Летний поезд.

Забросив сумку подальше на верхнюю полку, плюхнулся на жесткое дерматиновое сидегье, раздвинул пожелтевшие занавески с синими корабликами. За окном яркий летний день сменялся свинцовым дождливым вечером. Такое бывает в Питере. Перрон с провожающими шумел. Цветы, чемоданы, спортивные штаны с отвисшими коленями, шлепанцы, газеты с кроссвордами, беляши… Проводница, толстая тетенька в синей форме, ну, прямо необъятная стюардесса, с дурацким белым бантом на затылке вежливо приказала готовить билеты.

-Это мое!

В купе чинно ввалился невысокий коренастый усач преклонных лет. Одет аккуратно: потертые брюки со стрелками, старые башмаки начищенные до блеска. Белая рубаха древнего фасона отглажена, как безоблачное небо.

Взглянув на меня, усач протянул «краба», как старому знакомому:

- Кирилл, - представился он.

- Сергей, - ответил я, пожав крепкую руку.

- Кирюха! Мы тут с ребятами тебе в дорогу.. – Сквозь дверь ему сунули объемистый каруселевский пакет, полный свертков и кулечков. Наружу весело торчало горлышко бутылки, и выглядывал желтым боком банан.

- Ну, зачем? – смутился усач.

- Цыц! – пригрозил провожающий. – По местам стоять! Вахту держать!

Поезд дернулся.

- Провожающие! – противным зычным голосом, словно сирена тревоги, огласила вагон проводница. – Провожающие, покиньте вагон!

Перрон, окропленный летним скудным дождем, поплыл вместе с людьми. Колеса застучали по стрелкам и стыкам еще не размеренным тактом. Мимо молодцевато пронеслась электричка, сердито гудя, как будто обругала старика-локомотива, тащившего наш поезд. Высокие многоэтажные дома редели, уступая место диким порослям деревьев и кустов. Город отпускал поезд из своих каменных шумных недр на тихий лесистый простор.

- Молодой человек, вы не против? – Мой сосед вынул из каруселевского пакета бутыль коньяка.

- Не рано ли? – смутился я. – Может, с пива начнем.

Я достал из сумки пару жестяных банок троечки-балтики.

- Одно другому не помешает, - уверенно сказал сосед, умело откупоривая бутылку.

- Это как? – удивился я.

- Просто! – подмигнул он. – Водку с пивом пьют алкаши. Педики хлещут коньяк с шампанским. А мы не педики и не алкаши… Брыкаловку когда-нибудь пробовал? Ее только настоящие капитаны пьют.

- Неужели можно коньяк с пивом мешать?

- Можно. Не мешать, а запивать, - деловито объяснил он, разливая по прозрачным пластиковым стаканам янтарную отраву. – Ни разу не пробовал?

- Такого извращения – нет, - усмехнулся я.

- Сразу видно – на флоте не служил. В армии-то был.

-Вообще-то я в морпехом полтора года.., - обиделся я.

- Ого! – он отставил бутыль и вновь протянул краба. – А я в Северном Флоте на сторожевике.

- В отставке?

- Списан на берег! – строго поправил он. - Ты сам в моторизованных?

- Нет. Я в научно – исследовательской части.

-А! – протянул он, без обиды проронил: – С тобой все понятно! Вздрогнули!

Коньяк обжег горло, а пиво взорвало все внутренности. Ну - и гадость! Но приятно! Пожар в желудке затушил вязкий сладкий банан.

- Приехал старых друзей повидать, - объяснил он, как бы мимоходом. – Все же, День Военно-Морского Флота надо в Питере справлять. В Москве – не то. Эх, раньше на праздник в Ленинграде пройдешься по Ваське – всюду бескозырки да белые фуражки… А сейчас? Впечатление, как будто на съезд анархистов попал. Ты, небось, тоже в тельник ходил да Андреевским флагом размахивал?

