СОБКОВСКИЙ В.

 

ТВОРЕЦ

 

Отрывок из романа "СВЕТ".

 

...У кровати горел ночник. В полумраке комнаты сбоку от окна стояла неясная фигура. Я зажег верхний свет. Мне навстречу с опущенной головой шагнула официантка, обслуживавшая меня во время концерта.

- Что ты здесь делаешь? – строго спросил я.

- Я..., меня прислал хозяин.

Говорила она тихо, совсем тихо. Я еле ее расслышал.

- Зачем?

- Он сказал..., приказал мне обслуживать вас индивидуально. Он прислал меня на всю ночь.

- Не нужно! – сказал я резко. – Возвращайся в свою комнату. Скажешь хозяину, что я тебя прогнал.

- Пожалуйста, господин, - всхлипнула она, - не прогоняйте меня. Я буду делать все, что вы скажете. Иначе меня накажут. Сильно накажут.

- Ну, Эдик! Ну, свинья! – подумал я. – Заметил, сволочь, что девка мне понравилась. Надо же, подарок сделал!

Я, ребята, понимаете, женат. По-настоящему женат. Не могу сказать, что у меня вокруг головы нимб. За годы семейной жизни всякое случалось. Не часто, но было! Как, пожалуй, у любого нормального мужика. Бывает же такое: пробежит искра между тобой и бабой какой-то смазливой. Какая-то сила бросит друг к другу. Как тут устоять? Да и зачем? Но, скажем, за деньги или просто так, чтобы удовлетвориться? Зачем? Кобель и тот не на всякую сучку полезет. Не по мне это!

- Ну, хорошо, скажешь хозяину, что я просто отказался от... обслуживания. Ты не виновата.

- Все равно накажут. Хозяин сказал, чтобы я старалась и все сделала... Иначе... – Она опять всхлипнула. – У нас одну девочку наказали. Очень сильно. Лучше уж...

Я знал, что она не человек. Умом это понимал. Но не мог, почему-то относиться к ней, как к кукле, фантому. Передо мной была просто испуганная, очень испуганная обыкновенная девчонка. Молоденькая и симпатичная.

- Ладно, - сказал я примирительно, - не буду тебя подводить. Оставайся. А завтра я с хозяином поговорю.

- Не нужно! – опять испугалась она. – Или скажите, что все хорошо было. Иначе, все равно накажут!

Меня это уже начало раздражать.

- Ну, что значит, накажут? – спросил я резко. – Бить что ли будут?

- Хуже, - тихо сказала она и оглянулась.

Так! Этого еще не хватало! Что же происходит в этом райском доме?

- Расскажи подробнее, - потребовал я. – Впрочем, времени, судя по всему, у нас много. Посидим, поговорим...

Я поднял, было руку, чтобы создать что-нибудь вкусненькое, но вспомнил вовремя, где и с кем нахожусь, и сказал:

- Ты..., как тебя зовут, кстати?

- Надя, - тихо сказала она.

- Ты, Надюша, слетай сейчас в кухню, возьми там на поднос фрукты, сладости какие-нибудь, на твое усмотрение. Кофейничек с двумя чашками, напитки. Принеси сюда.

- А если встречу господина Томаса? Что ему сказать?

- Скажи, что это я все приказал.

- Хорошо, - сказала она обрадовано и собралась уходить. Я глянул на нее, такую ладненькую, молоденькую и сказал вдруг, неожиданно для самого себя:

- Ты бери всего побольше, но ни в коем случае не в один заход. Сбегаешь два раза! – Подумал и добавил, - если встретишь господина Томаса, скажешь, что это я так приказал. Иди!

Она выпорхнула, а я задумался. Что-то здесь было неладно. Несколько раз за день возникали у меня неясные подозрения. Я осознал вдруг, до этого я просто об этом не думал, что я ведь ничего об Эдике не знаю. Он обо мне знает все. Я рассказывал, болтал, не скрывая ничего. Да и зачем было скрывать? В голову это не приходило. А ведь он ничего о себе не рассказывал! Откуда он? Кем был? Где учился? Женат ли? Ничего не знаю! Хорошо ко мне относится? А почему, в конце концов? Ну, оказал я ему услугу когда-то. Так что? Что он за человек? И что я здесь делаю? В общем, вопросов больше, чем ответов. Поговорю с девочкой, может быть она что-то и знает. Хотя, вряд ли. Но с этого момента решил я быть внимательнее. Не расслабляться.

Она вернулась минут через пятнадцать. Подноса в руках у нее не было. Зато она катила перед собой изящный сервировочный столик, заставленный яствами. Там были не только фрукты и сладости. Там в корзинке лежал тонко нарезанный хлеб, вазонки с красной и черной икрой, сливочное масло. Там стояла открытая баночка шпрот и крабовый паштет. На тарелочке розовели ломтики ветчины, сыр и сырокопченая колбаса.

- Вот это да! – восхищенно сказал я.

- Я встретила по дороге господина Томаса, сказала ему, что это для вас. Он дал мне тележку и сказал, где лежат продукты. Сегодня он добрый.

- Сегодня? – подумал я. – А какой он был вчера? Какой он всегда? Что, черт возьми, здесь происходит?

Мы вдвоем быстро переставили все эти вкуснятины на журнальный столик, уселись в кресла друг против друга. Наливая в ее бокал какого-то сока, я пожалел тогда, что не прихватил с собой бутылочку "Бальзама". Это было бы кстати.

- Надюша, расскажи мне о себе.

Я то знал о ней больше, чем она сама, но интересно было, что придумал Эдик? Как он решал проблему биографии?

- А что рассказывать? – пожала плечами Надя. – Все обыкновенно.

- Вот и расскажи обыкновенно, - стараясь вложить в свой голос максимум дружелюбия, сказал я. – Кто ты, откуда, как здесь оказалась?

- Да говорила я, все очень просто. Я родилась и жила в...

Тут она назвала городок, который находился якобы под самой Москвой. Название я забыл. Знаю только, что, прожив всю жизнь в Москве, никогда я о таком городе не слышал. Это точно!

- ... у меня мама, сестра. Мама работает на фабрике.

- Какой фабрике? – спросил я.

- Ну, на фабрике, - растерялась Надя.

- Что фабрика выпускает? – не отступался я.

- Не знаю точно. Какие-то штучки. По-моему, военные или для космоса. Не знаю я.

- Ну, ладно, - перевел я разговор, - а как ты здесь оказалась?

- Окончила школу. Поменяла несколько работ. Прочитала в газете объявление. Пришла на собеседование.

Тут Надя замялась, покраснела. Видимо она из тех была, кого Эдик, шутки ради, голыми создавал.

- Контракт подписала на два года. Уже три месяца здесь.

- Из дома пишут? – невинным голосом спросил я.

- Нет, - просто ответила она. Лицо ее при этом ничего не выражало.

- А ты пишешь?

- И я не пишу.

