- А-А-А-А-А Миха, толстый! - заорал Лёшка Спирин, увидев своего друга детства и одноклассника Мишу Спицына.

 

Михаил – высокий, спортивный, он давно уже не был толстым. Таких сегодня называют – мачо. Лёшу радость распирала так, что того и гляди, взорвётся.

 

Народ подтягивался на банкет постепенно. У Владимира Гарусова был день рождения. И не просто день рождения, а круглая дата – тридцать лет. Но тридцатник ещё не возраст, а Владимир добился весьма высоких результатов. Отсюда соответственно и желание устроить банкет в хорошем ресторане, пригласить друзей детства, одноклассников, однокурсников и, наконец, сослуживцев. Всего намечалось около тридцати человек. (Совпадение чисто случайное). Доходы Владимира позволяли провести такое мероприятие, сравнительно безболезненно.

 

Была пятница, поэтому прибытие гостей шло неравномерно. Всё-таки рабочий день. Опоздавшие, в таких случаях всегда ссылаются на незаконченные дела по работе.

 

– Ничего страшного, - сказал Владимир – тем, кто приедет позже, нальём штрафную по устоявшейся традиции, и все дела.

 

Решили занимать места за праздничным столом. Из родителей Владимира должен был приехать отец. Он хотя и оставил семью, когда Володе было двенадцать лет, но контакт с сыном сохранил, а теперь, когда Володя стал совсем взрослым, у них появились общие интересы. Владимиру был полезен жизненный опыт отца, а Борис Константинович, (так звали папу Володи), в свою очередь был заинтересован в Володиных связях, да и в знакомствах с «молодыми-деловыми». Мама, с согласия Владимира, решила остаться дома. Ей немного нездоровилось, да она и не любила шумных компаний.

 

- За стол, народ! – Владимиру пришлось кричать, а это было непривычно. Была идея пригласить профессионального ведущего – тамаду. Но, поразмышляв, Владимир отказался. – Народ у него соберётся бойкий, за словом в карман никто не полезет, так что можно обойтись, решил он.

 

- Ну, давай ребят, садимся. Владимир подошёл к оживлённо беседующим сослуживцам, Толику и Максиму. Они втихаря уже приняли по чуть-чуть, и теперь развлекали друг друга байками.

 

- Ну, как там, в Швеции, Макс? Как шведки? – спрашивал Толик.

 

- Да ничего, культурно. Но скучновато. Мы, конечно, зажигали, как могли. Был с нами один «кент» со знанием шведского языка. Так он нам рассказывал, что услышал случайно, как портье, или ещё кто там, говорил по телефону: - «Да, русские были, но всё обошлось». На лице Максима появилось выражение «знай наших», он посмотрел на Толика, на Володю, и все трое двинулись к столу.

 

Гости стали шумно садиться. Поэтично-интригующий звон бокалов, (ибо никогда не знаешь, что произойдёт после того, как мужчина выпьет первую рюмку, а женщина последнюю), сменялся прозаическим звяканьем ложек и вилок о тарелки. Как водится, любители выпить и поспорить сели подальше от центра, те же, кто призван природой, жить ради прекрасного пола, старались занять места рядом со своими явными и тайными пассиями.

 

Владимир выждал необходимую паузу, набрал полную грудь воздуху и продекламировал:

 

- Итак, дамы и господа, вечер можно считать открытым, - опять Владимиру пришлось повышать голос. Дело в том, что род деятельности Владимира обязывал говорить негромко, делать упор на нижние тоны голоса. И главное, - никакой суеты. Движения, как и речь должны быть неторопливыми, убедительными. От него ненавязчиво должен исходить, (как говорят в некоторых кругах «мессидж»), послание по-нашему. Только не в смысле послать кого-то на…, а такой особый посыл – «Вы же сами видите, кто хозяин жизни». Владимир уже практически привык к своему имиджу, (вот опять), к образу по-нашему, к манере поведения то есть. А тут кричи, как зазывала на ярмарке.

 

- Я вечер открыл, теперь пусть гости тосты говорят, песни поздравительные поют, дифирамбы, что угодно. Пожалуй, дифирамбы надо будет обрывать, - так рассуждал Владимир, и был совершенно прав.

