Елена Супранова Щуров гудочек Рассказ У костра собрался взволнованный народ. Зашумели мужики, запричитали бабы, криком изошли. Полная луна выкатилась как раз над верхушками ёлок и осветила луг за селом. – Пускай уж она одна, чем селище разорять! – Не княжну, так – кого? – Горыныч в тот раз обещался боле не брать девок! – Краше Любавы нету у нас. Ужели ее – на съеденье?.. Князь взобрался на обруб дерева, возвысился надо всеми: – Ну, где же вы, женишки? Али не люба вам моя дочерь? Али мои богатства вам теперя не нужны? Похвалялися, соперничали… Что-то не вижу вас тут. Ерёма, ты где? А удачливый мой воин Шестак, что ж не рядом? Шугая тоже нету… Никому моя Любавушка не дорога… – В глазах князя – тревога, и в свете костра стало видно, как по его щеке скатилась слеза. – Некому ее, родимую, отбить у поганца змия. Стар и я… Не-ко-му-у!.. До третьих петухов только и времени осталось… – Мне со змием биться! – Расступился народ, и вышел вперед молодец. – Добрыня, Непряхин сын, глянь-ко! – раздалось. Повернулся князь к молодцу, кивнул: подойди. – Молод уж больно. Обиделся Добрыня на слова князя: – Вот побью змия, порушу его логово, вызволю княжну, тогда и увидите, так ли уж я молод! Подняла глаза Любава на молодца, засмотрелась, озарилось ее лицо радостью. А князь в сомнении: сдюжит ли молодец в битве со змием, не повернётся ли к чудищу спиной? Да делать нечего: никто более не выходит, боятся змиевой огненной силы. И тогда решился князь выставить Добрыню супротив змия. Одного. – Эх, да куда ж ему – на змия?!.. – Раздавит Горыныч его, как мураша. – Подавится! Кто булаву бросает далее всех? Он, Добрыня! А кто камень Горючий со Змиевой горы скинул? То-то же!.. – Так-то оно так, да только одной силы тут мало, надо еще увернуться от его жара. А до рассвета далё-о-конько, первые петухи еще не прокричали… Только Щур стоял на особицу, крутил головой, тянул шею, всё хотел увидеть Добрыню. Он стал расталкивать сельчан, пробираться ближе к костру. Наконец отыскал богатыря в окружении княжьих воинов и уверенно двинулся к нему. – Эй, Добрыня! – позвал Щур. – Один пойдешь, али кто ещё вызвался с тобой на змия идти? – Неужли тебе, Щур, охота с ним? – покачал головой в сомнении Кокóра. – Не-е, от меня Добрыне одна морока, – отмахнулся тот, подходя к молодцу. – У тебя стрелы, Добрынюшка, Ждановы, али тебе их уступил Кокора? – Ну да, уступит он… – усмехнулся Добрыня. – Я и своими запасся, и Ждановы прихватил. Одними стрелами тут не обойдёшься! Всё думаю, где бы от жара змиевого укрыться. Дыхнёт он жаром, а мне куды прятаться? Можа, подкопаю под обрывом да и нырну в нору, пока он пасть свою поганую открывает. – Это дело. Ты, Добрынюшка, возьми моих стрел, мои стрелы-то непростые, – протянул ему Щур колчан со стрелами. – Эх, жарко тут будет поутру! Вишь, земля ходуном ходит… Это змий в норе ворочается, погибель свою чует. Как невмоготу станет тебе, ты мою стрелу пусти, она и уведет тебя от опасности. Я бы и сам с тобой… – Э, нет, – отмахнулся богатырь, всё же беря колчан, – тебе, Щур, другое выпадет дело: как только одолею погань, порушу его логово, так на моей свадебке погудишь на славу! Ты ж у нас знатный гудошник, тебе и пир открывать. Эх, до утра б поспеть!.. Всего то ничего осталося до третьих петухов. – Что ж, – согласился Щур, – утро вечера мудренее. Хотел Щур посмотреть на свой гудочек – ан нету мешка заплечного. Забегали его глаза по земле, юрк, юрк – по толпе, выискивают: кто же поднял им оброненное. Туда, сюда кинулся Щур, стал шарить в траве руками, в лунном свете искать мешок с гудочком, к