Это был обычный городской трамвай, красный с жёлтым. С пяти утра до двух ночи он возил людей. Днём в него набивалось много народа, и он работал, как гужевая лошадь, но это было интересно и здорово – возить кого-то. Однако, больше всего он любил ездить утром, когда только восходило солнце, весь город был ещё полусонным, и он гремел на полной скорости по пустынным улицам. Он любил мчаться вдаль по зеркально отшлифованной глади рельсов, особенно когда рельсы уводили прямо к солнцу.

 

Трамвай любил ехать по тенистым тихим дачным улочкам, где ветви деревьев приятно шуршали по вагону. И ещё он любил прятать пассажиров в ливень. Он вёз их, сухих, сквозь льющиеся с неба струи, что стекали по стёклам, барабанили по крыше, словно выбивая ритм какой-то песни. Настоящей Песни, убаюкивающей пассажиров, так что ему становилось уютно.

 

Трамвай недоумевал, когда кому-то приходило в голову ставить его жизнь в сравнение с ограничением свободы – ведь он всю жизнь ездил по одним и тем же рельсам. Это было ему непонятно. Он чувствовал себя свободным, летя по звенящему металлу в сильный ветер, кружащий, несущий опавшие листья. И ему было хорошо ночью, когда полусонные люди, дремая, забывали о нём, и трамвай как бы без их ведома вёз их, нёс торопливо домой.

 

Днём появлялись иногда какие-то неприятные лица. Они плевали на пол вагона, изо рта их вырывался неприятный запах, грубые слова и лошадиное ржание. Трамваю было ужасно неприятно возить их, и он страдал от этого.

 

Тысячи людей входили и выходили через его двери, но оставались одинокими. Эти люди не любили друг друга.

 

И его заветной мечтой было, чтобы в один из завораживающих утренних или ночных часов, когда людей меньше всего, и они приглушённо думают о доме или ночлеге, в его пустом вагоне, совершенно пустом, ехала пара. Парень и девушка, любящие друг друга и чувствующие, что они – одно целое. Ощущающие через это единение весь мир и в нём его, трамвай, желающий им от всей души добра. Они бы любили друг друга так, что шелест листьев и шёпот ветра, алмазы звёзд и спящий город вплетались в их сердце, как их губы друг в друга. Чтоб всё это присутствовало в их безмолвном разговоре и одном на двоих дыхании. Они были бы бережными ангелами-хранителями той песни, которую хранил и он – песни природы, которую люди не слышали, оглохши от повседневной фальши. Тогда он знал бы, что не одинок, что есть всё же люди, живущие друг для друга. Есть люди, слышащие ту песню, что слышит и он – Настоящую Песню.

 

Но трамвай так и не узнал об этом. Однажды в беспробудный дождь он ехал почти пустой. Грянул гром. Трамвай увидел шаровую молнию, которая летела прямо в него. Он понял, что сейчас будет, но не испугался, ведь он знал электричество в лицо и по имени. Он знал, что это неприрученное электричество не причинит ему зла. Это – ветер судьбы. И он был спокоен в последний момент.

 

Огненный шар влетел в трамвай. Всё засверкало великолепным фейерверком, будто бы взрывались звёзды. Всё горело и плавилось. Была поставлена точка на мечтах и любви, на безвестных, как дождь и ветер, стихах жизни романтичного трамвая.

 

Дождь кончился...

 

Было ранее холодное мартовское утро. Ёжившаяся от холода девушка в большой куртке была единственным свидетелем того, как обгоревший трамвай увозила аварийка. В глазах девушки были любовь и сочувствие к трамваю. Из под последнего вагона что-то брякнулось и зазвенело по рельсам. Девушка подошла и присела. Это была монета из сверкающего серебра, чистого и ясного, как восходящее, омытое дождём солнце. Девушка зажала монету в руке и, оглянувшись, зашагала быстрым шагом на восток, навстречу лёгкому ветру и весеннему рассвету.

 

Этого никто не заметил...

 

 

(20 августа 1990 г.)