“Behind the smile I feel nothing

I reach out to touch,

but I'm not really there…”

 

Arch Enemy

 

(издание второе, переработанное, дополненное и завершенное)

 

- О, Господи! Да что же это?!

Филипп лихорадочно свернул на обочину, затормозил так, что автомобиль взрыл колесами рыхлый гравий, распахнув дверцу, ринулся прочь из машины к чахлым кустикам, что росли внизу дорожной насыпи. На бегу, расстегивая ремень, ширинку, приглушенно вслух матерясь, размышлял: «Что? Что могло случиться? Сколько живу, такого не было! Ничего необычного не ел, руки перед едой мыл! Да что же это такое?!».

Едва успев присесть, срывая с себя на ходу брюки, уже совершенно не заботясь о том, что его отлично видно с дороги всем проезжающим, он шумно облегчился далеко не самым здоровым стулом. Ему было не до приличий. За те семнадцать минут, что он был в пути от дома до работы, приступы суровой диареи одолевали его уже дважды. Трясущимися руками использовал обрывок свежей еще не прочитанной газеты, которую успел схватить – первое, что попало под руку. Заметил, что замарал строгое лицо президента, изображенного на газетной фотографии.

- Вот черт! Неужели еще повториться? Ничего же внутри не осталось! Ну и начинается денек…

Покрывшись холодной испариной, направился к машине. Налицо были все признаки пищевого отравления. «Вернуться домой или все же на работу? – размышлял Филипп, - Сегодня важное дело в министерстве, нужно быть… Понос – все же не смертельно. Да и должно бы уже прекратиться, сколько можно?!».

Запустил двигатель, поехал дальше. Ощутив некоторое облегчение, сознание его расслабилось и вернулось к мыслям, занимавшим его прежде после утреннего общения за завтраком с близкими. «Вот старый хрен! – зло думал Филипп, - Ну и как хочешь! Катись, жри своих долбаных медуз, дрочи с пирса в соленые волны! За*бал! За*бал».

Но едва он проехал несколько километров, как острый приступ диареи вновь дал о себе знать. Терпеть было совершенно невозможно. Если при первом подступе недуга сегодня он еще как-то мог держаться, выбирая место, где лучше притормозить, то по опыту последовавших за ним накатов расстройства организма уже убедился, что лучше не рисковать, так как сдержаться абсолютно невозможно.

- Да что ж такое!

Осерчав, Филипп разнервничался, схватил наугад, смяв в руке несколько деловых бумаг из своей папки, бросился из машины вниз по откосу. Чуть не упал, споткнувшись о какую-то кочку. Вновь, еле успев в последний миг сдернуть с себя брюки, осквернил покой утренней природы непристойными звуками и отвратительным зловонием.

С замедленными движениями, характерными для состояния усталости обреченного человека, осознавшего всю глубину своей обреченности, использовал бумаги – письма на официальных бланках какой-то организации с цветным изображением государственного герба. Другой бумаги у него больше не было. Сердце учащенно билось в груди, лоб опять покрылся холодной испариной, появился легкий озноб.

Машин на дороге было не так уж и много, однако кто-то из проезжающих просигналил – издевательски насмехаясь, дал понять, что увидел Филиппа и постигшее его несчастье.

Поднявшись, он принялся застегиваться. В этот момент сзади раздался приглушенный звук: не то кто-то негромко кашлянул, не то наступил ногой на сухую ветку. Филипп, вздрогнув от неожиданности, обернулся. За спиной, словно выросший из под земли, стоял лохматый, непричесанный мужик в оранжевом жилете дорожного рабочего, и недружелюбно смотрел на него. В следующее мгновение из-за еловой посадки, до которой Филипп так и не добежал, появился еще один в таком же оранжевом сигнальном жилете не первой свежести. Он неторопливо приближался к ним, что-то прожевывая на ходу. На его губах, лоснящихся, очевидно, от сального жира, Филипп разглядел прилипшие хлебные крошки. Он знал подобный сорт людей. Такие люди могут проходить с налипшими на лице остатками пищи целый день, не чувствуя и не замечая этого.

По-видимому, рабочие подкреплялись, а возможно, что и закусывали, там за елочками, и также оказались свидетелями его конфуза.

Когда второй дорожный рабочий подошел и встал рядом с первым, продолжая жевать, тот произнес, переводя неторопливый серьезный взгляд с лица Филиппа на продукты дефекации его больного организма, запачканные смятые бумаги и обратно на лицо:

- Так-так. Так-так.

- В чем… в чем дело? – спросил Филипп, несколько растерявшись, - чего вам, мужики?

- Так-так…, - опять повторил дорожный рабочий, укоризненно покачав головой.

Другой, закончив жевать, к удивлению Филиппа, вытер рот рукавом замызганной спецовки и, кашлянув в кулак, вроде как представился тоном лишенным всякой эмоциональной окраски:

- Бригада Хранителей Пути шестого участка восемнадцатой линейной дистанции.

Филипп подумал, что это самое сложное предложение, которое доводиться произносить этому человеку в его нехитрой жизни. Сказав это, рабочий уставился мутноватыми немигающими глазами на него.

- Ну и чего вам, мужики? – повторил он вопрос, все больше склоняясь к мысли, что рабочие, скорее всего, хотят попросить закурить - никаких других более реалистичных вариантов причин возникновения их интереса к своей особе он не мог предположить.

- Так-так, - снова повторил первый рабочий уже с некоторым оттенком угрозы, как показалось Филиппу, переводя теперь взгляд по очереди: то на его лицо, то на жидкие продукты испражнения, то на стоящий на обочине автомобиль, - так-так.

Более содержательный ответ прозвучал из уст другого, который, слегка покачиваясь вперед-назад, продолжая смотреть на Филиппа немигающими мутноватыми глазами, без запинки вдруг выдал:

- Артыкул 129. Пашкоджаньне й забруджваньне аўтамабiльных дарог агульнага карыстаньня, чыгуначных пераездаў ды iньшых дарожных збудаваньняў. Пашкоджаньне й забруджваньне аўтамабiльных дарог агульнага карыстаньня й паласы адводу, чыгуначных пераездаў, iньшых дарожных збудаваньняў або тэхнiчных сродкаў рэгуляваньня дарожнага руху, а таксама стварэньне перашкодаў для дарожнага руху, у тым лiку шляхам загрувашчваньня аўтамабiльных дарог й дарожных збудаваньняў, - цягне накладаньне штрафу ў памеры ад аднаго да пяцi мiнiмальных заробкаў. Правоз у транспартных сродках, прычэпах без адпаведнае ўпакоўкi матэрыялаў й грузаў, якiя могуць забрудзiць дарогу й паласу адводу, - цягне накладаньне штрафу ў памеры ад 0,5 да трох мiнiмальных заробкаў.

 

(- Статья 129. Повреждение и загрязнение автомобильных дорог общего пользования, железнодорожных переездов и других дорожных сооружений. Повреждение и загрязнение автомобильных дорог общего пользования и полосы отвода, железнодорожных переездов, других дорожных сооружений или технических средств организации дорожного движения, а также создание препятствий для дорожного движения, в том числе путем загромождения автомобильных дорог и дорожных сооружений, - влечет наложение штрафа в размере от одной до пяти минимальных заработных плат. Провоз в транспортных средствах, прицепах без соответствующей упаковки материалов и грузов, которые могут загрязнить дорогу и полосу отвода, - влечет наложение штрафа в размере от 0,5 до трех минимальных заработных плат.)

 

Выслушав это, Филипп отметил про себя, что уже успел за это короткое время ошибиться на его счет дважды: насчет крошек на губах и насчет способности изъясняться сложными фразами. «И вообще, какого черта я тут теряю с ними время?» - подумалось ему. Он повернулся и пошел к машине.

- Стоять, - прозвучало негромко, спокойно, но уверенно и повелительно.

Это сказал первый дорожный рабочий. Филипп остановился и повернулся к ним. Не то чтобы он тут же беспрекословно подчинился, просто ему стало несколько любопытна эта ситуация сама по себе.

- Вы нарушили Закон, вы обвиняетесь, - объявил ему тот же рабочий.

