… С высоты вороньего полёта тюрьма виделась буквой Е. С пропылённой улицы Ленина-Ульянова, что невдалеке от железнодорожного вокзала города Симферополь, узилище казалось обыденным, ничем не примечательным, серым, в три этажа, зданием. Украинская воля стонала и выла, от нехватки рабочих мест и денег. А крымский острог превратился в жуткий «коммерческий ларёк» под названием «Купи – продай». Сервис предоставлял всё – от наркотической эйфории до оргазма. Это был конец 90 – х…

… Женская камера симферопольского СИЗО жила своею обычной жизнью. Десять квадратных метров – были жизненным пространством, местом обитания для двенадцати женщин. За бортом «острожного ковчега» стояло знойное крымское лето. Стиснутый бетонный метраж пропитался смесью миазмов женского пота и несвежих рыбных консервов.

… Она плавала в собственном поту. Ей казалось, что плавает она и в поту остальных одиннадцати женских немытых тел. Молодая женщина напрочь разуверилась уже и в жизни, и в людях, и ничего хорошего от будущего выхватить не надеялась. Но душе её было еще более мерзко, чем телу. Катерину, так звали молодую женщину, подставил и предал её любимый муж, отец её двухгодовалой дочери. Душевные страдания Катерины удесятерялись тем, что этот негодяй и «винтовой»* наркоман «квартировался» неподалёку, буквально в двухстах метрах, по периметру буквы Е, – в мужском отделении симферопольской тюрьмы. И квартировался весьма неплохо – ел пищу с воли и пил коньяк, курил «Мальборо» и кололся «винтом», в своё лишь только эгоцентрическое удовольствие. Потому что родной братец мужа был – настоящий, не «плюшевый» и не игрушечный, Наркобарон, «карманный» последователь колумбийского Пабло Эскобара, «чалившийся» здесь же неподалёку, в соседней камере-хате.

А муж отказался от Катерины, отбросил, как пустую сигаретную пачку. Сказал по этапу, что никогда не любил её, и использовал только как удобное прикрытие, а в дальнейшем и драгдилершу*. Мало того, что использовал, да еще и присадил Катю, красавицу, комсомолку, спортсменку и отличницу на Винт. Винтовой она была целый год до того, как села. И ещё год Катерина сходила с ума в камере. За арестантский год тяга «винта» приказала долго жить. Так что, еще больше чем тело и душа в то лето плавились Катины мозги. Полностью расторможенное либидо вопело и требовало своего, но увы… Что бы там ни говорили о женских камерах, но даже «милой подруги», щлифовщицы или ковырялки, у Кати не было и не намечалось. Пока что её на плаву поддерживало врождённое отвращение и неприятие лесбийской любви.

Хотелось всё равно какого мужчину, но лишь бы только мужчину. Хотелось так, что ЛОМИЛО СЛЕВА В САМОМ НИЗУ И МУТИЛОСЬ В МОЗГАХ.

Как-то Катя вызвалась прошвырнуться и вылизать шваброй коридоры, чтобы пустить пыль в глаза очередной комиссии. Как только изголодавшаяся по мужской ласке молодая женщина осталась на несколько минут без присмотра, она отшвырнула швабру и ворвалась в коридор мужского отделения и просовывала свою шикарную большую грудь в кормушки камерных дверей (открытые окошки, через которые дают еду арестантам), и кричала, истерично хохоча: «Целуйте, мальчики, меня скорее! Сосите, милые, меня сильнее!»….

Своей статью, бесшабашной силой и наглостью Катюха выбилась во вторые Мисс, после сорокатрёхлетней матёрой бабищи, рецидивистки-карманницы, Жучки №1 этой камеры-хаты. Поэтому и смогла она оттереть остальных зэчек от совершенно необъяснимого нового обитателя их камеры.

… В один из летних дней охранники втолкнули его в камеру. МУЖЧИНА! И дверь захлопнулась! Он застыл с растерянным видом на пороге камеры….

