И как же прекрасна родина! Ох, как же ее не любить? Где детство с друзьями пройдено, Где с детства рождалась прыть. Там поле и ныне желтое, Да люди уж, жаль, не те! И нету ребят, что толпами Я видел в своем окне. Я помню, как пели песни, Теперь их другие поют О воинской чьей-то чести, Про старый родной приют. Но нету о тех просторах Косою чертой строки, Забылось родное слово О жизни своей земли. Ах, как же забыли, люди?! Ах, как же забыли спеть? А кто же сегодня будет Нам уши гитарой греть? Но, все же, никто не в обиде, Никто вас, младых, не бранил За то, что пропеть забыли Про прелесть речных долин. Все так же у тех скамеек Старухи ворчат седые, Мол, нету опять же денег! Они ли у вас и были? Знакомо все так, знакомо! Златые все в ряд дома. Там, дальше, лежит солома, Одьялом укрыв поля. И значит, что жизнь не гаснет! Мне в радость прийти на поле В рубахе старинной, красной И петь о завидной доле. И только, как ступит вечер На глади моих полей, Тогда лишь опустишь плечи От вил или от граблей. И вот он – простой трудяга, На лбу лег соленый пот, И горстью прекрасных ягод Побалует грязный рот. И тихий, прохладный ветер Ласкает вечернюю гладь, Где каждый селянский метр Под пылью лежит опять. Возвращение. Вновь вечер лег на желтые поля. Утих в саду пчелиный маскарад. Уставшая за целый день земля Покрылась пылью топота бродяг. Пришел автобус. Вышел человек. Спустился с трассы снизу на тропинку. Его земля не видела сто лет, Ребячую, взрослевшую, улыбку. Из местных он. Звать Томский Михаил. Его давно ютил старевший город, Но много лет науку он учил, Приехал вот, все так же жив и молод. Умен, ничто не скажешь, как отец, Глаза большие, русый, невысок, Такой вот он – взрослеющий юнец Среди родных просторов и дорог. Он шел по тихой улице уже, Молчал ковыль, и спали тополя, Еще весною отцвела сирень, Птенцов прибрежной чайки приютя. Зашел в свой дом - он также одинок. Сложил суму, улегся на кровать, Не сняв с пути резиновых сапог, Он начал тихо с миром засыпать. Часть 1. С утра, идя в дремоте улиц сонных, Рассматривал знакомые дома. Как много нынче лиц в деревне новых, И сам он ныне новый для себя. Иной посмотрит: - Миша, уж-то ты? Куда девался? Родину забыл? Забыл, кого давным-давно любил, Даря подруге свежие цветы?  Да где уж мне подругу вспоминать? Она ушла давно в чужие сени, Легла к мужчине чуждому в кровать. Привет, теперь уж что ли, дядя Гена! Ну, как дела? Простите, не писал. Забыть давно, небось, меня успели?  О, нет, наш друг, ты сам нас забывал Лежа на чьей-то девушке в постели.  Как много лиц, которых я не знал! Отец мне мало сказывал о них. Таких людей еще я не встречал Средь улицы родной, спускаясь вниз. И руку теребя, он топал дальше! Ох, как же изменился тот народ, Которому он улыбался раньше, И слов приятных сыпал хоровод. Теперь чужие взгляды, и ни слова! Куда девались милые друзья? Чего случилось с родиной такого, Что нет улыбок в людях и тепла? За день прошел оставшихся друзей. На пруд ходили, тихо посидели, Ловив сачком непрочным окуней, Затем уху варили да поели. И снова вечер ласкою ветров Погладил сад из яблонь и из вишен, Позвав с собою к ночи бурю снов, Идя гурьбою звезд по серым крышам. Да только сон манил к себе смешно, В саду кругом посыпались вновь тени, И зов проклятых всеми комаров Отталкивал бродяжничать в то время. Но он спускался к берегу реки, Где лещ плескался в заводях и ивах, Вдали чего-то ржали мужики, Пустив по крови градусы от пива. И вдруг столкнулся с девушкой: “Красива...” - Подумал он, руками разводя, Шагая дальше кедами лениво, И вдаль по речке тихо уходя. Но тут чего-то вдруг да обернулся, Пошел за ней по тропке, завернул, И с ней немного, видно, разминулся. Смотрел