"Апокалипсис от Артёма" - это вторая повесть дилогии "1/3 против 70%".

В ней рассказывается о том, как Артём, один из героев первой повести "Евангелие от Антона", им же и написанной, пытается найти возможности и пути её издания.

Занимаясь поисками возможности опубликовать записи бесед с Антоном, Артём обнаружил, что у него начинает собираться материал как бы и на продолжение "Евангелия", вернее даже, на самостоятельную повесть. То есть теперь это будет дилогия. А что, чем не главы в будущую повесть, такие, как, например, "Системные игры", "Золото партии", "Спор с Андреем Максимовым". А теперь вот ещё хорошая глава может получиться, можно назвать её, допустим, "Встречи с костлявой".

На днях, по окончании рабочего дня, случилось, что Артём вышел из здания ГУВД вместе со своим начальником, Виктором Андреевичем Новосёловым, или Андреичем, как его все на работе называли. Сколько-то им было по пути, и они обменялись некоторыми вопросами и соображениями по сайтостроительству – оба были заядлыми интернетчиками. А потом Андреич предложил:

– Артём. У тебя нет возможности и желания ко мне на "рюмочку чая" заглянуть. Мне тут мой приятель, Карен Даллакян подарочный набор армянского коньяка привёз. Прямо из Армении, так что качество гарантировано. Посидим немного...

– Знаешь, Андреич, не откажусь. Сегодня пятница, и неделя какая-то уж очень суматошная была. С удовольствием бы у тебя побывал. Как, Евгения-то Аркадьевна не будет ли против?

– Не будет. Идём.

Евгения, конечно же, не была против.

– Артём, здравствуй, проходи. Как у твоего сына служба в армии идёт?

– Нормально, скоро год будет, как служит. Завёл уже дембильский альбом, фотографии туда клеит, какие-то стишки там с друзьями сочиняют.

– Женя, ты нам с Артёмом что-нибудь приготовь перекусить, мы с ним на кухне посидим, пообщаемся, а то в последнее время всё что-то лишь в служебной обстановке да о работе говорить приходится...

За рюмочкой коньяка разговор вскоре, как это часто бывает, перешёл на вопросы вечные, на философию, о смерти, о смысле жизни. И вот тут Андреич и рассказал эту историю. Конечно, многое из неё Артём и так знал – работают с Андреичем уже почти двадцать лет вместе, почти всё это, можно сказать, на его глазах и происходило. Но ведь это лишь было наблюдение со стороны, а Андреич так это всё интересно, в деталях рассказал... Придя домой, Артём сразу же сел за компьютер и до полуночи почти оформлял рассказ Андреича в цельную историю. Вот так и получилась ещё одна глава в его повесть.

 

"Мои встречи с костлявой", рассказ от Андреича

 

Начну с давнего случая. Год, наверное, 1965. Мы с моим товарищем отдыхали в доме отдыха в зимние каникулы (учились с ним в железнодорожном техникуме). Его отец взял для нас у себя на работе путёвку в ведомственный дом отдыха на местном озере Увильды. Путёвка была одна на 24 дня, и мы по ней вдвоём пробыли там 12 дней, как раз наши каникулы.

За лесом была видна заснеженная сопка. Решили дойти до неё, скатиться сверху на лыжах. По дороге у товарища одна лыжа сломалась, он идти на сопку не смог. А на меня нашло какое-то упрямство – раз планировали, пойду хоть один.

До сопки дошёл когда уже начинало смеркаться. Сейчас не могу вспомнить – поднялся я на неё хоть сколько-то (до самого верха уж точно не смог бы), или благоразумия хватило развернуться и поскорей поспешить обратно. Но вот обратную дорогу помню буквально во всех деталях.

