очередной раз отчитав парочку кретинов-подчиненных, не знающих слов «вежливость», «разум» и «ответственность», но навечно впитавших выражения «блин», «по типу» и «откат», я решил утолить физическую жажду и прогуляться до офисного кулера. Из-за двери рядом с кулером разносился громкий ор, то бишь деловое общение моих коллег из соседнего департамента, недавно переехавших из главного офиса. Увы, но пришлось слушать. Если с подчиненными я чувствую себя как кафкианский землемер со своими помощниками, то рядом с коллегами я чувствую себя психиатром, помещенным в палату к шизофреникам. Причем шизофреникам, возомнившим себя консилиумом врачей, а психиатра – параноиком. Временами скучно, временами смешно, но большей частью весьма и весьма трафаретно.

- Этот Васильев из административного очень интересный мужчина, - раздалось из-за двери. – Он такой элегантный, вау, я просто в шоке по типу! И фразы всегда строит такие отточенные! Танька, а Танька, а он женат?

«Девушка новенькая и неопытная», - понял я. – «Сейчас ветераны ей все объяснят и она усвоит»

- Да ты че, Анька, с ним же невозможно разговаривать, - презрительно бросила незнакомая мне Танька. – Паша за ним уже четыре года как бы наблюдает, сказал мне, что он по типу людей ущербными считает и как бы строить отношения не умеет. Правда, Паш?

- Отвечаю, - подтвердил неведомый мне Паша. – Людей с говном мешает! Как командировка в Самару, так он занят, а как в Париж – так он первый отметится!

«Единственная адекватная претензия», - подумал я, попивая ледяную воду маленькими глоточками. – «Да, я действительно люблю Париж больше Самары».

- Да и какой, он, блин, интересный? – продолжил голос Паши. - Вечный зам, блин!

- Да не, он мне совсем по типу не понравился, - мнение наблюдателя Паши полностью убило у девушки всю симпатию ко мне. – Я и не общалась с ним ни разу даже! Просто он одевается очень хорошо. У него бабки, что ли, есть?

- Если бы у него бабки были, его бы все уважали, - резонно сказал Паша. – Нет у него ничего, и не будет! Он же ненормальный!

Я не без любопытства вошел в кабинет, ожидая увидеть хотя бы одно полузнакомое лицо. Но людей, сидящих в кабинете, я не помнил, и никогда с ними не разговаривал.

Небритый мужчина в очках и грязной рубашке, бывший, очевидно, наблюдавшим за мной Пашей, поперхнулся, и посмотрел на меня, как кролик на удава.

- У нас разное представление о норме, - сказал я. – Могу я взглянуть на финальную версию схемы для департамента контроля?

- А вам зачем? – недружелюбно процедила девица, которая могла быть как Татьяной, так и Анной. Разница была бы лишь во внешности и незначительных деталях биографии. – Ее наш директор уже одобрил и подписал!

- Мне она даром не нужна, - объяснил я. – Она нужна компании, где работаю я и вы. Компания сейчас проводит проверку соответствия ролевых дорожек. Вашей схемы в системе нет.

- Она запаролена, - сжала зубы то ли Татьяна, то ли Анна и распечатала схему. Я не стал спрашивать, зачем скрывать общую схему – пока проблема меня не ищет, я не ищу ее.

Забрав пару листков с шестью грамматическими, тремя логическими и двумя арифметическими ошибками, я вышел. В голове неожиданно закрутилась единственная небезынтересная фраза из этого шаблонного разговора, еще до наблюдателя Паши сказанная одним из персонажей моего романа «Украсть свободу». «Если бы у него бабки были, его бы все уважали». Не рано ли я прекратил продвигать мою книгу? Ведь если в «Менеджера по покупкам душ» влить не связи, а эквивалентные им дензнаки, то толпа очень средних читателей подопрет рейтинг продаж, упорно заваливающийся на бок. Тогда книга дойдет до нескольких читателей, для которых она и писалась. Конечно, рейтинг продаж «Менеджера по покупкам душ» чуть повыше непопулярных графоманов Чехова, Бальзака и Зорина, но как же он низок в сравнении с гигантами мысли и русской словесности – Минаевым, Хинштейном и Донцовой!

