Сколько я уже еду? Часов шесть-семь? Что-то около. Значит, между мной и Вихрастым с его бугаями уже километров пятьсот, не меньше.

Я сел на этот поезд около полудня, ровно через час после телефонного звонка. Последние деньги отдал проводнику, чтобы посадил в СВ без билета. А швейцарские часы послужили гарантией того, что я буду в купе один. Без попутчиков.

Отсутствие часов раздражало – то и дело рука сама собой вскидывалась, а глаза искали на запястье золотистый циферблат. Плохо без часов. Но без головы еще хуже. Парень, позвонивший от Вихрастого, без малейшего намека на юмор пообещал оторвать мне голову, если деньги не появятся через сутки.

Денег не было. И не предвиделось ни через сутки, ни через месяц. Уже полгода, как я продал свой, так и не состоявшийся, бизнес, вернул Вихрастому часть долга, проценты, отдал ему свою машину, а сумма по-прежнему была астрономической. Я хмыкнул – забавно, когда я брал этот «коммерческий кредит», пять тысяч казались мне копейками. Я тогда мыслил сотнями тысяч, а в перспективе маячил заветный миллион! «Хотите стать миллионером? - звучало тогда на каждом углу. – Вложите ваши денежки, и вы будете им!» Я вложил. Но не свои, а чужие. Дурак.

 

Я выбрал южное направление. Летом в этих краях полно приезжих – затеряюсь в толпах отдыхающих, перекантуюсь до конца сезона, а там поглядим. Эта идея казалась мне вполне разумной, пока я, спрятав глаза за темными очками и путая следы, добирался окольными путями до вокзала. И только где-то под Тулой до меня вдруг дошло – с пустым кошельком на югах мне делать нечего. Без денег меня даже под забором переночевать не пустят. Бизнес есть бизнес.

Планы менялись. Не по сути, конечно – вариант где-нибудь «залечь» по-прежнему оставался единственным. И чем дальше от Москвы я «лягу», тем лучше.

Вези меня, поезд, вези! Откачусь от златоглавой сотен на двенадцать, сойду на полустанке и попрошусь на постой к ласковой бабульке-божьему одуванчику. Забор ей подправлю, дров наколю, воду из колодца носить буду – проживем!

Я задремал. Мне снились коровы.

 

Проснулся от того что тряхнуло. Встали? Или тронулись?

Стукнув в дверь, проводник просунул в купе волосатую лапу с моими часами на запястье. Лапа предлагала чай.

- У меня денег нет.

- Угощаю, - проводник поставил стакан на столик и подмигнул. – Где сходить-то будешь, беглец?

- А какая следующая?

- Красная Заря. Потом Коммунары. Потом Вишневская.

- На Вишневской, - не колеблясь, выбрал я. – Долго еще?

Проводник внимательно изучил золотистый циферблат:

- Через три часа. К полуночи будем.

- Ну ты это… Толкни, если что.

Проводник хохотнул:

- Толкну-толкну, не боись, - и выразительно побренчав браслетом моих часов, вышел.

 

На Вишневской бурлила жизнь. К прибытию «ночного московского» на платформе разворачивалась ярмарка. Горячие пирожки, домашняя картошка с соленым огурчиком, первые, еще несъедобные яблоки, сигареты, водка «поверь-милок-дешевле-вагон-ресторанной»…

Две минуты.

- Отправляемся!

Гудок - поезд трогается, собирая на ходу последних покупателей.

 

Я стоял на платформе. Возбужденные бабки все еще галдели, подсчитывая «навар», и не торопились расходиться. А я высматривал среди них свою «бабулю-божий одуванчик».

- Чего столбом стоишь? Не встретили, что ли? – бабка подкралась сзади.

Я вздрогнул:

- Нет, я это… Отстал.

Бабка недоверчиво покосилась на мою дорожную сумку. Я мысленно чертыхнулся – надо было сочинить «легенду».

- Петровна, тут отставший, - крикнула она, тыча в меня пальцем. – Сдай его Людмиле!

- Сам дойдет, - отозвалась вторая старуха, - Занятая я.

Петровна вытряхивала из пакетиков расфасованные к «ночному московскому» огурцы и совала их обратно в банку с рассолом.

- «Занятая», - передразнила ее «моя» бабка. – Вон вокзал, видишь? Там в кассе Людмила спит. Разбудишь, объяснишь, что к чему – она тебя «московским утренним» завтра и отправит.

