Он в трепете и ужасе сказал: Господи! что повелишь мне делать? И Господь сказал ему: встань и иди в город, и сказано будет тебе, что тебе надобно делать. Деян 9: 6 1 Иуда прижимал мокрую тряпку к лицу. Кровь из разбитой губы никак не могла остановиться и бежала тонкой струйкой. Стоя вдалеке от волнующейся толпы, прислонившись к прохладным камням старого колодца, он не смотрел на Иисуса, не слушал его речи. Он чувствовал тяжелую усталость. Голова, в которую попал метко брошенный камень, гудела, как пчелиный улей. Иудей хмуро оглядел притихшую толпу, внимавшую Назарянину, и не почувствовал радости. Больше всего ему хотелось сейчас оказаться где-нибудь в тишине и прохладе и подставить звенящие виски под струи холодной воды. Галилеянин говорил. Голос его журчал, как река, даже очень внимательный слушатель не уловил бы в нем и тени дрожи от только что пережитого испуга. Иуда смотрел и чувствовал, что силы его иссякли. Он медленно осел на землю и замер, запрокинув голову. - Что с тобой? – услышал он над собой чей-то голос. Открыв глаза, Зеленоглазый увидел склонившегося над ним Иакова и слабо улыбнулся. - Ничего. - Ничего?! У тебя кровь на лице и в волосах! Ты ранен! - Ерунда. Здесь метко бросают камни. - Да… Как они могли! Но Учитель усмирил их ярость. Они услышали истину. - Хвала Господу!.. - Во веки веков! – восторженно отозвался Иаков, и продолжил мягко, - Пойдем! Здешний старейшина Садок пригласил нас в свой дом. Нас ждет щедрая трапеза и уютный ночлег. - Да? Замечательно! Признаюсь, именно это мне сейчас и нужно, - смущенно улыбнулся Иуда. – Голова гудит и тяжелая, как камень. - Потому что ты снова подставил ее, защищая Учителя и нас. Я сбился со счета, сколько раз мы обязаны тебе, и не перестаю восхищаться. Мы все испугались, даже этот верзила Симон. А ты… - Видно, так мне суждено – защищать вас в опасности. - Может быть... Но мне всякий раз так стыдно за себя!.. Да, мне страшно в такие моменты, но не на столько… я просто теряюсь, не знаю, что делать… - Понимаю, - чуть улыбнулся Иуда. - Зато я знаю. Не печалься: научиться быстро оценивать ситуацию и принимать решения совсем не просто. Вам еще предстоит стать сильными и бесстрашными, так что не торопись. - Все-таки ты странный, Иуда. Очень странный, - недоуменно покачал головой Иаков. – Скажешь иногда совершенно непонятное, но так, словно тебе ведомо что-то сокрытое. Но пойдем. А то ужин съедят без нас. - Ну уж нет! – запротестовал иудей, медленно поднимаясь. - Я голоден. Идем. Иаков протянул ему руку. Благодарно кивнув, Иуда оперся на нее, и они зашагали к большому богатому дому, разместившемуся в самом центре селения.
Садок был щедр и радушен. Очень скоро их желудки приятно отяжелели, и голова Иуды, наконец, перестала болеть, успокоенная заботами дочери старейшины. Иисус был оживлен, он не скрывал радости от сегодняшней победы, хотя и попытался рассыпаться в благодарностях Иуде. Однако Зеленоглазый только отмахнулся. Он был молчалив и во время трапезы почти не сводил тяжелого взгляда с Симона. - Что ты смотришь на меня? – не выдержал, наконец, каменотес. - Так … просто …, - недобро улыбнулся иудей Галилеянин обеспокоено взглянул на них. - Что-нибудь не так, Иуда? - Все в порядке. Я просто задумался. Проповедник вздохнул. - Тебе надо отдохнуть. Ты ранен и устал сегодня. - Не волнуйся, со мной все хорошо. Тебе самому нужен отдых. Он глазами успокоительно улыбнулся другу и вернулся к трапезе. Когда хозяин всех разместил на ночлег, и суета постепенно начала стихать, Иуда, улучив момент, подошел к зелоту. - Надо поговорить, Симон. Жду тебя во дворе, - тихо и властно произнес он и, прежде чем каменотес успел ответить, удалился. Они встретились у дальней стены в час восхода Луны. Иуда любовался игрой ее лучей, когда тяжело подошел идумей, вопрошающе глядя на него. Зеленоглазый направился к выходу, жестом позвав каменотеса за собой.
Он остановился, только выйдя из деревни. Симон покорно шел следом. Они встали, глядя друг на друга, и глаза их светились, отражая лунные блики. - Ты обманул меня, Симон!.. – в голосе Иуды звенел больше несдерживаемый гнев. - ??? - Чей приказ ты выполняешь? Кто приказал? Говори! - Ты о чем, Иуда? - Не притворяйся глупцом! Ты сказал, что стал учеником Иисуса, ты делишь с нами путь и хлеб, внимаешь его речам и стоишь столбом, когда Учителю угрожает опасность! - Вот что! – сообразил каменотес. - Но остальные тоже не особенно рвались спасать Учителя, - с вызовом ответил он. - Лжешь! Они пытались оградить его то толпы! Кроме того, что с них спросишь: они простые люди, совсем не воины. Но ты!.. Ты владеешь оружием, умеешь драться, я видел тебя в деле. И ты стоял и смотрел, как Иисуса хотели растерзать! - Не растерзали же. Кроме того, там был ты. - Не обо мне речь, Симон! Не лукавь! Признайся, ты просто хотел воспользоваться удобным случаем, чтобы не убивать его своими руками? Кто приказал? Я все равно узнаю! - Нет! Нет!.. Это ложь! – гневно вскричал зелот. - Мне никто ничего не приказывал! - Значит, ты просто трус? Ты испугался! - Нет! Я хотел убедиться… - В чем убедиться? – наступал Иуда. - Что я не ошибся. Если Иисус действительно посланник Божий, с ним ничего не может случиться. - А если бы случилось?! - Это значило бы, что он обманщик, и не стоит о нем жалеть. Иуда стиснул кулаки, сдерживая ярость. - И как, убедился?! – ядовито спросил он. - Ты и меня считаешь орудием божественной воли? - Господь творит свои замыслы руками и отступников, и язычников. Ты спас Учителя, значит, Ему так было угодно. Значит этот Назарянин действительно Его посланник. - Рад, что ты удостоверился, - с трудом сдерживаясь, произнес Зеленоглазый. – И теперь? - Я остаюсь, и буду с вами до конца., буду верно служить Учителю. - Мерзавец! - не выдержал Иуда. Он схватил идумея за рубаху на груди, и тот невольно отпрянул от молний в его глазах. - Запомни! Каждый из нас пошел за Иисусом, оставив дом, семью, прежнюю жизнь, потому что поверил ему и полюбил его! Мы все стали братьями, деля дороги, опасности и скудные трапезы. Так что с такими мыслями ты не найдешь здесь понимания. Если хочешь остаться, знай, что никто и ничего здесь не проверяет. Мы не давали клятвы, не связаны обетом, нас держит только вера и любовь. И не дай Бог еще раз ты не защитишь Учителя в опасности или обидишь его! Тогда пеняй на себя! Зеленоглазый буквально отшвырнул от себя зелота. Тот едва удержал равновесие и застыл, ошеломленный. - Я все сказал, Симон. Больше повторять не буду. Ты меня знаешь. Идумей в безмолвном изумлении смотрел на него. Не произнеся более ни слова, Иуда резко повернулся и пошел прочь. 2 Иисус вошел в дом. Ученики вместе с хозяином сидел вокруг очага, и вели оживленную беседу. Увидев его, они вскочили. Иоанн бросился к нему. - Учитель! Наконец-то! – радостно воскликнул юноша. – Ты оставил нас, и стало пусто. Садись, поговори с нами. - Вы без меня так мило говорили о чем-то, - ответил Назарянин, мягко отстраняя его. Он огляделся, но не нашел Зеленоглазого. - А где Иуда? - Не знаем, равви. Он ушел. - Куда? - Откуда же нам знать, Учитель? - вступил в разговор Андрей. – Он никогда не говорит нам, куда идет, и что собирается делать. - Правда. Давно он ушел? - Давно. Но не тревожься, равви! Что с ним может случиться? Посиди с нами, расскажи что-нибудь. - Всякому слову свое время, Андрей, - Иисусу сейчас совсем не хотелось поучать их, ему нужен был Иуда, взгляд которого сегодня был так красноречиво горек и укоризнен, что Галилеянин твердо знал: он должен поговорить с ним. - Разве потребно искать время для истины, равви? – удивился рыбак. – Истина всегда хорошо звучит. - Верно. Только не всегда ее хорошо слышат, - поставил Галилеянин точку в разговоре.
Он вышел во двор. Яркий вечер стремительно переходил в безлунную ночь, наполненную бликами звезд. Очертания холмов терялись в далекой дымке, крики ночных птиц замирали, не порождая эха, северный ветер со свистом шарил по всем закоулкам, выхолаживая изнуренную зноем землю. Иисус вдыхал ночной воздух, наслаждаясь его свежестью, но ощущение смутного беспокойства не проходило. Вдруг проповедник почувствовал взгляд. Он обернулся. У ограды сгустком мрака выделялась фигура человека. Иисус всмотрелся и с радостью увидел знакомый блеск глаз и волны черных кудрей, расплетенных ветром. - Иуда! А я тебя ищу! – воскликнул он, бросаясь к силуэту. - Ищешь? Зачем? - Почему ты не идешь в дом? Холодает. - А ты? Возникла пауза. Они стояли, глядя друг другу в глаза, потом, не сговариваясь, взялись за руки и вышли за ворота.