Филипп ухмыльнулся, ему даже показалось забавным все это:

- Мужики, вам чего, делать не чего? Прикалываетесь?

- Вы обвиняетесь в нарушении Закона по факту загрязнения полосы отвода дороги, - бесстрастно объявили ему.

- Ну да, конечно…, - Филипп повернулся и решительно зашагал к автомобилю.

- Стоять! – прозвучало уже более требовательно, - Вы задержаны до выяснения обстоятельств.

- Да пошли вы! Будете еще ломать комедию…

- Стоять. Поскольку мы будем свидетельствовать против вас, еще один шаг, и мы расценим это, как попытку скрыться с места преступления, что только усугубит вашу вину!

Несколько удивленный подобными заявлениями, Филипп оглянулся и обнаружил, что один рабочий, нисколько не брезгуя, поднял одну из использованных им в спешке бумаг – письмо на гербовом бланке, расправил ее и внимательно изучает, а другой, достав записную книжку в дорогом кожаном переплете, записывает номер его автомобиля. Эта записная книжка в руках небритого грязного дорожного рабочего и авторучка «Паркер» выглядели как-то совсем уж неожиданно.

- Если вы скроетесь, мы все равно установим вашу личность.

- Короче, мужики, я вижу, вы юридически очень подкованы, но это уже не смешно…, - стараясь сохранять независимый и непринужденный тон, с определенной долей иронии в голосе примирительно сказал Филипп, - в чем вы меня пытаетесь обвинить?

А про себя подумал: «Нет, ну рассказать кому, не поверят, натуральный бред…».

- Нарушенную вами статью Закона мы вам зачитали. Оставайтесь на месте, сейчас мы позовем Мастера, он будет разбираться.

«Да нет, это просто смешно! Они из меня дурака наверно делают! – разозлился Филипп, - Да что они себе возомнили! Дай-ка я их на место поставлю!».

- А вы вообще откуда? Из какой организации? Как ваши фамилии? Как фамилия начальника? Документы какие-нибудь у вас есть? – попробовал в ответ наезжать он.

- Мы вам уже представились. Сейчас вызовем Мастера, с ним будете разбираться, фамилии спрашивать и документы смотреть, а наше дело задержать, как нарушителя.

Продолжая удивлять Филиппа, дорожный рабочий, тот, что по памяти зачитывал статью Закона, извлек из кармана мобильный телефон стоимостью очевидно не менее четырех-пяти его среднемесячных зарплат и набрал вызов.

- Ало, Большой Эл? Бригада шестого участка. На пикете сто восемьдесят восемь плюс четыреста задержали нарушителя, нужно оформить. Хорошо! Ждем.

- И как ты меня собираешься задерживать? – вскипел Филипп, - А? Да ты…, кто ты, мля, есть? Ты хоть головой думаешь, с кем связался? Мне только пальцем шевельнуть, только слово сказать…

И хоть его угрозы в значительной мере действительно были не лишены оснований, дорожных рабочих, похоже, это мало беспокоило.

- Приедет Мастер, с ним разбирайтесь…, - последовал флегматичный ответ.

- Так, короче, клоуны, если какие-то проблемы, номер машины вы я смотрю, записали…, - зловеще усмехнулся Филипп, перебирая в уме фамилии своих знакомых и друзей отца - руководящих работников областной и республиканской Госавтоинспекции, - Если ищите на свои жопы приключений, вы их найдете, обещаю! Все! Я поехал.

- А вось абражаць ня трэба, грамадзянін парушальнік! Мы тут сур’езнай справай займаемся.

( - А вот оскорблять не надо, гражданин нарушитель! Мы тут серьезным делом занимаемся.)

 

- Чем ты занимаешься? – презрительно прищурился Филипп, - Говно вдоль дороги собираешь? Вот и занимайся! Я, блин, вообще не понимаю, о чем я тут с вами еще разговариваю!

Разозленный Филипп сплюнул под ноги и резко повернувшись, хотел, было идти, но тут возле его «Мерседеса» затормозил большой мотоцикл, видно какой-то «Хер Лей - Давидсон» или что-то вроде того. На нем восседал бородатый мужик в кожаной жилетке на голое тело и кожаных штанах. Длинная раздваивающаяся борода доставала до самого живота. Помимо солидного «пивного» пуза, первым делом в глаза бросались еще, если так можно выразиться, украшения ездока: массивные металлические перстни на пальцах в виде продолговатых черепов каких-то рогатых животных и выглядывающий из-под бороды огромный амулет на цепочке на шее, тоже в виде черепа, но уже человеческого. На лбу черепа-амулета красовалась пентаграмма, до боли знакомая по советско-коммунистической символике, однако сориентированная наоборот: двумя лучами вверх, а одним вниз. Глаза «байкера» прикрывали солнцезащитные очки. Казалось, что этот экзотического вида ездок каким-то немыслимым образом вдруг перенесся сюда с шоссе проходящего по прерии на другом континенте, находящемся на противоположной стороне планеты, или въехал в реальность прямо с киноэкрана из кадра американского фильма.

«Моторокер» с неожиданной для своих габаритов ловкостью и проворством соскочил с мотоцикла и встал на пути Филиппа к машине.

- Ну, х*ли тут у вас? – осведомился он низким сиплым голосом, обращаясь к рабочим.

- Вось затрымалі парушальніка. На месцы злачынства, с поличным, - рабочий укзал на лужицу испражнений и бумажки подле нее.

( - Вот задержали нарушителя. На месте преступления, с поличным.)

Байкер побагровел и гневно нахмурил брови.

- Парушальнік увесь час зьняважае нас абразьлівымі словамі, пагрозамі й выказвае намеры ўцекчы зь месца злачынства! – пожаловался другой рабочий.

(2 - Нарушитель все время унижает нас оскорбительными словами, угрозами и высказывает намерения удрать с места преступления!)

Байкер сжал здоровые кулаки.

- Малайцы, што затрымалі! Я гэтую курву прыкмеціў! Ен ужо тройчы насраць пасьпеў пакуль ехаў!

(3 - Молодцы, что задержали! Я эту курву приметил! Он уже трижды насрать успел пока ехал!)

- Послушайте, вы! – возмутился Филипп, полагая, что это и есть вызванный рабочими Мастер, - Как ваша фамилия, где вы работаете? Предъявите документы!

- Вось мае дакумэнты! – бородатый толстяк поднес к лицу Филиппа, к самым глазам сжатый кулак с перстнями-черпеками на пальцах, - Мая пячаць! Ці табе можа пасьведчаньне яшчэ намаляваць? Магу! На тваей мордзе!

(4 - Вот мои документы! - …, - Моя печать! Или тебе может удостоверение еще нарисовать? Могу! На твоей морде!)

 

- Кто ты такой? Да пошел ты! – окончательно разозлившись, Филипп решительно шагнул к своей машине, но байкер преградил ему путь, сильно толкнув в грудь своим большим потным животом.

- Стой, не вы*бывайся, – сквозь зубы процедил он, - Будзеш сябе правільна паводзіць, усе па-мірнаму вырашыцца.

( - Будешь себя правильно вести, все по-мирному решиться.)

Однако, Филипп не послушался его, проявляя гордый и независимый нрав, и вновь предпринял попытку сесть в свой автомобиль и уехать, из-за чего мгновенно оказался валяющимся на откосе, сбитый с ног мощным ударом в лицо. Правда он тут же проворно вскочил на ноги. Дотронувшись пальцами до рта, обнаружил, что губы разбиты в кровь. Его переполнили гнев и негодование, но нападать на байкера он в ответ не решался, изведав силу его кулаков.

- Я прашу вас супакоіцца й не парушаць грамадскі парадак, - обратился к нему дорожный рабочий, словно это он, Филипп был зачинщиком драки.

(2 - Я прошу вас успокоиться и не нарушать общественный порядок)

Другой рабочий обратился к байкеру с такими словами:

- Дзякуй вам! Гэта вельмі добра, што есьць такія людзі, як вы, хто заўжды гатовы прыйсьці на дапамогу, спыніць парушальніка, паставіць на месца хулігана.