Судя по четким инструкциям, бабка уже не в первый раз «сдавала Людмиле» неуложившегося в две минуты курортника.

- Мне бы переночевать… - бабка никак не тянула на «божий одуванчик», но, похоже, выбора у меня не было. Полтора десятка старых ведьм, только что нараспев предлагавших «пирожочки горяченькие», посыпали друг друга отборной бранью, плевались и, казалось, только ждали сигнала, чтобы разбрестись по своим ступам.

- Переночевать? – «моя» бабка заулыбалась, целясь в меня единственным зубом. – А сколько дашь?

- Так я же отстал. Без денег я.

- Брешешь, - старая карга спрятала зуб. Так было лучше. – Сумку, значит, взял, а денежки уехали?

- Правда, ни копейки нет. Обокрали меня. Пока спал. Кошелек из-под подушки вытащили. И часы. Дорогие, - я продемонстрировал старухе пустое запястье. – Куда мне без денег в Сочи? Вот и сошел.

Кажется, бабка поверила – вид у меня был вполне приличный и достаточно несчастный. Она ни на йоту не подобрела и совсем не удивилась – видимо, и такие ситуации были делом обычным – но злобно зыркать перестала.

- Тогда иди к Людмиле, она тебе телеграмму отобьет. В долг. Перевод получишь – вернешь.

Все дороги вели к Людмиле. Интересно, сколько ей лет?

- А переночевать Янька пустит, - старуха снова оскалила зуб. – У нас только она безденежных пускает.

Ага! Значит, Людмила и Янька. Уже кое-что!

- А где эту… Яньку найти?

- Чего ее искать? Туточки должна быть, - бабка пошарила глазами по опустевшей платформе. – Вон она, шалава, самогонку жрет.

Я обернулся. На скамейке сидело нечто с сизым распухшим лицом и лихо запрокидывая голову, прикладывалось к бутылке.

Бабка смачно плюнула в сторону «шалавы Яньки», подхватила кастрюлю с «картошечкой рассыпчатой» и зашагала прочь.

 

Большой деревянный сарай, выполнявший функции вокзала, почты и телеграфа, был заперт изнутри. Я колотил в дверь уже минут десять, но всемогущая Людмила не просыпалась.

А с севера ко мне неумолимо приближалась Янька.

- Люда, Людмила! Откройте!

- Муж-жик, чё орешь? Дрыхнет она… С-сука, - от Яньки воняло блевотиной, мочой и перегаром.

Я зажмурился, уткнулся носом в плечо и решил, что буду стучать ровно столько, сколько смогу не дышать. А потом сдохну. Или от удушья, или от интоксикации.

- Что ты сказала? Кто сука?! – мой кулак ударил по воздуху и я, не открывая глаз, бросился навстречу грозному голосу.

 

- Ну, что уставился? – Людмила стояла, уперев руки в роскошные бока, и смотрела на меня сверху вниз. А я, отвесив челюсть, снизу созерцал это чудо природы. Говорят, что великанов не существует. Так вот – брехня это!

- Я… Меня… - я сосредоточился, стараясь не глазеть на огромную грудь, которая колыхалась как раз на уровне моего носа, и в двух словах поведал о том, как меня «обокрали».

- Бывает. Диктуй адрес – телеграмму отстучу, - Людмила приготовилась записывать.

- Некого мне просить. Один я.

Великанша отложила карандаш и удивленно подняла брови:

- Как это? А родня? Друзья?

Я помотал головой.

- Что, и бабы нет?

- Нет.

- Надо же… - Людмила смотрела на меня с любопытством. – А вроде не урод…

Мы замолчали. Не знаю, о чем думала королева вокзала, почты и телеграфа, а я затосковал – вряд ли такой женщине нужно помогать рубить дрова и таскать воду.

- Мужи-иик, выходи! Цаловаться будем! – донеслось из-за двери.

- Янька, тварь, вали отсюда! – гаркнула Людмила, выныривая из задумчивости. – Не то под откос пущу!

«Да уж, такая и вправду пустит. Легко!» - подумал я и затосковал еще сильнее.

- Что делать-то будешь? – добрая великанша вроде бы мне сочувствовала.

- Не знаю. Думал, может, здесь поживу – все равно отпуск пропадает.