Что дал мне статус писателя, иллюзорный, как и все статусы? Гонорары от издательств и редакций, которые я сразу же трачу на обед и бензин. Пятьдесят писем, содержащих либо банальные ругательства, либо не менее банальную похвалу. Сарказм по национальному вопросу от библиотекарши подмосковного санатория – единственного человека, узнавшего меня по фотографии на обложке книги. Пару одобрительных рецензий в «Книжном обозрении» и злобную статейку в «Московской правде». Презентацию «Менеджера по покупкам душ», на которой я бы заснул со скуки, если бы не выступил сам. Тогда зачем? Для себя, как и вся моя жизнь. Я нравлюсь себе, как писатель, да и не только. И ведь есть за что. К тому же роман «Страшный суд над богом и дьяволом», как назло, получается лучше всего того, что я писал. Мертворожденное произведение все равно останется талантливым, но неплохо было бы побрызгать на него живой водичкой в виде рекламы. И я начал поиск меценатов, сознавая, что, скорее всего, найду лишь сатирический материал. Но вдруг фатум впервые ошибется, и пошлет мне чуть-чуть удачи? Ведь я схвачу ее крепко. Было бы что схватить, и, главное, за что.

На первый взгляд, кандидатов в спонсорье у меня не было. Не было и на второй, и на третий. Потенциальный спонсор нашел меня сам. Мне позвонила дама, незнакомая со мной, но знакомая с одним из гостей, что-то тостовавших на моей презентации. У этой знакомой гостя был знакомый родственника одной дамы-меценатки (далее просто М.). И этой М. зачем-то стало интересно, поскольку она продюсер. С этого места я стал выяснять подробности.

Дочь крупного партийца, впоследствии, как водится, не менее крупного банкира, а ныне вновь видного члена практически той же партии, начала свою карьеру в Голливуде. За крошечные рольки она швырялась в режиссеров деньгами и грозилась одарить натурой за роли большие. Однако спроса на этот весьма подержанный товар не было. Ближе к сорока М. успокоилась, сыграла пятиминутную роль в голливудском сериальчике (что стало пиком ее карьеры) и переехала в Москву. В Москве она приобрела роскошные пятикомнатные апартаменты в элитном районе, и, в качестве небольшого довеска, молодого супруга, иконописного красавца без прописки, но со всем прочим. Однако энергия М. требовала выхода, и она решила стать продюсером и видным деятелем культуры. Сказано, заплачено, сделано. Артисты больших малохудожественных театров покрасили под дождем скамейки. Скамейки продали с аукциона. Несколько депутатов понятно какой партии намалевали несколько картин ясно какой направленности. Добавили свой вклад в мировое искусство несколько банкиров и режиссеров. Была открыта галерея этих шедевров – скамейки пополам с… кхм… полотнами. Оставив, увы, несмываемый след в живописи, дама решила замахнуться на театр и кино, причем сразу, благо средств хватало. И на глаза М. попалась моя книга, обложка которой заинтересовала даму-продюсера. Книги М, слава богу, не открыла, зато узнала, что по паре своих рассказов я написал пьесу, которую назвал в честь книги. Пьеса «Менеджер по покупкам душ» относительно политкорректна, поэтому М. решила подумать, стоит ли ее поставить. Я воодушевился, посмотрел информацию по арт-проектам М. и искренне посмеялся. Потом понял, что это не пародия, и тяжело вздохнул. Потом посчитал примерные суммы, затраченные на удовлетворение ее творческих амбиций, и снова воодушевился. Позвонил, представился, попросил.

- Подъезжайте завтра к двенадцати в мою галерею, - командным тоном то ли приказала, то ли пригласила М.

- Увы, завтра у меня в это время рабочая группа по проекту, - извинился я. – Послезавтра смогу вырваться.

- Боже мой, - с сочувствием сказала М. – Как же вы живете, если вам приходится каждый день работать?

- Вы сами так не пробовали? – осведомился я.

- Не хочу, - тон М. охладел.

- Я тоже, - ответил я. – Только я еще и не могу.

