Заначка

В период Павловской реформы в январе 1991года

население СССР потеряло около 61% своих сбережений.

Никто и никогда не подскажет вам, как лучше сохранить свои сбережения. Каждый делает это по-своему. Кто-то доверяет банковским счетам, другой складывает свои сбережения «под матрас», иные и хранят их «в чулке». Но как бы вы не сберегали свои средства, всегда появятся обстоятельства, которые разорят вас в чистую.

Дед Миша всю жизнь честно работал на лесопилке. Дожив до пенсии, он продолжал работать. На отдых его не гнали, замечаний не делали, отчего ж не поработать. Все ж дополнительная копейка к пенсии. Вот эту то «копейку» дед Миша и стал откладывать про запас, «на черный день». Всю жизнь он надеялся только на себя, отдать свое кровное чужим людям он не мог, надежи на государство у него не было. В поселке была почта, а при ней отделение сбербанка. Доверить деньги молоденькой Любке дед Миша боялся и подавно.

- Молода еще, - говорил он, - своего добра не нажила, как же она знает, как с чужим добром управляться.

Да помнил еще дед Миша, как менялись деньги, как было, потом все не устроено, как терял народ свои копейки. Поэтому деньги он аккуратно складывал в старую жестяную банку из-под индийского чая. Так рублик, за рубликом росло его состояние. Сознание того, что у него есть собственные деньги, грело душу.

Морозным декабрьским вечером мужики засиделись на пилораме. Запах свежей стружки витал в воздухе, перемешиваясь с ароматом самогонки и нехитрой закуски. Повод собраться был. День рождение деда Миши. Слово за слово, рюмка за рюмкой незаметно проходил вечер. Каждый травил свою историю, не забывая поздравлять именинника. Допив бутылку, сбегав за второй, да за третий мужики все же стали собираться по домам. Кряхтя и пошатываясь, они вышли на улицу, толи воздух был таким морозно ядреным, толи самогонка догнала сознание, но захмелел дед Миша шибко.

Остановившись за несколько дворов от своего, дед Миша поднес палец к губам и проговорил

- Тише, дальше я сам. Не провожайте, а то моя ведьма ругаться будет. Все, дальше я сам.

Снег похрустывал под ногами старика, предательски выдавая его нетрезвую походку. Провожая деда, мужики продолжали желать ему «долгие лета» и «поболе в кармане деньжат». Некоторые вспомнили и про здоровье. Подойдя к своему двору, дед Миша отворил калитку и, держась обеими руками за столбы, стал медленно входить во двор. Не успел он, и сделать шага, как услышал голос бабы Вали

– Явилися черти во двор.

Дед посмотрел на жену. Хмель в голове все спутала и перемешала. Очертания всего окружающего потеряло свои четкие контуры. В голове что-то звонко гудело.

– У, ведьма, кыш нечистая.

Он оторвал руки от столбов и замахал ими, прогоняя ведение. Но как только он потерял опору, его покачнуло, и он рухнул на белый искрящийся снег.

Супруга деда Миши, баба Валя была раза в три шири своего мужа. И зимой и летом она ходила в войлочных чунях на босу ногу. Шутя, говорила, что размера на ее ноги еще не придумали. Она и не переживала, привыкла, с годами ко всему привыкаешь. Неизменной спутницей её тела была и огромная вязаная кофта, в которую деда Мишу можно было завернуть раза три, четыре.

Баба Валя подняла именинника со снега и потащила в летник. Положив его на топчан, укрыв ватным одеялом, она покачала головой и вышла. Проснувшись ночью от холода, тихим шагом дед перебрался в дом.

Проснувшись утром, дед Миша долго рылся в серванте. Хлопал дверками, выдвигал и задвигал ящики.

– Чего ищешь то? – осведомилась жена.

– Как будто не знашь, - огрызнулся он.

– Че ж ты ищешь, коли ты туда ничего не ставил.

– Так ты ставила.

Баба Валя подошла к холодильнику и достала простокваши.

– Вот, простокваша, лечись, - сказала она, выходя в сени.

– «Простокваша», - передразнил жену деде, - сама ее пей.

Обернувшись на пороге, баба Валя ответила

– Не хошь простокваши, пей воду. Только сперва сходи на колодец.

Голова у деда раскалывалась, словно её стукнули железным ломом. Внутри все свербело и жгло. Посмотрев на пустые ведра, и тяжело вздохнув, он отправился за водой.

Пол дня дед Миша ходил и маялся, простокваша помогла не надолго. А жена наказала строго

– Напьешься, ни в дом, ни в летник не пущу, будешь спать под забором.

– Дай ты хоть грамулю, горит же все.

– Вот баню истопишь, тогда и посмотрим.

– Изверг ты, ведьма, - в сердцах крикнул он, - помру же!

– Вчера ж не помер.

– Как есть ведьма, - буркнул дед, - и что за напасть, у всех бабы, как бабы. И ведь помню же как домой иду, а как потом, хошь ты что делай, не помню. Это ты на меня колдуешь, - заключил он.