- Нет, капитан, - улыбнулся я. – Какой из меня моряк? Я и на службе все больше за компом сидел, да в караулы ходил. На дембель в зеленке ушел. Ни черного берета, ин аксельбантов.

- Налегай на курицу, - придвинул он мне тушку-гриль с аппетитной коричневой корочкой, выпиравшей из упаковки мятой фольги. – Не беда. На кой тебе этот берет? Чтобы на празднике пьяным красоваться? Срам – это, - вздохнул он как-то совсем по-стариковски. - Сам из Москвы или из Питера?

- Из Купчино, - ответил я.

- Чего ты меня путаешь? Купчино – это Питер.

- Вроде бы в Питере, а вроде – как и само по себе, - пожал плечами я.

- А я сейчас в Москве, - вздохнул он. – Вернее – в Подмосковье. Жена настояла… Квартиру дали…Огород развел… Вот, двух дочерей вырастил… - Он тщательно вытер руки о бумажную салфетку, порылся в бумажнике и достал белый прямоугольник, протянул мне.

На фото две девчушки, не то, чтобы красивые, но хорошенькие.

- Старшая - в медицинском, младшая одиннадцатый закончила с отличием..., - он глотнул коньяк.

- А чего так грустно? – не понял я. – Честно говоря, мне еще далеко до семейной жизни, но у вас-то все в полном порядке.

- Ага! – Хрумкнул огурцом. – Прослужил бы ты с мое в Североморске… Выйдешь в степь нарофоминскую, взглянешь по сторонам – противно.

- Да от чего же?

- Моря не хватает. Вот, такой я идиот. Так не хотелась с севера уезжать! Знаешь, как там здорово! Море, сопки, небо чистое, ветер просоленный, холодный, чайки… Ни одной вороны. С женой ругался сколько! Вытащила все же. Теперь при военкомате, бумажонками орудую. Отплавался.

Вагон покачивало. За окошком мелькали столбы. Гасла заря.

- Ба-ла-го-е! – каркнула проводница. Поезд замедлил ход. Подплыл пустынный перрон, освещали холодным светом фонарей. Здание вокзала, выкрашенное дешевой желтой краской, взирало безучастно огромными яркими окнами. Из темноты вынырнули бабки с ведрами, кулечками, бутылками и бросились к вагонам, в надежде что-нибудь продать.

Дверь купе отъехала в сторону. Показался большой живот, на котором еле сходилась синяя выцветшая рубаха с белыми пуговками, кепка, скрывавшая широкое мясистое лицо. Большие растоптанные башмаки несмело ступили через порог.

- Здрасте, - пробасил толстяк. – Я к вам.

Неимоверных размеров потертый зеленый рюкзак легко взлете на багажную полку. За ним последовала клетчатая клеенчатая сумка. Старушка в сереньком платочке жалобна курлыкала в коридоре.

- Все, ма, иди! – уговаривал ее толстяк. – Сейчас поезд тронется. Доеду… Да. Ничего не случиться.

Мужчина наконец полностью протиснулся в купе. Он совсем не толстяк, как на первый взгляд показалось, - обыкновенный, наш, русский мужик после сорока пяти. Скромно присел на уголок лежанки, снял кепку, обнажая седеющие залысины, вытер пот со лба.

- Уважаемый! – капитан сотворил красноречивый жест, указывая на наш богатый стол.

- Не, ребята. Я только что ел.

- А, это? – в центре внимания оказалась недопитая бутылка коньяка.

Мужчина как-то горько вздохнул и виновато улыбнулся:

- Мне нельзя.

- Никому нельзя, - настаивал капитан. – Даже президенту нельзя много, однако – пьет по-чуть-чуть и страну из кризиса выводит.

- А! – махнул он рукой. – Наливай!

