Арье Вольф Еврейские мотивы ( стихотворения ) Ашкелон 2006-2010 тел. 050-8429296 Содержание 1. К читателю 2. Наш дом – Израиль 3. Я еврей 4. Я родом из галута 5. Баллада на крови 6. Еврей идёт молиться 7. Хлеб 8. Крыша 9. Боги 10 Проводы 11. Швуа – Клятва 12. Парень еврейский 13. У евреев Новый год 14. День Победы 15. Плачет мать 16. У меня умер друг 17. Знакомый мотив 18. Небо Израиля 19. Бронежилет (песня резервиста) 20. Не торгуйте Еврейской Землёю 21. Юбилей 22. Новый дом 23. Дорога к храму 24. Душа Еврея 25. Тоннель К читателю. Дорогой, друг и брат! Я благодарен тебе, что ты взял в руки этот сборник и сейчас откроешь его. Он – для тебя. Он – голос еврейской души, омытой свободой на родной земле. Родная земля – она ждёт нас. Она соскучилась по нашей любви, по нашим рукам и сердцам. Она достойна, чтобы мы полили её своими потом и кровью, и чтобы в конце дней легли в неё, став крепкими корнями для наших детей, внуков и правнуков. Достойны ли мы возвращения на родную землю? Что ж, время покажет, но ясно одно – у нас с тобой нет и не может быть другой родной земли, другого дома. Наш дом – Израиль! Счастья тебе в Нашем Доме! И пусть сбудутся твои самые светлые мечты и надежды! Арье Вольф Наш дом – Израиль Достаточно служили мы народам, Достаточно играли мы с судьбой, Достаточно и слёз и униженья, Бери детей, поехали домой. Достаточно гонений и наветов, Достаточно с нас взяток и судов. Пришла пора покинуть идиотов, Срок подошёл закрытия счетов. Мы никогда не станем с ними вровень. Их образ жизни нам не подойдёт. Они нас ненавидят от рожденья – Для них мы презираемый народ. Мы лечим их и их мы ублажаем, Мы обуваем, одеваем их, Для них порой мы деньги добываем За неимением у них путей иных. Для них порой мы двигаем науку И технику стараемся внедрять. Они ж с брезгливостью нам пожимают руку, Уж если невозможно не пожать. Детей их учим, принимаем роды, Мы их спасаем, защищаем их. И всё равно для них мы лишь уроды, Не стоящие и мизинца их. Но стоит нам немного приподняться И показать, что мы умелей их, Они от злобы начинают раздуваться, Забыв про всё добро, что сделано для них. Пришла пора прощания с галутом, Рассеяние – дурные времена, Обнимемся, дружок, перед дорогой: Нас ждёт с тобой родная сторона. В ней наше всё от неба и до моря, Наш дом Израиль – дивная страна, Убежище от страха и от горя, В ней запоёт сердечная струна. Здесь ты с другими будешь ровня с ровней, Между евреями ты здесь еврей, Не то что там – пришелец инородный, Объект гонений и иных страстей. Конечно, есть в Израиле проблемы, Поскольку всяк живёт своим трудом. Еврей здесь пашет, сеет, кормит, доит, И хлеб печёт для всех, и строит дом. Здесь доктора и лётчики – евреи, И столяры и плотники – они, Еврей здесь бороду тебе побреет, И похоронит, коль закончишь дни. Еврей здесь подчинённый и начальник, Еврей в полиции и в армии еврей, В тюрьме порой сидит, налоги платит, И президент – он тоже здесь еврей. Еврей бывает чем-то недоволен, Но чаще счастлив доброю семьёй. Бывает, что еврей порою болен. Его подлечат и вернут домой. Никто здесь не разрушит синагогу, Могильный памятник никто не осквернит. Желанье есть – помолишься ты Богу, А не готов – гуляй пока, джигит. Бывает, что враги, оскалив зубы, Войной идут, чтоб нас в куски порвать. Вот невидаль. Я знаю: нам с тобою Те зубы вышибать – не привыкать. Так что давай, присядем на дорожку, Достаточно играли мы с судьбой. Коль хочешь, можем выпить понемножку, Бери детей, поехали домой. Там наше всё от неба и до моря, Наш дом Израиль – дивная страна. Достаточно с тобой хлебали горя! Пусть запоёт сердечная струна! Я еврей Я стою на вершине Сиона Между гор, и пустынь, и морей, На Вселенную глядя влюблёно – Я еврей! Я еврей! Я еврей! Сотворил наш Господь всё на свете, Жизнь всему бесконечную дал, Сотворил и еврея с молитвой, Чтоб Его день и ночь прославлял. Мир возник, и расцвёл, и сверкает По желанию Бога – Творца. И на Бога еврей уповает, И молитве не видно конца. И воздвиг Бог вершину Сиона В центре Мира и в центре Земли, Чтоб евреи не сбились с дороги, Чтоб дороги к Сиону вели. Собирал Он евреев в дорогу Пронести Весть тернистым путём, Что один Бог на всём Белом Свете, Бог – един, Бог – везде, Бог – во всём. Испытал Авраама на прочность, Моисею скрижали вручил, Со скрижалями этими Тору Им хранить и любить поручил. И евреи клялись перед Богом, И Союз с Ним скрепили навек. Знак Союза – на теле еврея. Не как все – он другой человек. Он всегда и везде – перед Богом. Повторяет и ночью и днём В доме, в поле, во сне и в дороге: "Бог – един, Бог – везде, Бог – во всём". Укрепил Бог евреев без меры, Расплодил и людей и стада На земле, что наследным наделом Клялся им передать навсегда. Та земля молоком и мёдом Наполняла еврейский дом, Потому что евреям известно: Бог – един, Бог – везде, Бог - во всём. Пробил час, и настало время Миру Весть объявить о том, Что один Бог на Белом Свете, Бог – един, Бог – везде, Бог – во всём. Но забыли клятву евреи, Затучнели в своей земле, Потому что досыта ели, Разомлели в добре и тепле. И тогда начались мытарства: Вавилон и Исус на кресте. Бог погнал евреев сквозь царства По дорогам, пескам и воде. Нет нигде евреям покоя, Всюду ненависть, злоба, погром, Потому что на всём Белом Свете Бог – един, Бог – везде, Бог – во всём. И брели по дорогам евреи Сквозь века до пределов Земли. И хотя их ряды поредели, Они Весть по Земле разнесли. Эта Весть не понравилась гоям, Эта Весть их сводила с ума, И поэтому гнали евреев, Отнимали их скарб и дома. С них живьём обдирали кожу, В злобе жгли на кострах и в печах. Их порой убивали в оврагах, Их порой зарывали во рвах. Их пытали калёным железом. Их вздымали на кол и на крюк. "Отрекитесь!" – им злобно ревели Под угрозой чудовищных мук. Но всегда, при любых испытаньях, Смельчаки всем твердили о том, Что один Бог на всём Белом Свете, Бог – един, Бог – везде, Бог – во всём. Я родился на этой дороге Средь еврейского горя и слёз, И печальную участь изгоя На себе от рождения нёс. Я с мальства не терпел унижений, Бился в кровь и был бит без числа. И от этих пацанских сражений Горделиво стонала душа. Я обидчиков бил и евреев, Что в заботе о шкуре своей Всем угодливо повторяли: "Не еврей, не еврей, не еврей". Время шло, утихали страсти, Стал я ловок, хитёр и сметлив – Иногда был помощником власти, Иногда – тем, кто был супротив. Я участвовал в разных разборках От низов до последних вершин. Я гасил их животные страсти, Но всегда оставался один. С королями преступного мира Я бывал за накрытым столом, И властями до звёздного пира Был допущен на званый приём. Когда их настигала проруха И мытарства безрадостных дней, Телефон ворковал возле уха: "Где еврей, тот еврей, наш еврей?". А когда я гасил эти страсти, Возвращая свет солнечных дней, Там с брезгливостью отвечали: "Кто – еврей? Ах, еврей. Фу, еврей!". Я устал быть волком и змеем. Я устал быть хитрой лисой. Пусть судьба их дышлом огреет, Скосит всех беспощадной косой! Мне не нужно их лживых признаний. Мне не нужно их льстивых речей. Не хочу быть героем за деньги. Я еврей! Я еврей! Я еврей! Вот на этих дорогах мудрёных Повстречал я немало богов, Поклонением окружённых Бестолковых бездумных голов. "Тот, кто царь, тот и бог", - утверждают. Возразишь – не снесёшь головы. И другого они не признают, Хоть в куски своё сердце порви. Богом Маркса они величали. "Капитал" он им всем подарил. Вместе с "Призраком коммунизма" По Европе он долго бродил. Богом слыл и "великий" Ленин – Сокрушитель князей и царей. Вместо трона сметённых династий Был воздвигнут ему мавзолей. Богом был и "великий" Сталин, Был "отцом" всех народов Земли, Наделённый божественной властью, Утопил пол-Европы в крови. Они богом назвали Исуса – Он в "Небесное царство" зовёт. Непонятно, чего задержались, Коли их он