Песнь семнадцатая. Подвиги Менелая. Патрокл лежал, поверженный врагами, но Менелай, печалуясь о нём, приблизился и стал ходить кругами, грозя желающим доспехи снять копьём. Так, может быть, над первенцем хлопочет заботливая, любящая мать: от чуждых взглядов прячет и не хочет кого-либо поближе подпускать. Троянцы издали взирали оробело, боясь удар смертельный получить, однако притязания на тело Эвфорб решился всё же предъявить: «Патрокл – моя добыча, честь и слава; я в честной победил его борьбе; не вздумай, царь, оспорить это право, не то придётся худо и тебе!» Царь рассмеялся: «Слыхано ль такое! И львы не так сильны среди зверей, как отпрыски кичливые Панфоя по силе превосходят всех людей! Не чересчур ли ты, Эвфорб, наглеешь?! Прикидываться львом не стоит, гусь! Подальше отойди – не уцелеешь, как ненароком пикой дотянусь… Я не привык миндальничать с врагами и лучше ты, сопляк, меня не зли – Гиперенор грозился, и вперёд ногами его клевреты с поля унесли. Известно, что “когда беда приходит, то это понимает и глупец”. Тебя на размышленья не наводит хотя бы участь брата, наконец?» Эвфорб вскричал: «Я отомщу за брата! Возрадуются пусть жена, отец и мать: мой дрот пронзит убийцу, и расплаты тебе недолго остаётся ждать! Не будет лучшей для отца утехи и мать утрёт горючую слезу, когда твои блестящие доспехи им вкупе с головой я принесу». И на слова не тратя время даром, он в ход пустил немедленно копьё, но в бляшку угодил, и от удара у наконечника согнулось остриё. А Менелай был в деле верен слову: ещё и рот хулитель не закрыл, как царь с размаху в глотку сквернослову по древко пику медную вонзил. И кровь потоком хлынула из горла; Эвфорб поник кудрявой головой; серебряная сеть на голове Эвфорба перемешалась с грязью и травой. Взращённая рукой простолюдина, красуется так пышно над ручьём весною серебристая маслина в наряде переливчатом своём. Но чёрный вихрь, зачатый в мире горнем, повсюду сея гибель и хаос, её из почвы вырывает с корнем и, нежную, швыряет на откос. Царь принялся снимать доспех с Эвфорба… На то, как Менелай его разоблачал, друзья погибшего смотрели скорбно, но злобный ор их делу не мешал. Не внемля ни их ругани, ни рёву, царь вёл себя как отощавший лев, когда, учуяв на селе корову, ненастной ночью заберётся в хлев. Благополучно справившись с задачей, он пиршествует за хозяйский счёт и на истошный крик и лай собачий, беспечный, даже ухом не ведёт.. А люди подойти к нему боятся, на трапезу глядят издалека и гостеньку незваному грозятся при случае ещё намять бока. Так и троянцы издали глядели, как Менелай Эвфорба раздевал: грозились, улюлюкали, галдели, но подойти никто не рисковал. Унёс бы Менелай к себе добычу: копьё, и щит, и латы, и хитон, когда бы не имел плохой обычай мешать в делах ахейцам Аполлон. На этот раз он принял образ Мента – киконским воеводою предстал пред Гектором и, пользуясь моментом, герою с укоризною сказал: «Ахилловых коней поймать желаешь, что ли? Пустое дело, Гектор, так и знай… Взгляни, пока ты ловишь ветер в поле, расправился с Эвфорбом Менелай. С убитого оружие и латы снимает и готовится нести к себе в шатёр их в качестве награды. До этой срамоты не допусти!» И Феб исчез. А Гектор оглянулся, увидел, что там деется в тылу, и к Менелаю со всех ног рванулся, крича ему угрозы и хулу. Один из самых воинов заметных, летящий, словно в поле ураган, смотрелся он в своих доспехах медных, как грозный огнедышащий вулкан. Смутился Менелай: «Похоже, сдуру, без ведома богов, я влез сюда: останусь – Гектор точно спустит шкуру; сбегу – вовек не оберусь стыда… Но к Гектору ведь благосклонны боги, а если так – его не отразить, и