кругом и тихо тут вздохнул. На день другой он шел гулять обычно, И тут он вспомнил девушку в тенях, Ушедшую вчера настолько быстро, Что был не в силах он ее догнать. Спросил друзей про нужную особу, Они сперва сказали:  Тут таких!... Потом, поняв, ответили:  Звать – Тома. Она девчонка правил неплохих. И он побрел, узнав заветно имя. Вот так и быть – Тамарой величать, Потом полдня кругом еще бродил он, В надежде той вновь где-то повстречать. А после тех попыток неудачных Пошел к себе, уселся на крыльцо, Сказал себе под нос: “Ниче! Неважно...” И в землю тихо опустил лицо. Он жаждал встречи с тою незнакомкой, И сев удобно с чашкою на стул Увязан был дремотою невольно И скоро прям на стуле и уснул. Разбужен был под вечер старым другом, Что вдруг пришел в знакомый с детства сад, Где с малых лет бесились, дальше – юность, Когда ходили девок провожать. То был Васёк – веселенькая личность, Таких земля родила на прикол. Чтоб в жизнь пришла былая динамичность, А грех скучанья в бешенстве ушел.  Ну-ну! Вставай! Чего ты спишь, засоня - Сказал с большой улыбкою Василь.  Тебя видать все также всюду гонят, Чтоб страх пред “выпить” в людях не будил. Уселись оба друга там, за столик, Сперва налили в кружки черный чай, Потом, добавив к чаю алкоголя, Давай былое детство вспоминать. Затем спустились к речке, искупались, И вновь поднялись, к яблоне присев, И уж почти на этом распрощались, Вином теченье крови разогрев. Согретый страстью жизни, красных вин Спросил он напоследок о Тамаре.  Ну, что могу сказать я, Михаил - Болтал Василий в схваченном угаре -  Ты главное, мой друг, не проморгай! А то упустишь видную девчонку, Сходи-ка к ней меж дела, поболтай, Своди на речку, дерни за юбчонку.  Дурак ты, Вася. Я же все всерьез. Мне прелесть вашей жизни ни к чему. Вот ты – женат, на мне как будто пост. Найти мне надо девушку одну. А эта вот засела в голове, И жажда встретить, вновь не отпускает, Горя златыми искрами в огне, Мою седую сущность окрапляя.  Да я там был, и с нею говорил. Она спросила, кто же, мол, такой, Ну, я ответил – Томский Михаил, Мой старый друг и местным не чужой. И ей я тоже, было, просветил Про жизнь твою, про здешний твой приют, Как с детства жил, какой в общеньи мил, Про мир вокруг, и эту доброту. Конечно же, пустил и тот намек, Про твой свободный статус, крикнув: “Холост!” Такая жизнь вокруг тебя, дружок! Бери, живи, иди на сердца голос. А я пойду, пора уж мне, давай! Пусть я балбес, но делаю, что надо. Вот женишься – меня не забывай.  Да где уж мне! И рано, Вася, рано! Василь ушел дорогой в переулок, В саду царила злая тишина, Собрав в себе все сборище задумок И запах едкий кислого вина. Он шел в тот вечер с флягой до колодца, Опять заели всюду комары, И как прекрасен свет заката солнца Под мрак беззвучья милой тишины. И снова встреча. Он ее увидел Сказал:  Привет - И тут же подошел. - Мне кажется, что я вас, где-то видел?  Сочтем за то, что это был прикол?  Ну, что же вы так сразу да к приколам?  Да лучше уж спросите про любовь. Бывает ли она, где сердца холод Покроет льдом все чувства вновь и вновь?  О чем же вы?  Да также, все о жизни.  А, кстати, я же Томский Михаил.  О вас мне люди как-то говорили.  