Существует право, по которому мы можем отнять у человека жизнь,но нет права, по которому мы могли бы отнять у него смерть.

Ф. Ницше

 

1

 

В моём кармане лежал увесистый бумажник. Свернув в первую попавшуюся дверь, над которой висела яркая вывеска, я оказался в модном бутике. От обилия красивой и качественной одежды рябило в глазах. Было очень приятно сознавать, что у меня есть возможность купить довольно дорогую вещь. (Когда-то давно, ещё в пору юношества, я придумал новое слово - название для такого вот чувства. Это почти физическое наслаждение от того, что у тебя есть внушительная сумма денег, я назвал «эльдорадостью».) Ко мне подошла красивая длинноногая девушка и, представившись менеджером по продажам, предложила помочь мне в выборе «именно того, что вам нужно». Мы долго и тщательно выбирали костюм - мне нравилось находиться рядом с такой красоткой. Я решил пошутить и, словно случайно, переложил портмоне из одного кармана в другой, чтобы она заметила его толщину. После этого девушка стала ещё красивее, а её ноги - длиннее. Она тут же мне сообщила, что в конце недели они ожидают поступления новой коллекции одежды из Италии, и если я оставлю ей свою визитку, то...

Я посетил салон красоты, где надо мной порядком потрудились. Вечером я был в театре, где на меня заглядывались две псевдоинтеллектуальные тигрицы в вечерних платьях, явно устроившие в фойе охоту на представителей богемы.

Так я начал новую жизнь. Через время, совсем освоившись в этом мире, я вернулся к своей работе. Сначала партнёры очень удивились тому, что мне всё-таки удалось выбраться почти что с того света, причём без ощутимых потерь, но вскоре все привыкли к моему присутствию. Я окунулся в работу с головой, и дела фирмы, несколько пошатнувшиеся за время моей болезни, скоро пошли на лад. Моя энергия и работоспособность не имели пределов. Я приходил в офис к семи утра, а возвращался поздним вечером, иногда даже за полночь. И всякий раз дома меня встречала моя нежная и ласковая жена...

Моя жизнь полностью соответствовала той, другой жизни - до аварии. И даже в чём-то превосходила её - я обзавёлся любовницей (это была та самая длинноногая девушка из бутика), чего раньше себе никогда не позволял, в отличие от всех моих знакомых и партнёров по бизнесу. Словом, у меня всё наладилось, всё получилось, проблемы обходили меня стороной, и о катастрофе я вспоминал уже как о плохом сне, дурной фантазии. Ещё через месяц я почти совсем забыл о ней.

Но всё течёт, всё меняется... Мода устаревает, авангардные идеи спустя годы кажутся чересчур банальными, и нет ничего удивительного в том, что моя новая жизнь дала серьёзную трещину. Узнав о существовании любовницы (доброжелателей на земле хватает), от меня ушла жена, забрав детей. Я продолжал жить, но уже как-то не так, словно сломался тот самый необходимый двигатель, то, что заставляло меня бороться и никогда не сдаваться. Я перестал контролировать процессы, происходящие в моём сознании. Будущее стало мне неподвластно, и псы-события, почуявшие слабость хозяина, вырвали поводок из моей уставшей руки. Всё пошло кувырком - я пристрастился к спиртному; заключил невыгодную сделку, и фирма понесла серьёзные убытки; длинноногая девица перестала отвечать на мои звонки. Я приводил домой проституток и заставлял их играть роль моей жены. Некоторое время я ещё кое-как держался, но потом... Потом я совершенно загубил дела фирмы, что привело к её банкротству. Чтобы погасить различные неустойки, мне пришлось продать и квартиру, и загородный дом. Сначала я жил у немногих оставшихся друзей, но очень скоро исчезли и они. Я ночевал на вокзалах, под мостами, а иногда и на городской свалке, в окружении таких же людей, выброшенных на обочину жизни. Так продолжалось довольно долго, пока на глаза мне не попался обрывок газеты, из которого я узнал, что в автомобильной аварии (какая насмешка судьбы!) погибла семья известного бизнесмена (далее стояла моя фамилия), жена и двое детей. В этот момент моя новая жизнь разрушилась окончательно...

