Пит! Зачем в лес? Там холодно. Тут же можно. - А я покричать люблю, - гыгыкнул Питбуль. – От всей души. Да и она орать начнет, когда я ей свою елду засажу. - Вот ты маньяк какой сексуальный! – покрутил головой Лепрекон. - Да, - гундосо хохотнул безносый, - я такой. - Я бы ей просто ухо отрезал и отослал этому фраеру… Это же Вырвинос, вдруг осенило Ингу. Кошмар, преследовавший Игоря, теперь пришел и к ней. - Вы про кого сейчас говорите? – стараясь профессионально вступить в контакт с похитителями, спросила она. Вместо ответа Лепрекон вдруг больно хлестнул ее пальцами по лицу. - Будешь ебало раскрывать, очки в морду вобью, - прошипел он. – Все поняла? Бандит надел ей на голову шапочку с прорезями для глаз и обеими руками натянул ее до подбородка, больно сорвав очки с носа. Инга погрузилась в темноту. Застыла, максимально отодвинувших от ублюдков. Ушибленное лицо горело. Если бы Саша Копейкин, он же Лепрекон, узнал, какой диагноз поставила ему профессиональный психиатр Инга Александрушина, он бы искренне обиделся. «Адаптированный дебил!» Хотя на самом деле ничего обидного в диагнозе не было, он исчерпывающе описывал умственные способности буровского «бригадира». *** - Дядя Игорь! – Боря тряс его за плечо. – А где мама? Игорь охнул от резкой боли в голове. - Где мама? Очнувшийся Игорь огляделся: рядом с ним белела измятая распахнутая постель. Остывшая и пустая. Он сел. Голова гудела, как колокол. Зазвонил телефон. Боря взял трубку. Послушал, протянул Игорю. - Это вас. - Алло. - Очухался, - раздался в трубке глумливый голос с характерной носовой вибрацией. - А то я трухал, что по ходу переборщил. - Что вам надо? Где Инга? - Бабки нам нужны. В обмен на бабу и монету, что не понятно! - Послушай, - захрипел Игорь, - я отказался от прав на эту монету! Она мне не нужна! - Нам она тоже на хер не нужна! – закричал Вырвинос. - Только Терминатор на тебя валит. Говорит типа ты законный владелец и только тебе это… положено вознаграждение. Скажи ему, чтоб бабки отдал, мы баб твоих отпустим. Звони ему! Скажи, что законный владелец монеты теперь – Сергей Бодров! Приезжайте вместе. Проведем это. Взаимный обмен. Вы нам бабосы, мы вам монету и бабу. Баб на бабосы! Слышь, пиндос, у нас не только толстушка, но и Ноздря. Знаешь такую? Вот. Ноздря нам деньги должна. Ждем до вечера, учти. - У вас лоб в крови, - сказал Боря. – А почему дверь не закрыта? И где мама? Игорь потрогал лоб. Кровь уже засохла и не пачкала пальцев, отшелушивалась черными чешуинками на простыню. Он со стоном спустил ноги на пол, попытался встать и чуть не упал от головокружения. Посидел, приходя в себя. - А где мама? – в голосе подростка послышалась тревога. - Боря, - Игорь все же встал, - я сейчас… умоюсь. Подожди. Он, шатаясь, добрался до ванной, отмыл от засохшей крови огромную лопнувшую шишку на лбу, куда «угадал» рукоятью «макара» ночной гость. Намочил холодной водой полотенце, прижал к месту ушиба, вернулся в комнату. Раздался звонок его мобильного. Голос Тэра сказал: «выходи через десять минут». Игорь с трудом оделся, вышел на улицу. Тут же возле его ног затормозила «Тойота Секвойя», открылась дверь. - Прыгай, - скомандовал Тигран. Игорь влез в машину, она набрала скорость. В затемненном нутре автомобиля сидели Тэр и Тигран. Рулил незнакомый молодой армянин с удивительно красивым точеным лицом. - Это Рамзес, - представил его Тэр. Дворники возились по лобовому стеклу, оставляя в снеговой грязи чистые бойницы, в которых текли городские пейзажи. - Здравствуй, Рамзес, - сказал Игорь, стараясь успокоить боль, взболтанную в голове от резкой посадки. - Здравствуй, Вихрь, - ответил Рамзес, блеснув вполоборота белозубой улыбкой. - Рамзес был фараоном в Древнем Египте, - сказал Тэр. Молодой водитель расхохотался. - Дядя Левон шютит, - крикнул он. - Иногда я сам не знаю, когда шучу, а когда говорю правду, - сказал Тэр. - Куда мы едем? - спросил Игорь, держась за голову. - Как куда? – с ноткой досады сказал Тэр. – Спасать твоих женщин. Хорошо, что их у тебя набралось пока что всего две. Не то нам пришлось бы спасать целый гарем, как товарищу Сухову. Армянин был в раздраженном состоянии, говорил с акцентом и обращался к Игорю на «ты». Игорь понял, что сейчас Тэр находится в ипостаси криминального авторитета. Сиденья в джипе были разложены друг против друга, армянин сидел напротив Игоря и Тиграна, откинувшись и задрав ногу на ногу. Распахнутое черное пальто его с атласной подкладкой застилало все сиденье. - Как твоя голова? – спросил он. - Ничего, - ответил Игорь. – Гудит. - Ты догадался, за что получил этот удар? - Нет еще. Пока плохо соображаю. - Помнишь бомжа на лестничной клетке, которого ты ударил по голове ногой, как по футбольному мячу? Игорь только челюсти сжал. - Что с Ингой? – спросил он. - Инга и Ксения захвачены. - Ксения тоже? – поразился Игорь. - Где они? - В лапах бандита по кличке Бурый. Лепрекон и Питбуль его люди. - Чего им надо? - Известно чего – денег. У них, кстати, и сребреник. Бурый мечтает получить за него миллион долларов наличными. - Так пусть получит! - Но монета-то – твоя! – повысил голос Тэр. - И я не хочу отдавать всяким шакалам твои деньги! - Мне они не нужны! – огрызнулся Игорь. – Я отказываюсь от денег! Реакция Тэра поразила. Армянин резко выпрямился и придвинулся к Игорю вплотную. - Как у тебя все легко получается! – сердито выдохнул он, и на Игоря повеяло сигарным табаком. - Как ты можешь так гаварыть! – от нервозности акцент в речи Тэра сделался заметнее. - Ты всем будешь без разбора раздавать миллионы? Всем будешь прощать-да? Всем будешь отпускать грехи-да? Нет, наша доля – наказывать! Сверхжестоко! Карать! Какая еще «наша доля», подумал Игорь, разве у нас общая доля? - Я не хочу никого карать, - отодвинулся он от горького дыхания. – Я помирился с миром! - Что? – выкатил глаза Тэр. – Помирился? Как у тебя легко все получается! Чего же мир на тебя нападает? Игорь пожал плечами. Он ничего не понимал. Голова ныла от удара, мозг отказывался осмыслить и принять катастрофическую ситуацию. Действительно, пришла в голову мысль, почему мир напал на меня? Если я создаю мир из своей головы, значит, я сам создал этих бандитов, и они похитили моих любимых женщин. Значит, я сам создал эту ситуацию. Но зачем? Он уперся локтями в колени и спрятал в ладонях лицо. Ощутил, какое небритое у него лицо, как воспалены глаза, как сильно пульсируют вены на висках. Представил страшное скелетоподобное лицо Вырвиноса. Друг, мысленно обратился он к злодею, зачем ты пришел на этот раз? Внезапно вспомнилось, как много раз где-то на самой периферии сознания у него черной тенью мелькало желание смерти одной из женщин. Вот если бы умерла Инга, черным коршуном реяла высоко над головой эта мысль, тогда не стояла бы проблема мучительного выбора. Вот если бы умерла Ксения! Кто-то думал за него эти мысли, подбрасывал ему такой выход из сложившейся ситуации выбора. Кто ты, обратился он к мысли о смерти любимой женщины, друг, для чего ты пришел? - Значит, я не до конца заплатил свои долги миру, - сказал Игорь, убирая руки от лица. – Что будем делать? - Что делать? – неожиданно взорвался армянин. – Ты спрашиваешь меня, что делать? Мочить гадов! Свершать судьбы! Вот что делать. Ты что же думал, простил всех и стал чистым, как ягненок? Таких ягнят на вертеле вертят! Вах! Что делать! Слушай меня внимательно! Ты не простой человек. Ты избранный. Тебе доверено было нести монету. А ты ее потерял! - Вы же знаете, я был загипнотизирован! – вскинулся Игорь. - Не важно как, но ты ее потерял. И теперь она в руках у негодяев. А деньги в руках у Друммонда. Как мы можем их получить, если монеты у нас нет? Ты об этом не думал? Вопрос поставил Игоря в тупик. - Не знаю, - растерянно пробормотал он. Тэр откинулся всем телом и запахнул полы пальто. - Вот и я не знаю, - сказал он. – Ты что думаешь, Друммонд просто так за здорово живешь, выложит лимон бакинских? Он даст бабки только в обмен на монету. А монеты у нас нет! Ты ее потерял, ты, и теперь она у Бурого. А Бурый хочет бабки. Он думает, что деньги у меня, ведь я представитель Друммонда в России. Но у меня таких денег нет, понимаешь? А Бурый думает, что я сам хочу наварить на этой монете, поэтому и держит женщин в заложницах. И грозит их убить, если мы немедленно не привезем деньги. Ты понимаешь, какая сложилась ситуация? Игорю стало жарко. - Что же делать? – спросил он. - Тигран, покажи. Тигран перегнулся через сиденье и с трудом вытащил квадратный металлический саквояж, щелкнул замками, поднял крышку. Под ней лежали толстые пачки стодолларовых купюр. - Так деньги есть? – обрадовался Игорь. - Это кукла, - сказал Тэр. – Не Барби, но американская. Попробуем обдурить Бурого и его шайку. Есть другие предложения? *** Золотые часы на правой руке. Золотая цепочка на шее. Тончайший серый пуловер под горло на маленьком, бугрящимся штангистскими мышцами теле, черный костюм, штиблеты из крокодильей кожи с загнутыми кверху носами. Невероятно гордая осанка. Облысевший затылок, чубчик на лбу. Лом-Али Казимагомадов, лидер дагестанской группировки, последние десять лет бессменный Президент РАБИ, Российской Ассоциации боевых искусств. - Кто на терку едет? – спросил Лом-Али Казимагомадов Валерия Егоровича Бурыкина. - Мое условие такое. Мои люди вместе с твоими едут на стрелку. - Хорошо, Лом-Али, - ответил Бурый, - ты сделаешь мне приятное, если твои бойцы станут рядом с моими плечо к плечу. Платон вскинул голову. - Зачем нам чужие? – сказал он. Медленно капнули эти слова в замерший колодец. - Мои люди не чужие, - сказал Лом-Али в наступившей тишине. – Это наше общее дело. Или я ошибался, и весь базар был здесь голимое фуфло? - Ты не ошибался, Лом-Али-муалим, - сказал Бурый. - Мои люди проходят стажировку, - сказал Лом-Али и поднял палец перед лицом Платона, - каждые полгода они тренируются. Но не в тире. А в Чечне и Дагестане. Проводят настоящие боевые операции. А твои – когда твои бойцы в последний раз стреляли из гранатомета? Платон только челюсти сжал – из гранатомета буровские не стреляли уже давно, не было случая. Он промолчал, хотя внутри и бушевал, шторм этот был виден по вздыбившимся желвакам, вздутым ноздрям и ходящим ходуном бровям. Бурый под столом сжал ему руку. Невидимая ударная волна прошла от Платона по застолью и пошатнула души присутствующих. Схлынула. Все перевели дух. - Платон, - сказал Лом-Али, - брат, мои люди будут тебе в помощь. - Я понял, Лом-Али. - Вот и хорошо. РАЗГОВОР ТЭРА И ИГОРЯ ПОСЛЕ ЗАХВАТА ЖЕНЩИН Мчались со страшной скоростью, расшвыривая в стороны попутные машины. Свернули за МКАД на широченную грунтовку, ехали минут пятнадцать. Вдали в темном лесу показался ярко освещенный дворец из красного кирпича, охваченный по периметру высоким каменным забором с колючей проволокой по верху, с вышками охраны на углах и камерами теленаблюдения, вынесенными над воротами. Джип не тормозил, влетел во двор на полном ходу, ворота раздвинулись загодя. - Тигран, прынеси коньячный спирт, - сказал Терминатор, едва они вошли в дом. Приобнял Игоря за плечи, провел в зал, где горел камин и висели на стенах рога оленей и кабаньи головы. - Садысь, - сказал армянин, усаживая Игоря за стол, уже заставленный блюдами и бутылками. - Ешь, пей. Будим гаварыть. На столе стояла бастурма, сыр, зелень, лаваш, кюфта, ариса, коньяк «Двин», «Арарат» и «Юбилейный». - Какая еда! – Игорю кусок в горло не лез. – Дайте мне оружие. Тэр сделал знак Тиграну. Великан проводил Игоря в подземный тир, открыл шифром дверь на стальной двери в хранилище. Включил свет. - Выбирай. В арсенале на длинных стеллажах ждали своего часа, блестя воронением и смазкой автоматы, пистолеты, ручные пулеметы, ящики с гранатами. Игорь пошел вдоль полок. Вот снайперская винтовка Драгунова, два самозарядных карабина Симонова, нарезные охотничьи винтовки мощного боя, пять израильских узи, «макары», «стечкины», но того, что искал, не увидел. - А «калаша» у вас нету? – спросил он. - Чего? – спросил Тигран. – Калаша тебе? Кто ж сейчас по Москве с «калашом» разъезжает? – Телохранитель спрашивал так, будто разъезжать с любым другим оружием по Москве было вполне пристойно. - Да привык я к «калашу». - «Калаш» у Арамиса есть, - подсказал Рамзес. - Точно. Принеси. Через десять минут незнакомый молодой армянин принес АКСМУ-47. - Ну, - сказал Игорь, беря автомат за цевье, - здорово, родной! - Это Арамис, - сказал Тигран. – А это Игорь. Игорь подал руку. - Арамис это разве армянское имя? Это мушкетер был, француз. - Конечно, армянское! Ты послушай, ара! Ара-мис! Парни захохотали. Их, казалось, нисколько не волновала предстоящая разборка. Игорь большим пальцем резко оттянул затвор вниз, отпустил, осмотрел, покачал головой. - Масло, ветошь есть? По приказу Тиграна ему все было доставлено. Игорь с закрытыми глазами быстро разобрал автомат. Открыл глаза. Перед ним на розовой байковой пеленке лежал скелет «калаша»: ствол, выбрасыватель, спусковая скоба, возвратная пружина, шептало, подаватель, рама, щечки, затвор. Раньше он быстрей разбирал, сноровка уже не та. Но на армянских боевиков его действия, видимо, произвели впечатление, они смотрели на него уважительно. «Не почистив свое оружие, вы совершаете первый шаг к собственной могиле», процитировал Игорь старшину Котова. Смазав и вновь собрал автомат, он вщелкнул в него полный остроносых патронов «магазин» и словно бы снова вернулся ко временам своей боевой юности, рядом были друзья, а впереди штурм Грозного. Игорь прошел в тир на огневой рубеж. Вскинул автомат, вдавив приклад в плечо. Совместил мушку с далекой мишенью в рост человека. Тигран надел Игорю на голову наушники, а на глаза желтые стрелковые очки в пол-лица. Загрохотала очередь, затряслось плечо, дымящееся дуло пошло вверх и вбок. Игорь пригляделся. Пули заметно поклевали белую мишень. Игорь жадно втянул ноздрями знакомый запах пороховой гари, вновь – теперь уже резче и увереннее вскинул автомат к плечу и выпустил весь рожок, поливая свинцом так, словно вместо мишени на него бежали неведомые враги. Снял наушники, отстегнул пустой магазин. Тигран нажал на рубильник, загудел моторчик, возвращая мишени на рубеж огня. Центр и правая бочина мишени были лохмато разворочаны пулями. Тигран показал большой палец. Игорь вставил новый рожок. Стоящие рядом армянские бойцы повернулись ко входу. Пригибаясь, вошел высокий сухощавый Тэр. В одной руке он держал бутылку коньяка в другой два круглых бокала. Наполнил рюмки, подал одну Игорю. - Попробуйте, Игорь Павлович, это настоящий армянский коньяк. Лучший в мире. Это не я сказал, а сам Черчилль, а он-то знал толк в крепких напитках. Старина Винни выпивал в день не менее двух бутылок. Я всегда привозил ему ящичек армянского, когда посещал Лондон. - Вы знали Черчилля? – удивился Игорь, откладывая автомат. - Да, знавал, - Тэр поднял пузатую рюмку с колеблющемся на дне янтарным напитком на уровень глаз. - Застали еще? - Что значит застал? Я с ним и в Москве встречался, в сорок первом. Давайте выпьем за вашей экзамен. - Какой экзамен? Тэр прижал палец к губам. Они чокнулись и выпили по глотку жгучего маслянистого напитка. - Сколько же вам лет? – спросил Игорь, выдыхая коньячный аромат. Тэр прищурился. - Если я скажу, сколько мне лет, вы можете вернуться в Сербского, а этого бы мне очень не хотелось. - И все же? - Что, молодо выгляжу? Сколько бы вы мне дали? - Ну, максимум пятьдесят – пятьдесят пять. - Мне две тысячи сорок семь лет. - Хороша шутка, - похвалил Игорь. - Я не Тэр, - просто сказал армянин, - на самом деле, я апостол Иоанн. Это я написал Апокалипсис. Армянин глядел грозно и весело, глаза его искрились. Игорь ответил ему таким же взглядом. Он начал привыкать к его манере шутить. - Так какой экзамен мне предстоит? – спросил он, пригубливая и смакуя коньяк. - Освободить женщин, - Тэр загнул на левой руке мизинец. – Но это только часть миссии. Вся миссия, как в компьютерной игре, состоит из нескольких уровней. На первом уровне вам предстоит спасти двух женщин. На втором уровне, - Тэр загнул безымянный, - вы должны «наказать» людей с перезрелой кармой, осуществить их судьбу. Они должны быть изъяты из физической реальности, но изъяты строго определенным способом. Например, одна из наших «жертв» должна сегодня потерять лицо. Такова карма. - И как я это сделаю? – спросил Игорь в легком обалдении. – Обрежу ей лицо ножом? Я уже убивал в своей жизни. Мне пришлось горько раскаиваться и расплачиваться за это. Если я убью кого-нибудь или лишу человека лица, хотя не знаю, как это сделать, я же нагребу себе кармы полные карманы. - На то и экзамен, чтобы найти способ решать судьбы людские, не навлекая на себя кармы и используя исключительно физические методы воздействия, то есть не волшебные. Кроме того, во время спасения женщин, на третьем и высшем уровне, - и тут Тэр загнул средний палец, - вам предстоит обезвредить «запал зла», да-да, все тот же тридцатый сребреник Иуды. И все это должно произойти в одном одномоментном акте. Игорь долго смотрел на него. - Вы шутите? Как такое возможно? Перебить бандитов Бурого, причем одному из них каким-то немыслимым способом обрезать лицо, вызволить женщин, найти сребреник и обезвредить его. И при этом не навлечь на себя кармы. Как такое возможно? Видя глубочайшую обескураженность молодого собеседника ввиду непредставимой сложности поставленных задач, армянин позволил себе тень улыбки. - Но и это еще не все, Игорь Павлович! - Есть еще что-то? Лицо Тэра словно бы заострилось, глаза сделались невыносимо тяжелыми и пристальными. Загнулся указательный палец. - В акте обезвреживания тридцатого сребреника Иуды, - пророкотал голос пророка, - должны сойтись верх и низ, правое и левое, добро и зло, свет и тьма, Грааль Христов и Грааль Иудин! Оба молчали. Сообщение было сделано таким тоном, что Игорь всем существом вдруг осознал его необыкновенную значимость. Все стояли вокруг и смотрели на него. Но почему я? Кто я такой? Почему все мироздание требует от меня подвигов?! - Это должна быть слепящая точка мировой истории, - тихо продолжил Тэр. – Точка, равная по потрясению взрыву Сверхновой звезды. С момента очищения сребреника начнет отсчет Новая история планеты. Игорь допил коньяк. - И это должен сделать я? – недоверчиво спросил он. Тэр кивнул. - Но как?! – Игорь с размаху поставил бокал на огневой рубеж с такой силой, что у того откололось донце. - Как я все это сделаю?! Я не умею! Десять дней назад я даже не помнил, как меня зовут! Тэр отдал бутылку и бокалы Тиграну, сделал знак своим бойцам удалиться. - Вы себя недооцениваете, Игорь Павлович. Все мы когда-нибудь исполняли в чьих- то жизнях роль Иуды. Мы совершали такие поступки, которые полностью меняли течение чужой жизни и за которые наши «жертвы» считали нас предателями или врагами. Это и есть истинная роль Иуды на бытовом уровне. Вам предстоит освоить эту профессию на более высоком