Начинается вторая книга "Хроник Мироздания"

 

НА ДВОРЕ РАГНАРЁК ,

 

написанная Анн'ди МакОстином

 

Пора

 

Пора, покой остался в снах,

И стремя тяжелит сапог.

Тот мир, что в наших был мечтах,

Начало взял у наших ног.

Простите те, кто любит нас,

Тех, кто любил - прощаем мы.

Но дать зарок не пробил час

Ни от сумы, ни от тюрьмы.

Уж полно нам рыдать во след.

Те, кто ушёл, продолжат путь.

Средь них отчаявшихся нет,

Коль брешь в рядах - ряды сомкнуть.

Идут Предвестники Меча,

Реальностей ломая грань.

Суд выбирает палача,

И смерти отдаётся дань.

Колчаны острых стрел полны,

И латы на заре блестят.

Мы провиденьем выбраны,

И больше нет пути назад.

И тех, кто этот путь свершал,

В балладах старых, боевых

С почтеньем каждый вспоминал,

Дабы не меркла слава их.

Забыты прошлые года,

Забыта радость прежних лет.

Теперь былое - суета

В сравненьи нынешних побед.

Пора оставить боль утрат

И пылкость сердца в сталь облечь .

Взывает к битве Олифант,

Вновь извлечён из древа меч.

Есть те, кто млады по годам,

Но взор горит огнём печи.

От них грядёт замена нам,

Для них перекуют мечи.

И вновь, в прошествии веков,

Друзей сбирая за собой,

Покинет кто-то отчий кров,

Раскинув стяг на новый бой.

И вновь их будут провожать

Десятки полных боли глаз.

И кто-то снова будет ждать,

Как было в предыдущий раз.

Пора, покой остался в снах...

 

* * *

Почему он никогда себя не сравнивал с другими?

Был ли в этом смысл?

Не любил себя он ставить выше уровнем над ними,

Ведь главнее мысль.

За провинность перед ближним он всегда просил прощенья,

Сам других прощал.

День был для него пропащим, коль проведен без движенья,

Так всегда считал.

Цену знал своим стремленьям и приветствовал свободу

Тех, кто рядом с ним.

Труд свой искренний, беззлобный положил во славу рода,

Не сбавляя сил.

Был он чист и добродушен, преисполненный веселья.

Жить б таким века!

Но коль у ворот тревога, брал он меч без промедленья

И косил врага.

 

* * *

Прямо за воротами церквей

Он глядел на дух, скользящий мимо.

Те, кто были голубых кровей,

Принимали не всегда терпимо.

 

Руна Турс легла наискосок,

И шаман ушёл пить валерьянку.

Всякий зарывал лицо в песок,

Умывая руки спозаранку.

 

Перемены чуются нутром,

Спор ведётся в оживленье темы.

Долг мужчины - защищать свой дом,

Женский долг - решать его проблемы.

 

Каждый принесёт свои дары

И поделит блеск бесшумный моря.

Катятся Сизифовы шары,

И другие им несмело вторят.

 

Солнце оставляет над водой

Толщу пара утром на прощанье.

Он же примирился сам собой

И ушёл от переотрицанья.

 

* * *

Наш поход на Север

По срокам запоздал.

Никому не верил,

Ничего не знал.

 

Стану вольной птицей,

Буду ввысь летать,

Стану диким зверем,

Буду наблюдать.

 

Сколько шума с неба,

Столько новых лиц.

Устремляя взоры,

Падают все ниц.

 

Не боюсь обмана,

Сам я лгал не раз.

Опасаюсь взгляда

Страшных волчьих глаз .

 

Копья преломили,

С ножен вон мечи.

Поглотай отравы,

Нервы полечи.

 

Нам ли быть без дела?

Может быть, и нам.

Мы не ждём, а пилим

Сердце пополам.

 

* * *

Я никогда не пил с Калигулой портвейн

И не толкал взашей Тарквиния из Рима,

Мне не был братом славный сэр Гавейн,

И не валялась оперная прима

В моей постели ночью на Бельтэйн.

 

Я рано стал с деревьями дружить,

Престав быть вошью в бисмарковской каске,

Мне без клейма не светит дня прожить,

Но каждый день чело подобно маске,

Которой невозможно дорожить.

 

И вот, домой вернулся старый Бран,

Титаник выловлен фоморскими сетями,

Мухаммедова свита - Талибан

И гурии с атласными грудями,

Которых с радостью бы принял Тир-на-м'Бан.

 

И во отмщенье за несказанное мной

Бьют гноем узелки по шаткой глотке,

И пред словами, лезшими гурьбой

Врата закрыты внутрь от подбородка

Навек закрыты жизнию самой...

 

* * *

Я за то, чтоб люди одичали,

Меньше будет спеси и юродства,

Если принципы общелимитства спали,

Значит, счислены пороки жлобства.

 

Будет зад просиживать на курсах

И страницы классиков лизать.

Заедаем принцип абажурства

Вялым комикам беззубыим под стать.

 

Плешь в судьбе сретенья недосилья

Понесла нечаянный урон.

А за рамой льётся что есть силы

Мягким шиком колокольный звон.

 

* * *

А у меня на парте нарисованы

На девять клеток крестики и нолики,

В углу со вкусом изображены

Рукою чей-то твёрдой и уверенной,

Исправно пишущей иссиня-чёрной ручкой.

Наверно, кто-то, пожалев бумагу,

Или оставшись без наличия её,

Решил пожертвовать имуществом лицея,

Чтоб руку на уроке разрядить,

Играя в познавательную шалость,

Непозволительную на любом уроке.

Так будь благословенно то желанье,

Что тянет молодёжь на развлеченья,

Когда ничем другим нельзя заняться.

 

* * *

Она не знала, что к чему, ей было невдомёк,

Когда порыв немой души восколыхнул затворы.

Усвоив неизвестно как преподанный урок,

Избавиться она смогла от неизбежной ссоры.

И было небо на ногах ,и лань прыжком широким

Преодолела брешь в среде двух богатырских скал.

Но кто-то, голову задрав, вкушал из водостока,

Что под давлением свинца из неба громыхал.

Она узнала по губам свой обречённый путь,

Она решила,что к чему, сбираясь резать вены.

Но жизнь, наверное , дана, чтоб как-то отдохнуть,

Не для того, чтоб обвинять в нечаянной измене.

А дальше будет путь...

 

* * *

Буря гремит неустанно,

Выстрел проник в толщу гор,

Но не достиг своей цели.

 

Два выдающихся мастера

Сходятся в жёстком бою

Во постижение истины.

 

По организму несутся

Потоки энергии ци,

Наполняя сознание силой.

 

Правого боя значенье,

Истину мира открой,

Сэнсей Морихэй Уэсиба.

 

Мудрый идёт в столкновенье,

Силу души сознавая,

Помня трактаты Сунь-Цзы.

 

Слившись в единое целое,

Человек и небесные хляби

Двери откроют гармонии.

 

Простой окинавский крестьянин

В плавном животном прыжке

Вышибает с седла самурая.

 

Пот нещадно льётся в глаза,

Пополам полоса стальная,

Мир увидит новый но-дачи.

 

Не след удаляться от мира

В надежде правду постичь,

Если кроется та в суете.

 

Алебардой играет сохэй,

Словно палкою лёгкой бамбука.

Нам так следует править страстями.

 

Встречает мешок с песком

Удары двух маленьких пальцев

В прохладе двора Шаолиня.

 

Жизнь - за идею расплата,

И если неверна жертва,

Проблема в грядущем вернётся.

 

* * *

А я был лёгким движением Солнца,

Порхавшего где-то вверху над рекой,

Я сверкал на твоей золотой груди,

Расцветшей на дивнотканном лугу,

Я, как мог, отгонял полуденный зной,

Не щадивший тебя и разживший тоску

Щурившую твои глаза-оконца.

И ты сказала во сне: "Приди!"

 

* * *

Я не отдам на поруки

Отставшим в спортивных причинах

Думающую молодёжь,

Которую жаль не потому, что таким же

Сущ в инкарнации этой.

А потому, что у многих рука не должна подыматься

На воспитанье детей,

На две головы перегнавших родительское поколенье.

