ВОЗВРАЩЕНИЕ К ЖИЗНИ

Переполненный ощущением безграничного счастья и неиссякаемого здоровья, я удалялся из мест потустороннего пребывания. Вскоре все очертания и ощущения будто размазались и слились в бесконечном пятне животворного света. Тем не менее, свет этот слепил, даже если крепко зажмурить глаза. И может поэтому, вновь ощущая глаза и веки, очнулся я в теле, разбуженный солнечным светом…

Пробуждение было как бы знакомо солдатским; когда «Рота подъём», и времени на балдёж после сладкого сна уже нет. Я так и вскочил, будто в армии. Лишь простыня на лице удивила; я так не сплю. Тем не менее, рывком сбросив простынь, я спрыгнул с койки и начинал её застилать. Выровнял с одной стороны и, легко перепрыгнув на другую, думал уже о том, что сейчас побегу на улицу, для пробежки и физзарядки. Но, так сказать, в прыжке моя мысль споткнулась. Чёрт с ней с простынёй, но постель и койка не та, не моя, плюс, в армии были в два этажа, и я спал всегда наверху!

Ну и, продолжая укладку постели, я мысленно ставил всё на места. 1. Второго яруса нет. 2. Да и я уже вроде дембель. 3. А если я дома, то первый и второй вопрос отпадает, но остаётся незнакомое лежбище и, рядом, штатив с бутылками-капельницами. Т.е. дома их у меня не стояло! Вобщем, с этими мыслями я приземляюсь с солнечной стороны кровати, со стороны окна. Что, естественно, расширяет мой кругозор…

В народе нередко упоминают неизвестную искусствоведам картину Репина «Приплыли». Т.е. передо мной что-то такое, поэтому, по армейской привычке всё мгновенно, но поэтапно анализировать, я зафиксировал стены: традиционно для бань, больниц и столовых, белый верх, голубовато-зелёный низ. Значит, в общественном помещении. Но в один ярус 14 коек, штативы, бутылки, трубочки и пожилые люди на койках, - значит, больница. Хотя народ бледный до невозможности, волосы – дыбом, глаза – стёклами и челюсти – до пупа; трясутся, будто перед расстрелом…

Ну, я виду не подаю, что в ориентирах запутался, и спрашиваю: «Вы чего тут?» А потом понимаю неуместность вопроса и вношу коррективу: «А я тут, что делаю?» Ведь в голове праздничное путешествие, а тут, как ни верти, больница. И мужики все при деле, капельницами зачалены. Почему они не в себе, это – второй вопрос. А я?..

Здесь уместно напомнить, что действие развивалось в Одессе. А публика наша за словом, как за здоровьем, в капельницу не лезет, даже когда ситуация, скажем, с переподвыпертом. Тем не менее, первым взял себя в руки дедок, лежавший у самой двери. Был он, Кацман, более старенький, чем больной. Но дома гости наехали из Москвы, вот дети и уложили его вроде обследовать. А с другой стороны, чтобы не приставал к москвичам с политическими прожектами. Они, думал Кацман, как все одесситы, к правительству ближе, могли бы и мнение братьев-украинцев пересказать. С продовольствием - затруднения; электричество, когда есть, так мигает, что пробки горят. А вода в море и в кранах, вся с желудочной палочкой, чтоб не сказать иначе…

В общем, Кацман прокрякался, чтобы голос прорезался, и бодро мне заявляет: «А чивой ты распрыгался?! Коньки не отбросил? Ну и сопи себе в дырочки. Чивой людей баламутить? Чиво он тут?! Ты тут при ифарти, можно сказать, отбываешь. И дахтара - тоже не идиёты! Значит, лежи, как все и завтрака жди... раз отпустило. Ишь, распрыгался! Звякнул первый звонок, жди второй! Тут как в театре, будь спок, не заржавеет. Тоись, весь простыню на окно, чтобы солнышко не пекло, и отдыхай: вспоминай героев и космонавтов. А то, понимаешь...»

Тут и других больных страх отпустил и они, радуясь, что я воздух им разложением не испорчу, расписали мне ночку прошедшую и моё инфарктное будущее, в самых, что ни на есть минорных тонах. И бабулька вбежала с «уткой» наизготовку. «Чиво разтрезвонились? Всим зразу приспичило?» Глядь, я сижу. Поняла, что к чему, подбежала, «утку» соседу на пузо бросила, руками всплеснула: «А боже ж ты мий!» И даже перекрестила меня, будто забыла про профиль. Правда, это было больше похоже на «Чур тебя, чур»! Ну а дальше, опыт есть опыт, строго толкнула меня в плечо: «Тыхо лягай и шоб мени бильше без этого!» И другим приказала: «До обходу готуйтэсь!»

Оказалось, - пока наши врачи не на месте, некую «эсперантку» прислали прямо-таки из Москвы. Красывая! – сообщила бабулька, - а воны добрыми не бувають. Так шо, тыхо мени, як положено в реанимации!»

Как я уже говорил, некоторые больные были здесь завсегдатаи, поэтому заволновались: а вдруг новенькая не признает кого-то больным. Ну и все улеглись, сделав скорбные лица. И медперсонал постарался: всем поменяли капельницы. И я прилёг, как по команде «на место», в койку больничную, чтобы в тоске нескончаемой окунуться в воспоминания жизни моей, вроде как не сложившейся. И слабость вернулась, и щемление в сердце. Т.е. реально: был уже первый звонок, и кто его знает, когда тут балету конец. А летал ли куда? Плюс, больным рассказать, что сам видел свет вокруг своего тела и койки, но как бы с верхнего ракурса, в углу потолка над кроватью Кацмана? Так засмеют же! Народ образованный. Да и как объяснить это сладкое ощущение в памяти, которое с каждой минутой уходит, теряется. Врачу рассказать? Так он же в колхозе! А эта, кто её знает, вдруг сразу в психушку переведёт, к другим «космонавтам». Нет, пусть уж лечит инфаркт. Я же не Кацман - больной политический. Спать буду, как доцент-инженер научил. «Смотри, говорит, мой философский анализ: все мрут на рассвете, как правило. Видать, в солнце пакость есть энергетическая, она угнетает. А я по ночам по больничке гуляю. За ночь устанешь впустую слоняться, значит, к обходу и выглядишь адекватно: не выгонят, да и солнце уже не рассветное. Обход отлежал, манную кашку поел и бай-бай себе лёгенько, до обеда! Уже не скопытишься. А после ужина – сразу гулять». Хороший мужик. Он изобрёл, говорил, как машины водой заправлять. А начальство сказало, - рано, бензин ещё есть у страны. А как понял он, что Нобелевской ему не видать, вот и хлопнул его инфаркт. Логично!?

С этими мыслями и я засыпал. Только лишь на секунду подумал: и вторая версия аналитика подтверждается, что в наших капельницах только в особых случаях нужный медикамент. А так «отпускают» нам что-то пустячное. А то, ценное, когда в стране на всё дефицит, и налево можно продать. Вот ведь, с тех капельниц не спалось, а с этой…

 

Продолжение следует.