Урок алгебры подходил к концу. Тишину самостоятельной работы нарушала промозглая погода поздней осени.

С самого утра моросил холодный дождь, переходящий иногда в

густую мелкую крупу, которая при малейшем порыве ветра звенела в окна и бессильно ссыпалась сначала на мокрые откосы, а затем, накопившись, сползала, отяжелев от влаги, на землю. Голые тополя , стоящие строем под окнами школы, недовольно гудели. Странные они, эти тополя : ни одно

другое дерево не может, как они, вроде бы не из-за чего, так сильно выражать своё недовольство. А уж если порывы ветра были ощутимыми, они, казалось, рвали эти порывы, стремясь приостановить их , и надрывно рычали от

бессилия что-либо изменить. Тёмные тучи, разбухшие и рваные, низко плыли по небу, и влага, источаемая ими, казалось, нисколько не облегчала их, а делала слезливыми и

злыми.

 

Сделав раньше других работу, я глянул в окно. Поежившись, отвернулся и не хотел представить себя в этой осенней неуютности.А уроки в этот день были сокращёнными, потому как в полдень предстояло всей школой идти на открытие памятника. Большинство ребят такому повороту дел обрадовалось. Но меня не радовало то, что рано

окончатся занятия. Просто мне не хотелось выходить в грязь, топтаться под дождём и на холоде…

Резко прозвенел звонок. Коридоры школы мгновенно ожили , наполнились шумом, движением, криками. Все спешили, толкались, старались обогнать друг друга. Я не хотел торопиться, и поэтому моя спина, как порог на реке, получала удары от основного живого потока, мчавшегося

так быстро, что я не успевал разглядеть лиц, составлявших его. Я вспомнил, как накануне классный рассказывал нам, что будет открытие памятника генерал-полковнику, дважды Герою Советского Союза Александру Ильичу Родимцеву, стрелковая дивизия которого в декабре 1941 и в первые месяцы 1942 года сражалась с немецкими захватчиками на территории нашего района. Это потом будет Сталинградская битва, где военный талант Родимцева внесет окончательный перелом в войне, Курская дуга, освобождение Украины и Польши. Это они, гвардейцы Родимцева, спасут знаменитую Дрезденскую галерею и освободят узников концлагеря.

Уже в колонне меня охватило чувство вины за то, что в классе я думал прежде всего о себе, о своем комфорте, что мне не хотелось окунаться в промозглую хлябь ноябрьского предзимья.

Окружающие ребята пытались мне что-то рассказывать, в чем-то убеждать, я же молча кивал головой и, не внимая их словам, был во власти дум, которые одна за другой роились у меня в голове.

…Прошлым летом мне пришлось побывать в тех местах, где стрелковая дивизия Родимцева сдерживала натиск фашистов в декабре 41 и январе 42. На правом высоком берегу реки Тим, бродя по сосновому бору, я видел ленты ещё не заросших окопов, траншей, соединяющих блиндажи и землянки. Больше всего тогда поразился я тому, что делалось все это в лютую стужу, когда мороз доходил до 40 градусов. И не было этого

соснового леса, а была голая позиция, с которой на многие километры просматривалась левая сторона за рекой Тим, сторона, откуда должны наступать враги…

…Вспомнилось мне, как мы с ребятами подходили к домику, в котором сейчас никто не живет, а во времена войны в нем располагался штаб дивизии Родимцева. Обыкновенный дом, внутри которого рождалось чудо: впервые зимой 42 в этих местах фашисты были отброшены назад на целых 30 километров до реки Щигор. Здесь же в январе 42 за успешные боевые

действия против врага, массовый героизм дивизии Родимцева было присвоено звание гвардейской и вручено Красное Знамя, а Родимцеву присвоено звание генерал-майора.

…Вспомнилось мне, что на территории района нет ни одного памятника времен Великой Отечественной. Разве что братские могилы да стелы тем землякам, кто не вернулся с войны. И больше никакого следа… Вывело меня из раздумий то, что я наткнулся на того, кто был впереди меня. Мы пришли на площадь, что перед нашим Домом культуры. Именно

здесь будет открыт памятник Родимцеву.