Как жалкую боль передали из чрева во чрево,

Так многие будут страдать от зрачков слепоты.

Их ждали так долго

В Империи наших надежд,

Что верить уже разучились

Во Второе Пришествие...

 

Славянский дух

 

Мы пришли на эту землю с Северных Карпат,

И хозяйничать здесь будем до скончанья века,

"Глаголом жжём сердца людей", и нам сам чёрт не брат,

Но трудимся во всю, ожидая успеха.

Паши своё поле да водку хлещи,

Наклейку отдирай, читай на обороте.

Но не стоит, братья, опускать мечи,

Славянский дух пока ещё в работе.

 

Мы править не умеем и варягов зовём,

А князи строят города и дружин набирают,

На стругах плаваем по морю ,с греков дань берём,

И наши смельчаки щиты к вратам прибивают.

Нас мирно жить попробуй научи;

Мы несёмся на врага на бреющем полёте.

Но не стоит, братья, опускать мечи,

Славянский дух пока ещё в работе.

 

Наши истинные боги - Сварог и Перун,

Мы Сибирь два раза в год берём на освоенье.

У нас баяны все слепые иль не знают рун,

Но шпарят по глаголице всем на удивленье.

У нас пучит живот от дикой алычи,

И тогда мы предаёмся праздничной охоте,

Но не стоит , братья, опускать мечи,

Славянский дух пока ещё в работе.

 

Мы не разбираем, кто татарин кто монгол,

Но украинца от русского отличить сумеем.

Мы Европе от Орды самый крепкий затвор

И каждый день смотрим бой Пересвета с Челубеем.

У нас от древних тайн и секретов ключи,

Но мы их не даём жадным по природе,

И не стоит, братья, опускать мечи,

Славянский дух пока ещё в работе.

 

* * *

И не было сиюминутных страхов

Быть недозволенным к публичну почитанью,

Непонятым и неуместным быть

В своих кустарно-диких вытвореньях,

Не без стараний изошедших на бумаге

Из-под небрежно-мягкого пера.

И не было той боли, от которой

Земля дрожала, как при Сотворенье,

Той боли, вызванной насмешками и сплетнями

Вокруг суждений, изошедших с уст моих.

И не было щемящего позора

Никчёмной жизни отпрыска цивилов

С стандартным будущим и толстым кошельком.

Но был лишь полуэльф Анн'ди МакОстин,

Отродие инкуба Грэмпиана,

Явившийся в обличьи конной Смерти

В начальную эпоху Апокалипса

В сей столь печально-бренный мир людей.

 

* * *

Скромный вопрос непривычным ответом

Мирно и тихо сгорает дотла.

Критики скользкие грубыми стаями

Блещут, а в мир опускается мгла.

Скалишься им - помирают со скуки.

Кричишь: "Я - поэт!", а они: "Ну и что?

Можешь - пиши." Отнимаются руки.

Всё, написал, а они: "Не пришло

Ещё твоё время." Стон вырывается

От безысходной и душной клети.

А они говорят: "Ты - портной своей жизни,

Вот тебе нитка, иголка - плети".

Я соткал гобелен,потратив столетья,

На критику вынес дешёвым гостям.

А они: "Твоё время закончится скоро,

Ты саван себе погребальный соткал."

Ну нет уж, сей саван для вас, мои гости,

Я ключ отыщу, отопру свою клеть,

Я - поле и буду цвести бесконечно,

А критике вашей дано умереть.

 

* * *

 

на 19.10.03

 

Последний луч, отдавший на гротеск

Всю твердь сиюминутных пожеланий

Умолк в глуши, дурманящей признанье

О том, как незабвенен лунный блеск,

Недавно обречённый в увяданье.

 

Последний слог, вобравший часть души

Отсталых где-то умозаключений.

И ,будто, просто ради развлеченья

Пророк уйти от паствы вдруг решил

На самом интересном песнопеньи.

 

Ушёл один - иные на порог,

И не беда, что гранджеры и панки,

Уйдя за общепринятые рамки,

Не видя в них достойный дела прок,

Тревожить мысли стали спозаранку.

 

А ты прими их странный, ёмкий бред,

Ведь кое-что диктуется и свыше,

И вопиющий голос станет ближе,

Чем поощренья от былых побед,

Представших для тебя намного тише.

 

И верно, лопнет сердце наугад,

Чей путь в Когайонон, а чей - в Вальгаллу.

Ушей дежурных, может ,меньше стало.

Пророк же их пропаже только рад,

И время жить по-новому настало.

 

Игнис

 

Словно дырка в бублике мучном,

Словно лист, купающийся в луже,

Был ценим за неуменье молча

Пожирать, что оптом приобрёл.

Взял портвейн, и обменял на виски,

А потом его сменял на водку,

Водку выпил, пивом закусивши,

И узрел свинью, где был орёл.

 

Дело быстро близится к дождю,

День проигран Зевсу Гелиосом.

Под стихийные раскаты грома

Танец ворона, забывшись, запляшу.

Сколько ни живу - одни и те же

Метят в лоб мне деревянны грабли.

Форточка открыта со скандалом,

И немного легче я дышу.

 

Меч перевернул - и крест в руках ,

Дальше - на колени и молитесь.

Пост держать учились единицы,

А теперь уж поздно исправлять.

Лучшие девицы Тир-на-м'Бана

Мне безропотно служить готовы,

Что же я в людском жестоком мире

Умудрился наспех потерять?

 

Старый Луг, открывши свой секрет,

Больше не поёт весёлых песен,

Хроники забытых летописцев

Были отданы архивом с молотка.

Я же взял любовь и, как рабыню ,

Обменял на рынке на "уешки",

Отказавшись от постели тёплой,

Не нуждаясь больше в ней пока.

 

Я прожил шесть тысяч долгих лет,

Шёл своей предчертанной дорогой,

Если б было время сделать выбор...

Но, увы, его доныне нет.

Сотни раз своё вписал я имя

На скрижали бренные истории.

"Литератор",-говорят иные,

Знающие говорят: "Поэт".

 

А когда я битвы захочу,

Освежающей струи сознанья,

Я схвачусь с тем, кто меня сильнее,

Так гораздо больше интерес.

Если некому плечо своё подставить,

Значит, буду драться в одиночку,

Есть ли время ожидать подмоги

Из разряда сказочных чудес?

 

А когда я захочу огня,

Тихого такого костерочка,

Согревающего нежно руки

Мягким ало-синим лепестком,

Я приду к моей сестрёнке Игнис,

Доброй маленькой сестрёнке Игнис,

Тихо ей прилягу на колени,

И вот так мы посидим вдвоём...

 

Или мира, или войны

 

Когда-то мне были даны права

Искать и находить,

Пока на плечах моих есть голова,

Способная что-то забыть.

Я жадно кушал сладкую плоть,

Что не был способен убить,

И Тебя во несчастье моём, о Господь,

Мне хватает ума не винить,

Но если есть шанс вольнодумцем прослыть,

То лучше плетьми уж пороть.

 

Чем на стенах чернить всю нечистую силу,

Лучше просто играть в городки,

Если вместо меча орудуют вилы,

Не слабеет сила руки.

Пузатая жуть распустила крылья

И харкается огнём.

Веельзевула помянут суеверные рыла,

Но нечистый здесь не при чём.

От души поплевались мы через плечо,

И тьма нам колени укрыла...

 

За путь, не порочащий матушку-церковь,

Назвали еретиком.

То, что многие просто вскрывают на веру,

Я познаю иным путём.

Пепел феникса смыв ,вылезая из Леты,

Завернулся во линкольнский плащ,

Попытался лишить себя права на вето,

Сердцем трезв ,а во мыслях горяч.

Но и Нельсон, что лишь на одно око зряч,

Удостоен в века быть воспетым.

 

КГБ на том свете куда как страшней,

Чем сие на земле да на грешной.

Заратустра оттуда был прогнан взашей,

Не знакомый с обычаем здешним.

Если будет тянуть покурить, то покурим,

Хоть давно сигарет не держал.

Если новая с надписью глыба тоскует,

Значит ,кто-то уже подустал.

