Зайдя за уступ, он увидел дочь начальника партии. Она сидела на освещенном солнцем камне, вышедшим из реки, вытянула перед собой ноги и самозабвенно дымила сигаретой. Как прибалдевшая «хозяйка здешних мест». Увидев парня, взмахнула рукой, призывая присесть на соседний валун.

- Ну, подходи, странник, - приветливо озвучила она, - покурим, наконец, с тобой!

Неожиданно он решил повиноваться, хотя этой девочки по-прежнему продолжал избегать. Она была этаким «солнышком» компании - совсем молодая, школьница, но наглая! Со всеми на «ты», каждой бочке затычка. Втесывалась постоянно на равных в компании взрослых, без предисловий вступала в разговоры, всегда рвалась что-то делать, участвовать, помогать… Девчушку нежно любили, даже у людей и мысли не приходило, что она-де мелкая, настырная… Все путем! При всей своей непоседливости никогда она не была лишней. Да и работу знала мало чем хуже присутствующих студентов, и зарплату за нее имела (по личному жесткому настоянию).

С ней было очень тепло. Она обожала подпевать гитаристам, обсуждать жизненные отношения, работать по разным темам… Все, короче, чем жив полевой народ. Огромное удовольствие ей доставляло выковыривать из траншеи золотые самородки после описи пород на месте их нахождения и лихим небрежным жестом, как будто щелчком, откидывать слиток, стоимостью… страшно подумать, какой, геологу, укладывающему их в короба. От этого небрежного броска Алена как будто ловила кайф, самовыражалась в нем… Еще ее очень любили собаки, приходящие к людям «потусоваться» из временно пустующих балков в километре от острова. Мохнатые полулайки еще издалека сгибали лапы и буквально на животе подползали к девушке, широко мотая хвостами и требуя жесткой ласки.

Парень не мог забыть тот ужас, что сопровождал первое появление девчушки перед ним, поэтому настороженно ее избегал, боясь возврата морока. Вскоре и Алена тактично перестала «приставать с глупостями» к странному человеку с именем «Влюбленный».

- Присаживайся, Влюбленный, - со своей наглой прямотой заговорила она, - скажи, а ты реально бич?

Он призадумался… Собственно, как?

- Ну… по определению, видать, так оно и есть… А что, это так важно, как назвать? – Чудеса! Он обрадовался, что девчушка с ним заговорила!!!

- Да так, возбуждает… «Девочка-пай, рядом жиган и хулиган» - пропела она известный шансон. Да уж, «девочка-пай»!

- «Бардак молчит, а ты идешь вся на понтах… А, помнишь, как тебе свои я розы нес» - отпарировал он ей тем же автором. – Знаешь, девочку, а тем более «пай» ты как-то мало напоминаешь!..

- Ну… физиологию-то давай, опустим. Знаешь, на вора-авторитета ты тоже не особо,..- она, как ему показалось, хищно улыбнулась, - не та масть. То есть, мы – не Мишины персонажи. Придется поискать новых кумиров.

- «И славит гибельный огонь владычество кумира… Но сами мы его зажгли в язычестве своем» - странно, но Валентину почему-то захотелось говорить с Аленой стихами.

- О!! Щербакова знаешь! – девчонка аж вскочила с камня, не веря своей радости, - Бли-ин! Слушай, пойдем к очагу! Сбацаешь мне что-нибудь!

- Да ты что! Я ж «три блатных» десять минут беру. – Он тяжело вздохнул от тоскливых воспоминаний. «Вот уж кто сбацал-бы так сбацал» - вспомнил он. Действительно, его скрипачка так проникновенно пела этого барда, который на каждой строке по шесть-восемь аккордов меняет, что кто слышал ее исполнение, уже не хотел слушать самого автора…

- Ну вот, чтоб тебя.. А еще Влюбленным зовешься, - всерьез расстроилась «папина дочка». – К нам в компанию как то парни приезжали, как раз из вашей Первопрестольной. Они познакомили меня с этим Щербаковым, так я теперь как полоумная маньячка ношусь, везде кассеты выцепляю, переписываю. Так пробил меня, зараза! А в Питере с ним туго… Он какой-то скрытный, в Москве в основном концерты дает.

- Ага! А вас зато Розенбаум обожает! – отшутился Валентин. – И пол-рок-н-ролла ваши! Да и вообще…

-Да и вообще Питер славный! – завершила Алена. И расположен хорошо, и народ прикольный…

Наконец-то! Как приятно, черт возьми, общаться! Не думая над ответом, не испытывая тяжести от собеседника.