уровне. - Но как?! – вновь вскричал взъерошенный Игорь. В голове шумело, в душе все бушевало. Как его уже достали земные приключения!!! Тэр успокаивающе улыбнулся. - Не волнуйтесь вы так. Все произойдет как бы само собой. Все в жизни происходит как по-писанному. Но и это еще не все. - О боже! – вскричал Игорь. – Что же еще?! Последний, большой палец на Тэровой руке загнулся, сформировав смуглый костистый кулак. - В акте обезвреживания сребреника вам предстоит окончательно исчерпать свою карму, закрыть земные долги, заплатить по всем счетам. Игорь так и замер. - Разве не все счета закрыты? – спросил он. Тэр резко раскрыл сжатый кулак и отрицательно повел головой. - Помните пленного чеченца в городе Грозном? – спросил он и показал себе пальцем на поясницу. Именно туда пришелся удар штыком. Игорь побледнел. До хруста сжал кулаки. - Я знал, что это вернется, - после долгого молчания сказал он. – У меня просто опускаются руки. Жизнь взвалила на меня непосильный груз. Легче умереть, чем развязать все эти узлы. - Верьте, - повторил Тэр. – У вас все получится. И потом – у вас просто нет другого выхода. У них в руках женщины. Другого пути просто нет. Вы пойдете и будете биться за них, ведь так? - Да, - в отчаянии сказал Игорь. - Так. Он глубоко задумался. Холодный голос в голове проанализировать ситуацию и выдал результат: тебя морочат, Игорь. Твой ум соткал вокруг тебя новую фата-моргану, это же очевидно! Еще месяц назад ты не знал этих женщин. Их просто не существовало. Месяц назад ты и не подумал бы рисковать своей жизнью ради доктора Александрушиной и певички Ноздри. А теперь ты любишь их и готов за них умереть. Он ясно понимал, что неведомая сила втаскивают его в чужой сюжет, и при этом полностью отдавал себе отчет, что не сможет не поддаться Небесной «драматургии», не может не прожить этот «паттерн», кажется, так выражался доктор Бодров? Он знал, что пойдет спасать женщин и, если надо, умрет за них. Вот как хитро и непреклонно плетут свои сети Парки и Мойры! - У меня голова идет кругом, - признался Игорь. Тэр улыбнулся, вынул сигару и провел ею под раздувшимся от удовольствия носом. - М-м… Не парьтесь, Игорь Павлович, - сказал он. - Кажется, так выражается современная молодежь. Вам нужно всего лишь достойно исполнять свой долг и слушаться велений судьбы. Все остальное продумает и организует Мировой Комп, Великий компьютер Земного шара, Магическая мантия Ноосферы. А так как ваш ум и есть такой компьютер, по принципу голограммы содержащий в себе весь мир, то, следовательно, что?.. - Что? Тэр обрезал встроенной в портсигар гильотинкой кончик сигары, смочил ее в бокале с коньяком. - Ваш ум все и организует! Привыкайте мыслить изнутри. Снаружи нет ничего, чего бы не было внутри. Значит, ваш ум изначально содержит в себе Мировой Комп, планетарную Ноосферу Земли, сребреник, женщин и кучу других человекообразных существ, включая и меня самого. - Но мой ум такой маленький, - сокрушенно развел руками Игорь. - А земной шар такой большой. Тэр улыбнулся. - Ничего, - сказал он, - скоро вы привыкнете. Таинственный армянин раскурил сигару и из клуба сизого дыма, подобно Саваофу, говорившему с Моисеем из облака, произнес слова, повергшие Игоря уже в полную растерянность. - Это и будет, - сказал он, звучно причмокнув мокрой от коньяка сигарой, - вашим экзаменом на звание Смотрящего по Москве. ФИНАЛЬНАЯ СХВАТКА. ДЕНЬ ГНЕВА - Ну, покажи, покажи ее скорее! Она реально существует или это только фикция? - Существует, существует. Только предупреждаю, сребреник – это вроде таблетки плацебо. Каждый от него получает свое. Я сам не верил, но вокруг этой монеты творились настоящие чудеса. Между прочим, это психиатрический факт, иконы, мощи, реликвии излечивают и вообще вторят чудеса. - Давай, давай, давай, - поторопил его Микрофонов. Сергей Бодров достал из внутреннего кармана пиджака красный сафьяновый футляр. - Какие у меня гарантии? – спросил он. Они сидели в креслах в уютном кабинете кемпинга «Солнечный». - Мое слово, - сказал Микрофонов. - Не боись, пацан слово держит. Бодров протянул ему футляр. - Открывай, - сказал он, не выпуская футляр из пальцев. Микрофонов поднял крышечку. Мятая, полустертая монета лежала на атласной подушечке. - Сережа, поверь, самое страшное для политиков, как впрочем, и для бандитов, – потерять лицо, - с этими словами депутат Алексей Микрофонов осторожно взял монету двумя пальцами за края. - Я тебе гарантирую твои деньги, получишь ты свою долю, не сомневайся. Он долго вглядывался в стертый профиль, крутил монету в пальцах, цокал языком. - Неужели это тот самый сребреник? Даже не верится. - Клади взад, - Бодров подставил раскрытый футляр. Микрофонов так же осторожно положил. Щелкнула крышка футляра. - Подумать только, его касались руки самого Иуды, - депутат понюхал пальцы и поморщился, - слушай, она чем-то воняет. А еще говорят, деньги не пахнут. Помой ее. Бодров посмотрел на него, как на профана. - Это же антик, ты что! Раритетище! Такие монеты вообще только в перчатках и трогают. И знаешь, что я тебе скажу? - Что? - Это не просто монета, побывавшая в руках Иуды. - А что это еще? - На ней лежит страшное проклятие старейшин синедриона. Все, кто к ней прикасаются, встречаются со своей судьбой. - Наслышан. Лохам мозги компостируй, а мне не надо, - депутат на всякий случай вытер пальцы о пиджак. - Я серьезно предупреждаю. Микрофонов, прищурившись, долго смотрел на гипнолога сквозь тонированные линзы толстых очков. - Знаю я ваши штучки, - сказал он, нервно поправляя запонки. - Шок, транс, а затем следует отъем денег. Тэр так же примерно работает. Только с целыми странами Бодров белозубо расхохотался. - Приятно иметь дело с подкованными людьми, - сказал он. *** Сребреник Иуды ворвался в магическое поле Руси подобно пылающему метеору. И чем глубже он входил в ментальные слои решетки Христова сознания, тем сильнее раскалялся и тем более мощную и ревущую волну пламени гнал перед собой. Врезавшись в Русь, сребреник вызвал взрыв в ментальной поле, равный взрыву тысяч бомб, сброшенных на Хиросиму. Сребреник ударил в Москву. Концентрическое цунами поднялось гигантской волной и пошло от сердца России распространятся по стране. Магическая волна невидимо для земных глаз вздымала и корежила судьбы, срывала печати и запреты, взламывала и смывала кармические завалы. Вспыхивали старые межнациональные конфликты, происходили кровавые бандитские разборки, неуклонно поднимался градус политического противостояния перед выборами нового президента. Ощущение надвигающейся катастрофы холодило сердца. Люди смотрели на горизонт, но не видели пенного гребня чудовищной волны невероятных перемен. Горизонты были ясны. *** - А ну покажи монету, - потребовал Бурыкин. Сергей Бодров достал из кармана красную сафьяновую коробку и открыл. Мятый стертый сребреник лежал на ней невзрачной лепешечкой. Валерий Егорович разочарованно засопел. - И из-за такой вот х…ни Москва стала на дыбы? – крякнул он. – Из-за этой херовины сцепились крупнейшие группировки и спецслужбы России? Платон Лютый встал и потянулся. Ему предстояло ехать на стрелку, везти с собой артефакт. - Ох, и выспался я сегодня, - сказал тот, с хрустом потягиваясь всем своим могучим телом тяжелоатлета, - дрыхнул практически без задних ног. Ну, посмотрим. С этими словами он взял в руки сребреник Судьбы. Неровный кругляш Платона тоже не впечатлил. - И че в ней такого? – спросил он, разглядывая монету на свет. - Знаешь, Платон, ты ее лучше не трогай, - сказал Микрофонов. - А че? - Да она заколдованная, и говорят, всех, кто ее коснется, ждут большие неприятности. - Что, серьезно? – Платон внюхался и поморщился. – И правда, от нее прет. Подумать только, за такую лажу дают лимон бакинских! Ладно, - он захлопнул футляр и сунул его в карман. Под выглаженной сорочкой от «Валентино» с вышитыми инициалами «П» и «Л» коробом стоял бронежилет «Кожа Дракона», выдерживающего автоматную очередь. Бурыкин подошел, протянул Платону свернутый в трубку черный пакет для мусора. - Это что? - Это для головы Левона. - ответил Бурый. – Запомни, Левон не должен уйти со стрелки живым. Можешь вернуться без денег, но с его отрезанной башкой. Платон усмехнулся, сунул пакет в карман плаща и вышел в холл, где его уже ждали боевики: Питбуль, Лепрекон, Чубайс, Каша, Жираф, и люди дагов - Черный Гуссейн, Шамиль-Козопас, Арсен и другие. Черный Гуссейн провел немало операций против федеральных войск в Чечне и Дагестане, поэтому ему поручили спланировать «стрелку» в Мячиковском карьере. Гуссейн расстелил карту и показал диспозицию. Здэс «зеленка», сказал он, ехать надо только на джипах, спортивные лайбы не пройдут. Мой Хаммер везде пройдет, хмыкнул Платон. Слева – жэдэ-дорога и перрон, продолжал Гуссейн, через нее никто не проедет, оттуда опасности нет, зато вот отсюда, он показал на пустырь, могут подкрасться, там я поставлю своих людей, чтобы на насыпи никто не залег. Вот здесь, справа, высота, очень подходящая для снайпера. Там будет Арсен. Здесь три дерева, за ними поставим Шамиля с гранатометом. Когда кяфиры побегут, он ударит по задней машине и отрежет путь к отступлению. - Какие кефиры? – спросил Платон. - Кяфиры, - с улыбкой поправил Гуссейн. – Неверные. - Отдай гранатометы Шамилю, - сказал слушающий сзади Бурый. - Пусть у меня останется один, - возразил Лютый. - Зачем тебе? – удивился Гуссейн. - В упор стрелять? Так ты сам себя подорвешь! Гранатомет только на высоте должен быть. Это оружие дальнего боя. Платон зубы сжал. - Слушай, - сказал он Гуссейну, - этот твой Шамиль, он что, совсем по-русски не понимает? - Почему, понимает. - Плохо понимает! - Тебе боец нужен или переводчик? – белозубо оскалился чернобородый Гуссейн. - Шамиль в лесу вырос, в лагере. Железный парень, надежный. Настоящий джигит. Никогда не предаст, не дрогнет. Главное, что он понимает команду «огонь», понял? Лучший гранатометчик был в отряде. Его сам Хаттаб учил. - Ладно. Скажи ему, стрелять только по моей команде. Гуссейн перевел Шамилю требования Платона. Тот угрюмо кивнул. - Сначала получаем деньги, - повторил Платон, - потом всех мочим. Вся боевая братия кивнула. - Скажи ему, - снова показал на Шамиля пальцем Платон, - чтоб рацию от уха не отпускал. Чтоб постоянно был на связи, ждал команду. Шамиль недовольно заворчал. Гуссейн перевел слова Лютого, сказал примирительно. - Зачем боишься, все будет хорошо. Шамиль надежный парень. *** Светозарное Тело Логоса-Иерарха Руси сделало выдох. Выдох этот в ментальном поле планеты походил на ледостав в Северном Ледовитом океане: с грохотом взламывались снеговые поля, вздымались многосотметровые изумрудные торосы, которыми можно было бы поить всю Европу в течение года. На физически-временном плане земли выдох этот выразился в виде распада Варшавского договора и выхода из орбиты влияния Кремля Польши, Чехословакии и других стран социалистического содружества, а в момент наибольшей глубины выдоха - в виде распада Советского Союза и отпадения от России стран Балтии и СНГ. Затем Логос-Иерарх Руси начал свой циклический вдох. В ментальном плане вздох глобальной страны выразился в виде резкого укрепления позиций России на мировой арене, а также в виде интеграционных процессов в странах бывшего СССР. Затем, прободав вязкие слои силового поля планеты, Ведущий Логос-Иерарх Руси встал. Планета покачнулась. Произошло смещение полюсов. Логос-Иерарх Руси прободал пламенеющей головой прорванный в силовом поле земли полетом сребреника-астероида гиперпространственный канал, известный земным ученым под названием озоновой дыры. В эту «дыру» пламенеющая голова Логоса-Иерарха Руси вышла над планетой и окинула ее метафизическим взором. Мышление планеты земным человеческим глазам предстает в виде бурлящего облачного покрова и атмосферных явлений. Озарения в колоссальный планетарный ум поступают в виде молний, сполохов Северного сияния, торнадо и ураганов. Очам Логоса-Иерарха Руси мозг планеты предстал в совершенно другом виде: он имел форму пространственно-временной кристаллической энергоинформационной решетки. Структура эта над исламскими странами выглядела как гигантский Полумесяц, над Востоком - как буддийский символ Инь-Ян, над Европой, Россией и обеими Америками – как титанический, сверкающий крест из спрессованных в два «бруса» бесчисленных мельчайших алмазов. Крест не был статичным, он бурлил и издали в размытом виде напоминал бело-розово-кофейную туманность крестообразной формы. Построение коры головного мозга планеты в виде кристаллической решетки Христова сознания потребовало от христианского человечества нескончаемых двухтысячелетних усилий. Любой, самый мелкий алмаз этой решетки представлял собой живую личность, погибшую во Христе, сораспнувшуюся Ему, досягшую Его высочайших вибраций. Стоило войти в любой кристалл Христова сознания, и вы оказывались в центре человеческой трагедии с ее страстями, сюжетом и действующими живыми, полнокровными и страдающими персонажами. И ведь речь шла всего об одном кристаллике. А в целом решетка была огромна, она покрывала большую часть коры головного мозга Планеты наподобие сверкающей диадемы. Однако по сравнению с космическими инсталляциями Альфы Центавра или Млечного пути наша маленькая решетка тоже выглядела как крохотный бриллиантик. Бриллиант этот входил составной частью в головокружительно и непредставимо огромную кристаллическую структуру Сознания Космического Абсолюта. *** Джип «Тойота Секвойя» мчался по Москве на стрелку с бандитами Бурого. Игорь сидел рядом с Тэром и порывался задать давно мучающий его вопрос. Но никак не мог решиться. А вдруг я все это придумал и никакой Тэр не Смотрящий, не мое «Высшее Я», и я просто брежу, думал он. Это же я все себе сам нафантазировал! Он мне ничего не сказал, ничего не подтвердил. Все намеками, иносказаниями, притчами. Надо спросить его напрямую! Но язык не поворачивался. Наконец Игорь собрался с духом. - Если вы маг, - внешне беспечно сказал он, - Почему мы не можем уничтожить бандитов ну…какими-нибудь магическими способами? И застыл в ожидании, навострив ушки, – подтвердит ли Тэр свою волшебную природу? - Опять доказы нужны? – сухо спросил армянин. Игорь сжал губы. - Я не знаю уже, чему верить! – откровенно признался он. – Голова идет кругом. А что, если я все сам себе придумал? Скажите, это правда – мифы про Мардук и нибиру? Мы, правда, потомки космических пришельцев? Или это все просто сказки? Тэр рассеянно улыбнулся, глядя за окно, мысли его были заняты предстоящей разборкой. - Какая разница, какими мифами люди объясняют реальность. Главное понять, как она работает. - И мы реально будем стрелять? – все не мог поверить Игорь. - Битва – такой же способ познания мира, как и любовь. Только ускоренный в десятки раз. - Значит, мы будем сражаться, - безнадежно сказал Игорь. - Иногда приходится тупо сражаться и отламывать всяким гадам их поганые головы, - теперь Тэр говорил с акцентом и Игорь понял, что разговор всерьез окончен. - Но вы же маг! – воскликнул он. – Или нет? - Я понимаю, что стоит за вашим вопросом, - потянул впалую щеку в улыбке армянский авторитет. – Вы хотите спросить, почему я не уничтожу бандитов каким-нибудь магическим заклинанием, верно? - Да! Если вы то, что я о вас думаю, почему вы попросту не уничтожите этих подонков? - Как? - Ну не знаю, - сердито отвернулся Игорь. – Молнией, блин! Волшебством каким нибудь. - Опять нужны «доказы», - вздохнул Тэр. – Людям всегда нужно чудо, чтобы они уверовали. Но разве то, что у нас уже есть, недостаточно волшебно? - Да что у нас есть? – вскричал Игорь. - «Макар» да два «калаша»? - Не только, - покачал головой Тэр. - Нам даны бесконечно волшебные вещи: сильные руки и ноги, острые глаза, мощный ум, сноровка, огромный жизненный опыт, страх, достойные противники. Разве этого мало для хорошего боя? Зачем еще магия, если то, что нам дано по жизни, и так уже бесконечно волшебно? - Если бы я мог, - признался Игорь, - я бы смел их с лица земли огненным штормом. Или в жаб превратил! Тэр задал неожиданный вопрос - Вы бы хотели уничтожить, ну, например, меня? - Вас? Нет, конечно. - А почему? - Вы – учитель. - А ведь совсем недавно вы искренне мечтали меня убить, вспомните. Почему же сейчас вы хотите уничтожить этих «учителей»? Нет, Игорь Павлович, мы должны победить их в бою, и поверьте, это гораздо волшебнее, чем испускать молнии и творить заклинания. *** Две кавалькады дорогих тяжелых машин подкатили к Мячиковскому карьеру. Справа, если смотреть со стороны старой заброшенной колеи железнодорожной ветки, ведущей к Казанскому вокзалу, подъехали и выстроились в железную шеренгу три «Ниссана Патруль» с боевиками Лютого, его личный бронированный «Хаммер», бумер, Хонда и «Пасфайндер» с людьми Лома. Хлопали дверцы джипов, выходили решительные вооруженные мужчины с короткими прическами и с такими лицами, какие ночью лучше не встречать. Слева от колеи, со стороны Минского шоссе подъехал одинокий джин «Тойота Секвойя» с синим проблесковым маячком на крыше. Из него вышли Тэр, Игорь и Тигран. Платон Лютый в недоумении смотрел на это явление. Они приехали на разборку… втроем? Против его войска? Ну и дела! Да вы, ребята, самоубийцы! Лютый остановил своих людей движением руки и двинулся навстречу главарю противников. Игорь и Тигран вышли и стали рядом с Тэром. Игорь справа, Тигран слева. Игорь передернул затвор автомата. Тигран загнал патрон в казенник нитроэкспресса. Тэр был в черном - в черном плаще, черном костюме и черной водолазке, на которой блестела толстая золотая цепура. На горбоносом лице его чернели узкие солнцезащитные очки. Навстречу ему шагал Платон Лютый – во всем белом: белые брюки, белый пиджак и бежевый плащ от Бриони, бежевая шляпа, золотая цепь на бычьей шее и золотой браслет и часы на левой руке. На лице его желтели широченные стрелковые очки. Он насильственно растянул губы в жестком осклаблении. - Ну, здравствуй, Тэр, - сказал он. - Ти прывез манэту? – вместо приветствия проклекотал горец. - Да, вот она. Платон Лютый вынул из кармана плаща красный футляр и поднял его над головой. - Пакажьи! – резко потребовал Тэр. Платон двумя руками открыл футляр. В этот момент вышло солнце. Платон показал монету Тэру, а затем и своим людям. Солнечный зайчик отразился от сребреника и пробежал по угрюмым лицам боевиков, отмечая тех из них, кто должен был сегодня умереть. Луч монеты уколол темные линзы узких очков Тэра. - Где деньги? – спросил белый Платон. - Дэнги здэс, - ответил черный Тэр. - Покажи, - потребовал Лютый. Тэр щелкнул назад за спину пальцами. Тигран вынул из багажника джипа квадратный, похожий на сейф, металлический чемодан, положил его на капот, поднял крышку с темно-синей подкладкой. Толстые пачки стодолларовых купюр заполняли нутро чемоданчика до отказа. - Гдэ жьеншыны? – спросил Тэр. - Телок еще я на стрелки не таскал, - презрительно сказал Платон. Он стоял, покачиваясь, заложив