Но бодрее держись, побратим мой Руал,

Мы с тобой здесь ещё повоюем!

 

Ты от нечего делать села перебирать

Василискову чешую.

Было жалко от дела тебя отрывать,

Оставаясь навеки в строю.

Лишь слепому не нужно глаза опускать,

Он и так ими не зрит.

Чья-то блевотина въелась в асфальт,

Он и плавится и горит.

Ненависть к быту цивилов не спит,

Но её не спешат разжигать.

 

Герои, лишённые груза идей,

Зарыты в земные недра.

А рядом стоят двое пьяных людей,

Двойная под хмелем дыра.

Она, шатаясь, ловит такси,

Он хочет её задержать.

Задавить бы вас всех от широкой души,

Анн'дидрить вашу в перекись мать!

Но если смертей самому ожидать,

То лучше ступай и пляши.

 

Мусоровозу, как хате родной,

Радуюсь на ходу.

"Скорой" взываю: "Возьмите с собой!"

В полубезумном бреду.

И коль топором в темя ты получил

Сквозь старый просроченный шлем,

Себя бы за эту оплошность винил,

Хоть ныне винить уж зачем?

Боец Федриад доволен был всем,

Пока от копья не почил.

 

Не всяким был хлебом сыт человек,

Но Божиим Словом - в века,

Хотя, Гедеона, ходившего вброд,

Считали за дурака.

Бойцы Лионесса в стельку пьяны,

Замок бери - не хочу.

Судьи с заключёнными слишком дружны,

И взятка дана палачу.

И сам я не знаю, чего же хочу

Иль мира или войны.

 

* * *

Я создан наблюдателем сторонним,

Но нету смысла в позе шутовской,

Когда ублюдки разумом убогим

Диктуют всласть порядок мировой.

Есть путь иной - моральным стать нудистом,

Но пуст башкой гипсовый Гелиос,

Кто с детства выучился на кавалериста,

Тому и в авангард заветный пост.

Улыбчив стал скрипучий позвоночник

Под тяжестью чужих массажных рук.

Спокойствие есть правоты источник,

Оно в необходимый час твой друг.

Энергия направлена по цели -

Дымок от парафиновой свечи.

Гепарда труп стервятники доели,

А кости - на золу,в жерло печи.

Соседствуют друг с другом кельтский крест,

Крест православный, клык большого волка.

Из Хеля принял пламенную весть,

А с Аваллона - памяти осколки.

Понятие "талант" - в большой цене,

Понятие "бездарность" - в дефиците.

Жаль, что узреть всё можно лишь извне,

Жаль, что просить дано лишь о защите,

Ведь кто-то паркинсонскою рукой

Понятия сии сменял местами,

И ныне мысль отправлена в отстой,

Обратное доказывайте сами.

Но, тёмным став, великий Придери

Не расставался с директивой чести,

А дальше иль живи или умри,

Но жизни нет, как нет заветной смерти.

Так созывай на пир, о Гвин-ап-Нудд,

Вливай в попа свой самогон загробный.

Ведь выдержит любой небесный суд

Тот, кто прошёл сквозь испытанье злобой.

Благословенны тени волчьих стай,

Что всколыхнули гладь ночного чая...

В земле лежит Костыркин Николай,

А над могилою стихи его читают.

 

Осень

 

триптих

 

1)

 

Сохраняя краски лета,

В пестротканую одежду

Нарядилась скромно осень,

Сыплет золотом янтарным

И рубиновым пурпуром

Покрывает лет и поле,

Воздавая благодарность

За труды большие людям.

Запасясь дарами лета,

Всё живое ждёт покоя.

Осень томным покрывалом

Мир укроет от простуды,

Сна спокойного желая.

В тёплых и сухих постелях,

В дуплах, гнёздах и берлогах

Всё живое засыпает,

Чтоб проснуться с новой силой.

И студёные туманы

Не дают росу-слезинку,

Долго виснут над водою,

Средь лесов и над полями.

И холодными дождями

Омывают землю тучи,

Возвещают о приходе

Не настолько долгожданном

Лютых северных морозов,

Крепнущих на нашей почве.

Всё живое засыпает,

Чтоб проснуться с новой силой

В марте-месяце ручьями,

Звоном птиц, землёю парной,

Яркой зеленью озимых,

Изумрудом крон древесных,

Зачинающихся в почках,

Свежею сурьмою неба,

Солнца ликом золотистым,

Колосом, шуршащим тихо,

Сладким соком винограда,

Спелых ягод, груш и яблок,

Шуткою дубов - омелой.

 

2)

 

Славен труд во имя жизни,

Ставший радостью во сердце

У людей, чей путь во благо

Всей природы бытия.

И, вдыхая пар столетий,

Вышед во открыто поле,

Опираясь на соху,

Ранней утренней порою,

Человек благословляет

Всё, что было до него,

В тишине перед зарёю

К небу очи направляя,

Смехом озарив долину

И слезу смахнув с лица,

Он, набрав в ладони землю,

Аромат её вдохнув

И, почуяв, как душисто

Разливается по ноздрям.

А когда наступит старость

Почитателя трудов,

Что провёл младые годы

У сохи своей ,у плуга,

Он, усевшись у порога

Ветхой хижины своей,

Вспомнит труд годов ушедших,

Понимая, что не зря

Он прошёл путь жизни трудный,

Если есть кому продолжить

По примеру старика

Землю взбадривать трудами

В процветанье дней грядущих...

 

3)

 

В процветанье дней грядущих,

В единении с природой

Человеку предписанье

В достиженьи нужной цели.

Частью замысла Господня

Он сливаясь со средою,

Постигает суть творенья.

Он есть часть живого мира.

Он - волна в морской пучине,

Он - поток дневного ветра,

Устремлявшегося в горы.

Он - омела на деревьях,

Он - порода в горных складках,

Вящий третий глаз сознанья,

Лава из астеносферы,

Ветвь рябины, тяжелевшей

Под давленьем спелых ягод,

Ключ к секрету мирозданья,

Заклинанье колдовское,

Пущенное светлой феей,

Горсть земли под ярым плугом,

Кустик перекатиполя,

Странствующего по степи,

Львиный след в саванне душной,

Дождь, на древа ствол проникший,

Освежив своим дыханьем.

Он - перо на крыльях птицы,

Очищаемое клювом.

От соринок, что в полёте

К крыльям случаем пристали.

Он - осколок горней выси,

Опускающейся долу,

Чтоб открылись в одночасье

Тайны матушки - земли,

Скрытые от смертных взоров.

И тогда, клянусь, настанут

Золотые времена!

 

* * *

Там,

Где нет даже намёка на счастливое отдохновенье,

Где бытует проявленность крашенных в серость сует,

Я был отвлечён

От преставшего плодоносить самопознанья

Скромным пожатьем руки -

Приветом из далёкого вне.

Как будто иранский юшман в круговой обороне

При изученном применении техники "оберучь"

Даёт мне инерцию на непрерывность движений,

Так единственный взгляд

Начал дарить желание быть существующим,

Быть осязаемым для дилетантского зренья других.

И я

Не преминул заменить распущенность взрослого детства

На эйфорию художника собственной страсти.

 

Там,

Где царит непонятная жалость к отличным от мира,

Где все так спешат выдавать нагора свои чувства,

Я получаю привет из далёкого вне

И право использовать виденье паранормальных эффектов.

Но время летит:

Кто-то первый

Придёт к заключению мысли...

 

* * *

Голос мощный возвещает

О "нерукотворном па...",

И в молчании внимает

Многоликая толпа.

 

У руля "заветной лиры"

Вставший, научи смотреть

В лик грядущей жизни сирый,

Наглядеться чтоб успеть.

 

Был делёж - и нет народа,

Стадо знает свой черёд,

Яблоки достать охота -

Подержи небесный свод.

 

Растаман читает панку

Сказки под косяк с травой,

Но никто не любит танка

На желудок на пустой.

 

Отличается от стёба

Сейшен, сыгранный весной.

Все мы дети эфиопа

С вящей русскою душой.

 

Стихотворение про ученичество, улыбку и Божий промысел

 

Я плохой ученик,

Я страдал и не вынес ни йоты уменья

Обходиться без прегрешений и оные предотвращать.

