Бог – пожалуй, самое многозначное и самое необъятное и необъясненное слово в человеческом языке. С тех пор, как человек сделал первую попытку осмыслить окружающее и себя в нем, это странное сочетание звуков зародилось в нашем сознании и срослось с ним, так и не став чем-то более конкретным, чем обозначение величайшего необъяснимого.

Бог... То, что находится за гранью разума, то, что больше, могущественнее и древнее мира, окружающего нас, и потому пугает, восхищает и завораживает одновременно.

Можно пуститься в долгие научные рассуждения, вспомнить бесконечные века и эпохи, длящиеся и длящиеся для человеческого рода с момента творения… эволюционного скачка… начала космического эксперимента – пусть каждый решает сам.

Сколько было религий! Какие мифы творили люди, объясняя то, что не поддается объяснению. Совершая историю, люди создавали богов, не замечая, как то высшее, что властвует над всем, творит их самих, порой забавляясь, словно дитя с игрушками.

Изучать религии бесконечно интересно, хотя бы потому, что раскрывает нам мироощущение, осознание вселенной другими людьми, жителями иных эпох и цивилизаций. Можно долго и с величайшим наслаждением погружаться в миры, созданные их воображением и изумляться, восхищаться, негодовать, отдаваясь великолепной чуждости этих миров.

Но эти рассуждения ни на йоту не приблизят нас к разгадке. Они только дадут некоторое успокоение, закрепленное вязью красивых и умных терминов, четко выверенных софизмов и силлогизмов, стройных тезисов и фраз. А в глубине души останется тайна и трепет. Нет, не страх, не животный ужас и дрожь, хотя и это всегда присутствует по отношению к БОГУ, а некое чувство невозможности, непостижимости, собственной недостаточности по сравнению с тем, что заведомо превосходит не только нас самих, но и все, что нас окружает.

Так кто или что же такое Бог?

Ответа нет.

Вернее, он есть, но для каждого свой и только свой. Есть общие, даже т. н. мировые религии, но нет одинакового для всех бога.

Я отнюдь не собираюсь рассуждать о конфессиях, сравнивать религиозные верования.

Разговор идет о другом. О том, что каждый, даже читая общие священные книги, произнося одинаковые для всех молитвы, верит в своего бога, молится ему и только ему, конечно, если это искренняя вера, а не религиозный фетишизм и бездумное исполнение положенных обрядов.

Бог – начало и мера всего, некий абсолют и универсум, бытие которого единственное может объяснить существование нас самих и нашего мира. Бог – первопричина и завершение всего, то, что единственно существует реально и самодостаточно, поскольку все остальное в этом мире – плод его воображения, воплощенный им в бытие и пущенный в свободное плавание по безграничным просторам сотворенной вселенной.

Человек всегда это знал. Даже тогда - в необозримо далекие времена, когда первый шаман молился Мане, обозначая этим наиболее простым сочетанием звуков то, что сейчас мы называем богом, то есть некий универсум, единство, которое есть суть всего.

Шли эпохи, народы и государства сменяли друг друга, но вера, простая, наивная, но в то же время такая мудрая и всеобъемлющая, вера в то, что над нами, что правит миром и вершит наши судьбы, сохранялась, какими бы именами мы не называли эту высшую СИЛУ, на сколько бы составляющих ее не раскладывали.

Но БОГ, истинный, этот самый универсум, первоначало, логос – один. Не потому, что наша вера диктует эту истину. Пройдут века, и, кто знает, может быть, наша сегодняшняя религия, окажется всего лишь песчинкой на берегу прошлого, удивляющей потомков так же, как нас изумляют верования шумеров, египтян, инков, эллинов и других древних народов. Не в этом дело. Бог один, потому что не может быть иначе. Потому что не может возникнуть множество, если нет единицы, не может сам по себе качнуться маятник.