- А здесь ты что делаешь?

- Я официантка. Иногда горничным помогаю.

- А в свободное время?

- Так. Сидим с девочками в комнате, разговариваем. Тут нет развлечений.

- О чем разговариваете? - Здесь что-то промелькнуло в ее лице.

- Ни о чем, - сказала она равнодушно, и тут, вдруг, как взорвалась. – Не спрашивайте меня! Вы сами все знаете!

- Что знаю? – по настоящему удивился я.

- Что это за место знаете!

- Да ничего я не знаю, - честно сказал я. – Я впервые здесь.

- А хозяина, откуда знаете?

- Работали когда-то вместе. – Это была почти правда.

- Вы с ним друзья?

- Да не то чтобы друзья. Я же говорю, работали вместе когда-то. Я ему однажды кое в чем помог. Вот он и пригласил меня к себе отдохнуть.

- А что он за человек? – спросила Надя.

- Да я, пожалуй, и знаю его плохо. – Это уже было почти совсем честное признание. – А почему ты спрашиваешь?

- Да говорят о нем разное... – Надя вздохнула. – Я его немного боюсь.

- Слушай, - сказал я, - расскажи мне все. Может быть, вместе разберемся.

- Не буду я ничего рассказывать! – вдруг встрепенулась она. – Откуда я знаю, что вы говорите правду? Может быть, вы друг его! Вы уедете, а я останусь. – В ее глазах появился неподдельный страх.

- Ну, как хочешь, - сказал я и потянулся за сигаретами.

Она вздрогнула, сжалась в комок и с ужасом уже смотрела на меня. Я закурил, не понимая, чем собственно так напугал ее.

- Ты куришь? – спросил я. – Возьми. – И протянул ей пачку. Она помотала головой. Глаза ее были круглые от страха.

Я хотел ее успокоить, встал с кресла, сделал к ней шаг, протянул руку, чтобы погладить по голове, как ребенка. Она сжалась еще сильнее, зажмурила глаза и навстречу мне протянула свою тонкую дрожащую руку.

- Надя, да что с тобой? – спросил я, отступая. – Очнись!

- Вы можете делать все, что хотите, - тоненьким голоском сказала она, продолжая протягивать ко мне руку.

Я понял, что она близка к обмороку. Нужно было что-то делать и быстро.

- Ты что, рехнулась? – прикрикнул я. – Выпей воды!

Я прошел к холодильничку, достал оттуда бутылку минеральной. Поискал глазами открывалку и не нашел. Откупорил о край стола, налил ей в стакан. Она отпила, глянула на меня еще испугано, но уже с некоторым облегчением.

- Вы не будете этого делать?

- Что делать? Я не понимаю!

- Жечь меня сигаретой.

- Зачем? – не понял я.

- Не знаю. Девочки, которых хозяин вызывает к себе, всегда возвращаются с ожогами. Одна даже... – Она заплакала.

- Не буду, - мрачно сказал я, - вообще ничего плохого делать тебе не буду.

Я все-таки подошел к ней, погладил по русой головке, прижал к себе, успокаивая. Прошло немало времени, пока она пришла в себя. Расспрашивать ее сегодня уже было бесполезно. Да и поздно было.

 

Когда Сергей рассказывал нам об этом эпизоде первый раз, на этом месте он заплакал. Страшно видеть здорового мужика плачущим. Но, что поделаешь. Он был еще далеко не в порядке. В тот раз мы прекратили расспросы. Я стал со смехом рассказывать, как Леший готовил "Максимы" против спуков. Беловский с чужих слов изложил, как я гипнозом уложил несколько десятков солдат элитного подразделения охраны. Преувеличение, конечно, но в Пашкином пересказе звучало забавно. Но больше всего рассмешил компанию Курьер. Он рассказал, как все они три дня стояли на ушах, разыскивая нас, не понимая, куда мы делись, и что произошло. И, вдруг, Виктор, он показал на меня пальцем, выходит на связь и спокойненько так сообщает, что, мол, через полчаса будем, ждите, а сейчас мы на банкете. И отключился.

В общем, рассмешили мы Серегу, посидели еще немного и отправили назад в клинику. А к рассказу этому вернулись через несколько дней.

 

Поздно уже было. К сексу, как вы понимаете, никакого расположения у меня не было. Уложил я ее на одну половину кровати. Одеяло подоткнул, по головке погладил. Хотел, было в лоб еще поцеловать, потом раздумал. Большая уже девочка!

Сам лег с другой стороны. В середине ночи, чую, скользнула она все-таки под мое одеяло...

Утром за завтраком Эдик спросил меня:

- Ну, как тебе девочка, что я прислал?

Нет, он не сразу спросил. Мы говорили о чем-то, обсуждали планы на день, по-моему, или меню на обед уточняли. Не помню точно. А потом, между делом, спросил о девочке. И равнодушно вроде спросил, но не совсем... Я ответил, что хороша.

- Вот, Сережа, а у меня много таких, - он странно как-то улыбнулся. Не понял я его улыбки. – Ты только намекни, какую тебе еще прислать.

Я смутился. Поймите, ребята, искренне смутился. Ну не привык я к такому! Всегда сам решал и добивался!

- Нет уж! – сказал я Эдику. – Сразу говорю. Не нужно другой. Давай ту же самую. Очень уж хороша!

Эдик захохотал. Это был не тот его неприятный смех, от которого остается в душе гаденький осадок, но и не нормальный смех человека с хорошим настроением. Это был надрывный немного театральный смех. Не нравилось что-то моему хозяину. Не уловил я чего-то. Да и Эдик быстро перестроился и начал по-дружески меня вышучивать.

- Ну не думал я, что ты такой скромный, - сказал он, вытирая слезы с глаз. – Как смутился! Будь по-твоему. Пришлю тебе опять эту, как там ее? Надя? Галя? Валя?

- Надя, - сказал я.

- Пусть будет Надя. Она твоя, хоть на весь срок. Но, Сережа, пойми, ты приехал отдыхать. Расслабься. Тут много девочек! Любая твоя! А, ладно, - махнул он рукой, - дай срок. Я тебя перевоспитаю. Отдохни немного, пооглядись, я тебе потом такую групповушку устрою. С садо-мазо...

- А вот этого я не люблю.

- Чего не любишь? Групповушки? Или садо-мазо?

- Ни то, ни другое, - мрачно сказал я.

- Ладно, молчу, молчу, - махнул рукой Эдик и опять засмеялся. – В этом плане толку с тебя видно... Делай, что хочешь. Ты – гость.

Он опять махнул рукой и заговорил о чем-то другом. И знаете, ребята, осталось у меня чувство какое-то поганенькое. Оно вроде и придраться не к чему. Хозяин радушие проявил, предложил что-то от души. Гость отказался? Ладно, пусть будет по-твоему! Лишь бы тебе было хорошо. И не понятно тебе, почему настроение вдруг подпортилось. Много позже, обдумывая все случившееся, я сопоставил и понял, что сработала интуиция: разум еще не разобрался, а подсознание включилось, засигналило.