Все молодые и не очень молодые, здоровые и совсем нездоровые самки пожирали его глазами. Казалось, слышится чавканье. Молодой мужчина! Татарин с аккуратными чертами лица и среднего роста. Но что-то в нём было несуразное. Невзирая на жару, их

новый сосед был одет в свободный синий вязаный свитер длиной ниже бёдер. Но всё-таки даже уродливый свитер не помешал Катерине рассмотреть совсем немужские округлые бёдра парня. Но было совсем не до этого. Главное - мужское, заросшее кустистой рыжеватой щетиной лицо. МУЖСКОЕ ЛИЦО! Уже от одного только этого вида у Кати ухнул вниз живота раскалённый твёрдый ком. Парня из камеры всё не выводили…

Наконец молодой мужчина застенчиво проговорил: «Девочки, я извиняюсь, где мне можно устроиться? Куда положить-то скатку-матрац?» Катя подскочила, схватила парня за влажную вялую ручку и отбуксировала к своей коечке-наре. «Вот, надо мной свободно. Кидай туда свой матрац. Будь как дома, устраивайся поудобней».

У главной жучки камеры Райки-карманницы хищно сузились глаза и зло скрипнули зубы. Но момент был упущен. Наглая гладкая молодуха шустро подхватила картинку-кобелька и завладела его вниманием. Но ничего, Райкин фарт ещё придёт! Но пока бабище оставалось только в злобе переступать ногами…

Шли тягучие минуты. Паренёк обустроил свой сидельческий одр и потерянным воробышком пристроился на своей наре над Катей. Молодая женщина прикоснулась-погладила его по ноге.

-- Ну, что, застыл, как неродной? Слетай ко мне, пообщаемся.

Паренёк неуклюже сверзился со своей верхотуры прямо под ноги Катерины. Та ласково подхватила его и усадила рядом с собой.

-- Ну, что ты менжуешься? Давай, что ли, познакомимся!

-- Конечно, конечно! Меня зовут Айнур.

-- Какое у тебя имя красивое! А я -- Катюша! Ты откуда сюда такой красивый попал?

-- Из Грушёвки.

-- А я из Севастополя, города блядей и бескозырок, - улыбнулась Катя. - Не спрашиваю за что ты здесь. Интереснее ПОЧЕМУ ТЫ В ЖЕНСКОЙ КАМЕРЕ? Что за чудеса? Да не трясись ты, ничего тебе здесь не грозит. Иди спать, Айнур, и забудь пока обо всём.

Айнур спал двенадцать часов подряд. Пропустил завтрак и обед. Катя заботливо приберегла для него еду.

А по женской камере вовсю жужжали базары-разговоры. «За каким к нам мужчина и что можно с него выкружить? А хорошенький-то какой!»

Но Катерина заявила на самчика свои права вице-жучки хаты:

- Девочки! Дайте человеку «отойти-отдуплиться». Потом уж разберёмся.

 

РАЙ ГЕРМАФРОДИТА.

Ужин прошёл. На камеру сползла душная ночь. Уже само присутствие молодого самца над Катериной будоражило её плоть. Айнур сходил в дальний угол к санузлу, причем помочился, как пронаблюдала Катя, не стоя, а сидя. Пожурчал несколько минут краником, споласкивался, наверное, вернулся, и собрался было вскарабкаться к себе, наверх. Но Катюша тормознула аккуратиста.

- Посиди со мной, Айнурчик! Что-то девушке сегодня так одиноко…

Парень нерешительно пристроился рядом. Катя перешла в наступление. Ее не смутили одиннадцать пар ушей-локаторов, выставленных в темноте. Истомившаяся женщина огладила трясущимися руками своего гостя по плечам и бокам, и жарко прошептала:

- Котик! А тебе не жарко так, в свитере? Покажи, что ты там такого секретного прячешь, что я ещё не видела?

Она помогла избавиться от свитера потерявшему дар речи парню. И потеряла дар речи сама. Под свитером обнаружилась вполне полновесная грудь второго размера. Айнур пугливо вздрогнул и застонал от бесцеремонного прикосновения.

Как же так?! Как же такое может быть?! Жадная ручка Катюши спустилась и наткнулась на то, что матушка-природа в здравом уме и трезвой памяти ну никак не могла пристроить ниже женственного торса. Это что-то было одарено выше среднего, и аж выпрыгивало из руки от готовности к любви. Тут уже пришла очередь застонать для Катерины.

- Мальчик мой, потрогай меня, сейчас потрогай! Я уже так давно без мужчины… Ведь, ты же мужчина? Да?

Айнур лишь только что-то промычал-всхлипнул в ответ. Его обе руки не вместили даже одну Катину грудь. Мокрые губы потыкались в шею, спустились пониже, отыскали крупный сосок. Дальше всё потонуло в горячей дури. Парень был неутомим…. То Катю до самого предела заполняло изнутри, то она сама исступленно, остервенело ласкала губами свой подарок. Только когда, спустя несколько часов, с её мозгов немного рассеялся душный дурман, Катя более тщательно исследовала тело своего молодого любовника. И под его напряженным дружком обнаружила истекающую соками горячую щёлочку. Тут же оторопело вытащила палец и отдёрнула руку. Вскочила, больно задев коленями бёдра Айнура.