Стемнело быстро, облачность низкая, звёзд не видно, никаких ориентиров. Как найти дорогу назад? Спасало то, что по дороге на сопку я не пересёк ни одной лыжни, да и вообще лес был, можно сказать, первозданный. Обратную дорогу можно было найти только по своей же лыжне. Кое-как она то ли просматривалась, то ли угадывалась. Хуже всего было, когда она проходила через лесные опушки. Мягкий, выпавший недавно снег был там выдут ветром, снежный покров в виде твёрдого наста, лыжня на нём не образовывалась, он был совершенно гладкий. Я наугад пересекал опушку, садился на четвереньки и начинал руками ощупывать снег. Двигался вдоль края поляны, пока не нащупывал лыжню. Не находил, двигаясь в одну сторону, начинал искать, двигаясь в другую.

Это одни из самых страшных моментов – боялся, что лыжню могу просто-таки не найти. И физически, и психологически был вымотан до предела. В каком-то месте свалился в небольшую ямку, действительно небольшая – около метра в диаметре, и с полметра глубиной. Но упал так, что сам внизу, а ноги с лыжами наверху. Лыжи как-то перепутались, не могу расцепить. Силы на исходе. Отчаяние, переходящее в апатию. Желания бороться больше уже нет.

Решил, что всё – лучше и легче замёрзнуть. Пролежал так минут, наверное, пять. Или десять... Пятнадцать... Не знаю... Хорошо, что не заснул – не потянуло в сон. Полежал, силы, видимо, восстановились, нервы поуспокоились. Стал шевелиться, с лыжами как-то разобрался, из ямки выбрался. Так вот всё же и дошёл.

Повлиял ли на меня как-то этот случай, на моё отношение к жизни, к смерти? Не знаю... Мне ведь тогда и 17-ти не было. Но что-то, вероятно, осталось.

Случай второй. В 1989 году меня положили в неврологическое отделение городской больницы. Настояла моя покойная теперь жена, Лариса. О проведении всестороннего обследования договорилась тёща – она кандидат медицинских наук, была тогда доцентом на кафедре госпитальной терапии. Дело в том, что у меня лет уже как пять начала при ходьбе подволакиваться правая нога. Жена с тёщей забеспокоились и настояли на обследовании. В ходе его стали предположительными два возможных диагноза – воспаление головного мозга и аневризма соединительной артерии.

Лежал на обследовании больше месяца. За это время ездили с женой в Екатеринбург (тогда он Свердловском назывался) на компьютерную томографию (в Челябинске компьютерного томографа тогда ещё не было). Диагноз воспаления головного мозга был снят. После этого уже в Челябинске прошёл ангиографию сосудов головного мозга (болезненная процедура, несколько схожа с той, что проделывают с героем фильма Милоша Формана "Пролетая над гнездом кукушки"). Диагноз аневризмы подтвердился. Практически – это смертельный диагноз. Аневризма может в любой момент лопнуть – и кровоизлияние в мозг. После процедуры ангиографии жена звонит мне на следующий день по телефону (ходить-то я мог, подошёл к телефону на пост медсестры) и не могла удержаться от рыданий.

Что тут сказалось – имевшийся ли уже опыт встреч с "костлявой", или ещё что, но я как-то без какой-либо особой паники встретил это теперешнее своё положение (здесь надо будет кое-что к рассказу добавить, сделаю это несколько позднее).

Меня, когда выписывали, предупреждали, чтобы не делал никакой физической работы с напряжением – например, в наклон или, наоборот – что-либо наверху. А за мной дома была недоработка – куплена, но не повешена оконная гардина. Как-то жена пошла куда-то вместе с дочерьми. Я остался дома один. И вот на меня нашло "шизо" – со мной что случится, а эта недоработка за мной так и останется. Взял дрель, залез на табуретку, просверлил несколько отверстий, вбил капроновые дюбеля, вкрутил шурупы, повесил гардину.

Почему-то не помню реакции жены – ругала она меня или плакала, когда вернулась домой и увидела этот мой "трудовой подвиг". Не запомнилось это, возможно, потому, что в психологическом плане я был не совсем всё же в нормальном состоянии.