Я грубил в баритон

И стучал на тамтамах своё лучшее соло,

Сочинённое на унитазе.

Нет ни сложности тел,

Ни душевности мягкой в промозглом эфире,

Ни цветов на могильном холме.

Я стою закованный в броню -

Или скован бронёю -

А не лучше ль прозрачным предстать,

Чтоб удар не пришёлся по телу,

Чтоб прошёл сквозь него, и не тратились попусту силы?

Я умею учить,

Потому что достаточно стар, чтоб попасть под влиянье маразма,

Но пока понимающий, что в силах ещё преподать.

И когда из ночного тумана достаю я лицо и скалюсь чеширской улыбкой,

И сна ни в едином глазу,

Но в правом - Джордж Харрисон, в левом - могучий Арджуна,

Не след умиляться и ставить ярлык на творенье.

В лета трета-юги

Пиши хоть роман в стиле техно

Иль оду в эпоху поп-арта,

Никто бы и пальцем не ткнул за несовместительство стилей.

Отсюда и промысел Божий, и чистое эго-сознанье.

Я не спорю, что лучше,

Годзю-рю, айки-до или славяно-горицкий стиль,

Я нарушил покой

И того, и другого, и третьего,

И за это познаньем плачу,

Каждый день добиваясь эффекта

Сзади дома иль в собственной комнате

С мечом или без.

Ведь у каждого свой жизнеритм,

И любые сравнения глупы,

Но тогда отчего мы имеем науки и спорт?

Кто-то вбил в основание ось,

И она проросла неким чудом.

Если Элвис - новый пророк,

То тогда Клиффу Бертону место

В оркестре Давида-царя,

Поющего святые псалмы.

И взирает советский экран

Улыбкою Джигарханяна,

Отрастившего смело усы.

И я счастлив от этой безумной, но доброй улыбки,

Потому что теперь

Знаю цену улыбчивым людям.

 

Исповедь Гамлета

 

Я очистил рвение мозгов

От комплексованья бреннобыта.

Я перетерпел лишенье слов,

Что когда-то были позабыты.

 

И теперь Офелия от слёз

Вытирает впалые ланиты.

Я несчастье только ей принёс

Тем, что время попросту убито.

 

Может, слишком многого хотел,

Может, слишком мало получалось.

Но порывы сердца не у дел

Почему-то многие остались.

 

Ты топиться не пойдёшь к пруду -

Хэви-метал грянет по квартире.

Скоро ты постигнешь мысль одну:

Счастия нельзя искать в кумире,

 

Будь то виртуозный гитарист

Иль своё в отлив изображенье.

Путь порой бывает неказист,

Истина закрыта без лишений.

 

Ничего не вынес из любви -

Только опыт к следущим попыткам,

Отголосок мудрости в крови

И холоднокровье к мыслепыткам.

 

Я питаюсь сухостью надежд

На приливы сил ко смыслу жизни,

Но вокруг роится сомн невежд,

Справивших по мне ,живому, тризну

 

Лишь за то, что я успел пройти

Мимо псевдомассокупидонства.

Было бы неплохо завести

С Дон Кихотом мирное знакомство.

 

Тот, кажись, кидался на врага,

Путая свиней с отрядом мавров.

Многим было жалко старика,

Но за веру он достоин лавров.

 

Я ж безумным только лишь кажусь,

Ибо ваше миросозерцанье

Уж постиг и этого стыжусь

Не за знанье, а за осознанье.

 

Не приходит истина к толпе,

Истину находят Дон Кихоты.

Обретение её в судьбе

Стоит многих лет сплошной работы.

 

Я играю людям сам себя

В джинсах "Мотор'с" и кроссовках "Рибок",

Но и в этом случае нельзя

Избежать пред зрителем ошибок.

 

Часто слишком много говоришь,

Дверцу чуть по-шире открываешь,

Думаешь, что чем-то удивишь,

Но сарказм обратно получаешь,

 

И смеёшься вскоре над собой,

И другие смеху подражают.

Я направил собственной рукой

Сердца свет глумленья урожаю,

 

Ибо знаю цену суете.

Мать Гертруда, ты ль была со мною

Сердцем всем в ту ночь, когда тебе

Я поведал своей жизни горе?

 

Иль ты устыдилася чего,

Старика Полония за шторой?

Я к стене от всей души его

Пригвоздил рапирой, словно вора.

 

Или ты боялась короля,

Что престал делить с тобою ложе?

Да ты и нужна ему была,

Чтоб прикрыть коварство сладкой ложью.

 

А когда ты кубок подняла

С ядом за моё испить здоровье,

За меня ли ты тогда пила

Иль за тень моей любви сыновьей,

 

Что зову я впредь игрой лица,

Явленной собой при посторонних?

Жаль, я не узнал всё до конца -

Много дел имелось в зале тронном.

 

Призраком бесплотным был отец,

Я его таким лишь и запомнил,

Он носил Ютландии венец

И чутьё погибели неполной.

 

Он явился жертвой как и я,

Но привыкнул к мысли очень скоро.

Мы делились мненьями не зря

У бойниц полночных Эльсинора.

 

Месть моя не из любви к нему,

Но за преступление устоев.

Грех содеян, судя по всему,

За него расплатятся не двое,

 

Ибо все мы во одной узде,

Отречёшься - хлопоты накличешь.

Если б дело было лишь в гвозде,

Я бы выбрал сам глаголь по-выше -

 

Всё равно туда ведут друзья.

О , Гораций, где же ты сокрылся?

Да и укорить тебя нельзя,

Репортёров ты всегда дичился.

 

Ты делил со мною жизни боль

И по-многу думал над советом,

Ты играл свою исправно роль -

Бэк-вокал - подспорие в куплетах.

 

В чём нашёл ты прелесть мук моих?

Каждый на своём хорош был месте.

Мир не стерпит Гамлетов двоих,

Мною быть вообще-то мало чести.

 

Ты не сразу понял эту суть,

Плащ с плеча чужого на пол бросил

И ушёл, ну что же, в добрый путь,

Развернуть стопы никто не просит.

 

Есть на свете множество вещей,

Что и мудрецам ещё не снились.

Для меня ж "быть иль не быть" важней.

Шли вперёд и наскоро молились,

 

И крестились наперегонки...

Так и жизнь проходит во мгновенье -

Лишь успеешь получить пинки

За дурацкое самопреподнесенье.

 

Я был ввергнут в круговерть измен

И играл с другими для забавы.

Ныне Розенкрафтц и Гильдестерн

Только наблюдать имеют право.

 

Их любовь к успеху я ценю,

Взгляды на себе подобных - тоже.

Но давно уже себя разню

С теми, на кого мог быть похожим.

 

Я снимаю ритмы вещих снов,

Растворив глаза в капели вешней.

Мне на помощь Цой и Башлачёв

Снизойдут, и мы устроим сейшен.

 

Нам ещё так много сознавать...

Если псы внимают маха-мантре,

Им её и следует читать

Под мотивы годспеллс или кантри.

 

Этот мир в аренду отдан нам,

Жизнь - подарок, смерть - подарок тоже.

Можно обратить победу в срам,

Эти два понятия похожи.

 

Месть ,по сути, сущее ничто,

Просто есть тропа, и ты ступаешь,

Не бросая взгляд через плечо,

Как иначе поступать - не знаешь.

 

В воздух разрядится огнь ядра,

Над моим вознёсшегося телом.

В глотку меч вонзить пришла пора,

Заглянув во страх очей несмело.

 

Клавдий оседает на ковёр,

Я к нему питал лишь сожаленье,

Не пылясь на гнев и прочий вздор,

Время вышло вымолять прощенье.

 

Изменяет замок Эльсинор -

В хиппи превращаются стиляги,

Для гроба хорош любой узор,

И для мёртвых исполняют саги.

 

Участи одна другой больней,

И конца и края вряд ли видно.

Мне б Лаэрта только по-сильней,

Так и умереть не слишком стыдно.

 

* * *

Новый пласт разрыли землемеры,

Положивши удобренья в чернозём.