- Так надо добиваться и пробиваться! – назидательно сказала М.

- Научите, - с мольбой попросил я.

- Вы еще молоды, - то ли с завистью, то ли с превосходством произнесла дама. – У вас еще все впереди.

- Да, у меня все спереди. На старте, он же финиш. Послезавтра в одиннадцать вас устроит?

- Да вы что? – возмутилась М. – Это очень рано! Самое раннее – в двенадцать.

- В галерее, - уточнил я.

- В ней, - ответила дама.

Прибыв в двенадцать, я, естественно, М. не застал, но время провел с пользой. Например, узнал, что у депутата-единоросса и среднестатистического пятилетнего ребенка есть нечто общее – умение рисовать. Но чтобы аляповатый детский рисунок висел в картинной галерее и назывался картиной, его автору нужно быть депутатом, или, как минимум, режиссером. Также я попил зеленого чая, раздал пяток своих визиток, съел сухарик и услышал байку о том, как Ветров описал Ахеджакову. В общем, повращался в бомонде. Увидел на почетном месте, скамейке, расписанной Гафтом, некую папку с надписью «Даша. Сценарий» и решил от нечего делать почитать. Сценарий впечатлил – большего скопища пыльных мелодраматических штампов я давно не встречал. Некий очень простой олигарх сильно любил свою жену, очень простую учительницу. Учительница безумно, то есть без ума любила олигарха. Муж-бизнесмен любил ее и изменял, изменял и любил. Еще у них была дочка Даша – девочка с невнятными и неинтересными фантазиями на тему любви папы и мамы. Разлучница-секретарша, менты, деловые партнеры и суконно-приблатненный, а местами еще и мыльно-приторный язык прилагались в обязательном порядке. Жена-учительница знала, что бизнесмен неверен, любила и плакала, плакала и любила. Бизнесмен продолжал любить и изменять. Потом учительница предложила развестись. Олигарх заплакал и исправился. Дочка Даша была счастлива. А потом они переехали за границу, где все стало совсем хорошо. Жанр фильма почему-то был обозначен как «арт-хаус». Не знаю, как насчет хауса, а арт в сценарии даже не мелькал. Но хаус, в особенности крыша этого хауса, в сценарии, несомненно, незримо присутствовали.

Наконец М. соизволила прибыть. Взглянув на нее, я восхитился возможностям Фотошопа. На фотографиях, виденных мной в глянцевых журналах и Интернете, М. была вдвое моложе и гораздо фактурнее.

Более чем откровенное платье обнажало тощие и сухие ноги ярко-желтого цвета. За острым плечом, усыпанным пятнами неясного происхождения, виднелся мужественный супруг с мышцами Шварценеггера, а также волосами и бородкой Христа. Лишь глупые и пустые глаза чуть портили впечатление. Но на ретушь его фотографий М. явно не тратилась.

- Я вас по-другому представляла, - поздоровалась хозяйка галереи.

- Каким же? – переспросил я.

- Я думала, вы старше и страшнее, - поведала М.

- У меня очень обманчивая внешность, - согласился я.

- Как вам выставка?

- Давно не получал такого сильного эстетического впечатления. Особенно эти тощие гермафродиты с огромным яйцом на плечах понравились. Напомнили прекрасный коллектив нашего департамента.

- Эта картина называется «Всепобеждающее добро», - подал голос супруг М.

- Оригинальное… добро. А чье это добро, не скажете?

М. назвала фамилию владельца одного из крупнейших банков Москвы.

- Какой разносторонний человек, - одобрил я. – Скажите, а если я вам нарисую картину, вы ее выставите?

- Вы пишете картины? – спросила М.

- Могу написать как минимум не хуже, - оглядел живопись я.

- Все места в галерее заняты, - с сарказмом произнесла дама.

- А съемочные группы и театральные труппы? – заинтересовался я.

- Сценарий фильма мы уже выбрали и одобрили, - с гордостью сказала М. – Вон, на Гафте валяется.

- Это, которое «Даша»? – осведомился я.

М. кивнула.

- Скажите, а почему это арт-хаус?

- Потому что так написано, - вновь подал голос супруг М.

- Глубоко, - кивнул я. – И кем написано?

