«…Желая блага, что меня постигнет

Добро ль, к которому стремлюсь упорно,

Иль зло, которое ко мне стремится».

Тысяча и одна ночь

 

Выездной семинар заканчивается. Пьем четвертый день. Без фанатизма, в общем-то. Инфекцию профилактируем, холодновато, пластиковые окна не выручают. Питье вообще единственное достойное занятие если обретаешься в комнате с четырьмя койко-местами. Один сосед рекордсмен по храпу, второй амбициозен как матрос с «Авроры», а третий в своем махровом инфантилизме превзошел телепузиков. В подобном окружении приходит осознание того, что моральное уродство не порок, а норма жизни. Может и у самого толерантность уходит. Алкоголь нивелирует всю эту ерунду...

 

А еще хорошо, что в соседней комнате живет она.

 

Сидит возле окна на углу кровати, ногу под себя подвернула, пола халата вздернута до середины бедра, видна жилка над коленом, когда нагибается к столу, любуюсь пластикой шеи и линией ключиц. Ей бы сейчас очень пошла сигарета, но она не курит. Зябко, растерла ладони. Смугловатая от рождения кожа – как глянец, но не холодный, а мягко-бархатистый. И серые глаза. Ах, что это за глаза… Час, два – только смотреть, не надоедает… Увидеть их утром – все равно что первый раз вдохнуть после затяжного насморка. В комнате еще люди, но они лишь фон, кайма, оправа этих глаз.

 

Еще не накрыло, выпили только по два раза. Развожу водку с квасом, советовали попробовать. Просит, чтоб и ей так сделал:

– Напиться сегодня хочу, ведь завтра уже домой, – улыбается.

Остальные цедят пиво, от водки отказываются. Отлично, нам с ней больше достанется. Наконец захорошело, теперь надо лечь на гребень волны и наслаждаться. Обсуждаем профессиональные новости – следующий год объявлен молодежным. С проблем финансирования и прочих траблов переходим на воспоминания в рамках темы. Она говорит все больше, щеки розовеют, моторика все активней – настает ее час, время дозволенных речей…

 

– Да долбанутые они на всю голову, долбанутые и наглые. Летом перед дискотекой пошла обходить территорию на новой работе. Глянуть, мало ли что, пока не стемнело еще. Иду и слышу: какая-то возня возле памятника, стоны. Честное слово, не смогла понять чего там и как. Выглядываю из кустов, а там, мать честная, стоят трое. Девочка, сейчас в восьмом классе учится, и два парня с ней, лет по восемнадцать им. Один, извините, ее раком трахает, а второй в рот наваливает. Я от удивления сказать ничего не могу, стою и смотрю. А пацаны ржут, курят и баклажку с пивом друг другу передают. Кричат: «Вгони ей поглубже, да, да, трахай эту сучку, хлестани ее крапивой», шлепают ее по заднице пустой баклажкой, а она только мычит и тащится. Вызываю ее потом к себе, а она говорит: «А чего я такого сделала?»

 

– Симпатичная хоть? – интересуюсь.

– Да хватит тебе, без слез и не взглянешь. Или вот, когда я еще в медучилище, на хирургической практике. Поступает девочка, четырнадцать лет, боли в животе. Ну, боли и боли, всю брюшную полость ощупали – никак причина не обнаруживается. УЗИ показывает инородное тело. В итоге флакон с лаком извлекли, металлический. Кто давно в хирургии, и не такое рассказывали. Каждую неделю случаи. Чего только не достают. То бананы, то колбаса, и у мужиков кстати тоже. Перистальтика дело такое – не успеешь заметить, как засосет…

 

Эмоционируем минут пять по этому поводу, и выпиваем, она продолжает:

– Или мамаши молодые… приезжаем на скорой по вызову – в дом войти страшно. Пол земляной, окна целлофаном заклеены, ведро мятое без дужки вместо туалета. Мыши по ногам бегают, стены плесневые, в углу следы костра. В люльке младенец мертвый лежит. Думали что младенец. Ему два с половиной года оказалось. Скелетик почти. Диагноз: пневмония. Неизвестно как он столько протянул, она его не кормила совсем, может мыши ему еду носили… скорее всего трахари и собутыльники подкармливали. А в центр реабилитации каких доставляют… Двоих выловили: брат с сестрой, с Украины, оказывали на трассе сексуальные услуги, ей тринадцать ему одиннадцать. Дяденьки, говорят, добрые, кормили их, денег немного давали. У обоих целый букет вензаболеваний, девочка наверняка бесплодной останется. Могли их вообще порвать… Один из наиболее благополучных регионов центра России? Ага, не смешите. Когда начали создавать свободную экономическую зону, таджики свинарники строили, помните? Вот местные к ним своих детей на ночь в барак и отдавали… за двести-триста рублей к чуркам, которые по полгода не видели даже ослов, не говоря о женщинах. В областном центре шестеро подростков каждый день насиловали мальчика. Он выходил мусор выносить, они его подкарауливали и вафлили по очереди. Грозили убить, если расскажет. Из этих шестерых никто не сел когда открылось. Родителям внушение сделали и все.

 

Замечаю, что она обращается только ко мне… ммм… эти глаза не могут лгать.

– Когда с первого раза в медакадемию не поступила, я ведь и в морге полгода проработала, – она пододвинула кружку, и я плеснул ей побольше.

– После смены голову приходилось по полчаса мыть и лаком заливать, иначе сестра говорила: «Отойди от меня», запах. Я то сразу привыкла, даже к «подснежникам». Бухают там все, менты, так те чуть ли не рядом с трупами… Сначала на работе вообще обедать не могла, а потом с собой стала бутербродики, термосок брать. Один раз только плакала. Девочку привезли, лет шестнадцати. Реально красивая девчонка. Лицо чистенькое такое… грудь высокая… Ноздри вырваны у нее были, рот порван… сосок один отрезан, вторая грудь только на коже и висела. Стали вскрывать – внутри стекло битое, горлышко от бутылки… Родителям подробности не сообщали, они до сих пор уверены, что она легко умирала… Я, когда ее увидела, у меня слезы просто градом полились, крупные как у коровы. Так жалко красоту было… Сережка анатом утешал меня: «Вот я сейчас литр водки выпью и забуду эту девочку, и ты забудь – ее не вернуть, близких своих береги».

 

Чокаться не стали, выпили, помолчали.

– Жизнь – самое дорогое, надо уметь это понимать. Подружка залетела, одноклассница, нам по семнадцать было, парень ее чуть постарше. Он сразу сказал, что женится, а Оксанка наотрез отказывалась. Сказала, что мать ее убьет, если узнает. Пришла ко мне, просила договориться с врачом. Отговаривала, как могла, но не очень уверенно, кто я была? Такая же соплюшка… Пошла к тетиной знакомой, гинекологу. Привели Оксанку на осмотр, назначили аборт через неделю. Ровно через неделю пришли с ней вместе, перед процедурой надо было УЗИ сделать. Сели в холл, вечер уже был, уборщица почти везде свет погасила, народу никого не было, только женщина какая-то сидела на дальнем кресле, кого-то ждала. Подруга моя встала перед кабинетом, руки себе заламывает, губы кусает, ждет. Тут дверь открывается и оттуда пацан вылетает, года четыре ему. Выбегает, кричит «Мама, мама!» и руками Оксанку обхватывает, видать в потемках перепутал. Тут ее как будто вверх подбросило, прям от пола оторвало, кинулась она ко мне и орет: «Пойдем, пойдем отсюда!»… А весной сын родился. Теперь уже в школу скоро, это надо видеть какой славный парень растет, муж в них души не чает…

 

Пьем и разговариваем, улыбаемся и грустим… и вот уже несколько ночей мне легко.

Из брошенного на подоконник динамика доносится:

«Вот не кончалась бы ты бы

На дне чуть-чуть лимонада…»

 

…рано или поздно все равно скажу:

«Хорошо, что живет она в соседней комнате».