(3- Спасибо вам! Это очень хорошо, что есть такие люди, как вы, кто всегда готов прийди на помощь, остановить нарушителя, поставить на место хулигана.)

- Няма за што, - байкер сплюнул на землю, с презрением и отвращением взглянув на Филиппа, - Глядзі ў мяне, засранец, ня крыўдзі добрых людзей!

(4 - Не за что, - …, - Гляди у меня, засранец, не обижай добрых людей!)

Он достал, спрятанный в голенище ботинка, нож с длинным лезвием, подошел к «Мерседесу» Филиппа и с поганой злорадной усмешкой проткнул переднее колесо.

- А гэта – каб уцякаць нават ня думаў! Засранец...

(5 - А это – чтоб удирать даже не думал! Засранец…)

- … Кто?! … Кто эта скотина? – обретя способность членораздельно говорить, закричал Филипп, глядя вслед удаляющемуся байкеру, от которого на прощание осталось только небольшое облачко медленно расходящегося сизого дыма.

Дорожный рабочий неопределенно пожал плечами:

- Проста ўдзельнік дарожнага руху - нейкі добры чалавек, што мае грамадзянскае сумленьне й сьвядомасьць.

(6 - Просто участник дорожного движения – какой-то добрый человек, который имеет гражданскую совесть и сознательность.)

Филиппу показалось, что в голове что-то щелкнуло то ли какой-нибудь микроинсульт приключился от поднявшегося давления, то ли от последствий удара в голову что то могло случиться. И по этому щелчку он словно отключился от окружающей обстановки, всецело сконцентрировавшись на одной мысли: в мире что то изменилось. Неуловимо, незаметно, но очень сильно в окружающей реальности, в жизни все стало по другому. Он почувствовал это недавно, особенно сильно ощутил сегодня за завтраком в кругу семьи, а теперь после этого нелепого и странного происшествия на шоссе уже абсолютно не сомневался в этом – мир изменился.

Ему опять вспомнился утренний разговор с близкими за завтраком. Обедать и ужинать всей семьей у них как правило не часто получалось, но вот, что касается завтраков, то это стало уже определенной традицией – собираться всем вместе, зачастую включая и более дальних родственников. Впрочем участие дальних родственников чаще всего имело своей причиной необходимость получения какой-то услуги, помощи, выгоды или еще чего от родителей Филиппа – людей имеющих определенный вес в обществе, вхожих в высшие круги властных структур, наконец, просто состоятельных людей. Раньше они жили в центре Минска, в большой квартире. Но затем, приняв предложение президента, а отклонить это предложение отец Филиппа естественно никак не мог, они перебрались в большой комфортабельный котедж в поселок, что располагался в двадцати километрах за кольцевой дорогой. Их соседями в этом элитном поселке оказался ряд как и ныне действующих, так и вышедших в отставку, министров, государственных деятелей, генералов, руководителей крупных предприятий – все в основном вместе со своими семьями. Таково было решение президента – поселить их всех в этом поселке.

За семейным завтраком обсуждались общие темы, касающиеся всех членов семьи, сообщались новости. Вот и в это утро Филипп объявил близким о своем решении жениться, назвал дату. Невеста была его родителям хорошо знакома и кандидатура никогда не вызывала возражений. Так что особой неожиданностью это объявление ни для кого в семье не стало. Речь шла лишь о назначении конкретного времени мероприятия. Однако, отец вдруг почему-то категорически заявил, что день бракосочетания необходимо перенести на месяц-полтора, в противном случае он не будет участвовать в торжестве. На недоуменный вопрос Филиппа он пояснил, что ему необходимо поехать на море и своих планов он ни в коем случае менять не намерен, что бы не случилось – пусть даже камни с неба или государственный переворот, так что если он, сын, хочет присутствия отца на своей свадьбе, пусть считается с этим.

Зная, что поездку на море отец вполне мог бы совершить в любое другое время, Филипп вскипел, нагрубил отцу. Между ними произошла размолвка. Можно сказать, что семейный завтрак был этим испорчен. Пытаясь спасти положение и хоть как то исправить ситуацию, мать заговорила о другом сыне, брате Филиппа. В последние дни тот стал просто героем общества. О его героическом поступке рассказывали в теленовостях, публиковали материалы с большими фотоснимками на первых полосах в центральных республиканских газетах. У него наперебой брали интервью.

- Кирюша, дорогой, расскажи нам еще раз о том самом моменте, ну..., том, главном, когда ты понял, осознал критичность всей ситуации и принял единственно верное и правильное решение, - обратилась мать к младшему сыну.

- Ах, мама, ну сколько же можно об этом, - скромно улыбаясь открытой белоснежной улыбкой, отказывался тот, - об этом только и разговоров сейчас повсюду.

- Ну же, расскажи! Мне, матери, приятно это будет услышать от тебя самого, а не с экрана телевизора или прочитав в газете. Расскажи, сынок. Нам всем приятно будет услышать это от тебя еще раз. Ведь ты городость нашей семьи!

Кирилл вздохнув, провел рукой по кортко остриженным волосам:

- Ну, хорошо!

Кирилл служил во внутренних войсках. Обладая прямой натурой и целеустремленным характером, с детства мечтая о карьере военного, он готовил себя к ней, занимался физической подготовкой и закалилвал свой моральный дух. Теперь, в свои неполные двадцать шесть лет он командовал подразделением внутренних войск. В последние годы обычно задачи выполнялись однотипные и подразделение справлялось с ними по привычной, отработанной схеме. Когда численность несанкционированно митингующих демонстрантов оказывалась сравнительно велика, настолько, что возникал риск того, что ОМОНу в одиночку не справиться с восстановлением правопорядка на столичных улицах и площадях, подразделение приходило на выручку. Но славу и известность молодому командиру подразделения принесла операция другого рода, нежели разгон митинга недовольных властью.

- И когда ты увидел, что происходит, что твориться с обезумевшей толпой, ты сразу понял, как нужно действовать и принял твердое, единственно правильное, решение, чтобы спасти людей? – спрашивала мать, преисполненная городости за сына.

- Да, мама. Понимаешь, когда я увидел, что толпа бросилась в этот тесный переулок, что другие пути перекрыты, когда увидел, как первые люди стали падать и их просто затаптывают, когда начали раздаваться крики боли, отчаяния, у меня ведь было совсем мало времени на принятие решения. Но я должен был, обязан что-то предпринять! Ведь на мне лежала ответственность! Необходимо было спасти как можно больше людей в этой критической ситуации.

- Это ужасно! Просто ужасно! Не дай бог такому повториться, не дай бог, - мать смахнула со щеки слезу, - Я надеюсь, Президент накажет организаторов этого проклятого праздника по всей строгости, они ответят за свою безотвтетственность...

Как раз в этот момент по телевизору показывали репортаж из больничной палаты. Раненный, но уцелевший человек – простой мужичонка средних лет, участник тех трагических событий давал телевизионщикам из новостей интервью, перевязанный, опираясь на здоровую руку, привстав на постели, прямо так и тянулся всем своим забинтовнным телом в объектив камеры. И в этом его настойчивом порыве было огромное желание донести, высказать всю свою большую правду всему миру:

- И усе пабежали, крычали громко так, дзеци плакали. А патом затрэщала, затрэщала так часто, и миня как будта ужалила что: и в бок, и в нагу, и в руку, счытай что аднаврэменна...

- Да, и вот, когда я увидел, что начали гибнуть люди, первыми те, кто слабее – пожилые, девушки, женщины, дети, а это происходило буквально у меня на глазах, это просто ужасно! – Продолжал Кирилл свой рассказ, - Когда я увидел, что дело может обернуться огромными человеческими жертвами – они просто раздавят друг друга в этой огромной неуправляемой толпе, зажатой в тесноте между стен зданий, тогда я понял, как спасти большинство! Это было конечно очень непростое решение, принимать такие решения всегда не просто – жертвовать частью ради спасения целого... Это не простой выбор, очень не простой... Когда принимаешь ответственность на себя. Но другого выхода я не видел. Да его просто и не было... И тогда я отдал приказ – стрелять по толпе на поражение.