- Здесь? – Людмила захохотала. – Да отсюда бегут все! Одни старые ведьмы да пьяницы остались.

- А вы? – из уважения к ее габаритам я не мог перейти на «ты».

- А мы с Васей тоже собираемся. Вот, Петька на будущий год в армию пойдет, мы в райцентр и переберемся, - и увидев мой удивленный взгляд, гордо добавила. - Вася – муж мой. А Петька – сын.

Я молчал. Пасторальные картинки жизни в селе одна за другой разбивались вдребезги. Мой поезд ушел дальше на юг, а мои последние деньги увозил на этом поезде проводник с волосатыми руками. Выходило, что мое место здесь. Нравится оно мне или нет.

- Ладно, - видимо, душа женщины-великана была также огромна, как и ее тело. – Сумку можешь оставить здесь. Переночуешь на скамейке за вокзалом. А утром пойдешь к дяде Коле – он странный, но приезжих любит. Увидишь, его дом на отшибе стоит, белёный.

- А здесь поспать нельзя? – меня все еще преследовал образ любвеобильной Яньки.

- Нет. Через час муж придет, к ночному питерскому. Увидит тебя – убьет. Ревнивый! – и Людмила заалела щеками.

 

Ветхое здание вокзала содрогалось.

- Людка, открывай, стерва! Не то дверь вышибу! – похоже, Вася не шутил. Дверь трещала. – Придушу обоих – и тебя, и москаля поганого!

- Янька настучала, тварь, - великанша расправила плечи, сжала кулаки и пошла открывать. Возле двери оглянулась. - Ты, главное, под ногами не путайся. Как Вася войдет – беги.

Бегаю я быстро. Пулей долетел до конца платформы, спрыгнул, скатился в овражек и затих в кустах. Издалека доносились звуки битвы. Последнее, что я видел перед тем, как дал деру – это была Людмила, целящаяся в голову Васи креслом отечественного производства. Жаль, что оставаться там было небезопасно – более впечатляющего зрелища, чем схватка этих двух гигантов, я в своей жизни не встречал.

Было тепло. Я растянулся на траве и любовался черным южным небом.

«Интересно, какие у великанов дети?» - я попытался представить себе мальчика Петю, который на будущий год пойдет в армию. Воображение пробуксовывало.

Под утро я все-таки уснул.

 

Дом дяди Коли сиял свежей побелкой. Стоявший чуть поодаль, он, казалось, брезгливо отодвинулся от чумазых собратьев.

Я постучал.

- Входи, москаль, входи, - хитроглазый дедок открыл дверь и, прихрамывая, проводил меня в комнату.

- А откуда вы…

- Сарафанное радио, - дедок подмигнул. – Перед «московским утренним» только и разговоров было, что о тебе. Да и Вася весь в синяках, на жену жалуется. А ты садись, садись.

Я сел на предложенный стул и осмотрелся.

Странный это был дом. Вернее, дом-то был нормальный, а вот обстановка… Грубые лавки перемежались с разномастными импортными стульями, дореволюционные ходики висели рядом с глянцевым постером группы «Виа-гра», на кованом сундуке стоял японский телевизор, а в плетеной корзине валялись три выключенных мобильника. Отдельный угол занимали произведения искусства: там было два чучела, абстрактная картина и статуя обнаженной нимфы в полный рост.

- Нравится? – дядя Коля перехватил мой изумленный взгляд.

- Не очень, - честно ответил я. – Как в магазине ненужных вещей.

- Угадал, парень, - дедок заулыбался. – Это и есть ненужные вещи. Кому-то они лишние, а для меня – радость. Трофей.

«Псих», - подумал я.

- Вор, - ответил моим мыслям дядя Коля. – Я вор. На законных основаниях. У меня и справка есть - хочешь, покажу?

- Хочу, - мне стало любопытно.

Дед открыл бронзовым ключом ящик комода и достал запаянную в пластик бумажку.

- Вот, читай, - он ткнул кривым пальцем в нижнюю строчку. – «Клеп-то-ма-ни-я». Болезнь такая, слыхал?

- Так это все…

- Украл, украл, украл! – старик приосанился. – Все ворованное!

- А вас не ищут?

- Не, я ж только ненужное беру.

- А соседи? Вопросов не задают?

- А я их за порог не пущаю. Вот и весь ответ.

