СВЕТЛОЙ ПАМЯТИ А.С. ПУШКИНА

 

Из моего личного письма другу. Оберхаузен – Бонн. 1 февраля 2001 года.

Спешу сообщить, что получил, наконец, - Юбилейную Пушкинскую Энциклопедию! Я сразу же начал читать и, теперь, зная, что у вас нет своего экземпляра, хочу показать несколько выписок в контексте наших бесед о непревзойдённом пока никем – Гении русской Словесности. Нечто важное, как намёки, я подчеркну, чтобы при случае мы могли сравнить наши выводы. По сути, сейчас я касаюсь лишь одного раздела - «Окружение Пушкина»…

1. Из письма С.М. Карамзиной А.Н. Карамзину, из Петербурга в Париж. (02.02.1837 г.)

«…Вечером ходили на панихиду по нашем бедном Пушкине. Трогательно было видеть толпу, которая стремилась поклониться его телу. В этот день, говорят, там было более 20 000 человек: чиновники, офицеры, купцы – все в благоговейном молчании, с умилением, особенно отрадном для его друзей. Один из этих никому неизвестных людей сказал Россету: «Видите ли, Пушкин ошибался, когда думал, что потерял свою народность: она вся тут, но он её искал не там, где сердца ему отвечали». Другой, старик, поразил Жуковского глубоким вниманием, с которым он долго смотрел на лицо Пушкина, уже сильно изменившееся, он даже сел напротив и просидел неподвижно четверть часа, а слёзы текли у него по лицу, потом он встал и пошёл к выходу; Жуковский послал за ним, чтобы узнать его имя. «Зачем вам, ответил он, - Пушкин меня не знал, и я его не видал никогда, но мне грустно за славу России». И вообще это второе общество проявляет столько уважения, столько сожаления, столько сочувствия, что душа Пушкина должна радоваться, если только хоть какой-нибудь отзвук земной жизни доходит туда, где он сейчас; среди молодёжи этого второго общества подымается даже волна возмущения против убийцы, раздаются угрозы и крики негодования; между тем в нашем обществе у Дантеса находится немало защитников, а у Пушкина – и это куда хуже и непонятней – немало злобных обвинителей. Их отнюдь не смягчили адские страдания, которые в течении трёх месяцев терзали его пламенную душу, к несчастью слишком чувствительную к обидам презренного света, за которые он отомстил в конце концов лишь самому себе; умереть в 37 лет, и с таким трогательным, таким прекрасным спокойствием!» (…)

Дальше Карамзина пишет о встрече с Натальей Пушкиной.

2. «… Она тотчас меня спросила: «Вы видели лицо моего мужа сразу после смерти? У него было такое безмятежное выражение, лоб его был так спокоен, а улыбка такая добрая! – не правда ли, это было выражение счастья, удовлетворённости? Он увидал, что там хорошо…»

М.к. Мы ещё возвратимся к необходимости письмо наделять намёками, поэтому пока поделюсь размышлениями о том, что нам больше-меньше известно. То общество и религия сулили Пушкину адские муки, как упрямому иноверцу. Вы же знаете, что только по просьбе императора – «Умри христианином», - Пушкин принёс покаяние. И да, другие свидетели этой процедуры пишут о торопливой холодности всей процедуры, но сейчас речь о том, что могла слышать и знать Наталья, поэтому столь удивило её «безмятежное» лицо покойного. Как параллельный пример, я вспомнил, что Льву Толстому, – за высказывание своих взглядов на христианство, - церковь провозгласила Анафему. Впрочем, есть ещё несколько строк из письма, которые нечто расскажут лучше меня.

3. «… Один из дипломатов сказал даже: «Лишь здесь мы впервые узнали, что значит Пушкин для России. До этого мы встречали его, были с ним знакомы, но никто из нас, - он обращался к какой-то даме, - не сказал нам, что он – ваша национальная гордость».