надо не раздумывая ноги отсюда поскорее уносить. На собственную жизнь какая такса?! А ведь Патрокла всё равно не возвратим… Вот если где-то разыщу Аякса, тогда сюда вернёмся вместе с ним. Вдвоём на Гектора ударим смело ... И пусть Патрокл уже и будет гол, но если вынесем хотя бы тело, то совершится меньшее из зол». И царь, ежеминутно озираясь, стал потихоньку отступать к своим. Он шёл, щитом от копий прикрываясь; троянцы одаль двигались за ним. Так лев, окрестность оглашая рыком, неторопливо отступает в ночь, когда каменьем, стрелами и криком его селяне прогоняют прочь. И сразу же почти Теламонида невдалеке увидел Менелай; и, не теряя силача из виду, отправился к нему на левый край: «Аякс! Там Гектор поразил Патрокла, одежды снял и хочет нагишом на поругание отправить в Трою, подлый! Пошли – хотя бы тело отобьём». С Патрокла Гектор снял уже доспехи и собирался обезглавить труп: вздев на кол, голову Патрокла для потехи на башне выставить задумал душегуб. Но, видя, что Аякс взбешённый мчится, он встречи дожидаться с ним не стал и, отступив, вскочил на колесницу, а слуг с доспехом в город отослал. И встал Теламонид с Патроклом рядом; и вперил во врага горящий взгляд – так лев ловцов испепеляет взглядом, когда он в дебрях защищает львят. Главк в это время Гектору обиду высказывал и так его корил: «Презренный трус! Герой ты только с виду, но чуть прижмут – показываешь тыл. Кто в похвалу тебе замолвит слово? А из ликийцев сможет кто простить? Ведь ты не то что воина простого – царя их не решился защитить. Забыты напрочь все его заслуги, хотя он был рубака из рубак: не смел ты позаботиться о друге и побоялся отогнать собак. Сражаться дальше здесь я не намерен: да пусть всё синим пламенем горит, похоже, Зевсом Трое срок отмерен, а вы хоть провалитесь все в Аид. Ведь если бы вело вас чувство долга, то вылазку могли бы предпринять, а труп Патрокла, захватив, недолго на тело Сарпедона обменять. Ахейцы, зная Ахиллесов норов, его достанут хоть из-под земли и за Патрокла нам, без разговоров, они бы Сарпедона принесли. Но слабоват тягаться ты с Ахиллом! Ты и с Аяксом драться не посмел… Лишь хилый Менелай тебе по силам – и то стоишь весь белый, словно мел». Взъярился Гектор: «Главк, я почему-то считал тебя всех в Ликии умней, но у тебя в мозгах разлад и смута – ты мыслишь, как последний дуралей… Твердишь, что я боюсь Теламонида! Мол, испугался этой каланчи: брони, копья и устрашающего вида… Побудь со мною день и помолчи. Не тороплюсь на твой упрёк с ответом: хочу, чтоб сам ты убедиться мог, что не подвластен я людским советам – сознанием моим располагает бог. Зевс возвышает лишь ему угодных, возносит на Олимп, а через миг он у героя похищает подвиг, хотя бы сам и на него подвиг. А бой за тело будет неминучий… Исход предвосхитить я не берусь, но, думаю, что подвернётся случай сегодня доказать, что я не трус». И закричал: « Троянцы и дарданцы! И вы, пришельцы из иных земель! Отвагу вспомните! Смелей идите драться! Устроим для врагов кровавую купель! Пусть вдохновят вас всех мои успехи в сражении усердствовать вдвойне, когда Ахилловы блестящие доспехи сейчас воочию увидите на мне». И побежал за слугами вдогонку, пока те не успели далеко уйти; догнал и на чужую одежонку спешил обмен своей произвести. И засверкали на плечах убийцы доспехи те, что получил Пелей в день свадьбы собственной от Олимпийцев, а Гектор снял с Патрокла, как трофей. И Гектор возомнил себя Ахиллом, или того сильнее, может быть, воителем, которому по силам и самого Ахилла победить. На Иде Зевс, увидев эту сцену, вздохнул: «Несчастный! Близок твой конец: не представляешь ты какую цену придётся вскоре заплатить, глупец! Чужой доспех зря надеваешь, воин! Не оправдает он твоих надежд… Наряд не означает, что достоин ты славы бывшего хозяина одежд. К жене не возвратишься ты, но прежде ещё вкусишь победы торжество»… Но Гектор в богом кованой одежде уверовал, что сам он – божество. Он будто бы пошире стал плечами и по рядам отправился в обход, подбадривая видом и речами растерянных троянских воевод.