КАК ОДНАЖДЫ Я УМЕР.

Весёлая история.

 

Так получилось, что однажды - я умер. Именно умер, а не геройски погиб, как предполагал всю свою предыдущую жизнь. Ведь наше поколение было воспитано на подвигах?! Помните, как говорил М. Горький: «В жизни всегда есть место подвигам». И я этому верил. Поэтому бесславная старческая кончина меня попросту не устраивала. Т.е. максимум до сорока я предполагал вкусить все прелести жизни и, конечно, погибнуть героем. Не просто как-то там... попасть под трамвай, – безобразная проза! Должно было погибнуть либо на гонках, установив неповторимый рекорд, либо на съёмках сверхсложного трюка, конечно же, в фильме века. В крайнем случае, можно было погибнуть в неравной схватке с очень опасными и неуязвимыми бандитами.

Но всё вышло внепланово. Человеческие потуги стали мне чужды уже к 25-м годам моей жизни. Во-первых, расталкивать конкурентов локтями я не умел, считая, что только лишь дело и личный талант определяют твоё положение в массах. Но, во-вторых, оказалось, что в спорте, нередко напоминают, кому ты должен «продуть». В любви, как подсказывал собственный опыт, отношений «декабристы и декабристки» уже не предвиделось. Спешивших к кинематографической славе было больше, чем выпускалось фильмов. И тоже, скажем, таланты не очень уж побеждали. И даже когда я решил стать каскадёром, - дело рисковое, не простое, - увидел, что и там рыночный ажиотаж. Что же касается отношений «бандюги и милиция», то граница между этими противниками была настолько прозрачной, что оставалось лишь выбрать, к кому же примкнуть. И сразу – не интересно! Вобщем, жизнь казалась исчерпанной и безвкусной и, вероятно, поэтому вытекла она из меня, до тех пор совершенно здорового, с запасом энергии на пятерых. Что оставляло в полном недоумении лекарей. Т.е. лечить «это» было им трудно, поэтому они написали: «Инфаркт».

Естественно, сей приговор бодрости не прибавит, поэтому, устав безуспешно лечиться, я мысленно согласился на смерть скромную - без фанфар. Так, чтобы других больных не тревожить. Правда, скромно не получилось…

 

СО СЛОВ ОЧЕВИДЦЕВ

Позже, соседи по палате мне рассказали, что «вероятно, какой-то частник-козёл решил развернуться в больничном дворе, поэтому яркий свет фар нарушил их и без того нездоровый сон». Т.е. в районе моей койки появился мерцающий яркий свет, поэтому плохо спавшие расшумелись, порицая «козла», чем разбудили других, крепко спавших под димедролом. Но обсуждение темы апогея не достигало, из-за отсутствия решающего голоса. Моего, ведь я лежал у окна, значит, если не яркий свет, то хоть звуки мотора расслышать был просто обязан!

Когда оказалось, что я «не проснулся даже, когда тормошили, да и вообще не дышу», собрание резко сменило тему. По возрасту мне умирать, как бы и не положено, поэтому узаконенные претенденты объявили срочный розыск «ночного». Т.е. Ночью в больницах понятие «врач» не практикуют, потому что дежурят лишь практиканты.

Сначала нашлась лишь «бабулька» - с огромным стажем работы. Обычно она раздавала таблетки, различая их по цвету, размеру и концентрации. «Вам - синенькую, худую; вам две красненькие колбаски (обладки), а вам ложечку горького».

Бабуля меня осмотрела и заявила: «Преставился». Потом оценила мой профиль, покрыла его простынёй, а больным пояснила, что на еврея не крестятся и свечку можно не зажигать. Ну и пошлёпала по коридорам, искать «ночного».

«Ночные», которых она разыскала, дулись в покер в ожоговом отделении. Нашего - не было. И только узнав о причине тревоги чужой «ночной», прихватив с собой карты, пошёл искать «нашего». Его он нашёл и притащил из бельевой, где тот тискал «шедшую на поправку» пациентку из инфекционных покоев.

Наш «спец», не вытаскивая рук из кармана халата, но, ориентируясь, что простынь на лице пациента лежит неподвижно, сразу же раскричался: «И чего было дёргать, если отъехал мужик? Всё равно в холодильник - только после обхода!» Ну а потом, наверное, для очистки совести, наш привёл ещё одного, мединститутским курсом постарше. Этот был уже с фонендоскопом, поэтому меня поворочал, послушал и засвидетельствовал наличие отсутствия сердцебиения. После чего «выписал» мне парочку оплеух и снова послушал. Хотя мои соседи, тоже с немалым больничным стажем, сказали, что «после такой реанимации уже точно можно везти пацана в холодильник»; то есть в покойницкую. Тогда этот «доктор» обиделся, и «халаты» все разошлись. До обхода. Но окружающим было уже не до сна, поэтому в палате развернулась дискуссия: прения и дебаты. И живых - нездоровых, можно было понять.

 

Дело в том, что зав. отделения улетел в Москву на симпозиум. Лечащий врач- с не меньшим успехом возглавил группу студентов, каждую осень убиравших в колхозах овощи. А нянечки, санитарки и дворник - в осмотре больных не участвуют. Значит, в больнице командуют только студенты; со справками о неизлечимых недугах, что освобождало их от почётной и романтической Битвы за урожай. Проще сказать, колхозной жизни в антисанитарных условиях. Ну, а что они знают, студенты? Их задача проста: кивай и поддакивай главному, и не спутай фамилию, когда надо подать врачу «досье» пациента. Так что, по сути, обход мог сорваться. И надежды только на дворника, у него ключ от покойницкой. Но если запил, как обычно, мог появиться «не знамо когда». Тем более, когда нет главврачей. А сентябрь выдался жаркий. А я лежал у окна, на солнечной стороне. Т.е. не плохо устроился, если учесть, что внешне «и палкой не пришибёшь». Но с другой стороны, как бы там не было «внешне», теперь я будто назло жду появления солнца, чтобы непредсказуемо быстренько разложиться и отравить остальным и без этого затхлое больничное существование.

Что до меня, то, сначала понаблюдав сценки издевательства над моим телом, я, приблизительно за 3-4 часа, убедился в существовании мира Того, получил краткий вселенский курс повышения жизненной квалификации и здоровое сердце, вместо списанного к инфаркту, после чего совершенно ненавязчиво соскользнул в своё тело, хоть и был обделён крестным знамением, по причине национального несовершенства…

ПРОДОЛЖЕНИЯ ПОСЛЕДУЮТ