 

Поднялся Андрей Вениченко, собираясь сказать первый тост. Андрей был друг детства Володи, но не одноклассник. Учились они в разных школах, поскольку жили в Москве довольно далеко друг от друга. Познакомились они ещё за год до школы, шестилетними мальчишками летом, на даче. Дело в том, что дачи их семей были рядом. Дачные соседи. Как подружились, так больше и не расставались. Сначала, только лето проводили вместе, а в старших классах Андрей нередко приезжал в другой район Москвы к своему другу. Перезнакомился со многими одноклассниками Володи, и во дворах его считали за своего. Во время учёбы в последнем десятом, стал приезжать частенько уже «тёпленький», за что и получил прозвище «вечный кайф». После школы Андрей с Владимиром оказались в одном институте, но на разных факультетах. Была у Андрея редкая черта в наше время. Он был светский человек. Умел вежливо, с налётом благородства, без малейшего заискивания, общаться как со старшими, так и со сверстниками. – Молодец Андрюха, - отметил про себя Владимир, - скажет как надо, не подкачает. Вообще-то папа, Борис Константинович должен был бы сказать первый тост, но он задерживался.

 

Тост Андрея был корректным и недлинным. Всем понравилось, даже аплодировали. – Ну, теперь пойдёт, - успокоился Владимир. – Можно расслабиться. Он посмотрел на Наташу. Она сидела слева от него под углом примерно в сорок пять градусов, поскольку стол представлял собой букву Г. Только перевёрнутую. В «президиуме» пять человек, остальные по левую руку от них с двух сторон.

 

- Вот она, моя первая любовь. Сейчас вообще красавица, модель. А вот того, что было тогда, не чувствую. И чего она выбрала этого «мямлика» Серёжку Кузнецова. Ну, и что вышло? А со мной счастлива была бы.

 

Владимир недавно расстался с Ольгой. Они прожили гражданско-гостевым браком пять лет. Лёгкие, ничем не отягощённые отношения. Сначала считали, что ребёнка рожать рано, потом вошли во вкус свободной жизни, но с упорядоченной половой. Вероятно, Ольга сделала вывод, что упустила время, когда надо было женить на себе Володю. Появилось раздражение, быстро перешедшее в перманентное состояние, ссоры учащались и, наконец, генеральная… Всё, - свободны.

 

Приехал Борис Константинович. Поздоровавшись со всеми, он подошёл к сыну, вручил подарок; они обнялись, расцеловались. Отец Владимира, опираясь на опыт, старался пить мало, поэтому ему в виде исключения поднесли рюмку коньяка, засчитав за штрафную. Борис Константинович поздравил сына, пожелал дальнейших успехов, сказал, каким бы он хотел видеть будущее Володи. Вошла задержавшаяся пара. Приятель по институту, однокурсник со своей невестой. Ему, как положено, наполнили большую «вискаря» безо льда, даме бокал вина. Прозвучали поздравления, пожелания, вручили подарки.

 

Застолье набирало обороты. Начали возникать перекрёстные диалоги. Банкетный гул только изредка прерывался желающими сказать несколько слов, или вновь прибывшими.

 

Приехал ещё один коллега по работе Николай Рокотов. Владимир был знаком с Колей сравнительно недавно. В «конторе», как любовно они называли своё учреждение, служили в разных отделах. Даже ни разу ещё вместе не выпивали. Уникальный случай, можно сказать. А всё из-за неординарности Рокотова. Что-то в нём так притягивало Владимира, что они сошлись за короткое время. Володя обладал такой высокой степенью коммуникабельности, что мог стать приятелем практически любого. Чего нельзя сказать о Николае. Он славился принципиальностью и маниакальной жаждой справедливости.

 

Николай, как и предшествующие ему, поздравил именинника, вручил подарок. Ему был вручён ставший уже традиционным стакан «вискаря», который и был выпит одним махом. После чего гость занял своё место за праздничным столом.

 

- Не пора ли к танцам переходить, - подумал Владимир. – Кажется, градус застолья поднялся на нужную высоту.

