Что хочет автор. Литературные конкурсы

Без четверти семь Людмила уже начала волноваться. Обычно, Борис, в это время был уже дома. Но тут она вспомнила, что он, что - то говорил, что их управлению поручили огромный кусок работы на строительстве нового химического гиганта, Одесского припортового завода. И сейчас он, как Главный механик Строительного управления, организует погрузку и доставку в Григорьевку домиков вагончиков для бригад изолировщиков, необходимую строительную подъёмную технику, и различный термоизолировочный материал. На своём москвиче пикапе он носился с базы в Григорьевку и обратно по два три раза на день. Вдруг, в замке входной двери раздался звук поворачиваемого ключа, и вслед за хлопком двери раздался вопль на всю коммунальную квартиру: «Жена! Жрать давай!». Первое время, после того как они вселились в эту коммуну на улице Спиридоновской, соседи вздрагивали от этого вопля,

Но, со временем привыкли, и некоторые, этот вопль использовали как начальное пособие по воспитанию собственной жены. Милиционер Вадик, забитое и напуганное своей женой

Галей, которая была ширше чем длиньше, создание, иногда, пытаясь бунтовать, кричал когда приходил домой, как и Борис, но тут же ему Галя вручала мусорное ведро со словами: «Иди, винеси мусор и, не пользуйся плагиатом» Галя была грамотная женщина,

даром,что из какого то колхоза под Любашовкой, она правильно понимала те слова, которые произносила. Она была полной очень миловидной женщиной, вышедшей замуж за милиционера с целью получить жилплощадь в Одессе. Тогда, было негласное правило, что женатых милиционеров заселяли на жилплощадь освобождаемую евреями, уехавшими в Израиль. Перед каждым праздником она, со своим ментом, ездила к её родителям в деревню и, привозила много всяких продуктов, которые им совали её родители. И угощала соседей тем, чего ей было не жалко. Борис, особенно, любил бочковые солёные помидоры, которые она привозила. Они были величиной с маленький арбуз, бурого цвета, кое где с зеленью, очень мясистые и наполненные пузырчатой, изысканно острой мякотью, вызывающей зверский аппетит. Борис, за эти помидоры, был готов на всё для Галины. Галина быстро освоила одесский акцент и щеголяла им в своей деревне и на работе. Нашла она работу в Ателье мод и шила мужские брюки. Поэтому считала себя знатоком мужчин и общалась с ними покровительственно, кроме Бориса. Борис вызывал в ней уважение неординарным поведением, знанием огромного количества анекдотов на любой случай жизни, весёлым нравом. Жена Бориса, даже подозревала, что Галя была тайно влюблена в Бориса. Она часто повторяла это перед соседями, что Людка отхватила себе такого красавчика, в которого влюбляются все бабы. А Борис, действительно, ловил на себе восхищённые взгляды женщин. Ему было двадцать восемь лет, рост без десяти сантиметров, два метра, фигура атлета не потому, что занимался спортом, а потому, что получил хорошую наследственность. Черные волосы, зачёсанные на пробор по тогдашней моде, борода эспаньёлка, контрастно оттеняющая здоровый цвет лица, широкие плечи и длинные ноги с узкими бёдрами, обтянутыми синими джинсами. Руки у Бориса были очень умелые, наследство от отца, он был прекрасный автомеханик, мог разобраться в любом механизме, знал электрику, мог выполнять любые электро-монтажные работы, любые строительные работы ему так же были по плечу. Его серо-зелёные глаза всегда внимательно смотрели на собеседника, создавая впечатление исключительного внимания.