 

Дядя Коля оказался милейшим человеком. И вовсе не психом. Он действительно был вор. Настоящий домушник. Правда, в далеком прошлом. А сейчас развлекался «для души» и чтобы форму не терять – «мало ли что». А справочку – так, на всякий пожарный – сделал ему молодой психиатр из райцентра в обмен на модный мобильник. Ворованный, разумеется.

Я валялся на перине и переваривал обед. После суток, прожитых на одном чае, дедова пшенная каша показалась мне вкуснейшим деликатесом! Она и вправду была хороша – на коровьем молоке, с кусочками кислых яблок, щедро заправленная топленым маслом… Мой желудок довольно урчал. Жизнь налаживалась.

«Надо сходить на вокзал за сумкой», - подумал я и утонул в перине.

 

- Вставай, парень, вставай, - дядя Коля трусил меня за плечо.

За окном было темно. Ого, вот это я поспал!

- Одевайся, нам пора.

- Куда?

- На дело. Мне одному не справиться. Поехали, по дороге растолкую.

Я не вор. И становиться соучастником «диагноза» дяди Коли мне не хотелось. Но еще раз ночевать в кустах хотелось еще меньше. «В конце концов, он же профессионал, - утешал я себя. – Значит, все будет о’кей.»

Мы ехали на велосипедах через поле. Луна светила, как хороший прожектор, колеса мягко давили пыль грунтовой дороги, орали цикады, а дядя Коля объяснял мне суть «дела».

В десяти верстах от Вишневской когда-то был заповедник. На волне бардака, царящего в стране, эту землю выкупили «богатеи», понастроили охотничьих домиков и приезжали туда компаниями по выходным. Развлекаться и все такое. «Рыбалка там аховая, - говорил дядя Коля. – Лещи – не поверишь – как свиньи!»

Вот эти самые двух, а то и трехэтажные «охотничьи домики» и повадился «чистить» бывший домушник.

- Я, - рассказывал дядя Коля, - сначала на мотоцикле ездил, с коляской. Только шумно это. Да и надоело крупняк таскать – ставить некуда. Я сейчас все больше по мелочи – что забыли, то мое. Ежели забыл человек вещицу – значит, не очень-то она и нужна. Верно?

- Верно, - смеялся я.

- Сегодня дело сделаем – часы тебе презентую. Хорошие.

- Да, часы – вещь нужная… - я уже было собрался в очередной раз помянуть проводника, но тут меня осенило, - Дядя Коля, а зачем я-то вам понадобился?

- Э, парень, есть одна штуковина – давно я на нее глаз положил. Только тяжелая она, не справлюсь. Старый стал.

Дед вздохнул. А я наконец понял, зачем к моему велосипеду прицеплена двухколесная тачка.

- И что это за штуковина?

- Мотор. Лодочный, - дед помолчал и ласково добавил, - Японский.

Нам предстояло вскрыть гараж одного из особняков, скрутить с лодки движок, погрузить его в тачку и, при помощи моей тягловой силы, доставить в «одно место».

- Дядь Коль, а на кой черт вам мотор? – я действительно не понимал, что можно делать с лодочным движком в деревне, от которой до реки десять верст!

- А я его схороню, а потом хозяину место схрона и открою. За вознаграждение.

- Жрать-то хочется, - добавил он, услышав мое «хм».

 

То ли замок был никудышный, или дядя Коля и впрямь был профессионалом высокой квалификации, но гараж он вскрыл за две минуты.

- Давай, твоя очередь.

Я, стараясь не шуметь, начал поднимать тяжелые ворота.

- До середины, - скомандовал дядя Коля. – Хорош.

Мы пригнулись и осторожно вошли в темноту.

- Что за вонь? – я поморщился.

- Крысы, небось. Или кошка сдохла.

Я опустил ворота, и дед щелкнул фонариком. Лодка стояла на транспортере.

- Снимай чехол. А заодно глянь – может, в лодке что интересное валяется.

Я сдернул брезент. Посветил внутрь фонарем и заорал.

В лодке лежал труп. И вонял именно он.

 

Мы молча гнали велосипеды через поле. Пустой прицеп подпрыгивал на ухабах и мешал развить скорость. Дед ушел в отрыв, выпуская из-под колес столбы пыли. Я отплевывался, потел, налегая на педали, но догнал его только возле дома.