 

Но послышался звон от постукивания ножом о бокал, и голос Толика Глухова возвестил о желании произнести тост. (Да, тот самый, что Максима о шведках спрашивал). Толик любил произносить тосты. И выбирал для этого момент интуитивно. Не было такой корпоративной вечеринки, где Толик не отметился бы тостом. И подход к этому у него был серьёзный. Он не любил полагаться на случай, мол, что в голову придёт, то и ладно. Он знал таких горе-тостующих – слушать противно. Но времени штудировать литературу, тоже не было. Не в библиотеку же идти, в самом деле. Поэтому он искал в Интернете, и всегда находил. Так было и на этот раз. Толя встал, попросил - «минуточку внимания», и начал: - «У одного парня был день рождения, и собрались все его друзья. Они сидели, выпивали, и вдруг пришёл отец парня. Отец рассказал сыну, что очень торопился к нему на день рождения, и сбил человека. Этот человек лежит мёртвый в багажнике, и отец попросил сына сказать всем присутствующим друзьям об этом, чтоб они помогли избавиться от трупа. Парень рассказал друзьям, и у всех сразу появились какие-то неотложные дела. Они все разошлись, остались только девушка парня и его лучший друг. Они спустились к машине; отец открыл багажник машины. В багажнике лежали два ящика водки. Так выпьем за друзей, которые не кидают в трудных ситуациях!»

 

- Выпьем! – раздалось со всех сторон. Восторженные возгласы, реплики образовали какофонию голосов, которую будто пополам разрезал принципиальный голос Рокотова.

 

- Ты сам, что ли это всё придумал?

 

В голове Анатолия сразу же возникла дилемма: - Скажу сам, кто-нибудь докопается, мне выкручиваться придётся, да и на хрена мне на себя брать чужое; сказать в Интернете нарыл – несолидно как-то, словно ученик – нашёл, выучил, рассказал. Толик ответил уклончиво: - Ну… так. На этом могло бы всё и закончиться. Но нет. Толя ещё добавил: - А что? Если бы не это «А что?» Всего-то несколько букв, плюс вопросительный знак. Всего? Нет. Ещё интонация. Самое главное в этом «А что?» - интонация. Её можно легко представить. Не правда ли?

 

Рокотов, сидя за столом, глядя перед собой, сказал: - А то, что галиматья какая-то получается. Приезжает отец, который сбил человека. Вместо того чтобы везти пострадавшего в больницу, а самому сдаться в милицию, он запихивает человека в багажник, привозит, да ещё устраивает проверку «на вшивость». А сам-то он кто, после всего этого?

 

- Да ладно тебе, - огрызнулся Толик. Но Рокотов продолжал: - Я думаю, что Борис Константинович так не поступил бы. Что вы по этому поводу думаете, Борис Константинович? Николай посмотрел на Володиного отца. Борис Константинович попытался замять эту внезапно вспыхнувшую полемику.

 

- Ну, Коля, тост может быть не совсем удачный, но давай не будем придавать этому такое уж значение… Однако, Анатолию промолчать было трудно, и он подал реплику: - Как это не придавать значения. Я от души сказал. А если кому не нравится, так это его проблемы.

 

- Проблемы, по-моему, у тех, кто такие тосты сочиняет, а у тех, кто их повторяет уже не проблемы, а… лучше оставлю без комментариев, - сделал свой выпад Николай.

 

- Давай договаривай, - Толе особенно не понравилось это – без комментариев.

 

- Хорошо. Уже не проблемы, а беда, - ответил Рокотов.

 

- Как бы у кого-то слишком умного не было беды, - уже запальчиво выговорил Анатолий и прибавил: – Видали мы таких, да на место ставили не раз.

 

- Ты это себя – мы - называешь, или просто один на один слабо? – парировал Николай.

 

Остальные гости вышли, наконец, из оцепенения, в которое их вогнала стремительно развившаяся перепалка. Послышались голоса – Прекратите ребят, ну что вы в самом деле. Но в отличие от Толи и Николая они звучали одновременно, мешали друг другу, а потому действия не возымели. Совсем наоборот, хлёсткие фразы противников, звучащие зло, энергично, как выпады фехтовальщиков, накалили атмосферу до предела.

 

- Надо перекур объявить, - крикнул Лёша Спирин. - Миша пойдем, покурим. Михаил с Алексеем встали из-за стола, и направились к отведённому для курения месту. Это было уютное помещение. Диванчики, пепельницы. Лёшка собрался удариться в воспоминания о весёлом детстве с другом Мишкой. Но как это часто бывает, за ними потянулись ещё желающие покурить, да и, надеясь разрядить обстановку.

