Небо, словно глубокое озеро, вышедшее из берегов, расплескалось от края и до края - насколько хватает глаз - ни облачка.

Сижу на чердаке, свесив ноги, и наблюдаю за миром вокруг. Лето - хорошо! Тепло, светло и мухи - не кусают! Попробовали бы только! Недаром мухобойка под рукой, вернее, за поясом любимого сарафана, который мне бабушка сшила. Я почти все лето из него не вылезаю, только постирать снимаю, а потом - снова в нем. Каникулы бегут так быстро! Еле успеваю насладиться ими, отдохнуть от школьной суеты.

Сейчас болтаюсь на чердаке: между небом и землей, и жду, когда бабушка окликнет. Пойдем с ней в огороде поливать, да грядки пропалывать.

Скрип половиц за спиной заставил оглянуться. Подумала, что это наш кот забрался и птичью охоту устроил, но никого не увидела. Солнце яркими полосками пробивалось сквозь щели на чердак, и в них танцевали золотистые пылинки. Скрип повторился чуть сбоку. Не шелохнувшись, я скосила в сторону глаза - никого.

Кто-то ходит, но его не видно! Морозящий ветерок пробежал вдоль спины, и в животе что-то ухнуло вниз, наверное - сердце побежало в пятки.

- Лизок... - прошелестел до боли знакомый голос дедушки. Только он меня так называл при жизни. Я оглянулась, готовая броситься в любимые объятья, но вокруг - только пустота.

- Лиза! Где ты, проказница?! - позвала бабушка снизу, и я почти кубарем слетела к ней, едва удерживая на месте дыхание.

- Я тут, бабулечка! Идем поливать?

- Идем! - улыбнулась она, и мы занялись привычными делами. Я не стала беспокоить любимую бабушку. Мне, верно, пригрезилось, показалось. Слишком часто вспоминаю дедушку. И часто перед сном мы говорим о нем. Дом без него опустел. Чтобы хоть как-то поддержать бабулечку, я вместе с ней хозяйничаю. А вечером до самого сна - слушаю сказки, житейские истории - она их знает бессчетное количество. Но, иногда - пригорюнится, умолкнет, и я понимаю, что в этот момент она там, с ним, с дедушкой.

- Ба, а ты его очень любила? - спросила я как-то, обняла её за сгорбленные по-стариковски плечи.

- Наверное, милая. Не знаю.

- Как это не знаешь? Как же? - искренне удивилась я. - Вы же всю жизнь вместе и детей столько, и нас, внуков - не пересчитать?

- Да вот так, Лизонька. Нас посватали и женили. Мы и не видели друг дружку до свадьбы. А потом прижились, и дети пошли, да и некогда нам о любви было думать. После уже и годы прошли, состарились мы.

- Значит, ты совсем-совсем не любила дедушку?

- Любила, наверное. Он хороший человек был и мне сейчас очень плохо без него, - ответила она, смахивая скупые слезы с морщинистых щек.

Я задумалась над её словами. Любить - это значит, - дышать одним воздухом, воспитывать вместе детей и проходить через трудности сообща. Это не поцелуи в сквере, на виду у всех и не жаркие объятья, как показывают в кино. Не признания в любви под луной, а - верность и преданность, до конца дней - рука об руку. Потом - светлая память и желание встретиться после. Куда бы то ни было - в рай или ад, но вместе.

Я спала, когда мне почудились - шаги. Тяжеловатые, под ними пригибаются половицы и, выпрямляясь, чуть скрипят.

Они спугнули мой сон. Я села, облокотившись о пушистую подушку. Луна с любопытством заглядывала в мое не зашторенное окно.

Прислушиваюсь к тишине. Тошка тявкнул пару раз и замолк, позвякивая цепью, улегся в конуре. Бабушка, похрапывая, спит, отвернувшись к стене.

- Тик-так! - ходики шумно стучат, поторапливая время. Щурясь всматриваюсь в цифры - три часа. Кто же это у нас бродит?

Наверное, я сошла с ума. Ночью, одна, на чердак,... но любопытство одержало верх. И кого мне бояться в собственном доме? Тошка не лает, значит, - чужих нет, а свои - не обидят. Так я решила и, осторожно выбравшись из уютной постели, на цыпочках пробежала в кухню. Там, вооружившись кухонным ножом (на всякий случай) и карманным фонариком, выскочила во двор.

Тошка вышел, бренча цепью и виляя хвостом, поприветствовал, затем неторопливо отошел в сторону, удивленно наблюдая за моими действиями.

Перебарывая страх, я не спеша забралась по приставленной к дому лестнице на чердак.

Утром его освещало солнце, теперь же пылинки-танцоры резвились на том же месте в свете луны.

Я огляделась, ничего необычного - всё, как всегда - старые лыжи, несколько связок дедушкиных книг, большой сундук, заполненный барахлом, которое никак не доходят руки, чтобы выбросить. Еще старые газеты, журналы - "Крокодил" и "Мурзилка" - свалены в кучу в дальнем углу. Осветила фонариком каждый угол и успокоившись, выключила его - никого. Только хотела спускаться, как тихий, молящий голос позвал:

- Лизок...

