Я впервые оставляла мужа с нашим малышом, всего на два часа, но жутко переживала. Стояла в прихожей, переминалась с ноги на ногу, поправляла без конца шапку.

- Ну, все я пошла. Не забудь покормить. – Я смотрела беспокойным взглядом.

- Давай, не задерживайся.

Так не привычно было идти по улице, одной, без коляски. Руки из-за этого болели, хотелось непременно вытянуть их вперед. Еще чувствовала страх. Вдруг меня машина собьет или ограбят, хотя, что с меня взять. Так добралась до офиса, прошла быстро собеседование и скорее обратно. Трамвай ждала долго и все думала, а может ну ее эту работу, проживем, как ни будь, Леве всего 8 месяцев, рано его оставлять с няней. И тут же вспоминала все счета, приходящие каждый месяц и посмотрела на свои джинсы, в которых просто уже стыдно ходить. Выдохнула. Нет, раз решилась, надо искать работу, няни придут на собеседование через две недели. К этому сроку непременно нужно найти.

Муж позвонил уже два раза, а я только садилась в трамвай.

Домой от остановки просто бежала, не смотрела по сторонам. Вот уже и дверь квартиры, пять этажей пролетела.

- Сыночек мой, моя сладость. Я уже бегу. – Я смотрела на сына, он пытался доползти до прихожей.

Помыла руки, переоделась. И блаженство, ребенок на руках, играет с моими волосами.

- Как все прошло? – Муж спрашивал, не отрывая глаз от экрана телевизора.

- Это не то чего я хочу, буду еще искать.

Вечер наступил быстро, Леву искупала, сама помылась, даже посмотрела фильм. Приготовила обед на завтра, помыла полы, что-то еще сделала.

Ночь, спим. Почувствовала, как Лева пытается найти грудь, захныкал. Я привстала, привыкла к тусклому свету.

- Боже, Лева, что же это, срыгнул? – Я подняла свою кроху на руки.

Вся его маячка была в белой слизи. Вместе с ним на руках пошла к комоду, пока доставала чистую одежду почувствовала, сырость на груди. Леву стошнило прямо на меня. Испуганная, я включила свет, растолкала мужа.

- Женя, Леве плохо, его рвет.

- Ммм, угу.

Решила не будить, завтра ведь на работу, а время уже четыре утра. Посадила ребенка в кресло. Надо сказать, настроение у сына было замечательное, оказавшись за своим любимым столиком, он стучал машинкой и улыбался, при этом каждые пять минут его рвало. Конечно, вызвала скорую помощь, приехали они быстро. Женя проснулся, услышав голоса чужих людей:

- Что случилось?

- Жень, помоги вещи собрать, найди, что ни будь, чтоб мне там одевать, тапочки не забудь. А я для Левы соберу. В инфекционную поедем.

Я не видела, что он напихал в пакет, главное для меня было, собрать все для сына.

По дороге я не выглядывала в окно, даже не поняла, куда нас привези. В приемнике взяли анализы и отправили в палату. Мест не было, мы оказались в одиночном боксе. Железная детская кроватка напоминала клетку. Я открыла пакет с вещами, которые собирал муж. Боже, спортивные штаны – его штаны, футболка на три размера больше, мятая – его футболка. Я переоделась в это, выбора не было. Лева с интересом разглядывал новую кроватку, когда зашла медсестра:

- Так, готовим ребенка на капельницу.

Лева беспомощно смотрел на меня, его туго перепеленали, так что дышать, наверно, было трудно. Я несла своего малыша, прижимая к груди, чувствуя, как сердечко его бешено бьется. Смотрела по сторонам, сквозь стеклянные стены, ловила понимающие взгляды других мамочек. И вот кабинет, сына выхватили из моих рук, захлопнули дверь перед носом, ничего не объяснив. Это был кошмар. Мой ребенок кричал, визжал, так, словно его режут. Ноги подкосились, слезы полились ручьем, кисти в кулак. Мне казалось, еще минута и я ворвусь туда и поубиваю всех там. Я не выдержала и заглянула, услышала крик:

- Закройте дверь!

Все, остановиться я не могла, рыдала, шептала себе под нос:

- Что же так долго, что же они там делают.

А Лева кричал все громче, но теперь его голосок был охрипшим, с нотами обреченности. И вот слышу голос врача:

- Мамочка заходите.

Я влетела, наверное, поймала взгляд сына. Лицо его было в красных пятнах от крови, из головки торчал хвостик катетера, глаза кричали – за что?

- Берите на руки и в палату. – Уставшая медсестра снимала окровавленные перчатки.

Я аккуратно, как могла, взяла Леву на руки, шептала ему, сквозь его плач:

- Я с тобой, я с тобой мой хороший, я с тобой.

