"We will rise!"

 

Arch Enemy

 

- О, Господь мой! Я искал тебя на протяжении всей своей сознательной жизни. Искал, ибо изначально тебя со мной не было, я бы это знал. Но среди людей, этих существ, среди которых я воплотился и одним из которых я являюсь, упорно ходят слухи и намеки о тебе, о том, что ты есть. Наверняка, это неспроста. И я стал искать тебя. Случалось, мне казалось, что я нашел тебя. Но это была лишь самонадеянная ложная уверенность. Я искал тебя в человеке и не находил. Я искал тебя в мире, как говорят, тобой созданном и не находил, я искал тебя в смирении, но не находил, равно как не находил и в посте и в молитве. Искал во многом, во всем, что мне было доступно, а доступно мне было столь многое, о чем большинству простых смертных невозможно даже помыслить. Наконец, я искал тебя в Слове. Это было последнее, где тебя еще можно было искать. Но что такое слово? Написанное слово - лишь символы, начертанные на бумаге. Эти значки - подлинно человеческая выдумка, способ фиксировать сотрясение воздуха, тебя не может быть в написанном слове. Сказанное слово – лишь то самое сотрясение воздуха нечистыми устами, усовершенствованный людьми звериный рев и вопль, опять же, истинно человеческая выдумка, тебя не может быть в сказанном слове. И кем же тогда, для кого, как, какой речью было явлено то, самое главное Слово, которое было вначале?

Именно в это самое мгновение главное Слово было не высказанным, хотя звучало, длясь на протяжении вечности до этого момента и на протяжении вечности после него. Так Господь любил порой беззлобно подшутить над слишком усердно ищущими его. Но Обожженный Иосиф, вовсе не догадывался об этом и продолжал:

- И я не нашел тебя и в Слове. Поэтому я потерял веру. У меня не осталось веры, но знание о том, что ты есть, по-прежнему со мной. Вера пуста и бессмысленна, но я знаю, что ты Господь и что ты есть. Я чувствую, ты есть в силе. Но что из всего того, что мы привыкли считать силой, действительно есть сила? По-видимому, ничего из этого. Я потерял веру, я не ищу тебя более, ибо тебя нет. Нет такого, каким тебя ищут в вере. Я ищу силу. Ту настоящую силу, в которой есть хотя бы знак о том, что ты есть. Есть ты подлинный. Я не могу называть тебя ни одним именем из тех имен, которые предлагает та или другая вера. Поэтому я назову тебя именем бога, которого нет и не было, назову пусть лишь для себя самого. Но так я никогда не спутаю тебя ни с одной из распространенных среди людей иллюзий Бога. О, Бафомет, Господь мой!

Воскликнув так, Обожженный Иосиф пал ниц, в то же время за высоким готическим окном собора сверкнула яркая вспышка молнии, одновременно с ней прозвучал оглушительный раскат грома, а двадцать три миллиона восемьсот сорок четыре тысячи пятьсот семьдесят восемь мужчин и женщин в возрасте до двадцати девяти лет, находящихся в различных точках планеты и совершая половые акты, испытали оргазм.

Обожженный Иосиф ранее был священником. Оскопленный Иосиф, отец его, также бывший священником, отошел в мир иной, пребывая умиротворенно в уверенности очевидности того, что сын встал на единственно правильный путь и никогда уже не оставит пути сего. Однако Обожженный Иосиф потерял веру. Бывший священник, который потерял веру и обрел иной путь. Он утратил веру после того, как в годах уже довольно зрелых поступил в ученики к мудрому Старцу. Тому Старцу была дана власть исцелять недуги и творить чудеса именем Господа. И Старец-наставник подверг его невиданным унижениям с целью подготовки к таинству наивысшего смирения. Обожженный Иосиф достойно выдержал их и тогда Наставник подверг его еще большим унижениям. Обожженный Иосиф прошел и через это. После этих испытаний ему были уготованы столь неописуемые унижения, что их не выпадало прежде на долю не только ни одного из учеников мудрого Старца, но также и самого Старца. Обожженный Иосиф, оставаясь самим собой, превосходно справился и с этими невероятными испытаниями. Тогда, видя это, Наставник опустился пред ним на колени, преклонил голову и объявил, что Обожженный Иосиф и есть тот самый ученик, который, наконец-то, превзошел его самого. И нарек его именем – Жопный Сверб.

