- Ты глянь в окно на деда… Ой, прости Господи, доверили ему дитенка…

Под роскошной яблоней стояла коляска с младенцем, рядом на перевернутом ведре сидел дед Матвей и, подняв лицо к солнцу, пробивавшемуся через раскидистую крону, самозабвенно что-то рассказывал. То ли солнцу рассказывал, то ли младенцу, Он то поворачивал просветлевшее лицо и заглядывал в коляску, точно патриций, ожидающий реакции публики на речь. То воздевал узловатый палец к небу, точно касался косых лучей солнца, или осторожно взмахивал рукой, будто поправлял их расположение.

 

- А потому, брат, душой радоваться любому добру надобно. Я вот недавно в книжке вычитал, дескать, на бутылке яду рожа поулыбчивее иных счастливцев будет. И то верно. Иногда вроде и с добром к человеку, а у того лицо в мировой скорби, словно не отдал ты ему, а обобрал, как есть, до нитки. И скверно на душе, словно должен ты ещё что.

- Дед, ты посмотри, дите у тебя кряхтит и из пленок выбивается. Ему одно доброе дело нужно – подгузник сменить, а ты ему, несмышленышу, лекцию.

- О, брат, какая диалектика получается.

- Вот погоди, сам немощным станешь, он те покажет свою диалектику. Пошли домой, жарко становится.