В центре площади стоял памятник, накрытый белым полотном. Нет, не для того, чтобы укрыть его от дождя, а чтобы мы его не видели до момента открытия. Перед памятником стояли люди, которые, как мне показалось, считали себя в какой-то мере причастными к его открытию. Большинство из них были так основательно одеты , что хоть на полюс их. Только три

человека из этих людей как-то выделялись, не были похожи на остальных, особенно мальчишка в черной курсантской шинели.

-А начальства-то сколько!- многозначительно шепнул мне на ухо сосед.- Заморозят.

Погода же разыгралась не на шутку. Ветер дул с такой силой, словно поставил своей целью выкорчевать с площади все деревья и снести их на окраину посёлка. Под сильным ветром капли дождя, моросившего весь день, стали не падать сверху, а лететь горизонтально, заставляя всех ёжиться, прятаться в капюшоны и поднимать воротники.

-Ну и погода! Как в декабре 41,-сострил кто-то из одноклассников.

Начало митинга было интересным. Глава района, открывая митинг, сказал: «Память о наших великих предках, их трудовых и ратных подвигах священна. Их доблесть, любовь к Родине - пример для живущих ныне поколений. Александр Невский, Дмитрий Донской, Пётр I, Серафим Саровский, Георгий Жуков!.. Достойное место в ряду этих славных имен

занимает генерал-полковник, дважды Герой Советского Союза Александр Родимцев…» Но из дальнейших выступлений мы с ребятами выделили больше всего скупые слова скульптора Андрея Клыкова, автора памятника. Он сказал: «Всегда в сложные для России времена находились люди с несгибаемой волей, силой духа, горячо любящие свою Родину, которые

помогали ей подняться с колен. Генерал Родимцев один из таких людей, и я горд тем, что памятник ему будет стоять здесь, на черемисиновской земле».

Особо всматривались мы с ребятами в неказистую фигуру Ильи

Павловича Хмелевского, нашего земляка, который 15-летним парнишкой был зачислен Родимцевым ординарцем в 39 полк дивизии.

Признаться по-честному, из всех присутствующих меня больше всего интересовал парнишка в черной шинели с курсантскими погонами. По внешнему виду я решил, что ему лет 13-14, впрочем, как и мне. Он не произносил речей, не выступал вперёд, но по мимике его лица я догадывался, что он хотел сделать что-то необычное и, как мне казалось, такое право он имел потому, что Родимцев был для него не просто героем войны, а человеком близким и родным. Я не экстрасенс, но

чувствовал, что поток эмоций в душе юного Родимцева вот-вот прорвет дамбу и выплеснется наружу. Но нет, юный Родимцев (как я потом узнал, правнук Александра Ильича Артем, курсант Суворовского училища) держался крепко, пожалуй, было в нем что-то от характера прадеда. Но когда наступил момент открытия памятника – снятие полотна, покрывавшего его,- какая-то сила сорвала Артема с места, и он первым оказался у постамента, у заветной ленты, стягивающей полотно. Остановился, схватил рукой ленту – и вдруг понял, что сделать это должно официальное лицо. Как я понимал его в этот момент! Ведь прадеда-то он привык видеть только на фотографиях. А тут… Почти как живой.

Подошли дед с отцом, положили живые цветы,стали рядом . Глава района незаметно для других подтолкнул Артема А.И чуть вперед, и они вместе освободили памятник от полотна. Грянул духовой оркестр, одиночные залпы из автоматов…

Когда все стихло, трое Родимцевых подошли к памятнику, чтобы сфотографироваться вместе.

А я, наблюдавший все это время за Артемом, поймал себя на мысли:

«Случись беда – я, не раздумывая, пошел бы за Артемом. Есть в нем что-то притягательное . От прадеда, что ли?» А идя дамой, я ловил себя на мысли : « У Артема, у меня, у моих ровесников сейчас такая пора, когда свет возраста

все очищает, озаряет, украшает и определяет то разумное, что, пожалуй, и составляет основу памяти, которая в течение всей жизни будет помогать понимать неисчерпаемую красоту жизни, какой бы она ни была… Но обязательно исполненной разумного смысла».

2005 год февраль-март