 

Портреты Пушкина: http://www.liveinternet.ru/users/2010239/po st64624042/

Эти письма я читал впервые и потом всю ночь будто сидел возле гроба рядом с тем стариком. Даже понять не мог, то ли я видел где-то эту картину, воссозданную художником (если найдёте, пришлите, пожалуйста), то ли впечатление настолько глубоко коснулось меня. Удивительно подробно писала Карамзина, но, вы не находите, и осторожность заметна?! И даже понятна, если сравнить с «Началом автобиографии» А.С. Пушкина.

4. «В 1821 году я начал свою биографию и несколько лет кряду занимался ею. В конце 1825 года, при открытии несчастного заговора, я вынужден был сжечь сии записки. Они могли замешать многих и, может быть, умножить число жертв…»

Т.е. Мало ли кому письмо может попасть на глаза, поэтому Карамзина пишет «никому неизвестные»?! И далее - слухи: преддуэльные обстоятельства в городе считают подстроенными. поэтому аресты дуэлянта и секундантов – будут лишь для проформы. А по Указу Императора дуэлянтов и секундантов ждала казнь – повешение. Но этот «Указ» не был выполнен. Это мы знаем теперь, но Карамзина пишет о «слухах» - в день похорон.

К народности и народу.

Рассмотрим и то, что «некто» заговорил с Россетом о народности Пушкина. Что же за спешка такая, возле гроба решать: ошибался, не ошибался. Хотя, если не знаете, что один из братьев Россет передавал Дантесу вызов Пушкина, вас это не насторожит. Как и то, что именно некая особенная «народность» была главной причиной гонений Пушкина. Ведь народность - не этнос и не толпа, но прирождённое ощущение законов Единобожия, приходящее вне назидания власти или религии. Эта народность, как А. Пушкин или Л. Толстой объявлена врагом культовой традиции, поэтому её не преподают и, далее, вообще НЕ ТО начали называть народностью. Что и подчёркивает вывод того «неизвестного», который вполне мог выведывать у Россета его личное мнение о народности.

Впрочем, мы можем сравнить, есть ли различия! Известно библейское сообщение: «Вы – народ мой избранный». Это, естественно, только в узком аспекте исследования приведёт к народу, искусственно, национально или государственно провозглашённому: евреи, русские или немцы. А иносказание и намёки, чем полны тесты Писаний, ведут к «народу» – СЛЫШАЩЕМУ СОЗДАТЕЛЯ. А если слышат любого другого глашатая, или же «голоса», - уже не из того народа! Плюс, слово Пророк, в переводе с иврита – Слышащий, а не предсказатель и не государственный или культовый деятель, как трактует БСЭ. Даже согласно библейским притчам, Моисей (Моше), Ной (Ноах) или же Авраам, услышавшие Создателя, - идейно связаны с иудаизмом, пусть и объявленным ложной верой, противной другим. Но ведь не все евреи верующие равно?! Евреи есть христиане, мусульмане, есть и атеисты! И тем более - не все слышащие. Поэтому с таким жаром доказываю, что не «проказы» Пушкина следует искать в его сложных отношениях с властью, но именно то, что его народность противоположна канону, предложенному законом.

5. Ф.В. Никитенко пишет. «Площадь была усеяна экипажами и публикой, но среди последней – ни одного тулупа или зипуна. Церковь была наполнена знатью. Весь дипломатический корпус присутствовал. Впускали в церковь только тех, которые были в мундирах и с билетом. На всех лицах лежала печаль – по крайней мере, наружная» (…) «Народ обманули: сказали, что Пушкина будут отпевать в Исаакиевском соборе – так было назначено и на билетах, а между тем тело было вынесено из квартиры ночью, тайком, и поставлено в Конюшенной церкви. В университете получено строгое предписание, чтобы профессора не отлучались (…) и студенты присутствовали бы на лекциях». (…) «Русские не могу оплакивать своего согражданина, сделавшего им честь своим существованием! Иностранцы приходили поклониться поэту в гробу, а профессорам (…) и русскому юношеству это воспрещалось. Они тайком, как воры, должны были прокрадываться к нему. Попечитель мне сказал, что студентам лучше не быть на похоронах: они могли собраться в корпорации, нести гроб Пушкина – могли бы «пересолить», как он выразился».