руки в карманы просторного плаща. В одной руке он сжимал футляр с монетой, в другой двадцатизарядный автоматический «Стечкин». *** Пространственно-временной крест Космического Распятия был осью и вертикалью, абсциссой и ординатой трехмерного земного мира. Основой «ноги» Крест уходил в прошлое, а вершиной креста в будущее. На перекрестье двух «брусов», скрепленных гвоздем, существовало Настоящее время «здесь-и-сейчас» в виде сияющей точки бегущего лазерного луча, считывающего Скрижали Судьбы. *** - Гдэ жьеншыны? – зло повторил свой вопрос Тэр. - Бабы в надежном месте! – повысил голос Лютый. – Ниче с ними не случится. Давай бабосы. А я дам команду, чтоб их отпустили. Лицо горца исказилось в гримасе ярости. - Нэт, - закричал он, натягивая жилы на горле. – Мы так нэ дагаварывалис! Ты обещал прывести их суда! - Ты что, - оскорбился Платон, - слову моему не веришь? - А кто украдет кого из сынов Израиля, то да предадут его смерти. - Че? – сморщился и оглянулся на подельников Лютый. – Каких сынов Израиля, ты че? - Закона не знаешь? – гневно вопросил Терминатор. - Ты по каким понятиям судишь? - Я сужу не по понятиям, а по самым древним законам земли, записанным еще в Библии! - Ты же не законник, ты «апельсин»! «Апельсинами» в воровском мире называли бандитов, купивших воровскую корону за деньги. Левон повел гневными очами, брови взгромоздились над глазами, как грозовые тучи. - Гдэ женщины? – повторил он. - В кемпинге. Играют в одноруких бандитов. Дергают их кое за что, ха-ха! – сопровождающие Лютого угрюмые громилы напряженно потянули в улыбке суровые рты. Тэр сказал уже спокойнее. - Дай мнэ с ними пагаварыть. - Без базара. – Платон кивнул «Питбулю», тот набрал номер на мобильном, сказал в трубку. - Тут хотят побазарить с бабами. Дай любую. «Питбуль» протянул трубку Тэру. Тот взял телефон и отошел к своим, словно ему было неудобно говорить по мобильному при посторонних. ВСЕ МЫ ПО-СВОЕМУ НЕМНОЖКО ИУДЫ Лева приставал с извинениями и страшно надоел. Ксения угрюмо лежала лицом к стене на кровати в двухместном номере, где их держали взаперти бандиты, и не желала с предателем разговаривать. Он подставил ее, в результате чего ее по-скотски унизили, изуродовали лицо, да вдобавок еще поставили перед всем миром на колени и заставили позорно просить прощения! И все это с ней сделали ее лучшие «друзья» - Лева и Микрофон! Какие же люди гниды, сволочи, бездушные подлые твари! Но Тэр предупреждал не желать людям зла… К черту Тэра! «Как в воду опущенная…» Ну и что? Это пословица просто. Чтоб вы сдохли, Левка и Микрофон! Отольются вам мои слезы! Дверь открылась, охранник впустил в номер… Ингу Никодимовну. Ксения удивленно моргала на нее через плечо. Инга тоже удивилась, узнав Ксению. - Здравствуйте, - сказала она. - Салют, - замогильным голосом ответила Ноздря. – Заходи, ты кстати, у нас тут филиал Сербского образовался. Обе кровати были заняты, Инга взяла стул, поставила его у стеночки и устало села. Ксению вдруг обожгло – ведь это она, Ноздря, выдала бандитам адрес врачихи. А что было делать, играть в партизанку? Спасибо, поиграла. Ну и компания собралась - Иуда на Иуде и Иудой погоняет. Ксении стало жарко от стыда. Только что она разыгрывала перед Левой роль жертвы предательства и вдруг в мановение ока оказалась в той же ситуации, только перевернутой: лицом к лицу она столкнулась со своей собственной жертвой, и в этой ситуации именно она, Ноздря, выступала в роли Иуды. Ксении показалось, что некий всемогущий режиссер словно в издевку ставит ее в различные ситуации и тут же переворачивает их, как песочные часы, чтобы она превратилась в то, что минуту назад с полным правом ненавидела и презирала. Что за чертовщина? Молчание в комнате сделалось невыносимым. Как всегда, его разрядил неугомонный Левка. - А я вас узнал – сказал он Инге Никодимовне. – Вы были на ток-шоу у Махалова, правда? С Виктором, да? Вы же психиатр, из Сербского, верно? Скажите ей, - Лева показал на Ксению, - что Иуда на самом деле не предатель! Я же помню, как Виктор говорил, что Иуда в реале не предавал, а типа осуществлял тайное желание самой жертвы или как там? Ну, я не в теме, как это по-научному звучит? Ну, скажите же ей, пожалуйста! Инге Никодимовне пришлось несколько раз встряхнуть головой, прежде чем она поняла, о чем ей говорит молодой человек. Она была в глубоком шоке, вызванном грубым похищением средь бела дня. - Что я должен сказать? – переспросила она. - Что Иуда не предавал, а выполнял ну типа поручение или пожелание самого Христа. - Действительно, - вяло подтвердила она, - есть такая теория. - Вот видишь! – Лева посмотрел на Ксению и торжествующе показал на психиатра рукой. - Очень удобная теория для подлецов, - глухо закончила Инга Никодимовна. После сеансов гипноза у нее сформировалось глубоко личностное отношение к Иуде, в ее сознании библейский персонаж мерцал и двоился с Виктором, поэтому она не могла не сказать слова в его оправдание. - Иуда предал, да, но он по крайней мере рассчитался за предательство высшей мерой! Хотя потомки этого не оценили. Написали презрительно. «И повесился он и брюхо его расселось». А кто еше в мировой истории так платил за свое предательство? - Слышал? – спросила Ксения Леву. - Так что мне повеситься, чтоб ты меня простила? – взвыл Лева. – Говорю тебе, я не ведал что творил! Будто обкурился! - Да! – ощерилась Ноздря. – Повесся! - Извините, - обратился арт-директор к Инге Никодимовне, - у вас не найдется намыленной выревки? Мне не надолго, минут на пять. Ксения вдруг хлопнула себя по лбу. - Так и твое брюхо расселось, Лёв! - Когда? - В сортире. Помнишь, когда ты усрался? - Ты чего такого говоришь? – Лева сконфузился в присутствии постороннего человека. Ксения пристально смотрела на него. - Вот чего ты усрался, Лев, а? Прямо при мне! - Да у меня все опустилось, когда тот гоблин вошел! - Погоди, погоди, - Ксения подняла палец, призывая его к молчанию. – Так ведь и ты меня предал, а после этого навалил прямо передо мной огромную вонючую кучу. Для чего, Лев? - Хватит уже! – отмахнулся тот. - Почему у Иуды расселось брюхо? – спросила Ксения врачиху. - Что? – очнулась та. – Говорят, это результат самоубийства. Но согласно теории доктора Бодрова, на соматическом уровне «комплекс Иуды» соответствует перистальтике и выводит наружу шлаки и отработанный опыт. - Точно! – ахнула Ксения. – Лева, ты показал мне свое внутреннее содержание – вывалил кучу дерьма и заставил ее нюхать! - Давай, вали все на меня! Конечно! Во всем всегда виноват Лева! А ты никак не участвовала в ситуации? Почему ты просто не попросила прощения? Почему? - Заткнись! – заорала Ноздря и больно прикусила себе нажеванную гулю на внутренней стороне щеки. Схватилась за щеку и нечаянно прижала резко занывший надрыв на ноздре. – Заткнись, предатель! Чтоб я тебя не слышала! Ни звука! Она наорала на арт-директора, но в душе ее настойчиво звучал тихий голос: «А ведь врачиха права. Левка просто осуществил мое тайное желание. Я сама с его помощью сформировала такую ситуацию в своей жизни». Но для чего-о, схватилась за голову Ноздря?! «Чтобы бандиты сломили твою гордыню, ответил в голове тихий голос Ксении, чтобы заставили тебя, наконец, сделать то, что ты давно хотела, - попросить у мира прощения!» Боже, как все просто! Я сама этого подспудно хотела! Левиными руками орудовала я сама. И Лева в сортире символически показал мне, что ситуация разрешится именно так – выбросом шлаков, нарывом и истечением накопившегося гноя! Стоп! Так можно с ума сойти. Почему надо приписывать любому событию символический смысл? Надо просто тупо жить. Но тогда получай по голове, ныряй в бассейны, нюхай вонь. В этот момент в дверях щелкнул замок. Вошел охранник, дал Ксении телефон. Она услышала знакомый резкий голос с кавказским акцентом. - Ксэния, это ты? - Да, - удивленно ответила девушка. - Как с тобой обращаются? - Да ниче. - Ничего нэ бойса. Ведь ты теперь, знаешь, кто? - Кто? - Ты член нашей коммуны. А мы коммунаров в обиду не даем. Знаешь, кто я в Коммуне? - Кто? - Я - грозный мститель за погибших коммунаров. Тэр отключился. Ни фига себе, подумала Ксения, возвращая телефон, надо погибнуть, чтоб за тебя грозно отомстили. Если бы Ксения Ноздрачева простила Леву, понимая, что тот в разворачивающейся мистерии ее души выступал в роли подневольного статиста, если бы Ксения простила депутата Микрофонова, ей не пришлось бы пройти через самую страшную экзекуцию в своей жизни. Но она никого не простила и страстно желала отомстить обидчикам. *** Тэр переговорил с Ксенией и вернул трубку Платону. В этот момент они оказались друг перед другом, очень близко. Терминатор зачем-то снял очки. Черные глубокие глаза его посмотрели на красавца Платона с усталой, всепрощающей добротой, из них струилось светлое сияние понимания, сострадания и сочувствия. - Если с тобой нет женщин, - тихо и без акцента сказал он, - друг, для чего ты пришел? Платон принял этот взгляд за признак слабости. - Я пришел за баблом! – высокомерно сказал он. – Вот монета, давай меняться. - Ты получишь деньги только в обмен на женщин. - Они наша страховка. Бабки в обмен на монету. А потом мы отпустим женщин. Они нам не нужны. Нам своих баб хватает Платон презрительно покачивался с носков ботинок на пятки. Если бы бандитского авторитета хоть раз осмотрела доктор Александрушина, она без сомнения поставила бы ему диагноз «психопатического парциального социо-аутизма». Но Платон к психиатрам не обращался, потому что был уверен, что в его мире ему подвластно все и дела всегда будут идти так, как надо ему, Лютому. Их трое или четверо, а у него вдесятеро больше людей. О чем тут разговаривать?! - Ты нарушил наш договор, - предупредил Тэр. – Но гораздо хуже, что ты нарушаешь Закон! - Какой еще закон? – наслаждаясь превосходством над очередными лохами, попавшимися на его победном пути, процедил сквозь зубы Платон. - «Не делайте неправды в суде, в мере, в весе, и в измерении: да будут у вас весы верные, гири верные, ефа верная и гин верный». - Это какой такой закон, а? – Платон хохотнул, оглянувшись на стоящего сбоку с «мосбергом» в руках Питбуля. - Про защиту прав потребителей, ха-ха? Глаза Питбуля, подчеркнутые черной повязкой вокруг носа, округлились от удивления. Он глядел Платону за спину. Лютый оглянулся: из-за длинного товарняка, груженного лесом, со стороны Казанского вокзала выползла круглая морда старинного тендера с красной звездой в черном лоснящемся лбу. Показалась высокая труба, за ней - бронеплощадка с макетом зенитной батареи. - Че за маскарад? – спросил Лютый. Питбуль встревожено пожал плечами. Показался второй вагон – из клепанной броневой стали, сваренной еще на Путиловском заводе. Пулеметные бойницы были открыты – из них торчали дула «Максимов». Появился третий вагон-салон, четвертый - с надписью по борту «Грозный мститель за погибших коммунаров». Выехав на открытое пространство, русский бронепоезд стал – прямо напротив выстроившейся кавалькады дорогущих иномарок. Коля Большой показался из стальной дверцы ровнехонько посредине четвертого броневагона, между словами «Грозный» и «Мститель». Гигант Коля сейчас не казался огромным, он был просто под стать колоссальной махине бронепоезда. Подняв обе лопатоподобные ладони ко рту, Николай, как в рупор, прогудел: - Братва, сдавай оружие! Лютый попятился. Вместе с ним к машинам отступали его люди. Тэр тоже отступал. Никто еще не стрелял. У Лютого был тайный козырь в рукаве – гранатометчик Лом-Али Казимагомадова Шамиль-Козопас. Вызвать его сюда из засады, чтобы долбануть по бронепоезду, и тогда можно будет мочить ненавистных армяшек. Шамиль лежал за пригорком, он должен был добить Тэра в случае отхода, но сейчас ситуация поменялась, и гранатомет следовало направить против дурацкого музейного паровоза. Платон, держа на прицеле Тэра, отошел к своей машине. Схватил рацию в кабине. - Лютый, - закричал грубым басом Коля Казанский, - сдавайся, сука, бросай оружие, иначе разнесем к чертовой матери. - А баб своих хотите целыми получить? – закричал в ответ Платон, приседая за открытой дверью «Хаммера». - Или по частям? - Платон Лютиков, - раздался в мегафон резкий голос Тэра, - ты нарушил свое слово, ты взял в заложники невинных женщин, вероломно обманул тех, кто пришел к тебе, как друзья. Сдавайся, и мы сохраним тебе жизнь. Судьба твоя – в твоих руках! - Лютый не сдается! – во всю глотку гаркнул Платон. И вполголоса в рацию. – Шамиль, Шамиль, давай мухой ко мне! *** Валерий Егорыч Бурыкин пребывал в нервическом состоянии. Ходил по комнате, звонил на телефон Платона, но тот не отвечал. Тогда Бурый набрал телефон «Питбуля», но и тот не отвечал. Оглохли все, что ли? Или зона там вне доступа? Пролистав телефонную книгу в мобильнике, набрал телефон другого боевика, Жирафа. Но и тот молчал. Да что случилось, черт возьми! Не могли же они все испариться в одночасье. Наконец отозвался телефон Лепрекона. - Саша, - добрым голосом спросил Бурый, - куда все пропали? - Еду на базу, Егорыч, - не своим голосом ответил Лепрекон. - Да что случилось? - Бойня. Связь оборвалась. Накатило липкое ощущение катастрофы. Бурый повернулся к Лому, который тоже названивал своим бойцам и тоже не мог получить ответа. - Старатель, - гаркнул Бурый, – тащи баб в мой кабинет, свяжи, рты заклей, привяжи к креслам. Лом-Али посмотрел на него возмущенным взглядом потревоженного горного орла. - Ты думаешь? – спросил он. - Хуйня какая-то случилась, - сказал Бурый. – Лепрекоша несет что-то… - Что он сказал? – спросил дагестанец. - Одно слово. - Какое? - Бойня. Подельники тяжело смотрели друг на друга. *** - Шамиль, Шамиль! – заорал Лютый в рацию.- Слышишь меня? Рация захрипела. - Слюши, - гортанно сказал Шамиль. - Ситуация поменялась, - закричал Платон, - мухой давай ко мне! Быстро! - Сдавайся! – лаял мегафон голосом Тэра. - Че делать, босс? – потрясал «мосбергом» Питбуль. Остальные бойцы пятились и выжидательно смотрели на Платона. Появление бронепоезда сильно обескуражило буровских. - Да это музей ходячий, ети его мать! – бодрячески выругался Платон. – Там давно не осталось ничего, кроме стенок. Ща мы его рванем из гранатомета. Не стрелять пока. Ждать моей команды! Шамиль! Давай мухой ко мне, слышишь?! – повторил он в рацию. - Мухай? – донесся гортанный голос. - Да, мухой, болван! – вне себя завопил Лютый. - Мухай? – переспросил, не веря своим ушам, Шамиль. – Тибе? - Да! Это приказ! – надсадно заорал Платон. Не зря он чурок ненавидел. Козопасы, ети иху мать! Выматерился злобно. – Дебил, е…! Мужчина, подумал Шамиль о Платоне, которого до этого момента презирал. Воин! У Шамиля так побратим погиб – вызвал огонь на себя, не захотел попадать к гяурам в плен. Шамиль встал во весь рост, вскинул на плечо гранатомет «муха» и поймал в прицел камуфлированный в цвет операции «Буря в пустыне» «Хаммер» Лютого. *** Багрово-черный куст разрыва взметнулся в воздух точно в том месте, куда целился Шамиль. Недаром он считался среди чеченских братьев снайпером гранатометного дела. Вверх и в стороны брызнули ошметки «Хаммера» и человеческих тел. Самым крупным взлетевшим куском было туловище Платона Лютого – уже без ног, но еще с машущими руками. Все попадали – как с одной, так и с другой стороны, и открыли беспорядочную стрельбу. В воздухе загудели бесчисленные пули, похожие на злых и прожорливых мух Иерусалимского храма. Пули, как и мухи, питались кровью жертв. Трассирующая очередь светлячками полетела и ужалила лучшего в мире гранатометчика Шамиля в грудь и ноги. Он очень удивился и умер. Такое с ним случилось впервые в жизни. Накачанный атлет Платон Лютиков летел над землей на высоте примерно четырех метров. На лице его чудом уцелели желтые стрелковые очки. Через них с высоты полета он хорошо видел бронепоезд с пошевеливающимися в бойницах пулеметами, выстроившуюся армаду автомобилей, залегших за ними людей, огоньки их выстрелов, свой развороченный прямым попаданием гранатомета «Хаммер». Платон не мог поверить в происходящее, ему казалось, что он спит, просто дрыхнет без задних ног. По сути, так оно и было: он летел, как во сне, и летел именно без задних, оторванных гранатометом «муха» ног. Общий фон сна был ярко-желтый, с перемежающимися оттенками багрового и черного цветов. *** Выстрел из гранатомета послужил для бронепоезда сигналом к бою. Бронепоезд взревел. Это не был низкий гул тепловоза, это был вопль доисторического тираннозавра, с яростью вырывающийся в воздух вместе со столбом остервенелого пара. Пейзаж оглох. Стаи галдящих ворон безмолвно реяли в воздухе. Бандиты буровской группировки окоченели. Их бронированные джипы и бумеры выглядели жестяными игрушками по сравнению с клепанной громадой «Грозного мстителя». Их «узи» и помповые «мосберги» казались жалкими пукалками рядом с чудовищными жерлами наведенных шестидюймовок и курносыми рылами нацеленных «Максимов». Все так же под рев паровозной струи бронепоезд изрыгнул первый залп. В сущности, все было кончено сразу. Бронированный «бумер» дагестанцев, а точнее то, что от него осталось, отбросило на песчанные холмы карьера в виде дымящейся настенной чеканки, шрапнель изрешетила буровские «Ниссаны» и подбросила их, как пустые консервные банки. Крутые тачки дагестанских немного подрожали под пулеметными струями и вспыхнули. Боевики метались по карьеру под проливным свинцовым дождем. Гудок ревел, не смолкая, перекрывая грохот пальбы и взрывы машин. *** Тело Платона Лютого, а точнее обрубок туловища, тяжело рухнул за «бруствером», составленном из машин «буровской» группировки. Как ни странно, он еще смог увидеть, как к нему скользнул по-пластунски безносый Питбуль и запустил руку в карман обожженного плаща – сначала в один, потом в другой. В карманах умирающего босса Питбуль ничего не нашел, ощупал все искалеченное тело и вдруг увидел в почернелом сжатом кулаке красную коробочку. Когда из пальцев его, уже коченеющих, вырвали футлярчик с монетой, Платон потерял сознание. *** Внезапно все стихло. Игорь тряс головой в звенящем безмолвии. Тэр шел к нему, держа указательные пальцы воткнутыми себе в уши. Бронепоезд медленно отползал назад в депо, оставляя на черной, изрытой взрывами земле горящие, искореженные машины и валяющиеся трупы. «Группа зачистки» Коли Большого ходила между поверженными противниками и добивала раненых. Никто не должен был выдать тайну возрождения Демона Революции, страшного бронепоезда Председателя Реввоенсовета молодой советской республики Льва Троцкого «Грозного мстителя за погибших коммунаров». *** Но сребреник Судьбы еще не закончил свой трассирующий полет по судьбам людей. Питбуль с зажатым в руке драгоценным футляром сначала по-пластунски, а потом на четвереньках выбрался из эпицентра боя и бросился бежать к стоящему у шоссе запасному лендроверу, где за рулем ждал его напарник по злым делам Саша «Лепрекон». В шоковом состоянии Питбуль ворвался