- Ты хотел уйти, Иуда? - Нет, просто гулял. Остальные сегодня разговорчивы не в меру. Они утомили меня. - Ты чем-то расстроен? Ты суров сегодня, - участливо спросил Иисус. - Разве? – Иуда живо обернулся к Назарянину, - Нет. Мне просто грустно. Эта вдова не идет у меня из головы. - Да… Странный с ней получился разговор, а тебе он вовсе не понравился. Почему? - Ты был слишком суров к ней. Она не заслужила этого. - Но она говорила такие вещи!.. - Разве ее слова не справедливы? Она ведь даже не упрекала, но какая горечь, какая боль и скорбное смирение звучали в ее речи! А ты укорил ее за это. - Правильно, потому что она о бренном думает более чем о Боге. - Нет, - медленно покачал головой Иуда. – Она потеряла мужа, которого любила, а теперь и сына – единственное утешение и надежду ее дней. Она живет одна в нищете и скорби. Разве не справедлив был ее вопрос «за что»? - Я ответил ей. - Да? Ни утешения, ни надежды она не нашла в твоем ответе. Лишиться мужа и сына, всю жизнь бояться и унижаться и при этом славить Бога? Ты не думаешь, что для этого нужно больше душевных сил, чем есть у бедной вдовы, измученной горестями? - А что бы ответил ей ты? - Я бы промолчал. - ???! – Назарянин остановился, изумлено глядя на Иуду. - А что ей можно ответить, Иисус? Ты говорил, что Господь любит своих детей. Но в чем она может увидеть эту любовь? В том, что у нее отняли счастье, что всю жизнь она думала о том, как выжить, чем кормить семью? В том, что стон человеческих страданий стоит по всей ойкумене? - Я и говорил о том, что Господь утешит ее, что каждому он воздаст по заслугам в земной жизни, что в Царствии Его тысячекратно воздастся ей за все испытания, и она познает блаженство, если будет тверда в вере и чиста душой. - Ах, Иисус, - горько вздохнул Зеленоглазый, - если бы она чувствовала Бога как ты, верила, слышала и понимала Его как ты, тогда она нашла бы утешение в этом! Но в том и дело, что людям не дано твое знание о Боге. Ты счастливец, что бы ни ждало нас впереди, ибо верить и любить Его так – великое благо. А что делать ей? Во что верить? Бог для нее – далекая грозная сила, всемогущество которой она познала, а милосердие – нет. Она не понимает и боится Его, как же она может Его любить? - Я понял тебя, - печально склонил голову Назарянин. – Вот почему ты поспешил уйти! Тебе было больно продолжать разговор, но ты не хотел возражать мне при всех? Иудей только глубоко вздохнул в ответ и отвернулся. Они молча шли по дороге, держась за руки. Иисус снова первым нарушил молчание. - Ночью я видел странный сон. Он не дает мне покоя. - Что ж ты видел, Галилеянин? - Тебя. Вернее, сон был о тебе. Я шел по пустыне и услышал грозный голос, идущий словно от земли: «Бойся, Иисус! Страшись!». Меня охватил ужас, с замиранием сердца я спросил: «Чего я должен бояться?», и голос ответил: «Твоего друга, того, кто ближе всех. Берегись его!». После этого наступил мрак… Что ты думаешь об этом сне, Иуда? - Зачем ты спрашиваешь меня? – вроде бы небрежно, но с плохо скрытым волнением спросил иудей. - Я не толкую сновидения… Но почему ты говоришь, что сон обо мне? - О ком же? Голос ясно сказал… Иуда остановился как вкопанный. Расширенными зрачками он глядел на Иисуса. - Ты… ты считаешь меня… своим лучшим другом?.. – почти испуганно спросил он. - Конечно. Неужели, ты этого не знал? - Нет, я думал, что… Ведь остальные боятся меня, я чужой им, даже Иакову и Петру с Андреем … Я думал, что и ты… - Иуда! – с ласковой укоризной воскликнул Назарянин. – Как ты мог! Да, с тобой порою трудно, ты не такой как другие, ты бываешь очень суров, даже жесток. Но это не важно. Ты – мой самый близкий друг, тебе я могу доверить свои страхи, поделиться тревогами, ты всегда защищаешь меня и единственный споришь со мной. Ты столько раз спасал меня от слепой ярости толпы, удерживал от неверного шага. Иногда я не понимаю тебя, но стоит тебе исчезнуть, мне становиться грустно и одиноко. Конечно я… Но что с тобой? Лицо Иуды исказилось. Он поспешно отстранился. Иисус увидел, как сжались его руки, услышал судорожный вздох, вырвавшийся сквозь стиснутые зубы. - Иуда!.. Зеленоглазый, отворачиваясь от него, спрятал лицо в ладонях. - Господи!.. – вырвалось у него. Некоторое время длилось молчание. Потом иудей медленно повернулся. Лицо его снова стало спокойным, но в глазах была боль. - Лучше бы ты не говорил мне этого, Назарянин! - Почему? - Боюсь, я не стою твоей дружбы. Впрочем, и сон тебе об этом говорит. - Нет! Нет! Я не верю, Иуда. Это происки Сатаны! Ему не удастся обмануть меня. Никогда я не оттолкну тебя! Никогда не поверю, что ты опасен для меня! - А если это правда, Иисус? – напряжено, почти с вызовом спросил Зеленоглазый. - Нет, Иуда! Правдой это не может быть! Ты мой друг, к тебе я иду, когда мне плохо. Ты не способен причинить мне зло! - Смотря, что считать злом, - с тоской сказал иудей. – Почему ты не веришь этому сну? - Потому что я верю Господу. Он соединил наши жизни в одну. Он послал мне тебя. - Верно. Но кто же знает Его волю. Откуда тебе ведомо, чего Он потребует от каждого из нас? - Я этого не знаю пока, но что бы ни было, без тебя мне не справиться. В этом я уверен. Иуда с тяжким вздохом опустил голову. Иисус некоторое время смотрел на него, потом подошел. - Я не пойму, ты ищешь предлог, чтобы уйти от меня? - Если бы я хотел этого, я не искал бы предлогов. - Тогда в чем дело? Иуда прямо взглянул на него темными, полными грусти глазами. - Во мне, Иисус. Ты мой брат, ты самый близкий мне человек, я люблю тебя. Но…, - его голос дрогнул, - упаси Господь всякого от такой любви, как моя! - Я не понимаю…, - И не надо, - резко прервал его Иуда. - Ты хочешь, чтоб я был рядом? Не бойся, я не собираюсь оставлять тебя. Ведь я дал слово тебе и Крестителю. Но лучше б я мог уйти, лучше б не было этого разговора, и я не знал… Хотя… Он снова поник. Иисус положил руки ему на плечи. - Послушай, мы с тобой хорошо умеем понимать друг друга. Я не знаю, что тебя мучает, но в одно верю столь же твердо, как в Бога - в твою верность и любовь ко мне. Я слаб, я слишком мягок и многого боюсь, И если ты хочешь сказать, что будешь бороться с моими страхами, мой слабостью и наивностью ради меня самого и нашего дела, то это лучшая услуга, которую ты можешь мне оказать. Зеленоглазый вскинул голову, его глаза вспыхнули. - Ты от души это говоришь, Назарянин? - Конечно! Не терзай себя. Мой путь еще неведом мне, но и ты, и я следуем воле Господней, и значит, не можем сотворить зло. Все случится, как угодно Всевышнему, но наши судьбы сплетены неразрывно, это я знаю точно! Как и то, что не сделаю, что должен, без тебя. - Спасибо… Спасибо, Иисус! Эти слова – лучшие, что я слышал за всю жизнь… друг мой, - внезапно Иуда схватил его руку и прижал к губам. Назарянин замер в изумлении, но иудей, словно стыдясь своего порыва, уже разжал пальцы, и лицо его снова приобрело привычное бесстрастное выражение, только в краешках глаз дожали слезы горькой любови к человеку, стоявшему рядом. Иисус отвернулся. Эта душа по-прежнему оставалась для него загадкой и не хотела раскрыть своих тайн. Но одной тревогой стало меньше – теперь он точно знал, что Иуда никогда не покинет его. - Поздно, - неопределенно сказал он, - пойдем к остальным, надо отдохнуть перед дальней дорогой. - Действительно, уже ночь. Идем, Назарянин. Не тревожься зря, все свершиться как угодно Господу. - Аминь. Больше на пути не было сказано ни слова. Каждый шел, погруженный в собственные мысли. Но руки были сплетены вместе, и их теплота согревала обоих среди холодной ночи. 3 Симон, словно уменьшившийся ростом, стоял перед Товией, виновато потупившись. Гневно переводя дух, зелот сверкающими глазами глядел на него. - Так что же? – продолжил он, отдышавшись. – Ты готов доказать нам, что по-прежнему достоин доверия, и исполнить приговор? Каменотес молчал. - Молчишь? Зря! У тебя нет выбора. Либо ты с нами, и выполняешь наши приказы, или тебя постигнет такая же участь. Решай быстро! - Товия, пойми, я не могу! Иисус мой Учитель. Вы послушайте его! Он – пророк! Он полезен для нашего дела и тоже хочет свободы Израилю!.. - Что такое ты несешь?! – гневно оборвал его излияния галилеянин. - Он говорит о новом царствии Божьем, о братстве угнетенных, свободе... - Вздор! Эта кроткая овца не способна быть лидером в нашей борьбе! - Я не знаю… Я не могу это сделать, Товия! - Сделаешь! Никуда не денешься!.. Хорошо, тогда ответь, почему до сих пор жив этот отступник? Что мешает тебе убить его? - Иуду? - Да! - Но как же… Пойми: он – ближайший друг Учителя. Иисус никогда не простит мне! - Все это пустые отговорки! Что тебе за дело до его прощения? Может, ты уже на стороне этого предателя? - Нет! Я по-прежнему с вами! - Тогда убей их обоих! Это приказ старейшин, и