А если так, то зачем нам его образ? Конечно, так легче. Абстракция, непостижимость, даже простая неизображенность всегда пугает и утомляет.

Но мы всего лишь люди – создания, сотворенные им. Наши знания о мире, образы вещей и явлений не могут и в тысячной доле соответствовать действительной глубине этого мира, наш язык не способен и в малой степени выразить его сути. Значит, нельзя человеческими средствами создать образ того, кто изначально надчеловечен, надмирен.

Однако люди - существа мыслящие и лукавые. Мы нашли замечательный выход – приписывать божеству те качества и состояния, которых не в силах достичь сами.

Приняв за постулат, что Бог – идеал (хотя такое сугубо человеческое понятие отнюдь к нему не подходит), мы описываем его с помощью своеобразного отрицания самих себя. Т.е. мы склонны приписывать божеству все те возможности, умения и качества, которые желали бы видеть в себе, но которые для нас недостижимы. Иными словами, создавая образ Бога, мы творим некий антипод человека, наделенный абсолютно и, в тоже время, сверхчеловеческими качествами.

Возникает странный парадокс – идеализируя это Высшее Существо – мы, в тоже время, почти бессознательно выводим его за рамки всего человеческого. С одной стороны, для нас это идеал, к которому мы стремимся; с другой, все поступки (реальные или приписываемые ему) не оцениваются нами с точки зрения человеческих канонов. Например, общепризнанная, даже христианскими писателями, жестокость ветхозаветного Иеговы настолько вписалась в саму суть самой милосердной и доброй религии в истории человечества, что поступок, который человеческая мораль рассматривала бы как ужасный (Десять казней египетских; повеление Моисею об уничтожении амолекитян) не кажется нам таковой в «исполнении Бога». Конечно, всемогущему позволено все. Что ему до нашего восхищения и осуждения?

Но кто из нас способен понять мысли Бога? Мы судим лишь по себе, по собственным меркам. И совсем не удивляемся, что совершенство, которое мы привыкли считать мерилом божественности, не отвечает нашим же канонам.

Нет, бог не совершенство, ибо это понятие человеческое, бог – не милосердие и благость в нашем понимании.

Бог – просто БОГ. Любая другая характеристика будет куцей и жалкой, потому что наш язык столь не совершенен, что применяет одно и то же понятие и к надмирному абсолюту, и к обыденным вещам.

Вспомним Плотина, который в тщетных попытках определить свое Единое, вынужден был использовать сплошные отрицания, т. к. они хотя бы выражали отсутствие обыденности в описании Высшей Силы. Вспомним христианских мистиков, которые отрицали возможность познания мира именно потому, что Бог в каждой его частице, а он непостижим. Даже преклоняющиеся перед разумом Фома Аквинский и Бэкон не осмелились замахнуться на это. Даже Декарт с его знаменитым девизом в священном трепете остановился перед непостижимым, признавая существование высшего и недоступного пусть даже самому пытливому человеческому уму.

Может быть, в этом есть глубочайший смысл? Ведь если человек до конца познает все в этом мире и даже божественный замысел, что дальше делать ему на Земле? Точно так же, если наш мир когда-нибудь достигнет совершенства, ему останется только погибнуть, потому что абсолют не нуждается в развитии, следовательно, в движении, в жизни вообще.

Конечно, может быть, это и есть главная цель существования мира, суть божественного замысла. Но всей душой хочется надеяться, что этого мы никогда не узнаем, ибо одно дело ВЕРИТЬ, оставляя простор для размышлений, творчества и ТАЙНУ, самую великую и самую ужасную, и другое дело ЗНАТЬ все до конца. По-моему, ничего не может быть страшнее.

Итак, непостижимость Бога заставляет человека максимально очеловечивать его образ, но в тоже время, интуитивно чувствуя его абсолютность и универсальность, человек поклоняется самой непостижимости и необъяснимости этого высшего, с какими бы нечеловеческими проявлениями его воли он не сталкивался.