Лева бесконечно плакал, пытался освободиться от пеленочных оков. Врач сказала, держать его на руках, иначе он будет шевелиться и заденет капельницу. И я держала, время близилось к 8 утра, я еле-еле держалась, руки затекли. Сын не выпускал грудь, даже во сне он жадно чмокал. Прошло уже три часа, спина разламывалась от боли, голова падала, я просто отключалась. Хотелось в туалет, уже очень сильно. Вдруг, Лева задергался и снова заплакал, в считанные секунды на голове вздулась огромная шишка. Я не знала что делать, перекрыла капельницу и закричала:

- Кто ни будь? Помогите!

Никто меня не услышал, тогда я подошла к стеклянной стене и постучала, громко.

Старая, лет так шестьдесят семь, женщина в белом халате, с пигментными пятнами на лице, вошла. Руки ее тряслись, видимо от старости, она осмотрела меня с ног до головы и прошипела:

- Что кричишь? Ложи его сюда.

Я положила сына на пеленальный столик. Надо сказать, что мой ребенок очень боится старых сморщенных людей. Одного взгляда хватило, чтоб он закричал от страха. Она отклеила лейкопластырь, убрала катетер. Грубо развернула пеленку. Лева был мокрый от пота, я поспешила его обтереть.

- Так, чем кормила вчера? – Она мяла его животик. – Вчерашним супом наверно, и руки не помыла. Накормят дерьмом детей, а потом плачут.

Меня даже пошатнуло, но я ответила:

- Вечером его кормил папа, я первый раз их оставила одних. И ел он качественные продукты мясо кролика и брокколи.

- Из банок?

- Да из банок, но он их разогревал до кипячения, наверно.

- Ленивые все стали, надо каждый день варить, свежие продукты, каши.

- Я же объясняю, я варю, но вчера.

Она не дала мне договорить, снова обсмотрела с ног до головы и прошипела:

- Будет стул, позовешь.

Я одела моего мальчика, слава богу, на руках он быстро уснул и я, наконец, сходила в туалет.

Дальше как в кошмарном сне, ставили уколы, плачь, качала на руках бесконечно, снова уколы и снова капельница. На вторые сутки, глядя на себя в отражение окна, просто ужаснулась. Волосы растрепанные, черные круги под глазами, пошатывает от голода. Муж приезжал каждый день, но я не могла спуститься, передачки передавал через медсестер. Отношение ко мне всего персонала было пренебрежительным, словно я бродяжка какая-то. Я позвонила Жене:

- Жень, я не знаю, как тебя убедить, я понимаю, что ты уже пол года без выходных пашешь, чтоб нас прокормить, но мне нужен халатик. Они смотрят на меня и думают, что я беднячка. Все мамочки одеты или в спортивный костюмчик или в халатик, а я в твоих старых штанах просто смешно выгляжу. Пойми, они и относятся к нам по-свински.

- Что ты выдумываешь. При чем тут твой вид?

- Женя купи хоть самый дешевый. Сколько можно? – Я не выдержала и заплакала. – И раньше, когда беременная лежала на сохранениях, было то же самое. Ко всем нормальное отношение, кроме меня. В этих твоих безразмерных футболках.

Расплакалась так, что больше не могла говорить, отключила телефон.

Поплакать от души не удалось, пришла медсестра:

- Собирайте вещи, место освободилось в общей палате.

Я была так рада, что смогу хоть с кем-то поговорить и Лева будет рядом с другими детишками. Мы вошли в общий бокс, в палате было пусто. Стоял мерзкий запах, запах чего-то протухшего и забродившего. Я выбрала удобную кровать, рядом с прозрачной перегородкой в соседнюю палату. Проветрила, покормила сына и только когда села передохнуть увидела за стеклом малыша. Я встала вплотную, чтоб разглядеть все, за перегородкой в железной клетке-кроватке лежал маленький мальчик, не больше месяца от роду. Он истошно кричал, его личико покрылось сиреневой сеткой. Соска лежала рядом. Я всматривалась в пустоту того бокса и поняла, что рядом с этим ребенком никого нет, нет и вещей указывающих на то, что мать просто вышла. Мальчик дрыгал руками и ногами, он не просто плакал, он звал на помощь. После рождения Льва я поняла язык младенцев. Они плачут по-разному всегда – это либо плач призыв матери, плач от боли, просто плач, для проветривания легких, плач от голода. Медсестра, проходившая мимо, заглянула в бокс к этому младенцу, она подошла ближе, грубо сунула соску ему в рот, причитая при этом:

- Ну что ты разорался? У меня столько дел, тебя еще не хватало.

Малыш на секунду замолчал, впитывая каждое ее слово, но, поняв ее недружелюбный тон, снова закричал.