кабину, завопил. - Давай, давай отсюда! Рвем когти! - А Федорыч? – испуганно спросил Лепрекон. - Убили, убили его! Шамиль, сука, Козопас стрелял! – заорал Питбуль, судорожно брызжа соплями из зияющих ноздрей, – всех побили! Даги нас предали! Давай, давай, давай, уходим! Обезображенное лицо Питбуля выражало такой ужас, что Лепрекон более не раздумывал, утопил педаль газа до самого пола, ударил из-под колес фонтанами снега и с диким скрежетом дымящихся от нестерпимого вращения колес вырвался на трассу. *** - Откуда шел сигнал? – Тэр заглянул в свой джип. Молодой армянин с удивительно красивым лицом колдовал над ноутбуком. - Мотель «Солнечный», - ответил он. *** Немного охолонув в машине от кошмара орудийного обстрела, Питбуль решил сделать хитрый ход. Набрал телефон. - Алло, Коля? Это Питбуль… вы меня Вырвиносом кликали. Слушай, тут такое дело. То, что вам надо, у меня. Да, у меня. Так что это. Не ищите там. Пускай твой главный мне позвонит, лады? Ну, вот и ладненько. Питбуль отключился, озабоченно сопя носовой дырой. Он думал, что обдурил Сашу Лепрекона, напрямую не называя сребреник по имени. Через минуту на его телефон пришел вызов. Он жадно схватил трубку. - Да. Да, у меня. Хочешь ее? Нет, у меня только это, а бабы у Бурого остались, в «Солнечном». Кто? Я? Давай это. Чтоб один на один, без дураков. Бабки против этого самого… Давай встретимся через час на Можайке, выезд на Кратово, знаешь? Ну и лады. Договорились. Питбуль отключился. Лепрекон спросил. - Ты с кем сейчас разговаривал? - С корешем одним. - Ты зачем им звонил, дурак? – прошипел Лепрекон. - А че? - Считай, они уже у нас на хвосте! Они нас засекут по мобиле. Догонят и нашинкуют. Фильмы надо смотреть, детективы. Че там за обмен намечается? - Не парь мозги, - угрюмо сказал Вырвинос. – Рули давай. - Подожди, наших там положили, а ты че-то… - Верти баранку, блин! – рявкнул Питбуль. - Если монету нашел, так и скажи, - прямо в лоб ему брякнул Лепрекон. – Тебе одному не справиться, а я бы прикрыл, ты че. Или мы не кореша? Ты один не потянешь там. - Саня, усохни! Наших перебили, всех до одного. Там это… выехал целый поезд с пушками. Ехали монету менять на бабки, а Лютый, мудак, не взял с собой баб. И чуреки начали это. Пулять. Тут уже Лепрекон окончательно поверил, что Лютый конкретно убитый, потому что при живом Федорыче с таким словом про него не мог обратиться ни один пацан. - Так монета у тебя? - спросил он, слегка сбрасывая скорость. - Какая на хер разница? - А че Бурый скажет? Он бабок ждет. Вырвинос вызверился на приятеля. - Я ее спас, - завопил он, - значит, монета моя! Я там под такой артналет попал, что еб твою мать! Значит, и монету заработал. Я один живой оттуда выскочил, е-мое! – Вырвинос покрутил башкой, вспоминая разрывы снарядов. – Чечня, блин! Представь, армяшки уже и бабки привезли, вот такую кучу, уже отдать были готовы, а тут эти бабы встряли, ну и понеслась. С бабами всегда изжога. Не ссы, Саня, в случ-чего я тебя в долю это… возьму. - Да я и не ссу, - сказал Лепрекон, левой рукой ведя джип по шоссе, а правой всаживая в несуществующие ноздри Питбуля-Вырвиноса острый клинок бабочки-ножа. - Чего мне ссать? Джип заскрипел гравием, притормаживая. Саша «Лепрекон» вытер измазанную кровью руку о куртку подельника, нож из лица доставать не стал, чтобы не залить всю кабину кровью, только рукоятку ножа, торчащую из лица друга, как нос у Буратино, обтер ветошью до блеска. Затем Саша обыскал тело убитого, нашел пачку рублей и долларов, считать не стал, сунул в карман. Из-за ремня на пояснице вытащил Питбульского «макара», а из заднего кармана джинсов с трудом выудил красный сафьяновый футляр. Открыл его. Серебряная монета с неровными краями и стертой чеканкой мутным бельмом слепой и безжалостной судьбы глянула в его вороватые глазенки. Лепрекон дождался, когда шоссе опустеет, и вытолкнул тело Вырвиноса из машины, подгадав так, чтобы оно скатилось с косогора в глубокую, засыпанную снегом канаву. Затем Лепрекон взял телефона Вырвиноса и нажал кнопку вызова последнего номера. *** - Что произошло?! – страшно заорал Бурый при виде растерзанного Лепрекона. - Егорыч, - дико озирался тот, - армяне подтянули артиллерию, всех наших расстреляли. - Ты что говоришь? - Правду говорю. - Врет он, - сказал доктор Бодров. – Посмотрите на движения его глаз. Вы может быть НЛП не изучали, а я на нем собаку съел. Коды доступа к сознанию таких типов просты, как таблица умножения. Посмотрите, как движутся его глаза. - Как? - Да врет он все, как сивый мерин. В глаза мне, в глаза! Черные солнца докторских глаза ослепили. Утлый мозг Лепрекона сжался. - Ты расслабился, глаза закрываются… Но Бурый не хотел ждать результатов гипноза. - Обыскать его! – приказал он. Охрана вывернула Лепрекону карманы, пусто. По какому-то наитию Бурый приказ содрать с Лепрекона броник. Из-под него на пол выпала сафьяновая коробочка со сребреником. - Откуда это у тебя? – похолодев, спросил Бурый. Заорал остервенело. – Отвечай, тварь! - Стреляли, всех замочили, я схватил монету и ноги! – истерически закричал Лепрекон. - К тебе ехал, Егорыч. - А чего ж сразу не сказал, что монета у тебя? - Да я про нее забыл. На хрен она мне нужна. Я главное спешил рассказать, - змеей извивался Саша. - Дайте мне монету, - попросил Бодров. Поднес сребреник к лицу Лепрекона. – На монету смотри. На монету. Как она тебе досталась? - Гад я, гад! – взвыл вдруг Саша и упал на колени. - Я друга убил из-за нее. Очумение нашло, Егорыч! - Кого ты убил? – перегнулся в поясе Бурый к сучащему на полу ногами Лепрекону и еще больше побагровел с лица. - Питбулу-уля, - завыл Лепрекон, ползя на коленях к боссу. - Кто там кого поубивал? – спросил Бурый, неизвестно, к кому обращаясь. – С ума, что ли, все посходили? – Он схватил Лепрекона за загривок, затряс и заорал. - Что с пацанами? Что там случилось? - Убили всех, - всхлипывал Саша. - Это правда, - сказал доктор Бодров, следя за глазами пациента. - Кто убил? – спросил Бурый. - Это… - повторяя манеру речи недавно убитого Питбуля и даже шмыгая так же носом, проговорил Лепрекон, – это… бронепоезд. - И это правда, - удивленно сказал Сергей Бодров. – Откуда в наше время взялся бронепоезд? - Какой еще на хер бронепоезд?! – заорал Бурый. – Что с Платоном? - Его Шамиль замочил. - Какой Шамиль? - Козопас. - Это какой? – не поверил своим ушам Бурый. - Которого Лом прислал? - Да. Бурый повернулся к Лому-Али, лицо его было страшным. - Предатель! Ты кому нас продал? Рука Бурого поползла за борт пиджака, туда, где в наплечной кобуре ждал своего часа верный «ТТ». Возмущенный поклепом Лом-Али Казимагомадов гортанно закричал. - Врет! Все он врет, шакал! - Правду говорит, - сказал доктор Бодров, глядя на движения глазных яблок Лепрекона. Лом гортанно заверещал, выхватил ПСМ, сделанный по спецзаказу и заряженный спец-пулями, и направил его на Лепрекона. Бурый в свою очередь вырвал из наплечной кобуры «ТТ» и направил его на Лома. В американских фильмах герои часто достают пистолеты, направляют их друг на друга, после чего, будучи под прицелом, долго разговаривают. В жизни не так. Единожды обнаженный ствол должен стрелять. Ждать, когда выстрелит противник, не только непростительно глупо, но и смертельно опасно. Лом-Али Казимагомадов не был героем американского фильма. Достав пистолет, он тут же выстрелил в Лепрекона. Судьба руками подельников сняла с Саши Копейкина бронежилет. Пуля из ПСМ пробила брюшную стенку и вошла в кишечник. В момент столкновения с препятствием она раскрыла четыре малюсеньких лопасти и стала походить на гребной винт моторной лодки. Если бы сам Саша в этот момент мог увидеть пулю, он бы сказал, что она похожа на четырехлистный цветок клевера, который, по поверьям, людям приносит удачу, а лепреконам - смерть. Свинцовый «цветок клевера» намотал на себя часть тонкого кишечника, стремительно рыскнул в теле и вышел наружу в области между лопаток уже успевшего умереть от болевого шока Александра. Он еще валился набок, когда бешеный танец спец-пули завершил свои пируэты в его теле. Вследствие слабой наполнености души микролептонами, теми алмазными энергообразованиями, которые составляют кристаллическую структуру индивидуальной души, Саша Лепрекон сразу после смерти распался на множество мелких вибраций и вскоре, буквально в считанные минуты, реинкарнировал в виде роя насекомых. Большая часть его «души» превратилась в жирных и жадных мух Иерусалимского храма 1 века нашей эры, досаждающих верующим и священникам во время жертвоприношений. Часть мух были притянуты в настоящее время прямиком к израненному телу Платона Лютого, причем эфирное тело Платона кричало им – «мухой слетай в магазин, водки принеси», но мухи голоса его не слышали, пугались вибраций, взлетали и назойливо возвращались обратно на вкусные ткани уже сильно почерневших ноговых культей. Валерий Егорович Бурыкин тоже не был глуповатым героем боевиков, его выстрел раздался почти одновременно с выстрелом Лома. Пуля со смещенным центром тяжести попала в грудь Лом-Али и проделала отверстие, в которое с трудом вошел бы палец, а вот на выходе она вынесла вместе со снопом крови еще и кусок спины величиной с чайное блюдце. Открылось содержимое грудной клетки (вид сзади) – позвоночник с вырванным пятым сверху позвонком, развороченная плевра легких, многослойные кожные покровы, отчетливо различимые на срезе: жировая прослойка, дерма, волосяной покров и драная материя дорого костюма финского производства. Умирая, Лом-Али успел судорожно нажать на курок и все-таки попасть Бурому в плечо. В ответ скособочившийся Валерий Егорыч перенес огонь на лысеющую голову дагестанца и вышиб из нее струйки крови и мозгов. В этот момент в его руки и ноги угодили сразу шесть пуль от вбежавшего на грохот выстрелов охранника Лома-Али, чемпиона Дагестана по стендовой стрельбе Самвела Айдамирова. Рыжебородый Самвел с обритым до синевы черепом в свою очередь был убит в спину телохранителем Бурого Василием Кузнецовым по кличке «Старатель». «Старателя» тут же сразила наповал очередь из «узи», выпущенная вторым телохранителм «Лома» Алиханом Мальсаговым. Падая навзничь, «Старатель» успел выпустить в Алихана половину обоймы своего «Стечкина». В коридоре разразилась не менее кровопролитная схватка между остальными членами двух свит – буровской и дагестанской, в результате которой все погибли. На сцене событий осталось только два действующих лица – Леша Микрофон и Сергей Бодров. Грохочущая гроза боя разразилась внезапно и мощно, и так же мгновенно стихла. Минуту назад спокойная и светлая биллиардная комната, обшитая дубовыми панелями, наполнилась дымом выстрелов, спреями крови по стенам и трупами. Депутат Микрофонов скорчился там, где его застала катастрофа неожиданной разборки. В качестве защиты он успел только зажать себе руками оба уха. Соляным столпом среди побоища застыл и Сергей Бодров. Только что вокруг него свистел целый рой пуль, но ни одна его даже не зацепила. - Что это было, Сережа? – простонал оглушенный депутат. – Ты не ранен? - Массовое помешательство, - ответил Бодров онемевшими губами. – Психическая истерия. А вот и причина, - дрожащим пальцем он показал на валяющийся среди трупов, залитый кровью сребреник. - Сережа, - умоляюще сказал Микрофонов, поправляя очки и подрагивающими руками разминая окоченевшие от ужаса складки лица, - давай хоть мы с ума не будем сходить. Мы же нормальные люди. Теперь у нас на руках все козыри. Вот монета, хочешь – бери ее ты. Бодров все еще ощупывал себя, не веря, что остался невредимым в такой передряге. - Это чудо, - шептал он. - Я в принципе не могу умереть. В принципе! - У нас монета и женщины, - закончил свою мысль депутат. – Давай обменяем все это на деньги, а деньги поделим по-честному. Да тут всем хватит до конца дней. Ну, хватит уже трупов! Бодров наклонился и поднял монету, испачкав кончики пальцев кровью. - Я ее уже тоже боюсь, - признался он. - И нэ зря, - донесся от дверей зычный голос. В дверях стояла высокая фигура в черном. Это был Тэр. Из-за его плеча вышел Игорь, обеими руками он держал пистолет и двигался по комнате приставным шагом, контролируя дулом каждого поверженного бойца, вдруг кто еще жив и окажет сопротивление. Но лежащие вповалку бандиты не шевелилась. Их уже начали соединять друг с другом бесшумные ручейки крови. Тэр осторожно, словно через ручей, переступил через лежащий ничком труп Мальсагова. Он переступил через лежащий на боку с откинутой рукой с зажатым в нем пистолетом Айдамирова. Он переступил через Старателя, завалившегося навзничь с искаженным в муке лицом. Оскаленный Валера Бурый лежал у стены, голова его уперлась в плинтус и приподнялась - казалось, он осматривает картину побоища сквозь щели полусомкнутых глаз. Тэр протянул руку к Бодрову и сказал. - Атдай манэт и будищь жит, - он опять говорил с сильным кавказским акцентом. - А награда? – спросил Бодров, сжимая футляр в кулаке. Тэр покачал головой. - Ти ее нэ заслужьил, - сказал он, медленно приближаясь к Бодрову. – Брат, нэ делай глупостей! Атдай манэт и будишь жит! Схватка гипнолога и мага была стремительной, как схватка на рапирах. Они вперили друг в друга взгляды, зрачки их скрестились со страшным скрежетом – так сшибаются клинки. Под напором Тэровой воли зрачки Бодрова лопнули, как перезрелые черешни. Взгляд его крошился. Бодров почувствовал, что его волю ломают, и он не устоит. Из последних сил Сергей повернулся и кинул сафьяновый футляр Микрофонову. - Беги! – сдавленно крикнул. – Я – все! И тут же упал без сознания. Тэр и Игорь посмотрели на то место, где только что стоял толстенький депутат. С непредставимой для его фигуры ловкостью Алексей Микрофонов поймал на лету монету и вылетел из комнаты. *** Тэр и Игорь поднялись на второй этаж. В кемпинге «Солнечный» царила кладбищенская тишина. Тэр показал дулом на богатую двойную дверь с золотой табличкой, это, несомненно, был кабинет начальства. Игорь кивнул. Тэр сделал пистолетом три счета и на третий выбил дверь ногой. Игорь нырнул в проем и вышел в стойку, взяв под прицел весь сектор. Перед ними открылся большой холл со столами для секретарей, компьютерами и рядом кресел для посетителей. Холл был пуст. В потолке горели лампы дневного освещения. Справа и слева чернели оббитые кожей двери. Тэр показал Игорю правую дверь, сам скользнул к левой. Игорь прижался к стене рядом с дверью, нажал на ручку, толкнул створку и отпрянул. Дверь медленно отворилась. Игорь искоса заглянул в темный кабинет, готовый в любой момент отскочить. В смутном свете, льющемся из холла, он разглядел очертания сидящих людей. Отпрянул. Эй, вы кто? Молчание в ответ. Ему показалось, что в кабинете сидели женщины. Наверно, секретарши попрятались. Он нащупал выключатель и включил свет. Огромная хрустальная люстра залила комнату ярким светом. В кабинете, положив сжатые кулаки перед собой, за большим столом сидел Алексей Венедиктович Микрофонов. Брови его казались угольно черными на сильно побледневшем лице. Справа от стола, привязанная к креслу, сидела Ксения Михайловна Ноздрачова, во рту у нее был кляп. Слева, тоже в кресле и с заклеенным скотчем ртом сидела Инга Никодимовна Александрушина. Обе женщины страшно сощурились от яркого света. Игорь рыскнул пистолетом по комнате. Кроме депутата никаких других противников в ней видно не было. Это Игоря немного успокоило. - Всем привет, - сказал он, входя и рыская пистолетом по комнате. Депутат молчал, тело его сотрясала мелкая дрожь. - Тебя чего нервяк бьет? – спросил Игорь. – Все уже. Война закончилась. Монета у тебя? - И что? – еле разлепил пересохшие губы Микрофонов. Он грузно сидел за столом и весь лоснился в испарине. По толстым щекам текли струйки пота. В ярком свете хрустальной люстры Игорь отчетливо видел его облик, знакомый по телевидению, а теперь так странно приближенный. Черная шевелюра, черные брови, тяжелые дымчатые очки в черной оправе, брыластое лицо, потная барельефная лепнина щек и выпуклых носогубных складок, младенческий животик второго подбородка, - он чем-то напоминал уменьшенную копию Брежнева в молодости. - Ну, так где она? – подходя вплотную к столу приставным шагом и сторожа пистолетом каждое движение депутата, спросил Игорь. Микрофонов криво усмехнулся, кулаки его так крупно дрожали, что он был вынужден притиснуть их один к другому. - А ты уг-гадай, – слегка заикаясь, предложил он и показал взглядом на свои кулаки. Игорь покосился на женщин, сначала на Ингу, потом на Ксению. Может, они видели, в какой руке спрятал азартный депутат заветную монетку? Обе женщины с заклеенными скотчем ртами смотрели огромными глазами и отрицательно трясли головами. На мгновение Игорю показалось, что смотрят они с укором. Ну что же ты, говорили их глаза, так-то ты помирился с миром? - Ну, в левой, - сказал Игорь. «Микрофон» опять показал зубы в насильственной усмешке. Левый его кулак разжался – на ладони лежала чека от гранаты. - Не угадал, - жестяным голосом сказал депутат, - здесь она. С этими словами он повернул правую руку и раскрыл сильно дрожащие большой и указательный палец. В кулаке под зеленым овалом гранаты блестел обод сребреника. Радиус поражения РГД-5 – 200 метров. Игорь переменился в лице, он-то знал, какие разрушения в закрытом помещении может причинить эргедэшка. А вот знал ли об этом депутат? - Ты слышь, - сказал он, - ты это. Ты ее крепче держи. Тяжелые очки сползли по вспотевшей переносице на кончик носа. Микрофонов тычком раздутого гранатой кулака подбросил их на переносицу, вскочил и неистово завопил. - Бросай оружие! - очки бешено прыгали. – Бабки на стол, забирайте девок и убирайтесь! - Ты че, спятил? – заорал в ответ Игорь. Микрофон поднял голос на целую октаву. - Во-он! – завизжал он так, что у присутствующих чуть не полопались барабанные перепонки. - Я отпущу, блядь! – Он потрясал гранатой. - Все тут подохнем! Бросай, бросай свой пистолет, я сказал! Считаю до трех, твою мать! Алексей Микрофонов вопил, и все лицо его тряслось от невероятного напряжения, как у штангиста, каким-то чудом вырвавшего неподъемную штангу. - Эй! Эй! Ты че! – пытался образумить его Игорь. – Все, все, тихо! - Алексей, опомнись! – раздался сзади голос Тэра. Армянин вошел, но тоже замер, застигнутый истерикой. - Ра-аз! – завизжал депутат, и лицо его совсем потеряло человеческий облик. – Я предупреждаю! Два! Кидай оружие! Я на все готов! Кидай или все тут подохнем! Ксения и Инга страшно зажмурились. Ошеломленный Игорь, боясь за женщин, отбросил пистолет далеко в сторону. - Вот… вот… вот и молодец, - депутат немного успокоился. Он глубоко дышал, восполняя израсходованный криком воздух. – А теперь… поговорим… спокойно… Кабинет маленький. Если рванет, все тут погибнем. Я воевать не хочу. Мирный обмен, а? Давайте деньги и забирайте монету и женщин. И все будет нормально. Мы договоримся. Зачем погибать? Ради чего? Вы же за ними пришли и за монетой? Вот женщины, вот