неподчинившийся ему сам становится отступником. - Но я не могу!.. - Конечно, не может. Кто ему позволит? – раздался сзади полный гнева и насмешки голос. Собеседники резко обернулись. Перед ними, недобро улыбаясь, стоял Иуда. В его зеленых, горящих как у кошки глазах тлело пламя ярости. - Ты!.. – в испуге воскликнул каменотес. – Ты все слышал!.. - Еще бы!.. Успокойся, Симон! Я убедился, что ты не враг Иисусу. А вот твоему собеседнику лучше было бы вообще не появляться здесь. Глаза Товии вспыхнули. - Что?! Ты мне указываешь? Симон, да что ты трепещешь перед этим мерзавцем? - О! Какие слова! - Ты еще не то услышишь, отступник! - Вряд ли, - презрительно парировал Зеленоглазый. - Терпеть не могу пустой болтовни! Зелот задохнулся от ярости, но не нашелся с ответом. - Опять молчишь! Как всегда нечего сказать? Иуда все еще улыбался с издевкой, но его взгляд постепенно разгорался настоящей, обжигающей ненавистью. - Тогда послушай, что я скажу. И запомни - повторять не буду: убирайся сейчас же и больше никогда не появляйся здесь ни в одиночку, ни с кем-нибудь. Увижу тебя снова – убью! - Ты - меня? Не посмеешь! - Еще как посмею! И сделаю это с удовольствием. Уходи! Не искушай меня! – негромкий голос, ледяной тон являли резкий контраст с мечущим молнии взглядом. Было видно, что Иуда сдерживает себя из последних сил. - А старейшинам передай, что любого, кто тронет хотя бы волос на голове Иисуса, ждет немедленная смерть. Я предупредил! - Предупредил? Да как ты смеешь, отступник! Я сам зарежу твоего разлюбезного проповедника со всей шайкой! А тебя первого! Это было сказано зря – Зеленоглазый не выдержал. - Тебе, я вижу, жить надоело. Попробуй! - не сводя с зелота горящих ненавистью глаз, он выразительно положил руку на рукоять ножа. Товия выхватил свой. - Да что вы затеяли! Не надо!.. – Симон, стоявший во время перепалки в каком-то оцепенении, бросился между ними. – Товия! - Уйди, трус! Я покажу тебе, как надо убивать врагов Израиля! - Иуда! - На этот раз он прав, Симон! Это наше личное дело. Не вмешивайся! - Но!.. - Прочь, говорят тебе! – едва ли не в один голос вскричали противники. Каменотес отошел подальше, с волнением наблюдая за разгорающейся схваткой.
Враги стояли лицом к лицу, меряясь взглядами. Тела их сковало напряжение, руки замерли на рукоятях. Зелот ударил первым. Клинок молнией рассек воздух у самой груди Иуды. Тот отпрянул и нанес ответный удар. Товия едва успел уклониться… Схватка была недолгой. Несколько мгновений они кружили, обмениваясь уколами. Потом Товия сделал молниеносный выпад. Иуда отразил его клинок, и сам нанес быстрый, как бросок змеи, удар. Нож по рукоять вошел в грудь зелота. Корчась в предсмертной муке, Товия тяжело рухнул. Несколько мгновений Иуда холодно смотрел на него, потом дважды вонзил клинок в землю, смывая кровь, и склонился над умирающим. - Попробовал? Я предупреждал! - Будь … ты … проклят … предатель!.. – прохрипел зелот. - Буду, Товия, не беспокойся. В шеоле встретимся. - Ни-ничего… Вас все равно … достанут!.. - Конечно! Только не ты, и не твои дружки. Прощай! Последнее желание есть? Но зелот уже не смог ответить. Его глаза остекленели, руки разжались, голова запрокинулась, и он затих.
Иуда замер, отрешенно глядя на распростертое тело. - Ты … убил его? – изумленно-испуганный голос каменотеса вывел его из задумчивости. - Как видишь. - Боже! - Тише! С каких пор ты такой впечатлительный, Симон? - Что теперь будет? - Ничего, - пожал плечами Иуда, не сводя глаз с убитого. - Он мертв, и это все. - А как со мной? - Сказал же: я уверен, что ты не желаешь Иисусу зла. Как ты относишься ко мне – мне все равно, - он, наконец, поднял на зелота глаза, и тот увидел на поверхности их омута лишь насмешку. - Ты расскажешь Учителю? - Если хочешь, скажи ему все сам. Объясниться в любом случае придется. - Почему? - Смотри, - Иуда указал на приближающихся к ним учеников во главе с Назарянином. Они подошли, со страхом глядя на неподвижное тело. - Иуда, кто этот человек? Что произошло? – с трепетом спросил Галилеянин. - До недавнего времени он был зелотом Товией, а теперь, как видишь, мертв, - Мертв? – в ужасе переспросил Иисус, невольно отстраняясь от окровавленного трупа. – О Боже! Кровь… Кто убил его? - Я. - Ты?! – Назарянин не верил своим ушам. - Да. В честной схватке. Иисус в растерянности смотрел на невозмутимого Иуду, ожидая объяснений. - Это правда, Учитель, - вступил в разговор Симон, - схватка была честной. И … Товия сам виноват… - Не надо, Симон! Я сам все объясню. - Сначала надо похоронить этого … несчастного. - Верно, - все так же спокойно кивнул Иуда. – Я займусь этим. Симон, помоги. - Хорошо, - согласился идумей, вопросительно взглянув на Иисуса. Проповедник не возражал. Не сводя с иудея изумленных глаз, он опустился на колени над телом и начал молиться. Некоторое время Зеленоглазый наблюдал за этим. - Ты прав, Галилеянин. Так должно поступать даже с врагом. Хотя … твоей молитвы он не стоит. - Что ты такое говоришь? – гневно вскинулся Иисус. - Ничего... Успокойся. Я все объясню … Позже… Он взял принесенный Симоном заступ и с ожесточением вонзил его в каменистую землю.
Бросив последнюю горсть земли, Иуда почти с отвращением отряхнул руки и, ни на кого не глядя, пошел прочь. - Постой! – окликнул его Иисус. Но Иуда не останавливался. Иисус растерянно смотрел на него. Иуда все шел, пока, наконец, не скрылся в сумерках. Галилеянин тяжело вздохнул и поспешил следом. - Учитель! – бросился за ним Симон. - Останься! Не вмешивайтесь. Я сам с ним поговорю. Огонек костра удалился совсем, когда Назарянин, наконец, увидел друга. Тот сидел на земле, обхватив руками колени и низко опустив голову. Иисус тихо приблизился к нему и сел рядом. - Иуда! – негромко позвал он. Иудей медленно обернулся. Галилеянин вздрогнул, увидев его лицо. - Ты… ждешь объяснений? - Мне хотелось бы… - Почему ты не спросишь Симона? Он все знает… - Я пришел спросить тебя – своего друга. К тому же, … ты его убил… - Ты прав, - судорога боли пробежала по лицу иудея. Он вздохнул, словно собираясь с силами. - Что ж… Зелоты вынесли тебе приговор. Они хотят твоей смерти. - Этого надо было ждать: им не нужны соперники, - горько заметил Галилеянин. - Верно, - кивнул Иуда. - Товия был одним из лучших боевиков братства…, - глаза Иуды потемнели и словно углубились. - Помнишь, я рассказывал, что именно он привел меня в братство, что мы дружили когда-то… Я даже дважды спасал его от римлян … - Помню… Но как же это может быть! – не сдержался Иисус. - Не верится? - обернулся к нему Иуда. – Мне тоже…Но все так и есть. Какое странное переплетение судеб, правда? - Правда… Неисповедимы пути Господни…А Симон? - Что Симон? Он – зелот, остался им и поныне. Он связан клятвами и братской верностью. - Тогда…, - взволнованно начал проповедник. - О нет, не беспокойся!. К тебе он пришел совершенно искренне. Сначала я тоже сомневался, но теперь знаю точно: Симон не опасен для тебя. - Так зачем приходил Товия? - Передать приговор братства о тебе и напомнить, что я тоже слишком зажился на свете, - жестокая усмешка искривила на миг губы Иуды. - Они ведь по праву считают каменотеса своим. - И… - Симон отказался. Он не может поднять на тебя руку. Он твой ученик, он верит в тебя. - А на тебя? - Не думаю, - в тоне Зеленоглазого было равнодушие. - Скорее всего, не посмеет, и не столько потому, что хорошо знает меня, но скорее из-за того, что ты не простишь его. - Не прощу?.., - испуганно повторил Галилеянин. - Да, наверно... Но мне и представить такое страшно! – вздрогнул Назарянин, схватив друга за руку. - Не представляй. Симон все понимает. - Так Товия, ничего не добившись, решил действовать сам? - Собирался. - И потому ты убил его? Иуда резко вскинул голову, высвободил руку. - Нет. Я убил его потому, что хотел убить, - размеренно произнес он, сделав упор на два последних слова. Назарянин отпрянул и воззрился на друга с изумлением и страхом. Судорога боли снова исказила черты иудея. - Прости меня, Иисус, - тихо сказал он. – Видишь, мне никогда не стать твоим учеником: я не научился прощать… - Но что он сделал? – со страхом спросил Иисус. – Чем это человек вызвал в тебе такую ненависть? - Он…, - Иуда низко опустил голову. Волосы скрыли его внезапно побледневшее лицо, но Галилеянин услышал судорожный вздох и скрип стиснутых зубов. - Много лет назад, - глухо заговорил иудей, - он убил одну девушку… Так просто, походя, почти случайно… Ее звали Мирра. Она была дочерью одного богатого коммерсанта и единственной женщиной на всем свете, которую я любил… Иисус ошеломленно замер, глядя в горячие, наполненные болью глаза друга. - Что смотришь? Разве я не могу любить женщину? - Можешь, конечно, - выдохнул проповедник. – Но я не думал… - Что с таким нравом я