* * * Ты говоришь... слова, слова. Ты не моя... и не чужая. И боль, и стыд уничтожая, горит сухая трын-трава. Горит... И этот сладкий чад еще развеется не сразу. И в этот миг пустые фразы еще таинственно звучат. * * * Никаких «потом» уже не будет, сзади путь обугленный лежит. Этот странный времени обрубок почему-то нам принадлежит. Непонятно мне, чего же ради, черными глазами осеня, ты на этом странном маскараде почему-то выбрала меня. Не спрошу. И ты мне не ответишь. Разминемся через полчаса. ...Как отрадно, что на белом свете все еще бывают чудеса. АВГУСТ Большак под звездами пылил, мы шли – ладонь ладонь ласкала. Шестнадцать лет – и горя мало! Ни ветерка, а воздух – плыл. Над свежескошенной стерней белел во тьме туман косматый. И пахли клевером и мятой тугие волосы ее. И там, где таволга цветет, и дальше, в зарослях осоки, я целовал глаза и щеки, соленый слизывая пот... * * * Нет слов. Есть только я и ты. Сырые, ржавые кусты туман качает. Есть запах моря и хвои, и плечи легкие твои, и крики чаек. Пока не кончился песок, легки шаги, полет высок. Как в танце... Течет мелодия в груди: «Уйди! – Останься! – Нет, уйди!.. Уйди! – Останься!» * * * Может быть, это все повторится, словно фильм, позабытый давно: твои разные, разные лица незаметно сольются в одно. И в мистерии той грандиозной, отметая параболы схем, ты мне скажешь с улыбкой серьезной, что нигде, никогда и ни с кем. И осыпется абракадабра! И вся жизнь без тебя на Земле безобразной гримасой кадавра понемногу потонет во мгле. * * * Перед правдой я благоговею, но милее вымысел и ложь... Никогда не будешь ты моею и меня своим не назовешь. Только знаю: есть страна на свете. Там, среди обычной суеты, светит солнце, и играют дети – наши дети, добрые как ты. Там – совсем обычные заботы, та же смена весен, лет и зим... Мы приходим вечером с работы и в глаза любимые глядим. А потом, когда погаснет вечер, мы одни с тобой – рука в руке. До утра – и волосы, и плечи, и твое дыханье на щеке. Пусть приходит медленная старость – в той стране она и не страшна... ...Ничего от счастья не осталось. Только та далекая страна. ОТВЕТ Как ты живешь? И как ты можешь жить! Из письма Ты хочешь знать, как я теперь живу? – Почти как прежде – с Катенькой и Таней. Не вижу больше снов, а наяву – таинственных, нечетких очертаний. Нечеткости не допускает быт. Все четче, обозримей перемены. Мне тридцать лет. И мне уже не быть ни мушкетером и ни суперменом. А в юности так шла к моим усам моя – воображаемая – шпага, и наполняли ветром паруса Любовь, Надежда, Вера и Отвага. И за окном – с пунктиром фонарей, изысканный, почти как настоящий, знакомый мне до кончиков ветвей, – вставал пейзаж, размытый и манящий. А что по эту сторону окна? – Скупые повседневности приметы. Казалось бы, невинные предметы... И все-таки судьба предрешена. Сказала б ты, копился в ране гной, и запах тленья отравлял округу... Все было проще: жили муж с женой, почти совсем ненужные друг другу. Лишь по привычке. Но... пришла весна, за нею – радость, новая, сквозная... Мне показалось, я тебя узнал. И мне казалось: ты меня узнала! И, разомлев от неги и тепла, я стал податлив, вроде пластилина. Она понять все это не смогла, и радости моей не разделила. Зацокал мир лошадкой заводной... И, утомленная запретной жаркой лаской, шептала ты: «Мой милый, мой родной, какое счастье быть тебе подвластной!» ...Она молчала. Был я как в бреду: «– Скажи, что любишь! – все начнем сначала. Скажи, что любишь, – или я уйду! Скажи, что любишь...» А она – молчала. Прислушиваясь к шороху шагов, она глаза исплакала за лето. (Десятка три сомнительных стишков – неужто плата равная за это?!) Я шел к тебе, не думая о ней («беру свое, чужого мне не надо!»). И память тех, недолгих наших дней – за все обиды прошлого награда. Но ты меня на слове не лови, – как ни крути, нам не уйти от фальши... Не захотел я краденой любви. Верней... не смог бы... красть ее и дальше. Вернулся я. Она открыла дверь. Не целовала, не гнала с порога... Суди сама, как я живу теперь. Суди меня, как только можешь строго. Я делаю зарядку по утрам (стараюсь быть похожим на мужчину), соседке я сменил на кухне кран и починил стиральную машину. Но я собою не был так давно и так тревожно вглядываюсь в лица, что представляю слабое звено для тех, кто жаждет в очередь внедриться. Мне эта роль подходит не вполне... Но в этом-то и счастье, может статься, что люди обращаются ко мне, собаки льнут, и кошки не боятся. И я грущу все реже с каждым днем о той поре, когда рыдала лира, иной словарь: семья, работа, дом – работа, дом, семья, ремонт, квартира... Ну что ж... Я принимаю жизнь такой. Пусть не сбылось – я кое-что наметил. Не стал ценить я более покой. Но разлюбил бросать слова на ветер. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