* *(Список воевод, которых обошёл Гектор: Месфл, Ферсилох, Медон, Главк, Гиппофоой, Дезинор, Астеропей, Хромий, Форк, птицегадатель Энном) Внушал им, чтоб на месте не топтались; идти смелее в бой увещевал; а чтоб охотнее ему повиновались, к их чувствам человеческим взывал: «Соратники мои, друзья, соседи! Не на досуге время провести я собирал вас всех в пределы эти, а чтобы женщин и детей спасти. Спасибо всем за то, что рядом с нами вы в дни переживаемых невзгод! И чтобы вы ни в чём нужды не знали, троянский впроголодь живёт народ. А потому, родные, не взыщите – в беде не бросьте женщин и детей, которые нуждаются в защите от полчища непрошенных гостей. Пока ещё нас лютый враг не выбил, пока наш ратный дух не оскудел, идём вперёд: победа или гибель – единственный достойный нас удел! Тому же, кто Аякса одолеет и принесёт Патрокла, я велю отдать и половину всех трофеев, и славу с ним по-братски разделю». Взбодрились тут троянские отряды, в бой с пиками пошли наперевес. (К тому же, обещание награды ещё подогревало интерес.) Завидев их, так молвил Менелаю Аякс: «Уже не о Патрокле речь! Запахло жареным, как понимаю – тут нам самим бы головы сберечь! Такая сила прёт, что жуть берёт, ей-богу; отнюдь не сосчитать мне, сколько их: скорее, Менелай, зови подмогу – авось услышит кто-то из своих!» Внял Менелай тому призыву друга и сделал, как Аякс повелевал: да так, что задрожала вся округа, возвысив зычный голос, закричал: «Кто с нами пил вино за счёт народа,* (я и не вспомню всех по именам!): цари, вожди, герои, воеводы! Сюда – скорее! Помогите нам!» *Вино для пиршеств аристократии в те времена оплачивалось простым людом. К ним первый Оилид заторопился; за ним пришёл помочь Идоменей; слуга Ареса – Мерион явился и множество ещё иных людей. Во время шторма так порой бывает, что мощная нагонная волна в ущелье узком реку запирает, как прочная бетонная стена. И так растут они, друг с другом споря, не уступая пяди до поры, солёный вал, гонимый ветром с моря, и пресный – ниспадающий с горы. Седые гребни, словно брови, супит владыка океанов и морей, и неизвестно, кто из них отступит – суровый Посейдон или Борей. Уже было троянцы труп отбили и потащили в сторону свою, но Зевс не допустил, чтобы скормили они Патрокла псам и воронью. Ему казалось, это будет слишком… И, равенство стараясь соблюсти, он тут же дал ахейцам передышку, а труп не дал троянцам унести. По знаку, улучив момент удобный, в бой ринулся Аякс Теламонид, лесному вепрю-секачу подобный, когда ловцов средь дебрей тот громит. Им на копьё был, как на клык, нанизан тащивший труп пеласг Гиппофоой: сын Лефа, воевода из Лариссы, упал у ног, поникнув головой. Но Гектор, отбежав, остановился и дротик в нападавшего послал. Аякс от этого удара уклонился, и дротик в шею Схедию попал. (Фокиец Схедий, Гектором убитый, и только что скончавшийся от мук, сын аргонавта, знаменитого Ифита, того, что Одиссею дал волшебный лук.) В ответ, за Гектором следивший зорко, пробив броню, в живот копьём разит Теламонид воинственного Форка, и сын Фенопса отошёл в Аид. Тут воинство троянское запнулось... Хоть силились они и так, и сяк, но счастье от троянцев отвернулось, а с ним порыв угас и пыл иссяк… Все духом пали, и уже