- А в этой отцовской тусе Щербакова тоже никто не поет, - вздохнула девушка, - как ты меня, было, обрадовал! Во, думала, поймала москаля…

- Где ты москаля видишь, девочка! – как-то куражно перебил ее Валентин, - сама же сказала – бич.

-Да уж, да уж, куда мне до вас, до вольных странников! – ее интонация выдала подобие белой зависти, - Что я – учусь в школе, папу-маму слушаюсь…

- Хорошо, когда ЕСТЬ, КОГО СЛУШАТЬСЯ! – Валентин вдруг на ходу симпровизировал еще одно горькое откровение. Ему то, как выходило, слушаться было просто некого. Та, которую он хотел бы слушаться всю жизнь, просто «не разрешала» ему это делать, настолько рьяно требовала от него, чтоб поступал только по-своему.

Эта питерская Алена отличалась от своей московской сестренки буквально как Москва от Питера. Действительно, две столицы этого государства настолько разнятся, что их коренных жителей можно распознать и никогда не спутать по массе признаков. Москва издревле считалась «сердцем», а Санкт-Петербург – «умом» державы. Как спел поэт - «Отпрыск России, на мать непохожий… Бледный, худой, евроглазый прохожий». Нет, эта девчушка, конечно не была ни бледная, ни худая, но такая евроглазая и поджарая. Тонкое, натренированное тело, обдутое ветрами северных дорог, не приученное к неге и яркие, умные глазища. Ум читался в ней каждым движением, и был он не книжный («ботанический»), а вполне жизненно целостный. По ощущению, в ней не было ничего лишнего. С ней как поработал скульптор, который отбивает от природного камня всю лишнюю массу, чтобы обнажить красоту и гармонию в оставшемся., при этом не дай ему Бог отсечь больше, чем надо…

- А, если не в лом, скажи, чем я тебя так стреманула-то тогда? – с интересом обратилась Алена, - на бичей, понимаешь, наехал, а от меня шарахнулся! – девчонка лукаво улыбнулась, - неужто я так страшна стала к шестнадцати годам?

Уж на этот вопрос он никак не мог ей ответить. Хотя очень хотел… Да, даже слишком захотел вдруг рассказать этому юному созданию всю подноготную свою, все, что ему довелось пережить. Даже подумал, что, рассказав про этот ад, он выплюнет его окончательно и вздохнет свободно. Казалось, она готова его принять, выслушать. Но – не время еще. Не мог он пока. И новый прилив ужаса тут же не заставил себя ждать. На одно, считай, мгновение девчушку подменила Та, как будто напоминая о себе. И особенно ярко, как пущенной молнией, вдруг пронзило то неведомое око с небес.

- Слушай… А-алена… - он заговорил сразу натянутым голосом, - не стоит тебе, наверное так… так приближаться ко мне! Не все гладко у меня… – речь давалась ему с трудом. Кроме того, он чувствовал, что выражается глупо.

- Извини, уже перебила!- ввернулась она в его мычание, - если тебя имя шугает, то я по рождению Елена. Аленой я просто представляюсь, люблю славянские имена. Так что Ленка я! Может, так проще будет?

- Ну да!.. Ты просто на «Алену» как-то не похожа. Знал я одну Алену…

Прямой взгляд девушки откровенно издевался, но по-доброму. Она молча говорила «Ты правда, думаешь, что тебе придется ЭТО объяснять? Неужто непонятно??»

-…и, конечно же, жуткая драма. – вслух проговорила Лена, - потом стук колес поездов, напевающих в ночи одно-единственное имя, рев винтов, уносящих прочь с материка, неразведенный спирт из мыльниц под закуску свежевыпавшим снегом… РОМАНТИКА, короче! Извини, если больно сделала, просто поддержать хотела. Я тебе не враг же.

Девчонка откровенно ему начинала нравиться. В ней было непомерно много такого детского (в хорошем смысле), непосредственного, смелого. Огромная радость снизошла, наконец, после долгой разлуки с этим чувством. Радость, что вот так просто можно говорить с живым человечком.

- Эх, хорошо тут! – потянулась она всем телом, - Много северов с папой обошла, даже на Колыме довелось погулять, но вот СЮДА уже третий раз, все равно, как домой возвращаюсь. Ты хоть знаешь, что это за территория-то?