так любит и ждёт. Непонятно, чего они медлят Без немножко две тысячи лет? Может быть на словах он и манит, А на деле там "царства" и нет? Как же быть? Может я заблудился? Где же я? С кем же я? Кто же я? И хотя я евреем родился, Непонятна мне доля моя! Для чего я мотаюсь по Свету? Для чего родила меня мать? "Боги" всю поделили планету, И меня из-за них не видать. Их не спросишь – они уж в могиле, Только Ленин не предан земле. Это грех. Но общение с трупом Ничего б не прибавило мне. Так стоял я один на распутье Средь полей, и лугов, и берёз. Я совсем обалдел от раздумий – Мне достался тяжёлый вопрос. Вдруг, как гром среди ясного неба, Резкий голос пронзил небосклон: " Ты в стране Авраамовой не был. Ты еврей. Отправляйся в Сион!". Мать честная! Небесный Родитель! Что же я, обалдуй, занемел?! Ведь со мною мой Вечный Хранитель, Моя Жизнь, Мой Закон, Мой Удел! Миг один - промелькнула дорога. Миг другой – в облаках пролетел. Я уже у родного порога. Я свободен от клятв и от дел. Я стою на вершине Сиона. Я ответил на главный вопрос. Что мне Ленин, и Маркс, и Христос? Я с Сионом их всех перерос! Снова я на вершине Сиона Между гор, и пустынь, и морей, На Вселенную глядя влюблёно – Я еврей! Я еврей! Я еврей! Я родом из галута Я родом из галута, Из северной страны. Я так хотел уюта, Любви и тишины. И вот теперь я дома В еврейской стороне, Оплаченной печалью Евреями вполне. Здесь я как будто снова Свой начинаю век: Плохой или хороший, Но здесь я - человек. Хотел я как все люди Учиться и пахать, И под луной с подружкой У озера вздыхать. Хотелось жить достойно Мне в той другой стране, А мне плевали в душу, И в след плевали мне. Я с детства оскорблённый, С мальства унижен я, Бельмом в глазу с рожденья Была семья моя. Нельзя сказать, чтоб худо От нас терпел народ. Я думаю, что было Как раз наоборот. Мы день и ночь в работе, К соседям всей душой, А к нам как к прокажённым. Тоска, хоть волком вой! И в том была обида, Что всей моей вины – Наличие у носа немного кривизны; Что волосы курчавы, Что ловок и смышлён, И без подсказки знаю, Какой и в чём резон; Что вся семья в дипломах, Для носа есть платок, И в глаз заеду сходу – Рискни, обидь чуток. Мне кажется с пелёнок Для всех чужих людей Я просто был "жидёнок", И даже не еврей. По имени – не часто Был удостоен я: "Жидовское отродье" - Кликуха у меня. Добро бы кто из умных, Иль, скажем, из блатных: На гниду тянет ликом, На оскорбленья лих. Ну врежешь, ну навесишь, Размажешь где-нибудь, Так всех не воспитаешь – Подонков этих жуть! С годами я избавился Конечно от кудрей, Чтоб их не провоцировать – Я ж всё-таки еврей. Носить я начал шляпу, Чтоб затеняла нос, А он как по заказу Всё рос, и рос, и рос. Они обтёрлись тоже, В словах не голосят, Но иногда нежданно Такой поймаешь взгляд: Как будто из помойки Гнильём дохнула тьма, Как будто в чистом месте Схватил кусок дерьма. Да, там не помечтаешь С подружкой при луне - Мне стало жить противно В той тягостной стране. Я родом из галута, Из северной страны. Я так хотел уюта, Любви и тишины. И вот теперь я дома В еврейской стороне, Оплаченной печалью Евреями вполне. Здесь я как будто снова Свой начинаю век: Плохой или хороший, Но здесь я – человек. Со шляпой я простился, За носом не слежу, Вот только по привычке Я стриженый хожу. Баллада на крови Нынче утром спозаранку Пробудился ото сна: То ли трезвый, то ли пьяный – Снилась снова мне война. Вся душа моя клокочет, Вся душа моя бурлит, Пепел сердце жжёт и точит, Кровь во мне огнём горит. Снилось то, чего не видел, Снилось то, чего не знал, Я любил и ненавидел, Я молился и стонал. Видел я во тьме далёкой Пьедестал и обелиск, Видел гнев и видел слёзы На глазах родимых лиц. Обелиск в земле немецкой И начертано на нём: "Здесь лежит еврей советский, мстивший смертью и огнём". Ниже: "Лёвка Малахович, Бывший гродненский еврей", Автомат, кинжал и каска Тех времён военных дней. Ах ты, Лёвка, ах ты, Лёвка! Ах, вихрастая башка! Не погиб на поле брани, Был убит из-под тишка! Не в бою, не в рукопашной, И не в схватке штурмовой, Был убит винтовкой нашей Хладнокровною рукой. Здесь история такая, Не расскажешь второпях. Много лет её хранил я Лишь в душевных тайниках. А теперь года на склоне, Я в израильской земле, И всё чаще сердце стонет – Брежу правдой о войне. И не днём тебе покоя, И не отдыху во сне – Сердце жгут воспоминанья О войне, и о войне. След войны не только в травмах, След войны всегда в сердцах. Память сердца – память боли, И она – в его рубцах. "Эх ты, Лёвка, эх ты, Лёвка! Эх, вихрастая башка! Эх ты, рыжая головка! Эх ты, бисова душа!". Так отец, бывало, скажет И смахнёт слезу рукой. А на сердце камень ляжет Неизбывною тоской. Никогда его не видел, Никогда его не знал, Потому что в годы эти Был ещё я слишком мал. Шла война и гибли люди. Это знал. А кто ж не знал? Знал, что День Победы будет, И его, конечно, ждал. Знал, что вся родня на фронте, Что при деле мужики. Знал, что были похоронки, Бабы выли от тоски. Пролетели годы эти, И закончилась война. Только в доме нет веселья, Как в могиле тишина. Не вернулся Лёвка – мститель, Не вернулась и родня. Тогда кто же победитель? – Грыз вопрос всегда меня. Лёвка наш – отцу ровесник И двоюродный братан, Весельчак и заводила, И немножко хулиган. Лёвка – всей родни любимец, Говорун и рифмоплёт. Праздник без него не праздник: Он и спляшет и споёт, И сыграет на гармошке. А с гитарою в руках Сердце девок приворожит До затмения в мозгах. Но пришло войны проклятье Горьких лет и горьких слёз: На фронтах воюют братья, А в домах царит мороз. И, конечно, похоронки, Как змеиная напасть, Жалят ближних, жалят дальних, Жалят всех. Чтоб им пропасть! Ну а Лёвка изменился Почернел и похудел. И с гитарою простился - Стал жесток от ратных дел. Ищет Лёвка рукопашной, Словно пьянь хмельной стакан. В рукопашной – Лёвка страшный, Как сикач от мелких ран. Из разведки переведен Лёвка был в пехотный строй, Потому что беспределен Был он с немцами порой. Много раз ходил он в поиск, Но обычай был таков, Что обратно приносил он Только мёртвых "языков". Лёвка их душил удавкой, Рвал зубами и ножом, Так разделает фашиста – Не собрать его потом. Поначалу был он справен, Службу нёс как все кругом, И удачлив и нахален. Жёстким только был с врагом. Со своими прям и ровен: Может выпить, может спеть, А с гармошкой на полянке Может за сердце задеть. Но однажды на привале Лёвка встретил земляка, Посидели, поболтали, Даже выпили слегка. Помянули всех знакомых, Молодых и пожилых. Под конец спросил он робко, Что тот знает про родных. Дело в том, что Лев из Гродно. В тех краях его семья: И родители, и сёстры, И братья, и кумовья. В оккупации военной Вся родня от первых дней. И который год воюет – Ничего не знал о ней. Ну а нынче выпал случай – Вот привал, и вот земляк. И, возможно, он расскажет Про семейство: что и как. А земляк обмяк чего-то, Потемнел и попросил, Указав на флягу взглядом, Чтобы Лев ещё налил. "Эх, браток, - сказал он тихо, - Мы теперича с тобой Горемычные сироты". И затих, дымя махрой. "Как сироты? – Лев не понял, - Ну-ка толком объясни: Там моих, считай, полсотни, И твоих десятка три". А земляк дымил и плакал, Слёзы молча утирал. А потом, размяв окурок, Тихо-тихо простонал: "Всех во рву угомонили, И спалили хутора. Там теперь у нас с тобою Ни кола и ни двора. Нет родимых, нет сердешных, Нет моих и нет твоих. Не видать с тобой нам больше Наших милых, дорогих. Я теперьча в ожиданье – Вышел Сталина приказ: "За поруганную землю Отомстить" и кончен сказ. Нам три дня даётся ровно, К ногтю всех: и стар и млад, На земле фашистской чтобы Был такой же чад и смрад. Так что выпьем по последней И соснём часок-другой. Завтра утром – жечь германцев И косить – сплошной косой!". Он допил из кружки тихо, Губы вытер рукавом, Подтолкнул мешок под ухо, И заснул