Сценарий был написан гражданским супругом одной бизнес-леди. Я вспомнил, что уже видел автора этого творения, и еще удивился, почему бизнесвумен при деньгах нашла себе такое беспородное рыло. Теперь я понял – она полюбила это рыло за литературный талант. Кстати, восемнадцатилетняя дочка бизнес-леди тоже снимается в картине. Я поинтересовался, не Дашу ли она играет.

- Да вы что! – возмутилась М. – Даше же по сценарию двенадцать лет!

- И мысли, как у пятилетней, - сказал я, - Но если бантик прицепить и платьице одеть, дочка будет на уровне.

- Вообще, как бы интересно, - сказал супруг М. – Главная же типа роль! Так она вложится реально конкретнее. А возраст поправим.

- Подумаю, - наморщила узкий лоб М. и направила разговор в область критического реализма. – Почитала я вашу пьесу. Тема не вполне свежая.

- Я считаю, что у вечных тем не бывает степеней свежести, - сказал я. – К тому же ракурс не вполне обычный.

- Там же какие-то офисные терки, какой на хрен ракурс? – спросила покровительница искусства.

- Вы только треть пьесы прочитали? – догадался я.

- Я дотуда дочитала, где про какое-то ООО «Избавление» началось, - сказала продюсер. – Оно чем занимается на самом деле?

- Покупает души, - объяснил я.

- А-а, жидомасонский заговор? – спросила она, окинув когтистым взглядом мой характерный нос.

Был бы евреем, преподал бы урок вежливости этой гойке. Но защищать, увы, нечего. С одной стороны русский князь, с другой татарин. Смесь голубой и восточной крови неожиданно вылилась в весьма семитское лицо, что с юности и расхлебываю.

- Но треть понравилась? – сменил тему я.

- Язык очень хороший. Остальные пьесы вообще не могу читать, а вашу интересно.

- Ставить будете? – спросил я, прекрасно понимая, что арт-хаус про Дашу и всепобеждающее добро владельца банка со стилем моих произведений явно не сочетаются.

- Я не буду, но Феликс будет, - пообещала дама. – Я буду продюсировать.

- А Феликс, он кто?

- Вон, висит, - кивнула М. на картину с птичкой. Птичку было жалко, но холст – еще больше.

- Солидный режиссер, - взглянул я на подпись под картиной. - То есть, он ставит, вы спонсируете?

М. кивнула.

- Кого я должен убить? – осведомился я.

- Господь с вами!

- Он не со мной, он явно с вами, - оглядел я галерею.

- Будете с нами, будет с вами, - сказала М.

- Я не умею так прекрасно рисовать птичек. И у меня нет настолько всепобеждающего добра.

Тем не менее, договорчик мы подписали. Подписывая его, я уже понимал, что все окончится, как у булгаковского Максудова. Что и произошло. Увы, М. все-таки открыла мою книгу, и даже начала читать роман «Украсть свободу». Прочитав роман до фамилии «Лилипутин» она в гневе захлопнула мою книгу и порвала договор. В общем, смотрите арт-хаус «Даша», любители киноискусства! Но, повторюсь, как же жалко птичку…

Второй меценат прорезался сразу же после беседы с деятелями культуры. Человек, крайне нужный и полезный для существования в российских реалиях. Девочка Таня, наивно думавшая, что интеллигентный мужчина наподобие меня не умеет строить отношения с современным зверьем, была неправа. Инструментарий для общения с соплеменниками у меня есть. Он, увы, очень дорогой, и я пока, подчеркиваю, пока, использую его лишь по мелочам. Использование этого инструментария вызывает в людях уважение ко мне, делает их лучше, чище, вежливее и добрее. Этот инструментарий – мой второй потенциальный спонсор, ингушский бандит. Человек в законе, при легальной и солидной должности. Его подлинное отчество – Бесланович, в просторечии Бесланыч. Им и ограничимся.