Человечество решило взять на веру

У природы неоплаченный заём.

 

Мы молчали средь ветвей довольно долго

В пряном соке показательных боёв.

Зубы с каппой были сложены на полку,

Чтобы волю дать обилию клыков.

 

Вес на пальцы треск рождает во ключице

Для того, чтоб ждать на Пасху чудеса.

Но не надо прятать в плащпалатках лица,

Получивши весть , кто против ,а кто за.

 

Под землёй права качает гному диггер,

Каждый плату взять желает за совет.

Я ж - обычный постсоветский мини-зингер,

Но не швейная машинка, а поэт.

 

* * *

На неподдельность выходных

Гляжу я сытыми глазами.

Пополнятся ряды святых

Российской армии бойцами.

 

И в кои веки бой ведёт

Достойный кшатрий с низким шудрой?

Дурак со близких спрос берёт,

С себя же спрашивает мудрый.

 

Есть время, чтоб передохнуть

И после тяжких поражений.

Поэт заканчивает путь,

Но стих останется в движеньи.

 

На смерть был осуждён Сократ,

Но откупиться мог за баксы.

Обратно приговор не взят,

Видать, была другая такса.

 

По мановению брови

Возможно стать душой пропащей.

Долой предчувствие любви

Ни прошлой и ни настоящей!

 

Усугубляются средства

Порывами великой цели.

Не сгинул парадокс едва,

Хоть воспитать его сумели.

 

Сказал пророк: живи и верь,

И меряй грандж одним стаканом.

Немного наглости теперь,

И жизни две одной предстанут.

 

* * *

На запах съеденных тобою сухарей

Сбежались муравьи из сёл окрестных.

Как ни хотел закат пред нами быть добрей,

Он заменить не смог зенит чудесный.

Опасность не успеть придумать шарм

Повергла в ужас самобытных йогов.

Придётся пить наскоро сваренный отвар

И после звать медслужбу на подмогу.

Нередко лес не хочет принимать

Своих друзей, погрязших в урбанизме.

Есть время действовать, есть время выжидать,

Есть время забивать на катаклизмы.

Едва начнёшь вести с собою спор,

Не забывай смывать остатки грязи в ванной.

Ты пахнешь вереском, упавшим на ковёр,

А я - каштаном.

 

Кто разлюбил зимой - винит весну

И греет сердце в старом русском роке.

Остался жив тот, кто не шёл ко дну,

Но на поверхности барахтался до срока.

В стакан с водой лук корни запустил,

Картошка во мешках дала побеги.

В начале марта - травяной настил,

И влажная земля - заместо снега.

Благословенны будьте, кто в пути

И даже те, кто ожидаем лишь на Небе.

И коль найдётся способ выбор обойти,

От нарезания кругов спастись скорей бы.

Пигмалионом может стать любой,

Но мало кто из нас внимает знакам.

Ты пахнешь яркой неупавшею звездой,

Я пахну мраком.

 

Простуда любит завлекать людей в мороз

И отвлекать игрой мускулатуры.

Что этот год хорошего принёс,

И стоит ли писать его с натуры,

И стоит ли вообще о нём судить?

Как минимум, у нас в запасе вечность.

Глупцом в астрале может тот прослыть,

Кто разум времени меняет на беспечность.

Я осознал возможность счастья своего,

Но испытуем до поры его лишеньем.

Есть те, кто строит всё из ничего,

Их третий глаз - не понт, а способ зренья.

Наступит время плавить мысли в сталь

И вновь давать названия растеньям.

Ты пахнешь грёзою, завёрнутой в печаль,

Я - пробужденьем.

 

* * *

Он не хотел считать на теле дни,

Которые уж превратились в раны,

Он не хотел увериться в себе

Для быстрого прыжка в тартарары.

Он расценил, что нет добра и зла,

Но есть путь жизни - большего не надо,

Есть светлый путь заботы и любви,

Но положить своё существованье

На правоту его не так то просто.

И, словно старый инок Прабхупада,

Он был один, но не был одинок.

И ,клятву дав в спасении врачебном

Диану Кехту, а не Гиппократу,

Он понял, что борьба - не самоцель,

Но средство проявления во взглядах.

И, перестав судить критерьями ошибок,

Воспринимая каждый жест судьбы во благо,

Лишь в этом случае пройти возможно стену

И прыгать с одной крыши на другую.

И не скрипит педаль от установки,

Молчат тарелки и недвижим пластик,

Но он решил - и ритм зажёг легенду,

И рассосалась опухоль от рака,

Подвергнувшись звучанию хард-рока,

Низвергнув чью-то боль в небытие...

 

* * *

Мёртвое дерево

Дятел стучит по стволу.

Пища - живым.

 

* * *

Плакучая ива.

На ветку сел соловей.

Два одиноких сердца.

 

* * *

Тех, кто глупее - надобно жалеть,

И путь к себе граничить пониманьем.

Религию предпочитает тот иметь,

Кто в вере обречён на увяданье.

Спроси совета синеглазых стен,

Они расскажут про сердец мерцанье.

Мы живы ожиданьем перемен,

И на песке свои возводим зданья.

Сквозь сизый ворс ухабистых ковров

Несут прорыв слезливые признанья.

Прими или отвергни их покров -

Но вряд ли ты свободен от исканий.

Кто покорял сверхзвуковой барьер

Прыжком лосося за ворожьи спины,

Тот надлежащий не подал пример,

Но, может быть, познал его причину?

И ныне океаны бороздят

Достойные потомки Мил Эспейна,

Сомн Гесперид взрастил цветущий сад,

Но каждый ствол теперь растёт отдельно.

Улыбки не играют на устах,

Мир без мечты предрёк скупой провидец.

А где-то спорят воин и монах

О том, кто прав из них, а кто счастливец.

 

* * *

Сроки жмут необузданных здравостью грёз,

Возжелая, чтоб всё предначертано было.

Едкий ветер статёй заголовки унёс

До поры, когда счастье ещё не остыло.

По губам прочитали желанья светил

Поделить меж собой на процессы влиянье.

Но решать за себя нас никто не просил,

И прозревший навряд ли придёт к осязанью.

Чей-то след угодил в вещий круговорот

И глядит на радушье цветов светофора.

Этот мир силы часть от себя отберёт,

Несмотря на старания и уговоры.

За целительство пытки сносил голый торс,

Принимая за ось аксиому поверья.

Но когда был Христос, были Макошь и Хорс,

И права свои знало на Русь двоеверье.

Каждый вечер мудрец извлекает урок

Из прошедшего дня честного созерцанья.

Будьте кротки со мной, ваша милость порок,

И не вешайте сразу ярлык недознанья.

Я не спорю за жизнь и искусственный шарм

Не считаю помехой общению с другом.

Суеверье в зачатке отвергнул Адам,

Каждый болен его переспелым недугом.

Но история ведала множество вех,

Где любой по заслугам своим получает.

Гимель, друг, чем открытее сущ человек,

Тем обильней открытость в других он встречает.

Если ты не смирён - твой удел есть борьба,

Ты живой, пока в руки других не отдался.

Будьте честны ко мне, ваша милость судьба,

И простите, что я не всегда с вами знался.

Коль печаль начинает тебя пробирать,

Не затронуть б при этом условья погоды.

Может, выбор грядёт, перед кем отвечать:

Пред Христом иль Волком, основателем рода.

Каждый волен своё амплуа разрешать,

Близких балуя собственных действий дарами.

Будьте честны ко мне, ваша милость душа,

И примите таким, каков есть я пред вами.

 

из У. Б. Йетса

* * *

Среди парящих облаков

Я улыбнусь своей судьбе.

Я не дарил свою любовь

Тем , за кого дался борьбе.

Я злобы не питал к врагам.

Моя страна - тартан и килт.

Она найдёт пути к словам,

Сжигая всё порывом жить.

Я бьюсь не за закон и долг -

За проблески надежды бьюсь,

Разверзшие твердь облаков.

Я взвесил всё и не боюсь.

Года прошли в единый вздох,

Порыву разум уступил.

Ещё не близок мой порог.

Я бьюсь, пока хватает сил.

 

* * *

Брак свершился меж землёю

И священною водой.