мертвецким сном. Потемнел от горя Лёвка От бровей и до ногтей. Только рыжая головка - Как огонь среди углей. Так сидел окаменело До зари. А лишь рассвет Подсветил туман несмело, Он исчез – простыл и след. Через пять часов вернулся, Будто вырос из земли, По-собачьи отряхнулся, Воду пил минуты три. Взводный сунулся с разносом: "Где ты был, едрёна вошь! Весь в грязи. Куда мотался? Когда надо – не найдёшь! Тут приказ – "язык" нам нужен. Дуй-ка к немцам сей же час. Ты здоров или недужен? Заболел, не ровен час? Что-то, брат, ты ликом тёмен, Лишь глаза горят углём. Ладно, после отлежишься, И закусим мы потом. А сейчас бери команду, К немчуре ваш нынче путь. Сцапай этих окаянных, Притащи кого-нибудь". Лёвка крякнул, плюнул смачно, За верёвку потянул, Двух германцев через бруствер Как котят перемахнул. Взводный с радости опешил, Обалдел, сказать точней, Заплясал вокруг трофея Как варнак вокруг коней. "Ай да Лёвка! Ай да ухарь! Ведь справорил в самый раз! Как ты надобность разнюхал, Я ведь только взял приказ? Да постой, ты без приказа, К немцам лазил не спросясь? Ах, охальник! Ах, зараза! Ладно, скрою твой проказ! В самый раз поспел, чертяка! Надо срочно доложить. Что связал так крепко гадов? Развяжи! Им надо жить". И толкнул ногой легонько Связку фрицев невзначай. А они окоченели Три часа как, почитай. "Что наделал, мерин хренов! Ты ж их насмерть задушил! Мне без надобности трупы! Всю работу загубил! Дуй назад! Живых мне треба! Понял, дурья голова?! Ладно, малость обогрейся. Да давай пожри сперва". Лёвка враз оборотился, Трёх солдат поднял с собой, И в тумане растворился За окопною чертой. Пять часов прошли спокойно. За окопом тишина, Нет ни выстрела, ни взрыва, Будто выдохлась война. Вдруг кусты зашевелились, И оттуда как кроты Наши хлопцы объявились: Ни пальбы, ни суеты. Взводный сунулся навстречу: Целы все, в глазах тоска, А у Лёвки на верёвке Два немецких мертвяка. "Что ты делаешь, зараза!", - Взводный сипло зашипел, - Что ты падаль эту тащишь?! В СМЕРШ, мерзавец, захотел?! Со дня на день в наступленье. Что я в штабе доложу? "Языка" добыть не можем? Лёвка душит немчуру?! Всё! Конец! С тобой нет мочи! К пехотинцам шагом марш! Ты в разведке отслужился! Там души! И кончен сказ!". Что ж, в пехоту – так в пехоту, Не великие дела. Здесь у всех одна работа – Немцев квасить без числа. Он и квасил, не считая. У него один закон: Если немец – значит мёртвый, Если не был – будет он! Время шло. И вот к границе Докатилася война: До Германского предела Добралась теперь она. Полк застыл почётным строем, Все отличья напоказ. Перед строем объявляют Строгий Сталина приказ. "Смерть захватчикам немецким! Оккупантов не щадить. За поруганную землю Беспощадно отомстить. На Германию обрушить Смерч советского огня. Всё зачистить, проутюжить. Срок такой – всего три дня. А потом, война по плану, Чтобы каждый твёрдо знал: Мести срок указан строго, Кто нарушит – трибунал!". Артиллерия накрыла Немчуру сметая в прах, И Германия завыла, Защемлённая в клещах. А потом пошла пехота: Чистить, мять, крушить, давить. Такова её работа – Всех в расход, коль хочешь жить. Реки крови, горы трупов. Вонь стоит – не продохнуть. Трое суток смерть гуляла Как разнузданная жуть. А потом приказ – Отставить! Месть свернуть и всё прибрать! Бой вести обычным планом, Даже пленных можно брать. Ну а Лёвка Малахович - Он германцев не щадит, Озверел от горя вовсе, Без разбору суд вершит. Немцев рубит как капусту На четвёртый, пятый день. И в шестой крушит поганых, Обессилил, словно тень. На седьмой зачистил фольварк, И в горячечном бреду Рухнул наземь, словно колос Под косою поутру. Суток двое без сознанья Пробыл он, весь свет браня. А очнулся под конвоем, Без погон и без ремня. В трибунале сказ короткий: "Тебе Сталин не указ? Он тебе для мести правой Дал три дня. Слыхал приказ? Раз слыхал, пожалуй к стенке. Немцы – тьфу, но Сталин – нет! Мы тебе закроем зенки На заре в один момент! На рассвете хмурым утром Лёвку вывели во двор, Даже рук не развязали … И свершился приговор. Ах ты, Лёвка, ах ты, Лёвка, Ах, вихрастая башка, Не погиб на поле брани, Был убит из-под тишка. Не в бою, не в рукопашной, И не в схватке штурмовой, Был убит винтовкой нашей, Хладнокровною рукой. А земляк тот Лёвкин выжил, И на нарах в лагерях Моему отцу поведал Всё, как есть, о тех делах. Тоже, значит, выпал случай – Нары вот, и вот земляк, И на сердце камень жгучий, Не столкнуть его никак. Время лечит сердца раны, Но, наверно, не всегда: Душу насквозь прожигают Те проклятые года. Не смириться с той утратой, В сердце боль не заглушить, Видно с нею мне, ребята, До конца придётся жить. Снова слышится команда: "СМЕРШ, готовьсь! Патрон дослать!" – Это значит, нынче тоже Лёвку будут убивать. Эх ты, Лёвка, эх ты, Лёвка, Эх, вихрастая башка, Эх ты, рыжая головка, Эх ты, смертная тоска. Никогда его не видел, Никогда его не знал. Память сердца, голос крови - Вот, балладу написал. Может дальние потомки Поведут другой отсчёт, Перемелют, перекрутят, И закроют крови счёт. Еврей идёт молиться На улице обычной Я увидал его: Еврей идёт молиться И больше ничего. Ну, что же здесь такого, Обычные дела, Еврей идёт молиться - В том жизнь его была. Он шёл неторопливо, Под мышкою талит: Еврей идёт молиться – Так Бог ему велит. Он ходит в синагогу И в будни и в шабат, Идёт как на работу Он много лет подряд. Наверно дома тоже Молиться может он. Наверно в той молитве Он сведущ и силён. Однако в синагоге Совсем другой расклад. Там те, кто понимает Традиции уклад. Там те, кто отдаются Духовности сполна – Молитва при миньяне Всевышнему слышна. Они споют все вместе Пиют "Адон олям", И Властелин Вселенной Помягче будет к нам. Прикрыв глаза рукою, Они воскликнут: "Шма!" – Наш Бог один на свете, А вот балбесов тьма. Он Властелин безбрежный И Неба и Земли – Он и хранитель нежный Надежд и тишины. Тем, кто ему по нраву – Блаженства звездопад. А тем, кто против шерсти – Коленкою под зад. Поэтому евреи С молитвою к Нему, Чтоб свет в душе посеял, И чтоб развеял тьму; Чтоб были ежедневно В достатке хлеб да соль, Чтоб беды – стороною, Чтоб не душила боль; Чтоб дети прибывали И был их мирным рост, И чтоб они не знали, Что значит Холокост; И чтоб народы мира Познали доброту, И что бы мы – евреи Им стали по нутру; Чтоб праотцы на Небе Блаженство обрели, Чтоб никогда не отнял У нас Родной Земли. Конечно прочитают Евреи и "Кадиш" Ушедшим и умершим, Чью память вечно чтишь. И Тору почитают, Блаженство обретя. Евреи точно знают: Весь мир – её дитя. И снова обратятся С молитвою к Творцу, Как дети в добрых семьях Прильнут они к Отцу. Попросят жизни доброй И мир для всех для нас, И чтобы свет Сиона Вовеки не угас. Поэтому обычно Я вижу каждый раз Еврей идёт молиться В один и тот же час. Ну, что же здесь такого, Обычные дела, Еврей идёт молиться - Тем жизнь его светла. Идёт не торопливо, Под мышкою талит: Еврей идёт молиться – Так Бог ему велит. Хлеб Расскажу я вам ребята Про любовь далёких дней. И сегодня, в дни седые, Не могу забыть о ней. Та любовь была похлеще Обнималок и страстей, Как в дыму пожара воздух, Как вода безводных дней. Пусть не сердятся подруги, Я давно уж не жених, Только здесь рассказ ведётся, Извиняюсь, не о них. Нынче в праздники и в будни Есть что выставить на стол. Словно скатерть-самобранку Покрывает разносол. Были времена другие, Правда, в дальней стороне. Кровь и смерть, тоска страданья. Речь, конечно, о войне. Не ходил я там в атаку И врагов не подрывал Потому, что в годы эти Был ещё я слишком мал. Было мне тогда немного, Года три, а может пять. Не на фронт моя дорога, А под стол пешком шагать. И не мог по той причине Обиходить сам себя. В доме не было мужчины. Нету спасу от бабья. Всё для фронта, для победы! А в тылу большой войны Только бабы, только бабы. В этом нету их вины. Баба в