С Бесланычем меня познакомили звуки саксофона. Мой сосед, грязноватый, злобный и сильно пьющий субъект, зарабатывающий на жизнь в качестве преподавателя культурологии, последнее время стал чередовать звуки вечного ремонта фальшивым визгом саксофона. Оглушительная какофония продолжалась с восьми утра до одиннадцати вечера, но непрерывно. Закон сосед знал и соблюдал. Мне же он орал сквозь глазок своей металлической двери, что намерен играть сколько угодно, и мой музыкальный слух ему по… В общем, и так далее. Я вежливо попросил его не льстить себе, и не называть эти жуткие звуки игрой. Уязвленный в лучших чувствах сосед появился на пороге, и потребовал сатисфакции. Дуэль была груба и примитивна. Преподаватель культурологии, закрыв окровавленный и набухший глаз, ретировался, и оставил меня с носом, между прочим, разбитым. Больше он мне не открывал. Поджидать его, и проводить разъяснительную работу было бы мелко и глупо. Лицо у меня одно, и я его берегу. Такого рода делами должны заниматься профессионалы, которых я и стал искать. Мне очень повезло – я нашел Бесланыча. Всего лишь за мою месячную зарплату Бесланыч вызвался решить проблему. И решил. На следующий день после перевода денег дуэт молотка и саксофона прекратился, и в квартире воцарилась приятная и непривычная тишина. Соседа, обклеенного пластырем, я после этого встретил лишь однажды. Он нервно дернул щекой, пискнул «караул» и поспешил в другую сторону.

- Дэло есть, - сказал мне по телефону Бесланыч. – Книга твою читал. Понравилось, как ты на ФСБ наехал. Так же хочу.

- Наехать на ФСБ? – не вполне понял я.

- Книга такая же хочу. Про моего дядю. Хочу, чтобы ты написал. Дэнги нормальные дам, не обижу. Если дяде понравится – дэнги большие будут, совсем другие.

- А кто у нас дядя? – заинтересовался я.

- Про дядю – не телефонный базар. Лично надо. Рэсторан надо.

Я принял предложение, от которого было невозможно отказаться. В ресторане Бесланыч воровато огляделся, достал стопку газетных вырезок, выпил стопку водки и начал сказание о дяде.

Если из рассказа убрать матерщину и цветистые выражения, а потом посмотреть на историю разумно, получалось следующее. Дядя Бесланыча, пользуясь, как водится, поддержкой государства, силой отнял парочку весьма доходных предприятий у конкурентов. Хваткие конкуренты украли его племянницу, кузину Бесланыча и потребовали деньги взад. Но гордый дядя не отдал ворованное, а собрал отряд в сто человек, куда входили все мужчины семьи и солдаты удачи. Этот отряд перерезал почти всех родственников конкурентов, и под пытками вынудил оставшихся в живых сказать, где племянница. После этого отряд зверски замочил всех конкурентов дяди, попутно разнес в пыль несколько жилых домов, расстрелял несколько десятков мирных жителей, и спас племянницу. Чудом она осталась жива, хотя и была весьма серьезно ранена. Семья и навек охромевшая племянница вернулись домой, где их встретили, как героев. Обо всем этом мне предлагалось написать.

- Ты не представляешь, как мы стреляли! Операция длилась всего час, а будто целый день! – вдохновенно рассказывал Бесланыч.

- Такие операции могут целую жизнь длиться, - сказал я.

- Да, точно, целый жизнь. Я за тот час убил людей больше, чем за всю свою жизнь! – с торжеством сказал Бесланыч. – Всех шакалов замочили!

- И спасли твою двоюродную сестру, - напомнил я.

- Да, и это тоже. Ну что, будешь писать? Дяде подарок к юбилей надо, книга твоя подарю. ЭКСМО издаст, мы с ними уже перетерли. Тираж пятьдесят тысяч. Книжка дяде если понравится, он тогда твоя другая раскрутит, как ее…

- Ту, где я на ФСБ наехал, - вздохнул я.

- Да, ее. Ну что, когда напишешь? Аванс сейчас могу дать.

На стол легли две купюры по пятьсот евро.

- Видишь ли, - с сомнением сказал я. – Сюжета здесь нет, только первобытная мясорубка. Писать о том, какая ваша семья удалая, или что-то еще?

- Нет, пиши объективно! Правда пиши! Но дядю и семью не клеймить! – строго сказал Бесланыч.