готовы укрыться были в стенах городских, но рассердился Аполлон и снова Энея в бой отправиться подвиг. Он вестником Анхиза Перифасом прикинулся и кротко вопросил: «Эней, да ты не думаешь ли часом, что мы здесь без поддержки вышних сил? Мне помнится, как с малою дружиной пришёл Геракл, но Трою Зевс не спас, а вы ахейцам демонстрируете спины, когда и громовержец сам за вас». И, в старце опознав посланца неба, немедленно Эней возвысил глас: «Друзья! Клянусь, сейчас я видел Феба, и он мне сообщил, что Зевс – за нас! А если так, тогда чего мы трусим – как тараканы, скрылись по щелям? Да неужели, Гектор, мы допустим, чтоб унесли Патрокла к кораблям?» Эней из толпищ выступил открыто, троянцев в бой вернуться побудил; напал на беотийца Леокрита и насмерть сына Аризбанта поразил. Но Леокрит был другом Ликомеда: в его душе проснулись гнев и злость, и потому троянцам ждать ответа от Ликомеда долго не пришлось. Мгновенно он прицелился в злодея, метнул свой дротик, и упал пеон, один из воевод Астеропея, Гиппаса храбрый сын, Апизаон. Как отомстить пеоны ни стремились, но ни к чему их натиск не привёл: ахейцы за щитами наглухо укрылись и выставили копий частокол. Теламонид, вселяя в них отвагу, кричал, что им не нанесут вреда, пока стоят на месте и ни шагу не делают отсюда никуда. Так подняли они большую бучу; бежали воины сюда со всех сторон; здесь кровь лилась, валились трупы в кучу и обе стороны несли большой урон. Окрест стояла ясная погода, а тут такая темень разлита была, как будто солнце сняли с небосвода и навсегда с небес Луна сошла. В кромешной темноте сражались насмерть вокруг Патрокла сонмы воевод, а чуть поодаль на лугу, как насмех, в бездействии блаженствовал народ. Светило солнце, колыхалась нива, за Гаргар уплывали облака и оба войска изредка лениво пускали по стреле издалека… Из рук ахейцев уплыла победа, и хоть уже всё хуже шли дела, ещё до Антилоха с Фразимедом весть о судьбе Патрокла не дошла. Они ещё не ведали печали… Ничто у них не ёкнуло в груди… Беспечные, они ещё считали, что тот воюет где-то впереди. А прочие в поту, крови и тлене от поругания Патрокла берегли, но, погрузившись в землю по колени, враги друг друга сдвинуть не могли. Они так и стояли в раскоряку, как, в круг сойдясь, в часы дневной жары растягивают шкуру кожемяки, чтоб отскоблить от жира и мездры. По злости равные и равные по силе, хрипя, но хватку не желая ослаблять, они в крови и прахе тело извозили, но друг у друга не могли отнять… Вот где была бы для богов отрада! Такая завертелась брань и жуть, что ни Арес, ни гордая Паллада их не могли ни в чём бы упрекнуть. Пока что продолжалась заваруха, Ахилл в неведении пребывал, вестей победных ожидал от друга и мысли о беде не допускал. Он верил, что Патрокл не осрамится, отгонит Гектора подальше от судов и, не ослушавшись наказа, возвратится обратно из-под Трои жив-здоров. От матери ему известно было, что Троя им, увы – не по зубам… Но и ему Фетида не открыла, что оба и они погибнут там… А бой кипел, ахейцы в диком раже кричали: «Живота не пощадим! Хотя бы в землю все мы здесь поляжем – Патрокла ни за что не отдадим!» Но и троянцы не сидели сиднем – упорствуя в стремлении своём вопили: «До единого погибнем, но без Патрокла с места не сойдём». Вдали от места, где гремели брони и небеса тревожил медный звон, понурив головы, стояли кони, которых тщетно понукал Автомедон. Упали в пыль растрёпанные гривы, а слёзы превратили пыль в кисель… Так над ручьём с ветвей плакучей ивы летит на землю частая капель. Они как изваяния застыли… Автомедон ни лаской, ни бичом, как ни старался, всё же был не в силах, увы, их с места сдвинуть