овражку близенько подобрался, вспоминает путь-дорожку. Нету. Тогда пустил он стрелу каленую по овражку – и за стрелой… * * * В дверь толкались, послышался скрип расщепляемого дерева. Иван распахнул ее и чуть не сшиб маленького мужичка, уцепившегося за стрелу, торчащую в двери. А тот смущенно улыбнулся, склонил голову к плечу и глубоко вздохнул: – Вань, ты чего ж не открывал? Я тебе уже и кричал, и стучал. Иван крепко стоял в дверях, заслоняя проход в квартиру. – Вы кто? И чего это ломаете дверь? – Ты, Ванюшка, не шуми! К тебе я. Стрелу вот только выну, вишь, застряла накрепко. Подмоги, давай! Иван одной рукой выдернул стрелу и стал ее рассматривать: «Интересная стрела! Наконечник железный, трехгранный. Где-то я уже такой видел… Прямое прочное древко, и не слишком тяжелое. Ёлка. Или сосна?» – Сосна? – спросил он гостя. – Не, – ответил тот, усмехнувшись. – Я завсегда берёзу беру на энто дело. Она ж легче! Наши всё больше из ёлки режут стрелы, а я попривык берёзу на стрелы пущать. И в эту осень заготовил впрок. Ждан, это который за Мокрым лугом проживает, дружок мой. Он лучник знатный, конечно, а и он, бывает, зимнюю ёлку аль сосну берёт, торопится. А куда?.. Я же завсегда осенью впрок сготавливаю дерево. Осеннее надёжней. И только из старого режу. Из старого – крепче получается стрела. Ждан за день сотни три настругает, а у меня в день более трех не выходит: не столь стругать, сколь думать приходится… Об чем только не вспомню, где только в мыслях не побываю… А перьев у Ждановых стрел – три будет али четыре. Мне любо по пяти на каждой налетучить. Да Ждан и перья берёт всякие: тут тебе и кукушкины, и соколиные, и орлиные… Я больше лебяжьи уважаю, легковесные. Ну, Ваня – я к тебе, – без перехода обратился мужичок. – Проходите, – пропустил его Иван. – Тут у нас кухня, а в этой комнате, на диванчике мы с вами и посидим. – Ты, Ваня, один тут в хоромах, али ещё есть кто? Жёнка есть у тебя? – Жёнушка, иди к нам! – позвал Иван. Жена вошла в комнату, вытирая руки полотенцем. – О, у нас гость! – воскликнула она, разглядывая незнакомца. – И Алёнушка при тебе. Ну да, – улыбнулся гость. На нём была длинная рубаха из белёного полотна, подпояска цветная, на ногах – лапотки. – Вы из ансамбля? Нет? Тогда – из фольклорной группы при музее? Тоже нет… Иван, познакомь нас, пожалуйста! – Знакомьтесь: это моя жена Елена, а это… Простите, не знаю вашего имени-отчества. – Меня Щуром все кличут, а батюшку моего Бобыкой прозывали. Дед мой был Зыря, прадед звался Лямой… – Вижу, хорошо вы знаете свой род, – одобрил Иван. – Так я ещё и матушкин знаю. – А у нас дальше деда никто уж и не помнит родню, – усмехнулась Елена. – Я – что! – отмахнулся Щур. – Вот в нашем селище, третий дом от Больших жерновов, проживает Багай, так тот до девятого колена назовет своих. И кого только у них в роду не было! Плотники были, щитники, седельники, гвоздочники, кожевники… На торжище чего только не выставляли! – Вы присаживайтесь на диванчик, а я помогу жене на кухне. Кстати, как называется село ваше? – Так и прозывается – Торжок. – Ну, кого на этот раз, мой миленький, ты привел? Кто он такой? И где ты их только выискиваешь? – Колбасу нареза́ть? – Иван виновато взглянул на жену. – Да режь, чего уж тут… – отмахнулась она. – Приготовила тебе в дорогу. Вань, может, не поедешь? Без тебя там обойдутся. И Борису пора уж взрослеть. Что ты с ним как с маленьким! Сам говорил, что пора уж его пускать в дальнее плавание, на самостоятельную работу, а едешь проверять. Ведь до конца отпуска ещё десять дней! И потом… Я хотела тебе