Поэтому у него было много друзей и приятелей. Он любил застолье, мог много выпить не пьянея, и очень любил женщин, и время от времени заводил себе, какую нибудь пассию,

которую тщательно прятал от всех, потому, что внутри был хорошим семьянином и не хотел неприятностей в семье, тем более, у него росла шестилетняя дочурка, которую он очень любил

В эту коммуну они попали после того, как живший в приймах Борис, поскандалил с отцом своей жены, чтобы он не вмешивался в дела его семьи. Борис, сам любил решать возникающие проблемы в своей семье, и не любил когда кто- то вмешивался в его дела. То есть, был абсолютно самостоятельный человек. После этого скандала с тестем отец Бориса переговорил со своим другом, который жил в Англии, а его комната стояла законсервированная, чтобы он разрешил пожить его детям. Друг отца согласился, и они вселились в комнату восемнадцать квадратных метров на третьем этаже старинного дома на улице Спиридоновской. Кроме них в этой квартире проживали ещё четыре семьи. Семья профессора высшего мореходного училища, милиционер Вадик с Галей и шестимесячной дочкой, одинокая старушка Нина Николаевна Князева, и разведённая, но в поисках нового мужа, роскошная блондинка Надя, которая стала крёстной мамой дочки Бориса. У Нади была большая белая грудь где то пятого, шестого размера, которую она носила, как секретное и пробивное оружие. В конце концов, она нашла любителя такого размера, и в квартире появился новый жилец по имени Эдуард.

Жили они все в основном без скандалов, ну не без того иногда женщины могли схлестнуться в жаркой перепалке, но в основном беззлобной и быстро заканчивающей миром. В общей, большой кухне, у семьи Бориса было выгорожено небольшое пространство, под названием «Закобайчик», в котором Борис, его жена и его дочь могли покушать, и хранились в специальном шкафчике продукты и кухонная утварь. Но ничего и никогда не закрывалось, никто ни у кого ничего не брал без спросу, коммуна была очень хорошей.

Так вот после вопля мужа, Людмила успокоилась и поворчав для порядка предложила Борису взять дочку и помыв себе и ей руки идти в «закобайчик» ужинать.

Во время ужина Борис рассказал, что сегодня на Припортовом заводе первый секретарь Областного комитета КПСС проводил оперативный штаб, на котором выкинул такой номер. Там на строительной площадке завода, со времён начала строительства была огромная лужа, глубиной сантиметров тридцать, а величиной шестьсот квадратных метров. И на двух последних оперативных штабах было принято решение убрать эту лужу, но на сегодняшний день никто лужу не убрал, то есть никто из руководителей строительных управлений не принял во внимание какую то лужу, у каждого было записано много заданий, за которые он нёс персональную ответственность, и соответственно лужа у них была абсолютно не в голове.

Сегодня первый секретарь Обкома приехал проводить штаб, вышел из машины, открыл багажник, достал резиновые сапоги, сняв туфли, одел сапоги, и пошлёпал на средину лужи, пригласив начальников строительных трестов, управлений следовать за собой. А сапог ни у кого нет, и всё руководство в туфельках стояло вокруг первого секретаря в луже, и решали вопросы строительства. Продержал он их в луже минут сорок, проверили, что выполнено по решениям прошлого штаба, записали, что нужно сделать до следующего штаба, затем, не сказав ни слова о луже, вышел из неё, переоделся в туфли на сухие ноги и укатил в обком. Мой шеф, - продолжил рассказ Борис, - пришел весь грязный, с мокрыми ногами и оторвался на мне. Нужно ехать в Николаев и забрать со строительства Николаевского глинозёмного завода гусенечный кран, погрузить его на специальную тележку и притащить его в Григорьевку, предварительно согласовав маршрут движения с Николаевской и Одесской ГАИ. Кран очень тяжёлый и его транспортировка отнимет много сил и нервов. В решении штаба записано мне, решить вопрос за двое суток, и доложить лично, первому секретарю на штабе. Поэтому, завтра в шесть утра за мной зайдет машина, и я выеду в Николаев. Кран огромный, МКГ-25БР,

Весит около сорока тонн, сегодня я согласовал маршрут движения в ОдесскойГАИ, завтра согласую в Николаевской ГАИ, и мне ещё нужно найти и заказать в Николаеве пятидесятитонную тележку и тягач который сможет всё это тащить. Но то, что я не смогу решить все это за двое суток, я знаю твёрдо.

А что тебе будет за это, - поинтересовалась жена Бориса.

Могут выгнать с работы, из партии меня не исключат, так как я не член партии, - спокойно проговорил Борис, - но неприятностей смогут сделать кучу. Но, так как, альтернативы нет, придется ехать и решать вопрос, кроме меня, его никто решать не будет.