- ... и я хачу высказать благадарнасць нашим ваенным и милицыи, што они прэкратили все это, - донесся из телевизора голос участника событий, - что они сваими рэшительными дзействиями спасли нас усех...

В тот день было убито несколько сотен человек, но, как в последствии определила государственная комиссия по расследованию чрезвычайного происшествия, благодарая этому были спасены несколько тысяч людей. Выводы компетентной комиссии были таковы: во первых – это остановило толпу, а во вторых, и это было пожалуй самое главное – толпа значительно поредела за счет убитых и у других появился шанс уцелеть - не быть раздавленными человеческими массами. Молодой командир пдразделения внутренних войск стал героем страны. Сам президент объявил ему личную благодарность за спасение граждан.

- Чтобы свести количество случайных жертв до минимума мы стреляли короткими очередями. Занешь, мама, у многих ребят были слезы на глазах, когда они выполняли мой приказ, но они все хорошо понимали, что то, что они делают сейчас – это единственный выход, это ради спасения большинства, - закончил свой рассказ Кирилл.

- Сынок, мы все очень гордимся тобой!

- Да, это было по настоящему – мужское решение! – поддержал отец и тут же не упустил возможность уколоть Филиппа, небрежно кивнув в его сторону, - Не то что, некоторые... для которых неразрешимая проблема перенести свадьбу на несколько недель.

Филипп бросил вилку на стол и не закончив завтракать, вскочил из-за стола, выбежал прочь. Отношения с отцом теперь были надолго испорчены.

Еще одним ярким моментом этого утра в его памяти отразился короткий разговор с двоюродным братом, который сейчас временно жил у них в доме. Брат-подросток был по своему странен, и по причине этой своей странности, можно сказать и оказался у них в доме. Дело в том, что после ареста его отца, двоюродный брат был отправлен жить к ним в загородный коттедж по просьбе его матери, младшей сестры матери Филиппа. Таким образом женщина отчаянно пыталась оградить его от влияния неправильных людей, из-за которых отец и оказался за решеткой. Она не сомневалась, что если не пресечь и чем скорее, тем лучше, их пагубное влияние, тем больше остается шансов на то, что сын не отправиться следом за отцом на нары. В этой незатейливой житейской логике ей, впрочем, нельзя было отказать. Поэтому двоюродный брат не просто жил в семье Филиппа, а в некотором смысле находился под домашним арестом. Был разработан целый комплекс мер с тем, чтобы лишить его возможности бывать в Минске и общаться с неправильной компанией.

Двоюродного брата звали Михась. То есть это он последние несколько лет стал так всем представляться, откликался на такое имя и требовал, чтобы к нему только так и обращались. Не Михаил, не Миша, а именно Михась.

Когда обиженный на отца Филипп быстрым шагом проходил по корридору, Михась, что сидел у себя в комнате, принципиально игнорируя традиционные семейные завтраки, не здороваясь по своему обыкновению, обратился к нему из открытой двери:

- Война на три фронта.

Он всегда странно начинал говорить, странно продолжал и совсем уж странно, а порой и шокирующе заканчивал свои речи. Оптимистически настроенные старшие женщины в семье были склонны объяснять это переходным возрастом, в котором по их мнению сейчас пребывал трудный подросток Михась, тем самым успокаивая себя, дескать повзрослеет – измениться, станет нормальный, как все. Однако, как к сумасшедшему, нормальные и правильные родственники к Михасю не относились, по крайней мере пока еще, хотя его высказывания и поведение порой оказывались уже на грани этого. Относились, как к странному подростку.

- Чего? – не понял Филипп двоюродного брата.

- Война на три фронта. Нам предстоит вести войну на три фронта, но одновременно это будет не легко.

- Какую войну? – Филипп на время даже позабыл о ссоре с отцом.

- Мы должны вернуть свои исконные земли, отнятые у нас территории. Без этого не произойдет возрождение нации. Но по доброму нам их никто не вернет. Нам предстоит борьба за них, придется драться, возвращать их силой оружия.

- Исконные земли?... – рассеянно переспросил Филипп, чьи мысли еще были заняты своими проблемами.

- Нашу древнюю столицу Вильню, наши города Беласток и Смоленск. Поэтому предстоит война на три фронта: с Литвой, с Польшей и с Россией. Думаю с лабасами справиться будет попроще, а вот с ляхами и москалями придется повозиться.

Филипп, давно привыкший к странностям родственника, наморщил лоб, что-то вспоминая.

- Так вроде ж еще Чернигов тоже наш был когда то?

- Нет, с хохлами нам нужно быть в союзе, - мрачно серьезным голосом ответил из комнаты Михась, - Мы должны использовать их исторически накопленные обиды на ляхов и москалей. Ведь и без того одновременно вести войну на три фронта, как я сказал, будет очень непросто, очень...

- Ну да, трудновато будет...

Филипп рад бы был еще беззаботно поболтать с забавным братом о том о сем, но нужно было спешить на работу. Он торопливо спустился в гараж, сел в машину и выехал за ворота. Вскоре на шоссе с ним и произшли все эти досадные недоразумения с растройством пищеварения и инцедентом в придорожной полосе.

 

Отвлекшись от воспоминаний о сегодняшнем утре, Филипп обратил внимание на дорожных рабочих. Те по-прежнему стояли неподалеку, покуривая, причем сигареты «Parliament», а не какую-нибудь «Приму», недоверчиво поглядывая не него. Очевидно, их все еще мучили подозрения, что он все же намеревается сбежать.

«Как странно-то все, к чему бы все так странно? Злой розыгрыш?». Легкой болью напомнили о себе разбитые негодяем байкером губы. Филипп дотронулся до них рукой, они все еще кровоточили и припухли. «П*здец, - подумалось ему, - сегодня точно не стоит ехать на работу!». Боль и следы крови на пальцах, почему-то заставили его вновь погрузиться в отрешенные воспоминания из своего недавнего прошлого. Центральной фигурой в этих воспоминаниях выступала его невеста. Теперь он понимал, что странно с ней познакомился, и также не менее странно развивались их отношения. Кроме того, теперь он не сомневался, что раз уж в мире что-то изменилось, стало по другому, то она причастна к этому самым непосредственным образом. Каким именно образом, он пока не понимал, но чувствовал всем сердцем, что, несомненно, самым непосредственным.

Он вдруг понял, что все те странные вещи, о которых она ему неоднократно говорила, все эти бредовые нелепости, что он так часто привык от нее слышать, не воспринимая всерьез и относя на счет ее буйной фантазии и неуемного воображения, что все это – правда, а если и не все, то в значительной мере, несомненно.

Взять хотя бы, к примеру, это ее увлечение – гадание по мертвым телам… Если раньше, слушая ее беззаботную болтовню, Филипп ни на секунду не сомневался, что она то и мертвых на самом деле никогда не видела, разве что по телевизору, то теперь вдруг осознал, что все это правда – и про посещения моргов, и про круг странных друзей - единомышленников. И почему только он раньше не воспринимал это все всерьез? Да уж, чего стоит одна эта ее фраза, периодически ею употребляемая: «Если хочешь, чтобы тебе не поверили, всегда говори только правду». Все же, вместе с тем, Филиппа посетило глубокое недоумение, как же это такая хрупкая девушка оскверняет трупы? В голове не укладывается…

Вспомнилась странная история их знакомства. Они встретились на какой-то вечеринке, где Филипп запал на одну девицу, но из этого ничего не вышло. За девицей заехал какой-то ее друг, с виду типичный бандит и забрал с собой. Разочарованный обломом Филипп, принялся наливаться спиртным. И тут, откуда ни возьмись, взялась она. Точный момент ее появления он совершенно не помнил. Помнил только, что между ними происходил долгий разговор о боге и религии. В трезвом состоянии Филипп, конечно, не помнил за собой склонности к подобным беседам, но тут его что-то словно зацепило, понесло. Они долго спорили, причем он никак не мог доказать ей свою правоту и его это очень злило. Потом они оказались в подъезде на балконе, возможно, вышли покурить, где она вдруг его практически изнасиловала. Не то, чтобы он противился или сопротивлялся, но вышло как-то так, что, впоследствии вспоминая об этом случае, ему на ум приходило только это определение, как наиболее подходящее - изнасиловала.