поле, на заводе, Ёлку валит и в пыли Тащит шпалы, тащит рельсы, Забивает костыли. А кругом одна разруха, Мрак с зари и до зари. И конечно голод, голод, Голод, чёрт его дери! Ни одной паршивой крошки, Лишь ревень да лебеда, Да очистки от картошки От больничного котла. В той больнице поселковой Дни и ночи напролёт Обихаживала мама Измочаленный народ. Мать была в авторитете. Доктор, что ни говори. Фронт её был в лазарете От зари и до зари. Двадцать тысяч баб и деток. Двадцать тыщ сирот и вдов. Двадцать тысяч рахитичных И поносных животов. Тётя Маша - санитарка Вдруг заскочит невзначай Поглядеть, как я справляюсь, И нальёт морковный чай. Иногда, придвинув кружку, Поласкав по голове, Сунет в руки мне горбушку Хлеба чёрного в махре. Та черняшка тыловая Из солдатского пайка, Ей подарок от сержанта Из конвойного полка. Что за радость та черняшка - Праздник вкуса и еды! И, конечно, передышка От желудочной беды. А какой у ней был запах! А какой у ней был дух! Можно нюхать, можно плакать, Можно поделить на двух. Врать не буду, не приучен. Не делился я едой, Потому что был измучен, И делился сам с собой. И остаток той горбушки Заберёшь с собой в кровать, Чтобы ночью под подушкой Что-то тихо пожевать. Пожевать неторопливо, С расстановкой и любя, Растянуть подольше счастье И порадовать себя. С той поры я в хлеб влюблённый. С той поры я брежу им. Никакой продукт кручёный С вкусом хлеба несравним. Уже позже, с пацанами Предрассветною порой Пробирались мы к пекарне Нюхать хлеб у кладовой. Как он пах! Такая матерь! Как дразнил! Как искушал! Никогда подобной муки Я по жизни не вкушал. Никогда не позабуду! Никогда не откажусь! Никогда до самой смерти С хлебом я не разлюблюсь! И понятно, что в субботу За еврейским за столом Хлеб делить - моя работа, Не отстану нипочём. Как положено, я руки Оболью сырой водой, И Браху неторопливо Прочитаю над собой. Возложу на хлеб я руки. И опять звучит Браха. Не понять сердечной муки, Если сыты потроха. Отломлю кусочек хлеба И понюхаю его. Пригублю, и отодвину, Полюбуюсь на него. А потом уж домочадцам Отделю от всей души: Кушай хлеб, люби народ свой И спокойнее дыши. И налью вино в бокалы, И "Лэ Хаим" оглашу, И "За Жизнь" за эту нашу Всё до капли осушу. Домочадцы не в обиде: Понимают ритуал. Хлеб - что жизнь. И в смысле данном То, что доктор прописал. Рассказал я вам, ребята, Про любовь далёких дней. И сегодня, в дни заката, Не хочу забыть о ней. Крыша Каждый дом венчает крыша, Крыша кроет каждый дом. Ну, какой же дом без крыши? Речь, понятно, не о том. И о крыше криминальной Мы не будем говорить. Речь о жизни о нормальной, Значит, так тому и быть. Все привыкли - крыша в доме Укрывает от дождя, И от снега укрывает И людей и воробья. Людям нужен дом для счастья, Для уюта и любви. И не только от ненастья Крыша, что ни говори. Вы представьте жизнь без крыши И без дома своего - Для нормального народа Нету горше ничего. В мире много мест прекрасных, В мире много разных крыш И в Москве, и в Вашингтоне, И в Шанхае разглядишь. Но скажу вам без утайки И не скрою ничего, Что в Израиле сегодня Крыша дома моего. Роль у крыши непростая В этой маленькой стране. Кров не только от ненастья В этой южной стороне. Он гнездо и инкубатор Для еврейских тонких душ, Он и бункер недоступный Для "касамов" и "катюш". Я завесу приоткрою Над одной из важных тем, Почему евреи любят Крыши плоские совсем. Здесь особая погода, Здесь особая страна, Девять месяцев здесь лето И три месяца весна. Где-то там у них морозы, Где-то там у них снега, Неприятные прогнозы: То гроза, а то пурга. И от жизни окаянной Не идут у них дела. Их, как видно, в понедельник Ночью мама родила. А у нас страна южнее, И добрее и милей. И от этого, наверно, Очень много ясных дней. Целый день у нас работа И насущные дела, А для жизни остаются Лишь прохлады вечера. Ну и ночь для нашей жизни Исключительно важна, И прохлада, и услада, И покой, и тишина. Вы представьте, ночь на крыше: Тут и звёзды и луна, Ветер запахи колышет - Наслаждается страна. На матрасе и с подушкой, До звезды рукой подать. Можно, правда, и с подружкой Звёзды пробовать считать. Можно чаем пробавляться, Фрукты кушать и вполне В этой сказочной природе присоседиться к жене. Я люблю тебя, Россия! Я влюблён в тебя Париж! Но на свете нет милее, Нет родней еврейских крыш! Боги Я знаю: Бог один на свете, Творец всего и потому Всё величаво на планете И Белый Свет - венец Ему. Однако есть под Ним умельцы, Творцы невиданных чудес, И потому молва людская Их превозносит до небес. * * * В селе кузнец - большое дело. К нему со всякою нуждой. Он плуг наладит, бак починит И трактор свяжет с бороной. Он может и оградку деду На холмик смертный взгромоздить, И банок навалять соседу, Когда начнёт не в меру пить. А может выковать сынишке Из бронзы резвого коня. Он чародей для сельской жизни, Апостол силы и огня. * * * В тени узбекского навеса Другой колдун и чародей Из праха создаёт творенье Как Бог в начале Ветхих Дней. Его заклятию послушный Из глины вязкой и сырой Расправив крылья лебедь белый Встаёт под мастерской рукой. Он величав и грациозен. И если вдунуть дух в него, Полёт окажется возможен К великой радости его. Покрытый пеленой глазури, Согретый в огненной печи, Он притаился под навесом, А мастер смотрит и молчит. И вспоминает берег дальний, Прощальный взор печальных глаз, И след слезы её хрустальный. И всё. И мрак. И взор угас. Он жизнь готов без колебаний Отдать безропотно тому, Кто властью страшных заклинаний Вернёт живым тот взор ему. * * * На свадьбе пышной, многолюдной, В тени широких тополей, Блеснув любовью обоюдной, Со скрипкой царствовал еврей. В его руках она рыдала, Она томила и звала, И в пляс задорный увлекала Под свист и хохот полсела. А напоследок для невесты Он песнь запел как соловей. И вся родня её решила, Что, точно, женится на ней. * * * Я знаю: Бог один на свете, Творец всего и потому Всё величаво на планете И Белый Свет - венец Ему. Однако есть под Ним умельцы, Творцы невиданных чудес, И потому молва людская Их превозносит до небес. Проводы Тихий вечер, солнце село, Звёзды на небе зажглись. В доме праздник, в доме гости Для застолья собрались. Повод добрый, повод важный, Не простые хлеб да соль. Он бывает день не каждый – Соответствовать изволь. И торжественность момента, И пожатье крепких рук, Удостоен комплиментов Мой родной любимый внук. Вышел срок ему покинуть Крышу дома своего, И солдатская дорога Завтра утром – путь его. Восемнадцать лет растили И учили и блюли, И любили и журили, И к порогу подвели. В целом вышел парень справный: Есть силёнка и не глуп, И плечо подставит другу, Наглецу начистит зуб. У него в роду вояки, В поколеньях – бранный ген. Изнутри он весь военный, Лишь погон ему надень. Так что, Родина родная, Получай себе бойца, Молодое пополненье От еврейского крыльца. Как летит у жизни время! Как бегут её года! Не успеешь оглянуться – Уж усы и борода. Ведь ещё совсем недавно, Словно крохотный птенец, Меж игрушками чирикал Белобрысенький малец. Как же всё это слепилось, Без пол-литры не понять, Из чего и как куётся Эта кряжистая стать? Был вчера ещё Бармицва. А сегодня проглядишь Так пожмёт он вашу ручку, Что к хирургу побежишь. Он сегодня строг и важен, Вот такие, брат, дела, Тамадою он посажен Во главе всего стола. Тосты он не пропускает – С каждым чокнется всерьёз, Хоть в бокале Кока-Кола, Но шипучая до слёз. Пили, значит, за здоровье И за долгие года. За родителей, конечно, Тоже выпить не беда. Парень шибко раскраснелся, Он и счастлив и смущён. Наконец-то он дождался. Вы поймите – взрослый он! Это нынче танцы-манцы, Девки глазками сверлят, А уж завтра, извините, Он – израильский солдат. Он надежда и опора, Он герой и удалец. И, похоже, очень скоро Он им вставит, наконец. Он сыграет им "катюшу", И засунет тот "кассам" Словно