монета. Ну? В чем дело? Никто не шевелился. Все молчали. Тэр пристально смотрел. Алексей Венедиктович внезапно весь одряб, лицо его обвисло, будто он мгновенно сбросил двадцать лишних килограммов. - Боже, - прошептал он, - стойте! Я все понял! Тэр, ты же мастер пиар-кампаний! Это же все одна огромная, гениальная туфта! Да? Ну, скажи! - Какая туфта, Алэксэй? - Я все понял, - депутат обводил присутствующих безумным взглядом. – Ты всех обвел вокруг пальца. Какие же мы были дураки! Ну, скажи! Ведь никто и не собирался ничего платить за эту монету! Перекошенное лицо депутата выражала крайнюю степень потрясения. Его «обули» наперсточники в подворотне. Только вместо шарика шулер гонял меж колпачками серебряную монетку. - Ну, Тэр, ну крутэлла! – восхищенно крутил головой Микрофонов. – Ну, моща! А повсюду эти легенды, везде подпускают мифического тумана – Грааль Иуды, проклятие синедриона! Боже, и я повелся. Я! Трезвый и многоопытный политик! – Микрофонов почти зарыдал сквозь истерический смех. - Все друг друга поубивали, а за что? – он неистово заорал. - За что-о?! За просто так?! За фикцию?! За жетон в метро?! - Это нэ в метро, Алексей, - хриплым голосом горца сказал Тэр. - Это жетон на ладью Харона. Он протянул руку. - Отдай монету, раз в нее не веришь, - по-хорошему предложил он. – Зачем рисковать, брат? - Возьми! – истерично завопил Микрофонов. - На! На! Возьми! Забирайте! А что? Держи! Держи! Ну! И тут Алексей Микрофонов совершил роковую ошибку – он протянул кулак с зажатым под гранатой сребреником прямо под нос Игорю. Так взлетала монета в хлеве под Свияжском. Так взлетала она на Казанском вокзале. Так взлетела она и теперь, совсем близко, и Игорь машинально схватил депутатский кулак своей правой рукой - прямо поверх судорожно сжатых толстых пальцев. Схватил и ужаснулся – что он делает? Зачем? Опять монета ведет его. Назад пути не было. Он стиснул свои пальцы, да с такой силой, что побелели костяшки. Микрофонов оцепенел и, как зачарованный, перевел взгляд на две сцепившиеся в смертельном рукопожатии руки. Прошло страшное мгновение. Все в комнате смотрели на гранату, зажатую в двух кулаках. Микрофонов несильно потянул руку к себе. Игорь понимал, что долго не удержит. «Ягуар» выпустил когти, и они острыми зацепами вошли в мякоть пухлой депутатской депутата. Игорь не знал, зачем и почему он схватил руку с гранатой. Он сделал это инстинктивно. Дальше все развивалось само собой, наступила ситуация «бобслея», ледяного желоба, попав в который можно было только лететь с дикой скоростью по проложенной трассе судьбы. Две руки с зажатыми в них сребреником и гранатой вспотели и скользили, выскальзывали, расцеплялись. ПОГИБ ПОРУЧИК ОТ ДАМСКИХ РУЧЕК (продолжение) По Екатеринославской растянутые цепью човновцы вели колонну пленных белых офицеров. Лариса Рейснер в черной кожаной под ремень куртке, в черной фуражке с рубиновой звездой пришпорила рыжего донского жеребца, поскакала вдоль строя. Звонкий скок по булыжной мостовой привлек внимание офицерья. Понурые головы повернулись. Рейснер рысью шла вдоль шеренги, кого-то выглядывая среди пленных. Вдруг лицо ее озарилось хищной радостью. Она резко осадила коня и подняла его на дыбы. Под взметнувшимися копытами мелькнуло бледное лицо с усиками, расширенные глаза, родинка под глазом в форме слезы. Взлетела рука, закрывая голову от медленно наплывающих копыт. Лариса прильнула к холке коня, глаза ее вспыхнули. - Узнаешь? – спросила она Маневича ( а это был он). - Ну, что же, Петруша, вот мы и встретились, как я и обещала! С этими словами фантастическая женщина опустила копыта горячащегося коня прямо перед шарахнувшимся офицером, ловко отвернула, опахнув горячим конским духом и, пришпорив, умчалась. То ли испуг под вздыбившемся конем, то ли «голос охрипшей виолончели» так подействовали на поручика, но он почувствовал, как по всему его телу дыбом встали все волоски, а душа предсмертно заныла в невероятной, волчьей тоске. Лариса промчалась в голову колонны и приказала Орлову поместить поручика Петра Маневича в здание бывшей контрразведки белых, непременно в камеру номер семнадцать, ту самую, в которой она сама ожидала расстрела всего несколько дней назад. Перед рассветом спящего поручика разбудил скрежет засова. Дверь открылась, и с лампой в руке вошло его наваждение – Лариса Рейснер. - Ну, здравствуй, Петруша, - глубоким певучим голосом сказала она, поднимая лампу над головой. - Здравствуй, - спросонок ответил он глухим голосом. Встал, сбросив на нары шинель, и застегнул мышиного цвета мундир с георгиевским крестом, золотыми погонами, с нашитой на правом обшлаге белой Алексеевской эмблемой. Круглые металлические пуговицы поблескивали в свете фонаря. - Ты не рад мне? – спросила женщина. - Что? - Ты не рад мне? – громче повторила она. - Отчего же, - Маневич умылся ладонями. – Рад. - По тебе не скажешь. Вот, я пришла. Спроси, зачем? - Зачем? – все еще в тяжком дурмане сна повторил поручик. - Нет, не так. Спроси иначе: друг, для чего ты пришел? - Друг, - покорно повторил поручик, начиная догадываться, что с ним затеяли какую-то игру с еще неведомыми ему правилами, - для чего ты пришел? - Для того, для чего и ты приходил ко мне в ту ночь, - тоном матери, рассказывающей на ночь сказку ребенку, ответила Рейснер. - Кстати, зачем ты тогда приходил ко мне, в эту камеру, не припомнишь? Маневич молчал и щурился, привыкая к свету фонаря, который держала над головой юная, прекрасная женщина. Она была в комиссарской кожаной куртке, кожаной юбке и фуражке со звездой. Ремень скрипел на ее тонкой талии, кобура казалась слишком громоздкой для хрупкой девичьей фигуры. - Как странно поворачивается сцена жизни, - сказала она, оглядывая мрачный каземат и ставя фонарь на пол. Сместились тени, фигуры и лица мужчины и женщины получили новые очертания, а на стены легли новые тени. - Мы опять в той же камере, только теперь на моем месте – ты. Зачем ты приходил тогда ко мне, яко тать в нощи, со взведенным револьвером? Молчишь? Тогда я скажу тебе. Ты пришел, чтобы вывести меня во двор и пустить в распыл, ведь так? Маневич отвел глаза. - Мне было приказано, - после долгой паузы, с запинкой ответил он. - Но я не… не хотел делать этого. – Поручик вернулся взглядом к пристальным черным зрачкам ночной гостьи, в которых колебались вертикальные, как у кошки, фитили фонаря, и подчеркнул тоном. – И, как ты знаешь, не выполнил приказа! Лариса устало моргнула, она не спала уже вторые сутки. Исхудавшее лицо ее, позлащенное тусклым светом снизу, было пронзительно красиво и одухотворенно. Такой свет мерцает в картинах Рембрандта, подумал поклонник фламандской школы живописи Петр Маневич. - Не лги, Петруша, - обыденным тоном сказала Лариса и подавила зевок. – Ты хотел убить меня и даже очень. Ты убийца, прирожденный бестрепетный убийца. - Клянусь… – попытался возразить он. - Не клянись! – резко перебила она. – Ты оскорбляешь мои интеллектуальные способности! Дважды ты приставлял револьвер к моей голове. Помнишь ли? Маневич понурил голову. - Я плохо помню подробности той ночи, - с трудом ответил он. - Я был пьян. И вообще… - Что вообще? - Это было сплошное безумие. - В этом я с тобой, положим, согласна, - сказала Лариса, - сплошное безумие! Да, ты был пьян. А я теперь трезва. Попробуй уговорить меня не делать того, что ты хотел сделать со мной, тогда. - Чего ты хочешь от меня? – не понимая, к чему она ведет, спросил поручик. – Что я должен для тебя сделать? - Разве я спрашивала тебя тогда, что делать мне? - удивилась Рейснер. - Нет, я сделала все, самое немыслимое, чтоб только ты не выстрелил мне в голову. Теперь попробуй ты разубедить меня. Учти, у тебя мало времени. Она достала из кобуры наган и двумя большими пальцами взвела слишком тугой для ее девичьих рук курок. Барабан провернулся. Пуля, предназначенная Петру Маневичу, стала строго напротив дула, густо закопченного пороховым нагаром недавнего боя. *** «Защитник» защищает Хозяина до последнего вздоха. Он всегда стоит насмерть, ибо родился Воином, ничего другого не умеет, не знает и знать не хочет. «Защитника» нельзя переубедить, уговорить сдаться, загипнотизировать. Его можно только убить. «Ягуара» Игоря Ледовских не добили все пройденные им жизненные испытания. В нем, как в любой кошке, теплилось девять жизней. Избитый до полусмерти в чеченских застенках, прошедший пыточные камеры совести, расстрелянный в курительной комнате казино «Клондайк», полуживой Ягуар Игоря Ледовских дал свой последний бой. С зажатым в его руке кулаком обезумевшего депутат, Игорь вдруг ясно понял, что все, кого он любил, включая его самого, вот-вот погибнут. Это понимание было остро и свежо, как глубокий порез скальпелем. Оно было таким сильным и пугающим, что он отчаянно и неистово завопил из самого нутра «Не-ет»! Горло его, еще хранящее синяки от петли Иуды, напряглось и раздулось подобно иерихонской трубе, обрушивавшей стены крепостей. И оскаленная пасть Ягуара изрыгнула в толстое лицо депутата первобытный хриплый рев, цепенящий обитателей джунглей и прерий. Правильно исполненный боевой крик парализует тело и волю противника. Рев Ягуара потряс всех присутствующих, но в особенности поразил впечатлительного и не привыкшего к боевым схваткам Алексей Венедиктовича. Он окоченел с выпученными глазами. Игорь вошел в боевой транс. Время замедлилось, силы стали беспредельными. Изо всех сил бывший десантник ударил через стол ногой в живот Микрофонову. Тот с утробным всхлипом согнулся пополам, все так же упорно вырывая руку из захвата. Игорь ему в этом помог, впихнул депутатский кулак с зажатой в нем гранатой согнутому в три погибели толстяку в солнечное сплетение, шестым чувством услышал щелчок отошедшей дуги взрывателя, изо всех сил толкнул задохнувшегося депутата в угол. Замедлитель запала РГД-5 горит четыре секунды. Ровно столько времени было у Игоря Ледовских для принятия самого важного в его жизни решения. - Ложись! – он прыгнул на Ингу и сбил ее на пол. Мельком увидел, как длинной черной дугой ушел за диван Тэр. Ксения Михайловна Ноздрачова одна осталась сидеть на стуле в центре комнаты. ДОКЛАД ПОЛКОВНИКА ГУРЬЯНОВА ПРЕЗИДЕНТУ ПУТИНУ В элитной клинике для душевнобольных Ярослава Ильича Гурьянова поместили в отдельную палату с санузлом, переодели в пижаму, и из полковника ФСБ он превратился в пожилого толстяка предпенсионного возраста. Его обследовали. Ярослав Ильич бранился и негодовал. На третий день все переменилось. Те же молодые люди, которые привезли его сюда, вошли в палату, вернули Гурьянову одежду, дали пять минут на переодевание и вновь повезли куда-то в том же тонированном «Мерседесе» со спецсигналами. Ввели в дом, провели по коридорам, ввели в помещение. Оставили одного, предупредили ничего не трогать, не расхаживать, ждать. Гурьянов стоял в прострации. Просторный кабинет плыл перед глазами. Ужасно хотелось курить. Ярослав Ильич потерял счет времени. Казалось, прошла вечность, когда в дальнем левом углу открылась дверь, и появился…Кто? Неужели он? Или это видение воспаленного мозга? По-строевому делая отмашку рукой, невысокий человек в тонком белом свитере, в джинсах, с редеющими на темени белесыми волосами, с узким лицом, длинным тонким носом и решительно сжатыми губами подошел к застывшему полковнику. У Гурьянова резко подскочило давление, в голове зазвенело, дыхание перехватило. Подбежала собака, обнюхала Гурьянова и отошла в сторону. Реакция Конни показала, что Гурьянову можно доверять. Президент пожал полковнику руку и жестом пригласил к столу. Над высоким президентским стулом в торце длинного полированного стола висел на стене герб России, в груди золотого двуглавого орла горел щит Георгия Победоносца. Слева возвышалось знамя России, справа сине-бело-красный, шитый золотом президентский штандарт. Гурьянов поместился справа на мягком резном стуле с бежевой спинкой. И тут же увидел перед собой ноутбук, изъятый у него в клинике. - Мне передали ваши документы, и я решил с вами встретиться, хотя врачи и возражали. – Президент еле заметно улыбнулся. – Действительно, есть от чего сойти с ума. - Да, - еле вымолвил обалдевший от перемен в судьбе полковник. - У меня к вам несколько вопросов. Во-первых, почему не подали рапорт по команде? - Товарищ Верховный главнокомандующий,… - чувствуя, как комок подступил к горлу, начал Гурьянов. - Спасибо, что поверили… Я… Президент повел ладонью, дескать, быстрее, проехали! Гурьянов взял себя в руки. - Я обращался к моему непосредственному начальству, но… Генерал Горчилин «крышует» армянского вора в законе Левона Тер-Месропяна, который на самом деле является Великим магистром Ордена «Алкедамы» в России. Горчилин и Левон сохранили от ликвидации знаменитую Свияжскую лабораторию по изучению ядов и психотропных веществ. Горчилин сделал себе операцию по омоложению за счет плода своего нерожденного ребенка. Генерал Горчилин… Пока полковник старательно вываливал компромат на начальство, глава государства внимательно слушалл. Он знал почти все, о чем говорил этот помятый полковник с затравленным лицом, вот только таинственная «Алкедама» представляла загадку. Но вот «Алкедама» - это новость! Или это бред сошедшего на подозрительности с ума полковника? Врачи написали – мания преследования. Работники спецслужб почти все поголовно страдают этой манией, она им вменена в должностные обязанности! - Не было времени вникать, - сказал Президент, - в двух словах, что реально есть на «Алкедаму»? - Вы позволите? – кивнул на свой ноутбук Гурьянов. На жидкокристаллическом экране появились кадры великосветской тусовки. Гурьянов пояснял. Это королева Нидерландов Беатрис, это Киссинджер, вот Джордж Кентский – глава масонов, голова Евросоюза Борозо, Сеймур Друммонд с королевой Испании, а вот и наш фигурант. Кадр застыл – рядом с Друммондом в черных очках, с надменно закинутой назад головой стоял высокий горбоносый кавказец. - Это и есть Левон Тер-Месропян, он же маг Тэр, он же Великий магистр Ордена «Алкедамы» в России. - Коротко. Что такое «Алкедама»? Структура, цели, методы. Чем она занимается в России? Полковник Гурьянов попытался сформулировать кратко. - «Алкедама» проводит глобальные пиар-кампании, после которых целые государства начинают выплачивать ей огромные деньги. - Вот как? – хмыкнул президент. - Например? - Ну, например, подавляющее большинство людей верит в глобальное потепление, хотя его на самом деле нет. Это хорошо организованная манипулятивная финансовая компания. И стоит за ней «Алкедама». Компьютерная «проблема 2000». - Что, тоже их рук дело? Гурьянов кивнул. - Птичий грипп. Атипичная пневмония. - Вас послушать, - недоверчиво сказал Президент, - так эта «Алкедама» стоит за всеми мировыми процессами! - Самые свежие их проекты – «астероидная опасность» и «Грааль Иуды». - Об этом поподробнее. Гурьянов начал докладывать. Президент слушал полковника, потупив голову и время от времени бросая на него взгляды исподлобья. Глянув в очередной раз на Гурьянова, глава государства вдруг еле заметно отшатнулся от неожиданности: на месте полноватого полковника сидел совершенно незнакомый ему человек. Облик этого человека он только что видел – на фотографиях, показанных на мониторе ноутбука. Перед ним сидел не полковник ФСБ, а тот самый таинственный глава «Алкедамы» горбоносый жгучий брюнет Тэр собственной персоной. Он возвышался и наподобие светозарной ауры охватывал тело смутно проглядывающего и продолжающего глухо говорить полковника. В этот самый момент прекратил свой доклад и Гурьянов. Он вдруг ясно увидел то, что давно примелькалось и не бросалось в глаза. В изголовье президентского кресла золотом и багряными красками горела икона Георгия Победоносца, недвижно и вечно пронзающего копьем изогнутого от боли змия. Внезапно у Гурьянова остро закололо сердце, словно сам Георгий Победоносец выдернул из змия копье и вонзил его полковнику в сердце. Он вдруг вспомнил интервью Тэра на телевидении, в котором тот рассказывал миф о Мардуке, пронзающем копьем Тиамат, мать всего сущего. Тэр говорил, что Георгий Победоносец – это и есть замаскированный образ страшного демона-материубийцы! И это – символ государственной власти в России! Значит ли это, что и Президент России – член «Алкедамы»? У Гурьянова пошла кругом голова. Он глянул на президента и окоченел окончательно. Глаза его выпучились, челюсть отвисла: перед ним сидел тот же человек, но совершенно преобразившийся, черты его стали идеальными – молодыми, красивыми и сияющими. Более всего поражала прическа президента – она являлась ни чем иным, как прозрачными языками медленно колеблющегося пламени. Тут же наваждение пропало, и Президент вновь увидел перед собой тучного полковника, а тот в свою очередь увидел перед собой утомленного президента. Оба решили, что им почудилось. Гурьянов встряхнул головой и после небольшой запинки продолжил доклад. В этот момент две сверх-сущности, охватывающие невидимыми световыми мантиями биологические тела президента и полковника вступили в разговор. - Что с тридцатым сребреником? – спросил Логос-Иерарх Руси, и языки пламени на его голове плавно заколебались. - Сребреник завершает свой путь по земле, - ответил «Тот, Кто смотрит по Москве». Волосы на его голове имели белый цвет, но не имели огненной сущности, потому что по рангу и мощи он стоял ниже своего Высокого Собеседника. - Готов ли к испытанию кандидат в новые Смотрящие по Москве? – спросил огневолосый Президент. - Он будет готов к Моменту Свершения. - Хочу еще раз подчеркнуть, - сказал Логос-Иерарх Руси. – Сребреник должен быть обезврежен с соблюдением всех условий. - Я помню, эччеленца. - Прошу проговорить эти условия еще раз. Мы не имеем права на ошибку. - В акте обезвреживания сребреника, - послушно сказал Сверх-Тэр, - должны сойтись верх и низ, правое и левое, свет и тьма, Грааль Христов и Грааль Иудин. - Если сребреник будет обезврежен по всем правилам, - сказал светозарный Президент, - мы сможем начать процесс снятия Христа с креста. Повторяю, мы не имеем права на ошибку. Это судьбоносный момент для всей нынешней цивилизации. - Я сделал все, что в моих силах. Если что-то пойдет не так, я готов пожертвовать собой. - Друг, - сказал Президент, и лик его нестерпимо для глаз простого смертного просиял, - мы можем только помочь избранному. Все остальное должен сделать сам Скиталец, и только он. И тогда Россия станет Светочем Мира. - Мы готовы, - сказал Тэр. – Ошибки не случится. *** Если жизнь решит, что вам пора на экзекуцию, вы туда попадете, какие бы усилия вы не прилагали, чтобы экзекуции избежать. Ксения сидела лицом к входной двери, привязанная к креслу, с заклеенным скотчем ртом, и, до боли свернув назад шею, широко раскрытыми глазами в ужасе смотрела на депутата Госдумы Алексея Венедиктовича Микрофонова, в положении глубокого наклона завалившегося за письменным столом в угол, с гранатой, зажатой не только в кулаке, но и в