На город опустилась темнота, Накрыв дома дремотным покрывалом. Притихли улицы, исчезла суета, Уснули переулки и кварталы. Казалось бы, всё стихло до утра, Но вдруг в ночи чудесный звук раздался – Как символ дружбы, мира и добра Он над кварталом сонным разливался. Мелодия лилась во тьме ночной, Лилась из глубины души и мысли. Мотив – такой простой, такой родной – Летел к луне, в серебряные выси. Чудесный звук был скрипкой порождён, Но имя виртуоза стало тайной. Он словно для оркестра был рождён, Но оказался гением случайным… При лунном свете тёмный силуэт Водил смычком по струнам старой скрипки. А ведь ему всего шестнадцать лет, Но на лице давно уж нет улыбки. Был пьедесталом для него балкон, А зрителем – пустой и спящий город. Кружился снег и ветер дул, но он Любил и эту мартовскую пору. Вдруг вдалеке послышались шаги, Снег заскрипел под старческой походкой. Звук раздавался будто от реки И слышен был в округе спящей чётко. Старик-паромщик от реки спешил, Он словно ждал условного сигнала – Чудесной скрипки звук его манил И лишь метель дорогу заслоняла. Он замер под балконом скрипача, И ожили картинки жизни прошлой: Он вспомнил молодость, и скрипку у плеча, И свой портрет на глянцевой обложке… Когда-то многим он известен был, Сейчас его немногие узнают. Эстрадный мир легко его забыл, Как сон плохой наутро забывают. Он слушал и невольно вспоминал, Как понял, что один на белом свете. Плач одиночества он в музыке узнал – Так чувствуют лишь брошенные дети. На вывеске два слова: «Детский дом», А скрипку подарил паромщик старый. Для мальчика мечтал он об одном – Чтоб одиночество его не посещало. Судьба же неизвестна никому, И у неё не вымолишь пощады. Дарить подвластно Богу одному, И отнимать позволено ему, А унижаться просьбами – не надо! (май, 2004) |