Это было, переломным моментом. С тех пор она словно подчинила себе его волю, подавила его личность. Своенравный, высокомерный, заносчивый, достаточно эгоистичный доселе по жизни Филипп, стал при ней послушным безропотным ягненком. И было похоже, что эта роль ему нравиться, что она его устраивает и что он добровольно согласен на нее.

Алле, как называла себя его невеста, всегда был склонен определенный эпатаж в поведении. Как-то раз, они ехали в вагоне метро.

- Есть ли у тебя на теле стигматы? – спросила она, неожиданно оставив прежнюю тему разговора, что, впрочем, было для ее манеры разговаривать довольно свойственно.

- Что? – не понял Филипп.

- Ну, у истинно верующих людей на теле бывают такие отметки, часто кровоточащие, в тех местах, где были пять ран у Христа.

- Нет… вряд ли…, - удивился тогда ее вопросу Филипп.

- А у меня есть! Вот смотри! – и с этими словами она, невозмутимо обнажив грудь, продемонстрировала ему под ней красноватую точку на коже, - Сюда Христа ударили копьем в сердце!

Тогда они были еще мало знакомы, и Филиппа несколько шокировало ее поведение, впрочем, как и многих свидетелей этой сцены в вагоне метро тоже.

- А ты знаешь, какой древний знак стал символизировать пять ран Христа, пока христианство еще было настоящим? – спросила она.

- Нет. Крест, что ли?

- Глупый. Не знаешь.

- А почему это христианство теперь не настоящее?

- Церковь погрязла в бессмысленности символизма ритуалов, - с совершенно серьезным видом ответила она, - Это порок всех церквей и практикуемых религий. Этим они уничтожают сами себя.

Вскоре Филипп понял, что она является любительницей спонтанного секса в необычных местах. Причем такие места, как, например, кабина лифта в административном здании райисполкома, скамья в костеле или в зале ожидания на провинциальном железнодорожном вокзале, карусель в детском парке, в этой практике «необычными» не числились, а напротив, довольно банальными и привычными. Поначалу Филипп вовсе был не готов к таким вещам и даже не мог возбудиться в подобной обстановке, но она принудила его. И вскоре ему это стало нравиться, своей необычностью, духом новаторства. Однако, в последнее время он чувствовал, что начал уставать от подобных экспериментов.

Нижнее белье, понятное дело, Алла носила не часто. Хотя проявлений лютого эксгибиционизма за ней не наблюдалось, при каждом удобном случае она не упускала возможности ввести в смущение какого-либо подростка или вызвать гневное шипение добропорядочных граждан старшего возраста своим стилем мини в одежде и вызывающими разрезами.

В свободное от необузданного секса время она очень много говорила о боге, о том, как она любит бога и как бог любит ее. Особенно она всякий раз подчеркивала, что бог всегда сурово наказывает того, кто ее обижает. Но назвать ее верующей или религиозной язык не повернулся бы, поскольку спустя всего несколько минут после своих пространных излияний о глубочайшей взаимной любви к богу, она запросто могла с искренним озлоблением выдать фразу вроде: «Сука-бог довольно много задолжал мне в жизни, и таки даже не знаю, когда он и как теперь успеет все это компенсировать… Хотя бы частично». И еще она часто повторяла с досадой и смертной тоской в голосе слова о том, что у нее в жизни нет выбора, нет никогда и ни в чем.

 

От нахлынувших воспоминаний, похожих на сон пьяного, Филиппа оторвал звук плохо отрегулированного дизельного двигателя. Он поднял глаза на дорогу и увидел, что следом за его «Мерседесом» на обочине притормозила грузопассажирская «Газель», раскрашенная в бело-оранжевые цвета, как в последние годы стали окрашивать всю коммунальную и дорожную технику. Автомобиль выглядел, что называется «сильно бывшим в употреблении»: кузов местами помят, кабина слегка перекошена и сильно перемазана грязью. Однако на дверце различалась эмблема - изображение, поразительно напоминающее амулет байкера – череп с пентаграммой на лбу. Филипп отметил, что это довольно странная символика для обслуживающей автодорогу организации. Уж не Мастер ли, наконец, пожаловал?

Из «Газели» выбрались двое дорожных рабочих, выглядевших подобно тем, с которыми Филипп уже имел радость общаться на протяжении последнего времени. Они обменялись с рабочими, задержавшими Филиппа, несколькими убогими приветственными фразами обильно сдобренными ненормативной лексикой.

- Штосьці вы спазьніліся! – сказал прибывшим рабочий, который зачитывал Филиппу статью закона.

( - Что ты вы припозднились!)

- Лепей позна, чым ніколі! – ответили ему.

(2 - Лучше поздно, чем никогда!)

Рабочие крайне неаккуратными движениями стащили на землю из кузова дорожный знак, укрепленный на металлической стойке. Это был дорожный знак “Остановка запрещена”. Взяв лопаты, они принялись раскапывать ямку в нескольких метрах за стоящим автомобилем Филиппа на краю обочины. Он молча наблюдал за их действиями.

Отрыв ямку на достаточную по их мнению глубину, дорожные рабочие потащили стойку со знаком и установили в нее. Затем один взял из машины распечатанный мешок с цементом, отсыпал немного цемента в ямку, добавил песка, расстегнул ширинку, обильно помочился в ямку и принялся черенком лопаты деловито размешивать “раствор”, по ходу еще добавляя цемент. Другой придерживал стойку в вертикальном положении, помогая ему, ссыпая сапогом в ямку песок. Судя по всему, это была четкая и уже тщательно отработанная технология. В завершение своих манипуляций они присыпали установленную стойку остававшимся песком, притоптали вокруг ногами.

Побросав свои лопаты в кузов, они сели в автомобиль и поехали дальше. Филипп взглянул на рабочих, разговаривать с ними у него не было ни малейшего желания. Расценив его взгляд, как вопросительный, дорожный рабочий коротко пояснил:

- Гэты знак вельмі патрэбны тут. Ад яго наяўнасьці шмат у чым залежыць стварэньне бясьпечных умоваў для дарожнага руху на гэтым участку.

(3 - Этот знак очень нужен тут. От его наличия много в чем зависит создание безопасных условий для дорожного движения на этом участке.)

Едва он произнес эти слова, как тихо шурша шинами по гравию обочины, подкатила и остановилась патрульная машина ГАИ, бело-синие «Жигули» с мигалкой на крыше. Филипп понял, что утренний спектакль абсурда продолжается, и он по-прежнему играет в нем главную роль.

Дверца распахнулась небрежным резким толчком, едва не отломавшись. Однако долгое время никто не появлялся. Послышался тяжелый вздох и утомленное пыхтение. Тяжело отдуваясь, инспектор ГАИ, медленно спустил ноги на землю, затем, не спеша, с видимыми усилиями выбрался из-за руля. Одернул-поправил на себе форму, продолжая тяжело отдуваться, жадно набирая воздух и шумно выпуская его таким образом: сперва, надувая щеки, а затем, разжимая губы, он, покачиваясь, стал обходить патрульную автомашину, придерживаясь рукой за капот. Став на краю обочины, он обвел присутствующих тяжелым несфокусированным взглядом.

- Ну, х*ли тут у вас? – устало осведомился инспектор.

Филипп и дорожные рабочие молчали.

- Чья машина, кто водитель? – с трудом ворочая языком, так что получалось невольное подражание ораторскому мастерству незабвенного генсека КПСС «дорого Леонида Ильича» в последние годы его жизни, кивнул инспектор на «Мерседес» и непринужденно, словно бы машинально, положил правую руку на кобуру на поясе.

- Ен кіроўца! – дружно указали на Филиппа дорожные рабочие.

( - Он водитель!)