способен на это, - жестко закончил Зеленоглазый. - Нет! Я не то хотел сказать! Просто… А она? Эта девушка знала о твоей любви? - Она любила меня, так же, как я ее... И мы были счастливы, хоть и не долго… Иисус смотрел на иудея, его глаза просили: «Дальше! Говори дальше!», но он не решался попросить вслух. Иуда продолжил сам. - Знаешь, в чем самая страшная издевка судьбы? – мы встретились, когда я стал зелотом… Несколькими годами раньше, и вся моя жизнь повернулась бы иначе! - Почему? - Как же! Старший сын книжника из колена Левина и дочь - единственная наследница богатого коммерсанта. О такой партии можно только мечтать! Родители были бы счастливы! Но… не судьба! - А как вы познакомились? - Случайно. Знаешь, во время праздников в Иерусалиме все перемешивается. И вот лунным вечером в Песех нас ждала нечаянная встреча – она с няней заблудились в предпраздничной сутолоке. Я просто предложил свою помощь… и пропал: взгляд, несколько ничего не значащих фраз, и я чувствую, что гибну… потому что полюбил… с первой встречи, с первого взгляда. Ты и представить не можешь мой ужас, когда я осознал это. Зелоты убивают таких, как она … А я…, - Иуда замолчал, невидяще глядя перед собой. Иисус с волнением ждал. - Скоро мы встретились еще раз и опять случайно, - снова заговорил Зеленоглазый. - Это было как медленная пытка! Я так старался забыть ее! И не мог! Я ничего не мог сделать с собой! А потом она спасла мне жизнь. Мне и моему товарищу, совсем юнцу: мы прятались от стражи в заброшенном саду, она с подругами пришла туда… Снова случайность!.. Она увидела нас. Конечно, все поняла, и не выдала… После этого я не выдержал – пришел к ее дому. Я хотел только взглянуть на нее, чтобы сохранить ее образ в глубине души и никогда больше с ней не встречаться. А она… ждала меня. Она заговорила первая. И заставила меня признаться! Представляешь, она - меня!.. Не я!.. Помню, я плакал тогда у ее ног, ибо хорошо понимал, что между нами ничего быть не может. Я хотел уйти… Но она не отпустила… потому что … полюбила тоже… Господи! Зачем? – Иуда проглотил рвущееся из груди рыдание. - Тогда я открыл ей, кто я – думал, что она с презрением отвернется от меня, прогонит или выдаст римлянам, или... Боже! Я был готов тогда умереть. Так было бы лучше… А Мирра молча выслушала, а потом сказала: «Кем бы ты ни был, мне все равно – я люблю тебя, что бы ты ни делал – не важно, ибо сам Бог соединил в небесах наши души. Я твоя, любимый мой!», - Иуда со стоном закрыл лицо руками. На этот раз пауза была долгой. - Она сказала это, и мир рухнул... Но теперь мне было все равно: она любила меня, и я был бесконечно счастлив, она хотела быть со мной, и весь свет для меня сомкнулся в ее золотистых глазах… Мы стали встречаться, изредка, украдкой. Я опасался, что зелоты, узнав о моем отступничестве, причинят зло ей, она трепетала за меня, опасаясь гнева и мести своего отца. Но все же мы были счастливы… Потом… я ушел из братства… Впрочем, об этом ты знаешь… - Оказывается, нет. - Я же рассказывал тебе… Я не лгал. Просто вспоминать о ней до сих пор невыносимо… - Прости! Иуда судорожно вздохнул. - Ничего… Я стал свободным. Но кто я – нищий бродяга с темным прошлым. Что я мог предложить ей, кроме своей любви?.. Отец решил выдать ее замуж. Она сказала, что готова убежать на край света, лишь бы быть со мной… И я согласился. Для меня уже не существовало ни зелотов, ни фарисеев, ни римлян – никого. Девушка, которую я любил больше всего на свете, соглашалась быть моей. Я хотел увезти ее далеко-далеко, чтобы нас никто не нашел…Мы строили планы и готовились к бегству. Но когда в условленный день я пришел за ней…, - Иуда осекся, его ногти впились в ладони, кадык заерзал под кожей, словно ему было трудно дышать. – Когда я пришел, - громадным усилием воли продолжил он, - в ее доме была мертвая тишина, разгром и пепелище… Снова повисло молчание. - Что … произошло? – не выдержал Иисус. - Сосед рассказал мне, что больше десятка зелотов во главе с Товией (я узнал его по описанию) схватили отца Мирры и выволокли из дома, чтобы забить камнями за сотрудничество с римлянами. Она… была очень смелой и… бросилась защищать его… и Товия… он просто … просто оттолкнул ее … Она упала… и виском ударилась о камень… Иуда не смог продолжать. Он поспешно отвернулся, утопив лицо в ладонях, и Назарянин увидел, как затряслись его плечи. Несколько минут проповедник молча смотрел на него, потом робко протянул руку и мягко опустил на черный шелк его волос. Иуда вздрогнул и медленно обернулся, открыв другу мокрое от слез лицо. - Я поклялся тогда, что убью Товию, даже если это будет последним, что я сделаю в жизни! – хрипло продолжил он, яростно стирая слезы. - Теперь я исполнил клятву… и … не жалею об этом… Галилеянин не отвечал. Зеленоглазый запрокинул голову, подставляя пылающий лоб ветру. Рука Иисуса легла ему на плечо. - Прости меня, - тихо произнес он. – Прости, что заставил тебя пережить это снова. Такое нельзя вспоминать! - Такое нельзя забыть, - покачал головой Иуда. – Не надо извиняться, я должен был объяснить. - Как ты выдержал все это? - Не знаю… Судьба вдоволь поиздевалась надо мной! Я понимаю, это плата за мои грехи… Но так жестоко!.. Лучше б я сам умер… А за что ее?.. О, Господи… - Если б я знал, Иуда! Если б мог помочь хоть чем-нибудь! - Не надо, Назарянин! Ты есть, мы вместе, и уже за это я безмерно благодарен Богу. Не держи зла за то, что я пролил кровь в нашей общине. Если скажешь, я уйду… - Нет! Никогда! – воскликнул Иисус, хватаясь за его руку. - Я не хочу, чтобы ты уходил! Как мы без тебя? - Но я нарушил и Закон, и твое учение. Я принес смерть в наше братство! Иисус опустил голову, уйдя в себя на несколько минут. Потом взял друга за руки. - Я … я не могу и не хочу судить тебя, Иуда. Я не переживал такой боли… Все случилось, как случилось. Пусть так и будет. На все воля Божья. - Спасибо, Иисус. Это слова истинного друга, - Зеленоглазый крепко сжал его руку в своих, в его глазах снова блеснули слезы, но он тряхнул головой, прогоняя их вон, и продолжил привычным тоном. – О зелотах не беспокойся, я разберусь с ними. Только не вмешивайся, хорошо? - Что ты задумал? - Ничего особенного. Они просто должны понять, что до тебя им не добраться, - на лице Иуды появилась угроза, привычным движением он стиснул рукоять ножа. - Не надо! – с трепетом ответил Иисус. - Но иначе они не остановятся. - Пусть, - голос Назарянина дрожал, но во взгляде была решимость. - Все будет как должно. Если я нужен Господу, он защитит меня от них. К тому же со мной ты… - Но… - Я прошу, Иуда! – настойчиво повторил Иисус. - Хорошо, - помолчав, задумчиво кивнул иудей. – Я поступлю, как ты хочешь. - Спасибо. А теперь пойдем. Надо все объяснить остальным, а то они Бог знает что вообразят. 4 Иуда, расслабившись, сидел у ограды. Голова его была опущена на грудь, рассыпавшиеся волосы скрывали лицо. Иисус некоторое время издали смотрел на него. Жалость к этой измученной душе терзала его сердце. Галилеянин чувствовал ту бурю, которая бушевала последнее время в сердце друга. Вот и сейчас, полностью погруженный в себя, иудей не замечал ничего вокруг, забыв о трапезе, не ощущая холодного ветра, прилетевшего из пустыни. Иисус хотел подойти к нему, сказать что-то доброе, успокоить, но не смел. Он по опыту знал, что не получится – эта гордая душа не принимала жалости и не искала утешения. Назарянин огляделся. Вокруг все было обычно: гомон учеников, занятых беседой, задумчивая Магдалина, залитый солнцем двор бедного дома Лазаря и… одинокая фигура Иуды, казавшаяся совершенно нездешней… Иисус решился. Он неслышно подошел к другу и встал за спиной у него. Иудей его не замечал. - Мне кажется, ты задумал что-то, - негромко и как можно мягче сказал Галилеянин. Иуда резко обернулся, долгим вопросительным взглядом прожег Назарянина, потом его глаза вспыхнули страданием. Он опустил голову. - Уйди, - тихо и беспощадно сказал он, сжимая руки. – Это только мое бремя… мой выбор… Иисус не уходил. Возникла пауза. Иуда снова задержался долгим пронизывающим взглядом на его лице. - Я знаю, что ты сделаешь все, как надо, - еще тише произнес он, - и им не позволишь все испортить, - он слегка кивнул в сторону остальных и поспешно отвернулся. Его голова вновь поникла, словно придавленная тяжким бременем. Назарянин не вытерпел. - Иуда! – с непередаваемой нежностью позвал он, опуская руку на плечо друга. Но тот резко вскочил и отстранился. - Уйди! – уже со страстью повторил он. В его глазах горела страшная смесь гнева, мольбы и страдания. – Не надо!.. – тяжело дыша, он медленно отступал, выставив вперед руки в запретном жесте. – Мне… ты не поможешь! – отступив еще на несколько шагов, он опрометью бросился прочь. Иисус долго с болью смотрел ему вслед.