нипочём. Существ бессмертных искренне жалея, Зевс молвил про себя: «Удел коней! Но с тем и подарили вас Пелею, чтобы земных исполнились страстей. Так и задуман мною был сценарий: запомнить вы обязаны навек, что из живущих на планете тварей, несчастнее всех прочих человек. Но облегчить решил я вашу долю: вас не коснётся Гекторова плеть – ни под каким предлогом не позволю ему упряжкой вашей завладеть. Достаточно того, что щеголяет в Ахилловых доспехах ныне он… Пусть тешится! А вами управляет пусть, как и делал то, Автомедон. Служите же ему спасенья ради! Но Гектор будет гнать ахейцев прочь до той поры, покуда солнце сядет и на земные долы снидет ночь». И кони пыль с пониклых грив стряхнули; и кони снова резвость обрели; в карьер, первостатейные, рванули и колесницу в пекло понесли. Всё время направление меняя, Автомедон носился взад-вперёд, подобно псу, который разгоняет гусей, забравшихся в хозяйский огород. Не уставая по полю метаться, вреда не причинял он на пути своём – не мог одновременно управляться с конями и разить врагов копьём. Его за этим делом бесполезным случайно увидал Алкимедон и вопросил: «Автомедон! Любезный! Какой в твоих усилиях резон? Гляжу, как ты летишь по полю, шумен, но смысла действий что-то не пойму: какой тебя безумец надоумил за толпами гоняться одному? Чего ты носишься, как угорелый? Стараешься, хоть проку ни на чих! А твой седок лежит в пыли, и с тела доспехи Гектор снял и щеголяет в них…» Автомедон взмолился: «Ох, на сердце бремя! Меня снедает по Патроклу грусть! Алкимедон, прими бразды на время – я спешусь и с троянцами сражусь. Хочу, чтоб кони были под приглядом, но следуй с колесницею за мной: я должен ощущать всегда их рядом и чувствовать дыханье за спиной». Алкимедон взял вожжи, но затею заметил Гектор, план обмозговал, как завладеть упряжкой, и Энею, немедленно об этом рассказал: «Взгляни, Эней! Вон в поле колесница Ахиллова явилась, и на ней, по-моему, уже иной возница, Автомедона явно послабей. Есть у меня отличная идея! А ну как мы, Эней, с тобой вдвоём ударим вдруг на этих ротозеев, то, думаю, упряжку отобьём». И к колеснице бросились, а следом, чтоб им помочь лихих коней добыть, и Хромий с братом Гектора Аретом немедля припустились во всю прыть. Казалось, что достичь желанной цели удастся без особого труда, но и упряжкою они не завладели, и кой-кого лишились навсегда… Противников перед собой увидев грозных, Авомедон расправы и не думал ждать, но, понимая, что спасаться бегством поздно, сам изготовился и стал на помощь звать: «Царь Менелай и вы, друзья Аяксы, придите нам на выручку скорей: сюда по полю с целой свитой мчатся не кто-нибудь, а Гектор и Эней! Спасите нас от неминучей смерти: избавьте от страданий роковых – другим Патрокла охранять доверьте и защитите нас, ещё живых. На Зевса уповаю – будь что будет; мне, смертному, известно лишь одно: “всё в будущем”, а Мойра пусть рассудит кому сейчас погибнуть суждено!» Он в нападающих копьё послал спокойно, и то Арету в пах вошло на три вершка – ударом в темя, топором на бойне, так валят с ног могучего быка. И, словно бык, Арет утробно мыкнул; как на забор наткнулся на бегу; на месте чуть не до небес подпрыгнул и навзничь повалился на лугу. Тут пику Гектор, разозлённый дико, послал в Автомедона верною рукой: Автомедон едва успел пригнуться – пика воткнулась в землю прямо за спиной. В сухую почву погрузилось жало; над степью праха облако взвилось; и долго древко длинное дрожало, как будто источая яд и злость. Противники уже мечи достать хотели: их в ближний бой толкал душевный пыл, но тут как раз Аяксы подоспели и Гектор, испугавшись, отступил. Автомедон, Арета