Утром следующего дня, без четверти шесть, под окнами раздался сигнал РАФика,

микроавтобуса, в котором , кроме Бориса, будут ехать два слесаря с инструментом и кувалдами, чтобы разобрать стрелу крана, с которой транспортировка просто невозможна.

Борис стараясь не разбудить жену и дочку, тихонько оделся, взял необходимые документы, пару бутербродов и вышел из дома.

Описывать производственные вопросы, возникшие в Николаеве, их решение, затем демонтаж крана, его транспортировку в Григорьевку, это специфично и нудно для читателя. Скажу только одно, вместо отпущенных руководящей и направляющей двух суток, Борис потратил четверо, то есть к исходу четвёртых суток кран МКГ-25БР уже стоял у аммиачных ёмкостей, и слесари приступили к монтажу стрелы с гуськом. Начальник управления после доклада Бориса о проделанной работе, грустно посмотрел на него и сказал, чтобы Борис завтра пошёл на штаб и доложил обо всём, так как начало монтажа термоизоляции аммиачных ёмкостей уже задерживается на двое суток. Борис хмыкнул и сказал, что будет на штабе. Борис хорошо относился к начальнику управления и понимал, что того могут снять с должности, исключить из партии и т.п. А ему ничего не сделают, максимум уволят с работы. А у него была поговорка, что на свои руки он всегда найдёт муки.

На следующий день штаб проводился в специальной большой армейской палатке, в которой на высоком помосте стоял стол с тремя стульями, а далее всё помещение занимали стулья как в кинотеатре. Потихоньку эти кресла заполнялись начальниками управлений, главными инженерами, главными специалистами. В четверть одиннадцатого прибыл первый секретарь обкома и сел на помосте на центральное место.

Рядом с ним с боков сидел его секретарь, и какая то шишка из партийных работников, чтобы вовремя подыгрывать игре первого. Секретарь взял журнал и начал зачитывать вопрос, который на сегодня должен был быть решён, и фамилию ответственного товарища. Пока дошли до начальника управления Бориса, уволили двух начальников управлений, а вопрос третьего будет рассматриваться на бюро Обкома и его партийный билет у него отняли. Этот человек, после того как у него отняли партбилет, вышел из палатки и его забрала скорая, у него случился сердечный приступ.

Затем был зачитан вопрос к начальнику Бориса о транспортировки крана из Николаева и монтаже его у аммиачных ёмкостей. Вместо начальника поднялся Борис и доложил, что кран перевезен и сегодня будет смонтирован….

Бориса резко прервал первый секретарь и спросил его кто он такой. Борис ответил, что он главный механик управления и занимался транспортировкой крана из Николаева. Тогда первый, истеричным тоном спросил, почему с транспортировкой опоздали на двое суток.

Я думаю, что истерика заразительна и Борис это испытал на себе и, в точно таком же истеричном тоне, глядя в глаза первому секретарю ответил, что нужно быть полным идиотом, чтобы кран весом более сорока тонн демонтировать, погрузить на специальный прицеп, провезти более ста сорока километров и смонтировать, за двое суток. Затем Борис уже более спокойным тоном добавил, что у человека, который дал такой приказ, полностью отсутствуют извилины в мозгу.

Наступила тишина после слов Бориса, было слышно, как в конце палатки летает муха. У первого отвалилась челюсть, и он находился в ступоре. В полной тишине прошло минут пять, затем первый пришёл в себя и буквально просипел: «Есть мнение исключить Главного механик из рядов КПСС, молодой человек, положите ваш партийный билет на стол и свободны.»

Борис не повышая тона со скрытой усмешкой спокойно ответил : «А я не член КПСС и никогда туда не стремился».

И вот тут, нужно понять первого секретаря, люди с большим опытом работы, орденоносцы, руководители крупнейших заводов, колхозов, управлений, готовы землю есть, только бы, их партбилет не трогали. А тут не член партии и не страдает от этого, и не стремится в партию, и у партийного бонзы поехала крыша от такого положения, и он, повернувшись к своему секретарю, тыкая в него указательным пальцем, взвизгнул: « Раз он не член КПСС то принять его, а потом, с позором, выгнать!»

