На ветру шелестел камыш. Хрустнула сухая ветка под сапогом. Всплеск, и по глади озерка пошли круги – сыграл одинокий карась. Захлюпала болотная тина и на берег, заросший редким ивняком, в болотных сапогах, закатанных по колено, выбрался человек. Болотники его протерты, а на потертых штанах тускнели старые заплатки. Усталый, но цепкий взгляд Александра внимательно и быстро пробегал по камышам на другом берегу.

Вдруг в кустах напротив раздалось громкое кряканье, хлопанье крыльев, плеск взбаламученной воды, и в голубое небо, со свистом разрезая воздух острыми крыльями, поднялась стая уток. От неожиданности Александр немного вздрогнул. Птицы, набирая скорость, стремительно уносились в даль. Ему удалось разглядеть только мелькнувшие белые хвосты и сосчитать двенадцать исчезающих точек. Повадки этих уток – крякв – он знал хорошо и издали сразу же мог различить их среди других уток по манере полета. Александр улыбнулся – выводки уверенно «держались на крыле», и можно было открывать сезон охоты.

 

Доверху наполненное, блестящее ведро быстро поднималось из глубины колодца наверх. Александр стал жадно хватать губами холодную вкусную воду. Напившись, умылся, смочив волосы. Он вошел в избу и подошел к овальному, треснувшему зеркалу на стене. Черты лица были довольно правильные, хотя все больше грубели. Череда глубоких морщин пересекали все лицо. Он посмотрел себе в глаза, хотел было что-то сказать вслух, но промолчал.

Тут пришел старик-сосед. Он всегда казался Александру стариком и будто был точно таким, как и сейчас еще в пору молодости. Часто, сидя за настоянным чаем на уютной в солнечный день террасе, они долго говорили о разном. Старик иногда давал дельные советы и вспоминал разные случаи, которые тут же обсуждались. Голова не должна пустовать, любил повторять старик. Он все время что-то обдумывал или вспоминал.

- Ну, как погулял? - с намеком на рассказ спросил дед.

- Видел стаю гусей и пару выводков крякв, - Александр остался краток.

Ходить по десять километров, лазить по болотам да по лесам в последнее время ему приходилось не каждый день. Он просто устал. Хотелось побыть одному, несмотря на то, что он уже дня два ни с кем не разговаривал. Старик настаивать не стал, а только попросил соли и с банкой в руке вышел за порог, тихо что-то бурча себе под нос.

Приход старика вернул Александра к реальности. Он огляделся и поставил кипятить чайник. Раздевшись и развесив одежду для просушки, стал пить горячий чай с медом. Не так давно он снова научился ощущать вкус воды из колодца. Алкоголь больше этому не мешал, и ему очень нравилось, что он сам решил, что это ему больше мешать не будет. Согревшись, как подкошенный упал на диван и заснул – усталость взяла своё.

Отгоняя грезы сна тремя часами позже, почувствовал, что вечереет. В животе скулил голод, а от печи веяло дыханием прохлады. Добавив во вчерашнюю жареную картошку немного овощей и нарезав несколько кусков колбасы, он приготовил свой обычный ужин и неторопливо поел.

Рассматривая розовые облака на западе, Александр неторопливо прогуливался вдоль полу заросшей дороги по лощине от дома в сторону леса и обратно. Солнце еще проглядывало из-за черных макушек елей, а над темнеющим небосводом кое-где засверкали рождающиеся звезды, мириады которых отражались в бесчисленных слезинках на траве. Успокаивались прыткие кузнечики, вдали скрежет коростелей сливался со звучными трелями перепелок. Вокруг становилось все тише. Каждый тонкий звук в наступающей ночи выделялся особым, значимым тоном, будь то шуршание ежа в жухлой листве, свист крыльев редкой птицы или хруст ветки.

Когда он вернулся домой, на улице почти стемнело. Александр включил светильник и взял в руки книгу, лежавшую на полке. Удивительно радостно было снова учиться читать, вспоминая, как это должно делать. Так же приятно было вспоминать, как слушают музыку. Скоро его мысли были только в раскрытии сути читаемого. Перед глазами наполненной жизнью вставал весь непростой крестьянский быт, к которому он в детстве и вот теперь, на пороге старости, принадлежал. Покос или заготовка дров на зиму, пропашка земли или время сбора ягод – ко всему он возвращался. Как павшие листья на остывшую землю, эти мысли часто не давали покоя, надавливая реальностью.

