Что хочет автор. Литературные конкурсы

Всё, дальше не помню, забыл. Сочинил всего четыре строчки и те забыл. Амантай молча дышит в трубку, ждёт. Думает, что вспомню. А у меня всё вообще в голове перепуталось. Чего там только нет. Вот, вспомнил! Надо же! Молодец! Мне бы в разведчики! Читаю дальше:

- …И по спине тебя погладит каждый,

Но в дом к себе никто не заберёт…

Амантай хихикает, потом спохватывается: чего это он так расслабился. Ведь он – Мэтр, знаменитый на всю Актюбинскую область поэт, а я – так, любитель. Врун, болтун и хохотун. И Амантай начинает брюзжать соответственно своему сану. «Трахнуть» - это грубо, так в литературе нельзя. - Что? – спрашиваю – нужно «совершить половой акт»? А у кошек они бывают? Половые акты? Они, наверное, «спариваются»? Амантай не знает, но слово «трахнул» оскорбляет его эстетические воззрения. Хотя сам пишет: «Дай, войду в тебя, родная!..». Ну да, «войду» - это не «трахну». Это совсем другое. Тем более – «родная», - это сразу всё объясняет. И извиняет.

Амантай помнит все свои стихи. Пока не остановишь, может читать поэму Заболоцкого «Рубрук в Монголии». Современники вспоминают: если выпадает кому ехать в командировку, и в машине попутчиком оказывается Амантай – дорога пролетит незаметно. Для хорошенькой женщины – в особенности. У него множество стихотворений, которыми чувствительную девушку можно довести до неконтролируемого либидо. Ну, например:

Из-за таких, как ты,

стреляются

Из-за таких, как ты

бросаются

С обрыва в омут головой.

Из-за таких, как ты,

спиваются

Из-за таких, как ты

сбиваются

С пути заветного порой.

Из-за таких, как ты,

теряются.

Из-за таких, как ты,

смиряются

С гнетущею своей судьбой.

Из-за таких, как ты,

терзаются

Из-за таких, как ты,

сражаются

И принимают смертный бой.

Из-за таких, лишь

кисти светлые

творят создания

бессмертные…

Как ты красива,

Боже мой!

Ещё? - Пожалуйста!

Я распят на заре… Из толпы слышу брань…

Говорить нету сил… Я молю лишь глазами…

О, блудница моя, ты коснись моих ран

Чуть распущенными по плечам волосами…

Какая бы женщина не мечтала бы совместить в одном своём флаконе эти два удовольствия – быть блудницей, да ещё и, к тому же - так безумно кем-то любимой.

Амантай уже давно читает свои стихи не только в узком кругу друзей и случайным попутчикам, но и в школах, студенческих аудиториях, перед рабочими и колхозниками. В прошлом году ввязался в какую-то предвыборную кампанию. Ездил по области с доверенным лицом и, в поддержку кандидата, читал свои стихи. Даром. Только услышал, что можно будет выступать на публике и стихи читать, тут же согласился. После 3-х – 5-ти выступлений в день, к вечеру, охрипший, валился в постель в каком-нибудь гостиничном номере и сам себя спрашивал: почему не поставил условия, почему денег не попросил?

Потому что представил, как ему широкие народные массы будут восторженно аплодировать – и про всё забыл.

А выступления его всегда проходят на «ура». Потому что стихи очень искренние, личные. Ни при одном режиме Амантай ничего не писал в угоду власти. Нет у него стихов о передовиках производства, мудрой партии. Потому и не получалось никак выпустить книжку. Стихи есть, публика восторженно слушает, а книжку выпустить – то бумаги нет, то не включили в план.

Сейчас уже несколько сборников стихов Амантая Утегенов увидели свет. Местные миллионеры, любители поэзии, поскребли по сусекам, и чувствительные актобенские барышни понесли с базара заветные томики, на ходу прижимая их к подрагивающим от волнения грудям.

Вообще прозу в книжных магазинчиках всегда раскупают охотнее. Перебирая на прилавке литературные томики, потенциальные читатели, едва завидев на страницах слова, уложенные в столбцы, автоматически отодвигают их в сторону. Речь не идёт о совершенно отдельной касте читателей – о любителях поэзии. Просто читатель книжку со стихами отодвинет и будет искать чего-нибудь, написанного по-нормальному, прозой.

