СТАРИЧОК

Хвост щуки расчищал неровную дорожку в пыли, шелухе и окурках немытого годами пола. Он устало сбросил рыбину с натруженного плеча и закричал прокуренным голосом:

- Вставай, сука, посмотри, кого я поймал!

На грязном продавленном диване началось неуклюжее движение. Из-под старой куртки показалась голова с грязными засаленными волосами. Не открывая глаз, женщина прошипела:

-Иди на хрен, сынок! Лучше бы спирту припер…

Сережкину радость от поимки шестикилограммовой рыбины смыло, как холодной онежской волной. Он грубо выругался и вышел на улицу. Сел на прогнившие доски крыльца, где лежал его счастливый самодельный спиннинг, достал из кармана припрятанный окурок, закурил и задумался. Если сварить щуку самому, еды хватит на неделю, но курева и спирта так просто никто в деревне не даст. Заработать пайку у соседей в это время уже нельзя: картошка прополота и окучена, дрова наколоты и убраны, даже вениками и ягодами все запаслись. Перебирать мужикам сети тоже пока рано, сезон начнется лишь через пару недель. За свои неполные двенадцать лет Сережка бывал в разных переделках: замерзал, голодал, был бит многочисленными мамкиными ухажерами, но такой тоски как сейчас, после поимки самой большой в своей жизни щуки, еще не носил в своем маленьком, но уже изможденном сердечке. Деревня с утра отмечала Ильин день, и трезвого в ней найти уже нельзя. Даже соседкина дочка, пятнадцатилетняя Верка, едва попадала домой, напившись не отходя от сельмага.

Не с кем Сережке порадоваться удаче, некому рассказать, как тащил он тяжеленную щуку, думая, что зацепил блесной бревно. Чуть не заплакал, когда решил, что лишился единственной блесны, украдкой стащенной у заезжего рыбака, но перехитрил, одолел большую рыбину, а она, получается, никому больше не нужна.

Но повезло Сережке в этот необычный день еще раз. По единственной деревенской дороге пропылил, ровно гудя, зеленый джип. Пока мужики накачивали на берегу речки резиновую лодку и проверяли снасти, мальчишка приволок им свою щуку.

- Мужики, бля, рыбу купите, на х…- прохрипел он.

Увидев рядом сгорбленную фигуру в старой рваной куртке с закатанными рукавами, сморщенное как печеное яблоко лицо с тяжелым взглядом, они с восторгом уставились на щуку:

- Где, старичок, поймал такую красавицу? – спросил один из них.

- Чего за нее хочешь? – добавил свой вопрос второй, задумчиво доставая из внутреннего кармана кошелек.

- Мне, бля, спирту надо папирос и тушенки…- с вернувшейся радостью в голосе прохрипел Сережа.

- А тебе лет-то сколько натикало, старичок, – с сомнением спросил мужик с кошельком, - не рано курить начинаешь?

- Ты бы лучше у моей мамки, бля, спросил, когда она меня спиртом на х…усыпляла, рано или не рано. Не хочешь, бля, брать, не бери, а учить меня на х… не надо, - зло проворчал Сережка с вернувшейся тоской в голосе.

Вечером он пил с очнувшейся матерью разведенный спирт и с его разливающимся в теле теплом ощущал, как вновь боль души и сердца заволакиваются туманом беспамятства и нечувствительности. Глупо рассмеявшись, он сказал пьяно икающей маме:

- А меня, эти городские, бля, за старичка приняли. Я для них стари-и-чок!