обнажая, измазанный весь кровью, возгласил: «Хоть над слабейшим и победа небольшая, тем счастлив я, что за Патрокла отомстил!» Вокруг Патрокла вновь огонь вендетты меж тем Афина стала раздувать, поскольку Зевс сменил приоритеты и отослал её ахейцам помогать С небес она сошла на твердь земную, багровым облаком накрыла белый свет: багряной радугой так Зевс предзнаменует приход ненастья и годины бед. Ахейцам припасла Афина милость, и, торопясь поправить их дела, в рядах под видом Феникса явилась и сразу к Менелаю подошла. И молвил грозно старец Менелаю: «Всю жизнь тебе ходить, потупя взор! Ведь если псы Патрокла растерзают, на одного тебя падёт позор. Троянцам покажи, что ты мужчина! Решительнее в бой веди народ!» Царь молвил: «Я бы рад, когда Афина даст силы и от копий упасёт! Вон, Гектор чуть не пламя изрыгает, а всё живое истребляет сплошь: сам Зевс ему, похоже, помогает, а против силы Зевса как пойдёшь?!» Палладе в речи царской то польстило, что первой её вспомнил Менелай – она ему и плечи, и колени укрепила, и сердце смелостью наполнила по край… Так исцелив телесные недуги, дух не преминула ещё поднять – исполнила назойливостью мухи, которую замучишься сгонять. И в гущу боя Менелай рванулся; копьё рукой окрепшею послал; он точно целился, не промахнулся – в Подеса, друга Гектора, попал. Тот замертво на землю повалился… Царь в одиночку у троянцев на виду, повлёк его к себе, и Гектор не решился отбить соратника, попавшего в беду. Его бесстыдство возмутило Феба – от Гектора такого бог не ждал… Он рядом с Гектором спустился с неба и, будто друг Фенопс, пред ним предстал: «Тебе не стыдно, Гектор, было видеть, как друга прочь волочит Менелай? Слабейший! Но тогда тебя обидеть любой способен, кто ни пожелай!» И Гектор в сечу кинулся прыжками: его толкали в спину скорбь и стыд… А Зевс, окутав Иду облаками, взял в руки свой бахромчатый эгид. И лишь сверкнул эгид тот светозарный, по небу сполохи метнулись серебром; затмилось солнце; в тучах скрылся Гаргар; и над землёю прокатился гром. Потряс эгидом – молния блеснула: загрохотало гулко, тяжело… Ахейцев вновь удача обминула… К троянцам счастье снова перешло… Вновь над Патроклом завязалась схватка, ахейской крови много пролилось, а уж когда совсем пришлось несладко, ужаснейшее бегство началось. И первым, изнурённый раной страшной, вождь беотийцев Пенелей бежал – с Полидамасом он сошёлся в рукопашной, а тот копьём в плечо ему попал. Потом Леиту изменило счастье и дротик в руку правую вонзил ему по древко Гектор у запястья; и тем возможности владеть копьём лишил. И жуткий страх застлал Леиту очи: не в силах противостоять врагу, он бросился бежать что было мочи, пугливо озираясь на бегу. Вблизи Идоменею быть случилось: он Гектора копьём ударил в грудь, но остриё у трубки обломилось, Ахиллов панцирь не сумев проткнуть. Троянцы хором грянули осанну, а Гектор чуть Идоменея не сразил, но дротик в челюсть угодил Керану – язык рассёк и зубы раздробил. Возница Мериона, друг сердечный, из Ликта вместе с ним приплыл сюда: доселе в этой жизни быстротечной они не расставались никогда. Увы, смертельной оказалась рана – он вожжи выронил из ослабевших рук; и помутился свет в глазах Керана; и он скончался от жестоких мук… (Идоменей пришёл на битву пеший, но был на колеснице он сейчас: Керан, к нему с упряжкой подоспевший, фактически царя от смерти спас.) Подняв с земли оброненные вожжи, Идоменею молвил Мерион: «Царь, с Гектором не справиться: похоже тебе здесь оставаться не резон! Правь к берегу, Идоменей, ветрило! Троянцы ломят, и, сдаётся мне, ахейцам снова счастье изменило – удача не на нашей стороне!» И внял