сегодня что-то важное сказать. – Ты не понимаешь, Ленок. Я ведь всегда сам сворачиваю лагерь, проверю, как материал упакован. Чего-то недосмотришь, так потом замучаешься отчитываться. Как думаешь, откуда он узнал моё имя? И твоё знает… Скорее всего кто-то из ребят подшутил. – Постой! Выходит, ты его и не знаешь даже? – Ну да. Впервые вижу. – Вот и чаёк поспел! – Иван звякнул крышечкой заварного чайничка. – Присаживайтесь к столу, пожалуйста! Попробуйте моей женушки постряпушки. Простите меня, но вот скажите, откуда вы мой адрес узнали. Как на меня вышли? – Так по этой стреле я и вышел. Ну, пустил стрелу по овражку, гудок разыскивая, она и вывела. Такие уж у меня стрелы. Ко мне за ними со всей округи приходят, выпрашивают. Кому надо вернуться назад, а кто наперед расклад получить хочет, узнать про то, что будет. Я ж говорил, стрелу режу из березы, а березы кругом – леса шумят! Так такие стрелы получаются только из березы, что за озером растет. Место там такое… чудное. Да, за берёзой далёконько мне приходится плавать. И чёлн я из той березы делаю. Иной раз гребу-гребу, вроде должён уж приплыть, а места кругом незнакомые. Ну, думаю, опять наваждение. Это ежели я измечтаюсь об чем-то, тогда и попадаю в незнакомое. – А как же вы – обратно? – Ну, это запросто! Опять очи закрою, об своем береге подумаю. Открою – вот мой берег, а вон и шест торчит из воды. Сам вбивал. – Постойте!.. Вы, значит, и в прошлое попадаете запросто, и в будущем бываете… Ну-ну, это что-то уж слишком! – Я и говорю, лишку чуть раздумаешь, глядь, а места кругом незнакомые. И на людях одёжа чудная, не по-нашему и говорят, хотя разобрать можно. Однажды я невод выставил на щуку, и так измечтался в чёлне, так измечтался!.. Вроде качнуло чёлн, так легонько качнуло – и тишина. Оглянулся – место вроде то же, а рядом ладья чужая, из распластанного ясеня, не по-нашему строена. А в той ладье чужой мужик рыбу удит. И уда тоже… чудная!.. Как-то брал с собой дружка Ждана, так он ничего и не разглядел, уснул в челне. – Вы, уважаемый, лимончик в чай кладите! Нам их из Саратова привезли, – стала угощать жена. – Лена, не заводись! – Да, нам в Москву из Саратова рюкзак лимонов привезли. Сам профессор Яшкин Ванечке привез! У него в Саратове теперь есть зимний сад. Он тёщу к себе жить позвал, а в её доме зимний сад устроил. Лимоны, неугомонный, выращивает в кадках! – Видите ли, – пояснил Иван, – Владимир Евграфьевич Яшкин – мой бывший руководитель по диссертации. И ему интересно, чем я занимаюсь, какие успехи делаю… – Вот и выращивай себе лимоны у мамы на даче, так нет же: тащишься к черту на рога, за тридевять земель! Видите ли, ему нужно самому лагерь свернуть. Скажи лучше, бежишь от меня, – и жена заплакала. – Ты, Аленушка, не плачь! – утешил ее Щур. – Ветровы сыновья завсегда из дому бегут. В поле ветер они ищут. У нас Ванька Ветров сын тоже то по полям ходит, клады копает, а то – фьюить! – уже за горы подался. Такая у него жизнь – всё ищет. Он и нас с собой звал. Так те, которые с ним были за горами-долами, второй раз не идут. Сказывают, земля одинаковая кругом, леса, поля, болота такие же. А вот люди говорят по-разному. Я ещё и далее бывал, да страшно мне стало: над головой чудища железные парят, воздух трясут, и никто их не боится. И где ж они столько железа добыли? Как думаешь? Я бывал и тамочки, и тута побывал, у вас. Начну сказывать – не поверят. Ты мне, Ваня, дай чего-нибудь домой отвезти, а то сызнова не поверят мне. – Чего ж вам дать?.. А вот, возьмите на память фонарик и упаковку батареек к нему. Смотрите: чик – загорелась лампочка! А вот так – выключите. Как только перестанет загораться, так вы поменяйте вот тут батарейку, и она снова гореть начнет. – Это ж какая забава! Ночь расступится, ежели зажечь! И лучина не нужна теперь. Моя жёнка обрадуется: она завсегда вечерами прядёт, а тут и лучина не нужна, коптеть не будет. Ишь, слюдяное оконышко, в нем огонь махонький горит, и тоже – железная вещица. – Ну, нет, – возразил Иван, – это из алюминия сделано. Железный был бы много тяжелей. – Да ить оно так: железо много тяжельче, ясное дело, и добыть его трудно, уж три лета мы к горе железной никак не можем подобраться. – Железо вы, значит, у себя добываете? – Мы, мил человек, добыли б его! У нас и отцы, и деды наши потихоньку гору железную рыли. Наконечники на стрелы из железа делали, еще и другое… Так, поверишь, как стрелами соболя били удачливо, да и лосей валили они. А теперь змий засел на горе, не пускает нас за железняком. – Горыныч? – усмехнулся Иван. – Я ж и говорю – он. На горе сидит, не подпускает нас к этой самой горе железняк брать. И выманивали его, и задаривали – не пускает, и всё тут! Ты подумай сам: как нам быть без железняка? Стрелам нужны наконечники? Нужны. А плужок из чего сготовить? Да ещё и бабы подвески просют, колечки им надобны… В этот раз затребовал змий девку красную. Краше Любавы никого у нас нету, её и должны повести ко змию. Охо-хо!.. Добрынюшка вызвался потягаться со змием, силушку свою попробовать хочет. Да и Любавушка того стоит, красотой своей на всю округу славна. – А вдруг змий огненный погубит Добрыню? – Не-ет, – протянул Щур, усмехнувшись, – где ему! Добрыня нору под обрывом сейчас роет, чтоб переждать жар змиевый. Увернётся он, изловчится – и порушит Горыныча, логово змиево разорит и Любаву, само собой, спасёт. – Вы-то откуда знаете, что он победит? Значит, Змей Горыныч существовал, а не был вымыслом, сказкой? И вы знаете, чем всё закончится… – Знаю. Я, мил человек, много чего знаю… Добрыня одолеет змия, потом пир будет свадебный, и я на том пиру в гудок гудеть буду вместе со Жданом. Тут Иван вспомнил о находке из последнего раскопа и, открыв ящик письменного стола, достал потемневший кусок деревяшки. – Смотрите, – он показал его гостю, – не от вашего ли гудка? – Мои гудочки непростые, – улыбнулся хитро Щур, – я свои мечу вот так, – и он прочертил двумя пальцами по руке кривые линии. – Так вот же они! – воскликнул Иван. – Значит, эта часть от вашего гудка. Это ещё раз доказывает, что прав был я, а не профессор Яшкин. Он говорил, что не может быть в том культурном слое, который подняли мы, никаких бытовых предметов. – Эх, отпускать мне вас не хочется… Ну, пора, там наши меня ждут, а мне еще трое суток добираться до места. Махнул бы я с вами туда, да вдруг затянется командировка, Елену жалко, не оставлять же её одну. – Ты, мил человек, не переживай понапрасну! Ещё свидимся с тобой, дай срок. Пора и мне, вот-вот третьи петухи прокричат, Добрыня на змия пойдёт, а как он без меня?.. Из дому они вышли ещё потемну, туча надкралась на луну, и чуть закрупило дождём. За домами был пустырь, поросший полынью, крапивой да репейником, обдёрганным ветром, а за ним – лесок. Вот к нему и подошли Щур с Иваном. – Прощевай, Ванюша! – грустно улыбнулся Щур, отирая рукавом лицо от дождевых капель. – Гудок разыщу – и сразу к себе. А то, может, махнём на подмогу Добрыне? – Жалко мне отпускать вас, да и порасспросить толком не сумел. Если б мне не надо было сворачивать лагерь, я бы махнул с вами. Щур пустил стрелу – и за ней. Иван, что-то вспомнив, крикнул: – Эй! Как