- Как раз нет. Поведай! Я, правда, что-то чувствую, но не пойму, что.

- «У-Рал» - это на санскрите переводится как «Стоящий у солнца». Земля солнца, то бишь. Именно в том месте, где мы сейчас есть, располагались становища древних цивилизаций. Ария, Гиперборея. Про них за каким-то лешим ничего неизвестно. Обидно, даже! Рим – знаем, Грецию – знаем. Даже Вавилон богомерзкий, и тот проходят в школе… А тут белое пятно, как, собственно, и про инков, ацтеков тоже. Батяня мой, он не просто геолог, у него полно разных интересов, друзей. – почувствовалось, что Елена «села на любимого конька», так воодушевленно принялась вещать, - Самиздатик ему приносили такой интригующий, вот оттуда я такая и продвинутая. Вроде как не просто это люди были, а буквально каждый – носитель древнейшего знания и природной силы. Именно НАШЕЙ, сокрытой в нас**. Ой, блин, по-моему, я такие глупости говорю!..

-Как ты сказала?? Арии? Ты случайно Ницше не читала? – Валентин уже неподдельно удивлялся этой Ленке.

- Какая же арийка не знает Ницше! – снисходительно улыбнулась девочка в ответ. – Нет, нет! К неонацистам я не отношусь! Просто это одно из «пугающих» таких словечек, на которые сразу нездоровая реакция. На деле же арии – они растворены и по Европе, в основном, на территории Германии, за что и зацепились фашисты, и в среде индийских коммун их потомки. А шли они в той древности с нынешнего Кольского, из Арктиды, именно по Уралу, отсюда и название этих гор на их языке. Тут была их страна, Гиперборея. И память ариев на всем европейском севере видна в виде «колдунских», как выражаются, способностей, знания сил мира и самих себя. Есть у нас там такие «деды». Все наши славянские варяги, словены, поморы несли и несут в себе арийский генофонд. – Похоже, ей тоже хотелось выговориться. Она узрела в Валентине благодарного собеседника – А я поизучала свою родословную и выяснила, что с двух сторон арийка. Отец мой поляк наполовину, из дворян Речи Посполитой, еще глубже – в Германию утекает . Мамочка – с варяжскими, вендскими корнями. Так что я арийка и с «фашистской» точки зрения и с исторической. И живу я как раз там, где сочленялись эти культуры… А ты свои корни знаешь?

Нет. Корнями своими Валентин не интересовался. Гораздо больше его привлекало то, что рядом, что пощупать можно и душой, и руками. А эта девка – ну задвигала-то!

- Знаешь, Фридрих Ницше – это, можно сказать, главный человек в моей жизни был. Учитель мой. – Парень манкировал вопрос о корнях, перевел разговор - Он дал воздух, которым я дышу. Похоже, мы с тобой единомышленники!

Девушка слегка нахмурилась, обдумывая.

- Я бы не сказала… Как это – воздух дал? – поинтересовалась она, - Конечно, великий человек, не спорю! Но что он такого сделал-то? Ведь то, что он написал – это же сами собой разумеющиеся сути вещей. Неужели, можно сейчас думать по-другому? Черное – это черное, а белое – белое. Не хочешь же ты сказать, что ЭТИ поясниловки дают воздух. Не он ведь зародил эту жизнь в космосе, не он создал человека и вложил в него дух! А кто имеет масть выжить в этом мире и как должно быть все клево и красиво, это, извини, в идеале должно просто стать жизненным кредом отдельно живущих особей, а не философской доктриной СВЫШЕ.

- Ну ты, девочка, даешь! – Валентин даже искренне возмутился, - человек всю жизнь писал труды, чтобы другим дать энергию, воздух, как я говорил! Я вот прочитал Заратустру и, можно сказать, стал тем, кем стал… - тут он осекся, в уничижительном ужасе вспомнив о том, кем он стал. И при чем тут, собственно, Заратустра… - он.. столько познал, услышал, увидел и вынес человечеству, а ты так…

- Я же не на Бога наехала. – спокойно ответила Ленка, - просто иногда люди достигают знания, опережающего время. Ницше опередил СВОЕ время, но оно, увы, прошло больше века назад. Конечно, я с большим уважением отношусь к твоему Учителю. Но воздух мне дал все-таки Бог, как и душу, как и разум.

 

** Здесь, и в последующих главах, разговор героини о повестях Сергея Алексеева "Стоящий у Солнца" и "Сокровища Валькирии. Правда и вымысел" /автор/