 

2

 

Я умею вращать глазами, дышать и глотать. Дыра в черепе и перелом позвоночника лишили меня всего остального. Превратившись в растение, я очень долго не мог смириться со своей неподвижностью, не мог принять себя таким, каким я стал, не мог свыкнуться с мыслью о том, что мой паралич необратим. Конечно, я никогда к этому так и не привык, да и как можно привыкнуть? Но первая обида на судьбу уже давно прошла, обида, из-за которой можно было сойти с ума.

В тот злополучный вечер я задержался в офисе, поэтому не придавал большого значения цвету глаз светофоров. Я почти ничего не помню из того, что произошло. Старушка с клюкой на дороге, поворот руля и темнота. Бабушка внезапно свирепеет, бьёт меня палкой по лицу, по плечам, её удары становятся всё мягче и мягче, затем на её лице исчезают морщины, её одежда светлеет, и вот уже она - молоденькая медсестра, заботливо поправляющая на мне одеяло.

– Доктор, пациент очнулся!

Подошёл доктор лет пятидесяти, что-то недовольно пробормотал и обратился ко мне:

– Вы меня слышите? Если да, то моргните один раз.

Я слышал, но не моргнул. Он повторил свои слова, я повторил своё действие, вернее, бездействие. Доктор опять что-то пробурчал и исчез. Затем вернулся и посветил мне чем-то в глаза.

Тут-то и накатила первая волна обиды, и я в очередной раз потерял сознание. Ошеломляющая ясность сбила меня с ног, и рефери уже досчитал до десяти. Всё, что до тех пор казалось немыслимым, чужим, происходящим не со мной, всё это подняло, закружило меня, и я уже не был тем человеком, отцом двоих детей, мужем своей жены - я был концентрированной болью, воплощением безысходности, сгустком не растрачиваемой энергии.

Больше никогда я не видел ни доктора, ни медсестру, твёрдо зная, что это та старуха с клюкой принимает их обличия, чтобы я не забывал о ней. (Интересно, осталась ли она жива?) Иногда эта бабушка воплощалась в образ моей жены, однажды её хватило и на детей. Я закрывал глаза, чтобы не видеть ничьего страдания и сострадания, а открывал их только тогда, когда палата пустела. Глядя на противоположную стену, освещённую мягким светом заходящего солнца, я думал о том, что вследствие той автокатастрофы произошло гигантское смещение глыбы будущего, погибшего таким образом для меня, поэтому вся моя дальнейшая жизнь являлась сплошным тягостным настоящим.

Дни меняли друг друга со скоростью кадров в киноплёнке, и через некоторое время (может - один месяц, может - два года) жена забрала домой то, что было мной.

Понемногу растворяясь в действительности, я стал её неотъемлемой частью и чувствовал себя немного лучше оттого, что могу размышлять спокойно. Я вдруг понял, что не так уж и беспомощен и всё ещё могу, как и раньше, сам распоряжаться собственной жизнью. Прежде всего, нужно было выработать конкретный план по изменению сложившейся ситуации, так как продолжать такую жизнь я уже не мог.

Самое главное для начинающего путешественника - определить, в какую сторону двигаться. Моя цель была ясна - жизнь, жизнь полноценная: с дождём, с тёмными или светлыми небесами вместо потолка, с запахом любимых сигарет и хорошего парфюма, с теплотой и нежностью женщины... Всё было в моей власти, и стоило мне только захотеть - мир плавно тронулся бы и повернулся другой стороной, предоставляя мне ещё один шанс. И я решил повернуть этот мир, заставить его сдвинуться с места, лязгая трамвайными рельсами и натужно скрипя железобетонными стенами.

Поначалу у меня ничего не получалось. Каждый мой выход в мир был обречён на неудачу. Первый раз мне удалось выйти на проезжую часть, но автомобили ездили сквозь меня, поэтому я вернулся в постель и быстренько предпринял вторую попытку. На этот раз я не смог избежать столкновения с пешеходами - воображение отказывалось служить мне, а реакция была замедленной. Десятки раз я выходил из квартиры и спускался по лестнице (я принципиально не пользовался лифтом), но всегда, попадая на открытое пространство улицы, я терялся и был сбит, раздавлен и уничтожен. Тогда я решил тренироваться в подъезде. Я ходил по лестнице вверх и вниз (благо, силы на это не затрачивались), понемногу обретая уверенность, да что там уверенность - силу и могущество! Я научился уступать дорогу соседям, и иногда мне даже казалось (чудеса!), что они тоже начинают уступать дорогу мне. Спустя некоторое время я настолько преуспел в своих занятиях, что стал кивать соседям и, дождавшись ответного кивка, высокомерно удалялся. Лишь после того, как я воссоздал в реальности свой образ настолько, что стал узнаваем соседями, я снова решился выйти на улицу.