 

Толик Глухов курил, Рокотов нет. Анатолия удерживало то, что если он сейчас встанет, пойдёт и присоединится к курящим, не будет ли это выглядеть, как бегство с «поля боя». Николай также продолжал сидеть. Ему хотелось встать, и пойти к народу. Может, начнут обсуждать инцидент, пусть даже поругают, глядишь и рассосётся…

 

Они встали одновременно.

 

Это было похоже на дуэль. Не хватало только секундантов. Те не заставили себя ждать. Когда противники начали сходиться, крупногабаритный Максим кинулся к ним, чтобы предотвратить возможную драку. Среагировали и подоспели ещё несколько человек. Максим, как рефери сделал несколько движений руками. В это время невысокий Спирин подвернулся сзади, – локоть Максима врезался Леше в физиономию. Алексей с детства был чрезвычайно щепетилен в вопросах чести вкупе с неуравновешенностью. Он инстинктивно толкнул того, чей локоть угодил ему в лицо. Максим от толчка навалился на Рокотова. Тот уклонился, и помог Максу продолжить движение. Толик, почувствовав тактическое преимущество, нанёс удар Николаю. Рокотов ответил. В это время Максим, развернувшись, махнул кулаком в сторону, откуда толкнули… Всё верно. Началась нормальная драка. Наверное, по национальной традиции, вновь прибывающие с целью разнять дерущихся, каким-то чудесным образом вместо этого сами включались в драку. По мере увеличения количества участников, вся эта энергично двигающаяся компания выдавилась в холл. Это напоминало «стенка на стенку». Как в старину на Руси. Вот только бы разобраться, кто за какую стенку. Гарусов видя, что торжество безнадёжно испорчено, с болезненным упоением бросился в драку.

 

Крики дам, затем прибежавшая охрана заведения сделали своё дело. Драка была остановлена. Участники «блицпобоища» стали разбредаться кто куда. Некоторые вернулись за стол, кто-то пошёл подышать на улицу. Но, как оказалось, не все смогли покинуть поле брани. Гарусов с изумлением увидел, что на полу остался лежать Юра Передельский. Непонятно было, как он вообще мог оказаться среди дерущихся. У Юры ещё в студенческие годы не всё в порядке было со здоровьем. Да и характер у него был тихий, если не сказать кроткий.

 

Владимир сдружился с Юрой, когда страдал от неразделённой любви. Он был тогда влюблён в Наташу, а она отдала предпочтение Серёже Кузнецову. Володя переживал, и был склонен к тихим беседам и созерцательности. Как-то само собой вышло, что он стал больше общаться с Юрой Передельским. Это не было обычным плачем в жилетку. Нормальные, спокойные дружеские отношения. Юра имел обыкновение говорить немного, зато обладал талантом слушателя. В его компании Владимиру становилось легче. Нам всегда становится легче, когда рядом оказывается кто-то ещё более обделённый, чем мы. У Владимира, хотя ему нужна была только Наташа, были всё-таки знакомые девушки. Юра - их мало интересовал. Он и впоследствии не смог также удачно устроиться в жизни, как его приятели по институту. Некоторые ребята тогда ещё знали, что у Юры было какое-то сложное хроническое заболевание, связанное с нервной системой. Володя знал, что Юре было предписано быть крайне осторожным с алкоголем. И, вот сейчас, у него, у Владимира Гарусова, на праздновании тридцатилетия пострадал этот тихий безобидный человек.

 

- Что с ним? – спросил охранник ресторана. Гарусов склонился над Юрой. Всё это время он старался сохранять хладнокровие, но теперь у него поплыло перед глазами. В области виска, слева, у Юры была кровавая ссадина. Глядя на лицо Передельского, Владимир с ужасом отметил, что оно белое, как потолок. – Этого не может быть! – словно отпечаталось в голове Гарусова. Он обвёл взглядом холл. В нескольких шагах стоял Рокотов. Подошла Наташа. – Может скорую надо вызвать? – сказала она. Несмотря на то, что её пронизывала нервная дрожь, она не потеряла присутствие духа. Охранник решительно направился к телефону. Владимир крикнул ему вслед: - Как можно быстрее! – Он начал приходить в нормальное состояние. Взял запястье Юры, пытаясь нащупать пульс.