– Да замолчишь ты сегодня? – Медсестра грубо повернула его голову на бок и снова сунула соску.

Она вышла из бокса в коридор, и я следом. И тут меня понесло, я ей закричала:

- Сердца у вас нет! Он и так один на всем белом свете, разве сложно просто по-доброму говорить с ним. Я ничего не понимаю, представьте себя на его месте.

Стою, смотрю на нее, она рот открыла, покраснела вся, но ответила:

- Меня никто не спросил, хочу ли я за ними присматривать. У нас и так работы много, а еще этих брошенных привозят. Чем их матери думали?

Я не останавливалась, не обращая внимания на мамочек с любопытством наблюдающих за нашей сценой:

- При чем тут их матери, это же дети, нельзя так с ними. Подкладывайте их к другим в палаты, я лично согласна присматривать.

- Нельзя, если ваши дети их заразят, то нас лишат премии.

- Я вас прошу, будьте ласковее, для них ваш голос, ваши руки – единственная связь с этим миром.

Она ничего не ответила, повернулась ко мне спиной и ушла. Я как в тумане вошла обратно в бокс, посмотрела на моего Льва, он стоял в кроватке и разглядывал соседа. Через час нас в палате было уже шестеро. У всех детей одни и те же симптомы, понос и рвота. Я как-то отвлеклась от мыслей о брошенном мальчике, но когда в его бокс входила медсестра, следила за ней взглядом.

Она чувствовала, что я слежу за ней. В этот приход, она не просто разговаривала с ребенком, но и на минуту взяла его на руки, мне показалось, что он улыбнулся. После того, как соседки устроились по своим местам, и мы познакомились, позвонил муж. Я попросила посмотреть за Левой и спустилась вниз. Муж стоял с двумя пакетами, улыбался:

- Ну, как вы там?

- Нормально, Леве легче, анализы сегодня вечером принесут, скажут, что за болезнь. Я сегодня поругалась с персоналом.

- Зачем?

- Она кричала на брошенного мальчика. Женя их там человек пять. Четверо в общем боксе, а один прямо за стенкой. Они целый день одни лежат, никто ими не занимается. Это же никакого развития. Те, что постарше месяцев по восемь, целый день в своей кроватке то встанут, то лягут, то снова встанут. В кроватке у каждого по одной игрушке. Никто с ними не гуляет, так страшно. А детки такие милые все, красивые. Я плакала, как пройду мимо, так сердце болит.

- Не смотри на них, зачем расстраиваешься.

- Если бы мы были богатыми, я бы всех забрала себе.

- Ага, придумаешь, своих детей надо рожать. Ладно, мне пора.

Он чмокнул меня в лоб и ушел. Я вернулась в бокс, глянула за перегородку, но малыша там уже не было. Больше я его не видела. Я прошлась по коридору, стекло другой палаты с брошенными детишками было завешано простыней.

В нашем боксе было шумно, вновь прибывшим поставили капельницы, матери сидели рядом и молча плакали. Мой ребеночек весело играл с машинками, не обращая внимания на происходящее вокруг. В одном из пакетов я нашла белый сверток, развернула, а там два набора домашнего белья, сиреневый халатик с сорочкой и бежевая пижама. И хоть я понимала, что это самые дешевые и некачественные вещи, для меня они были желанным подарком. Я, наконец, переоделась и стала хоть немного похожа, на молодую привлекательную девушку.

Врач пришла, как обещала, после шести. Она посмотрела на меня как-то иначе, хотя может я все придумала и внешний вид действительно не при чем.

- У вас, милочка, клапсинелла.

Раньше она меня милочкой не называла, я переспросила:

- Клапси… что это такое?

- Это означает, что когда ты кормила своего ребенка, то не помыла руки и занесла заразу ребенку.

- Я вам повторяю, в тот день его кормил муж, а не я.

- Не важно, завтра последняя капельница, а потом дня через два, как стул нормализуется, отправлю вас домой, мест тем более не хватает.

- Хорошо, спасибо.

Она уже ковыляла к выходу, но вдруг остановилась и сказала:

- И больше не позволяйте себе высказываться, медсестры у нас и так в две смены работают. В доме малютки нет мест, поэтому эти дети здесь, нам не доплачивают за это. И если вам так хочется помочь, то просто усыновите хотя бы одного.

Она вышла, а мне стало стыдно.

Ночью я долго не могла уснуть, молилась за этих детей, понимая, что больше я ничего сделать не могу?!

Нас выписали, как и обещали через три дня. Перед отъездом я заглянула в щель, приоткрытой двери той самой палаты с брошенными детишками. Две медсестры ставили там маленький плазменный телевизор на подоконник, на экране появились герои мультиков. Маленькие люди в клетках-кроватках с любопытством за ними наблюдали.