Иуда бежал, не разбирая дороги, вообще не видя ничего вокруг. Грудь его разрывалась, голова горела. Все, что накопилось в душе и разуме за последнее время, слилось в какой-то жуткий вулкан, клокотавший внутри. Душа, измученная, истерзанная, раздираемая сомнениями, страхом, бременем решения, рвалась наружу, пылала, сжигая его… Иуда не мог больше … Он рухнул на колени, из его груди вырвался страшный отчаянный крик, отдавшийся многократным эхом в холмах: - Господи-и-и-и!!!... Его затрясло, по щекам потекли слезы. Дрожащими руками он закрыл лицо и замер, тяжело дыша, с низко опущенной головой. Некоторое время он был недвижим, потом титаническим усилием уняв дрожь и рыдания, запрокинул голову и поднял полные муки глаза к небу. - Господи!!! Боже правый!.. – срывающимся голосом заговорил он, до боли стиснув руки. – Я знаю, Ты слышишь меня, Ты читаешь в душе моей и видишь мои муки! Господи! Об одном прошу – дай мне знак, что такова Твоя воля! Боже, ты слышишь?! Я сам все сделаю! Сам! Только… молю! избавь меня от сомнения! Боже правый! Высока Твоя цена, беспощадна кара Твоя! … я готов принять ее, Господи! Но мне надо знать… Слышишь?! Мне надо знать, что я прав, что я правильно понял Твой замысел! Что это не будет напрасным! Боже праведный! Делай со мной, что хочешь, но дай мне ясный знак воли Твоей. Слышишь!!! Дай же мне знак! Пощади меня, Господи!!!.. – Иуда уронил руки и снова зарыдал беззвучным плачем. Силы оставляли его. Иуда скорчился, сжав кулаки, низко опустив голову, и застыл. - Боже! – снова заговорил он, теперь едва слышно. – Я же только человек! За что мне такое бремя? Как мне вынести его?! Господи! не помощи прошу – знаю, никто мне не поможет! Но не надо больше испытывать меня! Боже правый, Ты же видишь – я решился! Я готов! Так дай же мне знак, что я не ошибся! Скажи, что так надо! Ответь же мне, Господи! Хоть раз ответь мне!!!.. – выплеснув с этим последним отчаянным воплем остатки сил, Иуда упал на землю и остался неподвижен, только плечи вздымались от тяжелого дыхания. Когда он вернулся к действительности и огляделся, приближался вечер, ласкаемый лучами предзакатного солнца. Иуда с трудом поднялся, его шатнуло - никогда еще он не чувствовал себя таким слабым и разбитым. Но голова была на удивление ясной, а в душе воцарилась тишина. Нет, это был не покой, он просто решился. Почувствовав это с безнадежной точностью, он горько издевательски засмеялся. В полной тишине смех прозвучал почти демонически, и суровые холмы Иудеи ответили ему гулким далеким эхом.
Иуда медленно брел без дороги. Тяжелая усталость, сковавшая его, никак не проходила, и каждый шаг давался с трудом. Погруженный в себя, он не заметил, как небо заволоклось плотными облаками, и потому остановился в удивлении, когда его накрыла густая тень. Иуда огляделся. Его окружало безмолвие. Казалось, все движения, все звуки замерли, исчезли вместе с солнцем, и пустыня навеки застыла в серой мгле молчания. Время тоже словно остановилось. Этот миг длился и длился, пока ледяной озноб не сковал все его тело и не заставил замереть сердце. Когда ощущение стало настолько невыносимым, что Иуда готов был пронзительно закричать, рядом внезапно ощутилось движение. С трудом, медленно он повернул голову и увидел рядом с собой высокую темную фигуру, возникшую из ниоткуда. Зеленоглазый воззрился на нее. Пришелец был выше любого человека, худ, темноволос, в чертах его длинного с острым подбородком лица, кажется, не было ни одной плавной линии, а глаза являли собой провалы в ничто, наполненные пустотой. В молчании они глядели друг на друга. Потом незнакомец первым нарушил тишину. - А ты по-настоящему смел: не вздрогнул, не отпрянул, как будто нисколько не удивился моему появлению. Хотя, мне кажется, я проделал это довольно эффектно, - голос был на удивление приятный – среднего тембра, бархатистый, обволакивающий. Иуда все еще внимательно рассматривал явление. Его глаза вспыхнули. - Не думал, что тебя волнуют такие мелочи. Ведь ты способен на гораздо большее. - Так ты узнал меня? - Догадался. - И все-таки не боишься? - Нет. Хотя тебя я не ждал - Напрасно. Ты занимаешься делами, которые касаются меня. Но как ты догадался? - Достаточно взглянуть тебе в лицо, чтобы понять. Незнакомец улыбнулся, и его прямые тонкие губы рассекли лицо на две части. - Да, время я в любом случае не потрачу зря…, - тихо оборонил он. - Не хочешь ни о чем спросить? - Ты нашел меня, - холодно ответил Иуда. - Я жду, когда скажешь, что тебе нужно. - Нет, это действительно забавно! – со смехом воскликнул пришелец. – Человеку является Сатана, а он разговаривает с ним, как с бродячим торговцем. Присядем? Иуда напряженно смотрел на приглашающий жест. Его лицо стало жестким. - Я думаю, вежливость здесь не к месту. Ты прекрасно понимаешь, что я не рад тебя видеть. Что тебе нужно от меня? Зачем явился? - Что ж так не любезно? – иронично осведомился Дьявол. - Я ждал другого собеседника. - Знаю, - с усмешкой кивнул Люцифер. - Вся пустыня слышала твой крик и видела твои слезы. - Не любоваться же ими ты пришел! - Глупец! – Сатана расположился на земле, обхватив руками острые колени, в его темных глазах вспыхнули лукавые искорки. - Неужели, ты действительно думал, что Он тебе ответит? - Надеялся… - После всего, что с тобой было? После всех бед, мучений, разочарований? Ты все еще ждешь от Него чего-то? Он хоть раз тебя услышал? - Ты сам знаешь ответ, зачем спрашивать, - все тем же безразличным тоном ответил Зеленоглазый. - Ты не об этом пришел говорить. - Да, - с улыбкой покачал головой Люцифер. – Но побеседовать с тобой я хотел давно, и счел момент подходящим. - Не угадал, - мрачно отпарировал Иуда. – И за что же я удостоился такой чести? - Дерзок! – одобрительно кивнул Дьявол. - Но ты прав: после вашего неразумного пращура эту честь я не оказывал почти никому. - Можешь считать, что я польщен. - Вот уж не поверю! Я знаю тебя, Иуда. Однако присядь все-таки, у тебя был тяжелый день. - Вечер, я вижу, будет не легче, - все так же мрачно и небрежно обронил иудей, садясь напротив. Сатана некоторое время изучающее смотрел на него, и в его глазах появлялось что-то человеческое – нечто вроде уважительного интереса. - Да, теперь я окончательно понял, почему ты, - задумчиво проговорил он. - Ты о чем? - О твоем замысле, конечно. Должен сказать, что я в какой-то мере даже восхищен. Лишь на миг лицо Иуды исказилось, но тут же он овладел собой и с вызовом взглянул на собеседника. - Издеваешься? Напрасно тратишь время. - И в мыслях не было. Зачем мне издеваться над тобой, когда сам себе ты худший враг? - Неужели тебя это заботит? – не сдержал иронии Зеленоглазый. - Обидно! - облокотившись на острый локоть, откинув голову на камень, Сатана изящно растянулся на земле. - Столько людей на свете, а такие, как ты – большая редкость. В основном серость, посредственность, скука… А на тебя глядишь и любуешься. Признаться, я всегда наблюдал за тобой с интересом. Все ждал, когда ты совершишь что-нибудь такое.., - он хмыкнул иронически. - Дождался! - Ты достаточно за мой счет позабавился! Больше я не попадусь в твои сети. - Что? Ты сам веришь в то, что говоришь? Ты в моих сетях! Да за все эти годы ты ни разу не поступил, как я хотел! А жаль! Мог бы достичь такого!.. Иуда молча глядел на Люцифера со странным выражением в глазах. - Даже не знаю, приятно ли мне слышать это, - медленно и глухо произнес он. - Понимаю, почему ты не рад: страшно сознавать виновником собственных бед не предводителя зла, - Дьявол сделал легкий поклон, - а самого себя и еще кое-кого, кого я не называю. Глаза Иуды вспыхнули. - Вот что! Я понял, чего ты добиваешься. Не выйдет! Мой путь таков, какой есть, и я благодарен Всевышнему за него. - Благодарен? – Дьявол приподнялся на локте, пронзая человека взглядом. - За все потери и разочарования, за боль и тоску, за бремя грехов, которое так гложет твою душу? - Давать и отнимать – право Господа, - холодно ответил Зеленоглазый. - Что на свете может быть не по Его воле? А мои грехи – только мои. Я сам их совершал, сам и расплачусь. А пока я готов исполнять Его волю, какой бы она ни была. - Неужели, ты действительно так думаешь? - Люцифер не таил удивления. - Да, потому что только так я могу объяснить, зачем я еще жив. - А ты знаешь, зачем живешь? – еще больше удивился Сатана. - Теперь знаю. - Ты говоришь о Галилеянине? - Да. - Ты ведь любишь его? - Конечно! Как лучшего друга, как брата … - Тогда как ты можешь задумывать такое? Иуда взглянул на него в упор. - Именно потому, что люблю…, - глухо, но твердо произнес он. - Не понимаю! – Сатана снова сел и оказался лицом к лицу с собеседником. - Он так дорог тебе, ты столько раз рисковал собой, спасая его. А теперь готов обречь на смерть? - Нет, - жестко ответил Иуда. – Я не его убить хочу – тебя. Ему же суждено бессмертие и Царствие Божье. Секунду Люцифер помедлил с ответом, глядя на иудея так, словно хотел выжечь ему душу. - Ты в этом уверен? – на