Я ведь не аскет, ребята, и не пуританин. И групповушки в принципе не осуждаю. Сам это не люблю, но понимаю тех, кто любит. Каждый имеет право развлекаться так, как хочет. В конце концов, и садо-мазо могу понять. Эти пристрастия хоть и кажутся мне границей нормы и патологии, но... нравится людям, - пусть делают! Это их дело! Если, конечно, это по согласию! Нашли друг друга люди по интересам, получают удовольствие от плеток там, или прижигания сигаретами, да ладно, сходите с ума, как вам хочется! Ваше это дело! Повторяю, если по согласию. Беда то с этими садистами в том, что их не удовлетворяет общение по согласию. Зачем садисту мазохистка, получающая удовольствие от его побоев? Ему-то страдания нужны у партнера, а не удовольствие! Ему ведь, черт возьми, нормальную подавай!

Большая это проблема! Пусть ею занимаются психиатры, криминалисты и так далее. В этом случае, ребята, ситуация была еще острее. В руки человека с садистскими наклонностями попали люди, которых он и за людей-то не считал, так как сам их создал. Причем создал вполне полноценными личностями, хотя и внушил покорность. И все это при полной безнаказанности. А меня звал поучаствовать в своих развлечениях.

Я говорил уже, что тогда всего этого не осознал, не понял. У меня просто испортилось настроение. После завтрака я сказал Эдику, что отвык по утрам так обильно питаться, что осоловел и хочу полежать с часок.

- Понятно, - ухмыльнулся Эдик, - не выспался, одним словом, Иди, иди. Хочешь, эту твою Надю сейчас к тебе пришлю, она... – Он взглянул на Томаса, стоящего в сторонке, - она на кухне сейчас.

Я сделал вид, что смутился и кивнул. Пусть отдохнет девочка. Эдик заржал. Я ушел в свою комнату, а через пять минут туда пришла Надя. На ней было вчерашнее ситцевое платьице, и пахла она кухонными запахами. В тот раз мы ни о чем не разговаривали. Вообще в тот день больше ничего не произошло. Вечером опять был концерт. Назавтра Эдик пригласил меня на охоту.

Об охоте особенно рассказывать не буду. Я почти ничего не понял. Вы знаете, горожанин я. Причем из тех, кому вполне хватает природы в виде сочинского пляжа на две недели в году, но, заметьте, пляжа, оборудованного раздевалками, туалетами и киосками с прохладительными напитками. А тут лес, полно народа в экзотических костюмах и с ружьями, собаки. Кто-то должен загнать зверя, кто-то стрелять. Не понимаю, хоть убейте, как в такой суматохе они не перестреляли друг друга. По моим расчетам двоих-троих точно должны были уложить. Я имею в виду охотников. Эдик мне, как гостю, предложил сделать финальный выстрел, но я замахал на него руками и отказался. Эд опять смеялся до коликов. По-моему, он уже тогда понял, что не того гостя пригласил. Кабана убили. Ну, что вам сказать о кабане? Не то свинья большая, не то буйвол с клыками. Не знаю, как на самом деле выглядят дикие кабаны, но этот произвел на меня неприятное впечатление. Я дал себе слово, что для реабилитации перед Эдиком, поем мясо из этого зверя, но, честное слово, предпочитаю видеть свинину в товарном виде на прилавке, завернутым в бумагу или, еще лучше, – на блюде жареным. По дороге домой нам попалось семейство кроликов на зеленой поляне. Тут уж и я стрельнул. Попал, по-моему, в пенек, рядом с кроликом. Ну да ладно!

Запомнился мне из этой охоты эпизод один, имеющий прямое отношение к моему рассказу. Когда кабана уже завалили, Эдик, верхом на лошади и с ружьем за спиной, подозвал к себе одного из загонщиков и начал распекать его за что-то. Тот возразил, оправдываясь. Разговора я не слышал, но по лицу парня видел, что не дерзил он даже, а именно оправдывался. Так, мол, и так, не виноват, мол, я. Эдик поднял вдруг руку и хлестнул его плеткой. Знаете, братцы, плеткой хлестнуть тоже можно по-разному. Я слышал где-то, что цыгане раньше умели плеткой человека надвое разрубить. Не знаю, правда это, или легенды, но Эдик хлестанул так, будто именно хотел убить парня с одного удара. Тот упал, потом поднялся, пошатываясь. Даже издали видно было, что лицо его в крови. Все смотрели молча, но ей Богу, ребята, почудились мне пара-тройка недобрых взглядов исподлобья. Помню, подумал еще тогда, что, мол, будь повнимательней, Эд, не подставят ли тебе ножку в темном месте, или кирпич на голову, не свалится ли?

Поймите только, - это сейчас хорошо сопоставлять: тогда я понял, тогда почувствовал... Задним умом все мы умны. Ничего я тогда не понял, ничего не предвидел. Знаки были, сигналы тикали еле слышные. Если бы я тогда их понял и оценил, может быть, все пошло бы по иному пути. Может быть, и с Эдиком было бы в порядке. Хотя, кто его знает, что лучше для человечества?.. Но все равно, жалко мне его.

В парке за домом уже все было приготовлено для пикника, барбекю, как говорят сейчас во всем мире. Кабана быстро и умело выпотрошили, содрали шкуру, целиком насадили на вертел и подвесили над огнем. Это должно было занять не один час, и я ушел в свою комнату. Принял душ, полежал немного, переоделся. Меня не покидало чувство дежа вю. Был в моей жизни такой случай. Подсунули мне на работе путевку семейную. Дешевую, даже по тем временам. Считай, бесплатную. Витальке тогда года три было или четыре. Приехали мы туда всей семьей. Машины, по-молодости, у нас еще не было. Автобусом приехали. Разместились, огляделись. И такая нас с Танюшей тоска взяла. За что, думаем, мы отпуск свой заработанный на это место и общество грохнем? Сорвались мы на следующее утро и, не прощаясь ни с кем, на автобус и домой. И ни озера нам того не хотелось, ни леса. Любопытно, что и Виталик, на что кроха еще был, а с радостью уехал.

Не хотелось мне тут оставаться! Хотелось мне, братцы, домой. Чтобы не видеть больше ни друга-Эдика, ни Томаса этого поганого, ни парка, ни кабана звероподобного. Мелькнула мысль, рвануть прямо из комнаты к себе в Средний Уровень и забыть обо всем. Потом как-нибудь с Эдиком объясниться. Но сдержался я. Вспомнил о Наде, о девочке этой искусственной, как плакала она у меня на плече ночью. Страшно мне стало и стыдно. Брошу все, не разобравшись толком, оставлю их, не понимающих ни черта. А дальше, как жить? Не забуду же, не прощу себе! Остался я, в общем... Хотя и не мои это были проблемы.