Когда очередная глава закончилась, Александр положил книгу на место и лег спать, обдумывая завтрашние дела. Он любил думать по ночам. Когда все дневные звуки природы обращались в тишину, то возникающие мысли бродили по окрестностям, по долинам, заглядывали в глушь лесных буреломов и шелестели по свежим утренним лугам. Когда за день не вырабатывался запас сил, то ближе ко сну оставалась лишь энергия души, и перед тем как заснуть, было легко и приятно уйти в мир размышлений. Это как вспомнить детство, через которое постепенно открывается неизведанная вселенная внутри человека.

Проснулся Александр от задорного солнечного луча, упрямо проникающего средь густых ветвей старого сада, сквозь пыльное оконное стекло и упрямо бьющего в глаза. Проспал он непозволительно долго для деревни, и задиристые петухи уже давно отпели. Умывшись и приготовив нехитрый завтрак, Александр ел, про себя составляя план на день. Несомненно, он занимался бы весь день нужными «домашними» делами: заготавливал дрова на зиму, кормил кур и индюшек своего хозяйства, да еще надо было бы сегодня залатать сгнивший порог, готовый в любой момент провалиться. Но все эти дела отходили на второй план, когда вспоминалось звучное кряканье поднявшихся на крыло уток под хлопанье множества пар сильных крыльев. Не забылись и темные тени, на фоне белесой глади неба, растворяющиеся в дали.

Так Александр решил в полдень прочесать наиболее «утиные места». Накормив птицу, провел необходимую подготовку – проверку оружия и боезапаса, сухости и цельности одежды. Во фляжку набрал чистой воды, на пояс прицепил любимый нож. А потом, пообедав на скорую руку, под тихий шелест желтеющих лозинок во дворе, вышел за ворота, направляясь к знакомой речке.

Проверив на счет перепелов брошенное поле, растянувшееся между двумя небольшими рощами, он вышел к небольшой речке, извилисто раскинувшейся на грани возвышенностей. На душе была какая-то легкость, и он не смог вспомнить, когда последний раз ему было так хорошо. Под ногами шелестела жесткая августовская трава, сначала доходившая до колен, но чем ближе к воде, тем становилась выше, местами по пояс. Вдоль всей речки разросся ряд ветел, кое-где белели и березки. Подходил к открытой воде Александр осторожно, на изготовку, заглядывая за поймы, крутым склоном уходящей в воду. Никого не обнаружив, и осмотревшись по сторонам, он пошел вверх по течению, часто подминая ногами скрытые в траве муравейники. Особую настороженность всегда вызывали излучены реки. Именно за ними чаще всего и прятались утки, кроме быстрых крыльев обладающие еще и отменным зрением. Зная наизусть все повороты и бочаги, укромные ивовые заросли и быстрые стремнины речки, он неторопливо и тщательно проверял «утиные места», быстро проходя отрезки берега, где кряквы вряд ли могли быть.

Утки также могли сидеть на небольших болотцах, растянувшихся вдоль поймы. Их затопило еще весной, и теперь они остались в дождливое лето. Там могли сидеть как небольшие стаи, так и одиночки, и он не раз стрелял в таких местах самую разнообразную дичь. Скоро, при виде одного из них, Александр не преминул отойти на время от речки и медленно, на изготовку, приблизился к заросшему болотной травой небольшому пяточку воды. Ожидание не обмануло его, и метрах в двадцати, чуть справа, вдруг взлетели три пары юрких чирков, стремительно набирая скорость и высоту.

Стволы ружья резко подскочили на уровень глаз. Громкий хлопок, свист в ушах, и вторая слева, подогнув крыло под себя и накренившись, камнем упала в высокую траву. Радость азарта охоты охватила все внутри. Дыхание сперло, в глазах – блеск, на лице выражение чистого восторга. В такие моменты в Александре рождалась уверенность в своей силе и воле. Уважение к природе давало душе тепло и уют.