клизменную грушу – Украшение к усам. Так что, Родина родная, Получай себе бойца, Молодое пополненье От еврейского крыльца. Вышел срок ему покинуть Крышу дома своего, И солдатская дорога Завтра утром – путь его. Швуа – Клятва Вечер в Иерусалиме На исходе декабря. Радость греет, сердце млеет, Откровенно говоря. Площадь пенится народом Перед храмовой Стеной. Праздник нынче, вход свободный. У Стены – армейский строй. Он повзводно и поротно, Как на шахматной доске, Расчертил квадраты плотно, Как редуты на песке. В форме лётной и пехотной, Сухопутной и морской, Молодняк стоит добротно. Что тут скажешь – строй так строй! Флаги плещутся лениво И снуют прожектора. Всё на площади красиво, Так и крикнул бы: "Ура!". За барьером многолюдно: Папы, мамы, детвора. Разговор понять не трудно, Шепчут все: "Швуа, швуа". Слово лёгкое, простое, Как дыханье ветерка. Слово твёрдое, литое, Как скала материка. Это слово значит – "клятва" Новобранца и бойца, И оно вселяет гордость Во вчерашнего мальца. Как тут можно не приехать? Как его не поддержать? Парень знает – эту радость Делят с ним отец и мать. Парень знает – он надежда Для семьи и для страны. Парень знает – он защита В мирный день и в день войны. И сегодня все мы вместе: Пацаны в строю стоят, А родня за парапетом Дух крепит своих ребят. Смолк оркестр, затихла площадь. В наступившей тишине Громом катится присяга: Слёзы с глаз и дрожь в спине! Тишина на миг накрыла Всех и каждого вокруг. И как будто оглушила: Слышен только сердца стук. И повзводно и поротно По команде строевой Площадь дружно огласилась Громким эхом под горой. В ритме пауз, многократно, Как ожившая молва, Площадь долго рокотала Лишь: "Нишба, нишба, нишба!". Каждый гаркнул, что есть мочи, Перепонки треснут пусть, От волненья и от счастья Троекратное "Клянусь!". Клялся он, что в зной и холод, На земле и под водой, Не отступит, не нарушит, Не предаст меня с тобой. Клялся сердцем, клялся кровью, Клялся собственной душой: Ни одну гадюку в мире Не подпустит к нам с тобой. Каждый вышел перед строем, Получая автомат. Каждый хочет стать героем, Будь уверен – наградят! Так же вместе с автоматом Каждый получил Танах: Будь спокоен, будь достоин На Земле и в Небесах! Держит он Танах у сердца, Автомат прижат к бедру, Взгляд сверкает, губы шепчут: "Не предам! Клянусь! Умру!". Мысли вихрем пролетели, Уплотнились как судьба, Спрессовались, заострились В гордом выдохе: "Нишба!". И от сердца к сердцу искра, И от взвода к взводу свет, И над площадью зарница Будто утренний рассвет. В этом пламени сердечном Всё спаялось и сплелось. В этом пламени навечно Каждый к каждому прирос. Я стоял у парапета Словно в землю эту врос. У меня сомнений нету. У меня один вопрос. Как ни жаль, но жизнь промчалась, Вдалеке оставив след. Как мне жаль, что повстречались На излёте бурных лет. Жаль, что хоть не слаб в коленках, Но с седою головой, Вывернись я на изнанку, Не попасть мне в этот строй. Не потеть мне в гимнастёрке На израильской жаре, Не пролить и капли крови Мне в израильской земле. Как же мне судьбу кривую Обмануть на этот раз? Как бы мне страну родную Ублажить хотя бы раз? И ответ пришёл мгновенно На сигнал душевных мук – Перед строем встал для клятвы Мой родной любимый внук. Весь он стройный, весь он ладный, Автомат к руке прирос, До трудов солдатских жадный. Он – ответ на мой вопрос! Ну, и ладно! Я не вредный! Хоть не мне, так пусть ему Труд солдатский, труд победный Служит сердцу и уму. А оркестр завершает Церемонию торжеств: Площадь гимном оглашает. Гордость взвилась до небес. И в сердцах еврейских трепет, В горле ком. Зачем слова? Всех нас бережно сплотила И сроднила "Атиква". Атиква – моя надежда! Атиква – моя любовь! Атиква! Я с гимном этим Возрождаюсь вновь и вновь! А потом команда: "Вольно! Разойдись!". Смешался строй. Все в восторге, все довольны: На побывку всем домой. Вечер в Иерусалиме На исходе декабря. Радость греет, сердце млеет И, как видите, не зря. Парень еврейский Парень еврейский, парень еврейский, Ёжик волос над смешной головой. Парень еврейский, парень армейский Весело топал со службы домой. Где-то в дали сиротела казарма, Отдых в субботу ему подарив. Дома обнимет солдатика мама, Руки на плечи ему положив. А он замрёт от знакомой ласки, Дрогнет в руке у него автомат. Здесь в Израиле всё как в сказке: Вот тебе мама, а вот приклад. Всё у нас рядом в земле еврейской: Вот - опасность, а вот - доброта. И потому в жизни армейской Есть у парня своя простота. Раз в неделю мама накормит, Всё постирает, погладит, зашьёт. Раз в неделю она заступает В свой домашний армейский расчёт. Ну, и всплакнёт от всех украдкой, Солёные майки прижав к лицу. А на обед шедевр из духовки И рюмка водки его отцу. Отец, он что ж, он тоже воин - Месяц в году автомат на плече. И не скрывает, что сыном доволен, Смеётся, шутит и так вообще. А парень уже норовит за калитку: Друзья, девчонки - всё как всегда. А мама вдевает в иголку нитку, И вдруг застывает её рука. Видит она на солдатской робе Дырку у края плеча насквозь. Всё вокруг становится зыбким, И воздух в горле встаёт как кость. Вспомнив, что парень пришёл в порядке И умывался у ней на глазах, Проглотит тяжко комок горячий И обнаружит, что вся в слезах. Когда починена будет роба И на неделю уложен баул, Заглянет в комнату к сыну робко И убедится, что он уснул. А утром за завтраком тихо спросит: "Что это с робой, сынок, отчего?"- А он ей небрежно:"Была работа, Но всё в порядке, на мне ничего". Отец забросит баул в машину, И отвезёт парнишку в часть. А мать неделю в думах о сыне, Чем станет в субботу его встречать. Какой обед и какое платье, Чем побаловать, как ублажить. Да и друзей его и девчонок Тоже надо бы в дом пригласить. Надо устроить парнишке праздник. Пусть отвлечётся от этой войны. Дни замелькают в хлопотах разных, А ночью о нём думы и сны. Парень еврейский, парень армейский. Снова неделя уже за спиной. Руки - в порядке, ноги - в порядке. Топает парень со службы домой. У евреев новый год У евреев Новый год, Дети водят хоровод. Песни, пляски, детский смех, Праздник радостный для всех. В синагоге стол накрыт, Запах дразнит аппетит. Здесь и яблоки и мёд, Чтобы сладко жил народ. Хлеб едят и пьют вино, Что на радость им дано, Люди маленькой страны, Люди с разных мест Земли. Снега нет и ёлки нет, Не пришёл на праздник Дед. Солнце шпарит на дворе: Новый год-то в сентябре. Бога славят, песнь поют, Славят мир, любовь, уют. Не хотят они войны Люди маленькой страны. Знаем мы, что жизнь В Начале, Позабудутся печали. Трудно жить, но всё пройдёт. У евреев Новый год. День Победы День Победы, день весенний, Всюду улицы в цветах – Кому горе, кому праздник Со следами на глазах. Кому звёзды на могилах, Кому китель в орденах, Кто без рук войну закончил, Кто пришёл на костылях. Сорок первый – сорок пятый, Не найти печальней тем. Я бы тоже нынче плакал, Если б только было чем. Я орал бы, что есть мочи, Если только хватит сил: Люди! Люди! Постыдитесь! Хватит крови и могил! Хватит кладбищ торопливых: Звёзды здесь, а там кресты – Жизнь зарытая в могилах, В них закопаны мечты. В них закопано веселье, В них закопана любовь. Нет страшнее новоселья Даже если тьма цветов. А бывало, что и кладбищ Не нашлось для этих дел – Крематориев утробы Поглотили тыщи тел. А быть может миллионы Превратились в смрадный дым, И развеян пепел тучный – Знак проклятия живым, Знак позора, знак кощунства, Знак уродливых сердец, Знак убожества и скотства, Знак безумья, наконец. Как не вспомнить те долины, Как не вспомнить те леса: Слева Гитлер, справа Сталин, В центре смертная коса. Полпланеты в мясорубке, Полпланеты стёрто в пыль. Не пришлось бы нашим внукам Вновь отведать эту быль. Где ж лекарство от безумья? Где же дурости предел? От тоски немеет сердце – Я до срока поседел. Водка налита в