Через пару месяцев меня выписали на работу, иначе должны бы комиссовать. Да и, в общем-то, я же так-то был вполне трудоспособен, тем более – для кабинетной работы.

У меня были хорошие отношения с генералом Статкусом Владимиром Францевичем (начальник одного из подразделений в МВД СССР по нашей, криминалистической линии работы). Я с ним созвонился. Он говорит: если сумеете организовать письмо от начальника областного УВД на имя министра, я попробую обратиться к нему с этим письмом о выделении денежных средств на проведение операции в Израиле или в Германии. Тогда была перестройка и действительно появилась возможность поднимать подобные вопросы. И случаи их решения бывали. Письмо министру было подготовлено и подписано начальником нашего УВД. Мне была организована командировка в Москву.

Поездка решала три задачи:

– чисто рабочий, служебный момент по моему изобретению – участие в очередном семинаре в МВД по проблемам автоматизации дактилоскопических учётов;

– встреча со Статкусом и передача ему письма для подписания министром;

– нашими нейрохирургами мне было дано направление на проведение обследования в клинике им. Бурденко – надо было там побывать и обследоваться.

Я привёз с собой туда снимки ангиографического исследования, проведённого в Челябинске, прошёл там доплерометрию. Профессор Фёдоров диагноз аневризмы мне снял(!!) – показал на снимках, объяснил в чём была причина ошибки наших нейрохирургов.

Потом, через несколько лет я прошёл томографическое обследование с использованием магнитно-ядерного резонанса. Была выявлена аномалия развития ответвлений кровеносных сосудов от левой восходящей артерии. Это не смертельно, такие аномалии встречаются. Сошлись на том, что причина подволакивания ноги – эта аномалия.

Я эту историю излагаю в кратком виде, а вообще-то, в ней было немало интересных моментов. Например, по сути дела, фальсификация результатов обследования с целью сокрытия врачебной ошибки. Ангиографические обследования я проходил дважды. Первым обследованием наличие аневризмы не было установлено. Ошибка была в том, что она и в принципе-то не могла быть выявлена, если бы даже и имелась, т.к. обследование было произведено неправильно. Когда это выяснилось, было проведено повторное обследование, в другой клинике. Там была допущена другая ошибка – выявлено то, чего на самом деле не было.

Три месяца под смертельным диагнозом – это вторая моя встреча с костлявой.

Случай третий – 2001 год, 29 июня. Мы (я, жена и старшая дочь) ехали из Магнитогорска в Челябинск. У меня тогда были "Жигули", 6-я модель. Асфальт сухой, видимость отличная, машин мало. На одном участке передо мной был КАМАЗ с полуприцепом. Небольшой спуск и было хорошо видно, что дальше впереди, справа на обочине стоит большая машина (оказалось – самосвал "Урал", гружёный щебнем). КАМАЗ катится впереди, дорожная обстановка позволяет мне опережать его по второму ряду. Он едет, километров 70 в час, мы – около 90. Смотрю – он начинает принимать несколько влево. Подумал, что он подстраховывается на случай, если водитель стоящего на обочине "Урала" будет вылазить из кабины. КАМАЗ с прицепом длинный – мне из-за него "Урал" не виден. Тоже принимаю несколько влево – всё довольно штатно.

Вдруг КАМАЗ начинает снижать скорость. И впереди него за сколько-то десятков метров появляется "Урал", двигающийся налево поперёк нашему движению. КАМАЗ успел остановиться буквально в 1-2 метрах от "Урала" – колёса пошли уже юзом. Водителю КАМАЗА ситуация была видна, он тормозить начал раньше. Мне полностью остановить машину не удалось. Но к моменту столкновения скорость была минимальной – не более, пожалуй, 5 км. Урал тоже тормозил, и у него скорость была, наверное, не больше. И удар-то был не так уж и силён – хотя кузов Жигулей был раскурочен сильно. Мы с дочерью (она сидела сзади) отделались, можно сказать, без единой царапины.