И как бы там ни было, но Слово на ту пору имело власть над Обожженным Иосифом. Он воспротивился и не принял этого имени. Не принял имени и, оттолкнув Наставника, ушел прочь. Так Обожженный Иосиф потерял веру, но обрел знание.

Между тем, каковы бы ни были его духовные искания, но Обожженный Иосиф был медиумом. И это необычное качество никоим образом не было связано с его духовными исканиями. И это было реальностью, от которой никуда не деться.

- Сила Господа Бафомета, приди ко мне! – вскричал Обожженный Иосиф и ринулся вперед.

 

Мать Филиппа узнала нечто ужасное, что совершенно выбило ее из колеи. Это была новость о том, что ее сын Кирилл – гордость всей семьи, оказался гомосексуалистом. Пассивным гомосексуалистом. Это стало известно неожиданно и можно сказать совершенно случайно. Кирилл был пойман за занятием гомосексуализмом, что называется, с поличным. Причем при таких обстоятельствах, что изворачиваться и отпираться не имело смысла. Это внезапная новость просто сразила мать наповал. Она даже заболела из-за этого. Кирилл также занемог на нервной почве от осознания того, что изрядно подкосил здоровье матери нелицеприятной правдой о себе. Он винил себя и искренне раскаивался, что причинил самому близкому человеку боль, но ничего поделать не мог.

- Брат, - спрашивал его Филипп, - Объясни, объясни мне, как же это так? Я не могу поверить! Ты, и вдруг настоящий голубой, гей?! Как это с тобой случилось? Ведь никто даже и не догадывался, не подозревал.

- Это началось еще в детстве, - с тяжелым вздохом отвечал Кирилл, глядя в пол, и эти простые слова давались ему с трудом, и это ему – военному офицеру, в свои молодые годы уже не раз смотревшему смерти в лицо, рисковавшему собой и, как говориться «нюхавшему пороху», - Помнишь, где мы жили в детстве, рядом было старое кладбище?

- Помню. И что? – насторожился Филипп.

- Мне всегда было скучно гулять во дворе, и я любил играть на этом кладбище…

- Ну да, нам всем, местным детям, нравилось играть на этом кладбище, - голос Филиппа, почему-то стал хрипловатым.

- А помнишь, в нашем районе жил такой странный мужик, все бродил целыми днями по окрестностям?

- Которого прозвали Дервиш? – уточнил Филипп, практически не сомневаясь, о ком идет речь.

- Ну да, кажется так, - Кирилл всхлипнул, - Однажды я заговорил с ним…

- Ты заговорил с ним? – удивился старший брат, - Он ведь ни с кем никогда не говорил, тем боле с детьми.

- Я уже точно не помню, может быть, он первым заговорил со мной. Но я тогда ему пожаловался, что скучаю во дворе и что мне не с кем играть.

- И что? – с трудом сдерживая нервную дрожь в конечностях, вопросительно произнес Филипп голосом, который ему самому показался чужим.

- И он сказал, что может мне помочь, что отведет меня к человеку, с которым мне будет действительно интересно и весело. Сказал, что мне понравиться играть с этим человеком.

- И?!

- Я доверчиво согласился, и он повел меня на кладбище. Привел к какому то мужику…

- И?!

- И… и… и тот мужик… Вначале я его немного испугался, он возможно даже сделал мне немного больно, но вскоре я привык. В общем, когда Дервиш ушел и оставил нас с этим мужиком, этот мужик дал мне в рот свой член и сказал сосать его. Тогда в первый раз мне было даже пожалуй противно, но потом, на другой день я все равно сам пришел на кладбище, отыскал этого мужика почти на том самом месте и снова сделал это. И потом я приходил еще много раз, и он давал мне в рот свой член. И мне это нравилось! Все больше и больше! - Кирилл зарыдал, не в силах сдерживаться, - Да! И мне это нравилось! И я специально ходил на кладбище к этому мужику, все время, пока мы там жили, и только в последние несколько лет он исчез.

Филиппа трясло. Ему казалось, пол качается под ногами.

- Твою мать! Твою мать! – вскричал он.

- А потом в школе… - хотел продолжить изливать душу младший брат, но старший уже просто не мог его слушать.

Обхватив голову руками, он выбежал прочь из комнаты. Совестливому Кириллу стало от этого еще хуже, он понял, что брату не менее больно из-за него, чем матери.