Птицу он искал не долго. Иногда подранки заползали в кусты или незаметно добирались до воды – тогда они часто терялись. На этот раз повезло – чирок затих в траве, немного раскинув крылья. Покрасневшие перья на спине были взъерошены – здесь в тело птицы вошла дробь. Перебито оказалось правое крыло. Выстрел был вполне удачен, и цель оказалась накрыта самым центром дробовой осыпи. Это была первая утка в сезоне, единственная за последний год. Бережно, стараясь не испортить красоту внешнего вида, он сложил длинноклювую голову на бок и аккуратно убрал стреляную птицу в рюкзак.

Желанная ноша веселила душу. Еще внимательнее охотник осматривал повороты реки. С замиранием сердца подкрадывался к любимым местам, где мгновенное разочарование тут же менялось надеждой предстоящего.

Внутри проснулся святой для Александра охотничий азарт. Он по себе знал, что настоящий охотничий азарт ведом только влюбленному в свое дело. Влюбленному в поля и луга, в болотные заросли и бурелом лесной глуши. Наверное, тот человек, у которого заклокочет в жилах азарт охоты – жажда понимания и уважения к природе, азарт поиска, выдержки, преодоления – и есть настоящий охотник, думал он.

Находясь на природе, Александр чувствовал дыхание земли, и душа открывалась солнечному свету. Так и сейчас – отмахав несколько километров по высокому, вязкому лугу, в резиновых сапогах, с ружьем на перевес и рюкзаком за спиной, он уже порядком подустал – и вот удача, придавшая не только силы, но и уверенность в себе. На секунду показалось, что он преодолел природу, взяв ее частичку, – как бы стал сильней, своим духом возвысился над этим лугом и речкой. Ноги тверже отталкивались от земли, глаза, казалось, охватывали все большее пространство. Он мог одолеть здесь все, любой образ, стать верхом этой целостности. Возобладать в пространстве. Сколько он этого ждал! День встрепенулся отблеском света – впервые за множество недель. Светило солнце, бодрящий ветерок гулял по волосам. Казалось, все преграды можно покорить душевным подъемом.

Речка становилась мельче и уже. Вода на мелях зарастала травой. Иногда под лучами солнца блестело дно. Александр продолжал идти через высокую траву – впереди было одно из самых любимых пернатыми место – излучина реки, где вода подмыла берег и веками углубляла дно, последний бочаг на речке, где над водой нависали высохшие ивовые ветки, переплетаясь и создавая своеобразный прибрежный навес. Широкая вода давала пристанище многим видам уток. В начале осени здесь можно было поднять выводок жиреющих крякв или стайку затейливых чирков-трескунов. Единственным недостатком места было открытость подхода, да высокая трава с ивняком на другой стороне, куда обычно и летели, поднявшиеся на крыло птицы – подстрелишь, так потом еще и не найдешь. А это хуже всего.

Вскоре, устало пробираясь сквозь заросли, Александр увидел издали полюбившееся место. Прошел поворот, другой и, осторожно обходя третий, встал как раз напротив излучины. Казалось, сердце сейчас выпрыгнет из грудной клетки. Неторопливо приближаясь, он снял ружье с предохранителя. Стало видно окончание мыса, за ним короткий спуск и бочаг. Пригнувшись и стараясь не шуметь, Александр подходил к реке. Наконец сквозь стебельки травы показалась вода. Оказавшись в этот момент на самом краю мыса, он разогнулся во весь рост и вскинул ружье.

 

Тишина над речкой. Секунда. Две. Три. Хлопанье крыльев по воде, и влево уходит пара крякв. Десять метров – они над водой – как один миг, как удар сердца. Пятнадцать метров – над другим берегом. Правый ствол полыхнул огнем. В траву другого берега упала битая дичь. Снова шум воды, в воздух поднимается выплывшая из-под куста другая пара. Александр перевел ружье в сторону – вправо и, почти не целясь, выстрелил – до взлетевших метров двенадцать, почти в упор. Вторая утка падает в густой ивняк, и неясно, то ли в траву, то ли застревает в ветвях у земли. Александр замер на месте, не веря глазам: удача нашла его, поразив. Такого дуплета не было несколько лет. Над речкой снова тишина.