И я вас там, у речки, не забыл... И дальше шли они почти в молчаньи, Друг другу что-то редко говоря. Без чувств и лести, будущих признаний. Так вечер весь в общеньи проводя. А уж когда ушло за ели солнце, Когда утих в сараях дикий скот, Когда вдали уснули в ночи сосны Он вел ее до дома, до ворот. Сказав: “Пока...” - ушел к себе обратно. Набрал в колодце флягою воды И был доволен девушкой стократно, Что был привязан сердцем на узлы. Но дальше шло все дело вновь без спешки. Они видались лишь по вечерам, Когда ходил он с другом на пробежки Давая волю сердцу и ногам. Часть 2. Он также жил, впустую тратя время. Друзья гласили: “Мишка, ты дурак! Чего ты так, чего ты в тени дремлешь, Когда вокруг проходит столько баб!” Ответ один был: “Что вы говорите? Не надо мне ни счастья, ни любви. За грубость эту, парни, извините, За всплеск эмоций в бешеной крови. Свобода – друг мой, нынче и навеки. Ее люблю, ценю и не предам. О ней нам пели римляне и греки! И ей я сердце с чувствами отдам. Кого любить? Да не за что влюбиться, В что звали вы подругой и судьбой, Пред ней в коленях ласково склониться, И мир дарить единственной одной. Пусть вы нашли себе давно такую, А я пускай в потемках поищу Ту женщину, как Volvo дорогую, Что будет верить в жизнь и красоту. Пока же нет, то, братья, извините. Любить пока, увы, не тороплюсь. Но я найду! Поверьте! Подождите! И с нею вместе в гости к вам явлюсь”. Бежали дни, в разгаре было лето. Он также думал быть или не быть. Гулял один, мечтая, как-то, где-то Тамару в гости, к чаю пригласить. С поры речей, навеянных друзьями, Он начал думать уж-то все она?! Вскружила разум, будто бегудями, И в ночь с собою в тени позвала. “Люблю ли я?” - он спрашивал у сердца. И только разум вечером кричал, Глася затухшим чувствам в бесконечность, Чтоб он ее да вдруг не потерял. Он знал, любовь пришла к нему нежданно, Но он любил и верил не спеша, И встретив вновь на улице случайно, Он стал ее до дому провожать. Он знал и видел, бегала взаимность, Но он пока не верил в твердость чувств, В ту твердую разумную интимность, Что веет всюду радости и грусть. Идя пред нею тихо и без спешки, В душе отметку сделал “Не уйдет!” И скажет как-то дружески: “Конечно...” И в дом его уверенно зайдет. А в вечер тот он шел, идя вдоль улиц. Зашел за ней, гулять с собой позвав, И ели вновь за солнцем потянулись, Седою тенью землю целовав. Как вечер длин! Закончилась прогулка, Они прощались долго, нехотя. И тут она сказала: “Ты мне нужен!” Упав в объятья к Мише навсегда. И ночь прошла с взаимною тревогой, А утром рано он к себе ушел, Глася гуманно фразу: “Слава Богу, Спасибо, Бог, что я ее нашел!” И день за днем, и ночь за ночью Они сидели на скамье. Мечты о сыне и о дочке Не покидали в тишине. Любовь пришла в сердца младые, Где сумрак правил в синей мгле, Теперь же чувства охватили Любовь без грани на коне. И только ночь, склоняя звезды, Ласкала вечностью туман. И тучи бегали тревожно, Тепло и чувства разгоняв. Прошла зима, пред нею осень, Зацвел сиренью бурный май, А к лету желтые колосья Вновь стали златом отдавать. И знали все о новой паре, Большой любви, пришедшей в ночь, Как бури мыслей в том угаре, Что как-то смыл в прохладе дождь. Ушло тепло, забылись песни, Что на заре сложил народ, Они бы были интересней, Да цвет погоды уж не тот. И в самом деле – холодало, Хотя июль на календарь Сложил нежданную прохладу, Отправив время в злую даль. Они же – жили, не стеснялись, Любили просто, без затей. Когда-то в сенях целовались, Ходили вместе на ручей. Одним здесь словом не опишешь, Не хватит светского пера, Чтоб крикнуть вдаль над серой крышей, Как прелесть жизни хороша! Он был при ней, как ангел в поле, Пришедший в сумерках к своей Завидной высеченной доле Среди затерянных морей. Он знал, пред ними скоро будет Разлука с жизнью на двоих, Но даже так он не забудет, Про ту любовь и чувства их. Часть 3. Она уехала. Что делать! Он был все лето сам не свой, Продолжил с другом, было, бегать, Но мысли также про любовь. Сидел в саду, хлебал чаи, Ходил на речку, было, вспомнил, Как где-то встретились они, Там у любви таились корни. Ему гласили:  Что ж ты, Миха? Не уж-то вдруг, да так раскис, Уже ли так беспечно, лихо Ты без любви скатился вниз?  