 

Через все эти противоречия мы не могли не прийти к Христу. Этот образ люди искали и ждали тысячелетиями – бесконечно гармоничное сочетание человеческого и божественного. Абсолютное, высшее существо с человеческой душой и страждущим сердцем.

Поистине, это одно из самых прекрасных творений человечества, если не самое лучшее! И совершенно не важно, считаешь ты себя правоверным христианином или нет, веришь в Христа – бога, или воспринимаешь его как человека. Разницы нет, кроме как в религиозных канонах.

Но разве в данном случае они важны? Бедная наша церковь так исказила сама себя, что лучшее, что может она сделать – оставить за каждым право верить так, как ему хочется и забыть понятие «ересь», ибо слишком много горя, крови и слез связано с ним. Божественное и человеческое настолько слились в этом образе, что составляют единое целое и не вступают друг с другом противоречия.

Христос – Бог?

Прекрасно. Вот оно, то самое божество, образ которого веками и тысячелетиями лепился по крупинкам в сознании человека! Бог, который настолько понял человеческую душу, что опустившись до людей, воочию явил их устремления и жажду, то невыразимое, что жило в каждом чистом сердце, но не находило даже близкого воплощения. Бог, который сделал себя понятным, оставшись непостижимым. Бог, который, вмешавшись в собственное творение, дал нам великую ЦЕЛЬ и НАДЕЖДУ, изменив собственные законы. Бог, который стал человеком до конца, до малейшего проявления и оставался им до СМЕРТИ, обычной человеческой смерти, столь пугающей нас. Бог, избравший СМЕРТЬ, чтобы до конца понять собственные создания, чтобы излечить нас от страха, чтобы мы забыли гамлетовское:

... Когда бы неизвестность после смерти,

Не склоняла воли…

Этот бог пришел в мир не для того, чтобы разом изменить его. Если б все было так просто! Но даже Всевышний играет по законам, пусть написанным им самим. Он пришел в мир, чтобы приоткрыть нам свое хотение, чтобы мы поняли через Бога, кто такой человек.

Конечно, в мире не стало меньше зла, но мы научились воспринимать его по-другому. Не как неизбежность и необходимую часть мира, а как нечто инородное ему, не должное существовать.

Не будем вслед за булгаковским Воландом повторять, что добро существует постольку, поскольку есть зло. Может и так. Но зачем отнимать у человечества великую мечту? Иисус дал нам ее, и сделал немножечко счастливее и лучше, пусть даже сбыться ей суждено только в конце времен.

Иисус – человек?

Может быть. Но что это меняет? Разве человек, поднявшийся до божества, менее прекрасен и велик, нежели божество, упавшее до человека? У Бога есть вечность, у человека только короткий земной век. И если галилейский проповедник за несколько лет постиг то, к чему люди шли веками, сколько радости и надежды должна внушать нам эта мысль! Такой человек не мог не стать божеством в наших глазах, и он воистину достоин этого звания. Человек, смертное несовершенное существо, который понял вдруг, чего хочет Бог, к чему должны стремиться люди. Понял и стал живой иллюстрацией собственного учения, наглядным примером своих проповедей. В этом его великая сила. Он не лгал ни секунды, ни на йоту, в отличие от всех остальных пороков и проповедников, может, не менее великих, но не столь правдивых по отношению к самим себе. Какой чистый свет сиял в глазах Назарянина, сколько великой скорби и боли было в них!

Истины, произносимые им, бесконечно просты, но как невероятно сложно им следовать! Потому что мы – просто люди. И Иисус как никто это понимал. И он выбрал смерть, выбрал, ибо на таком пути невозможно отступать.