Обо всех обстоятельствах, благодаря которым брата так взволновал и расстроил его правдивый рассказ, он, конечно же, не подозревал.

 

Некоторое время назад, в тот момент, как несчастный Филипп, раздираемый внутренними противоречиями, следил за своей, в последствии несостоявшейся, невестой, она беседовала с человеком, известным ранее, как Дервиш, неторопливо идя по улице. Между ними происходил такой разговор:

- О том, что ты считаешь себя и называешь себя “хранителем пути”, мне известно. Также мне известно, вас немало таких, считающих себя “хранителями пути”, - говорил этот человек, - но что это для тебя самой?

- Для меня это путь совершенствования, - отвечала Алла.

Дервиш изобразил на лице ложное удивление:

- Ты? И нуждаешься в совершенствовании?

- А ты что, отказываешь мне в развитии, ведь это естественно для всего сущего? – ответила она вопросом на вопрос.

- Возможно, возможно…, - не стал спорить Дервиш, - Но все же, позволь задать тебе праздный вопрос, не относящийся к нашему делу. Просто меня это занимает. Как же тебе удается совмещать одно и другое? Ведь даже этот парень, далеко не глупый и догадливый, собирался жениться на тебе, как на женщине.

- Я порой забываюсь, где моя человеческая, а где демоническая сущность. Но я давно не обращаю внимания на человеческую, и не забочусь о ней. И давно не сожалею ни о чем человеческом в себе. Помню только, когда все начиналось… Может все и начиналось с этого… Я имею в виду, начиналось в этот раз. Я заметила очень рано, можно сказать сразу же – мне ничего не прощается. Ни Богом, ни людьми. Ни единая мелочь, ни один пустяк. Жизнь давала мне постоянно чувствовать и знать – у меня нет права на ошибку. Я должна была быть идеальна и совершенна во всех своих делах и поступках. И я была такой. И скоро другого от меня уже не ждали, ни Бог, ни люди. И я соответствовала их ожиданиям. Потому что мне уже было не позволительно и не простительно быть сегодня хуже, чем вчера. Даже не так – не позволительно быть сегодня не лучше, чем была вчера. Так мое существование и было непрерывным совершенствованием. Но к этому меня толкало не чувство ответственности перед Богом и людьми или какого-то там долга. Нет. Это лживые критерии. Меня вело, если выражаться по-человечески, мое тщеславие, моя гордость. То, что меня вынуждало к этому совершенствованию, находилось во мне же самой, было и причиной и средством и целью. И вынуждало меня и при этом служило мне. Теперь же, когда я достигла своего нынешнего состояния, это все уже не важно. Развитие мое продолжается на ином уровне. Вот, что это такое для меня. И я давно уже не забочусь о совмещении, одного с другим. Ну что, я удовлетворила твое нескромное любопытство?

- Вполне…

- Итак, в чем же состоит твое нескромное предложение?

- Да, время пришло, и я скажу тебе.

 

Свою силу медиума Обожженный Иосиф черпал от людей, предававшихся в мире в это же время сексуальным утехам и испытывающим оргазм. А поскольку люди были многочисленны на планете и весьма неутомимы в деле достижения оргазма, Обожженный Иосиф имел источник своей силы постоянно. Особенно сильна была энергетическая отдача от оргазмов, являющихся плодом истинно развратных половых сношений и всякого рода перверсий. Однако эта природа его силы самому Обожженному Иосифу была совершенно не ведома. С другой стороны он и сам никогда не проявлял подобного интереса и не задумывался над ее происхождением. А если бы и задумался, то, вряд ли его разуму могло бы это открыться, поскольку, как и само появление силы медиума у Обожженного Иосифа, так и природа ее действия, были весьма и весьма загадочны и необычны сами по себе, не говоря уже о возможности их толкования и объяснения с точки зрения человеческого рассудка и логики. Это собственно и являлось именно тем, что среди людей принято называть чудом, тем самым изначально отклоняя как любые попытки рационального объяснения, так и саму необходимость подобного объяснения.

Привычно живя со своим чудесным свойством, Обожженный Иосиф, возможно, так бы никогда и не открыл для себя его природу и принцип действия. Но это сделал человек, известный в далеком прошлом как Дервиш.

- Ведь мы с тобой, любезный друг мой Иосиф, последние подлинные Рыцари Храма из числа всех тех, кто в наши дни причисляет себя к таковым. Только мы двое подлинные, - говорил Дервиш.