Карьера популярного и покупаемого писателя была передо мной на расстоянии вытянутой руки. Любой графоман-детективщик отдал бы очень и очень многое за этот шанс. Подобным шансом воспользовался даже Булгаков, написав пьесу «Батум». На таком шансе выросло большинство брендов новой русской литературы.

Но я понимал, что для меня значит написать эту книгу. То же самое, что подружиться с коллегами, нести мерзкую околесицу и сравнивать руководство с музой и родной матерью. Слиться с людьми, которых презираю. Не смеяться над массовым безумием, а соответствовать ему.

- Я не хочу писать эту книгу, - твердо сказал я. – И, наверное, не могу.

- А кто может? Такой человек знаешь? – спросил Бесланыч, убрав деньги.

- Юлия Латынина, к примеру, - улыбнулся я. – Она на таких книгах специализируется.

- Точно, мне про Юля люди говорили, - сказал Бесланыч. – Значит, Юля Латынина закажу!

Я попрощался с потенциальным спонсором будущего бестселлера Юлии Латыниной. В дебрях ресторана я разглядел знакомую фигуру и повеселел. Фатум подбросил мне красноречивый результат литературных сделок.

Классик, которого я прозвал Богоборцем, жадно налегал на водку, иногда вяло заедая ее разносолами. Напротив него сидела девушка, моложе и стройнее его как минимум вдвое. С тоской в глазах она поглядывала на часы.

- Оленька, а ты говела? – спросил пьяный Б.

- Отстань, - злобно и устало сказала девушка.

- Не по христиански себя ведешь, Оленька, - покачал головой классик. – Я ведь тебя люблю! Ты тетке продуктов завезла?

- Достал со своей теткой, старый козел! – отрезала девушка и залпом выпила водки.

- Не говори так, Оленька, - заныл Богоборец. – Она ведь умрет скоро, тогда и вместе заживем!

- Хватит пить! – воскликнула девушка. – Уже в третий раз расшиваешься!

Б. преобразился. Оскорбили его истинную страсть!

- Ты кто была, сука? – завопил он. – Я тебя кем сделал? Графоманка! Подстилка! Ты как смеешь так со мной говорить? Я заслуженный писатель, я член партии!

- Здравствуйте, Александр, - поздоровался я.

- А-а, ехидный Вольдемар! – закричал Б. – Все по две штуки за свои публикации суете?

- Что вы несете, - рассмеялся я. – Какие две штуки? Кому?

- Я узнал, чтобы молодому автору в таких журналах печататься, две штуки суют, - авторитетно сказал Б.

- Вам виднее, - кивнул я. – А я точно совал?

- Все суют! – стукнул кулаком по столу Б.

- Я не все, - сказал я.

- Когда же тетка помрет, старая сволочь? – прохрипел классик и шумно задремал.

- Берегите его, - посоветовал я девушке. – Он – последняя надежда русской литературы!

- Разберусь, - прошипела девушка и полезла к Б. в карман. Вытащив бумажник, она задумчиво стала подсчитывать его содержимое. Лауреат «Золотого Пера России», присвистывая, громко захрапел.

Я вышел на относительно свежий воздух. Город выл и скрежетал. Я пошел к машине, но по дороге решил завернуть в книжный магазин.

- Серый! – завопил в мобильный телефон наголо бритый детина. – Главное, чтобы бабки были, и хуй со всеми!

Прекрасно сформулировавший русскую национальную идею амбал явно искал какую-то книгу.

«Идеально средний читатель», - подумал я. – «Это и есть большинство. Что же он ищет? Какая книга – выбор России?».

Читатель равнодушно прошел мимо моей книги. Так же равнодушно прошел мимо Пастернака, Аверченко, Горина. Немного загляделся на очередной шедевр Минаева, но мужественно прошел мимо. Обошел дамские романы, обогнул, заглядевшись, штампованные детективы. Бритый детина имел цель и уверенно смотрел в будущее русской литературы. Взяв толстую кулинарную книгу, он счастливо улыбнулся, и зашагал к кассе. Я же пошел в противоположную от него сторону. Мимо кассы.