Дух бессмертного кентавра

С бодуна сорвал удой.

Рок-н-ролл танцует Шива,

Разрушая всё вокруг.

Ветер был - и выжран кем-то,

Отозвавшимся на стук.

Номера дают кометам,

Нумеруют мысли вслух.

Кто не хочет материться,

Тот растратил буйный дух.

Но когда дедуля-Брахма

Вяло взглянет на часы -

Станет время лишь ценою

Старой чайной колбасы.

 

* * *

А она хотела стать колдуньей,

Путая порой добро со злом.

Было бы желанье избавляться

От сетей ,запутавших сознанье.

Что есть лёгкий путь по торным тропам,

То навряд ли будет вправду лёгким,

Ну а то, что кажется бездельем -

То недюжинная над собой работа.

И не важно, чью ты сущность выбрал

Ланселота или Люцифера -

Обе ипостаси преломятся

В спрятанной от остальных мечте.

А она боялась полюбить,

Сделав жизнь усильем над собою.

Так легко поток отвергнуть чувств,

Повернув его в другое русло.

Но река на то и есть река,

Что стремится к морю неустанно,

И ни разу с тех же берегов

Не войдёшь в одну и ту же воду.

А она боится быть одной -

Это страсть к невозвращённым сказкам.

Нет ещё кареты у ворот,

А часы двенадцать уж пробили.

Но она не хочет умирать...

 

Иди на звук моих шагов

 

Наш мир отдал свою судьбу

На растерзанье дней.

Кто забывает связь времён,

Становится важней.

Нескладно воздух мнёт лучи

От солнечных зубов.

Бетонный блок и сто дверей

Для человека - кров.

Обвал случился по вине

Нетронутых вершин.

Я притворился, что всегда

Страдаю лишь один.

Любовь и ненависть слились

В один большой порыв.

Но Дагда снова будет есть,

Желудок свой промыв.

Кто первый издан, тот и прав,

И плагиатор - бог.

Идей новые пока

Никто сказать не смог.

По проводам стремится ток

Сквозь пот стальных оков.

Но ты не бойся и иди

На звук моих шагов.

Помойте ноги, а потом

Топчите виноград.

Кому един исход войны,

Тот не принял наград.

У отсечённой головы

Язык нельзя отнять.

И Капуциновый бульвар

Бастильей может стать.

Мы спали вдоволь, и теперь

Глаза не отомкнёшь.

Но самый пафосный абсурд

Не принимай за ложь.

Я - битва, и коль бьёшься ты,

То ты всегда со мной.

Усталость не к лицу тому,

Кто принимает бой.

Уставшим может быть лишь тот,

Кто выполнил свой долг,

Но изложить всю суть вещей

Пока никто не смог.

Обращены лицом к лицу

Творимый и Творец.

Обоих путь усеян был

Осколками сердец.

Я получил за нас двоих

Довольно синяков.

Теперь не бойся и иди

На звук моих шагов.

Печален вестник суеты,

И высохло весло.

В курганы выжили богов

Трилистнику назло.

И в гавани уж триста лет

Как не видать судов.

Но ты не бойся и иди

На звук моих шагов.

И темнота лежит у ног,

И воли нет рукам.

Свой мир из маленьких кусков

Я собираю сам.

Мы для мгновенья наяву

Прожили сотни снов.

Теперь не бойся и иди

На звук моих шагов.

 

* * *

Иногда я любил притворяться глухим

И не ведал,кто примет удар.

Я был понят в то время лишь ветром одним

Лишь за то, что не был так стар.

Но страсть не порок, а лишь способ познанья

Нетронутых мыслею сфер.

И теперь Архимед известен лишь ванной,

И хохотом диким - Гомер.

 

Любая развилка даёт право на выбор,

Кто знает, что выход - один?

Но кровью пропитаны островки Тибра,

И вместо песка - желатин.

Примесь войны живёт в сердце любого,

Но счастье желанно для всех.

И никто, щеголяя в одежде убогой,

Не погибал от прорех.

 

Я не знаю, за что мне винить других,

Если сам отступил от причин.

Ведь засох мой язык, и разум притих,

Сытый вдоволь широкостью спин.

Но когда появляется глас из низов,

Всех сзывая на эшафот,

Я и сам ему б с радостью внемлить готов,

Коль не знал бы, куда он ведёт.

 

Так не надо мне палки в колёса вставлять

На пути в аскетичность идей.

Вы б второго Христа смогли тоже распять,

На пророков хватает жердей.

Видно, прав был Джон Милтон, оставшись слепым,

Сочиняя "Потерянный рай".

Капли полнят сосуды один за одним,

И вода полилась через край.

 

* * *

А я рисовал своё имя на белом пушистом снегу

В Сочельник, канун Рождества, которое все разучились

Встречать подобающим образом хоть в старом,хоть в новом году.

Как жалко, что люди давно от душевных потерь не лечились.

Спешил, набирая твой номер, но дома, увы не застал -

Голубокупольный храм вовнутрь тебя радостно принял.

Я думал когда-то - Господь нас пасынками признал

Во день, когда мир узрел Тот, Кто так оправдал Своё Имя.

Пустые дороги блестят, звенит отголосками эхо,

И волка нагая стопа рыхлит нежно-девственный снег.

Валокордин - на ковре, лечиться сегодня не к спеху,

Да и леченье само не предвещает успех.

Мирские дела ни к чему посмертному не приводят,

Ушёл бы уже в монастырь, но виден вервольфа оскал.

А ты, может, любишь смотреть на измененья в погоде,

Но я снегопадову тишь озвучивать перестал.

Так сделай потише сейчас магнитофона звучанье

И шею подставь под мои пальцы с шершавой каймой.

И ежели чувства мои не получили названья,

То это не значит, что я для тебя и поныне чужой.

Тени презренного дня вселилися в мумию века,

Мумия стала рыдать, своды времён огласив.

Смерть и сейчас средь людей мало достигла успеха,

Покойника ложе всегда минует душевный прилив.

А я принимаю тебя такой, какая ты есть и не больше,

А ты не давай мне грустить и рушить сердечный покой.

А где-то сильфиды сидят и жизни на мелочи крошат,

И люди потом собирать их учатся левой рукой.

Кто бренность возносит свою до непостижимых материй,

Тому не дано осознать признанье стеснительных глаз.

А мы в ожидании сна в камин ещё бросим поленья,

Чтоб пламенем тёплым огонь до светлой поры не угас.

 

* * *

Был любимым детворою

Лишь за то, что без копыт.

Душу облегчал порою,

Чтоб усталость позабыть.

 

Был унылым недотрогой

И сгонял с кретинов спесь,

Шёл намеченной дорогой,

Покорёжившийся весь.

 

Был бы тихим - стал бы мэтром,

Но гремлю - и стал гоним.

Я - колосс, точимый ветром

И дождями лишь любим.

 

Срок имею дать свободу

Жертвам массовых культур.

В прах уйдут столетья моды

И слезящихся натур.

 

Правду жизни возвещайте

И меняйте хлеб на жесть.

Я - Костыркин , вот, читайте

И гордитесь, что я - есть.

 

Письмо оттуда

 

Как сонный дзюттэ, впившийся в стекло,

Как злой кавказец с чёрной бородою,

Я в землю вышел, выжженный и скрою,

Когда живое в мире отцвело.

 

Был недалёк на вкус сухой травы,

Участлив в инквизиции искусства,

Продал свои нетронутые чувства,

Не пожалев никчёмной головы.

 

Худой монах расстригся в олигархи,

И счёт предъявлен критикам любви.

Никто не спася от клейма молвы

И не поверг во прах отцовы страхи.

 

Но каждый знал причину суеты,

И каждый протянуть готов был руку.

Но люди не познали сна науку,

Собрав под прессор чистые листы.

 

И каждый спрятал умиротворенье

За складкой сэкондхэндовских одежд.

Но если вместо сердца сквозит брешь,

То как ответ держать за преступленья?

 

А я , отшед в одной из плоскостей к червям,

Мешать не стану чаяньям душевным .

А кто вещать желает отповеди гневно -

Делите мир.

Хотя бы, пополам.