Затем он встал и, взяв с вешалки свой плащ, одел его трясущимися руками и вышел из палатки. Вслед за ним заторопились и его шестёрки. Через десять минут его чёрная ГАЗ-24 выехала со стройплощадки. Чуть погодя, из палатки вышел Борис, и вслед за ним потянулись другие участники сегодняшнего партийного штаба. Выражение лиц большинства этих людей было такое, как будто они одержали победу в маленькой, но очень важной битве. Битве за своё человеческое достоинство. А был только 1978 год, впереди до полного разгрома народом КПСС было ещё одиннадцать лет. Ещё одиннадцать лет руководящая и направляющая будет продолжать свои маразматические опыты над народом, выгоняя детей на первомайскую демонстрацию после взрыва ЧАЭС, ,стремясь повернуть сибирские реки вспять, вырубая взращенные десятилетиями элитные сорта виноградника в борьбе с алкоголизмом, и многое другое, чего нормальные люди, никогда, делать не стали.

Утро следующего дня началось как обычно, по заявкам участков на базе погрузили материал и инструмент и отправили по строительным объектам, затем Борис проверил загрузку ремонтников и, тут ему позвонили из Григорьевки и доложили что кран

смонтирован, и в восемь утра приступил к полноценной работе.

Единственное, что волновало Бориса, это то, что его начальник не звонит. Борис знал, что его вчерашнее выступление на вчерашнем штабе, добром не кончится. Но было тихо, начальник не звонил и Борис, решив не дёргать кота за усы, сел в свой служебный Москвич и порулил в Григорьевку. Стройплощадка Одесского припортового завода находилась примерно в пятидесяти километрах от их базы, но в то время о пробках на дорогах никто не слыхал, и Борис долетел до участка их управления в Григорьевке за пол часа.

Начальником участка в Григорьевке был Илья Владимирович Балантерник, маленького роста, полноватого телосложения с постоянной хохмой по любому поводу,

с удивительно симпатичным и доброжелательным лицом. Борис и Илья находились в приятельских отношениях, питая друг к другу взаимное уважение и симпатию, неоднократно участвовали в совместных застольях как на работе так и в ресторанах.

Причём, вспоминается любимая хохма Ильи, когда, придя в самый шикарный ресторан, где даже в советские времена цены на всё были заоблачные, реплика Ильи

официантке, которой надиктовали заказ закусок и выпивки рублей на триста: «Деточка, ты себе, так же, ни в чём не отказывай, - и когда официантка начинала улыбаться в предвкушении больших чаевых, Илья добавлял, - но чтоб не дороже трёх рублей было!»

И сегодня войдя в домик вагончик, так называемую контору Ильи, они поздоровались, обнялись, и Илья, с абсолютно серьёзным лицом, спросил у Бориса: «Ты дырку в пиджаке прокрутил?»

Для чего? – не врубился Борис.

Да, говорят, ты вчера на штабе бросился под танки, и атака противника захлебнулась, - продолжал юродствовать Илья, - причём, противник был так деморализован, что бежал с поля боя, даже, не подобрав раненых. Да, да! Эти два хрена, с которыми приехал первый, так и остались. Первый уехал, забыв про них. Сегодня, вся стройка обсуждает твой героический поступок и награждение тебя орденом сутулого.

Илья, заткнись, мне и так не по себе, - озлобленно ответил Борис, - а тебе, лишь бы хохмить, мне шеф, с утра ещё не звонил. Это впервые за пять лет работы. Я думаю, что его вызвали в Обком и дали там прочухан, будь здоров! И сегодня он меня выпрет с работы.