М.к. Никитенко, относительно Карамзиной, упоминает сословие третье и далее, кого вообще на похороны не допустили. Значит, именно первые два сословия были «народом», не понимавшим Пушкина. Разве что тот старик, столь удививший Жуковского!

6. А.Г. Строганов рассказывает П.И. Бартнёву. После поединка «ездил в дом раненого Пушкина, но увидал там такие разбойнические лица и такую сволочь, что предупредил отца своего не ездить туда». О ком сказал Строганов? С одной стороны, за три дня в доме Пушкина побывало более 50 000 человек почитателей из простого народа, а переодетые сыщики и полицейские в доме присутствовали постоянно. С другой стороны, Строганов-отец, Григорий Александрович, двоюродный дядя Натальи Пушкиной, Член Верховного суда над декабристами, тайный советник, участник комиссии по делу о распространении отрывка из стихотворения Пушкина «Андрей Шенье».

Пушкин тогда сказал, что написано о французском правительстве, поэтому избежал наказания. Тем не менее, «родственник» подписал протокол Гос. Совета об учреждении секретного надзора. Строгановы были посаженными отцом и матерью новобрачных – Натальи и Александра, но в истории дуэли они были на стороне Дантеса и Геккерна. При этом двойственность поведения Строгановых становится ясной, если вспомнить стихотворение.

Святых изгнанников входили славны тени,

От пелены предрассуждений

Разоблачался ветхий трон;

Оковы пали. Закон,

На вольность опершись, провозгласил равенство,

И мы воскликнули: Блаженство!

О горе! О безумный сон!

Где вольность и закон? Над нами

Единый властвует топор.

Мы свергнули царей. Убийцу с палачами

Избрали мы в цари. О ужас! О позор!

Но ты, священная свобода,

Богиня чистая, нет, - не виновна ты,

В порывах буйной слепоты,

В презренном бешенстве народа,

Сокрылась ты от нас; целебный твой сосуд

Завешен пеленой кровавой;

Но ты придёшь опять со мщением и славой, -

И вновь твои враги падут.

 

В «Первой» и «Общей тетради» наших писем уже было сказано. Слова: вольность, топор, свобода и далее не однозначные символы. Плюс, «Святых изгнанников входили славны тени», обостряет вопрос: что изгнала Россия и, от какой «пелены предрассуждений», с точки зрения Пушкина, должна освободится? Но, «пелена рассуждений» указана Пушкиным и в других стихах, поэтому остаётся «Богиня чистая», ведь Богородицу на иконе Россия знает?! Не та ли это богиня, которую нам подают пушкинисты, как красавицу Керн? Или же «подают», потому что другая Богиня чистая всё так же опасна царскому и православному самодержавию в контексте дальнейших связей?

«От пелены предрассуждений разоблачался ветхий трон». Пелена и завеса - библейские параллели; в момент казни Христа «разорвалась завеса Храма». А «разоблачался ветхий трон»? Известно, что «Ветхий» - не старый, - во всех преданиях, мистериях и библейских сказаниях означает Трон Единого Божества. В чистом значении это проповедует иудаизм. Что, как в стихе, в России подменено Единым топором мирской власти и гос. религии. «Разоблачение» – так же известно в понятии «нагота, очищение и раскрытие», а всё, что связано с иконами или ритуальными одеждами или обрядами церкви считается наносным: «одеждами», скрывающим суть прямого богопознания. Клипот – шелуха на иврите, - поэтому иконы и иные боги в числе первых Заповедей: Не делай, не поклоняйся. Но! «И мы воскликнули: Блаженство! / О горе! О безумный сон!»