 

– Юра, Юра ты меня слышишь? Передельский не реагировал. Владимир искал пульс и боялся не найти. В мозгу лихорадочно мелькали мысли: - А вдруг его нет… Если пульса нет, что это значит? Сердце не бьётся? А если сердце не бьется, значит… Господи, да что же это такое? Он снова оглянулся. К Николаю подошла Наташа, сказала ему негромко несколько слов, и снова ушла в банкетный зал.

 

- Там что, разбежались, все что ли? Спросил Николая Гарусов.

 

- Да почти. Ну и бог с ними. Всё равно врачей среди них нет. Володь, ты только не волнуйся… Там Борису Константиновичу нехорошо. Наташа с ним. Он принял лекарство. Гарусов бросился в банкетный зал. Отец сидел за столом; рукой массировал себе грудь с левой стороны. Рокотов остался стоять в холле. Правой рукой он сжимал в кармане завёрнутый в салфетку металлический предмет. Это был кастет. Николай напряжённо думал – кто же мог ударить несчастного Передельского, да ещё кастетом в висок? И почему он его тут же выбросил? Он что, не мог выйти на улицу, и там избавиться от кастета?

 

Пару минут назад Рокотов увидел при слабом освещении возле дивана какой-то предмет, наклонился и, немного подумав, поднял его. Это был классический кастет без шипов, изготовленный кустарно, и явно очень давно. Николай точно не знал, как поступит дальше, но раз уж взял, решил завернуть во что-нибудь, и спрятать в кармане. Вещь всё-таки тяжёлая, карман оттягивался, поэтому Рокотов сжимал кастет рукой.

 

Владимир вернулся в холл, и встретился взглядом с Рокотовым. – А ведь это всё из-за тебя, - подумал Гарусов, но вслух сказал: - Коль, народ куда-то подевался, я ничего не понимаю.

 

- Я Володь, с тобой буду. Слушай, виноват я. Из-за меня дурака это всё вышло. Гарусов с удивлением посмотрел на Николая, спросил: - Ты о чём? Ты что… хочешь сказать… это ты ударил? Рокотов немного помолчал, потом спокойно ответил: - Нет Володя, это не я. Ломаю голову, кто это мог быть. В драке участвовало не больше восьми - десяти человек. Многие были у меня в поле зрения.

 

- Ты кого-то подозреваешь? – спросил Владимир.

 

- Да нет, пока.

 

Гарусов снова склонился к Юре. Теперь он коснулся рукой щеки, но очень осторожно. Владимир боялся поворачивать голову Передельского, и уж тем более трепать его по щекам, чтобы привести в чувство. Рокотов в это время размышлял. – Сейчас может милиция нагрянуть, так? У меня в кармане кастет. На секунду мелькнуло – может выбросить? Стоп. Не надо паники. Пусть этот «вещьдок» у меня будет.

 

Со стороны входа в ресторан послышался шум. В холл вошла бригада скорой помощи. Владимир подошёл к Николаю и встал рядом с ним. В висках застучали кувалды. В области солнечного сплетения разлилось отвратительное ощущение – страх.

 

Врач скорой помощи сразу подошёл к пострадавшему. Он принадлежал к тому типу врачей, кто без пояснений начинают заниматься пациентом, и только, если что-то неясно обращаются к очевидцам случившегося. В полумраке Гарусову показалось, что врач как две капли воды похож на Александра Розенбаума. Бритая голова, пышные усы. Владимир подошёл к Рокотову, нарочно оставаясь спиной к занимающимся с Передельским медикам. Он чувствовал себя, как приговорённый к расстрелу. Сейчас, от людей склонившихся над Юрой, прозвучит ледяное: - Травма не совместимая с жизнью, - это и будет выстрел. Секунды шли, и каждая старалась отметиться в висках кувалдой. Рокотов так глубоко задумался, что смотрел в пространство и ничего не видел.

 

Тем временем врач начал тихо задавать вопросы Юре, а медсестра убирала шприц, лекарства, а потом протёрла влажной салфеткой Юре лицо. Владимир обернулся. Таким счастливым он себя ещё никогда не ощущал.

 

- Ну что же вы голубчик. Вам можно только красное натуральное вино, и в небольших количествах, - говорил Передельскому доктор. Владимир и Николай подошли к ним. Гарусов спросил врача: - Скажите доктор, что с ним было?