- Дедушка!

Он стоял там, возле сундука, такой, каким запомнила - высокий, худощавый, с копной седеющих волос. В лунном свете - любимые черты казались сказочно-нереальными.

Но это был он. Мы смотрели друг на друга и тихо плакали, не решаясь приблизиться, дотронутся, боясь спугнуть наваждение.

- Как ты выросла, милая! - грустно улыбнулся он, разглядывая меня. - В каком классе учишься?

- В четвертый перешла. Дедушка! - бросилась к нему. Но он остановил меня жестом.

- Нельзя, Лизок! Я не могу обнять тебя. Хочу, но не могу. Ты тоже не сможешь.

Я протянула к нему руку и, дотронувшись, почувствовала лишь прохладное прикосновение. Вместо дедушки - только его облик.

- Вот видишь, - грустно произнес он. - Скоро рассвет. Я уйду и больше не потревожу вас.

Хотела ему возразить, но дедушка не позволил.

- Послушай, родная. Я не успел сказать твоей бабушке самое важное. И это мучает теперь её и не отпускает меня. Быть между небом и землей - тяжело.

В сундуке на самом дне - письмо. Отдай бабушке, пусть прочтет. Мне нужно, чтобы она простила. Обещай, что не забудешь.

- Обещаю.

Рассвет наступил слишком быстро. Дедушка растаял с первыми лучами солнца. Я не плакала, знала, что он навсегда поселился в моем сердце.

Сундук тяжело поддавался на мои уговоры, но все же уступил детскому упорству. Крышка шумно хлопнула ударившись о стену, я зарылась в хламе с головой. Вытаскивала разные ненужности и забытости - альбом, потертый серый дедушкин портфель, какие-то тетради, открытки, книги, старые значки, темные монетки, дедушкина военная форма, бабушкино платье - шелковое в белый горошек. Ткань почти не выцвела. А ведь это еще довоенное платье. Прикинула к себе - по самые пятки. Смешное.

И вот, наконец, добралась до старого, пожелтевшего от времени конверта. Дедушкиным неразборчивым почерком было написано: "Леночке, лично в руки. От Николая. Май, 1950 г." Без адреса отправления и доставки. Наверное, он передал это письмо с кем-то из знакомых, а может быть, оно всегда лежало среди его бумаг.

- Дедушка! Как давно твое письмо ждет бабушка! - воскликнула я.

Прижала конверт к себе, словно драгоценность, и поспешила в дом. Бабушка уже - на ногах, топталась по кухне, готовила завтрак.

- Лизонька, ты откуда, дружок? - заметила она меня в двери и, предчувствуя неладное, со вздохом присела на стул. - Что стряслось-то?

Я молча протянула ей конверт.

- Ох! - бабушкины руки затряслись, а слезы крупными горошинками потекли из глаз.

Я рванула к ведру с чистой водой, зачерпнула ковшом - дала ей напиться. Наши глаза встретились, и она тихо попросила:

- Читай.

Высвободив из конверта листок в клеточку, где убористым почерком начертано всего несколько строчек, я принялась читать, разбирая по слогам дедушкино письмо.

" Милая Леночка!

Я сейчас от тебя очень далеко, но обещаю, что скоро мы будем вместе.

Мне тяжело без тебя так, как никогда прежде.

Только в разлуке я понял, как сильно нуждаюсь в тебе. Твоей улыбке, искрящихся счастьем глазах. Мне снится твой облик, а голос я слышу и днем.

Иногда обернусь в пустой комнате, словно бы ты рядом со мной.

И горький укол отзовется в груди, когда пойму, что это мне только кажется.

Скоро я приеду за тобой и детьми. Крепко целуй их от меня. Люблю и обнимаю. Николай."

Я закончила читать. Бабушка успокоилась и на мой ещё не слетевший с языка вопрос, ответила сама:

- Я не получила этого письма, Лизонька. Твой дедушка уехал на стройку в Братск. БАМ - слышала? Там и подорвал здоровье. Мне было очень тяжело одной с двумя малышами на руках. Я уехала к родителям в деревню. Наверное, письмо так и лежало в почтовом ящике, когда он вернулся. Где ты его нашла?

- В сундуке, наверху.

Старушка прижала листок к груди, затем отняла, пробежала глазами по корявым строчкам, улыбнулась.

Я поняла, сегодня моя бабулечка отпустила боль. Дедушка всегда любил её и никогда не обвинял в том, что когда-то давно она не поехала с ним.

Тот холодок, который изредка пробегал между ними и морозил чувства обоих - не был настоящим, а только казался. Они любили друг друга и все тяготы жизни проходили вместе. Несмотря ни на что, строили свою жизнь, воспитывали детей и внуков.

И сейчас, спустя несколько лет, провожая мою старушку в иной мир, я верю, что её там ждет дедушка. Потому что между ними всегда была и есть - ЛЮБОВЬ.