Другое дело - всякие там литературные вечера. Любители прозы, собравшись в таком зале, отдадут предпочтение поэту, соловьём заливающемся у микрофона, нежели психу, который взялся читать перед народом главы своего нового романа. Даже небольшой рассказ вызовет в толпе скуку, даже раздражение.

Когда-то я рискнул поприсутствовать на нескольких заседаниях литературного объединения «Луч», Московского университета. Объединяли как будто всех, но собирались только поэты, читались только стихи. Я тоже что-то промямлил стихами. Строчек восемь. Думал больше о том, как бы не остановиться посередине, не забыть, что там дальше. О прозе даже не заикнулся.

Оказавшись как-то в Екатеринбурге, я первым делом рысью - в их alma mater. Вычислил, выследил, где, в какой аудитории собираются продвинутые потомки Бажова и Мамина-Сибиряка. Сижу, слушаю – опять стихи. Дождался очереди, прочитал два-три стихотворения - хлопают. Вроде как одобряют. Осмелел. Прочитал рассказ. Опять обрадовались. Тут бы мне и остановиться, но я удила закусил, попёр дальше. Зевать стали на втором абзаце. Я нагло и громко дочитал до конца, хотя публика уже вовсю разговаривала, занималась своими делами, кто - просто лояльно зевал.

Амантай таких проколов не знает. Приехал из Актобе в Оренбург на торжественное мероприятие в составе делегации. Россия и Казахстан в очередной раз хотели удостовериться в нерушимости дружбы двух великих народов, или, хотя бы, о ней напомнить. Проходя по улицам, в одном из скверов Амантай заметил эстраду и скопление людей. Шёл какой-то концерт под открытым небом. Амантай послушал, потом протиснулся к микрофону. Часа два он читал свои стихи, и восторгам публики не было границ, его не хотели отпускать. Молоденькие девушки, беззвучно шевеля губами, повторяли за Амантаем любовные рифмы, старушки утирали глаза своими старушечьими платочками:

Всё, что не с тобою – это ложь.

Одолела лютая тоска.

Если ты сегодня не придёшь

Я сойду с ума наверняка.

Всё затаскано, как афоризм,

Даже слово пошлое «любовь».

Всё, что не с тобою – онанизм,

Извращенье всё, что не с тобой…

Или:

С любимой женщиной грешно

Делить нужду и прозу быта.

С любимой женщиной смешно

Голодным быть, иль слишком сытым.

С любимой женщиной нельзя

По телефону обниматься.

С любимой женщиной нельзя

Любовью даже заниматься…

Или:

Лишь Адам был независтлив. Лишь Адам безгрешным

был…

Но и то, пока под древом Еву вдруг не полюбил.

Любовная лирика Амантая хороша тем, и тем ценна, что может иметь сугубо прикладное значение. Запомните с десяток стихов Амантая – и смело идите на свидание. Девушка ваша. Она вам простит всё – хромоту, немытые волосы, пустой кошелёк - всё, кроме импотенции. Просто в контексте всего, ей прочитанного, она не будет к этому готова. На второе свидание она найдёт в себе силы смириться и с этим недостатком.

Стихи для каждодневного употребления, стихи на жизненно важный случай, событие – это вообще целинные, если не залежные пласты, это Америка, которую только-только начали открывать. В советские времена на такую поэзию возник голод. Стихами были завалены прилавки магазинов, а читать было нечего. Как в магазине уценённых товаров: полно барахла, применения которому уже невозможно найти.

Перестройка устранила препятствия для написания чего угодно. Тут кстати и появился Владимир Вишневский и наладил торговлю и распространение своих однострочных шедевров оптом и в розницу.

Сейчас уже нет трещины, щели, куда бы предприимчивые стихоплеты ни втиснули хотя бы пару своих зарифмованных словечек. Горы поздравительных открыток тёще, зятю, любимому преподавателю сопромата, который не берёт взяток – все со стихами. Где-то прорвало целый Везувий стихов на потребу дня, вулкан, который, пожалуй, может остановить только следующая революция.

Так вот. Насчёт этого каждодневного употребления. В 70-х я, раскрыв рот, слушал, наезжавшего из Москвы, мастера спорта Колю Адамова, который, подкачивая перед зеркалом каждый свой мускул, готовился выйти на улицы непуганого города Актюбинска и охмурить очередную провинциальную красотку. Напрягая поочерёдно бицепс, грудную, дельтовидную мышцу, Коля декламировал себя:

Ты замужем, тебе нельзя,

Верна семейному обету…

Не перейти нам через это,

И потому мы – лишь друзья.