самом депутатском брюхе, точнехонько в месте солнечного сплетения. Сейчас Ксения Ноздрачова абсолютно ничего не могла поделать. Обычно, когда в ее жизни возникала какая-нибудь проблема, она начинала суматошно суетиться, трезвонить по телефонам, сотрясать вокруг себя пространство и время, но сейчас жизнь распорядилась так, что она могла только сидеть и тупо смотреть, как перед ней растет самая большая проблема в ее жизни. Рост это происходил так. Спустя четыре секунды после отхода дуги в сердцевине взрывного устройства высеклась белая искра сработавшего взрывателя, затем вокруг нее образовался и пошел гремучим клубком распухать огонь, вокруг которого так же стремительно начал расширяться шарообразный слой черного дыма, а поверх дыма еще одной растущей оболочкой пошла распространяться во все стороны ударная волна, разогревающая и сжимающая воздух перед собой в густую массу слюдяной консистенции. Все это физическое явление было пронизано мелкими бесформенными осколками гранатной оболочки, приобретшими вследствие колоссального разогрева вид сверкающих гламурных стразов. По сравнению с осколками РГД-5 в полете стразы от Сваровски были просто жалкими стекляшками! Взрыв также сопровождался сильным акустическим эффектом, который, однако, заметно отставал от распространения ударной волны и осколков. Впрочем, что значит «заметно»? Кто это мог заметить? Разве что обитатель микромира, для которого наша земная секунда длится более часа. Вот он-то мог бы разглядеть вспышку РГД-5 во всех подробностях и даже дать ей описание, а Ксения Ноздрачова ощутила только, что в комнате… ПОГИБ ПОРУЧИК ОТ ДАМСКИХ РУЧЕК (окончание) - Ну, - сказала Лариса, - я жду. - Хочешь стрелять – стреляй, - поручик застегнул на горле последнюю пуговку и выпрямился. - Стреляй, я не буду унижаться и молить о пощаде! - Как глупо, – палец ее потянул курок. - Из твоих рук я готов и смерть принять! – сказал он, невыносимо сощурившись в ожидании смертельного удара. - Вот как? – палец перестал натискивать на собачку. – Уже лучше. Почему? Чем мои руки отличаются от любых других? Лариса посмотрела на свои огрубевшие за дни боев руки, в одной из которых чернел несоразмерно большой револьвер с сильно потертым воронением. - Я остался в Казани из-за тебя, - быстро проговорил Маневич, - хотя мог бы уйти с «золотым эшелоном» в Сибирь. - Интересно, зачем ты остался? Работать против нас в подполье? - Нет. Я остался, потому что знал – ты вернешься в город. Ты сама сказал мне об этом. - Ты остался здесь ждать – меня? – переспросила девушка. Казалось, она была польщена. - Встреча с тобой – единственная цель мой теперешней жизни, - горячо проговорил поручик. - Ты свела меня с ума, перевернула всю жизнь. Я люблю тебя. Я сошел с ума! Я люблю красного комиссара! Разве это не безумие? - Что ж, - Рейснер с довольной улыбкой сняла курок со взвода и глубоко вздохнула, - ты почти уговорил меня, Петруша. Молодец. Мне приятно слышать такие слова, хотя мне говорят их довольно часто. Но все равно, они не надоедают. Однако ты отделался словами, а мне пришлось тогда вынести настоящую экзекуцию, помнишь? Поручик тоже глубоко вздохнул вслед за девушкой и перевел дух. - Какую экзекуцию? – непонимающе свел он густые брови к переносице. Лицо Рейснер обтянулось - туго, как на пяльцах. Тонкие ноздри раздулись, глаза остекленели. - Ты забыл? – процедила она сквозь зубы. - Ты заставил меня стать перед тобой на колени, сосать твое вонючее мужское достоинство. Ты был пьян и долго не мог кончить. У меня болели после этого губы. Я была вынуждена унижаться, принимать твое семя – разве после этого ты не достоин смерти?! Женщина-комиссар выпалила эти слова с такой злобой, что Маневичу почудилось, будто она вот-вот набросится на него и искусает. Но Рейснер тут же взяла себя в руки, прищурилась и вздернула уголки губ в усмешке. - Ты не все еще знаешь, Петя. Так знай же, я - еврейка! Из-за тебя я нарушила кашрут! Наша религия запрещает орально-генитальные контакты, но вас же иначе не соблазнишь! Вы с ума сошли на извращениях! Вот и я сцепила зубы и сделала так, как нравится вам, необрезанцам! – Лариса коротко хохотнула. – Впрочем, если бы я сцепила зубы в прямом смысле, тебе бы тогда не поздоровилось! А меня так и подмывало! Но тогда револьвер был в твоих руках. А сейчас он в моих. – Она помолчала и вдруг резко бросила. - Я осквернилась с тобой, стала некошерной. Семь дней я не могла быть с любимым человеком! Мне пришлось принять микве. И это в условиях фронта! Знаешь ли ты, что это такое? Откуда! Вы же не моетесь месяцами, грязные необрезанные свиньи! Вам неизвестны законы очищения и кошерности. Впрочем, кому я это объясняю! Рейснер снова замолчала. Она словно бы ждала реакции поручика. Ее не последовало. Маневич стоял в полной оторопи. С ним словно бы разговаривала инопланетянка. После долгой паузы, что-то окончательно решив для себя, очень медленным, гипнотическим голосом женщина произнесла. - Все, меня оскорбившие, умирают. Ты дважды приставлял наган к моему виску. – Она снова двумя руками взвела курок. – Попробуй и ты во второй раз уговорить меня не размозжать твой утлый лоб. - Ты… не можешь… это сделать! – прохрипел Маневич. Надежда, только-только вернувшаяся в душу, снова упорхнула, сумасшедшая женщина вновь навела на него бездонное дуло нагана. - Да? – спросила мстительница. - Отчего же? - Это… это подло! Убить пленного! - Я не подло давать в рот на заднем дворе мне, дворянке? Я тебе не проститутка! А ты не офицер, ты подлец! Под страхом смерти ты заставил меня делать то, что делают только падшие женщины! - Я не заставлял тебя, ты сама! - А разве у меня был выход? Лариса обеими руками нацелила револьвер Маневичу в лоб. - Ты не выстрелишь! – крикнул он, вжимаясь в стенку. - Почему? Назови хоть одну причину! - Я отпустил тебя! Пощадил! - Я сама отпустила себя! А тебя использовала, как глупого, похотливого кобелька. - Господи, ты же женщина, дворянка! Ты не можешь быть так зла! Лариса удивленно вгляделась в него. - Да ты так до сих пор и не понял, с кем ты имеешь дело, Петруша! – она устало опустила руку с тяжелым наганом. – Хорошо, я расскажу тебе. Помнишь наш разговор, тогда, вот в этой камере? - О чем? – со вновь вспыхнувшей надеждой перевел дух поручик. – Мы о многом говорили. - О том случае в Адмиралтействе, когда были арестованы пятьсот буржуев и членов их семей? - Помню. Ты клялась, что не была причастна к их гибели. Лариса зловеще улыбнулась. - Так вот знай, - прошептала она, - я солгала тебе! Это я, я все организовала. Я их пригласила, всех, по списку, мы составляли его с отцом, это были его сослуживцы, знакомые по Институту, по Петербургу, по высшему свету, мы всех, все-ех тщательно, скрупулезно вспоминали, чтобы не забыть ни одного, ни единого человечка, хотя бы раз нас оскорбившего. Составление списка заняло несколько дней, представляешь? Так много набралось кандидатур. Иногда отец вбегал в комнату и радостно кричал – вспомнил, вспомнил! Однажды даже растормошил меня среди ночи, чтобы продиктовать несколько фамилий. О, так, наверное, в Древнем Риме сладостно составлялись проскрипционные списки! А потом они съехались на званый ужин, клюнули на приманку, всем ведь хочется вкусно покушать, особенно в голодное время. – Лариса переменила вкрадчивый тон на режущий. - Только пожрать на халявку им не пришлось, чекисты уже ждали в задних комнатах. Она надменно рассмеялась. - Мы сэкономили уйму времени и горючих веществ, не надо было ездить по всему городу в поисках контрреволюционной сволочи! - Я не верю тебе! – в судороге отвращения прохрипел Маневич. Отвращение сменилось ужасом, он читал в лице дворянки-комиссарши, что она не лжет и не играет, лицо ее было похоже на маску прекрасной Медузы, каменящей взглядом мужчин. Ему показалось, что под комиссарской фуражкой зашевелились змеи. – Если это правда, - в ужасе вскричал Маневич, - то зачем? Почему?! Рейснер жадно ловила все перемены в его лице. Казалось, ее радовало произведенное на слушателя сильное впечатление. - Из м-мести! – палашом на скаку с коня по голове бегущего противника рубанула она. - Они унижали нас все эти годы, все те, кто нас окружали! За это и получили по заслугам! О, они не зря чуяли в нас чужаков. Мы выдавали себя за рейнских немцев, хотя на самом деле были всего лишь «презренными» евреями. И они об этом знали, шушукались за спиной, всячески топтали, задвигали, вытирали об нас ноги. Отец и я – мы были вынуждены скрывать свое происхождение, унижаться, отрекаться от своей крови! Нас подвергали остракизму и преследовали - и за что? За то, что мой отец читал бесплатные лекции для рабочих, за то, что вел для них кружки. За то, что я с отцом издавала на деньги своей семьи журнал для просвещения народа. Нас называли безумцами, смутьянами, я была посмешищем в их глазах. Мои стихи осмеивались, меня не принимали всерьез. Но я заставила их принимать меня сугубо всерьез! И тебя заставлю. Свеча в фонаре почти погасла, лицо женщины приобрело синюшный отлив, лишь глаза мерцали все теми же вертикальными кошачьими огоньками. В этот момент Маневич до конца поверил ей, ему стало страшно от открывшейся глубины ненависти и маниакальной решимости мстить всему свету. - Ты одержима бесом! – в умоисступлении завопил он. - Так не может говорить и поступать нормальная женщина! Ты сама дьяволица! Лариса театрально расхохоталась. - А кто тебе сказал, что я нормальная? – спросила она сквозь грудной, воркующий смех. – Я далеко не нормальная! Нет, Петруша, я не дьяволица, я богиня, а ты вафлил меня в расстрельном дворе! Все погибли, кто хоть раз косо глянул, хоть словом оскорбил, что уж про тебя говорить. Я сдала в ЧК поэта Гумилева за то, что он предпочел мне Анну Энгельгарт, эту глупую расфуфыренную куклу! Если я отправила на расстрел гениального Гумилева, неужели ты думаешь, что я пощажу тебя, ничтожного тупого офицеришку? Прощай, Петруша! Женский палец дожал тугой курок до щелчка. Сорвался с крепления и остро впился в капсюль боек курка. Капсюль взорвался, воспламеняя порох в латунном цилиндрике. Маленький «Большой взрыв» раздался в патроне и вытолкнул пулю в ствол. Нарезной ствол вскружил свинцовую голову. Она медленно набирала скорость, выбираясь из дула в огненной струе бурлящих газов и раскаленных пороховых частиц. Казалось, время страшно замедлилось, потекло тягуче, по медовой капле в час. «Золотистого меда струя из бутылки текла…» Поручик Маневич остановившимся взором наблюдал эту картину. *** … в комнате словно Царь-колокол ударил. Белое пламя вспухло, горячо и гремуче заполнило помещение, выбило окна, разметало вещи, картины и хрустальную люстру, распахнуло входную дверь, выпуская ударную волну. Осколки с визгом впились в стены. Ксению отшвырнуло, перевернуло через голову вместе с креслом и вплющило в стену. Когда Ингу ударил всем телом прыгнувший на нее Игорь, женщина пережила такое ощущение, словно рухнула с вышки в бассейн спиной: взмыли в воздух струи и брызги, сомкнулась толща воды над лицом, свет погас, уши оглохли, в глазах все размылось, потеряло очертания, заколебалось. Удар девяностокилограммового тела вышиб из нее дух, взрыв гранаты причинял баротравму. Ксения ворочалась на полу. Взрывом ее сорвало со стула, оторвало тяжи скотча. Она дико озиралась в абсолютной, невероятной тишине. Люстра погасла, в тусклые окна струился зимний свет, но не мог пробиться сквозь густую пыль, поднятую взрывом. Глаза резало, на зубах скрипела крошка. Прошло много времени, прежде чем сбоку появилась, медленно покачиваясь, как водоросль, длинная темная фигура Тэра. Он что-то говорил. Ксения ничего не слышала, слабо вякала, разевая рот, как рыба. Заворочалась, с хлюпом втянула воздух в легкие. Тэр помог ей подняться, сорвал со рта скотч. Инга Никодимовна лежала на боку, сверху ее накрывало неподвижное тело Игоря. Он не шевелился и всем телом тяжело давил ее к земле, голова его скатилась на бок. Только тут она по-настоящему испугалась и поняла, что произошло что-то страшное, попыталась освободить руки и посмотреть, что с ним случилось. Тэр оскалил неестественно белые на закопченном лице зубы и сказал - лэжи! Инга смотрела на него остановившимися глазами через треснувшие очки. Что с Игорем? Неужели Игорь ранен? Он прикрыл ее от осколков! Игорь, Игоречек… Тэр ножом разрезал на Инге путы, вынул изо рта кляп. - Игорь, - прохрипела она, - ты цел? Мужчина молчал. Ксения стояла, держась за стену рукой. Ее шатало. Она тяжело задышала, лицо ее горело, посеченное крошкой. Она не чувствовала своего тела, вообще ничего не чувствовала и не слышала. Оглядела себя. Белый халат, доставшийся ей от Собчак, был весь покрыт наляпами свежей крови. Ранена? Ксения ощупала себя. Тело нигде не отозвалось резкой болью. Значит, кровь была чужая. Да и руки-ноги слушались, шевелились. Вот только уши не слышали. Она несколько раз сильно зевнула, чтобы продуть уши, но все равно звуки не доносились до ушных мембран. Ксения потрогала ушную раковину и увидела, что пальцы ее окровенились. Из ушей сочилась кровь. Комната медленно вращалась вокруг. Ксения подошла и сфокусировала взгляд на лежащем на руках врачихи Игоре. В спине его, на уровне поясницы, там, где не смыкались края бронежилета, белая рубашка была прорвана и вокруг раны обильно напиталась кровью. Кровь продолжала алыми толчками изливаться из пробитого тела. Тэр потряс ее за плечо. - Что? – она оторвала полоумные глаза от раны, посмотрела армянину в искаженное лицо. - Прынэси палатэнце! – прочитала по губам. Девушка пошла, слепо щупая руками пыльный, мутный после взрыва воздух, добрела до стены, уперлась. Тело дрожало, ноги подгибались. Забыла, что искала. Тампон! Эх, в рану бы тампон. Господи, он кровью истекает! Она заметалась невидящими глазами по кабинету в поисках хоть какой-нибудь тряпки. В глазах прояснело, но лучше бы не яснело - кабинет превратился в камеру пыток: все разгромлено, на стенах спреи крови, там и сям мясные ошметки и кляксы. На люстре, запутавших в хрустальных нитях, висела оторванная по браслету дорогих швейцарских часов развороченная мужская кисть с золотым перстнем на уцелевшем безымянном пальце. С нее капала кровь. Этой ладонью Леша-Микрофон столько раз подкидывал сползающие на кончик носа очки. Ксения подавила приступ рвоты, отвернулась. Скорее! Игорь кровью истекает! Полотенце, салфетку! Нашла подушку-думку на диване, не то! Бросилась к серванту, рванула, ломая ногти, нашла пачку бумажных салфеток, может, подойдут? Подбежала с ними к Тэру. Тот одной рукой зажимал рану Игоря, другой держал возле уха мобильник и диктовал в него адрес – наверно, для «скорой». Ксения положила сверху окровавленной ладони Тэра пачку салфеток, армянин вытащил свою руку. С нее густо закапало на пол. Ксения отвела глаза, чтобы не потерять сознание. Салфетки быстро пропитывались кровью, расползались под пальцами. Игорь пошевелился. Живой! - Игорек! – позвала она и не услышала своего голоса. Он смотрел снизу, вполоборота, скособочив глаза. По его губам поняла, спрашивает, как там? - Все нормально. Дырочка у тебя. Маленькая, - она кричала, но не слышала, что кричит. – Ты лежи. Мы «скорую» вызвали. Сейчас приедут. Ты не шевелись. Игорь, кажется, понял, обмяк, закрыл глаза. Что? Руку Ксении с силой отрывают смуглые пальцы, блеснул перстень с плоским рубином. Это Тэр принес полотенце. Ксения так зажала рану, что ее кисть свело судорогой. Она встала с жидким квачом кровяных салфеток в руке, преодолела приступ дурноты. Какая алая кровь! Бросила теперь ненужные салфетки, шагнула и вдруг увидела, что весь угол за письменным столом словно из ведра обдан гейзером крови и плоти. Оттуда приторно и тошнотворно пахло. Ксения никогда не думала, что у крови такой противный запах. Как загипнотизированная, она приблизилась, посмотрела через письменный стол. Спасло Ксению не чудо. Спас ее избранный. Народным избранником был депутат Государственной Думы России Алексей Микрофонов, пожертвовавший собой ради людей. И пускай эта жертва была подневольной, и Алексей Венедиктович вовсе не собирался умирать, накрыв своим телом гранату. Факт есть факт. Народный избранник погиб, спасая людей, и за это он заслуживал государственных наград и посмертных почестей. Так и было написано затем в некрологе, напечатанном в центральных газетах России, – «трагически погиб, спасая людей». Сам «герой» сидел на полу, откинув назад голову с оскальпированным лицом. И тут Ксения поняла источник вони. Из кроваво-черного кратера взрыва на животе Леши-Микрофона испускали газы и выползали посеченные осколками кишки. Они медленно переползали, как клубок просыпающихся после зимней спячки, лишенных кожи перламутровых змей. Депутат Госдумы, казалось, угрожающе тыкал в спасенных им людей культей правой руки, из которой остро торчали обломанные лучезапястные кости, напоминая общим видом укоризненный плакат «А ты записался добровольцем?» Но то, что разглядела девушка на густо заляпанной стене, потрясло ее еще больше. Со стены своей знаменитой перевернутой улыбкой ей улыбался… призрак! Ксения вскрикнула. Вгляделась. Каким-то непостижимым образом лицо депутата было перемещено взрывом на стену и даже сохранило узнаваемые очертания. Посмертный депутатский барельеф походил на сильно искаженную резиновую карнавальную маску с передутыми щеками, чувственными губами и свисающим на сломанной дужке черными очками. Все слова в нашей жизни не случайны, случайностей вообще нет в этом мире, обсчитываемом каждую наносекунду колоссальным компьютером, в котором Солнце выполняет роль высокочастотного процессора, а Земля - жесткого диска. Все мысли необходимы, все присказки и оговорки нужны и имеют конкретный смысл. Будь Алексей Микрофонов жив, он, наконец, осознал бы свой иррациональный страх «потерять лицо», увидев его таким, каким оно было сейчас, - прилипшим к стене куском парного мяса. Но он не мог уже больше ничего увидеть. Более того, он не мог ничего и осознать! Ведь он умер. Чудом сохранившийся левый глаз депутата сизо и мертво смотрел на комнату из перекошенной глазницы, чтобы сбылось реченное через пророка: «Враги твои ходили перед лицем твоим, но ты не видел их» (Ив. Х. 1-16) Впрочем, лицо Алексея Микрофонова недолго смотрело на картину разгромленного взрывом кабинета. Оно медленно сползло по стенке и шлепнулось на пол. Ксения зажала рот руками: из кровавой каши со стены на нее по-прежнему укоризненно глядело опутанное бахромой сосудов и жилок круглое яблоко глаза с серо-голубым кружком мертвого зрачка. Ее вырвало. *** Сребреник стал последней каплей в бурно кристаллизующемся растворе. Он упал не только на Физический Глобус Земли, он упал в глобус мозга отдельного человеческого сознания Игоря-Вихря Ледовских, что, по сути, являлось голограммной аналогией попадания астероида в атмосферу земли. Именно в голове Игоря-Вихря происходила кристаллизация нового мировоззрения, что автоматически, по