 

* * *

Грел недоступный холод

Приливною волной.

Без хлеба бледен солод

И безотказен зной.

 

Был эхом зол на ближних

И страстию пылал

К движенью пальцев вышних,

Когда покинул зал.

 

Хрустела кость оленья

На глянцевых зубах,

И трескались поленья

В каминных полутьмах.

 

Живо презренье к слову,

И жив во мне поэт.

За качество улова

Награды брать не след.

 

Был поиск - и остался,

Да к лешему его.

Ведь я не испугался

Двуличья своего.

 

И если брать за жабры

Пустую похвалу,

Откажется ль подагра

Быть поданной к столу?

 

Любой порок безвреден,

Когда есть, с чем сравнить.

И коль исход не ведом,

Видна стараний прыть.

 

А если боль пронзила

Полуистлевший бок,

Осознавай пытливо

Преподанный урок.

 

* * *

Я умыл серебром белизну твоих рук,

Разукрасив ладошку губами.

Был загадочен лес в этом свежем снегу,

Под багровыми небесами.

 

И любой, кто б ласкал твою ясность лица,

Поразился бы мягкости кожи.

Отраженье узрев чрез зеркальную гладь,

Ты сказала, что мы так похожи.

 

Ведь вначале был взгляд, обращённый извне,

Было губ чуть заметно движенье.

Но и то, и другое могло предвещать

Иль победу иль пораженье.

 

И тогда Афродита и Гера вдвоём

Занялися лесбийской любовью.

Перволюди на топку печи вместо дров

Подвязали лепёшку воловью.

 

А тебя никогда до конца не поймёшь,

Ибо меч не сокрыла пшеница.

Если верить словам, кто поверит душе,

Сочиняющей небылицы?

 

Свежий ветер ворвётся в раскрытую дверь

И полночные бденья остудит.

Я боюсь одной мысли - влюбиться в тебя,

Ну а прочее было и будет.

 

* * *

В проруби остужена вода. Отжимая волосы от ветра,

Я крадучей поступью взошёл на ковровый домотканый ворс.

И глаза искали брешь в судьбе, но навряд дождалися ответа,

Талых льдинок звонкая капель падала на индивелый нос.

 

Смысл любви - без почвы под ногами, ряженной в стеклярусное платье,

Трудно говорить про цель порока, если он царит в больном уме.

Трудно выбирать свою судьбу, ожидая монстра под кроватью

И кивать в такт бледному ногтю манящего перста в полутьме.

 

Я б хотел Кухулином побыть, чтоб в противники воительницу выбрать,

В доблести достойную меня, и сразиться с нею при луне.

А потом, доспехи сняв с себя, суженной забрать в свою обитель,

Ибо сильный сильного приемлет сильною любовию извне.

 

Был порыв припасть лицом к земле и благодарить за жажду знаний,

За несчастья и за беспокойство, и за Мысль, что с нами навсегда.

Был порыв в объятьях сжать тебя и припасть к твоим щекам устами

На глазах толпы, бредущей мимо. В проруби остужена вода.

 

* * *

Гляди, мой друг, на колокольню,

Что в жертву нам принесена.

В моих объятьях город вольный

И мягкий блеск сухого дна.

 

Жужжит на дне времён светильник,

Зажжённый пламенем мольбы.

Тот, кто восстал на мира сильных,

Стоит и против голытьбы.

 

Другие смерти пожелают,

И жизни цену не назвав.

И аватары убивают,

Греха всю тяжесть осознав.

 

Приличный щебет дружных глоток

В могилу каждого сведёт.

Корабль преодолел шесть соток,

Задев кормой небесный свод.

 

Сердца в полотнища вплетают,

Пытаясь выкрасть и моё.

Но у меня другая стая,

Иные правила её.

 

Я - ото всех и ниоткуда.

Я - за людей и против них.

В ничто - обещанное чудо,

Полночный вой ещё не стих.

 

И, получив отдохновенье

На тысячи угасших лет,

Я попрошу у вас прощенья

За то, что мыслей больше нет.

 

* * *

Посмотри на эту скошенность травы:

Сколько грусти в стеблях двухнедельных,

Сколько пут в началах головы

И утрат в параметрах отдельных.

 

Стал безликим говор маяков,

Что среди ветвей бесплатно дался.

Славен был народом город Псков.

Жаль, с колоколами он расстался.

 

Не шуршит под ветрами камыш,

Сквозь него проходят духи будней.

А тебя ничем не удивишь:

Чем пугливей ночь, тем беспробудней.

 

В звуки птиц уйдёт речная прыть,

Не успев благословение промолвить.

Мёртвые уходят, чтоб забыть,

Те, кто живы, остаются помнить.

 

* * *

Говорливый поток волн безумных

Не даёт осознать завязь древних.

Ни удачи ищи, ни покоя

И не лезь с своей правдой наружу.

 

Путеводнее нет командира,

Чем чудак на корме ледокола.

Не по деньгам суди об утрате,

Но по взору, глядящему в бездну.

 

Я допил воду с крана без хлорки,

Перепрыгнул чрез плетень ивовый

И пошёл колесить по округе,

Позабыв любознательный голод.

 

И теперь мне во след тычут пальцем

Угольки, охлаждённые паром.

Но когда вы меня позовёте,

Долго спины корячить придётся.

 

* * *

Грубый, недоношенный путь немого чтенья

Сделал узнаваемым выбор трёх сестёр.

Жив воспоминаньями ввиду застоя действий,

Но язык на сладость слов останется остёр.

 

По плечу пришлися мне лохмотья пилигрима,

В пыль истёрлись лапти на камнях тропы.

Мудрый глаз узреет в поиске лишь счастье,

Но многие из ищущих бывают так слепы.

 

Мстят деревья людям, падая с корнями,

Землю возрыхливши до седых глубин.

Ведь природа любит над людьми смеяться,

И в апрельском снеге не ищи причин.

 

В лаврах почивали нетронутые знаньем,

Эхом отозвались брения дорог.

Наступает время доморощенных шаманов.

И что будет дальше, ведает лишь Бог.

 

* * *

Всё, что случилось

И всё, что случится потом,

Выплеснет лирика

Века двадцать любого.

Шелли и Байрона

Дружно читает дурдом,

А в кабинетах

Листают Сорокина снова.

Чтоб ровно стоять

Свеча была вставлена в скотч,

Мышь и сова

Лениво взирают на руки.

Нервы,

Попсу не умеющие превозмочь,

Были отправлены здравой душе на поруки.

Я нашептал

Непрощённую песню в кольцо.

Это тебе

К возвращенью домой

Мой подарок.

Но был вновь распознан

Древний призыв праотцов,

И ныне за прошлые жизни

Принимаю удары.

В потёмках удушного смрада

Наращивал мастер клинок

Из скрученных в узел прутов,

Умело шепча заклинанья.

А нам всего месяц назад Венера давала зарок.

Но общей ли просьба была -

Вот этого, право, не знаю.

Я был убаюкан

Радужным диском луны,

Но в это же время

Тебе, спящей, гладил я руку.

Так редко бывает

В самом начале весны,

Когда в чью-то жизнь улыбчиво входишь без стука.

Ближе сунниту католик,

Чем гордый шиит,

И "Еклессиаста" зачитывают индуисты.

Прав будет мёртвый,

Неправый останется жить.

Кто истинно верит -

Подастся скорей в оккультисты.

Сегодня над дверью

Не вешают больше подков,

И крики блаженства порой заменяются стоном.

А где-то на нас

С высоты золотых облаков

Взирают Джон Леннон,

Джим Моррисон,

Меркьюри,

Хендрикс,

И Бонэм.

 

* * *

На грани пыли паров

Даётся слово невостребованным змеям.

Чем дальше в лес, тем больше дров,

Мы бури жнём, когда ветра посеем.

 

Жуётся с хрустом злая мысль,

Металлом воплотившись меж зубами.

Когда былой теряешь пыл,

Тогда сигналы посылаются кострами.

 

С отрывом в пару сотен лет

Блюдутся принципы пренебреженья ближних.

И жаждущих познанья нет,

А есть лишь сборище системе этой лишних.