 

- Обморок, наверное, выпил что-то крепкое, - ответил врач, затем отвернулся от Юры, и приглушённо сказал: - А может быть несовместимость алкоголя с каким-нибудь лекарством. Мне, кажется, сейчас он вне опасности.

 

Владимир вдруг вспомнил про ссадину.

 

- А как же рана? У него слева у виска была рана, - встревожено спросил Гарусов.

 

- Это испачкано чем-то было, - подсказала медсестра, поняв о чем, говорил Владимир.

 

- Ну что, вы ему поможете? – спросил врач.

 

- Да, да, конечно, - ответил Гарусов. Они с Николаем помогли Юре подняться, подвели его к дивану и усадили поудобнее. Юра приходил в себя. Владимир, несмотря на испорченный банкет, чувствовал себя счастливым.

 

- Юрик, как ты в драку-то влез, скажи мне дорогой мой человек, - спросил Володя.

 

- А что, я не мужик что ли? Вижу махалово началось, ну я и подключился. Правда, не заметил, кто мне по кумполу засандалил. После этого ничего не помню.

 

Юра нарочно употреблял просторечные выражения. Просто ему хотелось показать, что он не придаёт особого значения случившемуся. Пока Владимир занимался Юрой, он не заметил, что в холле вновь появился народ. Они спрашивали, что произошло друг у друга, пожимали плечами, словом беспокоились.

 

Оказалось, что после драки некоторые всё же уехали, посчитав праздник безнадёжно испорченным. Остальные решили подышать воздухом. Естественно начали обсуждать инцидент, растянулось на час. Андрей Вениченко услышал танцевальную музыку. Рядом был какой-то модный клуб, он предложил заглянуть на дискотеку. Поскольку на день рождения друга он ухитрился прийти один, теперь старался использовать свой шанс. Кто-кто, а уж Володя знал, какое высокое место в жизни Андрея занимает прекрасный пол.

 

В то время как Володя с Николаем были заняты с Юрой, кто-то разыскал охранника и расспросил его. Выяснилось, что он решил тогда не спешить с вызовом милиции. – Дождусь, думаю, что врачи скажут, тогда уже видно будет, - пояснил он. В общем, всё приходило в нормальное русло.

 

- Ну что, народ, давай за стол что ли, праздник продолжается, - сказал Владимир. Гости пошли в банкетный зал, начали рассаживаться. Лёша Спирин продолжал медленно ходить по холлу, глядя на пол. Это не ускользнуло от Рокотова. Он подошёл к Алексею, негромко спросил: - Потерял что-нибудь, Лёш? Спирин оторвался от поисков, стал объяснять: - Мы, когда покурить с Мишкой вышли, я хотел ему сюрприз сделать. Был у нас в детстве кастет. Мы с Мишкой им вместе владели, прятали, считали своей тайной. Потом у меня он куда-то задевался, я уж думал всё, пропал. А недавно я его случайно нашёл. Вот и решил, принести, показать Мишке. Только я хотел его поразить, достаю, а тут драка затеялась. Я подошёл, а мне этот, здоровый локтем в морду-лица заехал. Я кастет уронил, да и забыл про него. Я ж не беспредельщик кастетом драться.

 

Николай ни секунды не сомневался. Всё, что рассказал сейчас Лёша – чистая правда. Он достал из кармана кастет, и прямо в салфетке отдал Лёше.

 

- На, возьми свою тайну. Только уж, пожалуйста, больше не бери его никогда с собой. Пошли за стол.

 

Когда они вошли в зал, все уже сидели за столом. Николай с Алексеем заняли свои места.

 

Владимир встал, оглядел оставшихся гостей, и шутливо-торжественно сказал: - Дамы и Господа, разрешите вечер считать открытым. Да, а где наш любитель перчёных тостов.

 

- Тосто-мен! – подал реплику Миша Спицын.

 

- Кто? Толик Глухов? Он уехал, я сам его провожал, - крикнул кто-то из сослуживцев.

 

Владимир повернулся к Андрею Вениченко: - Ну, тогда Андрюш, ты. Лучше тебя первый тост никто не скажет. Папа пусть отдохнёт пока.

 

весна - лето 2008г