принципу голограммы, передавалось на внешний мир, который равен внутреннему. Произошел качественный скачок планетарного сознания. У огромного количества людей резко усилились способности к эмпатии и телепатии. На физическом плане это выразилось в появлении мобильной телефонии и Интернета. *** Ксения пришла в себя, когда уже приехала «скорая». По комнатам бродили люди в белых халатах. Игоря переложили на носилки, понесли на улицу. Ксения, опираясь на стены, пошла за ними. На улице наткнулась на окоченевшего Леву. Арт-директора уже освободили, и он ее искал. Он обрадовался и кинулся к ней. Они обнялись. - А я оглохла, - похвасталась Ксения. Всхлипнула. – Но под фанеру ведь все равно можно петь, правда? Что ты говоришь? Лева плакал. Губы его беззвучно шевелились. Она читала по ним. - Опять… твое… желание… исполнилось. - Какое желание, ты о чем? - Ты… же… сама сказала «Чтоб… я… тебя… не слышала! Ни звука!», помнишь? - Я? На себя накликала, да? Буду теперь ходить с аппаратом. Как Циолковский, с трубой. Граммофонной. А че, прикольно. Будете мне в трубу кричать. Ксения махнула рукой на Левку, полезла в «скорую». Тэр уже сидел в изголовье лежащего ничком Игоря. Санитар усадил ее возле двери. Она показала медбрату на свое ухо, крикнула, что плохо слышит, тот кивнул, руки его были заняты капельницей. Лампа дневного освещения мертвенно освещала внутренности кареты. Врач искал на обнаженной руке Игоря вену, изо рта его валил пар. Когда попал иглой и лекарство начало капать, машина тронулась. Мелькнул страшный дом, где их держали в заложниках, Левкино потерянное лицо. Сквозь заднее стекло Ксения видела, что ее верный иудушка бежит за ними по снегу и машет руками, но мест в «скорой» больше не было. ПОСЛЕДНЕЕ ПОСВЯЩЕНИЕ Лекарство сработало, кровь удалось остановить. Игорь очнулся. Сбоку увидел колени Тэра. По закопченному лицу армянина бежали от глаз к подбородку две светлые блестящие полоски. - Что, - прохрипел Игорь, - все так плохо? - Нормально, - ответил Тэр с таким лицом, что было понятно, что ничего не нормально. - Куда меня? - В спину. - Крови… много? - Много. Врач встревожено щупал пульс раненого. Потормошил Игоря за плечо, попросил Тэра. - Разговаривайте с ним, держите его в сознании! Машина с воем неслась по Каширскому шоссе. - Игорь, - Тэр взял холодеющую руку, - Игорь Павлович, вы меня слышите? Вместо ответа Игорь прикрыл глаза. - Вы спрашивали, Игорь Павлович, в чем мой интерес в жизни? Я обещал ответить. Час настал. Слышите? Посмотрите на меня! Это очень важно! - Я слышу, - запекшимися губами ответил он. Медбрат замахал Тэру рукой, будто ручкой заводил заглохшую машину – дескать, буди его, держи в сознании! - Игорь Павлович, откройте глаза, пожалуйста! Я должен сообщить вам самую важную вещь! Посмотрите на меня! Игорь с огромным трудом открыл глаза. Ради чего он должен был бороть смертельную истому? Ради какой вести? Что он там еще придумал, этот Тэр? - Я быстро, Игорь Павлович, я успею, - Голос Тэра дрожал, глаза бегали по залившемуся смертной белизной лицу. В окна несущейся с воем машины заглядывала ночная Москва. – Помните, вы спрашивали, кто я и в чем мой интерес в жизни. Вот он, мой интерес. Я рожден, чтобы сообщить вам важную весть. Вы слышите меня? - Да, - Игорь кивнул с закрытыми глазами. - Откройте глаза, Игорь Павлович! - Я слышу, - шевельнулись побледневшие губы. - Нет, вы должны меня видеть! Снова медленно открылись глаза с неестественно огромными зрачками. - Игорь Павлович, послушайте, это очень важно! – торопливо говорил Тэр, и Игорь понимал, почему: время его жизни стремительно истекало. - Ваш дед сказал вам правду, помните, на кассете? Вы действительно внук Троцкого и Ларисы Рейснер. В вас течет кровь Великих Нибиру. Вы должны были обезвредить тридцатый сребреник. Я знал, что это должно было произойти, но не знал, как. Я не думал, что все так получится. Я надеялся, что все обойдется. Я не бог, я не мог предвидеть, что этот ублюдок осмелится взять гранату. Деньги превращают людей в берсерков. Даже смертельно раненые, они будут сражаться за них до конца. Вот и этот толстячок пошел на крайность. Для меня это полный шок. Игорь Павлович, простите меня. Кровь Нибиру должна была омыть монету, чтобы снять с нее проклятие. Грааль небесный и Грааль земной должны были сойтись в одной точке, и эта точка – вы. Я не открывал вам эту тайну, потому что надеялся, что когда мы вернем себе монету, вы просто сцедите на нее несколько капель вашей крови и «взрыватель» Грааля Иуды будет омыт и обезврежен. Все получилось иначе. Моей вины здесь нет. Таблицы Судьбы сами осуществляют предначертанное. Игорь Павлович, вы меня слышите? Игорь не отзывался. - Сделайте что-нибудь! – бешено закричал Тэр на врачей. - Ну, сейчас, сейчас! – чертыхаясь, врач сменил флакон в капельнице. Через несколько минут Игорь пришел в себя. Тэр увидел это и потряс его холодеющую руку. - И еще, последнее, очень важное. Вы спрашивали меня, Игорь Павлович, кто создал мир, помните? Мы создаем из ума свои жизни, свои личные вселенные, но кто создал сам физический мир, на который миллиарды умов проецируют свои жизни? Помните? Игорь еле заметно шевельнул ресницами. Почему об этом надо говорить сейчас, подумал он, когда сознание уплывает? Неужели нет важнее вещей? - Так знайте, Игорь Павлович, вы и есть тот самый Бог, который создал вселенную, Землю и живущих на ней людей! Зигзагообразная молния полоснула наискось по ночному небу – с долгим грохотом горного обвала ушел за горизонт угольно-черный пласт небес. Небо страшно захрапело над несущейся по ленте шоссе малюсенькой, словно игрушечной машиной, и вдруг во все свое обложенное облаками нёбо с громовым треском отхаркалось. Глаза Игоря дрогнули, моргнули, запекшиеся губы разлепились. - Я - Бог? - Разве кто-то другой мог бы создать столь совершенный мир? Игорь попытался ответить, но рот пересох, он провел кончиком языка по губам и чуть их не поцарапал. - Воды, - попросил шепотом. - Вода у вас есть? – крикнул Тэр санитарам. - Только губы смочить, - медбрат подал пластиковую бутылку с минералкой. Тэр накрыл бутылку салфеткой, перевернул, дал впитаться, мокрой частью промокнул губы Игоря. - Хорошая… - Игорь губами наметил подобие улыбки, - шутка... - Это не шутка, - обильнее смачивая платок и утирая им лицо раненого, сказал Тэр. – Это – правда. Это – ваш мир. Игорь даже немного развеселился. - Спа…сибо, - прохрипел он. – Разве… боги умирают? В том и беда, что я - человек… За летящими окнами «Скорой помощи» по черной завесе распухших от снега туч вновь полоснул острый разряд ослепительного ртутного цвета. Молния разразилась так близко, что Игорь увидел ее плазменную суть, невыносимую для живого человека. Вторая молния настигла первую, и тут же с сухим треском ударила третья. Сеть молний походила на кровеносную систему, словно бы в темноте проявился участок напряженно думающего мозга дотоле невидимого сверхъественного существа. Небо думает обо мне, понял Игорь. Небо решает мои проблемы. - Это сейчас, Игорь Павлович, - шептал Тэр. - Сейчас вы воплотились в это тело и проживаете захватывающие земные приключения. Земная жизнь так устроена, что при воплощении на этом сервере вы оставили свою память и всемогущество там, в мире горнем. Ибо эту жизнь надо воспринимать со всей сугубой серьезностью, трястись от ужаса перед ликом смерти и пылать от любви перед ликом прекрасной женщины. Гадать в смятении, а что там, в загробном мире? Терять друзей и наслаждаться светлой печалью. Вкушать яства и вина. Разве было бы возможно проживать на полную катушку земную жизнь, если бы вы помнили о своей истинной сущности? - Давление снова падает, - тревожно сказал медбрат, сидящий рядом. - Давай еще флакон, - сказал пожилой врач. Медбрат сменил флакон в капельнице. Спросил саркастически. - Может, вас сразу в дурку отвезти? - Мы там уже были, - серьезно ответил Тэр и подмигнул, давая понять, что заумным разговором просто поддерживает тающие в раненом силы. Лекарство влило немного энергии, Игорь пришел в себя, слабо пожал руку Тэра. - Тогда и вы – бог? – улыбнулся он синюшными губами. – Все мы боги… - Хреновые только боги, - прокричал медбрат. Он был немного навеселе. - «И сказал я – вы боги», - процитировал Иисуса Тэр. - Это вы создали меня, чтобы на определенном этапе вашей жизни я сообщил вам правду об истинном устройстве мира. Вот, я и сообщаю в меру своих скромных сил. Хотя силы мои, конечно, не так уж и скромны, ведь мой создатель – всемогущий и всеблагой Господь, повелитель всего сущего, то есть вы. - А почему на колени не падаешь, а? – хохотнул сбоку назойливый медбрат. - Ему этого не надо, - указал подбородком на Игоря Тэр. Медбрат хмыкнул, качая головой. - Всех возил, - сказал он, – пьяных, наркошей, инфаркты, инсульты. А вот богов еще не возил. - Запомни эту ночь, - сказал Тэр и пристально посмотрел санитару в глаза. Тот на мгновение замер, а потом обмяк, веки его опустились, голова моталась при движении машины. - Ладно, - Игорь благодарно пожал руку Тэра, потянул к себе, Тэр приблизил ухо к его губам. - Будем считать… я принял… ваше третье посвящение. Как шутку. - Воля ваша. - Холодно... – пожаловался Игорь. Его била дрожь. Тэр набросил на него свой черный плащ, подоткнул. - Вы меня утешаете, я понимаю…- Игорь смотрел благодарно, лучистыми глазами, - скажите правду… вы пошутили? - Нет, - сказал Тэр и истово перекрестился. - Ну, какой я…- Игорь то ли усмехнулся, то ли коротко рыданул, - бог? Тэр даже руками всплеснул. - А кто, кроме Бога, может воплотиться на такой прекрасной планете? – шепотом спросил он. - Кто, кроме Бога, может пройти ее испытания? И для кого, если не для Всевышнего Господа, была создана такая превосходная, такая замечательная, такая потрясающая планета – одна на весь бескрайний космос? Разве где-то еще во вселенной можно пережить такие сильные страсти, такие азартные приключения, такое отчаяние, такой страх, такую любовь? Только здесь. В мире людей, на прекрасной и вечной земле. Интересно было на ней жить? - Че вы там говорите? – кричала Ноздря. - Я ничего не слышу! Игорь прикрыл глаза, взвесил ответ. - Да, - прошуршал он сухими губами. – Воды. - Вам нельзя. Интересно было любить? - Да. - Вы счастливы, что родились здесь? - Да. - Вот вам и ответ. Мы старались. Вы довольны, как мы все устроили? - Да. Спасибо... за все… Игорь потерял сознание. Тэр стал на колени, прижал губы к его уху, зашептал, глотая благоговейные слезы. - «Славлю Тебя, ибо Ты устроил внутренности мои, и соткал меня во чреве матери моей. Славлю Тебя, потому что я дивно устроен. Дивны дела Твои, и душа моя вполне сознает это. Не сокрыты от Тебя кости мои, когда я созидаем был в тайне, образуем был во глубине утробы. Зародыш мой видели очи Твои,: в Твоей книге записаны все дни, для меня назначенные, когда ни одного из них еще не было. Как возвышенны для меня помышления Твои, Боже, и как велико число их!» «Скорая помощь» остановилась, открылись дверцы в торце машины, пахнуло холодом. Под Игорем дрогнули и поползли носилки, его понесли. Он очнулся. Стремительно летящие грозовые облака на мгновение открыли чистый участок ночного неба с ясными звездами. Игорь-Вихрь лежал лицом к космосу. Космос смотрел человеку в глаза роящимся мириадом звезд. Потом все перевернулось, словно песочные часы, человек стал космосом и смотрел сверху, как его несут на носилках в приемный покой. В который уже раз вся его жизнь предстала перед ним, как один неудержимый полет по наклонному ледяному желобу. Шанса выскочить не было, как не было шанса свернуть из родовых путей. Выход был только один – пройти весь путь до конца и умереть, то есть родиться. Он сам входил в повороты, балансировал, притормаживал и ускорялся. Но путь пролегал по твердому ледяному желобу, проложенному неизвестно кем. И вел он к смерти. Носилки поставили на откинувшиеся ножки и покатили по коридору. Рядом бежал медбрат и придерживал болтающуюся капельницу. *** Огненный полет сребреника, имеющий в астральном поле Земли вид пламенного астероида, проделал в силовом поле планеты гиперпространственный тоннель, который ученые назвали Озоновой дырой. Логос-Иерарх Руси, прободавший кору головного мозга планеты именно в этом месте, огненным столпом возвышался над Голубой Планетой. Плазменное пламя над его головой ревело и било в Озоновую дыру, в гиперпространственный канал в решетке Христова сознания. Издали, с невообразимо малого операционного стола, на котором исчезающе маленькие врачи откачивали микроскопического Игоря-Вихря Ледовских, Логос-Иерарх походил на пожар на невообразимо громадной буровой вышке исполинских существ. Сверху из космоса открывалось фантастическое зрелище. Над земным шаром в том месте, которая географически соответствует России, Европе, Северной и Южной Америке парила невообразимо прекрасная, сверкающая структура «Христова сознания», имеющая вид распятия, погруженного на время в бездонные глубины соляных копей Зальцбурга и извлеченный оттуда в преображенном виде – бесчисленные, ослепительно сияющие алмазы, усеивали его сверху донизу. На космическом алмазном кресте висело над Землей Небесное Тело Христа. Если бы лежащий без сознания на операционном столе Игорь-Вихрь Ледовских, подключенный сейчас к зрению Логоса-Иерарха, знал знаменитую картину Сальватора Дали, изображающего повисшего над миром Христа, он бы понял, что великий художник шестым чувством угадал, как выглядит Космическое Распятие. Логос-Иерарх Руси коснулся левой руки Иисуса. Гвоздь, представляющий собой сложнейшую конфигурацию физических законов и магических заклятий, медленно, как грифельный стержень из ядерного реактора, выскользнул из пробитой руки Космического Тела. Логос-Иерарх Руси коснулся правой руки Иисуса и черный, заржавелый от крови гвоздь, вышел из правой ладони. Гудение в верхних слоях атмосферы сделалось нестерпимым. По полюсам прокатились невообразимо прекрасные сполохи Северных сияний, магнитных бурь и солнечных ураганов. Тот, Кто принес Себя в Жертву, освободил пречистые руки. Затем Логос-Иерарх Руси коснулся левой ноги Спасителя. Костыль древнего Закона, выкованный еще Моисеем, вышел из пречистой стопы. И правой ноги Иисуса коснулся Логос-Иерарх Руси, и правая стопа Космического Агнца наконец-то освободилась. Се – свершилось! Загромыхали хоры архангельские. Грянул орган Солнечной системы, запели планеты. От креста старого сознания, на котором было распято человечество в облике Сына Человеческого, отошло светозарное будхическое тело Того, Кто принес себя в жертву ради людей. Принимали его Пресвятое Тело две женщины и один мужчина. Ночь омовения тела Христова сомкнулась над Москвой. Ночь, в течение которой свершалось великое таинство, непосильное и неподвластное людскому уму и человеческим глазам. Всю ночь валил страшный снегопад, и бушевала зимняя гроза. Планетарный Логос Земли – женственная сущность по имени Тэрра, следила за действиями Логоса Руси с благосклонностью. Акт преображения сознания планеты проводился с величайшей санкции Логоса Солнца. Солнечный Логос, одетый в живой «апельсин» колоссального термоядерного реактора, радовался происходящим с Землей переменам. Облаченная в огненную мантию своего солнечного сознания Высокая Сущность Логоса Солнечной Системы радовалась росту своих земных учеников. Орден Алкедамы приготовил еще одного кандидата в «Смотрящие» сначала по Москве, потом по России, а затем и по всей планете. Его звали Вихрь. Смотрящие такого уровня являются штучным товаром. Из триллионов существ отбирались десятки. Из десятков единицы проходили Путь. Путь этот состоял в несении креста (монеты, артефакта судьбы). Единицы шли дальше, пока остальные плавились в горниле испытаний, которые представали их земным очам в виде революций, войн, пыток, любовей и потрясений. Их сознание должно было потом транслироваться на всех землян и повышать их вибрационный уровень. В дальнейшем не исключался переход Вихря в Логосы не только Земли, но и всей Солнечной системы. Перед Логосами же Планет и звезд, включая наше Солнце, открылась перспектива управления галактиками и Рукавами Млечного пути. Иерархическая Лестница Иакова скрывалась в невообразимой вышине. *** В момент, когда Несущий монету потерял сознание на операционном столе седьмого реанимационного бокса больницы Склифосовского, над Москвой разразилась зимняя гроза. Инга Никодимовна стояла в приемном покое и сквозь слезы смотрела на несущуюся сверху вниз колоссальную махину снегопада, озаряемую беспрестанными сполохами гигантских молний, сливающихся в одно сплошное кромешное сияние. Удары грома сотрясали и колебали снеговую пелену, раскаты грома прокатывались над столицей от Выхино до Юго-Запада, от Бутова до Бирюлева, от Марьино до Реутова, и грохотание это было подобно орудийным залпам нескольких фронтов, наступающих одновременно. Сотрясалась величайшая столица мира, погружалась в снег, обелялась, обращалась в невесту в белоснежной фате, в пречистую Деву, ведомую к аналою. Наутро свершилось Космическое воскресение. Христос сидел на Небесном троне, а перед ним на коленях стоял Иуда. Христос поднялся и спустился на одну ступень с трона Своего. Рука его коснулась руки Апостола. - Иуда, - сказал Христос, поднимая Отвергнутого Апостола и спустя двадцать веков возвращая ему Гефсиманский поцелуй, - вот и завершился эон. Закончена наша история. Друг, теперь ты знаешь, для чего ты приходил? Чем мог ответить Иуда, кроме поцелуя? Из глаз его катились слезы. *** Состояние раненого Ледовских было крайне тяжелым. Левую почку, Грааль человеческий, где от шлаков и нечистот очищается кровь Жизни, врачам пришлось удалить. Массивная кровопотеря привела к коме. Всю ночь его откачивала бригада реаниматологов. Крови для переливания не хватало. Когда его катили по коридору, и рядом с измученным и отчаянным лицом бежала Инга, Игорь подумал, что вот: раньше его встречали по одежке, а теперь провожают по уму. Создания его собственного ума боролись за его жизнь – сдавали кровь и молились. Если бы он их когда-то не создал, он бы точно не выжил. Кровь сдала оглохшая Ноздря, Тэр, Инга, приехали братки с Казанского вокзала, Коля Большой прогудел перепуганной медсестре. - Кому тут кровь? Да не бойся, сестричка, не пустить, а сдать. Ксения вынула из порванной ноздри брилик и пыталась всучить его хирургу, кричала, что он стоит пять тысяч долларов! *** Невиданная зимняя гроза всю ночь бушевала над Москвой. Океан снеговых туч омывал столицу. Молнии беспрестанно рвали небо и пространство, иногда сливаясь в нескончаемые ослепительные северные сияния. Но мало кто из землян видел то, что происходило в Истинной Реальности, закрытой нескончаемой пеленой колоссального снегопада. Раненый видел, что происходит, потому что сейчас он находился в Истинной Реальности. Игорь-Вихрь увидел, что привела его сюда звезда. Она сияла в самом центре Креста Господня, и она