удивление тон его остался прежним – насмешливо бесстрастным. - Господь может не отвечать мне, но он никому не лжет. - А как же сам Иисус? Он знает? Он согласен? Иуда отвел глаза, облако боли скользнуло по его лицу, но он провел рукой, словно прогоняя его, и заговорил холодно и непреклонно: - Иисус не дитя. Он сам делал выбор и принимал решения. Он не остановился, когда была возможность, не отступил, хотя я сам ему предлагал. Теперь поздно. Ни он, ни я над собой уже не властны. Ему не позволят отступить, а значит, и мне нет обратной дороги. - И тебе не жаль его - лучшего друга? - Все дороги на таком пути ведут к гибели. Ты сам знаешь, что его ждала бы горшая участь. - Знаю, конечно, знаю, - жестоко улыбнулся Дьявол. - А о себе ты подумал? Ведь ты уже потерял любимую. Вспомни, как это было страшно. А теперь представь, каково это – обречь на муки и смерть самого дорогого тебе человека, смотреть на его страдания и чувствовать неизбывную вину, ловить его поблекший взгляд и молча молить о прощении, которое уже ничего не изменит… - Прекрати! – выкрикнул Иуда побледнев. Его лицо исказилось. – Тонкий ход! – глухо заговорил он после паузы. – Я только решился, сердце рвется от боли, душа горит огнем, и тут ты, такой рассудительный, почти доброжелательный, увещеваешь, даже вроде бы жалеешь … Зря стараешься! Решение принято, и оно неизменно. - Но зачем? – ирония, насмешка исчезли, теперь в тоне Люцифера звучал неподдельный интерес. - Для чего тебе все это? Ты мог бы так много добиться в жизни! Не хочешь? Но что мешает тебе просто жить, завести дом, семью, заняться честным ремеслом или торговлей. Ты потерял ту, которую любил? Но разве мало на свете женщин? Многие из них сочли бы за счастье стать тебе женой. Ты мог бы быть счастлив! Подумай, на что ты тратишь жизнь и как собираешься завершить ее! Ради чего? Теперь Иуда смотрел на него с легкой усмешкой. - Уже твой приход и это монолог показывают, что я не ошибся. Ты не способен на жалость, на сострадание, тогда зачем этот разговор? Дьявол ответил ему улыбкой сожаления. - Глупец! Кто тебе внушил все это? Чего мне бояться? Я своего не упущу. Или ты полагаешь, что все свершится, и мир изменится разом, за один миг? - Нет, конечно. Лишь на малую толику, но ее хватит с лихвой. - Идеалист!.. Ты действительно надеешься сделать людей и мир лучше? - Надеюсь! Всякий живущий надеется на это! Только тебе нет надежды! - Это я знаю сам, - высокомерно ответил Сатана. - Скажи, а ты знаешь, что случится потом, после того, как ты свершишь задуманное? - Дальше без меня. Мы откроем дверь, а входить в нее или нет, решать не нам. - Но ты же надеешься, что Иисуса станут чтить, как мессию, что его учение станет новым Заветом, создастся новый закон, новая вера. - Я надеюсь, что души людей обновятся, откроются истине, доброте и любви. - Идеалист!.., - снова с сожалением воскликнул Дьявол. - Неужели ты не понимаешь, что ничего другого не будет. Нельзя изменить человеческую природу. Невозможно избыть жестокость, трусость, фанатизм, ханжество, равнодушие, себялюбие. Они так же будут лгать, лицемерить, проливать кровь, ломать судьбы или равнодушно взирать на все это, только с именем Иисуса на устах, а может и в сердце. Тебе не больно будет смотреть на это? Ты не будешь сожалеть о свершенном? Иуда долго не отвечал. Остановившимся взглядом он смотрел куда-то вдаль, в его глазах горели искры боли. - Может быть… даже наверняка все будет так, как ты сказал, - заговорил он, наконец. – Душа человеческая не изменится в один день. Но разве рожденные в новом законе, новой вере не будут лучше нас - нынешних, разве они захотят повторять наши ошибки? Что сейчас в душах людей: скорбь, пустота и страх. И никакой надежды. Так нужно дать им эту надежду. Нужно указать цель, пусть далекую, труднодостижимую, но прекрасную! И тогда зерна истины взойдут. Вот во что я верю!.. А я …, - он усмехнулся с бесконечной грустью, - неужели, ты полагаешь, что, задумав такое, я думал о себе, считался со своими страданиями и душевным покоем? - Ты готов обречь себя на … ты даже не представляешь на что, ради иллюзий, ради призрачной цели? - Готов. Не пытайся запугать меня. Я знаю, что обрекаю себя на вечный позор и проклятие. Разве я не заслужу их своим поступком? Кто будет задумываться, ради чего я делаю это? Но я сам выбрал путь. Я мог отказаться. А теперь поздно: дело идет к развязке. И ты не сможешь помешать. Снова наступила тишина. Дьявол внимательно, неотрывно смотрел на Иуду столь долго, то Зеленоглазый заледенел от этого взгляда. - Что ж …, - сказал, наконец, Сатана, - если это твое окончательное решение, - делай, как задумал. Мне больше нечего сказать. - И ты не попытаешься остановить меня? - Как? – пожал Люцифер плечами. - Я привел тебе все доводы, какие мог. Но ты упорствуешь. - А как же случайный камень на голову, нож в спину в нелепой драке или какая-нибудь другая «изящная» выдумка? – ехидно осведомился иудей. - Как вы – люди все-таки глупы и себялюбивы! – вздохнул Сатана. - Я не базарный воришка. Как я могу отнимать то, что не мое? - Что ты хочешь этим сказать? – изумленно спросил Иуда. - То, что смерть приходит в этот мир только через Бога, ибо мир, мы все, и я тоже, сотворены им. Все нити судеб в его руках. - Уж не называешь ли ты Всевышнего убийцей? - Нет. Он – Вершитель Судеб. А убийцы – люди. Но и они не отнимут жизнь у себе подобного раньше отмеренного срока, ибо нет на то Его воли. Иуда долго молчал, глядя в темные глаза Сатаны. - Лгать тебе не за чем, - тихо произнес он. – В таком разговоре, как наш, ложь излишня. - Верно. Я не солгал тебе ни единым словом. - Но мог бы промолчать, - горько усмехнулся Зеленоглазый. - Зачем? - Из мило… хотя, что я говорю, милосердие тебе неведомо. - Да. Его изобрели люди. Но мне жаль, что мы с тобой так и не договорились. - Жаль?! Ты смеешься надо мной! - Нет. Просто мне не доставит удовольствия вечно наблюдать твои сожаления и запоздалое раскаяние. - Лучше сожалеть о том, что свершил, чем о том, что не сделал, хотя мог, - Иуда опять говорил холодно и безразлично. - Хватит пугать меня. Я знаю, что никогда не прощу себе, если сейчас отступлю. А ты все-таки солгал мне. - Я? В чем же? - Что не боишься. Ты же знаешь, что не вечен, однажды, может быть совсем скоро даже по нашему счету, этот мир преобразится согласно замыслу Божьему, и тогда ты погибнешь, канешь в небытие. Жуткий, резкий смех Сатаны разорвал окружающее безмолвие. - Глупец! Ты так и не понял: я всегда знал, что это произойдет. Пойми, моя вина не в том, что я – зло этого мира. Ведь меня, как и все сущее, творил Бог. Я виноват в том, что захотел абсолютной свободы, свободы от всех, даже от Него, от Его воли. Отсюда все остальное, то, что вы называете злом, дьявольским, искушениями. Я знаю, что обречен, но хотя бы часть вечности проживу так, как хочу, не по его указке. Иуда слушал и смотрел в его серьезные, даже чуть печальные, наперекор смеющемуся рту, глаза взглядом, полным ужаса. - Самый сильный удар ты приберег напоследок… Хочешь сказать, что все напрасно? - Конечно! Наконец-то ты понял! Стоило так долго изводить себя! На этот раз пауза была невероятно долгой. Иуда и Сатана некоторое время мерялись взглядами. Потом Зеленоглазый опустил голову, Дьявол не отводил глаз. Тишина начала звенеть, когда иудей, наконец, выпрямился и бестрепетно в упор встретил взгляд Люцифера. - Я выслушал тебя, выслушал свое сердце, разум … и принял решение, - слова звучали тяжко и жестко, словно он намертво вколачивал их в каменистую землю. – Я … сделаю то, что задумал. И только сам Господь сможет остановить меня. Это прозвучало окончательным приговором, к которому нечего добавить. Несколько мгновений оба молчали. Взгляд Дьявола горел непониманием. - Зачем? – произнес он, не скрывая изумления. - У тебя есть вечность, чтобы жить, как хочешь, у Бога, - чтобы ждать, а у людей только короткий земной век, полный скорби, страданий и страха. Им сейчас нужна надежда, нужна вера, во имя которой они захотят измениться. В который раз наступило молчание. Иуда устало уронил голову на руки, лежащие на коленях. Люцифер все так же неподвижно смотрел на него. - Знаешь, - тихо проговорил он, и слова прозвучали почти по-человечески, - иногда я жалею, что не был сотворен человеком. Я столько веков пытаюсь вас понять, и не могу. Грустная, едва заметная улыбка скользнула по губам Зеленоглазого. - Ты не одинок в этом. Мы сами себя не понимаем. - Это точно. Что ж, прощай. Я не забуду этого разговора. - Я тоже. До встречи в Аду. - Не зарекайся, Иуда. Это не тебе решать. Сатана растворился в налетевшем порыве ветра, иудея снова окружило пустынное безмолвие. Шло время, а он все сидел на песке, погруженный в задумчивость. Пелену облаков разорвало, и прямо в лицо Иуде полыхнула синева предсумеречного неба. Он поднял голову. - Боже, таков Твой ответ на все мои мольбы? Что ж, по крайней мере, я теперь знаю, что не ошибся. Благодарю тебя, Господи!