Дервиш притягивал Обожженного Иосифа тем, что умел хорошо толковать. И с его помощью, не интересуясь, как таковой природой силы, он надеялся рано или поздно познать истинного Господа через толкование проявления силы, или хотя бы сколько-нибудь приблизиться к этому познанию.

Кроме того, они вместе занимались одним делом.

Вот и сейчас, в нынешнюю их встречу, Дервиш толковал:

- Но сила рассеяна в пространстве, поэтому тебе нужен мощный источник подпитки, пусть не постоянный, но находящийся вблизи, от которого можно получать значительный импульс силы. Зная об этом, я много лет назад предусмотрительно занялся подготовкой таких источников для тебя, тех кто будет неподалеку, в этом городе. Я подбирал нужных людей и направлял их на необходимые пути, что бы в будущем они достаточно развив требуемые наклонности, выполняли эту роль. Таковыми были и два брата, известные тебе Филипп и Кирилл. Но, исследовав их тщательнее на предмет пригодности для нашего дела, я пришел к выводу, что старший из братьев – Филипп не годиться в этом качестве, поскольку сам по себе на деле является слабым медиумом. Он унаследовал это качество от своего отца, тот также имел определенные задатки медиума, но, не понимая этого дара в себе и не умея им правильно распорядиться, лишь последовательно и непреклонно уничтожал этим свое психическое здоровье, заодно подрывая и здоровье телесное. Я давно наблюдаю этих людей и знаю о них куда больше, чем они сами о себе. Так, взвесив все, я принял решение, что старшему брату Филиппу уж лучше считать себя наркоманом, не вникая и не касаясь сторон жизни столь привычных для нас с тобой, мой любезный друг. Это будет наиболее подходящей участью для него, когда вырастет. И так все и произошло, как было задумано. Но вот что касается его младшего брата, то здесь я не ошибся и сделал из него самого подходящего донора силы. Этот человек благодаря моим стараниям вырос большим почитателем особей своего пола, хотя от рождения это в нем и не было заложено. Но что значат все эти мелочи и человеческие судьбы перед лицом высшей необходимости? Посему совесть моя чиста на этот счет, друг мой, смею тебя уверить, так как, говоря это, уже замечаю эти характерные огоньки в твоих глазах. Не смотря ни что, я абсолютно чист перед Богом и людьми. Да-да, не взирай на меня с осуждением. Ибо то, что я делаю, я делаю ради нас всех.

 

На другой день Дервиш дал задание Обожженному Иосифу просканировать демоническую сущность Аллы:

- Это важно для нашего дела. Мне необходимо оценить, насколько она может быть опасна. Мне удалось перехитрить всех четверых демонов, с которыми мне довелось столкнуться в жизни, потому я и жив сейчас. Перехитрить демона вполне по силам даже обычному человеку. Ведь демоны очень прямолинейны и бесхитростны по сути своей, обычно их энергия и мощь направлены лишь на единственную цель, лишь на исполнение своего конкретного предназначения. Но я должен быть уверен. Я должен быть уверен, что у меня получится ее использовать.

Исполняя поручение, Обожженный Иосиф подкараулил Аллу у ее дома и последовал за ней на довольно близком расстоянии. Он не страшился быть раскрытым или узнанным, так как полагал, что демон ничего не знала о его существовании, и ранее они никогда не сталкивались.

Алла шла по улице в задумчивости. По меньшей мере, так это выглядело со стороны: девушка, судя по стилю одежды - скорее всего шлюшка, идет по улице в задумчивости. А ход ее мыслей, что было скрыто от взглядов простых смертных стандартной маской этой самой задумчивости, был таков.

“А калі было й так, здаецца, амаль што ўчора: баявая сякера з хрумстам уваходзіць у целы. Калі яе выдзіраеш назад, кроў пырскае струменямі. Навокал горы гэтых целаў - у скураных накідках, у металічных сетках, у панцырах, але аніякія даспехі нікога ня ўратовываюць, удара маей сякеры ня вытрымлівае нават ухваленая міланская браня. Целы, сьлізкія ад крыві, паўсюль. Яны яшчэ не зразумелі і працягваюць шалена лезьці, усе новыя ды новыя. Яны яшчэ не зразумелі, з кім маюць справу, яны ня ведаюць. А я спрытна працую сваей сякерай. Кожны ўзмах спыняе сама меней адно жыцьце. Няшчасныя дурні, няўжо яны сапраўды спадзяюцца, што ТАМ іх чакае добры пан Езус і накіроўвае ў рай? Я ізноў уздымаю сякеру і ў наступны момант даю магчымасьць яшчэ адному альбо некалькім самім уласна пераканацца, што там ды як.

