Воробей в окно стукнул.

За кем это он?

 

Болела нога у девочки.

Нет, не падала. Нет, не ударялась. Сначала чуточку, а потом вот аж досюда. И ходить, а ночью совсем.

Что за девочка? Да кто ее вспомнит.

У нее были Барби в кровати, одинадцать свечек на последнем торте и мама, которая плакала от слова "ампутация". Был папа, он привозил деньги и разговаривал с врачами, стенами, сестрами и даже с Барбями строгим голосом.

И была весна, снег таял, а девочка и не видела. Воробьи звали играть на карниз, на изуродованные секатором кусты шиповника, но всему свое время, не так ли? Веткам время сейчас - покрываться мохнатыми зародышами листьев.

- Так. В окно смотри!(бряк)

"белая эмаль, совсем, как на тех мисках...

чик-чирик.

Где-то (не так уж и глубоко) в земле, шевелились, разбухнув от влаги, воскресшие зерна, у них

- Не дергайся! Я те больно-то не делаю! (бряк)

... из которых мы ели на даче...

чирикчирик

лопнула-разошлась кожица. кожура. появляются

- Да не ори ты! Я уж оглохла! (бряк, бряк, дзынь)

...только форма, как у мандариновой дольки или...

чирик. чирик, чирикчирик чирик!

корешки и вот уже тянется к солнцу бледный, толстый, чем

- А больше и не делаю. Столько, сколько надо! (бряк)

...как у фасолины. мы накрывали фасоль мокрой ватой..."

чирик...

ближе к солнцу, тем темнее, первый росток.

 

- Всё, девочки. Отбой.

В темноте дрожащее:

- А мне ужин не привезли сегодня. Завтра что, вторник? Уже?

 

Удалили опухоль, сделали девочке замечательное синтетическое колено.

Перевязки, "а знаешь, какой тяжелый у рентгенши передник!", хи ми я и жизнь, воробьи по подоконнику на пружинках и зырк глазом, зырк другим. об коготь проворно стереть нетерпение с клюва. Фрррр без формы в воздух пернатое пятно - пролетели-протянулись ночи-дни, сложились в "вот уж пол-года как".

У девочки не было больше ноги и тазобедренного сустава не было. Были метастазы и надежда на чудо. И мама теперь не плакала, зато по вечерам читала дочери, ну да, пусть будет дочери, Библию. А папа перестал быть строгим и улыбался, улыбался, дурак. Старый, беспомощный. И листьям надоело братство. Они распадались на лагеря, одевались в сигнальное, лупили, обагрялись и замертво отдавались Северным ветрам.

Девочке очень хотелось...

Жить? Быть как все? Чтобы больше не было больно?

Да нет, просто воздуха.

Ей очень хотелось воздуха.

Она справилась с костылями, дверьми и ступеньками, вышла, села продрогнуть на лавочку, посмотреть пляску пятен. Пятен теплого еще солнышка, которого так хочется плечам и шее, но нельзя даже самую чуточку.

Воробьи смешно прыгали, искали что-то в пыли возле самых... Возле самой ноги и вычирикивали прощально низкому солнцу благодарственную птичью молитву.

Время пришло. Постояло у девочки за спиной. Повздыхало. Подышало в затылок, коснулось волос. “Знаешь, меня больше нет”, – тихо сказало время. Я помню. Ты было. Кажется, чтобы собирать камни, а потом снова разбрасывать. И струйка песка из ладони в ладонь всегда вниз. Закончится песок – пойду купаться. А время смешалось с песком и сквозь пальцы прошло. Привет. Я тебя не жалею.

Теперь она вся на солнце, теперь можно.

А что воробьи? В окно к тебе стукнули? Вести принесли. Сам знаешь какие.