 

Благоволит на склоне дня

Чреда умиленно-насыщенный пародий.

Кого ты гонишь от себя -

Тот обязательно когда-нибудь уходит.

 

На дворе Рагнарёк

 

Они забыли, кто их приводил

На водопой когда-то

Священной амриты испить и не растратить мощь.

Их приходилось попросту прощать,

Пригретых, словно змеевых детёнышей,

Но воронами те летали позже, представив, что слепы те, кто не с ними.

Кто не взлетел, тот вскоре был растоптан

Меж жерновами каменными мельницы.

И мельник окликает их,

Но нет души в храмине перемолотой.

Ночь учит непорочно и безгрешно,

И Смерть тут безучастна.

Прекрасно и таинственно рождение,

Но если пустота родилась -

Взыграет мир в яйце курином,

И женщина узнает, где есть ложь,

И пятен на луне

Печальных не придётся больше видеть.

И ткань,

Скрывающая птенчиково тело,

Не сможет научить птенца летать.

И усадить за труд невежд и дураков

Желает всякий, но сложней ,ручаюсь, раз в пятьсот иль даже больше,

Не замечать людей, и не искать места.

Ведь Рагнарёк трубит своё начало,

И оболочка ест сама себя.

Со страха горстью, с понимания пучком, срываемым с обочины кладбищенской

Святая правда

Запутана в две нити с послушанием.

Ведь та попытка усадить за труд -

Всего лишь тонкость обороны

Тех, кто желает всем руководить и ни о чём не думать.

Но взгляд притягивал, а тело двести двадцать выдавало

Для тех, кто пред рожденьем проиграл.

И время

Боимся спрашивать у древних стариков,

Которые - не вровень молодым, что к небесам взывают лишь о счастье -

И без него хотят на небеса.

И ржавчина съедает виноград,

Позор иль поощренье для потомков.

И тот,

Кто встал средь злаков, статуе подобный,

Постится до явления Венеры

На небосводе.

Глаза закрыты, но не дремлет мозг.

Ведь Рагнарёк готов уж быть в разгаре,

Но нет бойцов средь у ворот сидящих,

А есть бойцы среди стоящих у ворот.

И просыпался Ньютон, в землю вогнанный по горло

Плодами, из которых ждал один.

Поэты в землю вогнаны по плечи,

И клёны одевают в ностальгию.

Покуда струны

Ещё не рвутся и натянуты исправно,

Всё длится чередом

Своим, и льёт Святая Злоба

Из четырёх озлобленных мужчин

На размышления ценителям нейтральным.

Но злоба злобой,

А одно движенье -

И нету соловьиного гнезда, недавно свитого на трёхгодичном саженце ореха.

Творец, я испытуем быть помазан лишь Тобою,

Простым же смертным вряд ли это можно позволять.

Те болтовнёй своей разбудят джунгли,

У них нет страха пред объектом послушанья,

И млеют перед всеми.

Кто знает всё - тому нет смысла жить,

Но каждый первый метит во всезнайки.

Таких рассудит Рагнарёк,

Что шаркает подошвой у порога,

Взирая на багровый переплёт

Небес.

День труден для того, кто с доброю душою

Встаёт с восходом солнечного диска.

Но лишь начнёт летать сова

Между замком и створками ворот,

Тогда своей печатью всех пометит Смерть,

Вперёд идущая.

Во всех писаниях написано о стаде,

Его ты зришь, писанья эти не читая,

Ведь всё равно чужак стоит у алтаря,

И ничего ужасного нет в том, что из твоей груди торчит терновник.

Но камень, что разрублен был начетверо,

Мне говорил,

Что Рагнарёк уж на моём дворе

И просится домой...

 

Слово

 

или

 

Страсти по Талиесину

 

Я - голос Британии,

Снег Альбиона,

Логрии столп,

Спутник Артура

В странствиях дальних,

Богов песнопевец

Талиесин,

Рассказ поведу,

Стихийными духами

Вдохновенный,

О том, кем я был

В изначальное время.

 

Я много изведал

Чудес на земле.

Я видел Тринадцать

Сокровищ Британии:

Ридерга Щедрого

Меч Дирнвин,

Я видел корзину

Гвиддно Гаранхира,

Рог Бран Утер Бена,

Повозку быструю

Богатого Моргана,

Конный повод

Клиддно Эйдина,

Нож Ллаувронедда,

Дирнуха Гиганта

Для пищи котёл,

Точильный камень

Тидваля Тидглида,

Плащ Падаэна,

Ригеннида Клерика

Кувшин и блюдо,

Гвендоллая эп Кейдо

Доску для игры

В "смерть короля",

Горностаеву мантию

Артура Драгона.

 

Я видел четыре

Сокровища Эйре:

Луга копьё,

Меч Нуаду,

Дагды котёл,

Фаль камень я видел.

Вот те богатства,

И боле никто

Из когда-либо живших

Не может похвастать,

Что видел их все .

 

До того, как я стал

Челом Сияющим ,

Сыном Керидвен ,

Внуком приёмным

Гвиддно Гаранхира,

Сын чей Эльфин

Окрестил меня именем,

В доме своём

Поселил он меня,

До этого был я

Зерном пшеничным

В стоге соломы,

Оленем гарцующим

У самых ворот

В Аннун исподний,

Конём белогривым,

Игриво скакавшим

По меловым склонам,

Двухстихийною выдрой,

Мудрым животным,

Целителем немощей.

Был я барсуком,

Угрём оружейным -

Предтечей Га-Болга.

Раньше сего

Был я Гвион Бахом,

Слугой Керидвены,

Мудрость постигший,

Из её котла

Испив ненароком.

 

Но до этого много

Изведал обличий.

Я был вереском в поле,

Шелестящем при каждом

Ветра порыве.

Зелёной травою

Нескошенной был я,

Омытой росою

Каждое утро.

Я был мудрой змеёю,

Скользящей меж нор

Хитрых полёвок.

 

Я был омелой,

Опутавшей дуб,

Друидами срезанной

Серпом из сребра

В новолуния ночь.

Я был волнами Тамесы,

Широко разлившейся,

Был восточным курганом,

В себе хранящем

Голову Брана,

Высокого рига.

Я песком был морским,

Что ногами рыхлят

Прекрасные девы,

Поющие песни

На бреге морском.

 

Я был камнем пещеры,

На коем часто

Изображали

Древние люди

Виденье мира,

Его пониманье.

Я был снежной вершиной,

Посылавшей не раз

Лавину смертельную,

Встряхнувши плечами

На зов необдуманный.

 

Я был ветра порывом,

Голосом сильфов,

Которых уж ныне

Легендой признали

И вовсе не верят.

Я был молнией с неба,

Бьющей в деревья,

Огонь зажигающей

Людям во благо.

Я был тучей тяжёлою,

Влагу несущей

Алчущей почве.

Был обильным дождём я ,

Льющимся вниз,

Шумно журчащим

Сплошною завесой.

 

Но раньше сиих

Перевоплощений

Словом я был,

Собирающим слоги,

Звуков хранилища.

Слово предвечное

Знаком становится,

Чтоб отражать

Сущность Вселенной.

Мысли её

Становятся Словом

Слышимым,

Видимым

И понимаемым.

В знаки одетое,

Оно сохраняет

Мысли, историю,

Горе и труд,

Доброту и тепло.

Слово убьёт

И оно воскресит.

Слово научит

Жить и строить.

Тысячи слов

В начертаньях огам

Воедино сольются

И воплотятся

В мыслях потомков.

Но есть лишь одно

Великое Слово,

Ставшее знаком

Чрез тысячелетья.

Миром зовётся

Вещее слово.

В мире живём,

По законам Земли

Любим и миримся.

Не понявший Слова

Небу не внемлет,

Не уразумеет

Сущности мира,

Себя обрекает

На спор и раздоры.

 

Вот что изрёк я,

Талиесин,

Игрою на струнах

Речь сопровождая.

Во славу предков,

В науку потомкам,

От Земли и до Неба

Во веки веков.

 

Так заканчивается "На дворе Рагнарёк", вторая книга "Хроник Мироздания".

__________________________________________________________________________________________ _____