стаканы, Рядом хлеб и огурец. Не раскроется могила И не встанет мой отец. Не поднять моих мне братьев, Не поднять моих сестёр. Кому праздник, кому траур, Со слезами разговор. День Победы, день весенний Всюду улицы в цветах. Кому горе, кому праздник Со слезами на глазах. Сорок первый – сорок пятый, Не найти печальней тем. Я бы тоже нынче плакал, Если б только было чем. Плачет мать Плачет мать – убили сына, Он погиб в бою, Никогда уж не обнимет Мамочку свою, Не погладит по головке Твёрдою рукой, В ласке он такой неловкий, Милый мальчик твой. Он погиб и похоронен, И в земле лежит. Никогда уж не вернётся Сын её Давид, Никогда женат не будет, В доме тишина, Никогда на руки внуков Не возьмёт она. Слёзы горькие стекают По щекам её, И готово разорваться Сердце у неё. Плачет с матерью солдатской Нынче вся страна: Снова горькую утрату Понесла она. Наш народ в земле исконной За покой живых, За свободу платит жизнью Сыновей своих. Они умерли, как жили, Родину храня, Землю кровью освятили, Защитив меня. И лежат они рядами Воины – сыны, И, наверное, им снятся Праведные сны. И ничто не потревожит Вечный их покой, Ведь они не сожалели О судьбе такой. Нет дороже этой жертвы, Нету горше слов, Что годны для утешенья Матерей и вдов. Чтит народ судьбу солдата, Мать удержит стон: Сыну – памятник до неба, Ей – земной поклон. У меня умер друг У меня умер брат, У меня умер друг. Я ослеп и оглох, Потемнело вокруг. Занемела спина, Я сижу чуть дыша, В горле ком, в сердце боль, Тихо стонет душа. Вот стакан, в нём вино, Сверху хлеба кусок. У свечи на столе Вдруг угас огонёк. И как будто бы всё Изменилось вокруг: Я не чувствую ног, Я не чувствую рук. Будто вижу я сон: Предо мною река, Берегов не видать – Широка, глубока. Дальний берег сокрыт За тумана стеной. Тихо лодка скользит По воде под луной. В лодке нет никого – По верёвке идёт. А верёвку ко мне Кто-то тихо ведёт. Вот уткнулась в песок, Кто-то в лодку вошёл, И от берега тихо Челнок отошел. Заскользил по воде И в тумане исчез, Лишь вздохнул за спиной Заколдованный лес. И тогда я прозрел, Пала с глаз пелена, И на берег лениво Вкатилась волна. Кто-то мне прошептал Под шипенье волны: "Это друг твой уплыл В вечный край тишины. Не доплыть, не догнать, Не окликнуть его. Ты его проводил. Помолись за него". Ах, какая напасть! Ах, какая беда! Если б ведать и знать Чуть вперёд иногда! Я б верёвку порвал, Я б его не пустил, В этой смертной ладье Я бы сам укатил! За спиною моей Кто-то вновь зашептал, Будто в ухо моё Ветер мягко дышал: "Знать заранье судьбу Не дано никому. Не ропщи и не злись – Не поможешь ему. Всё имеет свой день, Всё имеет свой срок – И рожденье и смерть. И твой час не далёк". Обернулся назад – Никого за спиной, Только лес подступил Непроглядной стеной. Предо мною течёт Нашей Жизни Река. Не осилить её – Широка, глубока. Я один здесь стою. Брат – на том берегу. И к нему я попасть Сам собой не могу. А хотел бы догнать, И за плечи обнять, И утешить его, И, конечно, сказать: "Не печалься, дружок, Не кручинься, браток, В новом мире твоём Ты не стал одинок. Вечно в сердце моём И в моей ты душе. Это место твоё Неизменно уже. Не отнять, не изъять, Не занять, не забыть, И не может Река Ничего изменить. Ты навеки мне брат, Я навеки твой друг, Как всегда отыщу После долгих разлук. Хоть в земной суете, Хоть в небесной дали Я тебя отыщу Даже в звёздной пыли. А быть может и ты Проберёшься ко мне По тропинке меж звёзд Посидеть в тишине". А пока за окном Ярко светит луна. Я один за столом, И вокруг тишина. Вот стакан, в нём вино, Сверху хлеба кусок. Догорела свеча, И погас огонёк. Мой стакан опустел. Разве снова налить? Может выпить ещё? Всё равно надо жить. Надо дом обойти: Всё ли ладно вокруг, Вдруг заглянет ко мне Мой братан и мой друг. Может хлеба съедим, Может выпьем вина, Может тихо вдвоём Посидим у окна. Может песню споём, Может вместе всплакнём, Может вспомним, Как здорово было вдвоём. Сонный берег реки И горел костерок, Запах крепкой ухи И сосновый дымок. Мягко таял закат И всходила луна: Не война и не мир, Лишь одна тишина. Ничего, что ты в духе Заглянешь ко мне. Ничего, что мы горе Утопим в вине. Ну и что ж, что ты дух – Я приму за двоих, Только ты загляни – Сил не стало моих. Одолела печаль, Задавила тоска, В голове кавардак И трясётся рука. У меня умер брат, У меня умер друг. Я ослеп и оглох, Всё померкло вокруг. Занемела спина, И сижу чуть дыша, В горле ком, в сердце боль, Тихо стонет душа. Знакомый мотив Я дом свой покинул, Ушёл воевать, Чтоб землю евреев Евреям отдать. Тревожное время, Родная страна, Любая война Никому не нужна. Но выбора нет, Память предков зовёт, На выручку нам Здесь никто не придёт. Здесь наша пустыня И наши поля, Еврейскою кровью Полита земля. Здесь корни евреев, В неё лягу я, Чтоб крепче евреев Сроднила земля; Чтоб сердцем прирос к ней Еврейский малец, Покоятся здесь Его дед и отец; Чтоб в этих долинах И в этом саду Качала бы мама Его поутру; Чтоб мягкой волною Вечерний прибой Ему прошептал: Засыпай, дорогой; Чтоб замер от счастья Он в этих горах, Встречая рассвет Со слезой на глазах. Пусть песня звучит На знакомый мотив, Пусть сердце поёт, Про беду позабыв. Я дом свой покинул, Ушёл воевать, Чтоб землю евреев Евреям отдать. Небо Израиля Вы посмотрите, не правда ли, Красивое небо в Израиле! Нет неба на свете краше, Когда понимаешь, что наше! Оно голубеет весной, И нежно синеет зимой, И ярко сияет летом. Я песни бы пел об этом. Оно осеняет цветы Невиданной красоты. Оно осеняет поля, Под ним расцветает земля. Под ним колосится пшеница, И хлопок под ним серебрится, Плоды набирают соки, И яблок краснеют щёки. А там, вдоль дороги, идёт Деревьев могучих поход: Нам пальмы несут великаны Финики и бананы. А здесь у всех на виду Рыба играет в пруду. В саду, что цветеньем объят, Медовые ульи стоят. И солнцу весёлому рад – По склонам ползёт виноград. И нет веселее картины, Чем солнышки-апельсины. По пастбищу овцы бредут И травку лениво жуют. Они отдохнуть не прочь Под сенью оливковых рощ. На фермах вздыхают коровы – Округу залить готовы, Глядя на облака, Реками молока. И в этих холмах и долинах, И в этих горах и равнинах Раскинулась наша страна: Беременна счастьем она. Нам бы немного мира, Чтоб пели скрипка и лира. Чтоб звонко гремели свадьбы, Чтоб нам до упаду плясать бы. Чтоб здесь возмужавшие дети Ценили красоты эти. Навечно бы с ними сроднились, И в небо, и в землю влюбились. Вы полюбуйтесь, не правда ли, Красивое небо в Израиле! Нет неба на свете краше, Когда понимаешь, что наше! Оно голубеет весной, И нежно синеет зимой, И ярко сияет летом. Я песню сложил об этом. Бронежилет (песня резервистов) Я спою вам нынче песню И поведаю секрет, Тот, который сберегаю Не один десяток лет. Я родился на чужбине, Вырос в дальней стороне, Лишь родителей могилы – След её и память мне. Перед смертью мой родитель Говорил мне, чуть дыша: "Не печалься, не кручинься, Ты – еврейская душа. Береги её с пелёнок До конца преклонных лет, Ведь она прочнее стали, Вечный твой бронежилет". Как-то ночью я проснулся. Слышу – Родина зовёт. В миг умылся и обулся, И по трапу в самолёт. Я на Родину вернулся, Не был здесь две тыщи лет, Оглянулся, осмотрелся – И надел бронежилет. Бюрократы, казнокрады, От террора спасу нет – Брысь с дороги! Я вернулся, И на мне бронежилет! Где был раньше? Был в резерве Целых пять десятков лет. А теперь я здесь навечно, И на мне бронежилет! Ближе к людям пригляделся – Резервистам счёту нет, Каждый носит от рожденья На груди бронежилет. Он в боях его проверил. У него претензий нет – Загорелый и умелый В бой готов в любой момент. По аллеям парка бродит Потихоньку старый дед. Воевал, пока был годен, Ну, а нынче – духу нет. Неказистый, не речистый, Согнут весь под грузом лет, А в глазах огонь играет, Ведь на нём бронежилет. Операция в