-- Это что у тебя там такое под петушком? Курочка? – выдохнула Катя.

-- Катя! Да, я сам не знаю. Потому до тебя только и дрочил. Я это никому никогда не показывал. Но я чувствую себя мужчиной! Я мужчина!!!

Айнур ненадолго замолчал. Слышалось только его прерывистое дыхание.

-- Хотя, знаешь, Катя, иногда сиськи болят, и тогда там, внизу кровь бывает. И хочется, очень хочется, чтобы у меня, там под членом, в той щёлочке что-то было ещё внутри. Что-то, от чего мне станет очень хорошо. Я до тебя был мальчиком. Ещё не с кем не был. Только сам себя и ласкал. Очень редко. Никто не знает, что у меня там такое ниже члена -- ни мама, ни папа. Но сказали по секрету, что в нашем роду такое изредка встречается, а болтали, что и в нашем селе были такие же, как я. Только Пушкин слегка заикнулся о таких, как я. Доктор сказал, чтобы я никому не показывал и не рассказывал. А то задразнят и замучают.

Катя была женщиной образованной и довольно широких взглядов. Рассказанного Айнуром ей хватило, дабы понять, что жизнь-злодейка вместе с судьбой-индейкой умудрились столкнуть Катю с редчайшим генетическим отклонением – полным гермафродитом. Сыном Гермеса и Афродиты. В официальных документах был упомянут лишь один подобный случай. Где-то за океаном в середине ХХ века. Мог и отдаваться мужчинам, как женщина-проститутка, а мог насиловать женщин, как маньяк, за что его собственно и «замели» копы.

Но здесь и сейчас с Катей пребывало очень деликатное и приятное ласковое существо. Женщина решила не упустить своего и воспользоваться той частью, которая досталась этому существу от Гермеса. Рай для двоих длился три ночи подряд. Айнур всё мог и мог. Как же бедный парень изголодался за всю свою предыдущую жизнь!

Наконец Катя на какое-то время насытилась… И пришло время пожалеть-приголубить семь самых приятных самочек в камере-хате, изголодавшихся и истомившихся. Выбор пал на алчущих дочерей Евы не старше тридцати пяти лет. В перерывах между «сеансами» любви Айнур кроме телесной пищи потчевал свой гарем и духовным нектаром – читал наизусть из любовной лирики Сергея Есенина. И снова-снова целых четыре дня продолжался рай для сына Гермеса и Афродиты, пока… либидо, зависть и злость Райки-карманницы окончательно не захлестнули, и не разъели, как кислота, её мозги.

-- Сучки, отвалите! Теперь моя очередь!

Райка, восседая на наре, важно погладила себя по отвислым грудям, и рука бабищи скользнула между жирных ляжек.

-- Пусть теперь жеребчик потешит мамочку! – заявила Жучка-прим.

Айнур неловко замялся и рискнул соврать бабище:

- Я устал, и больше нету сил.

На самом деле двух часов ему хватало, чтобы восстановиться и снова быть огурчиком.

Раиса задрала дорогущую шифоновую блузку и плюхнулась на нары. Подняла юбку из тяжёлого шёлка, полностью обнажилась рыхлая бабская бледная плоть. Повеяло перебродившей кислятиной. Ведь только так и могло пахнуть в тесной камере-хате перезревшее женское жирное, недомытое тело. Айнур сглотнул тошноту. Как же можно было такое захотеть?

-- Ну, давай, пёсик, не обижай! Порви меня! Я забашляю, зелёными -- сто баксов.

Айнур побоялся отказать в ласке Райке-карманнице. Ведь она была первой мисс-жучкой камеры. И её авторитет в камере держался отнюдь не на количестве её килограммов и «ходок»-сроков. Райка была психопаткой без инстинкта самосохранения. В своей золотокороночной пасти она круглосуточно держала половинку бритвенного лезвия. И этой «мойкой» истеричка при любом удобном случае была готова вскрыть и собственные, и чужие вены! За какие-то пустяки Райка уже «расписала» лезвием нескольких сокамерниц. Как такой откажешь?