Смысл понятен? Кровавый топор мирской власти и культа подменил на Руси и в России (а хоть и во Франции!) прежнюю первопрестольную веру в Единого. Поэтому учредители «нового порядка» сначала установили за поэтом слежку; надеясь выяснить его учителей и связи, а далее присудили официальную ссылку под надзор церкви. Всё-таки не теряя надежды превратить Пушкина в поэта придворного. На что позже Пушкин ответит: «Кадилом лести не чадил и не рождён царей забавить».

Я мог бы и дальше цитировать письма, подчёркивая намёки на искажение «народности Пушкина». Но лучше М. Горького никто не сказал о причинах немилости к «великому русскому». «Пушкин был первым русским писателем, который обратил внимание на народное творчество и ввёл его в литературу, не искажая в угоду государственной идее «народности», и лицемерным идеям придворных поэтов, - он украсил народную песню и сказку блеском своего таланта, но оставил неизменными их смысл и силу». (…) «В сказках «О рыбаке и рыбке», «О царе Салтане», «О попе и работнике его Балде» сказалась мудрость народа, его представление о природе, о добре и зле».

7. Прусский посол в России так доносил своему правительству: «Смерть Пушкина представляется здесь, как несравнимая потеря страны, как общественное бедствие. Национальное самолюбие возбуждено тем сильнее, что враг, переживающий поэта, - иноземного происхождения. (…)

8. Пишет П.А. Вяземский. «В день, предшествовавший ночи, в которую назначен был вынос тела, в доме собралось человек 10 друзей и близких Пушкина… и очутился целый корпус жандармов. Без преувеличения можно сказать, что у гроба собрались (…) не друзья, а жандармы. Не говорю о солдатских пикетах, расставленных на улице; но против кого была эта военная сила (…), когда человек 12 друзей и ближайшие знакомые собрались туда, чтобы воздать последний долг. Против кого же эти переодетые, но всеми узнаваемые шпионы?»

Против кого? – вопрос не менее важный, чем «Зачем вам?». Ответ: «Тело Пушкина прятали от народа. Царь опасался демонстрации. Ночью третьего февраля гроб с прахом поэта погрузили на дроги и тайно перевезли в Михайловское в сопровождении жандарма и старого друга поэта, Тургенева. Пушкин был похоронен на кладбище Святогорского монастыря».

 

Дворянская и буржуазная критика (включая идеологов атеизма или религии культовой) не раз предпринимала попытки фальсифицировать взгляды и творчество Пушкина, сделать из его имени знамя реакционного «чистого» искусства, орудие борьбы за или против революционного движения. Но всё ещё не сказать, что эти попытки потерпели крах, потому что Народность Пушкина остаётся не в центре юбилейных и программно-образовательных дискуссий. Чаадаев писал, что русские люди живут «без прошедшего и будущего, среди мёртвого настоящего». Пушкин не разделял пессимизма Чаадаева, как взгляда на историческое прошлое и на будущие судьбы России, но он полностью соглашался с мрачной оценкой действительности. «Надо признаться, что наше общественное существование представляет грустное явление. Это отсутствие общественного мнения, равнодушие ко всему, что является долгом, справедливостью и истиной, это циничное презрение к мысли и достоинству человека – воистину приводит в отчаяние. Вы правы, что возвысили против всего этого голос», - писал он Чаадаеву.