Ад дотыку маей зброі параненымі не застаюцца. Нават калі яна пакінула толькі драпіну на скуры ці крыху дакранулася да цела. Ад дотыку маей зброі толькі паміраюць. Таму што гэта МАЯ зброя. Таму што на самой справе мая зброя не гэтая баявая сякера, а мой гнеў. Мой гнеў, што моцай роўны іх гневу, скіраванаму на мяне. Роўны зараз і заўжды. Процідзеяньне заўседы роўнае ўздзеяньню, у дадатак кропля майго ўласнага праведнага гневу. Дзякуючы гэтае кроплі я заўжды перамагаю, я заўжды няпераможны. Яны, кожны, ня хочуць мяне параніць ці захапіць у палон, іх шалены гнеў жадае адзінага – зьнішчыць мяне. І таму яны гінуць. Кожны.

Гэта ня бой, гэта праца. Для мяне. Бо ніхто зь іх ня можа супрацьстаяць мне. Яны ўсяго толькі людзі. Удары найбольш спрытных дасягаюць мяне, але ня шкодзяць. Знайшлося некалькі трапных, што здолелі пацэліць у мяне з арбалетаў. Яны ж дасьведчаныя ваяры. Пара б ім ужо ўбачыць, што я не стамляюся, што я не адчуваю болю, што мяне немагчыма пазбавіць жыцьця з дапамогай металу. Таму, што ў мяне яго й так няма, таго звыклага ім усім жыцьця, якога можна пазбавіць. А яны ўсяго толькі людзі, звычайныя людзі з крыві й мяса.

Мне ўжо не цікава. Але яны лезуць й лезуць. Пара б ужо ім зразумець, ці мясцовыя дурнейшыя за іньшых? Лецяць новыя галовы з плеч. Лепшыя рыцары й шараговыя ваяры кладуцца як снапы. На шмат сеньня зьбяднее войска кароны. Што за дурная ўпартасьць? Ці яны здабываюць сабе славу?

Няшчасныя дурні, адкуль ім ведаць, што есьць сапраўднай славай...”

(перев.: «А когда то было и так, кажется, почти что вчера: боевая секира с хрустом входит в тела. Когда ее выдергиваешь обратно, кровь брызжет струями. Вокруг горы этих тел – в кожаных накидках, в металлических сетках, в панцирях, но никакие доспехи никого не спасают, удара моей секиры не выдерживает даже хваленая миланская броня. Тела, скользкие от крови, повсюду. Они еще не поняли и продолжают яростно лезть, все новые и новые. Они еще не поняли, с кем имеют дело, они не знают. А я ловко работаю своей секирой. Каждый взмах прекращает как минимум одну жизнь. Несчастные дурни, неужели они действительно надеются, что ТАМ их ждет добрый господь Иисус и направляет в рай? Я вновь возношу секиру и в следующий момент даю возможность еще одному или нескольким самим лично убедиться, что там и как.

От прикосновения моего оружия раненными не остаются. Даже если оно оставило только царапину на коже или слегка коснулось тела. От прикосновения моего оружия только умирают. Потому что это МОЕ оружие. Потому что на самом деле мое оружие не эта боевая секира, а мой гнев. Мой гнев, что силой равен их гневу, направленному на меня. Равен сейчас и всегда. Противодействие всегда равно воздействию, вдобавок капля моего собственного праведного гнева. Благодаря этой капле я всегда побеждаю, я всегда непобедим. Они, каждый, не хотят меня ранить или захватить в плен, их бешеный гнев желает одного – уничтожить меня. И потому они гибнут. Каждый.

Это не бой, это работа. Для меня. Ибо никто из них не может противостоять мне. Они всего лишь люди. Удары наиболее ловких достигают меня, но не причиняют вреда. Нашлось несколько метких, что смогли попасть в меня из арбалетов. Они же опытные воины. Пора бы им уже увидеть, что я не устаю, что я не чувствую боли, что меня невозможно лишить жизни с помощью металла. Потому что у меня ее и так нет, той привычной для всех них жизни, которой можно лишить. А они всего лишь люди, обычные люди из крови и мяса.