Там всё было так же, как и до автокатастрофы. Я шёл по тротуару, разрабатывая до совершенства и тут же узнавая вывески, магазины, скамейки в скверах, пятна света, пробившегося сквозь листву...

Я подумал, что нет лучшего способа начать общение с людьми, чем зайти в любой магазин и что-нибудь купить. Тут же я почувствовал, что в моём кармане появился увесистый бумажник...

 

3

 

В душной эгоистической мгле я пропустил тот момент, когда моя супруга стала совсем другим человеком. Перемены были настолько значительны, что я, вглядываясь в знакомое лицо, невольно искал в нём чужие черты (и, клянусь, находил!). Это была совсем другая женщина, не та серенькая мышка со стянутыми в жидкий блёклый хвост невыразительными волосами, на которой я женился исключительно потому, что, как мне казалось, в моей семье должен быть хотя бы один образованный человек (в то время она была аспиранткой филфака). Как хищно смотрели на меня её красавицы-подружки, и с какой необыкновенной грацией, обусловленной её потомственным аристократизмом, «породой», она, поправляя очки и немного смущаясь, садилась в мою шикарную машину!

Отчётливо помню наши первые свидания, её мешковатый свитер крупной вязки и тёртые джинсы (сквозь призму моего состояния события десятилетней давности оказываются более чётко различимыми, нежели недавние, видимо рассеянный луч моего взгляда назад концентрируется в тонкую и мощную линию). Потом была свадьба, рождение дочери, сына. Как безропотно она отказалась от карьеры ради семьи! Именно тогда, наверное, я и полюбил её всем сердцем.

Забота о маленьких детях и больном муже полностью легла на её хрупкие плечи, так как мои деловые партнёры вычеркнули меня из памяти, а мой номер из своих телефонов ещё в день автокатастрофы. Белые черви угрызений совести точили моё бесчувственное тело. В том, что жене приходилось так страдать, я винил свою собственную глупость. Иногда я даже проклинал день нашей свадьбы и рождение детей (именно я настаивал на этом).

О, если бы я мог покончить с собой! Если бы мне представился такой шанс, я бы ни секунды не колебался! Но физическая невозможность совершить суицид превращала мысли о смерти в насмешку, в издевательство над самим собой.

Отношение детей ко мне со временем изменилось. Если раньше наша семилетняя дочь часто сидела у моей постели, держала меня за навсегда онемевшую руку и делилась своими проблемами и радостями, то сейчас она старалась не замечать меня. Если её глаза случайно встречались с моими, она поспешно отводила взгляд, словно чего-то стыдясь. Четырёхлетний сын же, наоборот, проявлял к моей персоне всё более нездоровый интерес. Сначала он (когда никто не видел) пытался ударить меня чем-нибудь тяжёлым, но это вскоре перестало приносить ему наслаждение, и его методы постепенно приобрели более изощрённый характер - он начал щипать меня и колоть иголками. Однажды, после очередной экзекуции, я так выразительно посмотрел на него, что этот взгляд выдал меня с ног до головы.

– Мама, мама! - закричал он. - А папа притворяется!

– Что? - спросила жена, входя в мою комнату.

– Папа притворяется, он всё понимает!

– С чего ты взял, - она слегка шлёпнула его, - иди, поиграй с сестрой. Она села на угол кровати и посмотрела в мои глаза.

– Убей меня, - попросил я взглядом, - так всем будет лучше.

Не знаю, как так получилось, но она вздрогнула, будто все мои невысказанные слова легко читались в зрачках моих глаз.

– Нет, - тихо сказала она, - я не могу.

– Сделай это, ты же сильная, - не унимался я.

Она заплакала и вышла из комнаты.

На следующий день состоялся ещё один наш «разговор».

– Ты понимаешь меня?

Я моргнул.

– Ты хочешь умереть?

Я снова моргнул.

– Но ты же знаешь, как трудно мне это сделать.

Я сказал ей, как смог, что всё понимаю, но больше не могу причинять ей страдания. Кажется, она меня понимала.

– Я люблю тебя, - сказала она.

Вечером она звонила кому-то и долго о чём-то просила вполголоса. Затем она подошла ко мне и сказала всего два слова:

– Я попробую.