Всё обошлось бы и с женой, если бы это был не "Урал", а какая-то машина с более плоским передом – тот же КАМАЗ. У "Урала" спереди выступает бампер, как раз на уровне головы человека, сидящего в легковой машине. Удар бампера пришёлся в голову моей жены. Она скончалась буквально через несколько минут.

Будь наша суммарная скорость при столкновении несколько выше – мы могли погибнуть бы все. Всё решали какие-то секунды, доли секунд.

Водителя "Урала" судили, дали четыре года – был совершенно трезв, неожиданный выезд с обочины поперёк движения по трассе объясняет тем, что "скрутило живот" и он решил съехать в ближайший карьер, на дорогу не посмотрел.

Его жена работает учительницей в сельской школе – получает копейки. Двое малолетних детей. На суде судья меня спрашивает: я обязана вас спросить о том, считаете ли вы необходимым, чтобы срок наказания был с лишением свободы, или условным. А перед этим, в перерыв, ко мне подходила его жена, я видел, что она убита всем этим горем. Я ответил судье, что его теперь хоть расстреляй – жену всё равно не вернёшь. А у него семья, дети. От жёсткости наказания никому лучше не станет. Пусть будет наказание условным.

Единственное, что я попросил – это лишить его водительских прав как можно на более длительный срок. Сказал, что вчера ехал на автобусе в Магнитогорск и только на небольшом участке (в пределах вашего района) и только с одной стороны дороги насчитал более десятка условных памятников, обозначающих место чьей-то гибели. Если учесть, что такие памятники ставят далеко не все, то эту дорогу надо назвать "дорогой смерти". И виновато в этих смертях чьё-то ротозейство или тупое, дикое ухарство.

Около года был в глубочайшей депрессии. Антидепрессанты принимал пачками. Спасение пришло в том, что почти через год встретил очень хорошую женщину, Евгению Аркадьевну. Вот уже почти шесть лет, как мы с ней живём очень счастливо.

И теперь ещё один, крайне важный для меня момент. Это уже не о встрече с "костлявой", но совершенно к вопросу об отношении к конечности человеческой жизни.

В 1987 году я сделал изобретение метода математического описания папиллярных узоров, ты ведь знаешь историю о том, как мне приходилось несколько лет воевать за возможность реализации своего изобретения. Только к концу 1989 года этот вопрос стал решаться. И только в марте 1990 года был заключен договор с одним из предприятий в Челябинской области на изготовление действующего макета автоматизированной дактилоскопической системы. С этого момента началось создание отечественных АДИС.

Сопоставь даты:

1) метод я изобрёл в 1987 году, в конце 1989 началась проясняться возможность его реализации, весной 1990 эта работа началась;

2) осенью 1989 года я лёг на обследование, в начале января 1990 мне поставлен диагноз с аневризмой, снятый только в марте.

То есть, как раз этот период – для меня довольно страшный, был для моего дела наиболее ответственным. А может, он и не был для меня таким уж страшным потому, что я болел своим делом, старался успеть сделать всё, чтобы процесс создания дактилоскопической системы стал необратимым. Я это сделал.

И в дальнейшем было так же. Какой бы ни был этап в моей жизни (например, написание и издание в 1995 году документальной повести "Система", написание и издание в 2003 году книги "Система гражданской идентификации", её доработка и переиздание в 2005 году и т.д., работа над книгой "Экология общества", не говоря уж о непосредственной работе по реализации моего изобретения – на это вообще ушли многие годы), я всегда думал – только бы сейчас со мной ничего не случилось (то же, например, ДТП, несчастный случай, болезнь и т.д.) до того, как я какой-то очередной, важный для меня этап завершу.

Ощущение не зря прожитой жизни (не в смысле получения от неё всех удовольствий, а в смысле – что-то оставить после себя) очень хорошо примеряет с неизбежностью её завершения.