Я предрассудки эти чту,

Лишь прикоснусь к тебе украдкой,

Когда в карман твой шоколадку

Кладу у всех я на виду.

Я напишу тебе стихи

И, передав тебе записку,

Увижу непомерно близко

Глаза безгрешные твои.

Листок вложу я в твой карман

И задержусь в нём на мгновенье,

Чтобы продлилось ощущенье,

Что между нами есть роман…

Во-первых, ясно, что не на дуру себя настраивал спортсмен-поэт Коля Адамов. Во вторых – главное в таких делах – конечный результат. И, если бы можно было без особых трудов подобрать к случаю стишок соответствующего оттенка, то чего корячиться – раскрыл томик с классиком, авторитетом, выучил – и – вперёд. Можно даже для веса фамилию классика присовокупить: - А, знаешь, мол, что по этому поводу писал Инка Гарсиласо де ла Вега? У первокурсницы филфака в этот момент должны естественным образом ослабеть колени.

Но у классиков необходимых к случаю стихов – раз-два – и обчёлся. Конечно, какую-нибудь девушку можно зацепить, взятыми наугад:

Я писал, что в лампочке – ужас пола.

Что любовь, как акт, лишена глагола.

Что не знал Эвклид, что, сходя на конус,

Вещь обретает не ноль, но Хронос.

Ну, такая девушка, если и найдётся, то одна на миллион. И нет никаких гарантий, что она, сняв очки и прищурившись, не посмотрит на вас, как на идиота, когда после таких стихов вы обратитесь к ней со своим примитивным половым влечением, о чём собственно, и говорится дальше в тех же стихах Бродского:

Моя песня была лишена мотива

но зато её хором не спеть. Не диво,

что в награду мне за такие речи

своих ног никто не кладёт на плечи.

И для того, чтобы уже бисер не пропадал, чтобы в меру умные девушки благодарно клали вам ноги на плечи, лучше сочинять стихи самому, индивидуально, под каждый конкретный случай. Всё равно - если ваше сердце наполнено любовью, и вы владеете элементарной техникой стихосложения, то родившиеся стихи будут обречены на удачу, и их можно будет использовать потом неоднократно, что, к примеру, с успехом проделывал сам Бальмонт, а не только Коля Адамов.

Вернёмся, однако, к Амантаю Утегенову и его стихам. Прикладное значение в большинстве случаев – да. И даже не в большинстве, а, скорее – во всех. Прикладное – чтобы привлечь к себе внимание, как к личности. Ведь для человека пишущего главное – чтобы его читали, слушали. Понимали. И Амантай так писать научился. И не только о любви:

Забор

В упор

Меня разглядывал.

Как будто щупал

И разгадывал.

Сучки таращил

Недоверчиво,

Готовый так

Держать до вечера,

А может,

Даже до утра.

Лениво пчёлы

К вишне липли,

И веял лёгкий запах роз.

А за забором

Лаял хрипло,

Сказать точнее,

Лаял сипло.

Короче,

Злобно и надрывно,

Наверное, огромный пёс.

Стоял я долго

У забора,

В ворота на глухом

Запоре

Стучал.

Кричал.

Мне не открыли.

А за забором

Люди были.

Но мне ответил

только пёс...

Стихи для каждодневного употребления. На жизненно важный случай. Или – как ещё говорить принято – актуальные стихи. Но актуальные – это не на отвлечённую чью-то злобу дня, не о том, о чём сегодня трубят все газеты, а о том, о чём писали Толстой, Чехов, Бах, Шекспир… На темы вечные. Пройдёт десять, двадцать лет – наши дети, читая «Забор», «Я распят на заре», будут считать их актуальными для себя. Будут думать, что это их имел в виду поэт. А он писал о себе.

А мне казалось, что это мои переживания были так тонко угаданы Амантаем.

Я вот о чём задумывался, читая, слушая стихи Амантая Утегенова. Ну да, не Бродский. Не Пастернак. Не Вознесенский и совсем не Мандельштам. Он простой, понятный. Не нужно какой-то особенной литературной подготовки, чтобы испытать радость от сочетания амантаевских строчек. Достаточно быть Мужчиной или Женщиной. Достаточно хоть раз испытать чувство любви. Достаточно иметь чувство юмора, понимать иронию. В общем – иметь определённый набор данных от природы качеств.