Инспектор ГАИ с нескрываемым отвращением уставился на него. Затем, несколько мгновений словно собираясь, концентрируясь, он, всем телом качнувшись вперед, тяжело перебирая ногами, сбежал по откосу к Филиппу, пошатываясь, остановился перед ним. Отражая на лице все большую неприязнь и отвращение, ленивым небрежным жестом изобразил попытку отдания чести, так и не донеся руку до головы, пробормотал скороговоркой что невнятное, сделав тем самым вид, что назвал свое звание и фамилию, затем сразу же заговорив куда более отчетливо:

- Что, правила не для вас написаны? В знаках не разбираемся?

Филипп почувствовал, как сильно разит от инспектора спиртным, а его буквально обдало волной горячих алкогольных паров, ведь не зря же инспектор так тяжело отдувался, и несколько растерялся.

- Что, знак не видели «Остановка запрещена»? Чего молчим? – пьяно тараща глаза, продолжал инспектор, - Документы я попрошу!

- Представьте себе, не видел! Его тут не было еще, когда я остановился!

- Выпивали сегодня? Сколько? – как-то встрепенувшись, неожиданно трезвым и ледяным тоном осведомился инспектор.

- Нет! А знак здесь поставили минуту назад!

- Вы мне зубы не заговаривайте! – повысил голос инспектор вновь возвращаясь к нетрезвым интонациям, - Дурака из меня делать не надо! – и, обращаясь к дорожным рабочим, наблюдавшим эту сцену со стороны, снова абсолютно пьяным голосом, словно призывая их в свидетели: - Не, бля, вы подумайте… Во п*здит… Знак только что поставили… Да кто тебе поверит, морда… Морда. На твоей морде все ж написано… ка… калдырь, бля…

- Да ты же сам пьян, на ногах не держишься! – вскипел Филипп, - Считай, что из ГАИ тебя уже вышибли, придурок…

Пьяно расслабленный инспектор издал тяжелый грустный вздох, на миг поник головой, и вдруг, весь, как-то резко подобравшись, выпрямившись, проворно выхватил из кобуры пистолет, взвел, наставил в лицо Филиппу.

- На колени! – закричал он истерическим дрожащим голосом, - На колени!

Филипп не на шутку испугался пьяного вооруженного человека. Глядя в ствол пистолета, почувствовал, как по спине побежал холодный ручеек пота. Он благоразумно решил его не злить, выждать удобный момент, а пока что покорно подчинился, опустившись на колени.

- Открой рот! – взвизгнул пьяный инспектор, у него, похоже, совсем поехала крыша, развился алкогольный психоз, - Рот открой!

Филипп выполнил и это требование обезумевшего пьяного. Инспектор тут же вставил ему в рот ствол пистолета. До смерти напуганный Филипп видел, как дрожит на спусковом крючке его палец, как трясется его рука, ощутил, как холодный и твердый металл упирается в гортань, с особой остротой почувствовал горьковатый запах оружейного масла или даже возможно его вкус во рту.

Скосив глаза на рабочих, наблюдавших за происходящим с самыми, что ни на есть погаными улыбками, понял, что рассчитывать на помощь с их стороны совершенно нечего.

Он уже было, попрощался с жизнью, но тут пьяный псих в милицейской форме выкрикнул:

- Сволочь! Сволочь!

Резко отдернул руку с пистолетом и трижды выстрелил в землю рядом с Филиппом. Тому показалось, что он оглох от выстрелов над ухом, он зажмурился от страха. Но, осознав, что все еще жив, открыл глаза и увидел, что инспектор присел рядом на корточки, горестно обхватил голову руками, по-прежнему держа пистолет, и плачет. Его тело буквально сотрясают рыдания.

- Ненавижу, ненавижу! – сквозь слезы прорывались его сдавленные возгласы.

Дорожные рабочие нерешительно подошли к нему, бросая укоризненные взгляды в сторону Филиппа, принялись утешать как ребенка, подхватив под руки, стали поднимать, ставить пьяного инспектора на ноги:

- Ну, усе, усе! Хопіць, хопіць. Усе нармальна, нармальна усе...

( - Ну, все, все! Хватит, хватит. Все нормально, нормально все…)

Они повели, утешая и успокаивая, всхлипывающего инспектора к его машине, усадили за руль, завели двигатель, захлопнули дверцу. Филипп, сидя на земле на коленях, обалдело наблюдал за всем этим бредом наяву.

Инспектор в машине утер слезы рукавом, пару раз всхлипнул и, положив руки на руль, плавно дал газу, медленно и осторожно вырулил на проезжую часть, не спеша, поехал по шоссе.

Рабочие вернулись с насыпи к Филиппу.

- І што ты за чалавек такі?! Нікому ад цябе спакою няма! – бросили ему с искренним упреком.

(2 - И что ты за человек такой?! Никому от тебя покоя нет!)

Филиппа охватило какое-то странное чувство безразличия к себе и ко всему происходящему. Очевидно это являлось следствием нервного перенапряжения.

Потянулись подозрительно спокойные минуты, одна за другой, в которые ничего не происходило. Лишь дорожные рабочие опять закурили. Курили они молча, сосредоточенно, по-зэковски присев на корточки. Вдруг один из них прервал молчание. Глядя задумчиво перед собой, на землю впереди, прищурившись, затянувшись и выпустив сигаретный дым, сказал, указывая небрежно сигаретой, держа ее двумя пальцами:

- Глядзі, гэтая купіна наперадзе вельмі нагадвае жывот цяжарнай жанчыны.

(3 - Смотри, эта кочка впереди очень напоминает живот беременной женщины.)

Другой посмотрел, куда он указывал и, подумав, безразлично согласился:

- Так, сапраўды, нечым падобна.

(4 - Да, действительно, чем-то похожа.)

Первый рабочий докурил, отбросил щелчком фильтр-мундштук, улыбнувшись, проворно вскочил на ноги.

- Вось што я зараз зраблю!

(5 - Вот что я сейчас сделаю!)

 

- Што? – слегка оживившись, приподнял голову другой.

- Я хачу скочыць на яго адразу абедзьвумя абцасамі!

( - Я хочу прыгнуть на него сразу обоими каблуками!)

Дорожный рабочий решительно направился к кочке.

- Не! – вскричал второй, также вскакивая на ноги и бросаясь к нему, - Ня сьмей!

- Чаму? – удивился тот.

- Ня сьмей! Што, калі й у цябе некалі будзе жонка, і яна будзе чакаць дзіця?!

(2 - Не смей! Что если и у тебя когда-нибудь будет жена, и она будет ждать ребенка?!)

- Ды пайшоў ты... Я зраблю так, як пажадаў!

(3 - Да пошел ты… Я сделаю так, как пожелал!)

- Я табе гэтага не дазволю!

(4 - Я тебе этого не позволю!)

- А вось пабачым!

(5 - А вот увидим!)

Первый рабочий уверенно подошел к лысой кочке, возвышающейся среди пучков травы, которой его больное воображение придало поразительное сходство с животом беременной женщины, собираясь вспрыгнуть на кочку обеими ногами сразу, исполнив свою извращенную фантазию. Он уже приготовился оттолкнуться для прыжка, но тут на него набросился другой рабочий, обхватив за туловище, повис на нем, повалил с ног, и они покатились по земле.

Филипп без особого интереса наблюдал за ними. Рабочие, сдержанно матерясь, сцепившись, упорно боролись на траве. Причем, как неожиданно заметил для себя Филипп, боролись исключительно по всем правилам классической борьбы, выполняя всяческие захваты и проводя приемы, словно настоящие профессиональные спортсмены. Он даже слегка оживился и увлекся этим зрелищем, словно наблюдая спортивный поединок на чемпионате.

Пока продолжалась потасовка, на шоссе вновь изменилась обстановка. Подъехал коптящий выхлопами БТР, раскрашенный почему-то также в оранжево-белые цвета дорожной службы. Он остановился, угрожающе нависая высокими колесами и заостренным бронированным носом над багажником автомобиля Филиппа. На башне военной машины красовалась все та же, уже знакомая по байкеру и добитой «Газели», эмблема – череп с пентаграммой на лбу и под ней крупная надпись «ЛДД 18».

С грохотом откинулась крышка люка. Из недр бронированной машины появилась фигура в танковом шлеме.