Барбекю удалось. Если не считать, что мясо было невкусное и плохо прожаренное, напитки плохими, общество... Ну, какое общество, если из людей были только мы с Эдиком. Остальные – челядь из дома, которые не то, что разговаривать – в глаза смотреть боятся. Исключением был Томас. Этот хоть и кланялся постоянно, но подобострастием не страдал, и глазки его хитрые шныряли по толпе, не останавливаясь. У меня даже сомнение зародилось, создан ли он, как все остальные, или Эдик кого-то из шестерок своих нанял глазами и ушами быть среди слуг.

Сам Эдик, зато млел и таял. Он был счастлив. Бродил по парку среди толпы, держа в одной руке большой кусок жареной свинины, а в другой кружку с пенистым, похожим на пиво, напитком. Кому-то кивал, с кем-то разговаривал, улыбаясь, приказывал что-то официанткам. Нади, кстати, в парке не было. Играла музыка. Пары танцевали. Увидев меня, Эдик подошел и спросил со счастливой улыбкой:

- Ну как, братан? – Лицо его лучилось. – Танцуй, развлекайся.

- Я развлекаюсь, - сказал я, пытаясь изобразить удовольствие. По-моему мне это удалось отчасти, потому что Эдик ничего не заметил. – Я смотрю тут на публику, на девушек.

- А-а, начинаешь входить во вкус! – Он похлопал меня по плечу и добавил:

- Присматривайся. Мы тут еще такое закатим! Не забывай, кто здесь хозяин! Я тут бог! Я все решаю! А ты мой друг, мой гость! Тут все для тебя!

- Слушай, - спросил я с самым невинным видом, - тут правда всех ты создал, или есть настоящие?

- Все мои, - ответил Эдик. Если он и соврал, то очень искусно. Правды я так, возможно, и не узнал. Впрочем, зачем ему было врать? Ну, сказал бы он, что Томас, например, настоящий. Что бы это изменило? Да ничего!

- А где, - спросил я, - та пара влюбленных, что ты мне рассказывал?

- Сейчас покажу. – Он поискал глазами в толпе, прищурился, вглядываясь, и показал пальцем. – Вон, гляди. Возле дерева стоят и держатся за руки. Парочка влюбленная!

Я посмотрел. Да, у дерева стояла влюбленная пара. Парень был самый обыкновенный, каких много в России: белокурый, веснушчатый, курносый, совершенно не выдающийся. Эдик сделал его явно простым типажом, без фантазии. Зато девочка! Королева! Не высокая, правда, как большинство теперешних красавиц. Росточка среднего. Видно создавал ее Эдик действительно для себя. Но фигура, лицо медальное, глазищи в пол-лица, голубые, как небо, ресницы длиннющие.

- Хороша! – сказал я. – Ты, Эдик, молодец. Тебе бы художником стать.

- Нравится? – почему-то обрадовался Эдик. – Бери, если хочешь. Брось эту свою официантку к черту. Бери девочку. Я ее, правда, для себя делал, я говорил тебе, но я еще сделаю. Бери!

- С тобой и хвалить уже опасно, - засмеялся я. – Не хочу. Молодая она для меня. Но хороша! Потом, любовь ведь у них. Разве можно! А официантка как раз по мне. Главное, ты жене моей не проговорись. – Я попытался увести его на другую тему.

- Это можешь быть спокоен. Я – кремень! А насчет любви, ты, Сережа, чего-то не понимаешь. Усложняешь очень. Это не люди. Здесь только мы двое, а остальные – эти, как их там называют? Фантомы! Мы что хотим с ними делать, то и делаем.

Хотел я ему сказать, что фантомы тоже существа опасные, если не знать, как с ними обращаться, но он не дал мне и слова сказать. Эдика понесло:

- Я один создал все это: и дом, и парк, и лес, и мясо это и людей. Эта толпа – моя собственность. Я создатель, бог, хозяин. Они обязаны поклоняться мне, уважать и бояться. Они не люди! Они игрушки в моих руках. Хочу так расставлю, хочу – по другому. Хочу – разрешу, хочу – запрещу. Интересно мне будет – понаблюдаю за их любовью. Надоест – трахну ее на его глазах. Что мне до него? Надоевшие игрушки ломают и выбрасывают.

- Постой, постой, Эдик, - вклинился я, наконец. – Ты не прав сейчас.

- Это еще почему? – взвился Эдик. – Я их создал!

- Да, - сказал я. – Ты их создал. Но вспомни, ты рассказывал мне, что вначале создал бездумных и покорных. Тебе с ними стало неинтересно, и ты создал этих! Ты сделал людей! С чувствами, эмоциями, страхами.

- Вот-вот, - опять перебил Эдик, - страхами. Пусть они боятся меня. Меня! А будут непокорными – я сумею показать им, кто здесь хозяин!

- Не сомневаюсь, что сумеешь, - возразил я, - не забывай только, что создал ты не кукол, а людей. А люди, если их довести до крайности, могут озвереть.

- Это ты загнул, Серега, - ухмыльнулся своей улыбочкой Эдик. – Ты еще ничего не знаешь. Погоди немного. Если кто-нибудь из этих, - он показал на толпу, - посмеет не то что руку поднять, а даже возразить мне... – он хищно ощерился, - пожалеет очень. Пожалеет, что я его создал, и быстро поймет, где его место.

И Эдик засмеялся.

В общем, не получился у нас разговор и в тот раз. Я сказал в ответ: "Ну-ну", засмеялся тоже, и мы заговорили о другом. К тому времени совсем стемнело. В парке зажгли фонари. От кабана уже мало что осталось. Официантки начали убирать посуду со столов.

- Что-то я не вижу своей официантки. Где она?

- Ее временно освободили от работы. Ее обязанность сейчас – ты. – Эдик усмехнулся и дружески положил руку мне на плечо. – Ты мой гость, Сережа, и мой друг. И все будет по-твоему.

- Спасибо, Эд.

Я чувствовал, что говорит он искренне.

- А если все будет по-моему, - засмеялся я, - хочу попросить тебя об одной вещи.

- Проси, что хочешь. Если я только смогу...

- Сможешь, сможешь. Но дай слово!

- Даю, даю. Торжественно обещаю, что выполню любую твою просьбу. – И он с улыбкой поднял руку.

- Тогда, очень прошу тебя, - совершенно серьезно сказал я, - не трогай ту девочку...

- Да что тебе до нее? – с досадой прошипел Эдик. – Тебе то, что за дело?

- Не знаю, Эдик. Правда, не знаю. Но чувствую – нельзя ее трогать. Есть вещи сильнее нас, и которые нельзя выразить словами. Ты ее создал, согласен. Но она уже тебе не принадлежит. Я не могу объяснить...

- Ладно, - буркнул он. – Вот уж не ожидал! Я ее не трону! Слово! Но только потому, что обещал тебе! Тебя я уважаю! Но не ожидал, не ожидал.