Я даже так подумал: это поэт для среднеобразованного слушателя, каким, в общей своей массе, является большинство из нас, граждан бывшего советского государства, увы, каким бы институтом ни пытались мы этот срам, эту свою среднюю образованность, прикрыть.

Я отнюдь не хочу сказать, что стихи Амантая примитивны. Они широкодоступны. Как доступны и любимы всеми стихи Высоцкого, простые и понятные, но в каждом из них нет-нет, да и обнаруживается какая-то новая грань. Что говорит не о стихах, а скорее, о нас: значит, в нас что-то изменилось. Значит, это мы в своём развитии чуть продвинулись, приподнялись, что позволило нам увидеть новую линию горизонта, хотя её опять от нас и отодвинуло.

Спустя десять лет, я перечитываю «Белый лист» Амантая Утегенова. Я знаю – в повседневном общении Амантай не такой умный, как можно себе представить, погрузившись в потоки его поэзии. Он обыкновенный. Да, он окончил университет в Алма-Ате. У него богатый опыт журналиста и переводчика. Переводчика даже можно написать с большой буквы. В Казахстане, пожалуй, не найти литератора, который бы мог лучше Амантая выполнить перевод с языка казахского на русский. Тем более, никто этого не сделает лучше за пределами республики. Тогда можно сформулировать так: Амантай Утегенов – лучший в мире переводчик с казахского языка на русский. Ну - один из лучших - чтобы не было другим обидно. Но, при всём этом, круг интересов Амантая может показаться довольно заурядным. В доме два-три десятка книг. Он не интересуется ни музыкой, ни живописью. И, в то же время, у него могут появиться стихи, которые говорят о противоположном:

Я скрипка, милая,

Я скрипка.

Смычок у горла,

Будто нож.

Звучу я пьяно,

Глухо, хрипло,

Когда я ощущаю

Ложь.

Я скрипка, милая,

Я скрипка.

Таю в себе

Надежды вальс.

Сорвусь на стоны,

Вздохи, всхлипы,

Когда почувствую я

Фальшь.

Я скрипка, милая,

Я скрипка.

Рыдать бы мне

В твоих руках.

Глушу в себе я боль и крики,

С собой играю

В дурака.

Я скрипка, милая,

Я скрипка.

Не прогоняй.

Не уходи.

Прикосновеньем

И улыбкой

Мои ты струны

Награди.

И песней изольюсь я

Нежной…

А, если хочешь

Уходить,

То напоследок

Мне небрежно

Ножом по горлу

Проведи.

Я скрипка, милая,

Я скрипка.

Коплю в себе я

Песнь мечты…

Я скрипка, милая…

Я скрипка?

А, может, скрипка –

Это ты?

Увы, растрачены

Улыбки,

И души наши

В синяках…

Наверное, мы оба

Скрипки…

Не знаю только,

В чьих руках…

Ну, вот… Хотел привести в пример пару строчек и не удержался, переписал всё стихотворение. Жалко было резать, рвать.

В очередной раз приезжаю в Актюбинск. «Актобе» – городу вернули его первоначальное название. Звоню Амантаю: - У меня стишок…

- Давай!..

- Зачем щадить мне, право, Вашу жопу?

Детей нам вместе с Вами не крестить…

Конечно… Иначе и быть не могло. Я опять забыл, как там дальше. Амантай смеётся в трубку. Как я понял, ему уже этих двух строчек хватило. А мне – нет. Мне нужно договорить. Вот… вспомнил:

- Я всё хотел бы Вам разворотить,

А после – поцелуями заштопать…

- Ты где? – спрашивает Амантай.

- У Димы, на Бульваре. (Я остановился у старшего сына).

- Сейчас подъеду.

Через двадцать минут у дома тормозит немецкая машина. Из неё выходит Амантай. Владелец иномарки, блин. Им там, в Казахстане, повезло – нет отечественного производителя. Глаза разбегаются от японско-западной техники на улицах. Ресурс подержанной иномарки выше, чем у новой «десятки» раза в полтора. И купить её можно в Актобе в два раза дешевле, чем жигулёвское чудо.