- Ну, х*ли тут у вас? – прозвучал женский голос.

Филипп вздрогнул, словно получив электрический разряд в гениталии. Он сразу же узнал этот голос. Это была Алла, его невеста.

Рабочие тот час же прекратили бороться, вскочили на ноги, заговорили-запели в один голос, кланяясь:

- Вітаем цябе, майстар Вялікі Эл! Гэта той самы парушальнік, што мы затрымалі, пра якога мы паведамлялі табе.

(6 - Приветствуем тебя, мастер Большой Эл! Это тот самый нарушитель, что мы задержали, о котором мы сообщали тебе.)

Не подавая виду, что знает его, Алла приказала, указывая на люк в борту БТР:

- Давайце яго сюды!

Дорожные рабочие схватили Филиппа и потащили к бронетранспортеру. Люк открылся им навстречу и чьи цепкие руки, каких-то странных существ, даже повидимому не людей, а человекоподобных существ, приняли его безвольное тело, затаскивая внутрь. Он услышал, как Алла отдала кому-то распоряжение на непонятном каркающем, режущем слух языке. Это не был явно ни один из известных европейских языков, да и вобще непонятно какой. Заработал двигатель и БТР пришел в движение.

- Алла, это ты? – не смело спросил Филипп, он не привык видеть ее в танковом шлеме.

- А кто ты думал? Кого ты ожидал увидеть, блудливая сволочь? Машу – Глашу – Наташу, а? Кот помойный!

Невеста была не в лучшем расположении духа. Когда глаза немного привыкли к полумраку, Филипп разглядел странных существ, покрытых шерстью, что были в бронетранспортере. Судя по их повадкам, по отношению к ним Аллы, они были скорее животными, чем разумными существами, что то вроде собак, хотя имели человекообразные тела.

- Алла, а что ты здесь делаешь?

- Я здесь работаю.

- Разве ты не модельером работаешь? – робко поинтересовался окончательно сбитый с толку всем этим Филипп.

- Модельером..., - лишь криво усмехнулась она.

У Филиппа крутилось в голове много вопросов, но он задал пожалуй самый нелепый:

- А почему эта военная машина раскрашена под дорожно-коммунальную?

- Для тебя это важно?

- Ну, просто интересно...

- Понимаешь, это специально, чтобы замаскировать, - заговорщицки зашептала она, хитровато поблескивая глазами в полутьме, - На словах разоружение, сокращение войск, конверсия, а на самом деле военный потенциал таким образом сохраняется до нужного момента. Ведь он нам пригодится со временем, предстоит война на три фронта. Ты знаешь об этом? Ты знаешь об этом?

- На три фронта? Да... Я знаю об этом... Я знаю...

Алла жутко захохотала, запрокинув голову. Так она никогда раньше не делала, несмотря на все свои причуды. Впрочем такой, как теперь, он ее никогда и не знал.

- Алла, а что со мной случилось? – жалобно спросил Филипп, чувствуя что “крыша поехала” совсем, - Что это вобще происходит?

Она заговорила не своим, глухим, низким голосом, точно как изображают в фильмах ужасов речь людей, одержимых темными потусторонними силами:

- Мы хранители пути. Пути к Трону Господа. Многие устремляются в путь к Трону Господа. Но помыслы их различны. Если один идет, чтобы поклониться, то другой, напротив, идет с целью поколебать Трон. А иной и вовсе, идет без помыслов, и такое бывает. Впрочем, мы не допускаем ни одних, ни других, ни третьих. На то мы и Хранители Пути. Ведь Господь не нуждается в поклонении, мир и так давно принял его и поклонился ему. А вот все прочие с умыслом или без оного могут поколебать Трон Господа, причинить беспокойство. Наша задача не допускать этого. Вот и ты потащился зачем-то, гнида…

 

Алла влепила Филиппу мощную пощечину. Потом еще одну. Он заморгал, яркий свет резанул по глазам. Получив еще серию оплеух, Филипп глубоко задышал, огляделся. Он находился в каком-то легковом автомобиле, припаркованном на улице в центре Минска. За окном в кроне залитого солнечным светом дерева заходились криками воробьи. Рядом за рулем сидела Алла.

- Зачем ты потащился в этот притон, гнида? – зло спрашивала она, - Безвольная гнида!

Она была очень разгневана на него, но Филипп плохо соображал, за что, и что может быть причиной этому.

- А где твой танковый шлем? – тупо поинтересовался он.

- Что?! - она опять замахнулась на него, но не ударила, - Еще не очнулся? Может башкой в фонтан окунуть?

- Алла, я не понимаю ничего…, - признался Филипп.

- Не понимаешь? Мало того, что ты тряпка, так еще и наркоман! Это тебе понятно?!

- Наркоман?

- Вы вмазались с твоим придурковатым Ванькой каким-то дерьмом, и валялись в отключке, в обнимку, как какие-то гомики. Твоя мать со вчерашнего дня с ума сходит. Хорошо, что я догадалась, где тебя искать! А потом вы еще оба обосрались в добавок. Свиньи!

- А какой сегодня день?

- Воскресенье.

- Ой, бля…

- А еще Михась из дома сбежал. Позвонил, чтоб не искали и вообще оставили в покое, потому что он взрослый и самостоятельный. Где-то здесь, в городе. Наверное, на попутке добрался.

Постепенно к Филиппу возвращалось адекватное восприятие реальности, все становилось на свои места, однако вместе с тем и возникал ряд вопросов.

- Слушай, а что это за машина? – спросил он насчет автомобиля, в котором они находились, немного побаиваясь при этом вдруг узнать, что у него еще и провалы в памяти.

- Это моя машина, - ответила невеста.

- Но у тебя же раньше не было, вроде…

- А теперь есть! Один старикан подарил.

- Какой еще старикан?

- Какой-то богатый старикашка. Сказал, что если я позволю ему сделать мне непристойное предложение, то подарит автомобиль. Я согласилась.

- Не пон-нял… Какое еще предложение?

- Не знаю, он его еще не делал. Я ж говорю, согласилась только позволить ему сделать предложение. Наверное, трахнуть меня хочет, что он еще может предложить, по его мнению, непристойного? Но я вряд ли соглашусь, - задумчиво продолжала Алла, - Зачем мне это? Он меня не сможет удовлетворить, совсем уж дряхлый с виду. А вот машина оказалась кстати, тебя поехать найти. А папик твой, знаешь, отмахнулся, сказал, сам, как пропал, так и найдешься. Совсем он меня что-то не выносит, смотрю. Словно. обиженный на что… Может тоже трахнуть хочет?

Алла изобразила циничный смех.

- Ну-ну, тебя ж все хотят, дура, - Филиппу не понравился ее юмор, - А где моя машина?

- На стоянке, отморозок. Сейчас поедем за ней. А с Ванькой – придурком ты больше общаться не будешь, понял?

- Ну, это как захочу.

- Посмотрим.

За то время, что они ехали к какой-то стоянке, расположенной вероятно на далекой окраине города, Филипп попытался рассказать Алле свой сон или возможно, наркотические галлюцинации. Так как все это пережитое его сознанием, настолько ярко и отчетливо, словно было наяву, все еще не давало ему покоя.

- И знаешь, они, эти рабочие почти все время говорили по-беларуски и те, кто подъезжал тоже, разве что кажется, гаишник – нет, а так по-беларуски, и ты тоже говорила по-беларуски, - рассказывал он.

- Колхозники, что ли?

- Да нет, не на трасянке, а на самом деле – по-беларуски, ну как в книжках, например, у этого, как его… у Быкова.

- Чушь какая! Разве у нас кто-нибудь говорит по-беларуски?

- Ну есть же там чудаки всякие, бэнээфовцы…

- Да уж, отъехал ты видно конкретно, - заключила Алла.

Стоянка действительно оказалась на самой окраине города, на пустыре. Заасфальтированный прямоугольник, огороженный забором из металлической сетки, на въезде будка сторожа. Филиппу это место не показалось знакомым, и он совершенно не помнил, как его машина могла оказаться тут. Но расспрашивать не стал, чтобы не злить Аллу лишний раз.