Лазарь уже собирался закрывать на ночь, когда появился Иуда. Как всегда, никто не услышал его шагов, он просто возник на пороге, словно соткавшись из темноты, и вошел, едва не столкнувшись с хозяином, который невольно отступил, пропуская его внутрь. Не произнеся ни слова, Иуда устало опустился на пол возле огня. Иисус, внимательно наблюдавший за ним, поразился перемене, произошедшей в лице иудея за несколько истекших часов: ярко освещенное пламенем очага, оно было серым и измученным, печаль и усталость словно отпечатались на нем, каждая складка проступила резче и явственней. Даже в глазах не было обычного блеска, сейчас они темнели как два окошка, глядящих в ночную мглу. Почувствовав на себе взор Назарянина, Иуда поднял голову. Их глаза встретились. Некоторое время они мерялись взглядами, потом Иерусалимлянин резко отвернулся. Голова его запрокинулась, Иисус увидел, как заходил кадык под кожей горла. Но нескольких мгновений ему было достаточно, чтобы справиться с собой. Он резко тряхнул головой и провел рукой по лицу, как будто надевая свою обычную бесстрастную маску. Неслышно подошла Мария и с поклоном потянула Иуде чашу молока и краюху хлеба. Благодарно улыбнувшись девушке, он молча отстранил хлеб, а молоко выпил одним длинным медленным глотком, так что не осталось ни капли. Наступала ночь. Женщины отправились в свой угол, мужчины тоже начали понемногу расходиться, и скоро у очага остался один Иуда, погруженный в задумчивость. Иисус долго наблюдал из темноты за фигурой, сжавшейся у огня, но она была неподвижна, и сон, в конце концов, сомкнул веки Галилеянина. 5 В деревушке стояла необычная тишина. Несмотря на ранний час, двери домов были закрыты, площадь перед синагогой пуста, даже дети не играли на улице. Иисус и ученики с беспокойством оглядывались. - Что здесь случилось? – изумлено произнес Галилеянин. - Не знаю, Учитель. Но не нравится мне это, - ответил старший сын Зеведеев. Они осторожно двинулись дальше. Фома хотел, было заиграть на своем рожке, но Назарянин остановил его. - Не время сейчас. Сначала, надо узнать, что произошло. Надо найти кого-нибудь, кто объяснит… - Вам все объяснят глаза. Посмотрите! – Иуда, немного обогнавший остальных, стоял, напряженно глядя на что-то вдали. Все повернулись, куда он показывал рукой, и увидели на вершине примыкающего к селению холма опустевший крест с обрывками веревок и покосившейся табличкой. - Боже Правый! – отшатнулся Иисус. – Кто же?.. На мгновение все замерли. Иуда опомнился первым. - Убери свой рожок, Фома – сегодня он тебе не понадобится. Идем в дом Садока, он все расскажет. Назарянин молча кивнул. Зеленоглазый протянул ему руку. Они пошли вперед. Остальные двинулись за ними. Подойдя к дому старейшины, Галилеянин остановил остальных: - Подождите здесь. Мы пойдем первыми – узнаем, что случилось. Ученики послушно остановились, прижавшись друг к другу – всем было как-то не по себе. Иуда подошел к двери и толкнул ее. Дверь оказалась запертой. Иуда в изумлении оглянулся на Назарянина – раньше такого никогда не было - и осторожно постучался. Ему долго не отвечали. Наконец послышались шаги, и смутно знакомый голос спросил: - Кто там? - Девора? – полуутвердительно произнес Иерусалимлянин. – Это мы: Иисус Назарянин и Иуда Зеленоглазый с компанией. Дверь осторожно приоткрылась. Из-за нее выглянула женщина, закутанная в платок. Она с облегчением узнала их, внимательно осмотрелась и, наконец, распахнула дверь. - Входите. И остальных зовите. Места хватит. - Подожди, - остановил ее Иисус. – Что у вас случилось? - Сейчас не время для разговоров. Входите. Вечереет. Женщина хотела уйти дом. Иуда удержал ее. - Девора, кто? - О чем ты? - Кто? Мы видели крест. Женщина закрыла лицо платком. - Садок, - ответила она после паузы. - Господи милосердный! – широко раскрыв глаза выдохнул Назарянин. - Что?! Как это может быть? – отшатнулся Зеленоглазый. – Что он натворил?! - Входите, - в третий раз повторила женщина. – Я все расскажу, но не раньше, чем накормлю вас. Иисус вошел. Иуда знаком позвал остальных. Первым подошел Иаков. - Кого? – тихо спросил он. - Садока. - Не может быть! - Я сам ничего не понимаю. Идем. Девора обещала все рассказать за трапезой. Они быстро все объяснили остальным. Послышались горестные возгласы. Садок был известным и уважаемым человеком и самым верным их другом в этих местах. Они вошли, стараясь не шуметь, тихо поздоровались с Елишавой и Билхой – дочерями старейшины. Девушки, до глаз закутанные в траурные платы, только молча склонили головы.
Тишина была гнетущей. Слышались лишь потрескивания огня в очаге, шаги да стук посуды. Женщины подали им воды для умывания, накрыли на стол и безмолвно склонились, приглашая к трапезе. Иуда взглянул на Назарянина, ожидая его слов. Но Иисус молчал и Зеленоглазый заговорил сам. - Мы очень благодарны за радушие и гостеприимство, которое всегда находили в вашем доме. Но его постигла беда, а вы не хотите поделиться своей болью с нами – друзьями. Можем ли мы чем-нибудь помочь? А если нет, то будем плакать вместе. - Спасибо за добрые слова, Иуда, - ответила Девора. – Но в таком горе, как наше, ничем не поможешь. Садитесь, лепешки стынут. Они молча последовали приглашению. Чувствуя неловкость, мужчины не спешили набрасываться на еду, хотя были голодны. Иуда наполнил свою чашу, поднял, обвел собравшихся взглядом. Все поняли, последовали его примеру. - Отче! – заговорил, наконец, Галилеянин срывающимся голосом. - Прими раба Твоего Садока в Царствие свое, даруй ему милость свою, воздай ему по делам его! Аминь! - Аминь! – повторил нестройный хор. Чаши опустели. Ученики робко потянулись к лепешкам. - Но что же случилось, Девора? – снова нарушил повисшее молчание Зеленоглазый. Женщина только печально поникла. - Это все Ефрем, - тихо отозвалась Елишава. - Не смей так говорить! – сурово отозвалась Девора. - Но это правда, мама! Не сделай Ефрем этого, римляне никогда бы не пришли сюда, и папа не стал бы… - Да расскажите же, что произошло?! – моляще воскликнул Назарянин. Девора подняла голову и встретилась с четырнадцатью парами вопрошающих и полных сострадания глаз. Женщина вздохнула. - Ефрем со своими дружками снова напал на римский караван. Говорят, эти люди везли что-то для строительства водопровода в Иерусалиме. Погибло много римлян. Легионеры, конечно, устроили за ними настоящую охоту, и мальчишка не нашел ничего лучшего, как явиться сюда. Его выследили, окружили деревню, и сказали, что если мы их не выдадим, они будут казнить по одному человеку за каждый час промедления. - Нечестивцы! Да будь они прокляты! – не сдержался Петр. Девора быстро оглянулась на него и печально продолжила. - Садок вышел к центуриону, попытался смягчить их, уверял, что Ефрем уже успел скрыться. Римляне были непреклонны. Садок предложил им обыскать деревню. - Зачем? – не понял Андрей. - Все правильно, - подал голос Иуда. – Легионеров наверняка было две-три когорты – слишком мало, чтобы держать оцепление и провести нормальный обыск. - Да, - удивленно обернулась к нему женщина. - Пока все это продолжалось, Ефрем смог скрыться, но римляне нашли у нас в доме его вещи – нож, окровавленную рубаху и фибулу с чьего-то плаща из каравана. Они пришли в ярость. Центурион пригрозил казнить всех мужчин старше двадцати… И тогда… Из глаз хозяйки хлынули слезы, она завернулась в платок. - И тогда Садок взял всю вину на себя, - нетвердым голосом закончил за нее Иуда. Женщина только заплакала еще горше. - Да, - ответила за нее молчавшая до сих пор Билха. – Отец сам отдался в руки солдат. Мы взывали к их милосердию, указывали на его возраст… Но они были непреклонны и вчера утром…, - девушка смахнула слезы и прижалась к матери. – Мама! Не плач! Теперь уже ничего не поделаешь! - Мамочка! Не надо! Господь милостив! Он не оставит папу!.. Три женщины зарыдали в объятиях друг друга. Гости замерли, не зная, что делать. Магдалина мягко подошла к хозяйкам, присела рядом, обхватила Елишаву за плечи и заплакала вместе с ними. С грохотом опрокинулась чаша. Иуда вскочил и бросился к выходу. Хлопнула дверь, под торопливыми шагами заскрипел песок. Назарянин тяжело вздохнул. Он прекрасно понял, что творится сейчас в душе Иуды, и не стал его останавливать. Остальные в растерянности смотрели то на него, то на плачущих женщин. Иисус выпрямился, понимая, что дальше молчать невозможно. - Девора, Билха, Елишава, - заговорил он, взяв девушек за руки. – Горе ваше безмерно, и мы можем только плакать вместе с вами. Но умерьте свою скорбь, ибо отец ваш жил как праведник и умер, положив жизнь за ближнего своего. Воистину, нет большей любви, чем такая. Тысячекратно воздаст ему за это Отец наш небесный. Пусть знание этого умерит вашу боль. Скорбите, но с надеждой на будущую встречу в Царствии Божьем… Галилеянин говорил. Женщины подняли головы, утерли слезы. Их лица постепенно светлели. Они придвинулись ближе, крепче сжали его руки. А Иисус все говорил. Его слушали в благоговейном молчании. Вечер медленно опускался на селение.