Настроение его явно испортилось. Он сидел, глядя в пространство, бурчал себе что-то под нос.

- Эдик, - сказал я, положив ему руку на плечо, точно так же, как это делал он несколько минут назад, - я тебя тоже очень уважаю и помню, что ты для меня сделал, но, мне кажется, что сейчас не я, а ты в чем-то ошибаешься. То, что ты создал, - я обвел рукой все окружающее, - гениально! Ты, мне кажется, по настоящему великий человек. Я говорю это совершенно искренне, но ты сам не понимаешь, что сделал. И ведешь себя, как ребенок, который берет дорогой радиоприемник и колет им орехи.

Несмотря на все мои комплименты, Эдик, по-моему, не на шутку обиделся. Он поджал губы, сухо сказал: "Ладно", и вскоре стал нарочито зевать. Мы раскланялись, пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись. В комнату меня опять провожал Томас. Надя меня ждала.

Я молча зашел, налил себе воды из графина, выпил залпом. Надя, ничего не говоря, смотрела на меня. В глазах был страх. Я вернулся к входной двери, приоткрыл ее, выглянул наружу. Там никого не было. Снова зашел в комнату, поставил стул напротив Нади и сел.

- Пора нам поговорить, - резко сказал я.

- О чем? – Она, кажется, удивилась. Она ждала другого. Худшего.

Я смотрел на нее, остывая потихоньку. Чего я на нее взъелся? Да и знает она, скорее всего, меньше меня. Правда, если попытаться сложить ее информацию с моей, может, и получится более менее связная картина?

- Прости, - сказал я уже мягче, - я разозлился. Но ты здесь не при чем. Давай накроем стол, как в первый вечер, посидим. Нам действительно нужно поговорить.

Она кивнула. Выкатила из угла уже знакомый столик. У нее, оказывается, все было готово. Глядя на ее умелые руки, отточенные столетиями такие женские движения, я подумал: "Достанется же кому-то жена...". Почему, когда мы, мужики, хотим сказать о типичных женских движениях, мы говорим о ласках в постели, о расчесывании волос, подкрашивании губ, о походке, в конце концов. Почему никогда не говорим о приготовлении пищи, при том что мы, ребята, пожрать любим. Почему нас не заводит раскладывание тарелок, наливание стакана. Чем, подсунутый с любовью лишний кусочек, менее сексуален? И тут я одернул себя. Стоп! Что за мысли? Я даже не знаю, насколько она человек? А может быть Эдик прав, и со мной не девочка Надя, а кукла, имитация человека, фантом? Может быть, я все себе придумал? Может быть, просто за женой соскучился? Ну не хватает мне наших редких ночных свиданий?

Она, Надя, как почувствовала мои мысли. Лицо, только что оживленное, улыбающееся, стало отрешенным, взгляд ушел в пространство. Чашку уронила. Механически собрала осколки...

- Нет, – подумал я, - глупости. Так до черт знает чего можно додуматься. Нельзя отрицать ее слезы. Ей больно, ей страшно, она мыслит, она человек. Мы плачем иногда в кино над экранными трагедиями, вот уж воистину над тенями слезу пускаем, а тут девчонка теплая, живая, жаждущая любви и защиты! Бросить ее только потому, что какой-то кретин ее сотворил? А если бы ее сделали папа с мамой обычным способом и бросили сюда? Это что-то меняло бы?

Ребята, я не силен в философии, софистике. Впервые задумался я, что же такое человек? Какие его признаки? Фантасты вон пишут о думающих машинах. С какого момента думающая машина превратится в разумную? И знаете, к какому выводу пришел? Может быть, вы будете смеяться. Может быть, с точки зрения большой философии - это детский лепет, но кажется мне, что я прав. Мышление тогда станет Разумом, когда научится плакать. Когда сможет затосковать, испугаться, завыть от горя. Пусть эта девочка искусственная, и век ее, возможно, недолог, но она человек! А раз так, то и относиться к ней нужно, как к человеку.

Надя стояла столбом посреди комнаты с обломками чашки в руках.

- Ты рассеянная сегодня, - улыбнулся я ей, - брось ты их в корзину, иди сюда.

Она очнулась от ступора своего, посмотрела по сторонам, провела свободной рукой по своему лбу и сказала:

- Я задумалась что-то. Простите меня.

- Прощаю, - засмеялся я, - но могу и не простить, - я погрозил пальцем, - если ты задумалась не обо мне.

- Да, нет! Я так, вообще задумалась, - забормотала она и боязливо посмотрела на меня.

- Ладно, кончай, - серьезно сказал я. – Брось ты эти осколки. Нам действительно нужно поговорить. Садись.

- Так вы не будете меня наказывать?

- Не буду! Ты еще не поняла, что не буду? Никогда! Спрашивать буду, спорить буду, может быть, даже ругаться буду, но наказывать не буду! Садись!

Ей Богу, ребята, заметил я в ее глазах слезинки. С такой благодарностью и обожанием смотрела она на меня, что все мои софизмы и сомнения улетели прочь. Сидела передо мной девчонка, просто молоденькая девчонка, почти ребенок, попавшая в историю какую-то, недоступную ее пониманию. Нет, ребята, проще нужно быть. Доверять первому впечатлению...

Начал я с того, что снова проверил, нет ли кого за дверью. Не хотелось, чтобы наш с Надей разговор сегодняшний подслушал какой-нибудь Томас. Потом, подумав, осмотрел внимательно стены и потолки комнаты. Ничего вроде не было. Тут даже вентиляции не было. "Интересно, - чисто автоматически подумал я, - а как он решил проблему свежего воздуха?" Потом сам себе засмеялся. Забыл, что мы ведь не дышим по настоящему. Кому нужна вентиляция? Да ладно, не об этом речь. В общем, не нашел я ни отверстий, через которые можно подслушать, ни "жучков". Впрочем, какие "жучки" в Свете? И плюнул я. Ну, так даже и подслушают. Так что? Что он мне сделает?

- Вот что, Наденька, - повернулся я к ней, - расскажи мне подробно

 

о жизни здесь.

- Рассказывать то нечего, - удивилась она, - скучно живем, неинтересно. Работаем, каждый на своем месте. Иногда по вечерам разговариваем. Что еще?

- Да все, все рассказывай. И как живете, и о девочках ваших рассказывай, и о том, как хозяин к вам относится.

- Хозяин, - немного нахмурилась Надя, - Ну он... странный немного. Говорят тут о нем кое-что. Странное. – Она опять повторила это слово. – Тут, вообще, место какое-то... странное. Вот и про хозяина... Я его боюсь. Некоторые вещи понять не могу. Иногда он наших девочек вызывает к себе...

Она это просто сказала, как нечто обыденное, нормальное. Вызывает и вызывает.

- ... так возвращаются они..., плачут..., но заживает все удивительно быстро. Опять же говорят... разное.

