«Петра, тварь, где ты ходишь? Неси скорей … Где ты шляешься, сука, тварь безмозглая?...» Его всего трясло… Бешенное желание одного – хоть маленький, хоть крошечный долгожданный глоток, а после этого хоть потоп, хоть конец света, только бы унять, унять, унять этого червя, пожирающего его утробу из нутрии. Он ненавидящим взглядом посматривал по сторонам. Взгляд упал на вчерашнюю бутылку… Она была безысходно пустой. Только одно. Скорее, скорее, скорее.… Неужели она не понимает, что оно его жрет, жрет изнутри поедом…Аааа, муки адские…

За дверью раздались долгожданные шаги. Он неистово рванулся навстречу. Петра, вся запорошенная свежим снежком, вошла в комнату, остановилась на пороге, постукивая ногой одну о другую, чтобы сбросить прилипший снег. Щеки раскраснелись, глаза ярко блестели. При виде его блеск потускнел, как и она сама. «Принесла?» - выдохнул, выхватывая сумку. Разгребая в сторону недорогие и малые покупки, как то пол булки хлеба, кило крупы, маленькую бутылочку с молоком и такую же с подсолнечным маслом, вытащил ее, поблескивавшую свежей каплей бутылку самогона. Лицо приобрело осмысленное выражение. Взгляд потеплел. Теперь можно жить. Он почти ласково смотрел на жену. «Бабка Ганя, больше в долг не дает, много очень, платить пора. Вот и пришлось платить, в долг больше не дает. А денег, сам знаешь…

Разбуженное чувство вины гневным криком рванулось из его прокуренной и прожженной глотки. «Сука! Неблагодарная, попрекать! На всем готовеньком, в доме теплом. Я мужик. Работаю! Имею право отдохнуть! У, вражина!» Он даже замахнулся на испугавшуюся его резкого крика, жену. Но, передумал, сдержался - видать его злобу перебила более приятная и нужная мысль. Пальцы крепко сжимали долгожданный дар. «У, холодненькая…» - ласково, почти нежно подумал он о поллитровке. Зыркнув злобно на жену - дуры бабы, что в жизни понимают, - отправился на кухню.

Облизывая пересохшие губы, дрожащей рукой достал с полки рюмку. Отвинчивая крышку, уже предвкушал, как… От мелкой дрожжи, неустанно бившей его, горлышко позвякивало о край рюмки… Лил медленно и осторожно, чтобы не дай Бог…Добро то какое… Опять облизываясь и причмокивая.

Невесть откуда взявшийся сын, погнавшийся за котенком, шмыгнувшим в дверной проем, не удержался на повороте и… налетел на отца. И без того дрожащая рука дернулась, и, часть драгоценной жидкости пролилась на скатерть… Он замер. Малыш, не понимая в чем его вина, ведь он совсем чуть-чуть и совсем нечаянно толкнул отца, но уже чутко чувствующий своим маленьким сердцем грозу, замер тоже… Как в глубинном жерле вулкана, все булькало и клокотало. А потом, тягучей, рванувшейся кипящей лавой поднялось на поверхность… Глаза налились кровью… Кулаки цепко сжались, как и малыщ, оцепеневший от ужаса. «Сука, сука, сука…» - неистово заорал он, лупя что есть силы кулаком, по дребезжащему столу. От его ударов рюмка опрокинулась, самогон потек на скатерть… Рванувшись, Петра схватила ребенка, поглаживая и успокаивая его, бросив на мужа осуждающий и уставший взгляд. Их глаза встретились. Его перекошенное лицо, с теперь уже багровыми, горящими сумасшедшим огнем, глазами, с тяжелыми темными мешками ними, замерло. Испепеляющий злобой взгляд впился в жену. А потом, из приоткрывшейся щели подрагивающего рта сплошным грязным, смрадным потоком рванулась лавина мата… Петра, прижав ребенка к себе, стала выходить в комнату, чувствуя спиной всю страшную прожигающую мощь его взгляда… Он, рванул за ней следом. Был готов рвать, ломать и крушить. Повернувшись, Петра подняла на него спокойный взгляд. Спокойствие ее взгляда еще больше вывело его из себя. Она не боялась, а просто смотрела, ожидая, что будет дальше. Он задохнулся в беспомощности злобы. Схватив за ручку кипящую кастрюлю, стал пред ней. В глазах вспыхнул недобрый огонек…»Сейчас, сука, узнаешь…Плесну в морду - будешь знать» – прорычал он, размахивая дымящейся кастрюлей у ней перед лицом. Но Петре не было страшно. Наверное должно было быть, но – не было. Видно есть такие минуты, когда не можешь испуганно опустить лицо, не можешь позволить растоптать себя, не можешь позволить отказаться от себя. Не можешь позволить себе страх, и потому - не боишься. Ты сильнее. Она стояла и так же спокойно смотрела на него. Перепуганный ребенок стал орать и тянуть ее в комнату, подальше от опасности… «Мама, мама, мамочка» - завывал детский голосок, всем своим маленьким существом холодея от ужаса за участь матери, он уже знал, что такое горячо.…Посмотрев спокойно, она вышла в комнату, позволив ребенку увести себя, чтобы больше не пугать, чтобы успокоить его трепещущее от страха маленькое сердечко.

«А, сука, очканула, в штаны, небось, наложила» - грязно и радостно затравил ей вслед, как бы убеждая себя, что все именно так. Но полной радости не было. Страха в ее глазах он так и не увидел. Но ведь ушла, ушла, ушла, значит…очканула, успокаивал он себя, продолжая бормотать – очканула. Потом стал похохатывать дурным грязным смехом, пытаясь опять убедить себя, что доказал, ей, твари, кто значимее и сильнее…

Водка живительной влагой потекла по его выжженным спиртом внутренностям, принося долгожданный покой, радость и полноту жизни. Червь, получив свое, сладко придремал. Жизнь вроде стала налаживаться. Он закурил. Дым приятно заполнил легкие. Он был почти удовлетворен жизнью. Сделав несколько глубоких затяжек, с удовольствием подумал об оставленной и ждущей его, еще недопитой бутылке.