Снег сыпал с самого утра. Дом, сад, улица, поле и река за полем – все стало белым. И только небо оставалось по-прежнему величественно-грозным, серым. Ближе к ночи ветер стих, пурга за окном замерла. В темной комнате сидели двое. Весь дом молчал. Домашние были заняты своими безмолвными делами. Возможно, в этот момент кто-то зашептался на кухне или просто заговорил вполголоса, но здесь этого не было слышно. Через открытую форточку дед и внук слышали шорохи – это падал снег, как будто нашептывая что-то вечерней тишине, как эхо давно отгоревшей осени. – Завтра, чую, сильней подморозит…– сказал дед, потирая нос. Внук с усердием повторил дедов жест. – Откуда ты знаешь, дедушка? – Оттуда, Артемка, что жизнь прожил. Чуешь, с улицы свежо? Ан не просто свежо, это завтрашним морозцем пахнет… Артемка стал принюхиваться, но ничего особенного не услышал. Мама Артема тихонько приоткрыла дверь и полушепотом, словно стесняясь, что без стука, спросила: – Папа, вам тут не холодно? Собрались на пару носы морозить… – Не ворчи, Настасья, коли совсем замерзли б, неужто я б до фортки не дотянулся? – Куда тебе! А как упадешь?.. – Настасья сокрушенно покачала головой. – И вообще, молодчики, хорош болтать, а то языки сточите, на завтра не останется. Уже девятый час, ко сну пора готовиться. Артем грустно вздохнул, дед тоже. – Дедушка, а ты мне завтра расскажешь про море? – Ну, внучек, доживем – расскажу, конечно, почему ж нет? Спокойных снов, внучок! – И тебе, дедушка! Дед развернулся и покатил к выходу, скрипя колесами. – Пап, не забудь напомнить, чтоб Саша твою коляску завтра смазал. – Слушаюсь, товарищ командир, – отшутился дед, и дверь за ним закрылась. Настасья крепко обхватила Артема и, с трудом подняв, перенесла на кровать. – Ох, – выдохнула она, – растешь, Артемка… Богатырь ты наш, Илья Муромец. Завтра папа тебя на санках покатает, хочешь? <I>Хочу</I>, подумал Артемка. – А дедушку тоже покатает? – Куда ему кататься, – рассмеялась мать. – Он уже старенький… <I>И я как старенький…</I> – Пусть хотя бы со мной погуляет, воздухом подышит, ему его так мало… – Да, вижу, тебя чуть не заморозил… Ладно, спи, сынок. Будет день – будет пища. – Мам, подожди! Расскажи что-нибудь… – В другой раз как-нибудь… Мне еще на кухне прибраться надо, а завтра рано с утра в город ехать, с врачом договариваться… Да и не мастер я истории рассказывать, это дед у тебя массовик-затейник… Спи. Спокойной ночи. – Спокойной ночи, мам. Настасья ушла, а Артемка еще долго лежал в темноте. Никто не видел, как всякий раз перед сном он подолгу умоляет, просит свои ноги научиться ходить, как горячо верит в завтрашний день, верит в чудо, но чуда не происходит... Сегодня мальчик просто лежал и смотрел куда-то вглубь темноты. Он думал о море. – Дедушка, а что это такое? Они сидели в дедовой комнате. Артем – раскрасневшийся после мороза, дед – со своим обычным бледно-желтым лицом. «Это от меня уже кровь отходит», обычно говорил он. Артем вытаскивал из старой дедовой коробки от телевизора разные удивительные штуковины, вертел в руках и клал обратно. – Это рапаны. – А это что? –Мидии. Другие ракушки. Осторожно, не порежься, вишь – обсыпалась вся. Артем с благоговением опустил перламутровую створку в коробку. – Я их тогда много насобирал, с полмешка, во! – дед развел руки в стороны. – А потом на костерок их, просто объедение… – Здорово… А это что за камушек? Дед почесал голову, посмотрел на камушек, понюхал. – Так это с Ай-Петри, это гора такая, коронованная…с нее далеко видно… И лес, и Ялту, а главное – море. – Море… – выдохнул Артемка. – Да, внучок, море! Огромное, синее. Вот представь нашу речку. Ты на одном берегу, а другого берега нет. – Как нет? И домов нет? – И домов. – А как же Семеновна? – Семеновна-то есть, – улыбнулся дед испугу мальчика. – Ты просто представь. – И поля нет? – И поля нет, и за полем ничего. До самого горизонта – синева… – дед закрыл глаза, смакуя воспоминание. – Представил? – Сложно, дедушка… Дед завертел