Не выпрет, не боись, - уже серьёзно продолжал Илья, - может быть, шефу и дадут прочухан, он все равно их получает через день, работа у него такая. Но, я знаю точно, шеф на тебя зла не имеет, а наоборот, считает, что ты своим поведением заслужил благодарность. У меня есть предложение, - продолжал Илья, - меня уже недели две достают американцы из технадзора, это мистер Честер и мистер Дижон, их хоромы напротив нашего участка. Они хотят доказать, что легенда о том, что русских нельзя перепить, не соответствует действительности. Но, чтоб было честно, два на два, то есть двое их и двое нас. Начало через полчаса, в обед, боезапас готов, и Илья, открыв сейф, показал восемь бутылок по 0,75л Пшеничной водки.

И, между прочим, очень для тебя кстати, - продолжал этот толстенький бес-исскуситель, - сгладишь вчерашний стресс.

Чтобы у читателя, не возникали дополнительные вопросы, объясню, для чего поставщики завода (американцы), который строился, держали технический надзор. А ответ очень простой, - для борьбы с русским менталитетом. Закрутил слишком заумно, сейчас, разъясню попроще. Наши сварщики, собирая стены ёмкостей для хранения аммиака и супер-фосфорной кислоты, использовали специальные стальные листы, покрытые специальным составом, предотвращающем их коррозию. Происходило это так, лист стенки длиной четыре метра, высотой два метра и выгнутый расчетной дугой, подаётся краном и устанавливается на предназначенное только этому листу место, затем сварщики заваривают место стыка листа, а рентгенологи проверяют качество шва. Затем эту тоненькую полоску шва покрывают специальным составом против коррозии. Но это в идеале, на практике, менталитет нашего сварщика, которому постоянно плохо подсоединяют массу, требует проверить наличие дуги (Сварочной), и сварщик, после замены электрода, на плоскости листа стенки, пробует дугу, если была вспышка, то все в порядке, можно варить шов. И собрали, уже, четыре слоя, пока американцы, случайно, заметили эту привычку советских сварщиков. Проверили приборами, выщерблины в местах проб составляли от одного до двух миллиметров, заставили разобрать и заменить

новыми листами. После этого, из Штатов, прибыли специалисты, которые проверяли все, что делали шаловливые ручки советских рабочих. И поймите меня правильно, наши специалисты более мастеровые, и лучше любых заграничных, но у нас отсутствовала культура производства, которой никто и никогда в СССР не учил, вот в результате и получались такие ляпы. Я, потом, спрашивал американцев насчет качества сварочного шва.

Они, взахлёб, хвалили работу наших сварщиков, говоря, что в Штатах, такую работу выполняет сварочная машина под контролем компьютеров, а наши, вручную, варят лучше чем их машина.

Пока, я разъяснял Вам, для чего нужны были эти американцы, они вошли в домик вагончик. Всех лишних из домика Илья выставил и представил Бориса американцам. Это была парочка классических американских морских пехотинцев, ростом оба выше метра восьмидесяти сантиметров, белобрысые, накачанные, кулаки как кувалды,

взгляд из подлобья, хотя на лице улыбка до ушей. Правда, Дижон выглядел здоровее Честера. Борис в душе ужаснулся, перед этими бугаями они с Ильёй выглядели как Пат и Поташонок, Борис длинный и худой а Илья коротенький и толстенький. Илья, посмеиваясь, доставал и раскладывал на столе закуску. Буханка хлеба белого за двадцать две копейки, колбаса «Отдельная» за рубль шестьдесят , пучек зелёного лука, две братские могилы( две банки килек в томате) и четыре плавленых сырка. Затем Илья поставил две бутылки «Пшеничной» и четыре гранённых стакана и пригласил американцев к столу. Да, на столе ещё стояли две бутылки «Куяльника», - Илья любил запивать.

Усевшись за стол, обсудили условия спора. Пьём до полного отруба, если человек на ногах, он победитель. Если выиграем мы, американцы кормят нас обедом по полной программе в ресторане «Лондонский», если они выиграют, то мы их кормим. Выигравшей считается команда, в которой, хотя бы, один её член на ногах.

Мы и Американцы, в знак согласия с условиями, пожали друг другу руки и Илья

скомандовал: «Боря, банкуй!»

Борис, свернув голову первой бутылке, разлил в три стакана , а в четвёртый налил из другой бутылки. Дижон подмигнул Честеру, и стаканы сошлись в ударе морская галька. Все выпили, Борис, резко выдохнув и долив во вторую бутылку остатки из первой опять наполнил стаканы и вторая бутылка опустела.