И пролежал Айнур брёвнышком рядом с Раисой всю ночь. Поленце его так и не ожило. Несмотря на все старания Раисы, «петушок» как сразу обмяк, так и провисел ненужной, стыдливой мятой тряпочкой…

ПРЕИСПОДНЯЯ ГЕРМАФРОДИТА.

… Утром пожилая блатючка тихо процедила сквозь зубы своему несостоявшемуся любовнику:

-- Дерьмофродит ты долбанный! Полночи я боролась с желанием кастрировать тебя. Я хотела вскрыть твою сонную артерию после этого. Но я сделаю лучше… Изощрённее! И госпожа Смерть, мисс Курносая, покажется тебе раем в сравнении с дальнейшей жизнью.

Раиса пошла к двери камеры и начала остервенело бить по ней ногой. В хате установилась гробовая тишина. Все всё поняли без объяснений. И лишь Айнур, предчувствуя неслыханно ужасное, растерянно озирался по сторонам. И ловил на себе сочувствующие, полные слёз и жалости взгляды. Отворилась дверь камеры-гроба, и Раиса ушла с охранником. Айнур подошёл к Катерине и дрожащим голосом спросил:

-- Катюша, ЧТО БУДЕТ?

Катя не выдержала и зарыдала, обнимая своего странного мужчину. Женщины зарыдали и повисли на Айнуре с Катей. Он не понимал, что происходит. Но от этого непонимания и от Предчувствия было ещё страшнее. Тряслись колени. Холодный пот выступил на всём теле. И страшная слабость, оцепенение сковали его тело и разум…

… Буквально через пятнадцать минут охранники увели Айнура из камеры с личными вещами и матрацем-«скаткой». Через пять минут в хату взошла сияющая Раиса и торжественно заявила:

-- У этого выродня на меня, видите ли, его получлен не встал! Ха-ха! Сто баксов предлагала полусуществу! Оперу хватило всего лишь двадцать баксов, чтобы пресечь этот беспредел – круглосуточное «трахалово» в тюремной камере! Скоро джокер станет ДАМОЙ!

…Пустынные, вымершие тюремные коридоры, освещаемые мертвенным электрическим полусветом, проплывали перед остекленевшим взглядом Айнура как во сне, вернее – как в самом кошмарном сне. Заскрипели металлические двери, и гроб-камера захлопнулась.

Десять квадратных метров – снова были жизненным пространством, местом обитания… Но теперь для дюжины отупевших и остервеневших от безделья мужчин. «Острожный ковчег» продолжал своё плаванье по знойному крымскому лету. Стиснутый бетонный метраж пропитался смесью миазмов мужского пота, аммиака и табака.

-- Ты кто? Откуда, куда и зачем?

Айнур медленно опустился на корточки, выронил из рук матрац, звякнула алюминиевая кружка по цементному полу. Что им отвечать? Интуиция говорила сыну Гермеса и Афродиты, что сказать о своём недельном рае в женской камере – это Ужасно Непредсказуемое… И он молчал, сидя на корточках, прикрыв голову руками.

Тщедушный, прыщавый малолетка, 20-ти лет от роду, по погонялу Змей, подкатил на цырлах к новому постояльцу:

-- Ты шо, больной на голову?! В таком свитере, да в такой жаре?!

Змей взялся за вязаный свитер в области «химо», то бишь – груди… и потерял дар речи. Его рука наткнулась на упругую женскую грудь. Встретившись со всеми односидельцами изумлённым взглядом, Змей сорвал «доспехи» через голову Айнура с надрывным воплем-визгом:

-- А-а-а! А-а-а! Это БАБА! Зашифрованная под мужика! А-а-а!

Айнур прикрывал свои груди руками, прощался с жизнью и уже не думал ни о чём, просто не соображал. Мыслей не было. Только чувства.

Контингент камеры тупо охренел, вслед за Змеем потеряв дар речи. «Смотрящий» хаты-гроба, двадцатитрёхлетний пацан, Санёк, смотрел на несчастное полусущество сочувствующим взглядом. Санёк вкинулся всеми мозгами в ситуацию страдальца и думал о том, чтобы не было Беспредела.

Но три мрази одновременно, резвыми чертями подскочили к окаменевшему от ужаса сыну Афродиты. Эти мрази сидели срок за алюминиевые кастрюли, имели возраст за тридцаточку земных лет, и были невменяемы к здравым доводам человеческого рассудка.

-- Ты же создан для траха! – орала мразь №,1 по кличке Скотц. – Ты же суперпетух! Ты специально под это заточен!