больнице, Всё залито белизной. Над столом склонились трое. На столе один – больной. Будет он спасён, ребята – В докторах изъяну нет. Это с виду доктор в белом, А под ним – бронежилет. Вот на кафедре профессор. Он в науке – тыщу лет. Но под мантией научной У него бронежилет. Даже повар в ресторане, Что готовит вам обед, Нежно гладит под рубашкой На груди бронежилет. Резервисты, резервисты, Резервистам нет числа: И танкисты, и юристы, Доктора и мастера. Мы обнимемся по братски, Можем всё – предела нет. Нас с рожденья защищает От невзгод бронежилет. Тут малец едва родился, Ведь ему недели нет, Развернули, посмотрели – А на нём бронежилет. Наш народ судьбой учёный Дух пронёс сквозь тыщи лет, Умудрённый, закалённый, И на всех бронежилет! Я пропел вам эту песню, И открою свой секрет, Тот, который сберегаю Не один десяток лет. Мы без Родины – бродяги! Без неё нам счастья нет! Вам в наследство оставляю Вечный наш бронежилет! Не торгуйте Еврейской Землёю Не торгуйте Еврейской Землёю! Что имеем мы кроме Неё? Всё проходит извечной порою, Лишь Она нам приют и жильё. Без Неё мы изгои, бродяги. Вместе с Ней возродится наш род. Без Неё – чудаки, бедолаги. С Нею вместе мы вечный народ. Эта почва нам силы умножит. Эта почва наш дух укрепит. В Ней никто нас осилить не сможет. Наша вера крепка как гранит. Не страшны нам угрозы злодеев, Не пугает их злоба и вой. Наше право и наша награда Принимать за Неё смертный бой. В том бою мы добудем победу: Враг смешён, он от страха дрожит, Меч Её – мы с тобою, приятель, А Она нам – доспехи и щит. Крепость духа – спасённый Израиль, На Земле этой прочно стоит. Как полотнище гордости нашей Над страной флаг Давида парит. Этот флаг со звездою Давида – Символ наших еврейских сердец: Голубой от бескрайнего неба, Бел и свят как наш Высший Отец. Знак союза с Всевышним веками На себе от рожденья несём. Этот знак – греет душу еврея. Этот знак – сберегает наш дом. С крайней плотью обрезана злоба И отброшены глупость и страх. Искра святости, искра свободы Ждёт раскрытия в наших сердцах. Мы не станем ни чьими рабами, Находясь на Еврейской Земле. Эту долю мы выбрали сами На Синае в седой старине. Нет у евреев другой отчизны, Других богов в любой стране: Мы – подданные Бога Жизни, Мы с Ним навечно в своей Земле. Не торгуйте Еврейской Землёю! Что имеем мы кроме Неё? Всё проходит извечной порою, Лишь Она нам приют и жильё. Без Неё мы изгои, бродяги. Вместе с Ней возродится наш род. Без Неё – чудаки, бедолаги. С Нею вместе мы вечный народ. Юбилей Я в Израиль свой вернулся, Дом свой здесь построил я, Здесь еврейская община, Здесь еврейская земля. Здесь нам радоваться в радость, Здесь нам в горе горевать, Здесь молиться, здесь жениться, Здесь любить и здесь рожать. Никогда не изведётся, Не исчезнет этот род, От земли не отречётся Бога знающий народ. Скоро, скоро юбилей Новой родины моей, Тосты, пляски, пение В день её рождения. Мой Израиль – древний Дед, Ему три тыщёнки лет. Что ему его года? Наш Дедуля - хоть куда! Возраст счастью не помеха. Возраст – временная веха. Недостаток временный - Счастьем он беременный! Всё в порядке у него – Без изъяна стать его. Гордость хлещет через край Хоть на небо улетай! Новый дом В стороне библейской и старинной В городе с названьем Ашкелон Я прописан нынче жизнью длинной. Это мой, последний бастион. Залетают изредка снаряды С палестинской злобной стороны. Не скажу, что этому мы рады: Видно им там хочется войны. Срок придёт – они её получат, Коль мозгов лишатся до конца: Будет время и созреет случай Дать ответ достойный – из свинца. Но сегодня речи нет об этом. Речь пойдёт сегодня о другом. Дело в том, что прямо по соседству Рядом с нами строят новый дом. Не один, их целая округа, Как грибы в полях или лесах Будто в хороводе друг за другом. Этот – вырос прямо на глазах. Дело делают мастеровито Вместе старики и молодёжь, Без ненужной толкотни и спешки. Кто у них шустрей – не разберёшь. Мастерок обхаживает кладку, С арматурой обнялся бетон. В этом доме заживётся сладко – Ведь любовью весь пропитан он. В нужное гнездо ложится балка, Ригелей поддерживая гроздь. В три удара в брус её влетает До обреза шляпки длинный гвоздь. Паренёк стропилу ладит споро – Не увидишь гнутого гвоздя. Видно в доме будет крыша скоро И фасад немного погодя. Словно дятел молоток порхает В крепкой, ловкой, правильной руке: Паренёк отлично дело знает – Строит дом, не домик на песке. Во дворе краснеет черепица, Увенчать ей надо будет дом. Детям в этом доме будет сниться Птица счастья с золотым крылом. И звучит симфония работы Рукодельных творческих людей. И заметьте, каждый в том оркестре По национальности еврей. Мы привыкли, что еврей – профессор, Доктор, инженер или юрист, Брадобрей, артист или сапожник, Крайний случай – просто пианист. Но чтобы еврей был, скажем, плотник, Каменщик, иль промышлял метлой, В тех краях, откуда я явился, Должен быть на голову больной. На Земле Святой – другое дело, Всякий труд достоин похвалы: Здесь в руках еврея ради жизни Всё – от самолёта до метлы. И примета времени сегодня Безусловно видится мне в том, Что хотя в нас всё ещё стреляют, А евреи вместе строят дом! Гордость в моём сердце возрастает, Глядя как еврейская братва С молотком конкретно воплощает Праотцев заветные слова! В стороне библейской и старинной, В городе с названьем Ашкелон Собрались со всей земли евреи Возрождать духовный бастион. Дело делают мастеровито Вместе старики и молодёжь, Без ненужной суеты и спешки. Кто из них шустрей – не разберёшь. И звучит симфония работы Рукодельных творческих людей. И заметьте, каждый в том оркестре По национальности еврей. Дорога к Храму Ночь, пустынная дорога. Я бреду один во тьме. Лишь свеча по воле Бога Путь указывает мне. Трепетный огонь мерцает И призывно манит в даль. Тьма пред ним лениво тает, В нём надежда и печаль. Не мираж и не реальность – Нечто большее за ним, Никакой враждебной силой Свет свечи не устраним. Велика в душе надежда Превозмочь дорогу в Храм, И печально, что дорога Не спешит к его вратам. В этих поисках дороги Обошёл я полземли, Истоптал до крови ноги И от глаз до пят в пыли. Здесь споткнулся, там ушибся, Весь ободран и побит, Тело ноет, сердце стонет, Всё, чем жив, во мне болит. Вдруг свеча остановилась. Пригляделся – ручеёк Будто в камешки играет Впереди у самых ног. Я умылся и напился. И с прохладою живой В тело снова воротился Дух надежды и покой. Я спокоен и уверен – Встанет солнце в свете дня, И тернистая дорога К Храму выведет меня. К Храму воли, к Храму духа, К Храму истины святой, К Храму разума и света, Что венчает мир земной. И порукою надежды Крепче острого меча Служит страннику во мраке Та полночная свеча. А пока в ночи дорога, Я бреду один во тьме. Лишь свеча по воле Бога Путь указывает мне. Душа Еврея (баллада) Давно, В Начале всех времён, Мечту Заветную лелея, Решил Всевышний изваять Творение "Душа Еврея". Он наделить её решил От всех щедрот, в том цель имея, Чтоб всех прекраснее была Средь душ других Душа Еврея. Чтоб всех мудрее и добрей, И справедливей, и свободно Мог каждый праведный еврей Владеть душою благородной. Что скажешь тут – цель высока, И образ светел и достоин, И Скульптора верна рука, Вот только мир не обустроен. Нет ничего, лишь пустота, И тьма над бездною витает, Нет кроме Бога никого, Никто про замысел не знает. Легко сказать "творить, творить". Пойди, попробуй отличиться: Душе ведь в чём-то надо быть, И где-то надо разместиться. И все достоинства должны В ней органично проявиться. Их не прилепишь, не пришьёшь – Да, здесь придётся повозиться! Нужны мозги и голова, Конечно, для души приличной. Неплохо вылепить притом И кое-что для жизни личной. Чтоб знать как брать и где ходить, Понадобятся руки, ноги. Для них придётся сотворить И разные пути-дороги. Для нужд иных потребно тело