головой, словно ища что-то, что помогло бы внуку это вообразить. – Неужто ты по ящику не видел? – Видел. Я про Кусто всегда передачу смотрю. Но там же оно все не поместится, только кусочек. И ничем не пахнет… – Кусочек, – усмехнулся дед. – А ты представь, что ты такой маленький, меньше мальчика-с-пальчик, меньше Дюймовочки… – Ой, какой я маленький!.. – Артем удивленно расширил синие глаза. – А помнишь, мама тебе полоскание делала? – Это когда я болел осенью? – скривился Артем. – Не кривись, а то так и останешься, – засмеялся дед. Внук засмеялся вместе с ним, представив, что скажет доктор, если увидит его с таким лицом. Наверняка, «ты же мужчина, а мужчины так себя не ведут», как он обычно говорит. Интересно, ему самому что-нибудь выворачивают два раза в неделю? – Соль, сода, йод? – вспомнил Артем. Раньше он думал «сольсодоёд», таинственная абракадабра, противное заклинание от горла. – Так точно! А теперь вспомни, как оно пахнет, только разбавь этот запах теплым ветром, добавь горстку горячих камней под ноги, каплю сосновой смолы, лепесток розы и лавровый лист… – Мм… – Артем с дедом одновременно зажмурились и втянули в себя воображаемые запахи. – А теперь поработаем над звуками. – Ура! – воскликнул Артем и захлопал в ладоши. Это игра в воображаемое море ему нравилась. Дед протянул внуку раковину, которую тот уже держал сегодня в руках. – Рапана, – вспомнил Артем. – А теперь самое главное. Приложи ее к уху и прислушайся. Мальчик охотно взял раковину и замер в ожидании. И пока он вслушивался, его лицо менялось. – Шумит, дедушка! Море шумит! – возбужденно закричал Артем. – Тише, маму напугаешь. Прискочит сейчас. Это еще не все. Артем уставился на деда круглыми глазами. – А что еще? – Ты видел как мама шьет? – Видел. – Пришивает рукава, перед и спинку, все меж собой, а потом – раз, и все уже на Артемке. Сможешь также? Давай, бери иглу. Да не жадничай, побольше. Цыганскую бери! Артемка закрыл глаза и мысленно взял в правую руку иглу. В левой он держал воображаемый кусочек материи – свои ощущения. – Давай, внучок, раз! Два! Три! Готово? – Готово, – тихо ответил Артемка. – А теперь примерь… Внук замолчал, его дыхание стало ровным, как будто он заснул. Не прошло и нескольких секунд, как Артемка встрепенулся. – Ну что? – в нетерпении спросил дед. – Представил? – Я <I>увидел</I>… – тихо сказал внук. И на мгновение они поменялись местами. Остаток зимы, всю весну и лето Артемка посвятил лечению. И хотя он чувствовал себя очень несчастным, проводя большинство времени в больницах и на процедурах, у него, наконец, появилась надежда. Надежда больше не быть <I>стареньким</I>. Ему очень не хватало деда, их вечерних бесед. Но у него были путешествия. <I>Их</I> путешествия. И когда массажист принимался основательно его мучить, Артем слышал голос деда: <I>раз! Два! Три!</I> И он снова стоял на берегу. Не лежал, не сидел, а именно стоял, бегал, брызгался соленой водой... Он собирал цветные ракушки и камни и не чувствовал боли, которая скручивала его маленькое тело. Потом папа заработал еще больше денег, и они, оставив дедушку на попечении соседки, повезли Артема в Москву. Врачи сказали, что мальчик будет ходить. Как здорово, думал Артем. Я смогу покатать дедушку у реки, а когда я вырасту большим и заработаю много денег как папа, я обязательно отвезу дедушку туда, где он так давно не был, на море… Быстрей бы вырасти, быстрей! Он смотрел из окна палаты, как в небе кружат стрижи, и ему казалось, что они торопят время. Один круг, два – прошел месяц, пять, десять – уже год. Быстрей, подгонял Артем. Быстрей!.. Осенью умер дедушка. Родители продали дом, чтобы больше не возвращаться в него и не травмировать мальчика. Артем не плакал, потому что <I>ты же мужчина, а мужчины так себя не ведут</I>. Но всякий раз, когда он представлял, как чужие люди ходят в дедовой комнате, его сердце сжималось так сильно, что готово было разорваться. Ночами Артему снилось, как огромные белобокие сороки