Мне уже не интересно. А они лезут и лезут. Пора бы им понять, или местные глупее других? Летят новые головы с плеч. Лучшие рыцари и рядовые воины ложатся, как снопы. На много сегодня обеднеет войско короны. Что за дурное упрямство? Или они добывают себе славу?

Несчастные дурни, откуда им знать, что есть настоящая слава…»)

 

Но эти странные воспоминания не остались скрытыми для следовавшего за ней неотступно Обожженного Иосифа. Он старательно и детально запомнил все эти мысли и образы, чтобы донести их до Дервиша.

Однако дальнейшее наблюдение за Аллой почти на протяжении всего дня не дало ему более никакой информации, которая могла бы быть чем то интересна или полезна для Дервиша.

 

Дервиш внимательно выслушал все, что удалось узнать Обожженному Иосифу. Некоторое время помолчал в раздумьях. Затем стал размышлять вслух:

- Да, я несколько недооценил ее. Она не сказала мне всей правды. Девочка, принявшая в себя демоническую сущность и развивавшая ее в себе аж всю свою коротенькую жизнь… Как бы не так… Значит, на самом деле это довольно древний демон. Воины… Секира… Как ты говоришь? Арбалеты? Было упоминание о миланской броне?

- Да, Дервиш, именно так.

- Выходит, лет пятьсот-шестьсот, минимум, - вздохнул тот, - И нет никакой гарантии, что не тысяча, не две, не пять, не десять… Будет нелегко…

 

Алла назначила встречу Дервишу, как она выразилась, на нейтральной территории. По ее мнению такой территорией оказался старинный костел, случайно уцелевший до наших дней, отреставрированный и ныне действующий. Это несколько удивило Дервиша: культовое строение практикуемой религии. Тем не менее, будучи человеком, в подобных делах опытным и осмотрительным, он не поленился навести справки и узнать максимум информации о предполагаемом месте встречи.

Ему удалось выяснить, что задолго до строительства католического храма, который впоследствии успел побыть униатским храмом, затем православным, затем складом, и теперь опять католическим, на этом месте находилось языческое капище, где горел жертвенный огонь и поклонялись идолам. Таким образом, место обладало определенной энергетикой, и почему демон посчитал эту территорию нейтральной, для Дервиша оставалось загадкой. «Что она хочет этим показать? – мучительно размышлял он, - Свою силу, в сравнении с которой эти культы ничего не значат? То, что эти религиозные культы одинаково далеки и чужды и мне и ей? Какой в этом символизм?». Но все это были лишь версии и предположения. Времени для размышлений не оставалось, и Дервиш был вынужден принять предложение о встрече в назначенном месте.

 

Встреча состоялась незадолго до начала службы. Они сидели на задней скамье в костеле и негромко переговаривались.

- …ведь твое предназначение – быть хранителем Пути к Трону Господа...

- Это ты говоришь, - многозначительно ухмыльнулась Алла.

- Ты сможешь и впредь оставаться им, хранителем Пути, - продолжал свою мысль Дервиш, но тут задумался над ее короткой репликой, - Постой, что ты имеешь в виду?

- Мое предназначение, - продолжала хитро улыбаться Алла.

Дервиш заметно заволновался. Он начал осознавать, что где-то допустил грубый просчет, но отступать было уже поздно, оставалось лишь довести игру до конца.

- Ну, и каков же будет твой ответ? - потеряв самообладание, нервно спросил он.

- Мой ответ? – медленно повторил демон, - Мой ответ... Прежде задай мне еще один вопрос.

После этих слов Дервиша сковал страх, душу наполнила тоска и безысходность. Он понял, что допустил серьезную ошибку и это будет ему очень дорого стоить, он понял, что проиграл, понял, что теперь он полностью во власти демона. И это понимание, разъедающее изнутри острым чувством досады на себя, даже без влияния демона, само по себе уже лишило его всяких сил, парализовало его волю.

- Какой вопрос? – сдавленно проговорил он обреченным голосом.

- Вопрос? – Алла повернула к нему свое лицо, в ее облике практически ничего не изменилось, только в глазницах вместо глаз теперь клубилось холодным огнем пламя нездешнего мира, - Чаму ты абраны?

( - Почему ты избранный?)

Эти последние слова она произнесла уже не открывая рта, не женским да и вообще не человеческим низким рыкающим голосом. Казалось, что слова исходят прямо из глубин горящих зловещим огнем глазниц демона.