Поэтому я не очень удивился, что простой поэт Амантай Утегенов разъезжает в машине, про которую простому российскому поэту можно сказать «вам и не снилось».

Как оказалось, у Амантая ещё и коттедж появился. Комната для приёма гостей – второй этаж, сто квадратных метров. На видном месте – подарки от областного акима (губернатора) к 50-летию Амантая. На книжной полке – толстый том энциклопедии Актобе. В ней, естественно, статья об Амантае Утегенове.

Амантай с гордостью показывает свой дворик, где молодые деревца, гараж, железобетонный сарай. В нём Амантай хочет развести кроликов – они для здоровья полезные. У меня громадный опыт по разведению всякой живности – от кур до крупных рогатых. Делюсь: сено, пшеничка… помещение отапливать не обязательно. Крольчихе нужен домик. После случки её нужно обязательно отделить от самца. Иначе он её затрахает. Амантай внимательно слушает, задаёт вопросы. Я охотно и подробно отвечаю. Знаю – какой из него животновод - всё равно будущие кролики Амантая обречены, передохнут. Мои все подохли…

В комнате для гостей Амантай читает свои новые стихи. Мы не виделись шесть лет. Наверное, он стал писать по-другому. Наверное, другим стал я. Новые стихи меня «не цепляют». Как об этом сказать другу? Стихи, наверное, хорошие, и то, что во мне ничего не шевельнулось – это уже можно объяснить моими внутренними неполадками.

Уже у себя дома читаю Амантая прежнего:

«Белый лист»:

Лист бел и чист,

как ты в семнадцать

лет.

И потому

он мыслью не согрет.

Насыщенным он будет

лишь тогда

когда перо твоё на нём

оставит

так, как в тебе

оставили года

рубцы ошибок

шрамы дерзких строк

и обретёт

свой собственный мирок,

и превратит

его в огромный мир,

пропитанный

дыханием любви

к другим, ему неведомым,

мирам,

и затаит в себе

и страсти миг,

и нежности бездонные

моря,

и жгучую упущенность

обид,

и светлый день,

который был убит,

разбойную распущенность

судьбы,

внезапную безудержность

беды,

густеющую теплоту

слюды,

изменчивую простоту

воды,

рискованную чистоту

нужды,

раскованную красоту

звезды,

распятья неосознанных

потерь,

утрату нераспознанных

побед,

незримо в сердце зреющий

побег,

в свершение не вылитый

порыв,

шершавую задумчивость

коры,

холодную законченность

дыры

незавершённость скромных

запятых,

несокрушимость эпосов

простых,

стремительность скользящего

пера,

мгновенья затвердевшего

вчера,

сомненья предстоящего

утра,

и задохнётся,

так и не насытясь,

наполнившись,

и не успев добрать…

Моя невеста – белая бумага,

А я - её неистовый жених.

Тая надежды, беспокойным мавром,

Но не затем, чтобы её винить,

Я к ней тянусь. Я просыпаюсь ночью

И в белое безмолвие вхожу,

Растерянно бреду по многоточьям,

Под знаком вопросительным сижу.

То задыхаюсь, то себе пророчу

Предательство, измену и беду.

Под дулами холодных двоеточий

Ответа поражающего жду.

Плутаю неприкаянно подолгу

В цепях надежд холодных и литых.

Вонзаются в усталые подошвы

Коварные колючки запятых.

Надежды мои сбудутся ль, не знаю,

Но я лелею их и берегу…

Лишь редко, восклицательные знаки

Завидев, к ним взволнованно бегу.

Пару месяцев назад в гостях у Андрея Максимова в «Ночном полёте» был Олжас Сулейменов. Прижизненный советский классик тяжело сидел в кресле и присутствовал. За время беседы не запомнилось ничего, хотя ожидалось. Впрочем, один пассаж разговора в голове застрял. Олжас занимается сейчас научной, исследовательской работой. - Между прочим, - говорил он внимательно слушающему его Максимову, коровы в Канаде говорят «М-м-м-о-у…». И в Африке коровы говорят «М-м-м-о-у…». И наши коровы говорят «М-м-м-о-у…». – Что вы говорите? Вот уж никогда не задумывался, что коровы в разных странах говорят на одном языке, - учтиво изумился Максимов.

Вот и вся беседа.