Идоменей совету друга; вскочил на колесницу поскорей; схватил бразды и, бледный от испуга, пошёл вовсю нахлёстывать коней. И Менелай с Аяксом побледнели, угас в их душах боевой запал: услышав гром, они уразумели, что Зевс успех троянцам даровал. Вскричал Аякс: «Царь! Что теперь нам крышка, я думаю, любой сообразит – по воле Зевса всякий замухрышка нас издали без промаха разит! А мы в троянцев столько стрел пускаем, и ведь стоят они недалеко, но только, хоть почти в упор стреляем, все стрелы улетают «в молоко». Друзья, помыслим, как к своим пробиться и Гектору Патрокла не отдать, чтоб духом павшие могли бы убедиться, что живы мы и не намерены бежать. Самоубийству подвиг наш подобен и все мы можем угодить на щит; нам лишь один Ахилл помочь способен, но кто ему о бедах сообщит? Кого послать, чтобы донёс до слуха и возмутил неведенье его: ведь он наверняка о смерти друга пока ещё не слышал ничего. Отправить бы гонца, но темь такая – ни зги не видно! Ну хоть глаз коли: увидеть не могу и Менелая, не только что-то разглядеть вдали. Великий Зевс, верни нам свет пред очи! Великий Зевс, молю – услышь меня! Чем кануть навсегда во мраке ночи, уж лучше нас казни при свете дня!» О, чудо! Громовержец внял герою… И облака от Иды отвратил; и солнце выше поднял над горою; и ярко поле боя осветил. Взглянул Аякс и молвил: «Дело плохо! Ты видишь, Менелай, нас окружили сплошь… Царь, может, сходишь, сыщешь Антилоха и с вестью к Ахиллесу отошлёшь?» Внял просьбе Менелай и сквозь заслоны пошёл к своим, опасности презрев, как на заре, гонимый, от загона, не солоно хлебавши, отступает лев. Он шёл, а вслед летели камни градом… Он вглядывался в кочки и кусты так, как орёл парящий зорким взглядом добычу выглядает с высоты. И Антилоха он увидел вскоре; и до него добраться поспешил; и молвил: «Антилох, случилось горе – Патрокла Гектор только что убил… А у троянцев тут такая сила, что вынести одним нам труп невмочь: сходи быстрее, извести Ахилла, быть может, он придёт сюда помочь». Но Антилох от этой страшной вести дар речи потерял, похолодел и долго так стоял, застыв на месте, как будто навсегда остолбенел. Весь полный чувства горести глубокой, обильных, горьких слёз сдержать не мог; потом отдал доспехи Лаодоку и полетел к Ахиллу со всех ног. А Менелай в обратный путь пустился, и как его град стрел ни засыпал, к Аяксу сквозь ряды врагов пробился и о своих сомнениях сказал: «Теламонид, самим бы не мешало над тем помыслить, что нас дальше ждёт: ведь, честно говоря, надежды мало, что безоружный Ахиллес придёт». Вздохнул Аякс: «Ты, царь, глаголешь дело… Не стоит ждать, пока совсем припрёт: вы с Мерионом выносите тело; мы с Оилидом прикрываем ваш отход». Как уговорено, они и поступили: Аяксы в землю, как дубы, вросли, а двое труп Патрокла подхватили и быстро прочь из боя понесли. Но их отход троянцы увидали и ринулись вдогонку всей гурьбой под звон мечей, однако, спасовали, Аяксов обнаружив пред собой. За вепрем раненым так свора псов несётся, выказывая смелость и азарт, но только зверь к ним рылом повернётся, поджав хвосты, все псы бегут назад… Хотя Аяксам страх и был неведом, но вал троянцев всё же поджимал: их толпы так же продвигались следом, как по сухой траве осенний пал. А Менелай и Мерион тянули нагое тело дружно, заодно, как волокут с горы по кочкам мулы тяжёлое, громоздкое бревно… И так же, как надёжная плотина удерживает натиск вешних вод, чтобы не поглотила степь пучина, Аяксы чуждых отражали воевод. И лишь одни от Гектора с Энеем бежали прочь ахейские юнцы, как спугнутые ястребом-злодеем на поле жировавшие скворцы. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
