Музыка

-----------

 

Все говорили ему, что он перестал быть музыкантом, что сильно обленился в последнее время, что в конце концов и его сожрала бытовуха. Он прятал глаза и устало вздыхал. Как-то очередная жена обнаружила под кроватью позеленевший, покрытый плесенью саксофон.

"Чей это?" - спросила она.

"Мой".

"Как, разве ты играешь?" - она даже не представляла себе, насколько обидела его. Но он смолчал и в этот раз. Только потом, спустя несколько лет, она заметила его странную склонность. Ночами он надолго закрывался в туалете или в ванной. Она открыто спросила, чем он там занимается. Он помолчал, затем улыбнулся и ушёл на работу. Жена обиделась...

Он разбудил её в половине третьего, завёл в туалет, сел на пол возле унитаза и предложил ей сделать то же самое. Она села. Туалет был маленький, ноги сразу же затекли от неудобного положения. Так они просидели минут пятнадцать. Жена устала, а он всё сидел, прикрыв глаза. Вдруг он весь встрепенулся, схватил её за руку, спросил:

"Ты слышишь?"

Она не слышала. Он сразу как-то сник, смущённо поднялся на ноги и помог встать жене.

Утром он обнаружил платяные шкафы пустыми. На столе лежала прощальная записка. Рядом стоял остывший омлет и бокал молока.

 

Слесарь Кирилов в полутьме пробирался по подвалу, профессионально увёртываясь от ржавых капель и нитей паутины, с нависшей на них пылью. Октябрь в этом году выдался холодный. Скоро начнётся отопительный сезон, а трубы текут, словно бумажные. "Эх, Россия!" - думал Кирилов. Как ни темно было в подвале, но человеческий силуэт, лежащий на земле, он заметил за два бетонных пролёта. Подошёл. Человек был мёртв.

"Бес бы побрал этих БОМЖей!" - думал слесарь - "Этого только мне не хватало!"

 

Он уже собирался вызывать опергруппу милиции, как вдруг обратил внимание на множество разбросанных тут и там листов бумаги.

"Посмотреть что ли? Так ведь нельзя ж ничего трогать", - страх в голове у Кирилова боролся с любопытством. В конце концов, как и полагается, последнее взяло верх, и Кирилов, нагнувшись подобрал несколько листов.

"Ноты! Надо же! И ни слова больше не написано. Надо дочке отнести", - свою дочь, пятилетнюю Таню, Кирилов и его жена Клавдия с четырёх лет отдали в музыкальную школу. Мол пусть хоть она в люди выбьется. А то деды в земле ковырялись, сам он, Кирилов Александр закончил при светлом социализме три класса вечерней школы, да так всю жизнь по подвалам и пролазил, и Клашка тоже, хоть и окончила десять классов, а кроме швейной машинки ничего в жизни не видала. Нет, не то чтобы они зря прожили свои годы, а всё ж для Танюшки хотелось чего-то другого. Вот и пусть музыкальные премудрости изучает. Очень им с женой было приятно, когда преподавательница хвалила дочку.

"А это что такое?" - Кирилов поднял очередной листок. - "Похоже что название. Ну-ка, ну-ка: "У-ни-тазная рапсодия". Дрянь какая-то. Такая ерунда Танюшке совсем ни к чему!" Кирилов смял и выбросил лист с непонравившейся ему надписью.

"А может тут и в нотах всякая дрянь зашифрована? Я ж ведь в этом ни бум-бум. Бросить что ли к чертям собачьим? А вдруг опера на листиках этих мои отпечатки найдут. Да, попал ты, Саня, в переплёт! Ну ладно, по дороге выкину", - и Кирилов начал спешно распихивать бумагу по карманам, сминая листы, чтобы не торчали.

 

Труп увезли. Кирилова допросили весьма быстро и вежливо, что ему чрезвычайно понравилось. Претензий к нему не имели, и в виду позднего времени предложили довезти до дома. Кирилов охотно согласился, хотя и был в рабочей одежде. Дома, оправдываясь перед женой за задержку, и попутно раздеваясь, он обнаружил в карманах телогрейки листы с нотами, про которые совсем забыл.

"Это что такое?" - спросила Клавдия.

"Да эт дочке", - отмахнулся Кирилов, бросил скомканную бумагу на самодельную тумбочку в прихожей и пошёл ужинать.

 

Дочь пришла с занятий вместе со своей преподавательницей, сухопарой, болезненной немкой - Агнессой Штейнбох, которую Кирилов за глаза добродушно называл стрекозой (за её огромные роговые очки). Дверь открывала Клавдия. До Кирилова, сидящего на кухне и пьющего чай доно-

сились обрывки фраз типа: "Где вы зто взяли?" Потом послышалось недовольное бурчание жены: "Да вон, Сашка откуда-то приволок". Затем вся компания втекла на кухню.