Встал, сразу заполнив собой половину купе, и потянулся за клетчатой сумкой. Из недр ее он извлек вареную картошку, шмат розового сала, огурцы-помидоры, колбасу…

- Куда едешь, уважаемый? – поинтересовался капитан, когда, под стук колес добили коньячок.

- В Москву, - ответил немногословный сосед.

- К родственникам?

- На заработки, - нехотя промямлил он. – Может на стройку возьмут. У нас с работой совсем плохо.

- А что умеешь? – капитан, словно умелый рыбак извлек вторую бутылку коньяка.

- Тракторист, - пожал плечами мужчина. – Всю жисть на тракторе. А тут трактор встал, да и конторка наша развалилась. Че теперь делать – не знаю. По телевизору говорят: надо свой бизнес открывать, кредиты брать. Дак, кто мне кредит брать… И какой бизнес я открою?

- Вон, у молодежи надо спросить, - капитан кивнул в мою сторону. – Что там Мессинг нагадал? Что с нами будет?

- Помрем все в двенадцатом, - с грустным смехом ответил я.

- Вот здесь ваше место! – проводница вскрыла нашу дверь, как нож консервную банку.

Высокая худая девица очень даже приятной наружности впихнула вперед себя огромный баул.

- Пмагите! – прогнусавила она. Толстяк попытался встать, но понял, что своей массой выдавит девицу из купе. – Не! Вы лучше сидете! Мжчина! – обратилась она ко мне.

Я тут же подскочил с места и определил ее баул на нужное место.

Ой! Что же делать? – растерялась девица и принялась копаться в полукруглой кожаной сумочки. Явно, наша компания пришлась ей не по душе. – Черт. Пмаду потеряла.

- Да бросьте вы краситься, мадмуазель, - усмехнулся капитан. – Сейчас ночь. А ночью все ведьмы – красавицы.

Она зло сверкнула на него подкрашенными глазищами.

- Надеюсь, вы меня ведьмой не считаете?

- Вы, просто прелесть!

Она взглянула на стол и брезгливо поморщила носик.

- Вы че, пьете здесь?

- Коньяк! Будете? – очень неприлично предложил капитан.

- Ага, - неожиданно для всех кивнула девица и достала из сумочки тонкий стакан.

Ехали весело. Толстяк скис быстро. Его уложили головой к выходу. Несмотря на огромную массу он легко упаковался на лежанке, и даже хватило место капитану. За окном мелькали фонари полустанков, сменяясь непроглядной теменью. И нам совсем не мешал аромат его носков.

После первого стакана стеснение девицы, как рукой сняло. Пристроившись, чуть ли не у меня на коленях, она упоенно рассказывала о своей будущей карьере фотомодели. От нее приятно пахло нежными духами и дешевым куревом. Конечно, она станет знаменитостью, конечно у нее будет квартира в Маскве и мерен под задницей. Вы сомневаетесь, что ее не засыпят предложениями глянцевые журналы?

…Она разрыдалась, размазывая тушь по лицу. Не верю пьяным слезам, но ее стало жалко. Чего плачет, дура. Ну, наврала нам тут в три короба. Но мы то стараемся делать вид, что верим ей. Пришлось ее утешать… Она, шатаясь, вышла в туалет.

Поезд продолжал грохотать по рельсам.

- Да! – печально протянул капитан. – Мне наше купе напоминает Россию.

- Банально! – усмехнулся я. – Все это уже описано: и лодка без весел, и корабль без парусов, и чудо-тройка, даже палата № 6.

- Согласен. Только это – правда. Мчимся в ночи к сияющее Москве. А какая она – Москва? Ведет наш поезд машинист. Никто его не знает. Никто его не видел. Чего надо спросить – проводница ответит. Доедим мы до Москвы, расстанемся и больше никогда не встретимся…

Поезд летел, громыхая колесами. Огней не видно. Темнота. Но мы то знаем, что впереди сияет и шумит Москва… Главное, чтобы машинист стрелки не перепутал…