раскидывают большую коробку с удивительными штуковинами. Раз – ракушки рассыпаются в пыль. Два – Ай-Петри теряет свою корону. Три – море это только синее полотно, огромная тряпка. Вымести сор из дома!.. Артем просыпался, садился в кровати, и все внутри него кричало: ничего больше нет, нет! Он бы заголосил во всю глотку, но его родители, те, кто сами все уничтожили, вряд ли могли его услышать. Если бы это было в его силах, мальчик вернул бы все назад. Раньше он думал, стоит ему только научиться ходить, весь мир ляжет у его ног. Но Артем видел только многоэтажки и асфальтовые дворы из окна дома, школу и снова дом. Со сверстниками ему было неинтересно, они не могли научить его ничему новому, не могли научиться сами. А родители с утра до вечера пропадали на работе, отрабатывая кредит на квартиру. Каждую зиму они обещали сыну поехать летом на море. И каждое лето не могли сделать этого. – Понимаешь, сынок, – это только в этом году так вышло, – говорили они. И начинали свой обычный разговор про престижную работу, престижную жизнь в престижной Москве и не престижные долги и проценты. Что такое долги и проценты, Артем давно понимал. Но что такое престиж – так и не понял, хотя, казалось, только этому его и учили в престижной школе. Он больше не подгонял время, но оно само, хорошо это или плохо, понеслось вперед. – Ты что, правда никогда не видел море? – Правда. – Но у твоих родителей столько бабла, что… – Им некогда его тратить... – Кис, почему мы не поехали в Египет? – Потому что я хотел именно сюда. – А я хотела именно на Красное море… Или на Кубу, это сейчас так модно. Какой ты злой, Кис… – Помолчи немного! Он сказал это слишком резко, и Милка замолчала. Вообще-то ее звали Людмила, но это было не круто. Они поднимались вверх по склону, мимо низкорослых сосен. Рядом, над ними плавали облака. Милка споткнулась, Артем подал ей руку. Она что-то проворчала, но помощь приняла. Он предупреждал ее не надевать каблуки, но она, упрямая, не послушалась. Когда они вышли на зубцы, там никого не было. Одна туристическая группа только что ушла, другая еще не дошла. Артем и Милка вглядывались в молочно-белый туман внизу, переводя дух. И вдруг облако упорхнуло у них из под ног, и солнце осветило даль. – Смотри, – прошептал Артем. Внизу стояли зеленые шапки сосен, где-то между ними петляла желтая дорога, на едва видимом тросе вверх поднимался канатный трамвайчик, но главным было море. Большое, живое, синее… – Ты когда-нибудь видела такое?.. Артем повернулся к ней, и ветер скрыл его лицо за волосами так, что он почти не видел растерянного лица Милки. – Нет, – сказала она. – А я видел. – Че ты врешь! – к ней тут же вернулась прошлая Милка. Настоящая?.. – Ты же сам рассказывал, как ты все детство проболел, а потом ты и носа не показывал из Москвы!.. – Знаешь, – спокойно начал он, опять повернувшись к морю, – как-то дед показал мне целый ящик со всякими штуками. Он все про них помнил, где нашел эту палочку, где поднял этот камушек. Это был целый сундук с драгоценностями, только стоил он не больше гроша. А потом когда дед умер, мама кое-что рассказала мне. Дед никогда и нигде не был, он всю жизнь прожил в деревне… Жил и работал, работал, работал, чтобы прокормить семью… – Значит, он тебе врал! – догадалась Милка. – Нет, – спокойно сказал Артем. Она внимательно всмотрелась в его лицо и не стала больше ничего спрашивать. Когда по канатной дороге они спустились в Мисхор, Милка удивилась еще больше. Артем стоял по щиколотку в воде, смотрел туда, где синева неба сливается с синевой моря, и слезы градом катись из его глаз. Он чувствовал себя ничтожно крошечным, но не одиноким. С ним рядом было море, и он чувствовал его запах, приправленный каплей сосновой смолы, лепестком розы и, конечно же, лавровым листом… С ним рядом был его дедушка. Что-то врезалось ему в ногу. Артем поднял осколок ракушки. Мидия, подумал он, и машинально сунул к себе в карман. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