"Где вы это взяли?" - немка обращалась уже к Кирилову. В руках она держала вчерашние помятые листки с нотами, про которые Кирилов совсем забыл.

"Начинается!" - подумал он, а затем процедил, прихлёбывая из бокала - "Нашёл!"

"Да где нашли, Бог мой, где?" - не унималась Агнесса.

"А что собственно случилось? Что произошло?" - вмешалась не на шутку встревоженная Клава.

"Это чудо, Господи, они ещё спрашивают, что произошло! Да это же гений писал, понимаете, ГЕНИЙ!!!"

"Ну гений так гений, чего ж там", - Кирилов хотя и понял, что ничего страшного не случилось, всё таки был немного обижен на то, что его, слесаря шестого разряда обвинила в непонятливости какая-то стрекоза! Учительница попыталась успокоиться и объяснить всё по порядку:

"Ну вот" - начала она, часто сглатывая слюну и то и дело поднося нервную ладонь к горлу - "Танечка принесла партитуру... Поймите меня правильно, она пока только учится играть на... А я сразу поняла, что здесь что-то необычное. Ну и... Я непонятно рассказываю?"

"Да не, понятно всё, чего там", - ответил Кирилов, отвалясь на спинку стула, и хотел ещё что-то добавить, но Агнесса затараторила быстро быстро:

"Я попросила у вашей дочери ноты, и мы с коллегами разыграли их.

Это поразительно! Это уникальное сочетание нот и инструментов! Неведомый композитор обыграл саму жизнь. Странное ощущение испытываешь, когда играешь это произведение: то вдруг слышится плеск воды в кране, то окно скрипнет где-то вдали, а то слышно, как будто за стенкой ссорятся люди. А вот внезапно вклинивается шум сливного бачка от унитаза, или скрипит кровать под неведомыми любовниками... Простите... И всё это так явно, словно прислонили ночью ухо к водопроводной трубе, замерли и слушаете жизнь... Жаль только, что первой страницы нет. Но это ничего, это можно и самим домыслить, там ведь немного! Только вот название... Название должен давать автор... Интересно, как этот неизвестный компо-

зитор назвал своё творение?"

"Толчковая опера, или что-то в этом роде. Точно не помню", - неожиданно выпалил расчувствовавшийся Кирилов. Немка смотрела на него несколько одуревшим взором. Возникло неловкое молчание. Пять секунд... Семь... Кирилов засопел. Агнесса как очнулась:

"А что, если вдуматься, в этой грубости есть своя прелесть. Очень нетрадиционное название! Хотя... Ведь такова жизнь! А произведение именно о жизни. Так значит вы знаете автора? Можете нас познакомить?"

"Да он это... Того... Помер автор-то", - Кирилову было явно неприятно вспоминать вчерашнюю историю.

"Жаль, очень жаль. Талантливый был человек. А как его имя?"

Кирилов смутился: "Да не знаю я. Я ведь того... Случайно".

"М-да-аа - протянула Агнесса, - А не знаете, у него только одно произведение, или может быть есть ещё что-то?"

"Нет, извините, не знаю", - Кирилов развёл рукамии хлопнул ими себя по коленкам.

"Жаль, весьма жаль. Ну мне пора", - немка кашлянула напоследок и направилась в прихожую. Клавдия пошла проводить. Кирилов сидел за столом и думал:

"Чёрт, вот штука-то вышла! Неудобно как-то. Название-то я того... Выбросил. А получилось вон как - шедевр! Надо будет завтра слазить, поискать. Всё равно в тридцать втором обход делать. По пути и заскочу". На душе сразу стало спокойнее, и мало-помалу Кирилов отвлёкся от высокого искусства.

 

В подвале было всё так же темно, сыро, а сегодня ещё и страшно. Как никак, а именно здесь он, бывалый человек, наткнулся на труп, из-за которого вышло столько кутерьмы. Череда бетонных отсеков длилась бесконечно. А! Вот уже знакомый обломок трубы торчит из стены, вот та самая надпись кирпичом:"Вася - лох!". А это ещё что?! Кирилов чуть не подпрыгнул на месте: на трубе, рядом с которой в прошлый раз лежал покойник сидел человек. Он держал в руках измятую бумажку. Несмотря на темноту, Кирилов явно различил на ней знакомый почерк: "Унитазная рапсодия".

"Ты чего здесь делаешь?"

Человек поднял голову: "Сижу".

"Ты вот чего, - Кирилов слегка нервничал, - Ты отдай мне эту бумажку, мне её надо одному человеку снести".

Неизвестный протянул ему лист и спросил: "А зачем?"

