Одноклассница. Бедно одетая, замкнутая, молчаливая, часто задумчивая до крайности, необщительная. Все считали ее чокнутой – и съиронизировать иногда для порядка вещей над ней считалось обыкновенным делом. Никаких подружек по классу у нее кажется не было, никуда ее не приглашали. Даже девочки ею брезговали – были ли, вообще, у нее подруги?

И вдруг как-то в классе седьмом она оживела, посветлела мигом лицом. Боже мой, она кажется впервые охотно заходила в класс! Чему-то задумчиво улыбаться, о чем-то своем мечтать, на вопросы невпопад отвечать. Она даже сменила свои обноски на обновки. И как это сделала! Какая произошла метаморфоза. Не зря в тот миг, созерцая ее в новом облике, Сергей глубокомысленно произнес: кажется среди нас появилась первая женщина. И даже впервые вырвалось у него ее настоящее имя полностью: Маргарита. До этого как ее неназывали. Это теперь мне ясно, что обзывая ее мы обнажали этим словом сущность самого. Самое милое слово, которое единственно говорил обращаясь к ней только Сергей, это: Марочка. Наверное это переросло от Маргариты. Н - да, Сергей, неужели ты средь нас исключение?

И вот. Вернемся к Маргарите. В те дни новой перерожденной Маргариты наша училка, классная, вдобавок, руководилка во время урока спросила по теме о чем-то Маргариту. Девочка была углублена в собственные какие-то переживания, что не сразу опомнилась, поэтому после немного смутилась и даже растерялась.

Неудивительно. Бывает со всеми.

Но училка, скривив губу, вдруг злобно съязвила, что девочка и впрямь дурочка, как про нее поговаривают ее сверстницы. Весь класс взорвался хохотом, а училка села с довольной миной: типа у меня тоже есть подход к понятиям детей – все-таки педагог! Засмеялся ли следом я? – не помню. Знаю теперь, что это было важно. Важно. Помню, что эта девочка до сих пор терпевшая все унижения, вдруг вспыхнула непокорно и дрожащими губами бросила в ответ что-то неопределенное, слезными невидящими глазами обвела весь класс – и бросилась к выходу. Весь класс замер после ее такой выходки. И молчал как-то подавленно. Может эти глаза, их выражение заставили нас так смутить, что-то кувыркнуть внутри нас. Но все испортила училка, провозгласив в тишину: сумасшедшая. Давая программу на смех. И рассмеялись, начиная от подхалимов и докатываясь до остальных. Не смеялся один Сергей, он сидел на Камчатке отъявленным негодяем и двоечником на ее уроке математике, в беспощадной опале. Его глаза горели возмущенно, наверно тут я все – таки не смеялся. Потому что встретился с глазами Сергея. А он был тогда уже мне другом.

А после уроков случилось оно. Что определяет…

Я встретил Маргариту почему-то у своего подъезда. Она смотрела на меня этими глазами последних дней. Такими светлыми и открытыми, и сразу же отчаянными, страдальческими. Все это в комплекте насторожили меня, нагоняя даже беспокойство и страх.

Ответственности?

Я хмуро отвернулся от нее, стараясь более не встретиться с ее глазами, и попытался как-нибудь половчее прошмыгнуть, не касаясь ее в свой подъезд. Она поняв это, вдруг заплакала.

Я встал с опущенной головой. Она увидев, что я остановился пытаясь что-то молвить, как бы взмолилась, произнесла:

- Андрей.

- Чего? –Дурацко процедил в ответ. Не в силах поднять глаза. А душа заворочалась в чем-то грязном, налипшем, тяжелом.

-Андрей. – Задрожали ее руки. А глаза сияли, сияли так, что их свечение я чувствовал, не видя их, смотря в тупик, в темноту. Но вдруг ее брови сложились сломано в отчаянье – и она вновь заплакала.

- Не плачь. – Прорвало меня, кажется это было с таким усилием и окончательно тихо, что мои губы и не шелохнулись.

- Я не плачу. – Сквозь слезы улыбнулась она, пожав иронично худенькими плечами.

Я решился подать ей платочек. И когда я протянул ей свою вещицу, с ней что-то случилось, с ее глазами, дыханием, задрожавшими пальцами, прикоснувшимися моими. Я побледневши не мог отвести глаз от ее лица. Она смотрела и смотрела, теребя позабытый в руках платочек. В моих глазах через ее лицо поплыли все одноклассники, все насмешки в ее адрес, все устроенные каверзы – и сегодняшний окончательный приговор училки- и я не на шутку испугался, испугался бремени этого просыпающего сейчас возле меня ее счастья – и сломавшись, чувствуя себя попадающим в безысходную западню, тут же осознавая ясно и открыто все свое тщедушее, мелочь и жалкость отчаянно, взбешенно, нервно выкрикнул:

- Чего привязалась?!!

И скрылся в подъезде. Оставив ее одну. Теперь совершенно одну… Совершенно одну… Совершенно одну….