Сам по себе выбор отнюдь не уникален, многие из тех, кем человеческий род может по праву гордиться, избирали смерть, как наиболее достойный выход. Но в этом случае даже смерть была иллюстрацией к его учению. Иисус пожелал быть правдивым до конца, даже столь страшного конца. Он не мог, не хотел отступить, ибо свято верил, что его кроткая жертва заставит людей понять …

Увы, мы слишком многое должны понять. Но даже это было высказано Галилеянином в простой фразе: «Отче! Прости им! Не ведают, что творят!».

Сколько же еще мы не будем ведать, что творим?

А проповедник знал, что делает. Человек ли, Бог?.. Действительно не важно. Он был и явил нам великий пример, подарил новую надежду, указал цель и путь.

 

Сколько было в истории человечества таких пророков, скажет кто-то. Были и вели людей непроторенными тропами куда-то в неведомое, подчас страшное и почти всегда ложное. Так что простора для скептицизма достаточно. Но речь не об этом.

 

Христос, Иисус, Галилеянин, Назорей, Сын Человеческий… Кем был скрывавшийся под этими именами? Вряд ли нам суждено это узнать, во всяком случае, в земной жизни. Важно не это. Главное, в том, как мы, каждый из нас понимает этого … Назарянина, как отвечает на этот вопрос и на множество других, поставленных им.

Образ Христа для каждого свой. И дело здесь не в банальном ответе: человек или бог, потому что, будучи человеком, он умудрялся быть богом, а, будучи богом, был человеком более всех других. Просто Иисус обращался к каждому и звал с собой каждого в отдельности.

Потому такое разнообразие его образов даже в Новом Завете, не говоря уже о богословии, философии и искусстве. Здесь каждый дает волю своему воображению и имеет на это полное право, потому что суть учения Галилеянина не в слепой вере, а в духовном делании, в духовной жажде и страждении.

Человек и бог в одном лице, бесконечно наивный и всезнающий, наполненный горечью всепонимающей мудрости и чистой верой и надеждой, сама доброта и кротость, но при том гордый гнев и несгибаемая твердость, улыбка от пения утренней пичуги и всеобъемлющая печаль о скорбях человеческих.

Опять сплошные парадоксы. Но таков наш мир, что жить иначе даже божеству в нем не получается.

Самый чистый образ нашей религии, культуры, истории – чего угодно, Иисус остался величайшей загадкой мира. Он унес с собой свою тайну, унес туда, где нам – живым, она недоступна, а за гранью смерти, вероятно, уже не будет важна.

А мы опять создаем его образы, опять решаем задачу: Бог или человек. И снова напрасно. Сколько усилий!

А потом оглядываемся вокруг – где же мир, о котором мечтал Иисус? Где царство истины? И по-детски удивляемся: как же так? И никак не можем понять, что суть вопроса не в этом.

 

В одном из московских театров идет спектакль на евангельскую тему. О его достоинствах и недостатках как произведения искусства и как явления, затрагивающего религию, можно говорить долго и упорно и не прийти к общему мнению. Но я бы хотела остановиться на его эпилоге.

После того, как все свершилось, на фоне беснующейся толпы, Понтий Пилат произносит монолог:

После этого никто больше не произносит ни слова. Лишь растерянная толпа с немым вопросом смотрит в зал…

Многозначный конец, не правда ли?

Конечно, это не ново. За две тысячи лет сколько искренне верующих людей исступленно молилось: «Прости нас, Господи! Что же мы наделали?!» и т. д. и в таком духе.

Прекрасно! Пока у человека не пропала способность ощущать вину, в мире есть надежда. Только мне кажется, что надо изменить формулировку. Иисус простит. Для чистого света и воплощенной доброты непрощение невозможно, вопреки всем утверждениям богословов.

Но мы? Привыкшие отыскивать лазейки во всем, мы и в образе Христа придумали для себя множество лазеек ради оправдания себя, объяснения собственного упорства в нежелании измениться.

Иисус простит. В это необходимо верить всем нам.

Главное, чтобы мы сами не торопились себя прощать.