ТОЧКА

(ВЕСЕННИЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ ОСЕННЕГО ЧЕЛОВЕКА)

 

Между нами - окно. Мне около шестидесяти; весеннему миру за ним - дней шесть, если по старому стилю.

Молодое солнце ярится вовсю: скользнув по сугробным макушкам, снова взлетает вверх, пробивается через стекло, слепит глаза и еще... пахнет неповторимо. Я знаю этот головокружительный аромат, жажду его, вздуваю легочные свои мехи но, увы, - в ноздрях - всего лишь щекочущая кисточка жареного картофеля. Чихаю, и сожалею, что угол падения лучей равен углу отражения, и стоит солнышку слегка присесть, как вся его щедрость достанется другим, этажом пониже.

Да и сугробы уже не те, не февральские, подвыдохлись, телом про-сели, хотя и прикрылись защитной корочкой, - да где уж там, беспощад-ное время никого не щадит на своем пути. А вот ледяной тропиночный хребет посреди них устоит подольше, пожалуй, и до дня Победы дотянет, потому что люди будут за него цепляться подошвами до последнего, - а куда деваться им, одни лужи вокруг.

И грустной будет акробатика, и смешной...

А пока по ней, справа налево, самоуважительно, увеличиваясь в размерах, шествовала молодка. Модная. В черных сапожках, в такого же цвета атласных брюках, волнительно очерчивающих изгибы бедер; зеленая короткая курточка на ней, прошитая квадратами, приталена (чего уж скрывать "таланты"); сиреневый берет с кокетливой плодоножкой слегка приструнивал соломенную стрижку, исподтишка выказывающую претензии к белому шарфику. Вначале молодка ставила ножку на каблучок, и тот не-сколько проваливался, затем смещалась на мысок, чуть наклоняясь впе-ред, чтобы следом вторым острым носиком подцепить снежный комок и рез-ким движением выбросить его вперед. Иногда это получалось, и было то ей радостным и смешным. Только ли ей?.. Неужто, для себя одной стара-лась?

В ее кильватере плелся пес. Видимо - старый. Вялые уши, парами торчащие лопатки, веревочный позвоночник между ними, шерсть клоками, в основном собранная в колтунную гриву, лапы полусогнутые, чрезмерно ос-торожные, глаза, наверное, слезящиеся, - в общем, безучастный лев в кавычках в снежной саванне.

На пути их лежала палка, и хозяйка, заприметив ее, с необычайной радостью прибавила шагу, а вот к движениям пса сразу же добавился и явный испуг: опустив морду, он тут же приблизился к ней вплотную, с явным расчетом изнутри оказаться вне зоны досягаемости этой палки. "Неужто, - подумал я, - придется быть свидетелем неожиданного воспита-тельного действия, при такой-то безмятежности вокруг?"

Хозяйка подняла палку, распрямилась и, что есть сил, зашвырнула ее подальше в сугроб. "Палка!" - при этом громко крикнула она. Пес ос-тался невозмутимым. "Я кому сказала, палка!" - поднатужилась она голо-сом, подсказывая рукой верное направление. Пес поднял морду кверху, давая понять, что он не глухой, что все слышит и видит, но и, тут же, опустил ее, - ну и что, мол, с того...

Молодка только развела руками, и... строй двинулся дальше привыч-ной своей чередой. Но вот она опять остановилась, чтобы возмутиться, топнуть ножкой: " Искать! Я кому сказала, искать!" Пес четырьмя шагами (по одному на каждую лапу) сошел с тропинки, уткнулся носом в сугроб, замер, но, как только хозяйка продолжила движение, тут же водворился на прежнее место. При следующей ее команде повторил то же самое, но уже с другой стороны тропинки.

Но вот она решилась на окончательное выяснение отношений. Откро-венного их разговора я расслышать не мог, тем более что они частенько переходили на шепот, но мои догадки не могли находиться далеко от ис-тины. Думаю, что диалог этот мог выглядеть следующим образом.

- Ты почему меня не слушаешься?

- ...

- Ты думаешь, что это так тебе сойдет с рук?

- ...

- Сегодня остаешься без ужина!

- Подумаешь... Да кому эти "педи грилы", или как там их, нужны.

- А я выгоню тебя на лестничную площадку, на всю ночь! к пьяницам и наркоманам.

- Пожалуйста... Но тогда хозяину, после командировки, мне придет-ся рассказать правду. Как его сынок был отвезен к бабке на целые су-тки, как все окна в квартире были зашторены наглухо, как я был заперт в темной, как...

- Ну, хватит, хватит! А ты еще и предатель, и мелкий шантажист...

Быть может, диалог этот состоялся и в другом ключе, но вот то, что я точно видел собственными глазами, - это щечки молодки, внезапно залитые ярким стыдливым румянцем. Ну, при какой еще версии диалога по-добное могло наблюдаться, конечно же, если речь шла о простой домашней собаке, а не об апулеевом осле. Впрочем, по собственному опыту знаю, что жизнь на поверку оказывается намного богаче наших самых неожидан-ных предположений и бурных фантазий.

Но зато у меня, простого смертного, теперь есть личный ответ на вопрос, над которым бились многие великие, - что же такое старость...

Старость - это когда весна в тягость...

И не потому что - солнце чересчур яркое, а ноги - в сырости, и не потому, что - сквозняки и болячки, и особенно прореживаются по весне сверстники, а потому, что молодые здоровые организмы, радуясь своему обновлению, не считаются с теми, которым это уже не под силу, которым уже никогда не быть им равными.

Вот и брюзжит старость за окнами, на балконах, на завалинках, в автобусах - и брюзжит.

Ну и пусть брюзжит, и "фик бы с ней!"

Только ведь как быть с еще одним наблюдением, которым я хочу по-делиться.

У моего подъезда разлилась огромная лужа, и такая, что обойти ее можно было только с одной стороны: подле стены еще оставался сухим ко-ридор, которым и пользовались пешеходы. И вот вижу: идут шеренгой по нему четверо первоклашек. Ухоженные, холеные, в ярких куртках, в муж-ских настоящих костюмах, в белоснежных сорочках, при бабочках. Пестрые ранцы у них за спиной; идут - уверенно, молча, сосредоточенно. На-встречу им - два настоящих бомжа, наверное, еще не старых, но в точно-сти, как это и бывает, не различить их возраста. Не разойтись всем без перестройки в своих рядах. И что же?.. Мальчишки и "усом" не повели; бомжи смиренно отступили в воду по щиколотки, и это-то в их обувках.

Я увидел эту картину страшной, и, главное, не нашел в себе реаль-ной возможности каким-нибудь образом на нее повлиять. В моем послево-енном детстве подобного произойти и не могло бы...

Ну, вот опять я забрюзжал, ну теперь-то уж точно ставлю последнюю точку в своем рассказе.

Точка.