Осторожно, стараясь никого не потревожить, Назарянин вышел из дома. Зябко завернулся в накидку, огляделся. Ночь была ясной. Молодой месяц освещал окрестность, звезды серебрили ее холодным светом. Но и в ночной мгле крест зловеще чернел на вершине холма сгустком мрака. Иисус направился к нему. Он почти добрался до вершины, когда заметил на обочине тропы темную фигуру. Проповедник вгляделся темноту и узнал Иуду. Зеленоглазый сидел на земле, обхватив колени руками и, казалось, не слышал его шагов. - Я знал, что найду тебя где-нибудь здесь, - заговорил проповедник, подходя к другу. Иуда поднял голову. На его лице было страдание. - Зачем ты искал? - Я видел твои глаза и знаю, почему ты убежал. - Знаешь? - Конечно. Зеленоглазый закрыл лицо рукой. - Не смотри так! Не вздумай жалеть меня! - Я и не думал. - Да? Тогда зачем ты здесь? - Иуда, не надо! Хватит мучить себя! Ты не виноват, что так случилось, не виноват, что Ефрем такой, что Садок… Твоя история не похожа на эту. - Знаю. Но неужели от этого должно быть легче? Иудей поднялся и побрел к вершине. Назарянин поспешил за ним. - Скажи, Иисус, - внезапно обернулся Иерусалимлянин, - почему Господь всегда изливает свой гнев не на тех, кто этого заслуживает? - О чем ты? - Ты знаешь! Да, Всевышнему есть за что гневаться на нас! Но почему всегда страдают невинные? - Иуда! Ты опять задаешь вопросы, на которые у меня нет ответов. - Ну, если уж у тебя нет…, - он снова побрел вверх в ночную мглу.
Они в молчании остановились у креста. - Зачем Садок это сделал? – тихо спросил Иисус. - Умереть ради того, кого любишь несравненно легче, чем предать его. - Но Ефрем – преступник, убийца! Он виноват в их бедах. Было бы справедливо… - Ты говоришь о справедливости, Назарянин? Ты! - Конечно! Людям нужна справедливость, они стремятся к ней. - Ой ли?! Скажи это завтра своим слушателям, от них и трети не останется. - Но почему? - Будто сам не знаешь! Разве тебя окружают одни праведники, что не бояться истинной справедливости? Иисус ответил не сразу. Он задумчиво смотрел на искривленные усмешкой губы друга, понимая спрятанную за ней боль. - А что тогда нужно людям? - Милосердие и надежда. Тебе ли спрашивать, когда каждый день даешь им это. - Ты думаешь? - Я знаю. Именно потому они верят в тебя, идут за тобой. Господь грозный и карающий страшен. Гнева итак слишком много на земле. - Что ж ты такое говоришь! Отец наш небесный не может … - Вот! – горячо перебил друга Зеленоглазый. – Вот в чем дело! Ты называешь Бога отцом и другим позволяешь делать это. А отец, любящий отец не отворачивается даже от заблудших детей, его можно попросить о милосердии, взмолиться: вразуми, просвети, и надеяться, понимаешь, надеяться на него. - Ты прав! – после некоторого молчания ответил Иисус. – Но Садок не просил милосердия. - Он любил Ефрема как сына и принес себя в жертву ради него и родного селения. Он не думал ни о милосердии, ни о справедливости, ему не важно было, достойны ли все они такой жертвы. Он сделал это из-за любви, а любовь не судит. - Он любил, страдал, жил ради этих людей, а теперь он мертв… - Садок сам выбрал свою судьбу. И выбор его прекрасен, хотя и страшен… Иисус хотел уйти. Его пробирала дрожь. Но Иуда не двигался, неотрывно глядя на крест. - О чем ты думаешь? - осторожно спросил Назарянин. Иуда вздрогнул. - Если бы я мог, то выбрал бы такой конец, - ответил он. - Если бы мог? - Да… Если бы Господь позволил… я был бы счастлив так умереть… Иисус зябко съежился. - Зачем ты говоришь о смерти? Мне становится страшно! - Страшно говорить о ней, когда мы столько раз видели ее воочию? - Правда… Я просто смешон!.. - Нет, это я жесток! Прости меня! - Не надо! Я просто… Иуда подошел ближе. - Что с тобой, Иисус? Что тебя мучает? Скажи мне! – тихо и почти ласково произнес он. - Мы идем в Иерусалим на Пасху… Я должен быть в Храме и говорить с людьми. Но там Синедрион, левиты... Они ведь ничего не забыли… и по-прежнему хотят… Что мне делать Иуда? - А что ты хочешь сделать? - Не знаю! Но я не могу уйти, бросить их… - Кого? - Людей. И тех, кто верит в меня, и прочих… - Понимаю! Впрочем, даже если бы ты хотел другого, теперь поздно. Никто тебе не позволит отступить. - Что?! - Вспомни наш разговор на берегу моря. - Какой? Мы много говорили. - После того, как мы побывали в Гиркании. Глаза Иисуса расширились. - Помню, - дрогнувшим голосом произнес он. - Помнишь, я предлагал тебе остановиться? Я сказал тогда: «Черта еще не пройдена». - Да… - А теперь она не просто пройдена, к ней уже не вернуться, так далеко ты ушел за это время. Теперь ты можешь идти только вперед. Ни свернуть, ни даже остановиться уже нельзя. - Боже мой!.. Я… я боюсь, Иуда! - Понимаю! Но нельзя вечно бегать от своего страха. Если постоянно прятаться от них, ты в конце концов станешь посмешищем. Кто тогда поверит тебе? - Но они хотят моей смерти… Глаза Иуды наполнились болью. Долгим печальным взглядом он прожег друга, потом отвернулся. - Знаю, - тяжело прозвучал его голос. – Истину всегда хотят заглушить. Она многим мешает. Но чего же все-таки хочешь ты? - Чтобы люди услышали и поверили мне! Чтобы у них была надежда! - Тогда … Разве у тебя есть выбор? Пауза затянулась. - Ты прав, - медленно произнес, наконец, Иисус. - Господь послал меня нести людям Его слово. Я не могу отступить. Иуда пристально смотрел на него. - Ты … Ты понимаешь, на что решаешься? - Понимаю… Но иначе нельзя. Ты поможешь мне? Поможешь … не испугаться? Во взгляде иудея плеснул ужас. Он схватил руку Назарянина и крепко стиснул в своих ладонях, горячо прижимая к груди. Иисус почувствовал, как его бьет озноб, как бешено колотится его сердце. - Ты сделаешь это, Иуда! Правда? – поймав взгляд друга, с расстановкой произнес он. – Ты предашь меня! Иуда отшатнулся. Меловая бледность разлилась по его лицу. - Что ж … Бей! Больнее бей, Назарянин! Я заслужил, - срывающимся голосом ответил он, склонив голову. - Ты… Что ты?.. О, прости меня! Зеленоглазый застонал. - Господи!.. Лучше б ты ненавидел меня, Иисус! - Ненавидел?! Тебя?! Как же я могу? - Боже! Почему ты не прогнал меня тогда в Вифании, когда узнал, кто я? Почему не выгнал, когда я убил Товию? На беду мы встретились с тобой! Встретились, чтобы убить друг друга!.. Боже Правый, почему?!. - Что ты говоришь! Я каждый день благодарю Бога, что он соединил наши дороги! - А-а-а-а! – согнувшись, словно в приступе боли, Иуда закрыл лицо руками. Галилеянин осторожно положил ладонь ему на плечо. Но иудей резко сбросил ее и обернулся. Лицо его было страшно. - Ну, останови меня! Останови же, пока не поздно! Прогони!.. Прокляни!.. Заклейми позором! Сделай что-нибудь!.. Иисус молча покачал головой. - Я тоже помню пророчества Исайи, друг мой, - едва слышно произнес он. Лицо Иуды стало землисто бледным. - Тогда…не надо больше говорить об этом… - Хорошо… Но ты должен знать… - Нет!.. Пощади! Я заслужил, да … Но хоть ты … будь милосерден ко мне! Некоторое время они в молчании смотрели друг другу в глаза, потом Иуда отвернулся и медленно побрел куда-то в ночь. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