Мои глаза, превратившиеся в орган речи, поблагодарили её.

 

4

 

Как я сожалел тогда, что эвтаназия запрещена! Мне казалось дикостью, не достойной цивилизованного общества, лишать человека права распоряжаться собственными жизнью и смертью. Внутри меня кипела бессильная злоба на всех и вся, но всё же я был твёрдо уверен в том, что моя жена найдёт способ помочь мне.

В ту ночь я очень долго не мог уснуть. Я вспоминал свою жизнь, словно разглядывал альбом с цветными фотографиями. Постепенно я шёл от детства к юности, не забегая вперёд - времени было достаточно. Я открывал все, даже самые дальние ящики своей памяти, вытаскивая и рассматривая их содержимое. Удивительно, но в эту ночь я впервые в жизни задумался о необычных свойствах человеческой памяти. Я видел такие картины, которые при нормальном физическом состоянии не смог бы воспроизвести. Мне было жаль того, что весь этот мир давно умер, рассыпался, как карточный домик, но теперь, когда последние остатки ещё напоминали о его существовании, я ничего более страстно не желал, чем его окончательного разрушения и исчезновения вместе со мной. Мне совсем не было жаль и мира внешнего, реального, для которого моя смерть послужила бы вселенской катастрофой, ибо после неё он тоже прекратил бы своё существование. Исчезли бы горы, моря, города, тихие улицы и широкие проспекты. Исчезли бы работа, больница, жена и дети, болезнь. Исчезла бы и старуха с клюкой.

Моя первая попытка уйти, убежать в другую жизнь закончилась полным поражением, но это совершенно не означало того, что я совсем отказался от мысли о бегстве. Я рассуждал так: если не удалось покорить будущее, то, вполне возможно, удастся подчинить себе прошлое, тем более что в этом случае ничего выдумывать не надо, нужно лишь напрячься и всё достоверно вспомнить.

Я уже твёрдо знал, что у меня всё получится, но всё же сначала не решался окунуться в прошлое, потому что моё настоящее было немного скрашено начавшимся общением с женой, а главное - её обещанием. Но всё это было впереди, а пока желание свободы, последней свободы, было настолько сильным, что я решил пожертвовать всем ради того самого глотка, перед которым всё в жизни, а порой и сама жизнь - ничто.

Вся моя затея смахивала на добровольное сумасшествие, да я и рад был этому, настолько отчаяние владело мной. Я решил бросить первый пробный камешек в мутную реку прошлого - и оказался десятилетним мальчиком в порванной рубашке, маленьким и худым, со сбитыми коленками и выпачканным лицом. Я стоял в саду за небольшим деревенским домиком и отдирал смолу со ствола вишни - не было ничего на свете вкуснее этой смолы! Ветерок трепал мои выгоревшие на солнце волосы, доносил всевозможные летние запахи - о, эти запахи детства! Краешком сознания - тем, которое ещё цеплялось за моё истинное настоящее, - я вспомнил, что никогда впоследствии не был так беззаботен и счастлив. И тем же самым едва уловимым уголком разума, который ещё принадлежал неподвижному сорокалетнему мужчине, я вдруг отчётливо понял, что игра проиграна - хотя я ещё вижу и цветы, и луг, - что уже ничего не изменить - хотя я ещё бегу по росе. Реальность, в конечном счете, всё равно возьмёт верх, как ни крути.

И вот я уже на опушке тёмного соснового леса. Оттуда тянет теплом и немного сыростью; птицы наперебой что-то кричат по-своему; почти за каждым деревом прячется тайна. Я один во всём мире. Ложусь в густую траву и наблюдаю, как муравьи тянут ещё сопротивляющуюся гусеницу. Вдруг в лесу раздаётся странный звук - нет, это голос, очень знакомый голос. Я вскакиваю и бегу на звук, но лес всё дальше и дальше от меня. Вот он совсем исчез, а я нахожусь посреди огромного, бескрайнего луга. Тогда я падаю лицом вниз и тихо плачу. Всё против меня, я чувствую враждебность злой и непонятной силы. И вот, наконец, заканчивается моё одиночество. Из образовавшейся туманной дымки выползает какое-то большое и неуклюжее животное. Оно медленно превращается в мою любимую женщину и делает мне внутривенный укол. Впрочем, всё это может быть всего лишь очередной моей фантазией… последней фантазией…