Весь день по городу метался ветер, путался в ветках деревьев, бился в стены домов, цеплялся за карнизы, хлопал дверями подъездов. И допрыгался – с запада, то замирая на месте, то рывками двигаясь вперед и в сторону, словно припадая на раненый бок, на город поползла сизая туча, прижимаясь к крышам домов, как дворняга прижимается к своим щенкам провисшим брюхом. К вечеру, когда я все-таки выбрался из дома, первые мутные капли готовы были вот-вот сорваться с неба, и воздух, прилипая к нёбу, оставлял во рту привкус псины.

Город еще цеплялся за уходящий день, суетливо куда-то торопился, но поздно, поздно – уже зажигались огни витрин и фонари, проморгавшись, настраивались на бессонную ночь.

В такой вечер приятно кушать хорошо прожаренный стейк, запивая его добрым старым кагором. Когда в воздухе пролетает первый, еще почти не уловимый запах зимы, и тучи давят на землю, не вздумайте есть рыбу – холодок беспокойства и неуютность станут расплатой за вашу беспечность.

- Может, в «Поваренную Книгу»? – кивнула головой в сторону ресторана моя спутница и поправила прическу. – В «Книге» сегодня подают «Смерть Куценко».

- На «Смерть Куценко» только по записи, - резонно заметил я, и остановился в раздумье.

Попасть на Куценко показалось заманчивым – ведь это как встреча со старым другом, чьи манеры давно растворились в твоих личных привычках, так что сразу и не разобрать, кто есть кто на самом деле. Впрочем, умел Куценко и удивлять избалованную публику.

- Сегодня, говорят, ностальгический вечер. Георгий Георгиевич будет свой дебютный номер показывать, про лампочку. Сборы пойдут на строительство клиники для больных склерозом, - сказала спутница и поправила прическу.

С «лампочкой» Куценко дебютировал три года назад в «Мертвые Суши feat Гоголь» - неплохой, по нашим, славянским, меркам ресторан японской кухни, что располагался в то время двумя кварталами выше от «Книги». Представление было ошеломляющим – Куценко вышел к публике в костюме рабочего сцены, поставил стремянку, взобрался менять лампочку и, ударенный током, рухнул к ногам шокированных зрителей и затих. Публика задвигалась. Кто-то фотографировал пострадавшего, кто-то звонил знакомому священнику, кто-то упал в обморок и предпочел там отлежаться до разъяснения. Когда прибыли врачи скорой помощи и все как-то успокоились и заказали по гусиному паштету, Куценко вдруг поднялся, оказавшись живым и невредимым. Талантливой смерти мастера перевоплощений аплодировали все, даже врачи скорой помощи.

- Куценко – это свежо, - сказала спутница и поправила прическу.

Из собачьего брюха сизой тучи на город уже прыгнули первые белые блохи, и сырость холодила подмышки моей спутницы.

- Куценко – это своевременно, - ответил я ей в тон и повернул к «Поваренной Книге».

В темной зале ресторана тускло освещенная сцена – небольшой подиум, сколоченный из досок и прикрытый ковровой дорожкой – показалась сиротливой и как будто чем-то обиженной, и винное пятно в центре дорожки проступало особенно отчетливо. Куценко лежал у края сцены, уперев немигающий взгляд в невидимый, но отчетливо пыльный потолок. Зрители ели тихо, переговариваясь в пол голоса, словно на поминках – иногда только звякнет вилка о тарелку, или бутылка стукнет в бокал.

- Давно лежит? – спросил я шепотом у официантки.

- Нет, не давно. Минут пятнадцать, - тоже шепотом ответила официантка и раскрыла книжечку, чтобы записать наш заказ.

- В таком случае я, пожалуй, буду грибной крем-суп, телятину на кости с чечевицей, язык, запеченный с лисичками, паштет из утиной печени, салат со шпинатом и… Давно, говорите, лежит?

- Пятнадцать минут, не больше.

- Ну и водки графинчик тогда, пожалуй…