-- Пацаны! Пацаны! – орала мразь №2, по погонялу Табаки. – Так нельзя сразу! Нет! Надо сделать всё красиво! Давай купим «винт»! Мы это будем вспоминать через годы!

-- И травки-коноплянки, под коньячок! – орала мразь №3, именуемая – Крысёныш. – Я имею ваш «винт» в виду!

Зверинец выл и неистовствовал, как стадо растревоженных и возбуждённых гамадрилов.

Санёк, смотрящий хаты, гаркнул, пытаясь утихомирить «подопечных»:

-- Вы охренели, друзья-товарищи-однокаторжане! При чём здесь -- ваша тяга нездоровая и наркотики под коньяк?! Судьба же живого человека на весах!!! Он же не петух!!!

Три мрази подскочили вплотную к малолетнему Смотрящему. Они нагло щерились ему в лицо. И, наконец, тридцатидвухлетний детина-дебил Скотц влепил свою последнюю точку над «i»:

-- Санёк! Дружбанчик ты наш дорогой! Ты давно нас всех кумаришь своей «правильностью»! Ты глянь – «смотрящий»! А сейчас мы с тобой в лёгкую «разведём мосты»! Ты хочешь, чтобы мы всей Тюрьме писали в малявочках и орали благим матом, что хотим типа поиметь бабу, а «смотрящий» не велит!? Ты этого хочешь?! Ты после этого не «смотрящим» будешь, а адвокатом гермафродитов!!!

… Психопаты, представители первой тройки зверинца, «затарились» всем необходимым. От «винта» до марихуаны под коньяк. Айнуру прижали к горлу острую заточку, маленькая капелька тёмной крови появилась на взмокшей коже горла. Жертву швырнули на шершавый цементный пол. Табаки и Крысёныш резво плюхнулись на его руки. А Скотц, удобрив вазелином нужное место, лихо ввинтил свой болт в заднее отверстие несчастного. Орудие мучения вонзилось, разрывая. Физическая боль затопила Айнура. Гермафродит заорал. И в этом крике была мольба к госпоже Смерти. К мисс Курносой. А Скотц продолжал дёргаться, исполняя садо-фрикции. Крысёныш и Табаки ржали в два уха Айнуру, ибо и коньяк, и конопля, и «винт» уже заводили их естество через кровь. Мир перевернулся!!! Айнур больше не был человеком, некие ментально-чувственные образы посещали его мозг, в то время, когда чужеродное тело ритмично терзало через анус его плоть…

-- Бл***ь, дерьмо! – заорал Скотц исступлённо. – Мудило ты поганое!!!

Скотц с чмоканьем вытянул свой член, вымазанный скользкой, вонючей желтоватой смесью из ануса, и запах людского говна заполнил жаркую камеру крымской тюрьмы. Ствол Скотца был желтоватым от смеси его спермы и содержимого прямой кишки Айнура.. И зверю-насильнику самому было противно притронуться к своей плоти. Вонь стояла неимоверная в затхлом пространстве. Он матюгался и плевался. Он рычал. Саньку, Смотрящего, выворачивало на пол. Табаки и Крысёныш, содомиты-очередники,

под воздействием стимуляторов, тоже жаждали вонзить своё «достоинство» в распятое по полу полусущество.

…Оттраханный донельзя Айнур проснулся утром, и обомлел – его член гордо стоял! Айнур, пресекая страшные свои воспоминания, подскочил к спящему Скотцу.

-- Смотрите все!!! – исступлённо закричал поклонник Есенина. – Я их – ОПУСКАЮ!

И вся сонная камера тупо, безвольно смотрела, как стоячий член гермафродита-татарина тыкался в лицо Скотца! А Айнур уже бежал к Крысёнышу и к Табаки!

Смотрящий камеры видел дальнейшее, как во сне. Ибо это и был страшный кошмар! После такого «парева» нужно было УБИТЬ ВСЕХ! И Скотц, Табаки со Крысёнышем растягивали по всей камере кишки Айнура, кровавый след марал бетонный пол камеры. А мрази-содомиты истерически орали:

-- Смерть мужебабе! Смерть педерасту!!! Никто ничего не видел!!! Это – самоубийство!!!

 

***

«винтовой»* наркоман – «винт» есть сексуальный наркотик.

драгдилершу* - продавщицу наркотика.

«парево»* - запутанная ситуация, не имеющая правильного решения.