- Значит, так, - едва я подъехал, заговорил дед. – Берешь мой велосипед и дуешь от вокзала на запад. Через семь километров будет озеро, велосипед утопишь, а дальше пешком на север. Недалеко – с полчаса ходу. Там шоссе. Сядешь на попутку и чтоб духу твоего…

- Какой запад, какой север? Я что, на Пржевальского похож? – меня трясло.

- Я тебе часы обещал. Держи. С компасом, - старик сунул мне в руку «подарок» и кивнул на свой велосипед. – Давай, катись.

- А вы?

- А что я? Я на тебя покажу – был, мол, здесь залетный. Переночевал, да и убег.

Я задохнулся от возмущения – милейший старичок собирался меня сдать!

- Нехорошо это, дядя Коля, не по понятиям.

- А ты меня понятиям-то не учи! Зелен еще! – дед нахмурился и добавил извиняющимся тоном. – Не серчай, все равно старые ведьмы доложат, что чужой был. На тебя все и повесят. Так что, парень, ноги в руки.

Дед похлопал меня по плечу и похромал в дом.

 

Я катил велосипед рядом с собой по главной и единственной улице в сторону вокзала. Надо было забрать сумку. Настроение было – хреновей некуда. Утешало одно – до выходных труп в лодке вряд ли кто-то обнаружит. Так что, пара дней в запасе есть. Доберусь до трассы, сяду на хвост к какому-нибудь дальнобойщику и отправлюсь с ним по городам и весям. Страна большая – авось где-нибудь пригожусь…

- Здорово, муж-жик! Пшли ко мне – приласка-ааю!

О нет, только не это! В лоскуты пьяная Янька перегораживала подступы к вокзалу.

- Я спешу.

- А мы быстренько, - боже, она улыбалась!

Янька растопырила руки, собираясь обнять меня вместе с велосипедом. Я, набрав в грудь побольше воздуха, ловко поднырнул у нее под рукой и рванул к платформе.

Я колотил в дверь, а ко мне, на этот раз с юга, неумолимо приближалась Янька.

- Люда, Людмила! Я за сумкой!

Дверь распахнулась. Глядя сверху вниз, мне недобро улыбался Вася.

 

Я, как было велено, утопил дедов велосипед, и даже не устоял перед соблазном искупаться – ночь была жаркой – и теперь бодро шагал на север.

«Спасибо, дядя Коля», - думал я, поглядывая то на стрелки часов, то на компас. До шоссе оставалось идти минут пять. Где-то вдалеке уже мелькали фары.

Я шел по обочине и поднимал вверх руку, когда слышал шум приближающейся машины. Кто-то мне говорил, что профессиональные автостопщики голосуют именно так – поднимают руку вверх, показывая ладонь. И это означает – у меня нет денег, но я славный парень и с удовольствием составлю вам компанию на сотню-другую километров.

- Залезай, - в ответ на мой сигнал, у обочины притормозил пыльный джип с московскими номерами. – Тебе куда?

- Нам по пути, - я плюхнулся на сиденье, закрыл дверцу, повернулся к водителю, приготовив улыбку…

- Ну, здравствуй, - за рулем сидел Вихрастый. – Что, удрать хотел?

Улыбка не пригодилась.

- Хотел, - обреченно кивнул я.

- От судьбы не убежишь. – Вихрастый хмыкнул. – Я ж не знал, что это ты. Смотрю – парень голосует. Дай, думаю, подвезу. Может, расскажет чего. А то в сон клонит.

Джип тронулся.

- Ну, рассказывай.

И я рассказал. Про старух. Про семью великанов. Про шалаву Яньку. Про дядю Колю. Про труп.

Вихрастый слушал и от души хохотал над моими злоключениями.

- …а в машине – ты.

Дальше рассказывать было нечего.

Мы помолчали.

- Часы-то покажи, - Вихрастый включил лампочку в салоне.

 

Я чуть не вылетел через лобовое стекло. Вихрастый дал по тормозам, бросив джип на обочину, и теперь орал, как сумасшедший:

- Парень, не поверишь, это ж мои любимые, от отца достались, а ему – от деда! Я их год назад потерял – на рыбалку в какую-то тьмутаракань тогда ездили!..

 

Я шагал вдоль шоссе в сторону Москвы.

Я шел налегке. Без сумки, без денег, без часов.

И без долгов.