Надёжностью не меньше века, Чтоб жить могло и жить хотело. Короче – лепим человека. Но где ж его нам поместить? Ведь он не ангел златокрылый. Ему же надо где-то жить, Не одному, а вместе с милой! Ну что ж, ваять, так уж ваять, Не станет дело за немногим. Придётся мир для них создать. Силёнок хватит, слава Богу. Так Бог Всевышний размышлял Как обстоятельный Творец, С любовью к делу приступал: Он нам евреям Бог – Отец. Он душу ласково вдохнул, Из праха вылепив Адама. И, чтобы малый не грустил, С ним рядом появилась дама. Вот так еврейская душа Под чудотворною рукою Впервые тело обрела, И нет до селе ей покою. По замыслу Творца душа Не вправе в неге находиться, Стремясь к подобию Его, Должна без устали трудиться. Чтоб совершенство обрела (Сложна духовная работа) Бог облачал её в тела И в них испытывал до пота. Жаль брак велик: разврат, убой – Не вдруг мудреет человек. И вот уже трудяга Ной Пыхтит и ладит свой ковчег. И Ноя сохранил Творец, Оставив так же на развод Ещё по паре всякой твари. Всех прочих смыл Потопом вод. Но вот удача, наконец – Душа явила Авраама. Он понял, что один Творец, А идолы – лишь кучка хлама. Творец доволен, и Союз Он заключает с Авраамом Создать народ еврейских душ, Отцом народа будет Сам Он. А чтоб не бедствовал народ, Чтоб дорожил еврейским домом, Ему Он землю завещал Под солнцем с молоком и мёдом. И вот столетний Авраам На радостях родил Ицхака, И всем надежду подарил, Кто уважает святость брака. А Яков лестницу узрел, Что между небом и землёю. И тем открыл взаимосвязь Для вразумленья нас с тобою. И за прозрение души Он имя получил – Израиль. Его двенадцать сыновей – Отцы родов твоих, Израиль! Душа еврейская, меж тем. Рабынею в Египте стала, Чтоб удаление Творца На горьком опыте познала. И вот великий Моисей, Как проводник Вселенской Воли, Народ избавил от цепей Для обретенья лучшей доли. Дрожит Синайская гора – На ней Всевышний в громе молний Гранит скрижали. Моисей Стоит пред ним почтенья полный. Вокруг горы стоит народ, Заветной Воли ожидая. Трепещут все, трепещет всё, Судьбы и Промысла не зная. Вот появился Моисей – Посланник Властелина Мира. При нём скрижали. В них Завет: "Не сотвори себе кумира. Не убивай и не кради. Лишь Я – Господь на белом свете. Других богов не заводи И будет мирно на планете. Родителей ты почитай. И освящай Мою Субботу. В субботний день ты отдыхай – Успеешь справиться с работой. Коль будешь почитать Завет, Продлятся дни твои от века, В земле, что Я даю тебе, Не встретишь злого человека. А коли нет, то не пищи, Взыщу с тебя по всей программе. Я Бог – Ревнитель, наконец, И всех пошлю к такой-то маме". Евреи – вдумчивый народ. К чему нужны им злоключенья? Завет тот выполнить клялись, Хотя, возможны исключенья. Хитёр Всевышний. Сорок лет Водил народ тот по пустыне: Рабов отправил на тот свет, Свободы дух привил общине. Настало время, пробил час: Предел пути, конец мытарствам – Обетованная земля Легла под ноги сладким царством. Ликует радостно народ И делит землю по коленам, Шумит весёлый хоровод Освободившихся из плена. Звезда Давида светит им, Храм Соломона их встречает, Помилуй Бог, своей судьбы Действительно никто не знает. Ах, если б ведали они, Какие предстоят им беды, То не плясал бы хоровод От предвкушения победы. Две с половиной тыщи лет Трепал наш род Господь нещадно, Евреев душу шлифовал Он в испытаньях беспощадных. Она в истерзанных телах Стонала и рыдала в голос: Не рассказать, не описать, От ужаса белеет волос. Сожжённая, побитая, Живьём в земле зарытая, Оболгана распятая – Лиха судьба треклятая! Но восставала вновь и вновь, Алея сквозь обилье трав, Из пор земли евреев кровь, Как маки, смерть свою поправ. Как мудрый пахарь деловито Господь растит людей как жито: Посев, покос и молотьба – Их жесточайшая судьба. Не лёгок избранных удел, Гоним еврей в народах мира – Отделит зёрна от плевел Наждак судьбы. Пусть плачет лира. И вот она пришла пора – Израиль должен возродиться: Еврейский дом, еврейский дух, Евреям здесь теперь родиться. Пусть всходит звёздный урожай Еврейских душ по воле Бога. Восславим Промысел Творца, Труби шофар всей мощью рога! Явись Еврейская Душа Во всей Божественной природе, Пусть мир узрит её черты Воочью в Избранном Народе: В труде, в науке и искусстве, В ремёслах, моде, медицине, В бою, в любви, в семейном чувстве – Отныне ты не на чужбине. Себя и мир преобразуя, Проснись и пой, от счастья млея, Своим забвеньем не рискуя, Спасённая Душа Еврея. Пора за дело – долг зовёт, Страна заждалась как невеста, Ведь дел кругом невпроворот – Безделью, скуке нету места. Нужны каналы для воды, Истомилась жаждою земля – Пустыню превратим в сады, Рощи, виноградники, поля. На поля опять придут хлеба, Дважды в год давая урожай. К людям благосклонная судьба Нам подарит пышный каравай. По горам тоннели и мосты Свяжут кружево для наших ног. И страну суровой красоты Мы накроем скатертью дорог. А в степях построим города, В них поселим счастье и любовь, Чтобы домом были нам всегда, Чтобы род продлять свой вновь и вновь. Для евреев станут те дома Не только крышей от ненастья – В них нежность, лад и доброта, В них дети расцветут от счастья. Из мудрых и счастливых душ В свой срок, в свой день, в Заветный час Возникнет Храм Душе Еврея. Он вновь объединит всех нас. Всевышний Бог сойдёт в тот Храм И в нём навечно воцарится. Его Заветная мечта В тот день святой осуществится. Так пожелаем же Творцу Большой и творческой удачи! А кто посмеет возражать, Со временем получит сдачи! Не зря В Начале всех времён, Мечту Заветную лелея, Решил Всевышний изваять Творение "Душа Еврея". Он наделить её решил От всех щедрот, в том цель имея, Чтоб всех прекраснее была Средь душ других Душа Еврея. И вот удача наконец – Душа явила Авраама. Он понял, что один Творец, А идолы – лишь кучка хлама. Творец доволен, и Союз Он заключает с Авраамом Создать народ еврейских душ, Отцом народа будет Сам Он. Из мудрых и прекрасных душ В свой срок, в свой день, в Заветный час Возникнет Храм Душе Еврея. Он вновь объединит всех нас. Всевышний Бог сойдёт в тот Храм И в нём навечно воцарится. Его Заветная мечта В тот день святой осуществится. И воссияет в душах Храм, И будет свет, и сгинет мрак. Мы с вами вместе будем там. Я верю в вас! Да будет так! Тоннель Жизнь проживая не спеша, Бродя не видя цель, Однажды, к счастью для себя, Ты попадёшь в тоннель. Назад в тоннеле нет пути – Путь не ведёт назад. Стена обычно позади, Иль пропасть, или ад. В конце тоннеля виден свет, Когда идёшь вперёд. В конце тоннеля встретит Тот, Кто нас ведёт и ждёт. Тоннель осилить не пустяк, Не детская игра. В него вступаешь лишь тогда, Когда пришла пора. Он узок, скользок и тернист, То вверх ведёт, то вниз, То пробираешься ползком, То – будто альпинист. Напрасны зрение и слух – Не действуют они. Но лишь чутьё и стойкий дух, Что мистике сродни. Лишь им доверься, их держись, Они твой верный страж, Они поддержат и спасут И растворят мираж. И не кляни свою судьбу, Она в Его руках – Он проведёт и сохранит, Коль укротишь свой страх. Сбрось себялюбие и страх – Они твои враги. Ни сил, не тела не жалей, Но душу береги. Очисть её от суеты И скверну удали, Чтоб засияла как алмаз От света впереди. И осветила мрак судьбы И твой в тоннеле путь, Чтобы тебе преодолеть Его когда-нибудь. Душа залог Его любви И пропуск в вечный день, Трудись и сердца не щади И позабудь про лень. Он ждёт её, Он ждёт тебя И будет рад обнять, Чтоб вместе с Ним из века в век Трудиться и сиять. Чтоб завершить Великий План, Творец ведёт тебя, Граня души твоей алмаз, Шлифуя и любя. Ты не кляни свою судьбу, Она в Его руках – Он проведёт и сохранит, Коль укротишь свой страх. В конце тоннеля виден свет, Смелей иди вперёд: В конце тоннеля встретит Тот, Кто нас ведёт и ждёт. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