бы и мне заглянуть туда, вперед? Можно? – Давай! – согласился Щур. Он быстрёхонько вернулся извилистой тропкой к Ивану и велел закрыть глаза. Иван лишь на миг сомкнул веки и, не удержавшись, приоткрыл их. Он стоял на крыльце материнского дома, в руке держал топор и знал, что ему надо расколоть березовую колоду, что лежала у забора. Солнце жаркое било в глаза, он заслонился от него рукой и шагнул по дорожке к калитке в огороже. Кто-то окликнул его. Он взглянул в низкое окошко и увидел свою жену, склонившуюся над колыбелью. Она взяла на руки ребенка и стала с ним играть. «Лена!» – позвал Иван, и жена поднесла голенького ребенка к окошку, мальчика. Но что-то мешало Ивану разглядеть лицо малыша, он стал протирать глаза, а когда открыл снова, то увидел Щура, лукаво смотрящего на него. – Ты сейчас где был, Ваня? – У матери в деревне. С женой и … Тут он понял, что хотела сказать ему Лена вечером. Ну, конечно же! Он увидел своего еще не родившегося сына. * * * Третьи петухи прокричали. Стало светать. Поднялся Добрыня с земли, надвинул шапку по самые брови, затянулся туже подпояской, перекинул лук стрельчатый за спину, взял меч и пошел на змия. Попрятались сельчане за каменья, сидят в низинке в камышах, притихли, словно мыши, ждут, когда покажется Горыныч. Вдруг задрожала земля, послышался гул, покатились с горы камни, жаром обдало – это трёхглавый змий вылез из своей норы. Шеи змиевы ворочаются со скрипом, ровно дубы в бурю под ветром, из глазищ молнии блещут, пепелят луговину. Открыл он смрадные пасти – выкатился огонь и пожёг траву на горе. Затаился Добрыня под обрывом, выждал, когда змиевы головы повернулись назад, подобрался ближе и стал пускать стрелы калёные. Не понравилось это змию, снова жаром он опалил всё вокруг. Да только Добрыня и тут увернулся – юрк под обрыв и затаился. Погромыхал змий, потряс шеями, тут и выскочил богатырь снова из-под обрыва и давай махать мечом. Раз махнул – нет одной змиевой головы, другой раз махнул – покатилась и другая голова. Разозлился змий, стал хвостом бить по земле, никак Добрыне не увернуться. Змий пар из ноздрей выпускает, жаром норовит пожечь молодца. И помощи нет ниоткуда… Видит Щур, настал Добрынин смертный час, защемило у него сердце. Вспомнил он про свой гудочек и загудел весело. Повернул Горыныч на звук голову, а Добрыня изловчился и отсёк её. * * * Свернули лагерь, Иван все проверил и спустился в овраг, ещё раз оглядел место, где нашёл обломок от гудка Щурова. Он вздохнул, вспомнив его лукавые глаза. Над оврагом склонились осинки, в которых куковала кукушка. Он посчитал: двадцать четыре. «Ну, нет, – усмехнулся про себя, – меньше пятидесяти не сули мне, кукушечка». Автомобильный сигнал прозвучал резко, нетерпеливо: пора. Иван стал подниматься вверх по тропке. После ночного дождя ручей наполнился водой, ноги скользили по глине, того гляди, кувыркнёшься, извозишься… Он ухватился за ветки осинки, что склонилась над оврагом, и, чтобы обойти вырытую водой ямину, подобрался к белому камню. «А вот и тот камень Горючий, который, должно быть, ещё Добрыня скинул со Змиевой горы, – подумал он, обхватив камень руками и безуспешно пытаясь сдвинуть его. – Да, богатырской силы был тот человек, раз сумел его скинуть с горы». Всё было готово к отъезду. Из автобуса кричали, звали Ивана. Он ускорил шаг, и вдруг под ногами увидел что-то знакомое. Наклонившись, поднял фонарик. «Эге, да ведь эту вещицу я Щуру подарил. Вот и мои инициалы. Выходит, он меня искал тут, да не угадал время… Значит, еще встретимся».
|
Положение о Клубе
Сделать стартовой