А мне не надо прошлой жизни, Где были все мы за одно, Когда гранит науки грызли, Глядя в вспотевшее окно. Забудем, други, все былое! Ох, как ничтожно стало жить. Любовь задела за живое, И как мне больше не любить?! И так два месяца разлуки, Без писем, слов и телеграмм. Затихли песни, чьи-то звуки Поникли люди, сгинул гам. К родне уехала Тамара, Туда, где мамкой рождена, Где воспиталась, расцветала, Откуда девушкой ушла. Настал сентябрь, пали листья. И вот приехала она! Она сумела возвратиться, Но вот как вдруг и не одна. За нею друг ее приехал, Гласили – знатный человек, То будто препод, то ли лекарь, Таких немало в наш-то век! И их двоих встречал наш Томский, Она приехала, он рад! И он орал повсюду тосты Опять без меры средь забав. Они все также вновь любили, Любили петь и целовать. Одним же словом – так же жили! А Томский сбросил с плеч печаль. А друга звали Дмитрий Сомов, Он был любитель обсмеять Того случайного любого, Кого мог как-то повстречать. Беспечный малый, что ни скажешь, Пока без дома, без судьбы, А жизнь его в ладошку ляжет, Как пыль дороги на плоды. И это Мишу раздражало – А он не мог никак понять Зачем Тамара защищала Такую мель, такую грязь! Он зачастил в кабак у речки, Топил печаль свою в вине, Ему знакомую беспечность Любви цветущей в глубине. И не узнать чего случилось С такою светлой головой, Что в пятый раз уже напилась И все громила на убой. Его менты опять забрали, Он там немного протрезвел, Но вновь в безудержной печали В пустынный мрак он громко пел. На утро, было, отпустили. Сказали только:  Не шали... Тебя б не знали – посадили, А так друзья, и все свои. А Михаил пошел в похмелье Все также грусть свою топить В знакомом всеми заведеньи, Где только жрать и водку пить. Он подружился с злой бутылкой, И целый день провел все там, Ну, а под вечер громко, пылко, Он, опьянев, устроил гам. Под утро вновь его встречали Родные стены КПЗ, Где вновь друзья его ругали, Глумясь над Мишкой в тишине. Он протрезвел. Спросил про Васю. Василий к камере пришел, Сказал:  Давай-ка, одевайся. Я говорить к тебе пришел. Василий вывел друга снова, Завел в свой личный кабинет. Кивнул на стул большой дубовый, Что был для искренних бесед.  Ты что творишь, проклятый мерин?! - Спросил прогневанный Василь.  Ай, Вася, Вася, я уверен! Опять на чай же пригласил?  Да нет, мой друг, ты вновь ошибся. Я говорить пришел всерьез, Какой же черт в тебя вселился И не пускает жить до слез?  Ты хочешь знать? Давай! Без споров... Ты только прежде мне скажи, Что есть за морда – Дмитрий Сомов, Тогда добъешься тишины.  Ну, что сказать, ее он любит. Она же с ним давно крутила, Но нынче он уж ей не нужен, О той любви она забыла. Давненько был роман серьезный, Теперь лишь сплетня. Вот и все. А ты чего-то стался грозный? Не уж-то все из-за него? Да не смеши меня, дружище! Ты лучше Дмитрия стократ, Но я не знаю, что он ищет Когда вокруг плутает баб! Он ей не пара, ты ей нужен, Поверь на слово. Все забудь, А с ним останься лучше дружен. У этой жизни долгий путь.  А что же было после Димы, Когда она его забыла?  Да был один – Сергей Мартынов, Ему вот голову вскружила. А с года два в лихую осень У магазина все болталась. Она к Семенову ходила, И говорили – целовались. Но сам ты знаешь эти сплетни! Не верь народу и молве, А то так сдуру да поверишь, Не жить деревне в тишине! Я знаю буйный твой характер, Теперь уж вижу – копишь злость, Чтоб брызнуть в свет лихого жара, Вцепиться псом в чужую кость. А ты пойди, пойди к Тамаре, За злые буйства извинись, Пускай тебя в лицо ударит, Коль будет больно, то держись. Не бойся, друг, мы все забудем И станем жить и жизнь любить. Пускай в сторонке кто осудит, Но рот не долго всем закрыть.  