Перезаряжаясь, как почувствовал – посмотрел вправо. Раненая утка, битая второй, крыльями пробираясь сквозь лабиринт ветвей, на глазах у него карабкалась к воде. Патроны расстреляны. Вот-вот она доберется до воды, нырнет и исчезнет. Это невозможно, но победа ускользала из рук.

Александр, отбросив в сторону ружье, прыгнул в воду. Ширина реки – метров пять. Размахивая руками и выдергивая из тины ноги, он раздвигал грудью нахлынувшую толщу воды, продвигаясь вперед. На середине он почти поплыл. Прошли секунды, а подранок, преодолев листву ивняка, уже повис над водой. Он уже был рядом, когда селезень кинулся в воду. В этот момент он схватил птицу – уже под водой. Вспышка счастья на миг охватила охотника, стоявшего хоть и по горло в воде, но счастливого. Кряква трепыхалась в руках и мешала двигаться. Когда он свернул ей шею, то почувствовал, что не может дышать. Над ним уже не было неба, не было солнца – сверху сомкнулась тьма. Резко двигаясь по ледяной воде через реку, он еще мог держаться на поверхности, но теперь, когда сапоги полны воды и будто свинцовые тянули вниз, рюкзак за спиной быстро тяжелел, а вязкая толща тины поглощала ноги, внезапный страх охватил его.

Нужны были силы, но страшная немощность завладела всем телом. Надо было грести руками, но в одной была утка, а другой он пусто болтал в воде. Воздуха не хватало. Он тонул. В отчаянии Александр задергал изо всех сил ногами и немного выпутался из вязкого дна, но на поверхность подняться не мог. В нос и уши затекла вода. Удивительно и страшно.

Уходя все глубже в воду, он не удержался на ногах и как бы присел на корточки. Пальцы выпустили мертвую птицу. Когда надежда уходит, остается отчаяние. В порыве отчаяния – стремления жить – он оттолкнулся от дна. От вязкого, хлюпкого, но дна. Поднялся немного вверх, замахал руками и поднялся еще. Он даже не показался на поверхности – холодная река не хотела отдавать свою жертву – но он плыл, плыл во тьме не опускаясь. Отчаянное стремление породило надежду. Он еще раз оттолкнулся от дна и взмахнул освободившимися руками. Еще и еще раз. И тут глаза вместо зеленовато-тусклой тьмы увидели свет. Чем выше, тем светлее.

Наконец он вынырнул, вздохнул и увидел сияние неба. Ветви, по которым подранок пробирался к воде, те самые высохшие и нависшие над водой ветви ивняка были совсем рядом и стали его спасением. Сапоги и рюкзак тянули вниз, но теперь он уже крепко держался на поверхности. Надо было только дотянуться. Да и берег рядом – в полутора метрах. Ужас не случившегося застыл внутри. Страх медленно отхлынул, и душевная легкость растеклась по телу. Хватаясь и перебирая руками по веткам, он добрался до берега. Часто, громко дыша, фыркая и шатаясь, пролез через ивняк, ломая ветви. Взобрался наверх, упал на траву и долго лежал не шевелясь. Смотрел на огромное синее небо. Солнце, яркое солнце.

 

Александр снял сапоги, вылил воду и отжал рюкзак. Промокший чирок казался жалким и некрасивым. Потом долго ходил по лугу и искал первую утку. Гадко и ничтожно было слышать громко стучавшее, усталое сердце. Тяжко дышать. Слабость. Когда нашел, у нее вся голова была в крови. На желтом клюве пятна засохшей крови. Убрал в рюкзак, спустил сапоги и быстро, очень быстро пошел. Так быстро еще, кажется, никогда не ходил. Против ветра – на солнце. Любил ветер и солнце. Потом остановился отдышаться и долго смотрел на небо. Прекрасно и вечно. Медленно побрел дальше, опустив голову. Шел долго, пока не увидел свой дом. Пил много чистой холодной воды. Вспомнил водную муть над головой, и его вырвало. Заварил горячего крепкого чая с медом, а когда выпил, страшная усталость загнала в постель. Лег и долго не мог заснуть. Ломило все тело. Смотрел перед собой и думал о смерти. Трещала тяжелая голова. Обидно и устало закрыл глаза, вздохнул, вздрогнул и снова открыл их.

На дворе стояло утро, свежее утро нового дня.

весна 2005. Узловая (первое произведение)