Врачи признали положение безнадёжным. Пушкин чувствовал, что умирает и, на попытку успокоить его, ответил доктору Далю: «Нет, мне здесь не житьё, да видно уж так и надо». У постели его находились друзья: Жуковский, Вяземский, Данзас, А.И. Тургенев. И это тоже не тайна, относительно «неизвестного старика». Конечно, личность его установить было не сложно, - входили лишь приглашённые. С другой стороны, старик отвечал, как на допросе: не встречался, не знал. При этом по школьной программе, мы знаем Жуковского чуть ли не литературным наставником и «ангелом хранителем» Пушкина. Знаем и то, что в ответ на поручительство за Пушкина, царь заявил Жуковскому: «А кто за тебя поручится?» Тем не менее, все «запрещённые книги», которые искали жандармы в доме ещё не остывшего тела поэта, были переданы Жуковскому для контроля. И даже известно его письмо-обязательство, что любая сомнительная находка будет представлена в четвёртое отделение. Т.е. время было такое, - нам говорят. А ныне оно другое? Потому и просил вас понять, наконец, народность Пушкина в полных коренных и библейских связях значения слова. Что, с моей точки зрения, обязательно приведёт вас к проблеме развития 2000-летней немилости к массе «еврейский народ», хотя Народность практически неистребима и Пятикнижие - дало жизнь и другим религиям. Финал. В государстве Российском понятие о народности и народе в корне искажено и далее утверждено программой национального образования, поэтому излагать идеи иные можно только в узком кругу, дабы не навлечь на себя гнев властей и не способствовать «умножению числа жертв». Отсюда всё тот же вопрос: «Зачем вам?» Если только для разговоров в гостиных, тогда Пушкин не откроется вам как Пророк; и преступления «идеологов» не оцените в полной мере.

 

P.S. Хочу возвратиться к упомянутой на сайте Anderval.nl статье Анны Ахматовой (К 125 летию со дня смерти Пушкина, опубликовано в журнале «Звезда», 1962, №2) Я выбрал эту же статью в середине 1999 года, ко второй редакции сборника; именно потому, что одна редактор сначала мне заявила - «Надо мягче писать!», - а потом ещё проще: Не смейте трогать нашего Пушкина!» Я ответил, что «мягче» написано многими, но… как с гуся вода. Или, как говорят, «Мягко стелят, да жёстко спать». Ну и, возвращаясь к «мягче», предложил сравнить, насколько мягка Ахматова в своих выводах…

Не сомневаюсь, у Н. Ковалёвой нашлись веские причины во вступительном слове от редакции оставить начало статьи Ахматовой за троеточием, но я предлагаю его прочесть.

«Мой предшественник П.Е. Щёголев кончает свой труд о дуэли и смерти Пушкина рядом соображений, почему высший свет, его представители ненавидели поэта и извергли его, как инородное тело, из своей среды. Теперь настало время вывернуть эту проблему наизнанку и громко сказать не о том, что они сделали с ним, а о том, что он сделал с ними…»

 

Повторю, чуть изменив строки Ахматовой: «Настало время вывернуть эту проблему наизнанку и громко сказать о том, что они сделали с ним, за то, что он сделал для них и для нас». Он, которого позже назвали Величайшим из гуманистов и космополитом, как в противовес понятию националист или религиозный фанатик. Т.е. он своё сделал, но нам от Деяния досталось лишь полупрозвище «великий русский». Кто отнял Деяние и почему? Ответы на эти вопросы я собирал в книгу, тем более все, кто читал статью, заметили, что полицейский надзор Ахматова упомянула, но о претензиях церкови смолчала. Боялась ли наказания, или тем намекала, что НЕ все христиане торгуют религией, теперь это решать читателю. Но и в сборнике «Пущин о Пушкине» автор внятно описывает церковный надзор. А я заранее предупредил, что не обобщаю, но пытаюсь понять причины. Не даром ведь говорят, что о болезни лучше узнать своевременно, даже если её называешь «верой святой». Иначе, простите близкий пример, мы говорим о чесотке, - которую с удовольствием чешем.

Глубоко сожалею, что мою короткую подборку писем ближайшего окружения Пушкина, подобранных мной в Юбилейной Пушкинской Энциклопедии (Изд. 2000 г.) редколлегия там не сочла возможным поставить. Поэтому не представляю, как нам «вывернуть эту проблему наизнанку», если даже в своём кругу натыкаешься на цензурные ограничения.

Наум – Валентин Дорман. На день памяти Пушкина. 2 февраля 2010 г. Германия. Оберхаузен.