- Я? Избранный?

- Так, чаму абраны? Мае сапраўднае прадвызначэньне... Чалавек, які яго зразумеў – бацька Філіпа... мае прызначэньне... Дык чаму ты абраны мной?

( - Да, почему избран? Мое истинное предначертание... Человек, который его понял – отец Филиппа... мое предназначение... Так почему ты выбран мной?)

- Да кем ты себя возмнила, поганая некромантка!? – вскричал Дервиш, вскакивая.

Это был жест отчаяния.

- Чаму ты абраны? Ты хочаш ведаць? Ты трынаццаты здраднік! Трынаццаць кален твайго роду здрадзілі сваім продкам. Яны пакланіліся чужым багам, сталі шукаць чужога жыцьця і пачалі гаварыць на чужых мовах, а ўсё сваё страцілі ды зганьбілі. Трынаццаць кален. Духоўныя бастарды. Апошні перад імі быў правідца, якому адкрылася, што нашчадкі будуць здраднікамі. Ен пракляў вас. Я павінны выканаць праклён. Зараз ты адкажаш за іх усіх сваёй душой!

( - Почему ты избран? Ты хочешь знать? Ты тринадцатый предатель! Тринадцать колен твоего рода предали своих предков. Они поклонились чужим богам, стали искать чужой жизни и начали говорить на чужих языках, а все свое растеряли и обесчестили. Тринадцать колен. Духовные бастарды. Последний перед ними был провидец, которому открылось, что потомки будут предателями. Он проклял вас. Я должен исполнить проклятие. Сейчас ты ответишь за них всех своей душой!)

 

Абразы заплакалі крывавымі сьлязьмі. Таксама пабеглі сьлезы з вачэй сьвятых, намаляваных на сценках й на столі храму. Мяркуючы па тым, што мутныя струмені зьбягалі долу ўсьпеньваючы пухірамі раз’едзеную фарбу фрэскаў, зьбіраліся на падлозе ў сьмярдзючыя шыпячыя лужыны, выявы сьвятых плакалі нечым накшталт моцнай кіслаты. У гэты ж час пад дахам касьцёлу загарэліся крыжы ды статуі анёлаў. Полымя ахапіла іх адразу й цалкам, нібыта яны былі загадзя прапітаныя нечым гаручым. Усё выглядала, як падрыхтаваны яскравы піратэхнічны эфект. Але акрамя Дзервіша гэтага ніхто ня ўбачыў.

Ен кінуўся прэч з храму, імкнучыся ўратавацца ўцёкамі, як быццам ад наканаванага лёсу можна зьбегчы. Вакол яго усё закруцілася, круцілася уся прастора, і ў гэтым жудасным карагодзе мільгалі тысячы і мільёны твараў. Твары бастардаў. Твары духоўных бастардаў - здраднікаў. Яны бязгучна разявалі рты ў нявыносных пакутах. Ен зразумеў, што зараз далучыцца да іх.

(Иконы заплакали кровавыми слезами. Также побежали слезы из глаз святых, нарисованных на стенах и куполе храма. Судя по тому, что мутные струи стекали вниз вспенивая пузырями разъеденную краску фресок, собирались на полу в зловонные шипящие лужицы, изображения святых плакали чем-то вроде сильной кислоты. В это же время под сводами костела загорелись кресты и статуи ангелов. Пламя охватило их сразу и целиком, будто они были заранее пропитаны чем-то горючим. Все выглядело, как подготовленный яркий пиротехнический эффект. Но кроме Дервиша этого никто не увидел.

Он бросился прочь из храма, стремясь спастись бегством, как будто от предначертанной судьбы можно убежать. Вокруг него все закрутилось, крутилось все пространство, и в этом ужасном хороводе мелькали тысячи и миллионы лиц. Лица бастардов. Лица духовных бастардов – предателей. Они беззвучно разевали рты в невыносимых муках. Он понял, что сейчас присоединится к ним.)

 

- Мужчина, что с Вами? Вам плохо? – со всех сторон посыпались участливые вопросы.

Человек, ранее известный как Дервиш, пошатываясь вышел из костела, еле переставляя ноги, словно готов был рухнуть без чувств. Помутневшие глаза его бессмысленно смотрели перед собой, не видя.