Оставив ее машину у въезда, они пошли к «Мерседесу» Филиппа. Подходя, еще издали, он заметил, что спущено правое переднее колесо, и автомобиль стоит, опираясь на диск. Внутри неприятно похолодело.

Когда они подошли, обнаружили, что колесо прорезано.

- Твою мать! – разозлилась Алла, - Как они тут охраняют? Пошли разбираться!

Она решительно направилась к будке охранника, Филипп на непослушных ногах поплелся за ней следом, по дороге несколько раз испуганно оглянувшись на пробитое колесо автомобиля.

Алла зло пнула ногой запертую дверь будки. Изнутри донеслось недовольное ворчание, но сам охранник показываться не спешил. Она попробовала заглянуть внутрь через окно, но оно было завешено плотным материалом. Тогда она ударила ногой по двери еще сильнее, несколько раз. В будке ворчание зазвучало уже как рев, в котором угадывались членораздельные вкрапления: матерная ругань. Филипп наблюдал за всем этим со все возрастающим страхом, стоя позади Аллы.

Дверь будки резко распахнулась и Филипп, испугавшись, даже отпрянул назад. В дверях стоял хорошо знакомый ему персонаж наркотической галлюцинации – негодяй-байкер. В точности такой, как привиделся ему в кошмарном бреду: та же борода, те же металлические перстни на пальцах в виде продолговатых рогатых черепов, тот же череп-амулет на шее с изображением пентаграммы на лбу. Аллу, однако, этот тип, превосходящий ее габаритами и весом в несколько раз, ничуть не смутил.

- Какого хрена?! – взревел рассерженный здоровяк, - У меня тихий час!

- Нет, ты скажи! Какого хрена у нашей машины колеса порезаны?! – в свою очередь не менее грозно повысила голос Алла.

- А, у «Мэрса» что ли? – мгновенно успокоился охранник.

- Что ли.

- Так привезли ж такого уже, - байкер безразлично широко зевнул и, потянувшись, почесал в затылке, - порезанного.

- Кто привез?

- На эвакуаторе. Не знаю кто, не в мою смену. В журнале записано.

- Так ты что, после четверга еще куда ездил на ней? – спросила Алла, теперь уже у Филиппа.

Тот только растерянно пожал плечам. Не получив внятного ответа она опять задала вопрос охраннику:

- Правда, такого привезли?

- Клянусь Пятью Ранами Христа! – развел он руками в стороны, одновременно пожимая могучими плечами.

И фраза и жест, изображающий искренность ответа, показались Филиппу какими-то несовременными, глубоко архаичными, но в то же время байкер сделал это абсолютно естественно и ничуть не наигранно. Аллу же, похоже, это окончательно убедило.

- Ладно, пошли! – скомандовала она Филиппу и направилась к выходу с территории стоянки.

Он послушно поспешил следом.

 

Они возвращались на подаренном Алле загадочным незнакомцем автомобиле через центр города. Скорость движения все замедлялась, поток встречных и попутных машин заметно плотнел. Обычно на этом участке проспекта пробок никогда не случалось, но сейчас что-то явно сдерживало движение, впереди была какая-то помеха или препятствие.

Вскоре стали слышны завывания сирен. Оказалось, что несколько полос проезжей части перекрыты. Поначалу это навело Филиппа на мысли о крупномасштабном ДТП. Однако, подъехав ближе, они разглядели истинную причину. Все свободное пространство на тротуаре на противоположной стороне улицы и в прилегающем к ней парке было занято сидящими на земле людьми. Многие держали в руках какие-то плакаты и портреты. Вокруг них суетились бойцы отряда милиции особого назначения. Повсюду мелькали их блестящие круглые шлемы. Они хватали сопротивляющихся людей, которые не желали вставать на ноги и идти сами, волокли их под руки в припаркованные вдоль улицы автобусы. То и дело над головами мелькали короткие и резкие, словно стеснительные, взмахи резиновых дубинок. Видимо эти меры предназначались тем, кто проявлял особенное упорство в нежелании подчиниться блюстителям порядка.

Многие из водителей проезжающих автомобилей отчаянно сигналили, выказывая таким образом то ли свое раздражение по поводу перекрытия крайних полос и задержки движения, то ли свою поддержку протестующим. Алла тоже просигналила и злобно процедила сквозь зубы:

- Пидарасы!

Филипп так и не понял, в чей адрес это было сказано, омоновцев или манифестантов, но уточнять не стал.

Вдруг взгляд его выхватил в массе сидящих людей знакомый облик. Он пригляделся внимательнее. Точно, это был двоюродный брат Михась. Он сидел в группе демонстрантов в той стороне, куда еще не успели добраться доблестные рыцари щитка и дубинки, держал в руках чей-то портрет и синхронно вместе со всеми что-то выкрикивал-скандировал. Выходит, он действительно сбежал в город из-под присмотра мамок-тетек и присоединился к своим единомышленникам.

Филипп хотел было поделиться вслух тем, что обнаружил беглеца, но вдруг, когда уже звук был готов сорваться с его языка, передумал и промолчал. Он почему-то ощутил, что это будет своего рода предательством брата-подростка, который вырвался на волю. Алла, конечно же, не станет настаивать на его немедленной поимке и возвращении в коттедж под домашний арест, ей то что, но все же лучше его не выдавать. Да и семье Филипп решил ничего не говорить. Родственники, их образ жизни, в это мгновение представились ему безмерно отвратительным унылым смрадным болотом, из которого Михасю посчастливилось вырваться. И Филипп почувствовал даже что-то вроде радости за двоюродного брата и восхищения им за то, что он не таков, как они все. При этом тот факт, что Михася сейчас, скорее всего, арестуют амбалы в камуфляже и могут избить, Филиппа ничуть не обеспокоил, это выглядело незначительным пустяком.

Вместо этого его посетила какая-то совершенно неожиданная тупо-ханжеская мысль, по поводу того, что, находясь в кругу своих единомышленников, Михась может начать вести раннюю половую жизнь и это нежелательно. Логики подобного своего рассуждения Филипп сам не понимал и даже несколько удивился, но такая мысль, тем не менее, его посетила. Решив, что это вследствие остаточного наркотического опьянения, он попытался чем-либо отвлечься, переключить внимание.

Они уже проехали место разгона демонстрации, и размышления о судьбе непутевого брата вскоре перестали занимать Филиппа.

- Включи что ли музыку, - попросил он.

Алла включила радио. Шла какая-то передача поздравлений по заявкам слушателей. Бодрый голос ведущего сообщил:

- Ну, а зараз надыйшоў час выканаць нашую наступную заяўку. Наш пастаянны слухач - Зьміцер з Мазыра просіць павіньшаваць сваю цешчу Клаўдзію Мітрафанаўну з днем нараджэньня, зычыць ей моцнага здароўя, доўгіх год жыцьця й яшчэ больш любячых унукаў й праўнукаў. Такім чынам, мы выконваем заяўку, і для Клаўдзіі Мітрафанаўны ў дзень яе сямідзесяцігоддзя на хвалях нашага радые гучыць песьня “Трон Бафамета” у выкананьні гурта “Samael”.

( - Ну а сейчас пришло время выполнить нашу очередную заявку. Наш постоянный слушатель Дмитрий из Мозыря просит поздравить свою тещу Клавдию Митрофановну с днем рождения, желает ей крепкого здоровья, долгих лет жизни и еще больше любящих внуков и правнуков. Таким образом, мы выполняем заявку, и для Клавдии Митрофановны в день ее семидесятилетия на волнах нашего радио звучит песня «Трон Бафомета» в исполнении группы «Samael».)

Зазвучала тяжелая и надрывная музыка, крайне не характерная для пресловутого формата ФМ-радиостанций.

- Странный вкус у Клавдии Митрофановны, - отметила Алла с мечтательно-скептической улыбкой.

- А ты знаешь, кто такой Бафомет? – вдруг спросил Филипп.

Она как-то серьезно и подозрительно взглянула на него.

- Да. Я знаю.

 

(продолжение следует)

 

23.10.2005

Belarus

© Dobry dziadźka