И ладно нам, томиться в жаре, Что вспыхнул рано по утру, Давай-ка брызни, Вася, чаю, Да я, наверное, пойду. И все я сделаю, как скажешь, Спасибо, что ли? Милый друг! Ведь ты на слове не обманешь, Не пустишь в пропасть лишний звук! И он пошел, пошел к Тамаре, Купив букет прекрасных роз. Букет любимой он подарит, Пролив немало женских слез. Она простила, прав был Вася. Он нужен ей, как никогда! Она же жизнь его украсит, Такая женщина – судьба. Часть 4. Они, как прежде, жили вместе. Все успокоилось уже, Забылись акты пьяной мести, И стало место тишине. Опять прошел закатом вечер, И скрылось солнце за холмом. А свет его казался вечным, Бросая луч последний в дом. Так много дней прошло в скучаньи, А осень рыжая ушла. И в этом тихом расставаньи Лишь жалость жизни да зима. Зимой наш Томский стался болен, Гласили – почки подвели, Он день за днем стонал от боли, Что образ Миши извели. Она была все время рядом, Но он бессилен в Рождество, Хотя сказал, что все в порядке, Что все уже давно прошло. Но видно было, что не встанет, Когда уснет в седую ночь, А бабка старая помянет. Душа от тела рвется прочь. Друзья, бывало, приходили, А чаще всех бывал Василь. Он знал, как с детства все дружили, И этой дружбой дорожил. И Михаил за эти годы Ему давно стал младший брат, Хотя под бой дурной погоды Бывали ссоры, это так. Но кто не ссорится, скажите? А это верные друзья, Что просто в жизни этой жили, Жалея друга, не себя. Василий был здесь каждый вечер И все Тамару утешал, О том, что боли все залечат, Ему, мол, доктор так сказал. Но день за днем катился к ряду. Тянулась белая зима. Друзья вокруг Мишани сядут И травят байки до утра. И ей такая хоть утеха, Она давно уж поняла, Пускай не будет в этом греха, Но Михаил в ней умирал. Он умирал, как в этой жизни, И только жалость на двоих Держала здесь остановится Да слушать Васю и других. А уж к весне, поближе к марту, Он стал совсем чего-то плох, И так уж пала жизни карта, Но Томский Миша ночью сдох. Он помирал средь ночи тихо, Глотая воздух в тишину, И лишь два слова слышно было, И те два слова: “Я люблю...” Давно отплакалась деревня, Как хоронили всей гурьбой, Забылись слезы на молебне Над мертвым телом и судьбой. Ушел народ из того дома, Остался лишь один Василь, Его покинула и Тома, А Вася все же приходил. И у портрета на комоде Он зажигал тайком свечу, Садил чего-то в огороде, Звонил и Томскому-отцу. Но только он остался верен Родному другу и семье, Где, было, в юности пригрели, Не бросив в жизнь в кромешной тьме. А вскоре дом был все же продан, Так захотел отец у Миши, Хотя там жили в стужу, голод, Других детей в стенах ютили. Среди таких и был Василий, А позже вырос верный друг, Его в семье всегда любили, Делили вместе с ним досуг. И лишь теперь, без Михаила, Вновь стало пусто в той семье, И снова скука забродила Среди крестов по тишине. А что же стало с той Тамарой? Уж затерялась, что ли где? Но вот она теперь стояла С ребенком Сомова в животе. Ее никто уже не судит, Не вечна в жизни та любовь, Что все желанья пылко будит, Гоняя в жилах дуру-кровь. И мир ей! Жизнь течет как прежде, И пусть сама идет вперед, Глядя в единственной надежде, Что жизнь с судьбой вдали найдет. А там, на кладбище, надгробий Так много, их теперь не счесть, Да средь гранитовых подобий И Мише память ныне есть. Вокруг венка большая лента, Там в белый ряд бегут слова, О том, как память дорога, Когда идешь у постамента! И чья-то вывела рука: “Ты в нашем сердце навсегда!” Но ветер нес куда-то надпись, Летела лента в злую даль, И люди с памятью расстались, Забыв про Мишку. Так-то! Жаль... | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