Кто-то из верующих, направляшихся к службе, поддержал его под руку. Дервиш шептал едва различимо, одними губами:

- Она забрала мою душу... Она забрала мою душу...

 

Следом из костела легкой беззаботной походкой вышла Алла. Несколько богомольных старушек удостоили ее неодобрительными взглядами. По их справедливому мнению в таком вызывающем наряде было негоже посещать Божий храм. Алла с довольной улыбкой взглянула на беспомошное тело Дервиша, потерявшее ориентацию в пространстве, и поспешила к проезжей части улицы. Там ее ожидал небезизвестный здоровенный байкер с перстнями-черепами на пальцах, гордо восседая на своем “аппарате”.

- Ну як? – встретил ее вопросом.

- Усё, як трэба. Ён здаў яго. Дурань лічыў, што кантралюе стварэньне й хацеў скарыстаць яго дзеля сваіх вар’яцкіх мэтаў, ды яшчэ з маей дапамогай.

( - Все, как надо. Он сдал его. Глупец считал, что контролирует создание и хотел использовать его в своих безумных целях, да еще с моей помощью.)

- Стварэньне сапраўды можа праклясьці Госпада?

( - Создание действительно может проклясть Господа?)

- Якая розніца? Цяпер гэта не мае сэнсу.

( - Какая разница? Теперь это не имеет смысла.)

- Як мы паступім са стварэньнем?

( - Как мы поступим с созданием?)

- Мы прапусьцім яго. Безперашкодна. Няхай пройдзе па Шляху. Няхай наблізіцца да Трону. Ен так пра тое марыў...

( - Мы пропустим его. Беспрепятственно. Пусть пройдет по Пути. Пусть приблизится к Трону. Он так о том мечтал...)

 

В это же время на другом конце города из окна одноэтажного дома, служившего пристанищем для двух последних подлинных Рыцарей Храма, вывалися на улицу обезумевший мужчина, вскочил на ноги, и, оглашая окрестности криками, бросился бежать по тротуару.

Редкие прохожие в страхе шарахались от него. Добежав до перекрестка с оживленной улицей, он бы скорее всего оказался под колесами автомобилей, так как и не думал останваливаться, но тут из-за угла здания как раз вышла компания молодых людей, и безумец буквально налетел на них едва не сбив с ног. Он вцепился руками в одежду одного из них и истошно закричал, беспомощно повисая на нем:

- Я обожжен! Я обожжен! Мои глаза не видят!

- Мужык, ты што?! – не сказать, чтоб испугался, а скорее удивился сбежавший из дому племянник Филиппа Михась, а это был именно он.

- Я увидел! Я увидел! Мне было дано увидеть!

- Вар’ят нейкі..., - растерянно подал голос кто-то из друзей Михася.

( - Псих какой-то…)

- Зь ім, спраўды, штосьці здарылася, - сказал Михась, вглядываясь в лицо безумца, - Зірніце! Дзе яго зрэнкі? У яго нешта з вачыма!

(- С ним, действительно, что-то случилось, - ... – Взгляните! Где его зрачки? У него что-то с глазами!)

Тело мужика сотрясали конвульсии. Сквозь завывания прорвались слова:

- Сияние... Я ослеплен! Я видел, видел... Сияние, это нельзя вынести, я узнал силу... Я ослеплен...

- Эй, мужык, супакойся, што з табой здарылася?

( - Эй, мужик, успокойся, что с тобой произошло?)

- Мне было дано... увидеть... Я видел... Я приблизился... Это сияние... Я видел подножие... Подножие Трона... Сияние... Трон... Трон Бафомета!

Выкрикнув из последних сил эти слова, человек, ранее называвший себя Обожженным Иосифом, издох на руках у Михася.

Михась осторожно положил обмякшее тело на тротуар.

- Што ен казаў? – подростки удивленно переглянулись, - Нейкі трон? Бафамет? Што гэта, ты ведаеш?

( Что он говорил? - ... – Какой-то трон? Бафомет? Что это, ты знаешь?)

- Не, а ты?

Один и второй в недоумении пожали плечами. Лишь Михась как-то серьезно и подозрительно взглянул на друзей.

- Так. Я ведаю…

 

Postscriptum:

это The End

 

Из аннотации к данному произведению на личном сайте автора: "Трон Бафомета... Если во время чтения у вас появится впечатление, будто автор издевается над читателем, значит, так оно и есть..."

 

09/10/2007

Belarus

© Dobry dziadźka