- Так, - сказал я, - ты, Надежда, бери себе что-нибудь вкусненькое. Разговор, судя по всему, длинный будет. Возможно, очень длинный. И рассказывай.

- Так что рассказывать то?

Я понял, что если ее не направлю – конца этому не будет.

- Давай так! Разделим твой рассказ на три части. Первая: как вы тут живете, что за девочки живут с тобой, про всех, кого ты тут уже знаешь. Вторая часть: все странное, что ты заметила. Все! И третья: ты говорила, что о хозяине слухи ходят. Какие?

- Ну, это я сразу могу. Тем более что не верю я. Он человек страшный, но...

- Подожди, Надя. Все-таки давай по порядку. Начинай с самого простого. О вашей жизни.

- Тут вообще нечего рассказывать. – Надя отхлебнула из стакана, помолчала немного. – Хотя и в этом есть кое-что странное...

Я слушал, не перебивая.

- Живем в комнатах по четыре человека. Здесь что-то вроде общежития. Питаемся в общей столовой. Стираем в прачечной в подвале.

- И это предусмотрел! – восхищенно подумал я.

- Развлечений никаких нет. По вечерам с девочками разговариваем, поем иногда. Тут еще концерт будет для вас. Услышите...

- Да видел я уже концерты.

- То были танцы. Танцовщицы живут отдельно. Мы с ними вообще не общаемся. Совсем. Они живут на стороне хозяина. Рассказывают..., - она посмотрела на меня вопросительно. Я кивнул. - ... что они, как не совсем люди. Хозяин делает с ними что хочет...

- Ладно, я понял, - сказал я, - так что там с девочками странного?

- Понимаете. Я не знаю, как это объяснить. До вчерашнего дня я сама об этом не думала совсем. Тут ребят молодых полно, я никто не влюбляется. Обычно оно как...

- Как оно для тебя обычно? – подумал я. – Откуда это взялось?

- Обычно оно как? Кто-то кому-то нравится, шушукаются, хихикают, наряжаются. А тут ничего! И ребята пассивные все. Не задевают, не шутят, не пристают. На всех есть один роман. Но никто не обсуждает, не сплетничает.

- Знаю, видел, - мрачно сказал я. – Это я понял. Теперь давай о странном.

- Но я уже вроде и начала, - засмеялась Надя. Видно она с удовольствием выговаривалась. – Вот, я сказала, что до вчерашнего дня мне все казалось нормальным. А сейчас все изменилось. Не знаю почему. – Она робко взглянула на меня.

- Вот еще! – подумал я. – Этого мне не хватало. Мое присутствие на них действует? Не присутствие, наверное, - отношение! Я отношусь к ним, как к людям. Ого! Это не предусмотренный Эдиком фактор!

- Ладно, - я погладил ее по руке, - продолжай.

- Ну, то что заживает все очень быстро, я уже говорила. Девочки возвращаются от хозяина, плачут. Даже та, которую он всю сигаретой, везде, понимаете. Она утром кричала от боли, а через два дня и следа не было. Что еще? – Она задумалась. – Я когда в школе училась, читать очень любила. Так вот, на днях я задумалась – ни одной книги я не помню! Совсем! И еще: я помню дом, маму, но как-то, как в тумане. И еще: помню, как читала объявление о работе, но не помню, как сюда ехала. Совсем не помню. Я просто здесь оказалась перед хозяином. – Она покраснела.

Какое-то время мы молча сидели за столом, пили напиток. Я думал о том, как все эти странности должны восприниматься человеком, не имеющим ни малейшего понятия о том, что происходит на самом деле. Как ему должно быть страшно и неуютно. Мне то все было понятно. Кроме, пожалуй, одного: каким образом я воздействовал на Надю, и чем это чревато. Как жалел я тогда, что не вникал во все эти тонкости, работая в Миссии. Ведь была же возможность! Как там, у Козьмы Пруткова: "Специалист подобен флюсу, полнота его одностороння". Неподготовленным я оказался!

- И еще, - продолжила Надя, - говорят...

- Мы уже перешли к тому, что говорят?

- Нет. Да. Не знаю. Все так перепутано!

- Ладно, продолжай. Я не буду перебивать.

- Так говорят, что сюда нет дороги. Сюда нельзя приехать.

- Но я же приехал по дороге, - вяло возразил я.

- Это по лесу дорога. А за лесом, говорят, болота бесконечные. И холодно там нечеловечески. Понимаете, у нас тепло, а за лесом холодно. И дороги к нам нет. Вы, например, как к нам приехали?

Я промолчал. Что я мог сказать? Она некоторое время смотрела на меня, ожидая ответа. Затем опустила глаза.

- Вот и вы. Кто вы? Откуда вы взялись? Вы один из нас? Или вы, как хозяин?

- Что значит, один из нас? – быстро спросил я.

Она колебалась, глядя на меня. Затем решила ответить. Видимо, все же доверяла мне.

- Понимаете. Я это недавно поняла...,

- Недавно, - подумал я, - это после общения со мной. Ошибся Эдик, затащив меня сюда! А теперь мне что делать? Уехать, чтобы все вошло в свою колею? Нет, вряд ли я уеду. Не смогу!

- ... что есть мы, - это слуги, официантки, техники, лесники эти, даже танцовщицы безголовые. И есть он, хозяин. Он один с одной стороны, а мы – с другой. Ну, Томас еще, он между нами и хозяином. Но и он, скорее, такой, как мы.

- Умница, какая, - восхищенно подумал я. – Все поняла, все разложила. С кого же он ее лепил? С какой-нибудь одноклассницы-отличницы из школы? Позже он с такими вряд ли общался!

- Я ни то и не другое, - ответил я. – Я – третье. Гость, случайно попавший к вам. И, честное слово, не знаю, что мне теперь делать. Уехать? Оставить все, как есть? Или вмешаться? Так, какое я, черт возьми, имею право вмешиваться? Я всего лишь гость!

Она смотрела на меня пронзительным взглядом, и с каждой секундой он гас. Надежда уходила из него. Наконец она опустила ресницы и тихо спросила:

- А нам что делать?

Ответа у меня не было.

- Ладно, - сказал я, - продолжим. Так что там о хозяине рассказывают?

- Не знаю, это чушь какая-то, - начала она и вдруг спросила, - вы верите в сверхъестественное?

Верил ли я?

- Ты рассказывай, а там посмотрим, - ушел я от ответа.

- Так вот, говорят, что хозяин колдун. Он связан с нечистой силой. Поэтому и злой такой. Жестокий.

Она замолчала, видимо размышляя: продолжать, или нет.

- Ну! – подтолкнул я ее. – И что же говорят?

- Говорят, что парень один из кухни видел случайно, как хозяин на складе из ничего делал вещи. Прямо создавал.