Невозможно быть поэтом,

Если ты собой доволен,

Если не нависнут беды,

Не нахлынут злые боли,

Если сердце не сжимает

Челюсть хищная тоски,

Если друг не понимает,

Если враг тебя не ценит…

(Амантай Утегенов)

Что поделаешь. Случается, поэты умирают раньше, чем их физическая оболочка. Но на Олжаса мне, в сущности, наплевать. На Амантая – нет. Мне лучше думать, что я не понимаю его новых стихов. Что он меня перерос, ушёл дальше, что должно казаться естественным.

Когда-то я написал стихи ко дню рождения Амантая:

Pen… pencil… penis… Однокоренные

Слова, с одним призванием – творить.

Вы всеми всех корнями покорили

Осталось в клуб какой-нибудь вступить.

Мудрец и воин, предстоит Вам опыт

Из двух культур сработанным клинком

Пронять до чресл хладную Европу

Своим, на редкость, русским языком.

Распят в стихотворениях и счастлив -

Пен-клуба не хватает Вам в судьбе,

Где будут тридцать витязей прекрасных

И с ними – гордый сокол Актобе.

Спустя год или два Амантая приняли в «Пен-клуб» Казахстана. Выдали ему членский билет за номером, кажется, 32.

О чём ещё можно мечтать?

Ты мешаешь мне писать

Обо всём, кроме тебя

Не даёшь мне угасать,

Дни упрямо теребя.

Не даёшь влюбиться вновь

Мне в другую… Хоть в кого…

Значит, если есть любовь,

То и нету ничего?

Значит, я не должен спать?

Значит, я не должен есть?

Значит, я обязан стать

Лютою тоскою весь?

Был я горд и был упрям,

И, конечно, не святой…

Прежним стать пытаюсь зря,

Я люблю… И я – никто…

Сейчас у Амантая нет таких стихов. Простых, как стакан воды из родника. Местами сбивчивых, угловатых, как обрывки фраз из первого признания в любви.

Наступила пора благополучного, печабельного и уважительно-читабельного творчества.

Можно помечтать о дальнейшей славе, о её распространении по русскоязычному пространству. Можно представить, что в один из прекрасных дней к себе на передачу пригласит Андрей Максимов.

Мне бы порадоваться за друга, которого я, скорее всего, перестал понимать, но зато горло его не сжимает челюсть хищная тоски. Может, и сжимает, но я этого не вижу, потому и не понимаю.

Я сказал Амантай – великий русский поэт. Возможно, кому-то и царапнет слух такая оценка творчества какого-то там Амантая Утегенова. Понтовитая Москва в своей памяти и города-то такого – Актобе-Актюбинск не найдёт. А не знает Москва – значит, и нет в природе ни такого писателя, ни - поэта.

Но из всего сонма знаменитостей и поэтов обыкновенных, которых довелось читать, для жизни в голове остались строчки стихотворений самых разных авторов – Александр Блок, Геннадий Алексеев, Нора Яворская, Игорь Северянин, Лев Щеглов, Андрей Вознесенский, Саша Чёрный, Шекспир в переводе Пастернака, Амантай Утегенов … Велик ли поэт, на стихи которого написан один-единственный романс, но который поют уже два столетия, давно уже считая народными полюбившиеся слова? Или велик тот, кто написал много, и его имя полгода не сходило с газетных полос? Кто вспомнит сейчас писателей и поэтов, писавших в перестройку «на злобу дня» - о кремлёвских кабинетах, Сталине, Кама-сутре?..

У меня в руках книга Амантая Утегенова «Мост через остров». Стихи, написанные в разное время. Десятилетия могут разделять одно четверостишие от другого. Но читаются они так, будто написаны вчера, сегодня. Амантай не ставит под своими стихами даты написания. Те, кто будут читать их завтра, подумают, что это для них.

В дайджесте литературных произведений в моей оперативной памяти Амантай Утегенов наравне с великими. И я всё жду, что при нашей следующей встрече, он чем-то опять меня удивит – рассеянный, расстроенный и неблагополучный, он будет на ходу чего-то читать, что уже завтра забудет, но что я буду потом просить его повторить, но он уже не вспомнит…

Я хочу, чтобы он написал:

Кто я?

Цивилизация белка?

Или плевок случайный?

Не пойму.

Миг, спрятанный в телесную

Тюрьму?

Или недокипевшая тоска?

Или модель

Галактики далёкой,

Растерянной, печальной,

Одинокой?