Илья вспомнил русскую поговорку что между первой и второй перерывчик небольшой, и опять стаканы сошлись в едином порыве. Выпили, начали закусывать, в ход пошёл зелёный лучёк с хлебом и килькой, колбаска, нарубленная крупными кусками, и для полного кайфа кусочек плавленого сырка под разговоры, которые становились всё более общими и интересными, Честер что- то вталкивал Илье, а тот сидел и улыбался, затем обратился к Борису: «Борь, а что у тебя с правой рукой, почему не наливаешь?»

Борис, немедленно, достал очередную бутылку водки и, не занимаясь переливами из бутылки в бутылку, разлил эту бутылку по стаканам. Поймал взгляд Ильи, который глазами показал на Честера. У того все черты лица уже расплылись, он пытался, что то говорить, но у него это плохо получалось.

Ну что, ребята, пора выпить за дружбу, - предложил Илья, и стаканы опять сошлись в едином порыве, только Честер промахнулся и попросил повторить. Повторили,

Выпили. Илья, почему то, вдруг затянул песню про дружбу, и они с Борисом исполнили:

«Москва – Пекин, Москва – Пекин, идут идут народы,

За вечный мир, за дружбу и свободу….

Дальше, конечно, они слов не знали, и Илья скомандовал: «Боря! Насыпай!!»

Борис, достал очередную бутылку водки и свернув ей голову, начал разливать по стаканам. Вдруг Дижон, пытавшийся оживить вырубившегося Честера, заорал: «Time out!»

Борь, а что он хочет, - поинтересовался Илья, держа стакан в руках.

Просит минуту на приведение рядов войска в порядок, - спокойно, ответил Борис, так же, держа в руках стакан и с сожалением глядя на него.

Так что, дадим? – не выпуская стакана поинтересовался Илья.

Нет! – сказал Борис и протягивая стакан Дижону сказал: «We are very sorry, but

law is law.»

O'key! – ответил Дижон и отпустил Честера. Тот упал без движений.

Вы потеряли одного солдата, - сказал Борис Дижону и предложил, - давайте выпьем за стойкость американских солдат.

И уже три стакана сошлись в дружном стуке, выпили и опять принялись закусывать. Борис чувствовал, что он тоже на пределе, но глупые мысли из его головы улетучились, он опять никого не боялся и теперь был уверен что они с Ильёй выиграют спор. Он об этой мысли рассказал Илье, на что тот ответил, что ни секунды в нашей победе и не сомневался. На Дижона после четвёртого стакана водки, нашел какой то столбняк, сидел он ровно, но глаза были полузакрыты, в беседе он не участвовал. Ну что Илюха, по маленькой и в школу не пойдём, - предложил Борис и продолжил, - надо же уложить Дижона.

Для этого совсем не нужно пить, - ответил Илья и ткнул пальцем Дижона в грудь. Тот беззвучно, как опавшая листва с дерева осенью, упал на пол. Илья вызвал по рации своего бригадира, сказав, чтобы он пришел с четырьмя здоровыми мужиками, и когда они пришли, показал на лежащих американцев спокойно произнёс: «Отнесите этих пьяниц в их домик вагончик, а мы с Борей, возьмём ваш автобус. Он отвезет нас в город и к пяти приедет за бригадой». Отдав бригадиру ключи от сейфа и сказав, что после работы, бригада может воспользоваться водкой что там стоит, они сели в автобус и уехали.

Через полчаса автобус остановился у Соборной площади, и они пошли в центральный гастроном, чтобы купить бутылку шампанского. По теории Ильи, нужно обязательно, заполировать шампанским то, что бултыхается у них внутри. Выпив по очереди полбутылки шампанского из горла, они вышли из гастронома и тут Илья, стоя у памятника Одесского губернатора графа Воронцова и глядя на него в упор сказал с обидой и сожалением : «Борька, ну скажи, ведь натуральные сволочи, украли памятник Воронцову негодяи!»

Конец.