– Это самогонка на тебя колдует, - отвечала баба Валя.

К обеду она все же открыла свой заветный шкафчик и налила деду мутного лекарства. Налив пол стакана она деловито закрыла бутылку, убрала ее назад в шкаф и, закрыв на ключ, демонстративно убрала его себе в карман.

С пол стакана дед Миша только раззадорился, выпить хотелось еще. Но он точно знал жена больше не нальет. Нехотя он полез за своей заначкой. Отслюнявив от пачки несколько купюр, он сунул их в карман. В это время в сенях хлопнула дверь. Дед Миша, стоя посреди комнаты с пачкой денег в руках и не знал, куда их девать. Присев на диван, он машинально сунул их под подушку.

– Иди мыться, - скомандовала баба Валя.

– Ты сперва иди.

– Я Катю подожду.

Взяв полотенце и выйдя на улицу, он мимо бани прямиком отправился в огород к задней калитки.

Вернувшись в баню, он с наслаждением отпивал самогон, запивая его холодной колодезной водой и занюхивая сладким можжевеловым веником. Истома разлилась по телу, и все думы отодвинулись на второй план. Из бани он вышел не только с чистым телом, но с хмельной душой.

Череда нескончаемых зимних праздников кружила народ в хмельном угаре. Очнувшись после старого нового года, народ приводил в порядок свое хозяйство, подсчитывал убытки, наделся на новые прибыли. Но разве ж известно простым смертным, о чем за них думают там, высоко в правительстве. В один из морозных дней пришла дочь Катя и с порога сообщила последние новости, взбудоражившие весь поселок.

– Мам, деньги нынче меняют.

– Как меняют? – удивилась баба Валя.

– Да просто, указ вышел в три дня сменять все деньги, каждый по тысячи поменять может.

– А остальные? – тихо спросил дед Миша.

– Почем я знаю, - махнула рукой Катя.

Дед Миша выронил ложку, она звонко брякнула об стол.

– Когда менять то начали?

– Да сегодня с самого утра очередь в кассе.

Старик кинулся в сени. Там что-то загремело, упало, и наступила тишина, после которой раздался сдавленный стон.

– Украли, все, как есть украли, - слышалось из сеней.

Он вернулся в дом, держа в руках, пустую банку из-под чая.

– Чего украли то? Чай что ли? – спросила Катя, вертя в руках, пустую жестяную банку.

– Сама ты чай, деньги, все, как есть украли.

– И много было?

– Тыщи три, а может и более, - чуть не плача осведомил всех деде Миша.

– И когда ж ты скопить то успел?- сурово спросила баба Валя.

– Пап, может, куда переложил, вспомни.

В доме началась суматоха, перерыли шкафы, перевернули все полки и сундуки, перетрясли все книги. Все было тщетно, денег нигде не было.

– Это все ты, это ты растратила, - зло кричал дед.

– Конечно, ты прячешь от семьи, а я трачу, на что интересно? Я б купила, в дом принесла, а не стала б по углам прятать, в коробочки разные.

Три дня прошли как в тумане. Дед Миша почти ничего не ел, несколько раз к ним прибегала фельдшер Лариса, мерила давление. Он потерял сон и аппетит и все ходил и искал свою пропажу.

Народ бурно обсуждал денежный переполох. Оказывается таких, как дед Миша в поселке было немало. У кого был разобран сарай с дровами, у кого курятник, у некоторых даже в огороде чернела из-под снега земля…

Каждый горевал по утраченным сбережениям по-своему, кто запивал, кто бранился, так что весь поселок слышал матерную перебранку. Другие молча таили в себе обиду.

Весь месяц поселок будоражило и трясло. Но жизнь есть жизнь, она продолжалась и текла дальше своим руслом, затягивая в него и успокаивая народ.

 

Перед самой весной, на Страстной неделе баба Валя затеяла генеральную уборку. На улицу выносили подушки, одеяла, вынесли и перину. Колотили, да выколачивали, прогревая добро на весеннем солнце. Катя суетилась, помогая, матери. В последнюю очередь из дома понесли ковры. Сворачивая в зале ковер, Катя, обнаружила под ним ворох уже старых денег.

– Вот и заначка нашлась, - сказала она, окликнув со двора отца с матерью.

Баба Валя присела на стул, прикрывая руками рот, удерживая тяжелый вздох. Такую кучу денег она видела впервые. Дед Миша, пройдя черед всю комнату, встал над деньгами, как коршун с подрезанными крыльями. Лицо его не выражало ни удивления, ни потрясения, ни злобы. Он подошел к серванту, отодвинул его чуть от стены и, отогнув заднюю стенку, достал бутылку самогонки. Налив в стакан, и выпив, он вздохнул, посмотрел на жену и в сердцах сказал

– Грязнуля, - и хлопнув дверью, ушел на улицу.