- Понятно, - сказал я. Может быть, слишком спокойно сказал. Ну не удалось мне сыграть удивление. Надя озадачено посмотрела на меня и спросила:

- Вы что-то об этом знаете?

Я смотрел на нее молча, не зная, что сказать. В сложившейся ситуации и "знаю", и "не знаю" было одинаково плохо.

В комнате надолго повисло молчание. Надя явно размышляла о том, можно ли было мне доверять, и во что обойдется ее болтливость. А я думал о том, допустимо ли рассказать ей все. Это как в медицине: можно ли безнадежному больному сообщить, что он обречен? К чему приведет мой рассказ? Как мне не хватало вас, ребята! Вы психологи, вы все знаете о фантомах. Я не мог ей даже гарантировать, что она сможет существовать вне поместья. Я не знал, что делать.

- Ну что, будем ложиться? – сухо спросила Надя.

- Сиди! – сказал я твердо. – Понимаешь, я действительно знаю много. Но не все. Далеко не все! Я могу тебе рассказать, но не знаю, будет ли от этого польза? Тем более, я уже сказал, что знаю не все. Я не знаю, что делать, Надя! Жили вы тут до моего появления. Спокойно, судя по всему, жили. Получается, я все разворошил? И ты права, Надюша, я действительно такой, как хозяин. Но я другой!

- В чем другой?

- Ну, начнем с того, что я не жгу сигаретами девушек.

- То есть, вы не жестокий. А в остальном вы такой же?

- Да.

- Скажите, хозяин колдун?

Я задумался.

- Понимаешь, - начал я осторожно, - это как сказать. Чтобы ответить, нужно рассказать все..., - я мямлил и путался.

- Ну, ясно! – уверенно сказала Надя. – Вы ответили. Но тогда получается, что и вы колдун.

Я растерянно смотрел на нее. Вид у меня был, наверное, очень жалкий.

- Ну, создайте что-нибудь.

Я решился.

- Хочешь мороженого?

- Хочу.

Я сотворил порцию пломбира в вафельном стаканчике и протянул ей. Она несмело взяла его в руки, понюхала.

- Ешь, ешь, - сказал я. – Это обыкновенный пломбир.

- Так зачем я тогда таскала из кухни эту тележку?

- Эдик, хозяин, просил меня не рассказывать никому здесь об этом.

- Что вас связывает с хозяином?

Это уже смахивало на допрос.

- Я говорил уже. Мы работали вместе. Я ему когда-то кое в чем помог. А он мне. Мы даже не друзья. – Последняя фраза звучала так, будто я оправдываюсь. – Он сотворил это все, - я обвел руками комнату, - и решил пригласить меня похвастаться.

- Постойте, - перебила меня Надя, - сотворил поместье, это понятно, а...

Я тоскливо смотрел на нее. Говорить было нечего.

- Значит я, и девочки и все?.. И вы знали об этом?

- С той минуты, как прибыл сюда. Не раньше... – Последняя фраза опять прозвучала жалко.

И тут слезы потоком брызнули из ее глаз.

Плакала она долго. Я уж ее и водой отпаивал, и по головке гладил, и щечки мокрые целовал. А потом, вдруг, как отрезало. В какой-то момент поток прекратился, она смахнула запоздалую слезинку, шмыгнула покрасневшим носом и сказала почти спокойно:

- Ну ладно, поняла я. Рассказывайте дальше.

- Что рассказывать? – спросил я. Какой-нибудь час полтора назад, она мне задавала этот вопрос.

- Ну, например, кто вы с хозяином нашим такие, и откуда взялись? Или нет, начните с того, какой мир на самом деле?

- Да, наверное, такой, каким ты его помнишь.

- Наверное? Почему, наверное?

- Да потому, что я не знаю точно, что ты помнишь. То, что ты рассказывала мне: мама, завод, школа, книги – все это есть в мире. Я думаю, что хозяин создавал вас..., - я заметил, как вздрогнула она при слове "создавал", - ... не из головы. Или большинство из вас. Ты, например, может быть копией какой-нибудь его одноклассницы из школы. Это предположение.

- Так значит, живет где-то девушка точно такая, как я?

- Не совсем так. Если, предположим, речь идет об однокласснице, то, не забывай, что он намного старше тебя, и она уже женщина в летах. Но главное не это. Ты такая, какой он ее себе представлял. А это далеко не одно и то же.

- Я поняла.

- Так вот, он вложил в твою память мир такой, какой он есть, но в его восприятии. Поэтому я сказал "наверное".

- Я поняла, - опять сказала она. – А вы? Вы и он не люди? Кто вы?

Я вздохнул. Сейчас предстояло самое сложное.

- Люди мы, люди, - с тоской сказал я. Она внимательно слушала. – В школу ходили. В булочную бегали. Танцевали. Не были мы "колдунами". Я, например, инженер. Работал в проектном институте в Москве...

- Ну! – поторопила она.

- Понимаешь, - осторожно сказал я, - когда человек умирает, он попадает сюда...

Надя с минуту переваривала услышанное.

- Так это тот свет? – наконец спросила она тоненьким голоском.

- Мы называем это "Свет", - мягко поправил ее я.

- Так мы все мертвые? – в ужасе спросила она и отодвинулась.

- Нет, мы живые, - твердо сказал я и повторил, - живые! Но мы в другом уже состоянии. Мы отличаемся от прочих людей.

- Чем?

- Для них мы призраки. Мы называем себя спиритуалами.

- А есть еще... спиритуалы? Или только вы и хозяин?

- Да, целый мир. Есть города, деревни. Общаемся, учимся. Молодежи много. Танцы, вечеринки. Все есть!

- А это что? – спросила она и обвела рукой вокруг себя.

- Понимаешь, - начал объяснять я, - здесь каждый живет, как хочет. В еде и питье не нуждаемся. Едим только для удовольствия. Все, что нам нужно, создаем себе сами. Кто хочет, – работает. Кто хочет, - развлекается. Я, например, работаю по специальности. Я – технический директор Миссии...

Надя вопросительно глянула, но перебивать не стала.

- ... сейчас я в отпуске. Эдик, хозяин ваш, судя по всему, нашел себе другое развлечение. Построил себе в Болотах поместье и...

Я глянул на нее и осекся.

- Хорошо, - сказала она, - вы души умерших людей, живущие на том свете, в Свете то есть. Ладно, приняли это. А мы кто?

- Я не могу ответить на твой вопрос, Надя. Не знаю. Не знаю всего. Кое-что слышал.

- Ну, так и рассказывай, что слышал! – сердито крикнула Надя. Она даже не заметила, что впервые назвала меня на "ты".

- Только не перебивай, - попросил я. – Я буду рассказывать и сам соображать. Слушай: я, допустим, при жизни любил какую-нибудь улицу или место в городе. Попав сюда, я хочу отдохнуть и погулять по этому месту. Я представляю себе и создаю его. И вот людный перекресток, автобусы, машины, пешеходов толпы... Кто эти люди? Их нет! Мы называем их фантомами.