Кирилов взял бумагу и старательно сложил её вчетверо:

"Эх, чудак-человек, это ж шедевр! Я вот прошлый раз тоже так же, как ты... не знал. А вон какая штука вышла".

"Так это ж моя рапсодия", - сказал человек насмешливо.

"Чего?" - не понял Кирилов.

"Ну я сочинил эту музыку".

"Во-он как! - не поверил Кирилов, - значит ты и есть - гений? А кто ж тогда здесь кверху пузом лежал, вот ты мне чего скажи, гений!"

Улыбка сошла с лица композитора. Он весь помрачнел, опустил голову и тихонько ответил:

"Это был мой учитель".

"А-а!" - Кирилов достал папиросу и тоже сел на трубу, - Как же так вышло-то?"

"Он пришёл ко мне на прошлой неделе, начал стыдить за безделье, укорять. Тогда я и не выдержал - показал свою рапсодию. Никому никогда не показывал, а ему показал. Учитель забрал ноты и ушёл. А через день появился весь взволнованный, поздравлял. Мы всю ночь просидели за разговором, а он всё бегал в ванную, слушал, восхищался. Когда я утром пошёл провожать его, мы останавливались на каждом этаже. Он всё подбегал к водосточной трубе и слушал, слушал. А сегодня я прочитал о его смерти в "Вечерней Рязани". Вот и пришёл", - человек умолк.

"Да, история!" - Кирилов тоже помолчал немного, потом сказал - "А давай я тебя к Агнессе отведу. Очень она хотела познакомиться, сильно восхищалась!"

"Давайте", - согласился композитор без лишних вопросов.

 

Семья Кириловых сидела возле телевизора. Передавали "Бытовую рапсодию". Сам Кирилов, узрев в программе знакомое название, нарочно отпросился пораньше с работы, чтобы взглянуть на знакомого гения сквозь голубой экран. Он сразу узнал его. Тот был в снежно-белом фраке, с палочкой, за дирижорским пультом. Вот он сделал грациозный взмах, и на-

чалось...

Кирилов слушал. Первой не выдержала Клавдия. Сославшись на ужин, она ушла на кухню. Затем ускакала на улицу Танюшка. Дочь давно уже забросила музыкальную школу и посещала кружок кройки и шитья. Кирилов продолжал слушать. Он чувствовал себя обиженным, даже обманутым.

"Только и всего-то? Это и есть шедевр? Да! Вот те и культура! Лодыри, работать не хотят, вот и маются дрянью всякой. Я таких "шедевров" кажный день столько слушаю... И без всяких там гениев!"

Кирилов не слышал ничего удивительного, музыка как музыка. Периодически из общего фона выделялись знакомые звуки. Вот заревел унитаз, вот вода засипела, а вот сварной Колька Бугров долбит разводным ключом по трубе. Он всегда так долбит, его почерк.

"Пьяный наверное, Колька-то, - отметил для себя Кирилов, - Надо будет сказать, чтоб на работе не баловался!"

Не было для него, Кирилова Александра ничего удивительного в этой музыке. Слишком привык он к этим звукам, слишком они ему надоели за всю жизнь. Выключил разочарованный Кирилов телевизор, да и пошёл спать.

Часто потом натыкался он на знакомую мелодию, переключая каналы телевизора или вертя ручку настройки приёмника...

 

"Вот это погодка! Вот это благодать! - радовался Кирилов, - Октябрь стоит что надо! И трубы не лопаются, да и вообще, для души хорошо - перед зимой солнышком ещё раз полюбоваться".

На душе и впрямь было хорошо. То ли от погоды, то ли от того, что вчера его, Кирилова, поставили бригадиром, вместо безвременно отбывшего на пенсию в возрасте девяносто семи лет Михеича.

"Жаль только молодёжь к нам не идёт, приходится вот самому бригадиру по подвалам обход делать", - думал Кирилов, залезая в очередной подвал и умело оглядывая сантехническое хозяйство. Всё было в полном порядке: трубы плотно укутаны шлак-ватой, вода нигде не сочилась, тепло будет в доме зимой! Вдруг Кирилов ударился обо что-то плечом. Посветил фонари-

ком - труба обломанная. И тут он вспомнил! Да это ж тот самый подвал! Сразу сделалось как-то не по себе. Но, как говорится, служба прежде всего! И Кирилов отважно шагнул вперёд.

Словно в насмешку над ним, на том же самом месте, возле той же трубы лежал труп. На белом некогда пиджаке виднелись ржавые пятна. Кирилов сразу узнал своего гения. Он огляделся - вокруг лежали трубы, обломки ящиков и нигде ни одной бумажки.

Кирилову стало страшно. Он выбрался наружу, не стал вызывать милицию - побежал прямо домой, а на следующий день, с утра, пошёл в домоуправление и уволился...