сделалась видимой благодаря тому, что Пресветлое Тело Спасителя было снято. Звезда сияла в центре перекрестия креста. Игорь-Вихрь приблизился к ней совсем близко, почти в упор. Звезда, сияющая в центре креста, оказалась при ближайшем рассмотрении шляпкой круглого гвоздя с примитивной кованой поверхностью. Вихрь всмотрелся в изумлении: шляпка гвоздя креста Христова была ни чем иным, как сребреником Иуды. Игорь протянул руку, и четырехмерный костыль-сребреник туго вышел из древесины и лег ему в руку в виде сияющего меча. В тот же момент две оси Христова сознания, освобожденные от пригвождающего их друг к другу серебряного «гвоздя», начали вращение, причем как вокруг себя, так и по оси верх-низ и по оси право-лево. Очень скоро вращение стало таким стремительным, что крест слился в мутный торсионный кокон, издающий равномерное гудение. Кокон этот имел вид двух перевернутых друг к другу остриями вихревых пирамид. Затем, достигнув нужной скорости и напряженности вращения, эти два вихря вспыхнули, подобно Сверхновой звезде, обдали космос ярчайшим светом на десятки парсеков и обратились в энергетическое кристаллическое поле. Вместо прежнего сознания Христа Распятого планету окутала энергосистема сознания Воскресшего Христа. Новое мировоззрение ослепительно воссияло над землей. Резко возросла мощность компьютерных процессоров, емкость оперативной памяти и жестких дисков. Совершились прорывы в исследованиях клонирования, стволовых клеток, нанотехнологий. Кора головного мозга планеты совершила качественный скачок, проницав живые «нейроны» своего мозга мобильной телефонией, видеосвязью и сверхскоростным Интернетом. Повышение уровня вибраций общечеловеческого сознания всего на один обертон потребовало двадцати веков величайших усилий и жертв бесчисленных поколений людей. Дуальные пары схлопывались. «Да и нет», «свет и тьма», «мужчина и женщина», «верх и низ», «правое и левое», «сухое и мокрое», «сильное и слабое», «палач и жертва», «предатель и предаваемый», – схлопывались, но не аннигилировали, а преображались на новом вибрационном уровне. Пространство было густо ими заполнено. На физическом плане это выглядело в виде густейшего снегопада. Картина распятого на противоположных полюсах дуального человека заменялась сознанием Воскресшего и освобожденного Христа, сознанием бесконечного совершенства Творения и Вселенской гармонии. Воскресший Небесный Христос целовал воскрешенного земного Иуду, исполнившего свою миссию ценой жизни своей и чести. Отныне Земля была готова ко встрече с Мардуком. На этот раз она успела. Усилия бесконечных родов людских, колен и племен, народов и имперских конгломератов не пропали даром. Жертвы, распятия и казни, кровавые революции и мировые войны, гекатомбы трупов, муки холокостов и голодоморов оказались не напрасны. Люди, если бы вы увидели сверкающую диадему Нового Сознания Земли, вы бы поразились ее красоте, ее бесконечному совершенству и величию! Диадема имела вид титанической вихревой туманной улитки розовато-бежевого цвета. Каждое кольцо космической «улитки» состояло из кристаллов горного хрусталя. Кристаллы – из мириадов бриллиантов. Каждый бриллиант был человеческой судьбой. Каждое сознание каждого землянина входило мельчайшей алмазной пылинкой в царственную диадему Нового Сознания, украшающую голубую голову прекраснейшей из планет Вселенной. Новая Земли была готова принять испытующее Копье Мардука, имеющего свой земной аналог – копье Судьбы Лонгина. Земля была готова встретить его не частоколом противоракет, не как врага и злобного пришельца, явившегося ниоткуда и по непонятным причинам. Она была готова встретить его вопросом, бесконечным в своей глубинной сокровенности. Земля вполне осознала смысл его и волшебную силу Любви, сокрытую в нем. Этот вопрос звучал так: «Друг, для чего ты пришел?» *** Инга всю ночь проходила-просидела у входа в реанимационное отделение. Много курила. Утром умолила сестру допустить ее к раненому. Он лежал с закрытыми глазами, изжелта-белый, с черной щетиной на щеках. Пикали приборы, бежал по монитору редкий зигзаг пульса. Инга осторожно тронула холодную руку, заговорила чужим осипшим голосом. - Игорь, это я. Я знаю, ты меня слышишь. Ты здесь. – Она перевела дыхание и постаралась успокоиться. - Я люблю тебя. Я страшная, всю ночь проревела. И хорошо, что ты меня не видишь. Игоречек, пожалуйста, не умирай, мне страшно! Ну, как же так! Игорь, вспомни, ты же создал этот мир! Я с тобой больше не спорю. Так и есть, как ты говорил. Это я сейчас прекрасно понимаю. Ты и меня заново создал! Я словно очнулась, когда ты появился в моей жизни. - Голос ее наполнился слезами, стал гундосым, она заговорила, сдерживая подступающее рыдание. - Ну, как же так? Бог же не может умереть! Мне и Тэр говорил. Ну, как же так? Если ты умрешь, я исчезну. Меня не станет. Борьки. Всех нас не станет! Ты должен бороться. Это твой мир, не оставляй нас! Слышишь, не смей! Женщина высморкалась в платок, сказала уже бесслезным глухим голосом. - Игорь, на всякий случай, я хочу тебе сказать. Знай, у тебя получился очень хороший мир. Честное слово! Он удался тебе на славу! Мне очень повезло, что я в нем немного пожила. Знай это, любимый! - Правда? Инга в невозможном изумлении вскинула глаза. Игорь смотрел на нее сквозь полусомкнутые ресницы. Она глубоко вздохнула и не выдержала, заплакала навзрыд. Палата, лицо любимого – все растеклось. - Конечно, правда, - она вытирала глаза ладонями, но слезы набегали и набегали. Взяла его руку, омочила горючими слезами, исцеловала. - Мне тоже, - Игорь облизал пересохшие губы, - тоже нравится мой мир. Поэтому покидать его я не намерен. На операционном столе Игорю-Вихрю открылись некоторые истины, которые он не умел тогда целиком осмыслить. Так ему было открыто, что Земля в определенном смысле является «почкой» Солнечной системы, в которой происходит очистка бесчисленных «белых и красных кровяных телец», то есть индивидуальных человеческих сознаний, составляющих общую циркулирующую «Кровь» Сознания человечества. Процесс очистки и возгонки в «почке Земли» представлялся наделенным индивидуальным сознанием «красным и белым кровяным тельцам» в виде земной жизни с ее страстями. Ларисе Рейснер и Петру Маневичу процесс очистки предстал в виде гражданской войны между «красными» и «белыми». *** Грохот выстрела в подвальной камере прозвучал оглушительно. Прикрыв глаза, Лариса Рейснер жадно втягивала раздутыми ноздрями едкий запах пороховых газов. Поручик Петр Маневич с простреленной головой валялся на полу, лицом к угасающей лампе. *** Где-то рядом, за ширмой, переругивались медсестры, сдавая смену. В реанимационный бокс вошел оперировавший Игоря хирург с измятым после недолгого утреннего сна лицом. - Вы кто? – набросился он на Ингу. - Вы что тут делаете? - Я его жена. - Все равно. Нельзя! Уйдите! - Он очнулся. Врач посмотрел и увидел, что раненый пришел в себя. Оглядел показания приборов. - Очнулся? Молодец! Но вы все равно, выходите! Инга пошла на выход, заплаканная и сияющая, маша Игорю от груди ладошкой. - Женщина! - окликнул ее врач. Она оглянулась – хирург копался в кармане зеленого, заляпанного кровью халата. - Возьмите на память. Это его осколок. Инга приняла в ладонь кругляш металла. Глаза ее расширились. В руке ее тускло блестела исковерканная монета со следами древней чеканки. *** Неправда, что в коме люди не мыслят. Платон Лютый выжил. Он лежал в госпитале им. Бурденко, подключенный к аппаратам искусственного дыхания и кровообращения, лишенный ног, с перебитыми руками, оглохший. Сейчас он представлял собой живой «ответ» на вопрос Игоря, для чего Смотрящие держат под Свияжском монастырь с «ампутированными» людьми. Тотальное и безжалостное обрезание всех органов чувств, через которые человек набирает негативную карму, – вот что такое монашество в высшем смысле этого слова. Пострижение рук, ног, глаз, ушей, языка, и даже самого мозга – вот какому монашеству подвергают Смотрящие непокорных сынов земли, оставляя им возможность в склепе тела-обрубка годами упорно размышлять над своей жизнью. У бессмертного духа Платона Лютого было еще восемь лет и три месяца глубокой земной комы, чтобы хорошенько осмыслить свою предыдущую жизнь и сделать соответствующие выводы. *** Инга в ужасе смотрела на монету. Отчетливо был виден знакомый профиль и буквы, идущие по кругу. Проклятый сребреник вернулся! Инга в бессильном отчаянии попыталась перекреститься. Трижды чуть не убившая своего носителя монета вернулась сызнова! Боже, как избавиться от мистического наваждения?! - Дай! - Что? – она невидяще огляделась вокруг. - Дай мне! – это звал Игорь. - Это она, - простонала Инга. - Дай! – сквозь зубы прорычал он. Инга покорно отдала. Хирург удивленно смотрел на них. Перед самым взрывом гранаты, глядя на свои пальцы, сжатые поверх пальцев депутата, Игорь-Вихрь внутренне спросил его: «Друг, для чего ты пришел?» Но тогда он не получил ответа. Ситуация была слишком экстремальной, времени было в обрез. Ответ пришел сейчас. Во-первых, Леша-«Микрофон» помог совершению акта окончательного исчерпания земной кармы Игоря Ледовских. Игорь должен был получить «удар штыком» именно туда, куда он поразил пленного чеченского юношу в городе Грозном. И во-вторых, на высшем уровне, бедный Леша-«Микрофон» выполнил «миссию Иуды», приведшего на заклание Жертву. Жертвой был Игорь. Целью заклания было очищение сребреника. Вихрь слабой рукой поднял исковерканную монету над лицом. Понюхал «осколок». Монета более не излучала тяжелого и дотоле неистребимого запаха, словно бы омовение человеческой кровью сняло с нее проклятие древних иерусалимских раввинов. - Все, - сказал он, уронив руку со сребреником на постель. - Что? – охнула Инга. Ей показалось, что он умирает. - Все закончилось, - Игорь улыбнулся бледными губами. – Не бойся. Монета обезврежена. По крайней мере, одна из тридцати. - Ты думаешь? – еще не веря, спросила она. - Я знаю, - ответил он. Россия не будет создавать защиту от астероидов 27.09.2007 18:04 | Русская Служба Новостей "Космические войска России не будут создавать систему защиты от астероидов", - заявил командующий войсками генерал-полковник Владимир Поповкин. "Он (астероид) может в любую минуту откуда-то полететь. А может тысячу лет не лететь. И что, мы будем держать на дежурстве мощные группировки со средствами поражения?", - сказал сегодня Поповкин журналистам. По словам командующего, вероятность "астероидной атаки" на Землю очень мала - 10 в минус 19 степени. "Вероятность Третьей мировой войны гораздо выше", - отметил Поповкин. *** На следующий день после долгого медикаментозного сна Игорь очнулся в полутемной палате. Он лежал на кровати и чувствовал себя замечательно. Ничего не болело. Все случившееся казалось сном. В палату вошла невысокая полная женщина в белом халате и включила свет. - Как мы себя чувствуем? – спросила она. Игорь сощурился от яркого света, пригляделся и по массивным очками и гладко зачесанным черным волосам узнал Ингу Никодимовну. Ужасно обрадовался. - Инга, - он попытался протянуть к любимой женщине руку, но не смог пошевелиться. Перевел глаза вниз и увидел, что тело его по рукам, по середине туловища и по ступням ног привязано к кровати ремнями. Кисть правой руки белела, толсто забинтованная. Он дернулся. В чем дело? Что случилось? Да что происходит, черт возьми?! Инга! - Опять? – женщина посмотрела на него сквозь очки чужим взглядом. – Меня зовут Инга Никодимовна, рекомендую это хорошенько запомнить! Вы пришли, наконец, в себя? Мне повторить вопрос? Как вы себя чувствуете? - Инга, да ты что?! – потрясенно пробормотал больной. – Почему я снова здесь? Не смотри так! Мы же любим друг друга! - Он забился в вязке. Врач сокрушенно покачала головой, сделала пометку в кожаной папке, которую она держала в сгибе локтя. - Что с тобой, Инга?! – в отчаянии воззвал Игорь. - Почему я привязан? Что с моей почкой? - На месте ваша почка! – сердито сказала женщина. – Мы в институте Сербского, а не в трансплантологии! - Скажи, чтоб меня развязали! - Вот пройдет осмотр, тогда и посмотрим. В палату, шумно разговаривая, вошли люди в белых халатах, среди них Игорь узнал доктора Апта и профессора Пасхавера. На вопросительный взгляд Александра Яковлевича Инга Никодимовна напомнила. - Синдром Иуды, комплекс вины и аутодеструкции. - А, - вспомнил профессор. - Сребреник и все такое. Ну-с, и что? - Как вы и говорили, параноидальный бред, отягченный мессианским комплексом на фоне атипичной амнезии. Эго полностью стерто. Ремиссии сменяются лихорадочной активностью. На фоне наступившего полнолуния и небывалой зимней грозы пришел в состояние крайнего возбуждения, голой рукой разбил телевизор во время трансляции программы «Пусть говорят» Андрея Малахова. Напал на санитара, чуть не задушил. Порезал себе нос заточенной ложкой. - Заменить все ложки на одноразовые, - распорядился профессор. – Продолжить антидепрессанты и нейролептики. Инга Никодимовна почтительно записывала распоряжения в папку. Свита перешла к следующей кровати. - Бегунок, - донесся до Игоря голос Инги Никодимовны, - редкий случай: вбил себе в голову двенадцатисантиметровый гвоздь, и ничего, жив-здоров. Частичная амнезия. И тут Игорь выгнулся, сколько позволяли путы, и завопил. Он орал всем телом, всем существом. Не-ет, ревел он, не-ет! Вбежала медсестра, сделал укол. Игорь ревел, не переставая, с такой силой, что в левом глазу лопнул сосуд и залил белок кровью. На исковерканных губах сумасшедшего выступила пена, на горле натянулись жилы. Наконец лекарство сработало, он впал в забытье. Вечером Виктор очнулся от чьего-то взгляда. В дверях палаты стоял и угрюмо смотрел на него санитар Семенов. - Я хочу в туалет, - сказал Виктор. Семенов только что поел, вид у него был сытый, он и ртом чвыкнул, как затвором помповика. - Лежи пока, - сказал он, очищая языком зубы, - а вот когда тебя развяжут, мы с тобой, сука, потолкуем, - он показал мосластый кулак. Больной бессильно задергался, а санитар гыгыкнул на выходе из палаты. – Куда ты денесся, ёп, с подводной лодки, ёп! Виктор не мог ничего понять. Он был слишком потрясен, чтобы осознать реальность. Безумными глазами озирался он вокруг. Больничная палата на шесть коек. Желтые занавески на окнах. Чахлые согбенные фигуры сокамерников в пижамах. Олигофрен Нефедов с огромным лицом. Стертый Вовчик. Незнакомый щуплый субъект сидит на кровати напротив, ощипывает собственную голову, будто курицу, половина черепа у него уже лысая. Желание помочиться сделалось нестерпимым. Виктор Беспамятный начал звать санитаров, кричать, но на него никто не обращал внимания. Тогда он принялся судорожно извиваться и сумел немного подвинуться к краю кровати, так, что зад его свесился. Помочился на пол. С облегчением обмяк. Прокопенко вызвал нянечку Фролиху. Та принесла ведро и мокрой тряпкой ударила Виктора по лицу. Серут и серут, заругалась она, серут и серут! Прокопенко заставил Нефедова замыть лужу мочи. Будешь еще ссать мимо, сказал смотрящий Виктору, тебя переведут в «вонючую палату». В «Вонючке» лежали те, кто ходил под себя. Там глаза выедало от вони. Виктор лежал в глубокой оторопи. Снова все естество его стремилось протестовать и бушевать, но страшным усилием воли он взял себя в руки. Что вновь показывает ему жизнь? Что все его метания и мытарства были на поверку всего лишь бредом сумасшедшего? Нет, быть не может! Все было так ярко, остро, живо и взаправду! Это не могло быть бредом. И, однако же, он лежал обездвиженный, а жизнь, вязкая и топкая, опечатывала его, как застывающий сургуч. Кто-то поставил на нем «печать ужаса». Внезапно в голове его раздался насмешливый голосок Ерника, в нем слышались интонации Ксении Ноздри. А ты что думал, сказал голос, что завалившаяся у тебя за подкладку вонючая монетка и на самом деле была сребреником Иуды? Ты что, всерьез поверил, что кандидат медицинских наук, завотделением знаменитого института, может полюбить нищего бомжа и бросить ради него профессора? Ты поверил, что в тебя влюбится телезвезда? Нет, брат, это все твои подростковые фантазии. Просто, как и у всех шизиков, твои фантазии приобрели многоцветный и кажущийся крайне реальным вид. Голосок хохотнул. Ты, кстати, себя и богом возомнил, напомнил он. Хорошо, хоть никому об этом не сказал, приписали бы еще манию величия. Нет, брат, настоящая жизнь проще и коснее. Она тяжела и вяжет к реальности сыромятными ремнями. Что ж, сам себе сказал Виктор, зато главное мы усвоили. Должен быть знак, что я правильно все понимаю. Господи, взмолился он, дай мне хотя бы знак! Подошел Вовчик, посмотрел с жалостью. - Как думаешь, мы временно память потеряли или насовсем? – спросил он. Виктор отвернулся к стене. - Конечно, временно, - подал голос Гена с Черкизовского рынка. - Иначе, зачем на нас время переводить? - Верно, - сказал Вовчик. - Если нам время выделили, значит, мы чего-нибудь стоим. Ты смотри, сколько здесь времени. Больше чем снаружи. Виктор понюхал густо стоящее вокруг сургучное время. Оно пахло хлоркой и туалетом. - Снаружи времени вообще нет, - сказал Гена. - Там метро. - Метро, да, - вспомнил Вовчик. - Там думать некогда. А здесь думай, сколь хошь. На ночь Виктору сделали укол, и он уснул. Проснулся среди ночи от позыва помочиться. Палата спала. Клекотал горлом Нефедов. Храпел Прокопенко. Сопел Гена. Неслышно дышал Вовчик. Вечным сном спал на дальних путях Казанского вокзала личный бронепоезд Председателя Реввоенсовета молодой Советской республики «Грозный мститель за погибших коммунаров». Виктор поразился, до чего ясно была озарена вся комната и очертания спящих на кроватях людей. Желтые занавески на окне ярко светились, словно их освещал прожектор с ночной стройки. - Прокопенко, - позвал Виктор спящего у окна человека. – Слышь, Прокопенко! - Чего тебе? – очнулся тот. - Отдерни штору. - Чего? - Штору отдерни! - Спи, я сказал. - А чего так светло? - Так полнолуние. Прокопенко с кряхтение поднялся и отодвинул занавеску, чтобы посмотреть наружу. И тогда Виктору был дан знак, о котором он молил Господа. Сквозь решетку окна шестой палаты психосоматического отделения Института имени Сербского в глаза Виктору Беспамятному гигантским, увеличенным до космических масштабов сребреником бесстрастно смотрел полный диск Луны с едва заметно проступающим на нем стертым профилем древнего правителя. Виктор смотрел как зачарованный, он знал, что сейчас все, кого он создал, видят лунный сребреник, как видел его во всей громадности и красе он сам. Нескончаемые миллионы и миллионы людей все века глядели на лунное серебро и касались его бесчисленными взглядами, не оставляя, впрочем, отпечатков. Для каждого вновь рожденного на земле человека лунный сребреник являлся совершенно новеньким, сияющим, и его следовало достойно пронести по жизни. Ибо показывал он - аверс, «орла», а значит – жизнь. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