Надя хотела сказать что-то, но я поднял руку: молчи, мол.

- Что такое фантом? Безмозглое создание очень похожее на человека. Если я, создавший его, подойду и спрошу, к примеру, как пройти туда-то и туда-то, он ответит мне, но то, что я ему подсознательно внушу. Вежливо ответит, толково, как настоящий. А если вдруг, а я знаю такие случаи, мне покажется, что кто-то из прохожих опасен, ну, вампир он, например. Он действительно станет вампиром и погонится за мной! Если я приглашу на эту улицу кого-нибудь другого, то сначала фантомы не будут реагировать на него. Затем постепенно, это возможно зависит от силы гостя, он тоже сможет менять их. Но это улица, прохожие. О таком, как здесь, я не слышал никогда. По-моему, никому еще не удавалось создавать личности.

- Но я живая! – закричала Надя. – Я не фантом!

Я промолчал. Она тоже задумалась, а потом сказала...

- Прежде чем я скажу вам, ребята, что она сказала, - Сергей смахнул с глаз слезинки, - я признаюсь, что впервые тогда восхитился Наденькой в полной мере. Вот это ум! С одного раза, сразу разобралась во всем.

- Я поняла, - сказала она, - я действительно фантом, но создал меня не он, не хозяин. Вернее он создал оболочку, основу, а меня, - она сделала ударение на слове "меня", - создал ты.

Я оторопел. Сидел молча, разглядывая ее. Передо мной сидела совсем не та девочка для развлечений, присланная мне Эдиком на ночь два дня назад. Это была зрелая женщина с плотно сжатыми губами, разъяренная и оскорбленная. Боже, как она была хороша!

- Ты говорил, - пояснила она, - что фантом превращается в то, что ты в нем видишь. Ты увидел во мне человека – я им и стала...

- Нет, - возразил я, - ты и была человеком. Ну, может быть, почти человеком.

- Вот-вот, почти!

- Ты не понимаешь, опять возразил я, - вы не обыкновенные фантомы. Эдик – гений! Он создал то, что еще никому не удавалось!

- Сволочь он, - мрачно сказала Надя, - сволочь и садист.

- Это говорит только о том, что гениальность и порядочность не всегда совмещаются.

- А как ты умер, Сережа? – вдруг спросила она.

- Автомобильная авария.

- Больно было?

- Не знаю. Я сразу...

Она вздохнула.

- Ты говоришь, что в этом вашем Свете живут эти призраки...

- Спиритуалы.

- Спиритуалы. А какие они?

- Мы люди, Надя. Просто люди. И называем себя людьми. Но есть люди-физикалы, которые еще живые, и люди-спиритуалы.

- А как вы ездите? Как ты сюда попал?

- Примерно так, как делал тебе мороженое. Представляю себе место, куда хочу попасть, и оказываюсь там.

– А я бы так смогла?

- Наверное, да. Только потренироваться нужно.

- Я так хотела бы посмотреть этот Свет. Покажи мне его, Сережа.

Я задумался.

- Что? – спросила она резко. – Что не так?

- Все так, - говорю я, а сам думаю, ну как ей сказать?

- Все так, - говорю, - только не знаю я, не придумал ли Эдик еще чего-нибудь этакого, чтобы вы не вышли за пределы поместья.

- Например?

- Например, за пределами поместья вы умрете.

- Как же мы можем умереть, - засмеялась Надя, - если мы и так мертвые!

- Живые мы, живые! – закричал я на нее. – Ты не поняла, живые мы и не бессмертные! И погибнуть в Свете можно. Причем окончательно. В Болотах этих сгинуть!

- Так я навсегда привязана к этому месту?

- Скорее всего, нет, - честно сказал я, - но уверенности у меня нет. Хотя, пожалуй, я уверен, что со мной это не опасно.

- Покажи мне Свет, Сережа, - повторила она.

- Хорошо, - сказал я. – Ты хочешь сейчас?

- Сейчас, пожалуй, поздно. Да и мне еще... подумать нужно.

- Сережа, - она посмотрела на меня застенчиво, - а любовь в Свете есть?

- Есть.

Я смотрел на нее, понимая все, предвидя все, и знал, что сейчас обязательно должен сказать что-то, поставить точку...

- Я женат, Надя, - сказал я спокойным тоном. – У меня жена и сын.

Она окаменела на некоторое время, глядя в пространство, а потом сделала то, чего я меньше всего ожидал – засмеялась.

- Ну и что! – сказала она сквозь смех. – Это не имеет никакого значения. Главное – не бросай меня, Сережа! Ведь ты – единственное, что у меня есть в этом мире.

Самое интересное, что в данном случае, это была не метафора.

Она смеялась и смеялась, смех перешел в истерику. Я опять успокаивал ее. Отпаивал. Целовал. Гладил, как ребенка. Наконец, она затихла.

Мы сидели в полумраке, обнявшись. И я, ребята, не знал каких чувств во мне больше к этой девочке, обиженной жизнью и недобрыми людьми: отцовских или чисто мужских. Скорее всего, и того и другого было поровну...

- Что за ночь, - вдруг сказала Надя, - сплошные ужасы. Ну, хоть бы что-нибудь хорошее. В эту ночь узнала я, что я мертвая и нахожусь на том свете. Я не жила еще, но уже мертвая. Что меня, оказывается, как обыкновенную куклу создал для развлечения сексуальный садист-маньяк, что вокруг меня такие же куклы, и я, возможно, заперта навсегда в этой тюрьме. А в конце, чтобы я не заскучала, наверное, мне сообщили, что любимый человек женат! Скажи мне хоть что-нибудь хорошее, Сережа. Для разнообразия.

- Скажу! – неожиданно для самого себя рявкнул я. – Я никуда отсюда не уеду. Пока мы во всем не разберемся. Тебя здесь не оставлю!

Я понятия не имел, смогу ли выполнить свое обещание. И что мне вообще делать, я не знал. Но она прижалась ко мне и затихла. Я уже думал, что уснула, но она вдруг спросила тихонько:

- А где твоя жена?

- Она не в Свете, - сказал я. – Она еще жива.

- Так для нее ты призрак! – встрепенулась Надя. – Вы же не можете быть вместе!

- Это не совсем так, - мягко возразил я. – Человечество сейчас не такое, как... помнишь ты. Физикалы и спиритуалы общаются между собой. Это уже никого не удивляет. Жена днем живет там, а ночью, как бы во сне, может приходить ко мне. У нас здесь есть компания, друзья. Иногда я прихожу к ней туда. Это конечно не то что... раньше. Но...

Я замолчал. Что я мог к этому добавить?

- Это прекрасно, - сказала Надя, лукаво улыбаясь. – Все равно, ты мой! Я желаю твоей жене долгих лет жизни! Береги ее, Сережа. – И она счастливо засмеялась.

Ребята, я никогда не пойму женщин!..